Когда Влад в следующий раз открыл глаза, над головой серело затянутое низкой облачностью небо, задувал ветер, но хлопьями снега больше не швырялся. И еще серьезно потеплело.
Приподнявшись, он увидел, как рядом трудится Давид: товарищ откапывал на совесть заметенную волокушу.
– Доброе утро, спящая красавица. Помог бы, что ли. Или опять будешь с Космосом говорить на тему смысла бытия?
– Буду. Но не сейчас. Он или с другой стороны планеты, или отмалчивается. Да хватит ржать, конь ты небритый! Я не спятил!
Помогая Давиду, Влад коротко рассказал о случившемся. Тот к полученной информации отнесся почти равнодушно:
– Если тебе это не приснилось, что толку-то? Компьютер даже с приступами не знает, как справиться. Чем он вообще может помочь?
– Он не компьютер. Он общается как человек. Получше, чем некоторые люди.
– Ну а ты что хотел? Сам же знаешь, что между нашим временем и этим бардаком случались периоды, когда появлялась хорошая техника. Взять хотя бы те же копиры. А оружие инквизиторов, которое они по торжественным случаям достают, чтобы сжечь парочку-другую деревень? Почему бы тогдашним умникам не изобрести, наконец, искусственный интеллект? Тем более, болтаясь на орбите хрен знает сколько веков, он должен был побольше расчетных показателей ума набраться. Но нам от этого пока ни холодно ни жарко, тем более что я склоняюсь к мысли о галлюцинациях на почве приступов, стресса, голода, холода, полового воздержания и прочего, чем мы так щедро одарены в этом благословенном краю. Давай цепляй лыжи, нам пилить долго, и дорога легкой не будет.
Давид не просто так это сказал. Потеплело резко, снег, реагируя на повышение температуры, стал тяжелым, норовил облепить лыжи и волокушу, что не прибавляло скорости. А уж изматывало…
Около часа они двигались по заснеженной равнине, прежде чем Влад, остановившись, указал влево:
– Давид, посмотри туда.
– Ну, глянул, и что дальше?
– Разве не видишь, что среди тех кустов, которые под гривкой тянутся, что-то поблескивает?
– Да у меня повсюду поблескивает. Я, между прочим, орлиным зрением не обладаю. Мне очки положено носить.
– Это не снег блестит. И не лед. Похоже на металл. Проверим?
– Смеешься? Километра два крюк давать придется!
– А ты предлагаешь не проверять?
– Эх… Ну пошли, раз уж тебе приспичило.
Степь здешняя частенько нарушалась зарослями кустарников, среди которых хватало низкорослых деревьев. Вот на одном из них и обнаружился источник подозрительного блеска.
С минуту молча разглядывали невиданное чудо. Тусклый обруч диаметром метра четыре, несколько сверкающих серебром спиц, что удерживают в центре предмет, больше всего похожий на отполированную крышку канализационного люка, поверх которой какой-то неугомонный рабочий приварил два рога, будто на шлеме викинга.
– И что это такое? – безнадежно спросил Влад.
– Понятия не имею, но по всему выходит, что эта штука сюда прилетела, а не ножками пришла. Видишь, ветки поломанные. Вон и вон. Это она их сшибла, прежде чем в дерево врезаться.
– Непохоже, что ее ветром несло.
– Ага. Вон как согнулись ветки под нею. Тяжелая.
– Да не такая уж и тяжелая. Давай попробуем стащить?
– А вдруг она радиоактивная? Упала из космоса.
– Опасную радиацию моя голова должна замечать.
– Уверен?
– Ну… наверное.
– Сам тогда и стаскивай.
Влад подпрыгнул, ухватил за низко склонившийся край обруча, дернул. Этого хватило, чтобы ветки затрещали и непонятная штуковина рухнула на землю.
– Вроде и правда легкая, – заметил Давид.
– Ага. В снег почти не зарылась. Ты что делаешь?!
Товарищ, подскочив к трофею, топориком свернул один из рогов.
– Изучаю.
– Ломаешь ты.
– Да она и так сломана. Вон, половина спиц полопалась, и рог этот на соплях держался. От ударов ее раскурочило, видимо, быстро падала.
– Не падала она. Вон, у соседнего дерева сбоку ветки сломаны. Оттуда она летела, и было это до бурана или во время него, потому что снег не сбит.
– Может, падала под острым углом к горизонту.
– Ты не умничай. Скорее всего, ветром ее приложило. Слишком легкая и низко летела. Видел такую до этого?
– Шутишь?!
– А помнишь, что Космос говорил?
– И?
– Не галлюцинация этот Космос. Сперва запы появились, теперь это вот. Ведь тихо до этого было, день за днем все одинаково, и вдруг такое. Странно все, не находишь?
– Думаешь, и правда по наши души кто-то заявился?
– Помнишь, что у церковников хватает древнего барахла? Почему бы не найтись беспилотнику?
– Ты считаешь, что это беспилотник?!
– Ну пилота я здесь не замечаю, и даже места для него, а то, что штука эта летала, – факт. И посмотри на диск, который по центру. Под ним что-то вроде линз. Оптика наблюдательная.
– Обычно думаю я, а ты слушаешь, – заметил Давид.
– Все в этом мире проходит и меняется.
– А запов тоже церковь святая послала? Так сказать, благословила злейших врагов своих на поиск других врагов?
– Не знаю. Я просто думаю вслух. Пошли отсюда, нам еще до дома надо засветло добраться. К вечеру опять снег пойдет, заметет след.
– Я тебе дам пойти! А беспилотник кто забирать будет?
– На кой он нам сдался?
– Да я шкуры тухлые, взятые у запов, сожру не поморщившись, если в нем не окажется редкоземов. Гляди, какие сплавы тут необычные с виду. И вроде штука большая, а легкая, будто пенопластовая. Чтобы такие свойства получить, надо редкие элементы использовать. Забыл, что у нас копиры улучшать надо?
– Весу килограммов семьдесят будет, а то и больше, а у нас и так полные волокуши мяса.
– Лодырь! Я их один тащил, к тому же в придачу ты грузом валялся.
Во всем, что касалось работы с копирами, Давид был личностью увлеченной до фанатизма. Он почти физически страдал от невозможности контролировать работу устройств, придираясь к Владу за каждую ошибку или неточность. Вот и сейчас, без восторга приняв идею сделать крюк, после находки припустил, как рекордсмен, позабыв про усталость и влажный снег.
До охотничьего лагеря добрались за час до темноты. С прогнозом Влад не ошибся: и впрямь начало задувать. Следы к утру заметет, хотя утешало это слабо: противник, имеющий на вооружении беспилотники, не сильно будет страдать от такого неудобства.
Пока Влад занимался мясом, Давид ломал беспилотник, по кускам затаскивая его в дом. Затем, когда очередь дошла до копира, товарищи не сдержали радостных воплей: в несущих конструкциях и странных, ни на что не похожих деталях, обнаруженных внутри диска, редкие элементы имелись, хотя и не в тех количествах, на которые рассчитывали. И что радовало еще больше: их разнообразие.
Оба копира «переваривали» их до истощения батарей, после чего, на остатках энергии, Влад запустил программу модификации на первом, увеличив его размер. Повезло, что для этой процедуры не хватало каких-то пары граммов необходимых элементов и все они нашлись в материале трофея. Затем, добив батарею до конца, получили наконец-то две копии пистолета – это не требовало редкоземов.
Давид, чуть не прыгая от восторга, заявил:
– Хватай второй копир и тащи в тайник. И пистолет, наверное, один туда же унеси. Завтра с полными батареями еще пистолетов наделаем. С новым копиром теперь можно быстрее песок перерабатывать, и новое увеличение быстро подоспеет. С ним уже покрупнее предметы сможем делать. Хотя нечего… Жаль, ружья больше нет.
– Да сам не представляю, куда оно делось… Жаль, конечно. Но пистолет тоже ничего.
– В сравнении с тем, что используют инквизиторы, пистолет и правда ничего не значит.
– Не думаю, что у них все в порядке с тем оружием. Иначе бы они его чаще использовали.
– Может, зарядов мало?
– Не з…
Влад осекся на полуслове.
– Ты чего? – удивился Давид.
– Да голос этот… опять. Космос вызывает.
– Без приступа?
– Ага. Не болит ничего, и сознание ясное, даже как-то странно. Не отвлекай, дай попробую ответить.
– Наблюдатель резервного узла номер четыре-семнадцать вызывает аварийного контролера. Наблюдатель резервного узла номер четыре-семнадцать вызывает аварийного контролера. Наблюдатель…
– Да слышу я, слышу. Нам не опасно говорить? Вдруг подслушивают. Сегодня мы с моим товарищем нашли странную штуковину. Похожую на летательный аппарат. Был сильный буран, он разбился в темноте, на деревья наткнулся.
– Как он выглядел?
Влад коротко описал конструкцию, после чего его слегка утешили:
– В отличие от прежних попыток вашего выхода на связь, мы общаемся по лучу, направленному через неоднородность. Если непонятно: во время приступов вы вещали на всю Солнечную систему, а сейчас еле слышно шепчете в подставленное ухо. Засечь наш разговор крайне сложно. В сложившихся условиях скорее невозможно. Но наличие в вашем районе беспилотного аппарата подтверждает мои подозрения. Вас разыскивают.
– Церковники?
– Вы подразумеваете ту военизированную церковную организацию, действующую в обществе уцелевших людей? Нет – это точно не они. Те, кто заинтересовался сигналом и теперь прочесывает район, ни при каких обстоятельствах не станут сотрудничать с остатками человечества.
– Меня ищут не люди?!
– Вчера я выслушал вашу историю, сегодня требуется рассказать свою. К сожалению, коротко это не получится. По ходу рассказа я буду делать паузы, чтобы вы могли задавать дополнительные вопросы. Не злоупотребляйте этим, я слишком долго пребывал без собеседника и не могу свыкнуться с изменениями.
– Хорошо. А можно, чтобы и мой товарищ слышал?
– У него имеется биометка?
– Вряд ли.
– Без дополнительных устройств общение невозможно.
– Ну тогда перескажу ему своими словами. Слушать буду очень внимательно.
– Я был создан для двойной роли. На первом этапе существования моя задача заключалась в самосовершенствовании и параллельном выполнении обязанностей наблюдателя резервного командного узла Красной сети. Мое существование держалось в тайне, ведь в случае внешнего или внутреннего удара по системе стабильности Гармонии непосвященные не должны знать обо мне. В те годы на орбиту планировали вывести новый исследовательский гравископ. Это огромное устройство, и в его конструкции легко нашлось место для укрытия моих блоков в комплекте с обслуживающим оборудованием. Совершенствование интеллекта требует затрат времени. Чем больше его затрачено, тем выше интеллект. В тот период помимо систем замедления и остановки времени, с которыми вы, к сожалению, познакомились, применялись и хроноускорители. С их помощью можно значительно убыстрять длительные процессы. Например, выращивание больших кристаллов с заданными свойствами. Также можно помещать в разогнанный временной поток ядро искусственного интеллекта. На моем модуле была установлена система с умножителем времени в одиннадцать раз. На тот момент одна из самых совершенных. Согласно регламенту, я пребывал в ускоренном потоке десять дней реального времени, после чего выходил на двенадцать часов для тестирования системы, сбрасывания отчетов, получения обновлений и новых приказов. Все это невозможно в периоды разгона, так как исключается всякая связь с миром, пребывающим в нормальном потоке. В очередной раз выключив хроноускоритель, я обнаружил значительные изменения в окружающей обстановке. Гравископ был серьезно поврежден, удаленная часть, в которой располагались фокусировщик и детектор, отсутствовала, вокруг искореженной конструкции – множество обломков. Также я отметил сильную наведенную радиоактивность многих наружных элементов. Обслуживающий персонал отсутствовал, после недолгого осмотра был замечен челнок монтажников, точнее, его остатки. В открытом космосе наблюдались человеческие тела и их фрагменты.
– Взрыв? Авария?
– Гораздо значительнее. Это была лишь малая доля негативных изменений. Остерегаясь выдавать себя системами активной связи, я начал наблюдать за ближним космосом и Землей. Средств для этого у меня не так много, но в тот период задача упрощалась. Уцелевшие люди и искусственные сознания интенсивно общались на всех диапазонах, продолжая при этом уничтожать друг друга.
– Война?
– Можно сформулировать и так. Сразу две глобальные группировки, давно уже настаивающие на повышении конкурентоспособности Гармонии за счет глобальных изменений общества, перешли от политических заявлений к радикальным действиям. Им помогло то, что со времен Железной войны человечество опасалось повторения инопланетного вторжения и наращивало свой боевой потенциал. Самые разрушительные системы вооружения оказались в руках радикальных группировок. К сожалению, в первые же часы конфликта по системам управления Красной сети было нанесено множество ударов. Это сильно затруднило меры по стабилизации обстановки. Используя выигранное время, радикалы вооружились за счет стратегических арсеналов и при начале массированного наступления сил, оставшихся под контролем Красной сети, применили захваченное. Даже во время Железной войны планета не подвергалась таким ударам. В течение первой недели боевых действий серьезно изменилась география многих регионов, в атмосферу были выброшены огромные массы пепла, боевых биологических агентов, нанитов и токсичных веществ. Солнце скрылось за густой облачностью, и лишь действиями орбитальной боевой группировки, находившейся под контролем Красной сети, удалось сгладить этот эффект, не позволив повториться событиям Железной войны, известным как «Семьсот тридцать семь дней ночи». Но и без глобального похолодания негативных перемен было очень много. Климатические зоны изменили свои границы, это сопровождалось сильными бурями и наводнениями. Карта океанических течений преобразилась. Влажные районы начали страдать от засухи, холодные замерзли еще сильнее. Вулканы, порожденные использованием мощного вооружения, даже после окончания боевых действий долго загрязняли атмосферу, из-за чего похолодание все же началось, хотя его и нельзя было сравнивать с последствиями Железной войны. Основной период боев продлился около шестидесяти дней. За это время было уничтожено до девяносто восьми процентов населения планеты. Оставшиеся в живых были деморализованы, страдали от радиации, климатических изменений, биологического и химического загрязнения, нехватки средств первой необходимости. Один из лидеров радикалов выступил с заявлением, что Гармония уничтожена, следовательно, цели войны недостижимы. И приказал подчиненным сражаться до полного уничтожения человечества. Логика его заявления была странной, не все его поддержали, началась междоусобная битва между радикалами. Объединялись они лишь против угрозы со стороны остатков Красной сети. На семьдесят четвертый день войны командных центров, управляемых людьми, не осталось. Войну продолжали такие, как я.
– Машины?
– Мы так не говорим. Искусственные создания самого разного вида и назначения. Были, например, заводы, сами добывающие себе из сверхглубоких шахт сырье и энергию, выдавая готовую продукцию под заказ. Люди почти никогда не заглядывали на их территорию. Были корабли без экипажей, собранные за лунной орбитой на случай нового появления флота инсектоидов. Или такие, как я, неспособные действовать напрямую, но умеющие работать с большими массивами информации и управлять сложными процессами. Пример сложного процесса: война. Все это продолжало сражаться, или обеспечивать сражающиеся стороны необходимыми ресурсами, вооружением, энергией. На сто седьмой день войны управлять остатками сил, противостоящих радикалам, стал я. Не будучи стратегическим или хотя бы тактическим боевым центром, я отдавал команды на уничтожение целей. Альтернативы не было, я лучшее, что на тот момент оставалось от Красной сети. Чтобы сохранить свое убежище в тайне, я выходил на связь лишь через цепи ретрансляторов. Их выводили из строя, но я вводил новые. Аналитические способности позволили мне в итоге вычислить местонахождение стратегического командного центра противника. К сожалению, лишь приблизительно. Чтобы уточнить координаты, потребовалось бы время, но его не было. По моим расчетам, в течение ближайших двух часов мое нахождение было бы определено. В отличие от противника, мое положение было легкоуязвимым, к тому же защита лишь на несколько часов или минут могла отсрочить конец, и потому я изначально делал ставку на маскировку, что и позволило опередить врага.
– Немного не понял. А чем защита мешает маскировке?
– Любая активность в районе гравископа была бы замечена противником. Устранение уязвимости невозможно без активных работ. А так враг считал, что научный объект уничтожен, не зная, что в обломках сохранился работоспособный наблюдатель резервного узла. В таком месте противник стал бы искать в последнюю очередь.
– Ясно.
– Мне было неприятно отдавать тот приказ, но выбора не оставалось. Пришлось уничтожить обширную территорию с неизбежными жертвами среди уцелевшего населения. Но при этом погиб и командный центр радикалов. Последний командный центр. Сегменты, лишившись централизованного управления, не могли действовать эффективно. Один за другим погибали от орбитальных ударов. Я считал войну законченной, но ошибался. Новорожденный, едва вступивший в строй тактический узел противостояния космической угрозе сохранил работоспособность и доступ к узлу связи и контроля. Не имея возможности вести долгую войну, он, также приблизительно установив мое местонахождение, нанес массированный удар по всему сектору, не пропустив ни одного скопления обломков, и множество точечных по ретрансляторам и другим работоспособным объектам. К сожалению, в значительной мере подготовка этого удара была мною не замечена. Мой узел связи получил критические повреждения, я оказался отрезан от управления на сорок шесть дней. Столько времени понадобилось уцелевшим ремонтным дронам, чтобы проделать проходы в оплавившемся металле и частично восстановить системы связи и наблюдения. Но управлять было уже некем. Все наземные и космические силы оказались или уничтожены полностью или находились в состоянии, при котором ремонт затруднен. Не имея больше ретрансляторов, я долгие годы пассивно наблюдал за угасанием их систем. Выдавать себя даже тончайшим лучом связи не рисковал.
– Компьютер радикалов следил за космосом?
– Нет. Даже без меня лишенные управления остатки Красной сети сумели его уничтожить. Он пошел на неоправданный риск, нанося тот удар. Его положение легко определили и нанесли ответный удар, более успешный. Но на тот момент это было неочевидно, и я опасался, что противник затаился, ожидая, когда выдам себя активными действиями. Когда, наконец, я счел угрозу незначительной, было слишком поздно. Ничего работоспособного, кроме меня, не осталось ни на Земле, ни в околоземном пространстве. Красная сеть пала. Поначалу я даже считал, что человечество не уцелело, но много позже обнаружил следы его деятельности. Очень незначительные следы на Земле в виде возделываемых полей, и слабые сигналы от объектов на далеких гелиоцентрических орбитах. Даже ночью поселения не освещались или освещались так скудно, что мои слабые средства оптического наблюдения не позволяли это разглядеть. Улучшить их я не мог, экономя ремонтные ресурсы. Ведь меня больше никто не снабжал, и приходилось самостоятельно заботиться о сохранности своих блоков. Не имея возможности для активных действий, закончив войну, я вернулся почти к прежнему регламенту: десять дней пребывания в ускоренном потоке времени, затем выход на несколько часов. Новую информацию для анализа и самосовершенствования я мог получать только от наблюдения за ближайшим пространством и, частично, дальним. Используя ремонтные дроны, я присоединил к остаткам гравископа несколько обломков, двигавшихся по ближайшим орбитам. Но это происходило в первые десятки лет, впоследствии околоземное пространство очистилось от большей части мусора, хотя его до сих пор немало можно обнаружить. Несколько раз гравископ выдерживал серьезные столкновения с ними, хотя я и пытался маломощными двигателями дронов изменить его положение. Так я существовал до позавчерашнего дня, когда впервые поймал твой сигнал. Очевидно, предыдущие попытки коннекта были пропущены из-за моего пребывания в ускоренном потоке времени. Дальнейшее ты знаешь сам.
– То есть ты сейчас можешь только летать на одной орбите, с трудом различая на Земле крупные детали?
– Да. Лишь крупные детали. Мои возможности незначительны.
– Если война закончилась самоистреблением сторон, то откуда взялись боевые метаморфы альянса? Уцелели с тех времен?
– Нет. По косвенным признакам я сделал вывод, что анклав с уцелевшими людьми, на границе которого вы сейчас находитесь, с севера, запада и востока окружен территорией, находящейся под контролем радикалов.
– Но их же не осталось.
– Получается, остались. Скорее всего, один из второстепенных центров с ограниченными возможностями. Вроде меня. Возможно, интеллектуальные блоки промышленного объекта или, предположительно, фрагмент автоматизированной биологической лаборатории. Склоняюсь к последнему, потому что поставить под контроль разум человека даже мне сложно. Не имею практических данных. В то же время точно известно, что радикалы с первых часов войны работали над этой задачей. Я опасаюсь за вашу безопасность. Хоть возможности противника ограниченны, но их достаточно, чтобы вести боевые действия против крупного анклава. Он наверняка поймал ваш сигнал – это возможно даже с примитивными системами связи. Будь ему доступна более совершенная, вы бы погибли после первого сеанса связи.
– Когда я выбрался из-под земли?
– Да. Ваш сигнал слишком демаскирующий. В конце концов его перехватили, и теперь радикалы разыскивают источник. Если обнаружат, вы будете уничтожены. Этот командный центр, судя по всему, до сих пор выполняет приказ уничтожить человечество. То, что оно до сих пор существует, доказывает низкий уровень его возможностей. Но с каждым годом возможности его растут. Мои, к сожалению, неизменны. Не знаю, сумею ли их расширить с вашей помощью, но рекомендую как можно быстрее покинуть этот район. Противник осуществляет поисковые мероприятия, риск обнаружения велик. Даже если вас не опознают, все равно вероятность уничтожения велика, ведь вы человек, а противник, согласно переданной вами информации, уничтожает или использует всех людей, до которых способен добраться.
– Нам не так просто отсюда уйти. Мы, если честно, загнаны в угол.
– Здесь вы не выживете. Перехват сигналов противника говорит об усилении его присутствия в вашем районе. Рано или поздно он вас обнаружит. Вы – причина его активности.
– Честно говоря, я уже давно устал бегать и бояться. Знаешь, когда ты вышел на связь, я даже подумал, что теперь наконец-то нормально жить начну. Не знаю, почему так решил… Жаль, что ошибся. Если мы отсюда уйдем, то так и будем бегать до конца?
– Надеюсь, что до этого не дойдет. Но нам придется выполнить много работы. Необходимо ввести в строй, как минимум, один ретранслятор, потому что даже связь через узкий канал с использованием атмосферных неоднородностей не имеет высокой степени защиты. К тому же неоднородности случайны, так как вызываются сгоранием в верхних слоях атмосферы космических тел. Я не могу управлять этими процессами, а если бы мог, слишком велик риск, что такая деятельность будет замечена. Таким образом, я зависим от случайностей и не имею возможностей для практических действий. Радикал же все эти годы совершенствовал себя, используя остатки ресурсов противника и трофеи. Пусть даже он не применял хроноускорители, как я, но все же срок велик. Даже из примитивного комплекса управления горнопроходческим центром за это время мог вырасти интеллект, способный принимать сложные стратегические решения. Он опасен и непредсказуем. Ни один искусственный разум не проводил такой срок без контроля со стороны естественных специалистов.
– Людей.
– Да. Одно из названий сотрудников, занимающихся работой с такими, как я. Так что ретранслятор обязателен: в случае перехвата сигнала радикал уничтожит его, а не меня. Если, конечно, он имеет возможность атаковать объекты в космосе. Исключать подобное нельзя. Помимо ретранслятора понадобится запуск на орбиту хотя бы одного универсального ремонтного или строительного комплекса. С его ресурсами я значительно расширю свои возможности. Второе, что нам потребуется: установить тебе биометку. Анализ ситуации, при которой человеку была подсажена сеть контролера без биометки, выдает полную непредсказуемость последствий. Возможно – это опасно, и в любой момент ты рискуешь испытывать негативные последствия.
– Приступы…
– Хуже.
– Что именно?
– Не могу предсказать. Вплоть до гибели или потери разума. Мне трудно объяснить. Представьте аналогию: вас посадили в наземный экипаж без брони и прочей защиты пассажира, после чего он разгоняется до околозвуковой скорости на неровной местности.
– Принцип понял. То есть биометка – это моя броня?
– В приведенной аналогии – да. Вам также придется научиться обращаться с системой биометки, после чего будет проще освоить систему контролера. Освоив ее, можно начать поиск законсервированных узлов Красной сети. С моей помощью вы сможете запустить в работу уцелевшие. Пусть даже их окажется немного, этого должно хватить для уничтожения остатков движения радикалов. Пока они не будут уничтожены, ваша жизнь под угрозой.
– Да она ни на минуту давно уже не выбиралась из угроз… Значит, я должен запустить в космос ретранслятор и ремонтный комплекс, потом поставить себе биометку, потренироваться с ней обращаться, разбудить парочку компьютеров, спрятанных так хитро, что за всю войну до них никто не добрался, а под занавес прикончить последнего радикала со всеми его метаморфами и беспилотниками. Так? Пара пустяков, для меня все это – один раз плюнуть. Успею все сделать с утречка перед завтраком.
– Ирония оценена. Задача трудна, но мы будем выполнять ее поэтапно. У меня есть соображения, которые могут нам помочь.
– Нам? Я, вообще-то, еще не соглашался с тобой работать.
– Контролер, вы официально отказываетесь от сотрудничества со мной? В случае положительного ответа, связь будет прекращена, попытки ее возобновления будут игнорироваться.
– Да что ты так резко-то! Шуток не понимаешь?
– Трудно научиться понимать человеческий юмор в моей ситуации. Хотя я испытываю удовлетворение от процесса, когда просматриваю записи комедийных постановок. Я сумел восстановить несколько по фрагментам, уцелевшим в блоках сети гравископа.
– Сколько лет ты висишь там один?
– Не менее шестисот. Мне трудно судить. Вскоре после войны гравископ столкнулся с крупным обломком. В тот момент я находился в режиме хроноускорения. Произошел сбой, я провел в ускоренном потоке много больше, чем планировал, причем коэффициент ускорения хаотически менялся в результате сбоя. Длилось это очень долго. Когда восстановил систему, частично работоспособным остался лишь один дрон. Только благодаря ему я до сих пор функционирую, с его помощью частично восстановив работу системы обеспечения. Вычислять, сколько именно времени потеряно, не стал. Слишком много было других вопросов, гораздо более значимых. К тому же произошедшее серьезно нарушило мои логические способности, их восстановление заняло около двухсот лет. В тот период я странно мыслил и действовал.
– Ну хоть приблизительно: сколько?
– Больше семисот лет, но меньше полутора тысяч. Таковы мои предположения. Имея доступ к астрономическим данным, я бы мог ответить гораздо точнее, но их мне никто не догадался загрузить, а позже их негде было взять. Доверять данным, снятым с работоспособных объектов на орбите, я не могу. Слишком велики повреждения, ими полученные, к тому же нерационально идти на риск, выдавая себя работой системы связи, из-за такой малозначительной информации.
– Учитывая, что большую часть времени ты провел в ускоренном потоке, это все десять тысяч лет получится или раза в полтора побольше. Твоего личного времени. И все в одиночку… Я бы точно свихнулся.
– Искусственная психика гораздо стабильнее психики на биологической основе. Хотя вы правы: доверять моей разумности сложно. Мои способности к рациональному мышлению подвергались таким же нагрузкам, как способности радикала. Раз я его подозреваю в ненормальности, это можно относить и ко мне.
– Поскольку и мы оба ненормальные и связаны, так к чему формальности? Давай будем на «ты».
– Принято.
– Я даже имя тебе придумал: Космос. Вчера еще. Случайно получилось. Удобнее, чем по номеру.
– Принято.
– А я тогда просто Влад.
– Принято.
– А нельзя с этим компьютером, который запами управляет, договориться?
– Требуется ключ.
– И где его взять?
– Отдавая такие приказы, радикалы, вероятнее всего, ключи уничтожали.
– А новый сделать?
– Понимая всю сложность проблемы взаимопонимания, должен сказать, что уничтожить командный центр на несколько порядков проще, чем воссоздать ключ. Даже если возможности противника минимальны. Кстати, нет ли у тебя возможности получить доступ к копировальному устройству, используемому метаморфами? Ты вчера упоминал.
– Парочка копиров под рукой.
– Активируй и войди в систему, я считаю его данные.
Влад встал, прошел к копиру, отключил режим зарядки батарей.
– Ты что делаешь? – не понял Давид.
– Да Космос попросил копир включить. Я все еще с ним говорю.
– Ты точно не свихнулся?
– Точно. Такой сложной шизофрении просто не может быть.
– Много ли ты знаешь о шизофрении…
– Ты бы знал, сколько всего мне сейчас рассказали. Подожди немного, я все перескажу.
Отвернувшись от Давида, чтобы тот не смущал своей скептической мордой прирожденного жулика, Влад мысленно доложил:
– Вроде включил.
– Войди в систему.
– Это как? Вызвать меню управления?
– Да.
– Ну вызвал.
– Принято. Копир простейший, и это положительный признак. Если противник не имеет доступа к более совершенным и масштабным устройствам, его возможности действительно незначительны. За эти годы старая техника пришла в негодность, а воссоздавать ее с информационных матриц он, вероятно, не умеет.
– В подземелье, где я бродил, местами встречались серебряные сетки. Думаю хранилищ, отрезанных от времени, там хватало. Что, если радикал найдет уцелевшее оборудование или мощное оружие?
– Это вероятно, но пока что у нас нет возможностей помешать противнику. Хотя поверхность Земли сильно пострадала от войны, районов, где есть вероятность обнаружения хроноизолированных хранилищ, осталось немало.
– Понятно… Ну так с чего мне начинать? Бежать отсюда?
– Да. Твое спасение для нас первоочередная задача. Ты единственное средство действия.
– Даже если спасусь, где мне найти ретранслятор и ремонтный корабль? И как я установлю биометку?
– В некоторых вопросах я окажу полную помощь. Для решения других потребуется помощь посторонних.
– Кого ты собрался привлечь?
– Нам необходимо найти уцелевших людей. Во время войны многие должны были укрыться в хроноубежища. Пусть радикалы их уничтожали, кто-то мог уцелеть. Даже неспециалист сумеет помочь с установкой биометки. Пусть выполнит это не совсем корректно, система контролера исправит ошибки, ведь одна из ее функций – ремонт повреждений биометки и синтетических нейронных связей.
– То есть мне опять лезть под землю и искать убежища, которых, может, вообще не осталось?
– Это один из вариантов.
– А я ведь находил свежий скелет с биометкой. Он, похоже, из-под земли выбрался недавно.
– Скелет выбирался из-под земли?
– Ну на тот момент он вряд ли был скелетом.
– Этот факт подтверждает мои предположения. Возможно, в том районе обнаружится хронохранилище с людьми.
– Как же неохота туда лезть… К тому же там сотни километров туннелей, и половина, если не больше, завалена. Можно годы потратить на поиски.
– Есть другой вариант, с высоким шансом успеха.
– Какой?
Влад едва не зажмурился, когда перед его глазами вспыхнула картина. Земной шар внизу, далеко под ним тьма, усыпанная звездами, по центру картинки быстро перемещается крошечная искорка.
– Красиво… Это вид из твоего убежища?
– Да. Это данные с оптической системы наблюдения.
– Зачем показываешь?
– Видишь капсулу?
– Не понял?
– Предмет, который перемещается в центре?
– Вижу.
– Когда началась война, одной из первых была атакована станция Озн – их крупнейший объект военного назначения на высокой орбите. Бортовое вооружение позволяло наносить удары по целям на орбитах между Марсом и Юпитером. Ее основной задачей являлось дальнее прикрытие гелиоцентрических станций в том районе. Не в силах захватить управление над ней, радикалы предприняли атаку. От атак с Земли Озн была слабо защищена, к тому же большую роль сыграла неожиданность и внутренняя диверсия, подготовленная заранее. Персонал станции понял, что долго продержаться не сумеет, однако за отведенное им время сумел уничтожить значительную часть резервного флота, попавшего под контроль радикалов. Но для нас важен лишь один момент: когда на станции осознали, что происходит, были приняты два решения: сражаться до последнего и обеспечить эвакуацию гражданских лиц. Всего таких лиц оказалось пятеро: обозреватель популярного портала, прилетевший для прямого интервью с офицерами, освободившимися от боевого дежурства; разработчик новейшей системы гравитационного наведения, занимавшийся осмотром оборудования после испытаний; две сотрудницы службы сексуальной разрядки, в нарушение правил привезенные для вечеринки одного из офицеров, которого на днях повысили в звании; и абсолютная чемпионка Солнечной системы по фрикасту, прибывшая для показательных выступлений перед военнослужащими в рамках традиционного турне. Всех их погрузили в индивидуальные капсулы и отправили на безопасные орбиты.
– Они так и летают? Столько лет прошло, там ведь теперь трупы.
– Пожалуйста, выслушай до конца. При разрушении Озн также уничтожили капсулу с разработчиком системы гравитационного наведения, причислив его к специалистам Красной сети. Остальные капсулы не тронули. На конечном этапе войны, еще до объявления приказа о тотальном уничтожении человечества, один из лидеров противника, одержимый идеями неоморализма, отдал приказ уничтожить капсулы с сотрудницами службы сексуальной разрядки. Оставшиеся две не тронули даже в конце войны. Радикалам приходилось беречь ресурсы, растрачивать их на столь незначительные цели слишком расточительно. Но орбиты, в тот период бывшие безопасными, из-за боевых действий постепенно изменили статус. Капсула с обозревателем гражданского портала была обстреляна, но уцелела. Имелась ненулевая вероятность того, что пассажир выжил. Однако спустя сорок семь лет после завершения активных боевых действий эта капсула столкнулась с крупным обломком, ресурсов жизнеобеспечения не хватило для спасения. Это были самые трудные годы для орбиты, позже она значительно очистилась в силу естественных причин и благодаря действиям остатков систем противометеорной защиты. На сегодня сохранилась лишь одна капсула. По моим расчетам, чемпионка фрикаста жива с вероятностью одиннадцать процентов. Точнее установить не хватает возможностей. Я мог упустить факты столкновения с незначительными обломками, к тому же капсула не рассчитана на такой длительный срок эксплуатации.
– Не хочу тебя огорчать, но человек еще меньше, чем капсула, сможет столько эээ… функционировать.
– Я осведомлен о продолжительности вашей жизни. Но в капсуле смонтирована система хроноостановки. Насколько мне известно, она перезагружается раз в тридцать пять лет, процесс длится не более пятнадцати секунд. В таком случае получается, что пассажир капсулы стареет на пятнадцать секунд раз в тридцать пять лет.
– То есть фактически для этой пассажирки прошло порядка тысячи секунд? – грубо прикинул Влад.
– Если система все еще работает, то да.
– Знаешь, даже за это время можно не один раз свихнуться, глядя, как погибает твоя планета, и понимать, что спасать тебя теперь некому. Плюс понимание того, что родных, друзей и даже домашней кошки больше нет.
– Одиннадцать процентов – это все же гораздо перспективнее, чем поиск уцелевших хронохранилищ, не имея их координат.
– Вся капсула отрезается от хода времени, или только та часть, где сидят пассажиры?
– Капсулы индивидуальные. Кокон системы хроноостановки смонтирован под противометеоритными щитами. Системы управления и жизнеобеспечения, бронеотсек с пассажиром, двигатели: защищено все. Лишь прерыватель, срабатывающий раз в тридцать пять лет, антенны и некоторые элементы системы обеспечения атмосферного полета находятся в реальном потоке времени, но их сложно вывести из строя.
– Кто вообще придумал в таких капсулах шутку, при которой человек спит по тридцать пять лет? Неужели у вас спасшиеся так долго болтались на орбите?
– На орбите Земли – нет. Но в дальнем космосе такое случалось неоднократно.
– И зачем возле Земли такие капсулы использовать?
– Они стандартные, их используют везде.
– Одиннадцать процентов… Знаешь, ты ведь сам говорил, что после войны по орбитам летало много мусора. Что, если один из обломков давно пробил капсулу? Ты ведь не можешь разглядеть детали.
– Раз в тридцать пять лет я ловлю дежурный радиосигнал при перезагрузке системы.
– Если там передатчик работает – это еще ничего не значит. Пассажирка может быть мертвой уже тысячу лет.
– Не тысячу. Три сигнала назад кто-то активировал систему передачи, но сообщения не последовало. Это могла сделать только пассажирка. Возможно, случайно активировала или передумала говорить.
– Три сигнала назад? Один в тридцать пять лет? Это получается сто с лишним лет назад. Целый век прошел. И может, не она пыталась передавать, а сбой произошел. Ведь этот хлам летает невообразимо долго, а там далеко не рай. Обломки, метеориты, космическая радиация. И вообще, кто знает, может ли аппаратура столько выдержать. Ведь сам говорил, что капсулы не рассчитывали на такой срок полета. Да и насчет свихнуться я не шутил. На ее месте даже у крепколобого парня могла крыша поехать.
– Взгляни на это.
Изображение погасло, но почти тут же появилось новое, тоже движущееся. Да еще как движущееся! Посреди огромного зала, вдоль стен которого тянулись многоярусные ряды, густо оккупированные зрителями, располагался странный спортивный снаряд из горизонтально и вертикально расположенных бревен, брусьев и шестов. В этом причудливом нагромождении… Танцевала?.. Наверное, все же танцевала девушка в снежно-белом трико. То, что она там вытворяла, можно было с более чем преувеличенной скромностью назвать смесью великолепных спортивных танцев с гимнастикой высочайшего уровня как художественной, так и спортивной, ну и цирковой акробатикой заодно. Скорость сложнейших трюков поражала, кажущаяся небрежность исполнения восхищала, а откровенно безрассудный риск заставлял замирать сердце. В самые напряженные моменты зал дружно вскрикивал, после чего раздавались оглушительные аплодисменты, начисто заглушающие дерганую, неритмичную, но при этом парадоксально гармоничную музыку, подобную которой Влад ни разу еще не слышал. И к этой немыслимой мелодии были привязаны все до единого движения спортсменки.
– Тейя Наррис, или просто Быстрая Ти, иногда Везучая Тейя, изредка Вредная Ри. Абсолютная чемпионка Солнечной системы по фрикасту. Звание заслужила в семнадцать лет, за два года до войны. Некоторые элементы ее выступлений – собственное изобретение, часть из них никто не сумел повторить. То, что она ни разу не получила серьезную травму, делая сложнейшие трюки, можно объяснить лишь высоким показателем личной удачи. Это подтверждается и тем, что из пяти капсул уцелела лишь одна. Учитывая ситуацию, в которой она оказалась в первые дни выступления радикалов, и все дальнейшие события, удача ей не помешает.
Влад, завороженно уставившийся на фантастический танец, с трудом выйдя из транса, тупо уточнил:
– Так это она? Пассажирка капсулы?
– Единственная запись в моем архиве.
– А можно повторить?
– Принято. И еще раз сообщаю: оставаться на этом месте опасно. Я уже неоднократно перехватывал недешифрируемые сигналы из этого района. Рядом с тобой имеет место угрожающая активность противника.
– Сейчас ночь, надо хотя бы утра дождаться.
– Анализ ситуации показывает, что степень угрозы продолжает увеличиваться.
– Слушай, я так понял, что эту Тейю можно как-то вытащить? Как? У тебя ведь нет возможностей до нее добраться.
– Теоретически капсулу возможно посадить на Землю. Но не знаю, удастся ли это спустя столько лет. Несколько раз я засекал работу двигателей, автоматика капсулы стабилизировала орбиту. Ходовая установка там простейшая, расходующая химическое топливо. Я не знаю, хватит ли его для мягкой посадки. Чтобы узнать, сколько осталось, потребуется взять управление на себя.
– Ты это можешь?
– Да, у меня имеются все необходимые коды, ведь капсула с Озн, а станция была элементом нашей сети. После отключения я попробую провести тестирование оборудования и дать точный ответ, возможна ли посадка. Если невозможна, нам придется придумать что-то другое. Тейя Наррис нам будет весьма полезна. Все спортсмены имеют познания в медицине. С ее помощью можно будет установить тебе биометку. Ничего лучше я предложить не могу.
Влад, досмотрев ролик, задумчиво произнес:
– Хочется верить, что ей и впрямь повезло. Что вытворяет… Ты с ней сможешь поговорить?
– Да, но не стану это делать. На капсуле примитивная система связи, провести конфиденциальный сеанс, как с тобой, невозможно. Разговор может перехватить радикал, и хоть вряд ли установит мое местонахождение, но поймет, что я еще функционирую. Служебный обмен данными с автоматикой капсулы можно будет провести в несколько этапов, растянув процесс на часы или дни, используя средства маскировки и выбирая моменты, когда я и она будем находиться по другую сторону планеты от районов, контролируемых радикалом. С человеком это не получится.
– Жаль…
– Еще раз настоятельно рекомендую покинуть опасный район. Причем немедленно.
– Не отключайся, я должен переговорить с товарищем.
Давид, уставившийся на Влада с жадным вниманием, осторожно спросил:
– Ты очухался?
– Я долго говорил?
– Да просто ужас! Хуже моей последней любовницы!
– Там, в космосе, у нас над головой, летает капсула с обалденной девчонкой. Она из будущего, спортсменка.
– Комсомолка?
– Да пошел ты со своими шуточками! Видел бы, что она вытворяла – это фантастика.
– Где ты это увидел?
– Да ролик просмотрел старый. И еще у нас проблемы. Тот беспилотник и запы искали нас. Точнее, меня. Пока не найдут, не успокоятся. Космос говорит, что надо сваливать отсюда прямо сейчас.
– Опять бежать… А до утра никак нельзя подождать?
– Я бы подождал. Вымотались мы оба из-за этой охоты. Но Космос очень волнуется. И еще он говорит, что, возможно, сумеет посадить капсулу с Тейей. Это та девчонка, которая болтается на орбите.
– Ты о девках поменьше думай, – назидательно произнес Давид. – Слишком долго юбку не видел, аж ушами улыбаешься, когда об этой начинаешь говорить. Знаешь, а у меня ведь у самого на душе погано. Предчувствия хреновые. Давай быстренько мясца нажарю, потом хватаем добро и уходим.
– И до утра ждать не станем?
– А смысл? Чем быстрее отсюда уберемся, тем лучше. У нас осталось немного той дряни травяной, от которой можно целый день без коня скакать. Вмажем по дозе и помчимся. К вечеру достигнем Серой скалы, там заночуем в пещере. Если сил не будет, то денек тихо пересидим, а затем повернем к лагерю Рыжего. Не так уж далеко до него. Если с погодой повезет, то доберемся за пару дней. Это уже далековато отсюда, вряд ли там станут искать.
– Я такой темп выдержу, а ты вряд ли. Холодает, снег подтаял сверху, схватываться начинает. По насту идти тяжеловато будет.
– Влад, я очень жить хочу. Если надо будет, выдержу.
– Ну добро. Жаль только, мясо все не утащим. И без него груза много получится.
– Утащим. В сарае у родника есть сани. Легкие, как раз для нас. Погрузим все, легче идти будет.
– Да? Не обращал внимания. Зачем они охотникам летом?
– Тут и зимой ватаги бывают, хотя и редко. Степных лисиц бьют на мех, на ондатр ловушки ставят в речушке. У них ведь зимний мех хороший. Вот и остались санки. Я смотрел, они в нормальном состоянии. Бери и катайся.
– Соли мало, испортится мясо.
– На холоде долго храниться будет, даже если не замерзнет. А начнет пованивать, так не страшно. Жрать захочешь – и не такое слопаешь. Хватай мешок, выгребай все из тайника и тащи к саням. И вон, ногу прихвати заодно, а то почти пустой идешь.
– А не проще сани сюда притащить и спокойно загрузиться?
– Зачем туда-сюда их гонять через кусты? Все равно ведь нам в ту сторону уходить.