Пер. с нем. А. В. Белобратова.
Несмотря на строгие ограничения на объем и вес вещей, налагаемые на депортируемых, огромное количество перевозимого и собранного иллюстрируют архивые фотографии: на одной видны настолько высокие горы обуви, что пришлось использовать лестницу, чтобы достать до верха; см. сайт Мемориала и музея Аушвиц-Биркенау.
Как метко выразился историк Ян Т. Гросс: «В ״Новом порядке“ не было порядка» [Gross 1979: 92].
Необузданный инстинкт накопительства хорошо иллюстрирует растущая жадность Германа Геринга, который присваивал себе лучшие произведения искусства как из европейских музеев, так и из частных коллекций и выставлял их среди других своих трофеев в загородном поместье в Каринхолле.
На тему нацистской культурной политики и художественных «коллекций», собранных высшим эшелоном нацистского руководства, см. [Elsner, Cardinal 1994]. Авторы приходят к интересному выводу: «Тем не менее возникает вопрос, не обладают ли новоявленные охотники за нацистами пятьдесят лет спустя тем же рвением коллекционера» [Ibid.: 4].
Обширная литература на эту тему быстро устаревает из-за постоянных изменений в процессах реституции по всей Европе; самые последние данные обсуждаются в [The Plunder of Jewish 2001; Dean 2008].
Ханна Арендт проницательно пишет об этом процессе в своей книге. Немецкие евреи существовали в нацистской Германии как «национальный элемент» («националы»), а именно как «граждане второго сорта без политических прав» [Арендт 1996: 386].
Например, в 1940 году нацисты создали в Варшаве Комиссию по обеспечению сохранности недвижимости (Komisaryczny Zarząd Zabezpieczonych Nieruchomości), которая в течение шести недель взяла под свой контроль почти всю еврейскую недвижимость. Как и в Третьем рейхе в 1930-х годах, в Варшаве был применен дезориентирующий метод: название Комиссии не предвещало лишения собственности, а подразумевало меры по ее сохраности.
Я хотела бы сослаться здесь на новый подход Сола Фридландера к истории Холокоста, в котором на первый план выдвигается индивидуальный голос свидетеля [Friedlander 2008].
Одним из таких случаев было поведение польско-еврейского писателя-модерниста Бруно Шульца, который стремился сберечь свои рукописи, картины, рисунки и гравюры, в основном используя юридическую концепцию прекариума: доверяя их друзьям, которые жили за пределами гетто Дрогобыча. Мы знаем, что он также спрятал некоторые из своих архивов на территории гетто. Но даже эти меры предосторожности оказались недостаточными: до нас дошла лишь часть его текстов; к сожалению, неопубликованный роман писателя «Мессия» до сих пор не найден. См. главу «Сохраненные и утраченные произведения» в [Ficowski 2003].
Например, документы зондеркоманды Аушвица, помещенные в жестяные банки и таким образом сохраненные, были найдены после войны, хотя и частично поврежденными. См. [Greif 2005].
См. в особенности главу «Losy tekstów» («Судьбы текстов») в [Leociak 1997: 83–96].
Леочак упоминает, что именно его удивление при встрече с таким количеством письменных свидетельств о геноциде побудило его написать монографию, хотя «по логике ״окончательного решения“ ни они, ни сам автор не должны были сохраниться» [Ibid.: 5].
«Письмо, запечатанное в бутылке, адресовано тому, кто найдет ее. Нашел я. Значит, я и есть таинственный адресат» («О собеседнике») [Мандельштам 1993: 184]. – Прим. ред.
Тем не менее некоторые хроникеры, такие как экономист Людвик Ландау, были в основном озабочены более широким понятием актуальности и ее различными аспектами, в частности, военным, политическим или экономическим развитием в Европе. Хотя Ландау подробно описывал особенности повседневной жизни в Варшаве, он, похоже, находил надежду в своем обширном анализе театра военных действий. См. [Landau 1962–1963].
Архивы «Ойнег Шабоса» были зарыты в десяти металлических коробках и двух молочных бидонах. Они были частично восстановлены после войны в 1946 и 1950 годах. Документы в одном из бидонов были частично повреждены влагой и оттого оказались неразборчивы – перед нами еще один случай фрагментарных текстов Холокоста. Третья и последняя часть архива, несмотря на несколько попыток, так и не была найдена в многоквартирном доме по адресу улица Свентокшиска, д. 36. Полный отчет о поисках см. во введении к [Ringelblum 1988: 18–19].
Подробнее об этом намерении см. [Kassow 2007].
Поскольку анализ Хангерфорд касается репрезентации в период после Холокоста, к моему обсуждению он имеет лишь опосредованное отношение. См. [Hungerford 2002].
Заметка Давида Грабера об этом включена в первую часть архива и размещена сразу после введения [Ringelblum 1988: 18].
В этой книге философ достигает иного понимания близости, чем в книге «Тотальности и бесконечности», где он подробно описывает способность руки управлять и упорядочивать объекты посредством прикосновения, не разграничивая этот жест в терминах близости.
Как предполагает Жак Деррида в своей ранней работе «О грамматологии» («De la grammatologie», 1967). Концептуализация следа в его философии превращается в понятие почти столь же широкое и сложное, как и сама его работа.
Фотографическая документация концентрационных лагерей весьма значительна. Напротив, насколько нам известно, в лагере смерти было сделано всего четыре фотографии, две из которых полностью размыты; само это стирание говорит об отсутствии жизней миллионов людей. Эта задача по документированию преступлений Аушвиц-Биркенау была тщательно спланирована многочисленными людьми, некоторые из которых не были заключенными. См. [Auschwitz 1995].
Они также вызвали дискуссию между сторонниками непредставимости Холокоста и теми, кто считает, что Холокост может быть представлен и описан. Эти дебаты, в которых участвовали такие видные общественные деятели, как Клод Ланцманн, подробно описаны Жоржем Диди-Юберманом, его оппонентом и сторонником репрезентативности, в книге последнего [Didi-Huberman 2008].
Джеймс Э. Янг убедительно комментирует наложение образного и фактического в своей книге [Young 1990: 50–51].
Пер. с польск. Н. Е. Горбаневской. Здесь и далее переводы Ч. Милоша, принадлежащие Горбаневской, цит. по: [Горбаневская 2012].
По этому поводу следует вспомнить о заблуждении М. Хайдеггера, который упустил из виду тот факт, что картина В. Ван Гога «Башмаки» автобиографически представляет старую обувь художника, а не обувь бедной крестьянки, как полагал мыслитель. По этой причине его прочтение картины является навязыванием его собственного видения [Heidegger 1975: 17–87, в особенности 33–39]. Ошибка философа вызвала последующую дискуссию междуМ. Шапиро и Ж. Деррида, см. [Derrida 1987а: 255–382].
Żydowski Instytut Historyczny w Warszawie.