28 марта, 7 утра. Не дементор

• моральных императивов – один

Я проснулась от восторга: я сплю! Не лежу без сна, не думаю о вирусе, не думаю о своей жизни, не считаю капли – кап-кап, а сплю!

Было семь утра, значит, я проспала пару часов. Маратик спал рядом.

Маратик спал рядом.

Один из сериалов по книге СН начинается со сцены: героиня просыпается и видит, что рядом с ней спит незнакомый мужчина. А она реально не помнит, кто он и что между ними было. СН говорил: самое смешное, что во время съемок этого сериала такая история случилась с ним. Он проснулся рядом с актрисой, играющей главную роль, и она сделала вид, что не помнит, что между ними было. Он сказал: «И мне тут же пришлось заводить отношения, иначе неловко».

Мы с ним познакомились в финале этих отношений. Актриса поставила СН ультиматум: либо он на ней женится, либо все, она от него уходит. СН в ответ потребовал, чтобы она перешла в иудаизм. Это было остроумно: он ни разу не был в синагоге, не общался ни с одним раввином, ничего не знает про иудаизм, и он даже не еврей. Актриса ответила, что ей неоткуда переходить в иудаизм, так как она не религиозна. СН придумал требование перейти в иудаизм, потому что хотел расстаться легко и смешно. Но вышло не так: актриса разнервничалась и стала принимать успокоительные. СН сказал: «Многие женщины считают: чем больше психических отклонений, тем лучше, но нормального человека любое отклонение отвращает». СН сказал актрисе, что это конец: самый важный человек в его жизни – Катька, и он слишком хороший отец, чтобы вводить психопатку в жизнь своей дочери.

Я не сделала вид, что не помню, что между нами было: я же не псих, помню, с кем засыпала.

На Маратике мой розовый халат. Глаза закрыты, но я помню, что глаза у него, как у ребенка, удивленные и обиженные, словно он смотрит на мир чуть брезгливо и говорит: «И вот это – мне?..»

Я прекрасно помню, что между нами было. Маратик рассказывал, что его прапрадеда по маминой линии назвали в честь французского революционера, прадеда в честь прапрадеда, деда в честь прадеда: в семье по маминой линии все Мараты, кроме, разумеется, мамы.

Маратик не захотел спать на полу на диванных подушках (сказал, что у него и так болит спина от моих книг), и мы легли вдвоем на диван, просто упали от усталости. Я от усталости, а Маратик от усталости и от алкоголя, у него с собой была фляга с коньяком, когда они с таксистом возили книги, он все время выпивал. Мы легли на диван и стали петь. В чемодане был «Песенник» 1961 года, мы по нему пели.

Петь вдвоем по песеннику совсем другое дело, чем без песенника. Без песенника кто-то начинает и сразу «ой, я помню только первую строчку… давай ты», а второй не помнит вторую строчку, а помнит только припев.

У Маратика хороший слух, а у меня громкий голос. Мы лежали рядом, листали песенник и пели, Маратик дирижировал и толкал меня в бок, когда я пела слишком громко или врала мотив. У нас отлично получилось «Жил да был черный кот за углом» и «Хотят ли русские войны». Перед тем как заснуть, мы спели сами, без песенника, «Что тебе снится, крейсер „Аврора“, в час, когда утро встает над Невой».

Маратик сказал, что я неправильно пою эту песню, слишком жалостливо, как хор мальчиков, а надо петь жизнерадостно и цинично. Сказал, чтобы я представила, что я геолог, до Питера тысячи километров тайги, у меня там любимая, я верю, что она дождется, но если не дождется, то черт с ней. Мы еще раз, по-новому, спели «Что тебе снится, крейсер „Аврора“» и мгновенно заснули. Все-таки мы перетаскали несколько тысяч книг.

…Я наслаждалась мыслью, что я только что спала и сейчас еще засну… и тут раздался стук. Вот и случилось то, чего я так боялась: стучали в окно. В зале. Я замерла, притворилась перед собой, что стука не было. Но стук был.

Будить Маратика почему-то было страшнее, чем не будить. Делать вид, что никто не стучал, тоже было страшней, чем встать и посмотреть, кто стучит. Я переползла через Маратика, на негнущихся ногах подошла к окну в зале, встала в чемодан. Вернее, на стопку книг в чемодане. Я положила на стопку два больших синих тома «Саги о Форсайтах» и оказалась на уровне окна. Спросила: «Кто там?» Это было бескрайне глупо: я видела, кто там.

– Водка есть? – спросил человек неприятно алкоголического вида, и я поняла, что всё не так страшно.

Это не дементор, а просто старый бабки-Иркин клиент, ему нужна водка. За те полгода, что бабки Ирки нет, ее все забыли, а этот человек помнит хорошее, пришел и спрашивает: «Водка есть?»

Я показала знаками «нет», но он всё не уходил, тогда я открыла форточку и сказала в форточку: «Водки нет и больше не будет».

– А что есть? Пиво?

– Пива нет, и вина нет, и коньяка, и коктейлей нет. Я не продаю алкоголь, я просто здесь живу, – втолковывала я.

– Ничего не продаешь? Не ври. Я видел, как ты чемодан с помойки тащила. Алкоголя нет, а что есть?

– Чехов голубой и зеленый, Джек Лондон сиреневый, Майн Рид, пятитомник оранжевый…

Если бы в этом театре абсурда были зрители, они могли бы подумать, что я стою на выдаче книг в библиотеке.

Алкоголик повернулся и ушел, не попрощавшись. Какое счастье, что здесь Маратик. Будь я здесь одна, умерла бы от ужаса прямо на «Саге о Форсайтах», и все.

Ох, опять стук в окно. Вернулся. Стучит в окно. Зачем он вернулся?! Я же сказала, что водки нет.

– Достоевский есть?

Господи, Достоевский… семь утра, ко мне пришли за водкой, вместо водки просят Достоевского… Это же просто… настоящий Достоевский!

Я взяла из стопки серого Достоевского, верхний том, просунула в форточку. Алкоголик полистал и сказал: «Здесь письма, давай другой».

Я просовывала по одному тому в форточку, потом просовывала по два. Хотела по три, чтобы быстрей, но по три тома не влезало, форточка небольшая. Наконец просунула в форточку всего серого Достоевского, и алкоголик ушел.

– …Где ты шляешься? – пробормотал в полусне Маратик.

– Достоевского раздаю окрестным алкоголикам.

– Хорошо. Ложись скорее.

– Нет. Вставай и уходи. Иди домой.

Маратик закрыл глаза и сказал, что он совсем не хочет домой, ему со мной хорошо. Между нами возникло что-то прекрасное, за эту ночь я стала частью его жизни.

– Ложись, давай еще поспим.

– Нет. У каждого человека должны быть моральные императивы, мой моральный императив состоит в том, что я не сплю с незнакомцами на одном диване.

– Мы с тобой созданы друг для друга: тебе страшно одной, а мне негде ночевать. Согласись с тем, что я уже стал частью твоей жизни, и ложись.

Легла рядом с Маратиком, подумала: «Какое счастье, что здесь Маратик! Как бы я заснула после такого?» – и провалилась в сон.

Загрузка...