Не его самого, а одно его откровение. Я прочитал это в книжке «Духовная экономика», так что, смею надеться, это не брехня… ой, простите, не фейк. Фейк – это же не брехня, верно? Это очень интеллигентное ненашенское слово. Вы можете представить, что правительство издает «Указ по борьбе с брехнёй»? И я не могу. А вот какой-нибудь «План антифейк» запросто представляю, и даже по центральному телевизору это могут сказать.
Так, о чем это я. Брехня… телевизор… ага, вспомнил! Так вот, Ротшильд однажды сказал: «Белые рабы лучше чёрных. Они сами себя кормят, сами одевают, сами охраняют и, самое главное, думают, что свободны».
А вы что, действительно думаете, что вы свободные люди в свободной стране? Отнюдь. Если бы это было так, не кружился бы сейчас над моей колокольней соответствующий шаблан, прикормленный и холёный. Он же для того кружит, чтобы его заметили… и убили. Воистину, странная птица.
Итак, свобода. Можно, конечно, поговорить о разных степенях несвободы: начав со свободы от бессознательного реагирования до свободы от представлений о себе, как о человеке на планете Земля.
Попробую пояснить. Вспомните сейчас о том, что вам дорого. Родина, жизнь, дети… А теперь вообразите, как злобный некто начал при вас это хаять, на флаг плевать, и вы едва ему в физиономию не вцепились – это потому, что у вас рефлексы, и вы не свободны от них. Если так – то вас не возьмут в разведчики-нелегалы. Мы не свободны от своих программ, они заставляют нас автоматически реагировать – но мы продолжаем считать себя свободным. Если мы не управляем бессознательными реакциями – свободны ли мы? Впрочем, не думаю, что Ротшильд именно это имел в виду. Он же не психолог, надеюсь.
А разве вы не считаете себя человеком? Наверняка считаете – и напрасно. Это тоже лишь программа, живущая в вас. Вы не человек, вы сознание, чистая осознанность, и так далее. Ну, это я уже вперёд забежал, потому что с моей колокольни видно, как какие-то люди на поляне суетятся, кричат, что они не люди. Они продвинутые, как тапки под диваном, чтобы кошка не доставала. Им хорошо, они уже ощутили себя безбрежным космическим разумом, а мы пока только поначитались. Но вы не стесняйтесь, если по старинке ощущаете себя человеком. Человеком быть тоже можно.
Э-э, так мы, пожалуй, слишком далеко зайдём. И сами переругаемся, и Ротшильда не покритикуем. А ведь ему, старику, жизненно необходимо, чтобы мы о нем помнили. Как говорится: всё, что не некролог – пиар.
Давайте поговорим о чем-нибудь попроще. Например, об образе нашей жизни. Разве мы придумали ту жизнь, которой живём? Отнюдь. Мы скопировали свою жизнь, впитали её, как губка.
Вы утром встаете с кровати. Чистите зубы, ходите в туалет… наоборот – сначала в туалет, а потом зубы. Полагаю, что даже самые истовые верующие сначала идут утром в туалет, а потом читают утренние молитвы. Если всё правильно с утра читать, так там на полчаса выходит запросто. И что, терпеть?
Потом вы делаете себе завтрак, яичницу с кофе, или наоборот – смути с круассаном. Однажды в России я купил в кафе булочку с капучино (да, грамотно именно так, с одной «п» и одной «ч»). Это было ещё до того, как я написал первую часть «Хочу быть живым». Смотрю на булочку – а она такая же, как в Таллине.
– А другая булочка у вас есть? – спрашиваю, имея в виду вообще другой сорт пшеницы.
– Есть, – счастливая от возможности сделать людям в моём лице добро, отвечает тётенька из-за прилавка, и даёт мне точно такую же булочку.
Даже не спросила, что с конкретной булочкой не так, потому что у неё запас булочек на витрине. Была бы предпоследняя у неё булочка, я бы не такой ответ мог получить.
– Я имею в виду, – поясняю, – что местную булочку хочу, не из-за границы. Они же не очень свежими доезжают, если прямо из Таллина.
– Они вообще не булочками доезжают, – пожала плечами тётенька, – Они в виде полуфабриката доезжают, в Питере булочковый завод построили.
Такой же завод и у нас стоит, они по всему миру стоят, лепят одну и ту же булку. В дикой глубинке, в махоньком ларьке с тысячей мелочей, я однажды обнаружил и опознал всемирно известный шоколадный батончик. Полагаю, глобализация для того и задумана, чтобы в каждую дыру можно было засунуть вредный химический батончик, и получить за это деньги.
Кафешки не наши по сути своей, булочки не наши, батончики тоже. Мы всё это переняли у других. Надеюсь, я только что Америку не открыл, вы и так это знаете.
Итак, скушали вы свой стандартный европейский завтрак. Потом вы идете на работу, что-то там делаете, в соцсетях сидите (сеть для того и сеть, чтобы ловить и не отпускать), и так далее. Работа у вас такая же, как в Нью-Йорке, потому что экономика скопирована вплоть до мелочей, вроде клеящихся разноцветных квадратиков. У меня на мониторе такие были наклеены, я их потом на специальную пробковую доску перенёс, потому что картинку на экране перестал из-за квадратиков видеть.
После работы мы идём домой. Дома всё, как у всех, включая сам дом. Включая уже сам хеллоуин без кавычек, который приблудился, как вшивый кот с помойки.
Короче говоря, у нас есть какой-то образ жизни.
Сейчас автор вас ошарашит – мы все живём в условиях гуманитарной оккупации. Не мы придумали наш образ жизни, он нам навязан. Навязан с момента нашего рождения, и до конца дней наших в этой реальности. Мы надели чужой пиджак, срослись с ним, и даже не думаем о том, что можно было бы жить как-то иначе. Или надеть чужой пиджак – это тоже свобода?
В то же время, я не славянофил. Я всего лишь за паневропейское славянское государство со столицей в Житомире. Шутка. Я в эти дебри вообще не стремлюсь, я же не камышовый кот. Я против узости, я против специализации. Я за то, чтобы человек был собой, а не винтиком. Правда, это я оригинально придумал – что человек винтик? Не знаю, почему винтик. Тогда уж скорее спичка в коробке.
Ошо говорил, что рыба не ощущает воду, а птица ничего не знает о воздухе. Точно так же, свободный человек не говорит о свободе, потому что он её не замечает. Она для него органична, как небо для птицы.
Да, свобода какая-то есть. Напрямую поведением не управляют, вроде бы. Но если управляют твоими желаниями, твоими потребностями – можно ли говорить о свободе? Говорить-то можно. Как говорится – «пусть говорят».
Если кто сам не догадался, о чём идёт речь, то пусть говорит и забирается ко мне на колокольню. Отсюда прекрасно видны шабланы, и «свобода» один из них. «Свобода» – это отличный шаблан, жирненький такой, прекрасно оформленный. Он всем обещан, и у всех есть – когда в кавычках. Безкавычковый шаблан почти не встречается.
Отстрел этого шаблана желателен, но люди боятся, потому что не знают, чем шаблана заменить. Лучше «свобода» в кавычках, чем полное её отсутствие. Что же делать? На мой не героический взгляд – бежать. Но это только на мой, с моей колокольни. Я уже вижу отсюда, как народ потянулся из города, и это неплохой первый шаг.
Мне нравится движение родовых поместий, хотя я не могу понять, что эти ребята собираются делать на своём гектаре. Гектар на земле – это мало. Это не мало, если ты программист, и мало, если ты хочешь завести себе лошадь, корову и пару овец. Но если ты не хочешь завести корову – что ты делаешь на земле? Программы пишешь?
Представь себе инопланетянина, которого галактическим ветром занесло на планету Земля, и ему здесь сказали, что быть программистом – это круто. Инопланетянин включил режим невидимости, свесил ножки с летающей тарелки и всматривается в земную жизнь. Видит, сидят существа-программисты, целый день на одном месте сидят. И если бы восемь часов, так они же все там фанатики – они и по десять сидят, и по четырнадцать! Сидит такой, пальчиками на что-то нажимает, иногда одной рукой двигает мелкими движениями коробочку по коврику, клики клацает, потом снова всматривается в экран. Раз в час встаёт, наливает себе в большую чашку вредный напиток, и снова садится в кресло, принимается стучать пальчиками… и это жизнь? Со стороны выглядит, будто раба приковали к галере.
Так не нам, так бесшабланному парню с тарелки видится. Нам, любителям одомашненных шабланов, программирование нравится.
Это было лирическое отступление про тех, кто на галерах, а сейчас вернёмся к свободе.
Так что же теперь – не брать из других мест лучшее, что там придумали? Почему не брать – брать. Вернёмся в кафтанно-бородатую Русь, откажемся от гаджетов и капучино? Да не про это здесь написано, совсем не про это. Эта книга написана для орнитологов, и представляет собой практическое руководство по отлову шабланов. А что вы с шабланом сделаете – не моя забота. Можете оставить на племя, если хотите. Можете шлёпнуть, как контру, вам ничего за это не будет. Да и «гринпис» шабланами не интересуется, он сам по себе тоже шаблан.
О, вот и мой шаблан «свобода» вновь показался. Ишь, бродяга, всё кружит и кружит над колокольней. Исхудал в последнее время, но всё равно далеко не улетает. Ждёт, когда я поманю его с верхнего яруса, предложу крошек с ладони.
– Ротшильд, Ротшильд, ко мне, – зову я дивную птицу, протягивая ладонь с пищей.
Шаблан пикирует с высоты, ловко тормозит, присаживается на ладонь. Воркует, клекочет, топчется, задирая крючковатые лапы. Глядит мне в глаза, вопрошая – ты как, всё еще настаиваешь на своём? Я делаю вид, что не понимаю по-шабланьи. Тогда он клюёт эти крохи с ладони, которые Бог послал, и улетает, подмигнув мне задорно – нас, шабланов, ещё много, на твой век хватит.
– До свиданья, Ротшильд, – машу я рукой в небо, – Слишком часто не прилетай, камнем брошу.