Мэри-все-наоборот,
Что в саду твоем растет?
Колокольчики, волчок
И прелестницы в рядок.
Мы, люди, – животные, а животные, как нам всем известно, ведут себя очень странно. Все, что мы знаем о животных из самых разных источников, от уроков биологии в старших классах и документальных фильмов Дэвида Аттенборо[1] до феерических перфомансов Изабеллы Росселлини[2], даже самому легкомысленному наблюдателю дает понять, что каждая живая тварь освоила в ходе эволюции самые разные приемы выживания на нашей планете. Животные умеют плавать, летать, зарываться в землю; одни ходят, другие бегают, третьи ползают, хлюпая и шлепая. Многие поколения натуралистов неустанно восхищались тем, как много разнообразных ответов дают братья наши меньшие на главный вопрос, звучащий приблизительно так: «Как с этим всем справиться?» Но именно люди придумали массу нестандартных творческих решений, в частности – ни на что не похожее детство, которое радостно машет своему эволюционному прошлому с заднего сиденья такси, мчащегося неведомо куда.
Все вы очень странные. И ваши дети очень странные, и сами вы были очень странными в детстве, да и потом становились только страннее. Конечно, свою роль сыграло и то, что вам нужно было как-то доминировать на планете, но причина не только в этом, а еще и в нашей долгой эволюционной истории, за время которой у нас появились эрекция, скрытая овуляция, фертильный жир, моногамия, рождение незрелых и неподготовленных к жизни младенцев, эволюция отцовства, тайное предназначение бабушек и некоторые совершенно дикие практики воспитания детей, и древние, и современные, благодаря которым мы и превратились в это чудо из чудес – в обезьяну, которая никак не желает взрослеть.
Мы единственные животные на свете, решившие, что хотим не просто жить вечно, а еще и быть вечно молодыми. У нас уходит бездна времени на то, чтобы вырасти. Детство у нас неимоверно затянутое, причем не только по сравнению с животными вообще, но и с человекообразными обезьянами в частности. Забеременеть для нас – задачка со звездочкой, а если нам это удается, мы выталкиваем ребенка в мир недоделанным, и у нас на руках оказывается нелепый младенец, который не умеет ровным счетом ничего. Мы отлучаем этого младенца от груди и отправляем в кошмарный мир малышовой жизни раньше всех других биологических видов, но после этого словно бы… остаемся детьми. Долго-долго. Другие большие обезьяны уже вовсю предаются размножению, а мы все торчим на своем острове Нетландия вместе с Питером Пэном – играем, учимся и занимаемся тем, чем положено детям.
Как так получилось? Ответ на этот вопрос даст история эволюции, поскольку лежит он в нехоженых землях догадок, умозаключений, ископаемых находок и всего прочего, чем занимается наука о далеком прошлом. То, что мы такие странные, – результат бессчетного множества крошечных сиюминутных решений, которые принимали пращуры наших пращуров на протяжении миллионов лет. Носить ребенка на руках или положить в колыбельку? Каким молоком поить и как часто? Что важнее – набирать вес или учиться самостоятельно добывать пищу? Чему учить ребенка и когда? На чем писать – на камне или на глиняных табличках?
Современным родителям тоже приходится изо дня в день принимать такого рода мелкие решения, имеющие кумулятивный эффект, и это играет важную роль, поскольку эволюция не статична. Это не плавная кривая, которая ведет нас к воплощению нашего высшего «Я», совершенного и неизменного. Каждое решение, которое мы принимали, когда воспитывали своих детей, каждое решение, которое принимали за нас, определило сегодняшний облик человечества. А решения, которые мы принимаем сегодня, определяют, какими мы станем завтра.
Главный вопрос этой книги – зачем, собственно, нужно такое удивительное человеческое детство. Какой цели служит оно в функционировании общества и в нашей жизни? К чему может подготовить человека переходный возраст?
Мы с вами будем отталкиваться от биологических этапов роста и развития и на этой основе выстроим примерный план того, как нам удается включать различные механизмы адаптации в разные периоды своего детства. Для этого нам потребуется лучше понять, как разные биологические виды передают наработанные механизмы адаптации из поколения в поколение.
При рассуждениях об эволюции нередко делают упор на самые жестокие аспекты адаптации, на кровавые сценарии «кто кого сожрет», которые по природе своей, конечно, весьма поучительны, в чем мы и убедимся в дальнейшем на примере бедного Таунгского ребенка (не сомневаюсь, он подтвердил бы это, если бы его в далеком-предалеком австралопитекском прошлом не утащил и не съел гигантский орел). Однако на уровне вида смерть совсем не обязательно становится главным событием в жизни особи. Главное в жизни – способность вырасти и добиться успеха как взрослый, который может передать дальше свой генетический материал, а смерть – просто препятствие на этом пути. И если мы пристально взглянем на сложные процессы, стоящие за нашим взрослением, у нас появится возможность всерьез задаться вопросом, почему успех и выживание нашего вида обеспечиваются совсем не так, как у всех остальных животных, и что в нас такого особенного.
На страницах этой книги мы рассмотрим детство, пользуясь сравнением с денежными доходами и расходами. Рождение потомства – это инвестиция: вклад в будущее, в свою генетику, в рост численности вида или того, что когда-нибудь станет видом. Но для человека важнее те инвестиции, которые приходится делать в воспитание ребенка. И сколько же их, этих инвестиций, – уму непостижимо! Жить по принципу «наметать миллиард икринок в надежде, что статистика на твоей стороне» или, наоборот, растить беспомощное, зависимое от тебя существо долго, постепенно, годами, а то и десятилетиями – это, безусловно, совершенно неравнозначное распределение родительских ресурсов.
Но каковы те колоссальные долгосрочные инвестиции в потомство, которые делаем мы, люди? Строго говоря, мы обеспечиваем передачу от поколения к поколению своего капитала, своего наследия, в самых разных формах. Передача по своей генетической линии всевозможных особенностей, ведущих к успеху, – основа функционирования человеческих сообществ, даже в том идиллическом воображаемом прошлом, где царили равенство и братство. По крайней мере, так считает Стивен Шеннан, выдающийся археолог-теоретик[3]. Есть три основных способа делать инвестиции в ребенка, и на этих страницах мы рассмотрим, какие дивиденды приносил нашему виду каждый из этих способов, поскольку тут мы, несомненно, сильно отличаемся от птиц небесных, которые не сеют и не жнут.
Почему же нам приходится и сеять, и жать? Базовая экологическая модель инвестиций в потомство, которую мы можем применить для разговора, скажем, о лягушках, превращается в значительно более затейливую конструкцию при попытке применить ее к животным, у которых есть больше одного способа передать эволюционные преимущества своим детенышам. Лягушка, которой достаточно продержаться рядом с партнером достаточно долго, чтобы оплодотворить часть икры, нуждается совсем в других инвестициях, чем ваши родители, которые дали вам образование, благодаря которому вы теперь читаете книгу об эволюции детства, со сложной терминологией и переизбытком сносок, причем по доброй воле[4]. Какие инвестиции делают в своих детей родители-люди, а также когда и как они их делают, определяет, какие перспективы в жизни будут у детей в дальнейшем. Мало того, это определяет, каким будет общество, в котором они живут.
Об этих инвестициях и их дивидендах можно рассуждать точно так же, как рассуждал бы банкир: в терминах богатства и капитала. Не нужно сильно напрягаться, чтобы понять, каким богатством обладают все живые существа, – это, собственно, тело, в котором они обитают. По традиции мы исчисляем инвестиции в детеныша в количестве энергии, которую тратит на него родитель[5], в калориях, которые идут на то, чтобы его выращивать. Репродуктивные стратегии бывают «быстрые» и «медленные», и с этой точки зрения мы можем очень грубо оценить «количество усилий на одного детеныша» и сравнить полученные величины, с одной стороны, при «бессистемном» подходе к деторождению, а с другой – при «сверхсистемном», как у людей. В этом смысле оценивается физический вклад родителя, и этот вклад буквально находит свое воплощение в теле детеныша, которое растет в результате приложенных усилий, поэтому мы назовем такую инвестицию «воплощенным капиталом».
Воплощенный капитал – это калории, пущенные на создание тканей, органов, нервов и т. п., и родители делают эти инвестиции, чтобы обеспечить жизнеспособность потомства. Это выходит далеко за рамки задачи просто зачать и родить нормального детеныша. Воплощенный капитал – это и затраты на функционирование физического тела. Координация движений, гибкость, сила – все это важно не только для выживания, но и для репродуктивного успеха детеныша, и все это строится на плоти и костях. Чтобы обладать физической возможностью выживать и размножаться, нужно располагать воплощенными богатствами, а распределяются они отнюдь не поровну. Животные, которые лучше питались, животные, которые от природы отличаются крепким сложением, побеждают в конкурентной борьбе за ресурсы и половых партнеров, а затем передают свои преимущества потомству, которое, в свою очередь, тоже будет лучше приспособлено к жизни.
Пример воплощенного богатства – детеныш, которого правильно кормят и у которого в целости и сохранности все конечности и все моторные функции. В дальнейших главах мы рассмотрим, как люди в ходе эволюции придумали уникальный способ пускать пищу и ресурсы на поиск партнера, зачатие и рождение ребенка и его вскармливание, точнее даже откорм.
Однако есть и другие способы вкладываться в потомство, и другие виды богатства, которые способны склонить чашу весов в сторону успеха биологического вида, и это рычаги, за которые ухватились люди, когда стали раздвигать границы возможного и выяснять, что еще можно инвестировать в следующее поколение. Учиться жить в мире – это во многом учиться жить с населяющими его людьми, а общественным животным это дает настолько большое преимущество для выживания, что становится главной инвестицией. Это инвестиция в социальный капитал, и, хотя на первый взгляд это кажется чем-то аморфным, предметом забот знаменитостей и сетевых инфлюэнсеров, на самом деле социальный капитал – это самый настоящий актив, и если у тебя его нет, успехов в обществе тебе не добиться.
Как и вороне в борьбе за свое место в вороньем обществе. Они живут стаями и поэтому вынуждены учиться существовать в группе живых существ, которую по-английски называют словом «murder» – «убийство». Для этого в ходе эволюции они приобрели поразительную способность не просто узнавать друг друга, но и понимать, какое общественное положение занимает другая ворона в мире, где, так сказать, ворона вороне волк. Исследователи это поняли, когда устроили своего рода турнир на выбывание между воронами с разной степенью доминирования, а одну из ворон заставили на это смотреть. Ворона быстро определяла будущего победителя, если знала, что одна из противниц имеет высокое общественное положение, а другая – низкое. Это происходило даже в том случае, если она знала только, что одна из ворон победила или проиграла в поединке с соперницей, чей ранг был известен наблюдательнице.
Нам можно обойтись без гипотез о вороньих букмекерах – и без того очевидно, что умение прекрасно разбираться в отношениях очень важно для ворон, и в него стоит инвестировать. Вороненок должен знать, как сохранить свое положение в стае, чтобы пользоваться всеми преимуществами стайной жизни – защитой, помощью в воспитании потомства, подсказками, где можно будет поесть в следующий раз. Ворона, прекрасно маневрирующая в своем убийственном сообществе, заведет массу социальных связей, которые очень выручат ее, если, скажем, на ее территории объявится крупный хищный ворон. От социального капитала зависит и способность избавляться от конкурентов.
Социальный капитал строится на фундаменте того, что Моник Боргерхофф Малдер[6] и ее коллеги назвали «отношенческим капиталом» – под ним подразумеваются социальные связи (ученые имели в виду человека, но к воронам это тоже относится), которые можно задействовать, чтобы получить помощь при решении разных задач. Связи могут быть кровными, а могут формироваться через другие типы социализации, например, через игру или торговлю, которые со временем образуют социальный капитал. Накопление этого капитала, умение быть социальной вороной требует особых инвестиций, выходящих за рамки ухода и вскармливания. Для этого необходимо социальное обучение.
Социальное обучение – это сложный, требующий больших временных затрат метод передачи информации из поколения в поколение и по всему обществу, который учит тому, чему инстинкт научить не может. Уроки могут быть как самыми простыми (например, что можно есть), так и сложными (например, как изготавливать орудия), но так или иначе многие животные по всей шкале сложности жизни делают инвестиции в способ передачи информации, который позволяет обеспечить потомству адаптивные преимущества, и мы в этом смысле ничем не отличаемся. Более того, мы настолько преданы делу социального обучения, что выделили беспрецедентно много времени на тот этап жизни, когда получаем большинство знаний, – на детство. В дальнейшем мы узнаем, как играют приматы и как наш вид взял на вооружение такое важнейшее дело, как детские игры, и с их помощью сформировал наши социальные миры.
Последняя форма капитала, о которой мы можем вспомнить в связи с инвестициями в потомство, – это, само собой, капитал как он есть. Это материальные богатства, которые можно достаточно легко конвертировать в эволюционные преимущества благодаря повышению шансов на выживание и репродуктивный успех. Люди пока что единственные животные, которые сделали этот последний шаг в обеспечении потомков дополнительными средствами борьбы с собратьями-людьми. Как бы замечательно белка ни запасала орехи, она никогда не сможет конвертировать свои запасы в то, чтобы ее потомки умели добывать больше орехов. Они смогут конвертировать эти орехи лишь в физические преимущества – вырастут более крупными и сильными, станут лучшими белками, но никогда в жизни не придумают, как при помощи своих запасов поработить соседей. (Белки печально знамениты тем, как плохо им удается пользоваться офшорными зонами.) Даже самые умные из наших родичей-приматов не придумали способа превращать свои сокровища в банковские вклады (хотя макак можно в этом заподозрить).
Впрочем, как со всем, что относится к экономической сфере, здесь можно немного пофилософствовать и задаться вопросом, нет ли среди монетизируемых человеческих стратегий успеха таких, что могли бы произойти от некоторых особенностей поведения приматов (например, территориальности и принципов дележа пищи) и наследуемых иерархических социальных структур, которые за ними стоят[7].
Однако в общем и целом, говоря о материальном богатстве, мы говорим об инвестициях такого рода, которые свойственны только людям, причем только с относительно недавнего времени. Это то богатство, которое позволяет вам покупать модные книги по воспитанию детей, слинги из органического хлопка и услуги высококлассных психотерапевтов, чтобы унять экзистенциальный ужас. Мы сами создали для своего биологического вида такое детство, а теперь настолько не уверены в себе как в родителях, что понятия не имеем, что с ним делать, разве что вкладывать в него деньги, – правда, в этом и состоит вся наша эволюционная стратегия.
Это только на первый взгляд странное высказывание, но если мы внимательно рассмотрим все, что мы делали, в обратном порядке, то увидим, как эти инвестиции и то, где и когда мы решали их сделать, сформировали нас как вид. Последний вопрос, который возникает у нас, когда мы пересматриваем эволюционную историю своего вида, которая подарила нам самое необычное, самое долгое детство на планете, требующее самых больших инвестиций, – насколько далеко мы можем зайти?
На страницах этой книги мы рассмотрим все инвестиционные тропы, хоженые и нехоженые, которыми ходили наши предки – от приматов из триасового периода, похожих на землероек, до наших родственников, живших совсем недавно. Если тщательно рассмотреть все эволюционные возможности, мы увидим, где мы нажали на рычаг, а где чуть уменьшили мощность, чтобы мало-помалу создать детство, которое стало нашим и только нашим – блистательным в своей неповторимости. От толстеньких незрелорождающихся младенцев до вечных детей – каждый шаг на этом пути к современному детству был сделан в процессе эволюции и адаптации.
Если мы хотим знать, почему так произошло, можно сравнить наши способы инвестиций и выбор момента для них не только со стратегиями нашей клады[8] приматов, но и со всеми другими, какие только можно найти у наших диких косматых собратьев во всем царстве животных. Именно это сравнение поможет нам увидеть, каким мудрым было наше решение инвестировать в детей и как это привело к тому удивительному и чудесному детству, которое позволило нашему виду достичь таких успехов, о каких триасовые малютки-землеройки и мечтать не смели.