Утро началось с проливного дождя. Августовское небо, словно продырявившись сразу в нескольких местах, обрушило на столицу тысячи тонн воды, благо в виде мелких капель, орошающих Москву еще затемно, часов с пяти. Поднимаясь на крыльцо главка, Гуров оглянулся и с удовольствием втянул в легкие прохладный воздух, напоенный принесенной сюда свежестью далеких лесов и полей и избавленный небесной влагой от удушливой автомобильной гари и пыли.
– Лев Иванович, товарищ генерал-лейтенант просил вас немедленно зайти к нему, как только появитесь! – доверительно сообщил в вестибюле широченный дежурный, оторвавшись от телефона.
«Прямо сейчас хочет видеть?.. – направляясь к кабинету Орлова, с некоторым недоумением размышлял Гуров. – Похоже, случилось что-то очень неординарное. Вот будет хохма, если я сейчас войду, а Петруха объявит: «Киллер, что покушался на Дакраева, уже задержан». Нет, нет, нет! Еще прикольнее будет, если вдруг киллер сам, по собственной воле, уже сдался полиции и написал явку с повинной. Вот тогда уж точно обхохочемся!..»
Верочка, секретарша Орлова, наводя красоту прямо на рабочем месте, приветливо улыбнулась Льву и, ответив на приветствие, приглушенно сообщила с таинственным видом:
– Петр Николаевич сегодня пришел в самом расчудесном настроении! Давно его таким не видела…
Орлов и в самом деле выглядел довольным жизнью и всем сущим. После обмена приветствиями он указал на кресло и, жизнерадостно улыбнувшись, поинтересовался самочувствием Гурова.
– Да не жалуюсь… – окинув начальника-приятеля изучающим взглядом, пожал плечами Лев. – Я вот никак не пойму, что это ты так сияешь? Прямо как будто тебя пригласило на свидание большое модельное агентство всем своим составом…
Несколько пригасив улыбку, Петр протестующе помотал головой и отмахнулся, после чего саркастично хмыкнул и поспешил задать встречный вопрос:
– Ты считаешь, такое рандеву для меня могло бы стать пределом мечтаний? Сам-то ты обрадовался бы, если бы тебя вдруг начала обхаживать целая толпа фотомодельных красоток?
– Я-то – вряд ли… – Гуров от души рассмеялся. – Это вот Стас, думается мне, такому подарку судьбы был бы рад неописуемо.
Станислав Крячко, возникший в этот момент на пороге кабинета, уловив прозвучавшее упоминание о себе, настороженно зачастил:
– Чему там, чему там Стас обрадовался бы?
Уяснив, в чем суть сказанного, он охотно закивал, прижимая руку к груди:
– Спорить не буду – да, это меня никак не огорчило бы!
– Понятное дело! Такое предложение для тебя – сродни мечте медведя: забраться на неохраняемую пасеку с безжалыми пчелами. – Лев приятельски хлопнул Стаса по плечу. – Но я все же повторю свой вопрос нашему главному любителю устраивать сюрпризы, то есть тебе, Петро: так что там за интересная новость припрятана у тебя в рукаве?
– А ты уверен, что она интересная? – хохотнул Крячко. – И тем более приятная для нас?
– Более чем уверен! Ты глянь, глянь на его сияющий фасад! Итак?.. – Гуров выжидающе прищурился.
– Да, мужики, кое-что для вас есть, можно даже сказать, сногсшибательное. – Откинувшись к спинке кресла, Орлов изобразил величественный вид. – Вы только не падайте. Сегодня в четыре утра в Кузьминках в отделение полиции пришел некий гражданин и заявил о том, что это он устроил подрыв личного автомобиля господина Дакраева.
– Ну и что? – язвительно поморщился Стас. – Мало ли психов приходит в полицию, объявляя себя и Джеком-потрошителем, и главой марсианской мафии… Вчера же в вечерних новостях об этом происшествии сообщили, вот мужику в голову и ударило…
– Тамошние опера вначале именно так и рассудили. – Петр со значением выпятил нижнюю губу. – Но когда этот субъект рассказал о том, из каких материалов он смастерил взрывное устройство, как его устанавливал, где именно и при каких обстоятельствах – о чем по ТВ не упоминалось вообще, – стало ясно, что он не врет, не оговаривает себя. То бишь он и есть именно тот, кто поднял на воздух «Майбах» потерпевшего. Объяснил и мотивы своего поступка.
– Классовая ненависть к кровопийце-эксплуататору угнетенного человечества? – предположил Лев с абсолютно серьезным видом и нотками утрированной патетики в голосе.
Слушая его, Крячко громко фыркнул.
– Нет, классовые настроения тут ни при чем… – Орлов чуть поморщил нос – он был несколько разочарован реакцией приятелей.
Судя по всему, он ожидал взрыва восторгов и ликования. Не срослось… Уже без патетических интонаций и многозначительности в голосе Петр с кисловатым видом пояснил, что «минером» двигало болезненное любопытство человека с нарушенной психикой. Непонятно с чего, некоему хронически озадаченному вдруг захотелось узнать, сколь горько будет плакать запредельно богатый туз над своим почившим авто.
Туз не заплакал, мир не всколыхнулся, небо не разверзлось… Акция по сотрясению дум и душ вылилась в пошлую банальность, которая в информсообщениях СМИ заняла не более минуты эфирного времени. Это настолько огорчило «минера», что он сам решил поведать полиции о своих «души прекрасных порывах», в надежде получить хоть какие-то гарантии на некоторую известность и даже славу.
– Другими словами, наши вчерашние побегушки были напрасной тратой времени и сил? – потрясая руками, досадливо констатировал Станислав. – Японский городовой! Черти бы его подрали, этого пришлепнутого раздолбая!
– Да-а-а… – задумчиво кивнул Гуров. – Хрень с морковенью получилась какая-то. А кто он вообще, этот умишком убогий? Как он сумел состряпать мину, да еще и подложить ее?
Пояснив, что он и сам мало что знает о «минере», рассказать Петр смог немногое. По предварительной информации, полученной из Кузьминок, это уроженец Москвы, семидесятого года рождения, выпускник химико-технологического вуза, служил в армии сапером. Отсюда и знание минно-взрывного дела. На учете у психиатров не стоял, хотя давно уже вел себя весьма неадекватно.
Взорвать машину он сумел без особого труда. «Минер» уже давно следил за одной из строительных площадок «Майти билдинга», где периодически появлялся Дакраев, – объект там возводился федерального значения, и ход работ контролировал сам президент корпорации. «Майбах» парковался всегда в одном и том же месте, поэтому «минер», под носом у вечно подпитых сторожей, ночной порой разобрал тротуарную плитку вип-парковки, заложил радиоуправляемое взрывное устройство и снова аккуратно все уложил на место. И вот, дождавшись, когда в машине никого не было – на убийство он не настраивался изначально, – «минер» нажал на кнопку сотового телефона. Другой телефон, встроенный в мину, привел в действие взрыватель.
– Сейчас задержанного обследуют в Институте Сербского, – завершая свой «спич», добавил Орлов. – Но в любом случае можно считать, что на этом деле есть смысл поставить крест. Психиатры, сто против ста, признают его психически больным, поэтому судебные перспективы этого происшествия равны нулю. С чем вас и поздравляю. На сегодня можете быть свободны в счет успешного завершения расследования по «Мельбурну». Заслужили!
Подпрыгнув на кресле, Крячко тряхнул воздетыми кулаками и провозгласил:
– От-лично! Ну что, Лева, на какие озера махнем? На Дальнее или Струговское? Сейчас после дождя такой клев будет!.. А? Что думаешь?
К удивлению и Орлова, и тем более Стаса, Гуров отчего-то отреагировал на известие о выходном достаточно сдержанно. Он сидел, задумчиво глядя перед собой, словно что-то подсчитывал в уме.
– Лева, у тебя какие-то проблемы? Что такой скучный? – сочувственно спросил Петр.
– Проблемы? Да нет, у меня все в порядке… – Лев как-то неопределенно качнул головой. – Тут другое. Есть факт вопиющего безобразия, с которым надо разобраться во что бы то ни стало…
Он в общих чертах рассказал приятелям о своем вчерашнем разговоре с Ириной Вологодцевой. Выслушав его, Орлов досадливо побарабанил по столу пальцами. Стас, изобразив разочарованную мину, вытянул ноги перед собой, сунув руки в карманы брюк. Всем своим видом он как бы желал сказать: «Ну и на хрена мы вчера столько переломали копий, костеря Петруху за втюханное нам дело «минера»?! Один же черт, рыбалка накрывается медным тазом!..»
Выдержав некоторую паузу, Орлов приглушенно, с интригующими нотками, поинтересовался:
– Лева, а почему именно этой просительнице ты решил поверить? Она чем-то особенная?
– Разумеется! – подтвердил Гуров, закидывая ногу на ногу. – Прежде всего, она необычайно обаятельна. Если бы я был бабником наподобие Стаса, я бы гарантированно за ней приударил. Серьезно, серьезно! Во-вторых, она очень искренняя. Сначала и я сомневался – не фальшивит ли, выгораживая своего брата? Но потом понял – она говорит правду. Во всяком случае, в той части, какую знает сама. Вот поэтому я и решил проверить, насколько верно она оценивает ситуацию, насколько объективной информацией располагает. А вдруг и в самом деле ее брат стал жертвой чьей-то подлости? Согласитесь, спасти невиновного от тюрьмы не менее важно, чем уличить виновного и посадить.
Орлов снова побарабанил пальцами по столу. Правда, теперь уже не столь резко и отрывисто, как пару минут назад.
– Логично излагаешь… – отметил он. – Ну давай, товарищ донкихот, атакуй наши коррупционные ветряные мельницы. Надеюсь, эта игра стоит свеч.
Станислав чуть слышно просвистел что-то заунывно-меланхоличное и удрученно посмотрел на Льва:
– Ну, и что мне теперь? Ехать на рыбалку одному?
– Почему одному? Созвонись с нашим общим другом Вольновым. Может, он составит тебе компанию, – пожав плечами, посоветовал тот.
– Ага! Его попробуй застань в Москве! А если он и здесь, то, скорее всего, с головой в работе… – доставая телефон, проворчал Крячко.
Набрав номер их общего приятеля, полковника ФСБ Вольнова, он поздоровался и, чередуя слова с бесконечными междометиями, предложил тому съездить на рыбалку. Как видно, Вольнов эту идею поддержал, поскольку Стас, уточнив время отбытия, сунул телефон в карман, многозначительно подмигнул Гурову:
– Как ни странно, но сегодня он свободен. Отлично! Все, мы отбываем на Струговское. Я домой за снастями… Всем привет! – и направился к выходу.
Вместе с ним из кабинета вышел и Гуров. Они шли по коридору, продолжая спорить о том, насколько и кто из них обоих прав. Неожиданно Крячко издал удивленное «Ух ты-ы-ы-ы!..» и указал взглядом на девушку, стоящую у двери их кабинета.
– А-а-а, это та самая Ирина Вологодцева, – невозмутимо пояснил Лев, с трудом сдерживая улыбку. – Сейчас она напишет заявление, и я начну официальную проверку происшедшего с ее братом.
– Тво-ю ди-ви-зи-ю! – с расстановкой обронил Стас. – И какого хрена расперло меня на эту долбаную рыбалку?! Вот дурак-то! Она замужем?
– Без пяти минут, – вполголоса поспешил разочаровать его Гуров. – Ну, я же только что об этом говорил – скоро свадьба. Что, впечатлила? А-а-а… Согласись, неслучайно некто Гаджи через своего шестерку Леху попытался прибрать ее к рукам.
– У этого козла губа не дура! – чуть слышно буркнул Крячко и, подойдя к девушке, приветливо улыбнулся: – Вы к нам?
– Да, Лев Иванович сказал, чтобы утром я подошла в этот офис. – Ирина тоже улыбнулась, но несколько вымученно. По ее лицу было заметно, что этой ночью она спала неважно.
Они вошли в кабинет, и Гуров, усадив девушку на свое место, положил перед ней несколько листов писчей бумаги. Благодарно кивнув, Ирина начала писать заявление. Станислав, с озабоченностью на лице, для чего-то принялся рыться в ящике своего стола, временами поглядывая в сторону гостьи и спиной ощущая ироничный взгляд Льва. В этот момент зазвонил его сотовый. Это был Александр Вольнов. Он сообщил, что уже готов, ждет прибытия Стаса. Изобразив кисловатую радость отбытия на рыбалку, Крячко скрылся за дверью.
Положив заявление Ирины в скоросшиватель, Гуров попросил ее написать подробный адрес местожительства Бориса, адрес его НИИ, клиники, где он сейчас лежит, контактный телефон следователя, ведущего его дело, имена, адреса и телефоны знакомых и друзей Вологодцева и многое другое. Покончив с бумажными делами, он и его гостья еще раз обсудили текущую ситуацию и возможные варианты развития событий.
Первый свой визит Гуров решил нанести в клинику. Нужно было срочно обеспечить безопасность находящегося там Вологодцева. Судя по рвению следователя, тот решил на своем подследственном сделать себе громкое имя и заработать нехилый карьерный рост. И ради этого, как видно, готов был использовать не самые достойные приемы. В чем-то даже карательные. Ирина предложила проводить Льва в клинику, и он согласился.
Они прибыли в больницу, находящуюся на улице Первухинской, около десяти утра. Пройдя через проходную, Гуров и его спутница направились к корпусу терапии, где на втором этаже в изоляторе и находился Борис Вологодцев. Дежурная медсестра в холле отделения вначале категорически запротестовала, объявив, что в данный момент в крыло здания, где и находится изолятор, доступ запрещен, однако главковское удостоверение в один момент убедило ее в обратном. Она даже нашла для гостей два белых халата. Правда, одного размера, из-за чего Гурову его халат был маловат, а Ирине, наоборот, слишком велик. Визитеры поднялись по лестнице на второй этаж и, свернув вправо, зашагали по больничному коридору, сопровождаемые любопытными взглядами пациентов и медперсонала.
У двери изолятора они увидели полицейского сержанта, который выжидающе смотрел в их сторону. Подойдя к двери, Лев достал из кармана удостоверение и показал охраннику. Сержант, пробежав глазами, несколько подтянулся, но уведомил, что очень сожалеет, однако «товарища полковника» в палату допустить не может. По его словам, там сейчас находится следователь, который приказал никого не впускать. Окинув его изучающим взглядом, Гуров жестко произнес:
– Молодой человек, здесь сейчас командую я. Это ясно? Вот так-то!
Движением руки отодвинув сержанта в сторону и лаконичным жестом приказав ему молчать, он открыл дверь и бесшумно шагнул в изолятор. Ему в глаза сразу же бросилась обтянутая пиджаком спина человека в обычном штатском костюме, который, склонившись над больничной кроватью, настырно даже не убеждал, а приказывал:
– Подписывай, подписывай, Вологодцев! Чего упираешься? Ладно уж, давай так… Кроме этого эпизода, вешать тебе больше ничего не буду. Но что касается падчерицы – даже не мечтай отвертеться! У меня и не такие кололись!..
Внезапно ощутив присутствие посторонних, он резко выпрямился и оглянулся. Увидев рослого крепкого мужчину со строгим взглядом, тоже в штатском костюме, следователь на несколько мгновений растерялся, утратив дар речи. Но, быстро найдясь, изобразил суровую надменность и с вызовом в голосе громко спросил:
– Вы кто такой и что здесь делаете? Вас кто сюда впустил? Охрана! Немедленно вывести отсюда этого гражданина – он мешает следственным действиям!
Выглянувший из-за двери сержант с гримасой безнадеги молча развел руками и, указывая следователю взглядом на Льва, торопливо постучал себя по плечу указательным пальцем, давая понять, что чин пожаловал высокий и «колотить понты» сейчас – себе только в убыток. Но следака, как видно, имевшего хорошую начальственную «крышу», эта жестикуляция не впечатлила, и он вновь проорал:
– Так я услышу или нет, кто это тут входит без разрешения?!
Гость в ответ лишь негромко рассмеялся, покачал головой и ответил удивительно знакомым голосом:
– Так ты, значит, следаком заделался, Викторин Друшмалло? Из городской прокуратуры сам ушел или выперли за несоответствие? Теперь в районной баламутишь? Хотя, по мне, ты нигде и никогда ничему не соответствовал и соответствовать не можешь по определению. Я же хорошо помню, как ты лет пять назад развалил дело в отношении хозяина сети казино, некоего Мигуна, обвинявшегося в убийстве своей жены…
Захлопав ртом, разом раскисший и утративший весь свой кураж следак попытался огрызнуться:
– Что за бред вы несете?! Почему это я развалил? Просто нашел оправдывающие обстоятельства, что позволило суду избежать обожаемого в вашем главке обвинительного уклона и признать обвинения в отношении уважаемого человека бездоказательными.
– Ну да, ну да! Оправдывающие обстоятельства ты нашел, а вот главные улики «потерял». Да еще и вместе с совестью! – уничтожающе бросил Гуров. – Как там у вас говорили прокурорские остряки? Коли дело взял Друшмалло, так оно пиши пропалло…
– Господин Гуров! – Следователь наконец-то вспомнил своего оппонента. – Давайте без перехода на личности и оскорбления! Теперь, надо понимать, вы пришли сюда, чтобы развалить дело педофила Вологодцева?
Лев, в упор рассматривая Друшмалло, отрицательно качнул головой:
– Нет, сюда я пришел для того, чтобы защитить закон от некоторых его «блюстителей». А закон здесь явно попирается. И, прямо скажем, беспардонно. Кстати, чтобы это понять, мне достаточно было всего лишь один раз взглянуть на происходящее в этой палате. И я вижу, сколь «профессионально» расследуется дело о покушении на ребенка. Что, Викторин, решил тупо дожать заранее назначенного подозреваемым?
Следователь вновь попытался возразить, но, как видно, слов не нашел – в его судорожно дернувшемся горле лишь что-то сдавленно булькнуло.
– И еще… – прожигая его взглядом, сурово продолжил Гуров. – На мой взгляд, есть резон серьезно разобраться, чем продиктована такая дожималовщина – профессиональной некомпетентностью или… или каким-то личным, шкурным интересом? А? Мне хотелось бы знать, есть ли еще, кроме заявления гражданки Свербицкой, какие-то иные доказательства вины подозреваемого?
– Ха! Ну разумеется! – раздувая щеки, ответил следователь. – Э-э-э… Есть результаты собеседования детского психолога с потерпевшей, Наташей Ларидзе, которая полностью подтвердила заявление ее матери! – обрадованно объявил он.
– Кто психолог? Фамилия, адрес, телефон! – потребовал Гуров.
Глаза следователя при этих словах неожиданно забегали перепуганными мышками, а его лицо несколько даже позеленело. Немного помявшись, он известил, что такие данные имеются в деле, а так-то, в памяти, он их не держит. Но он может точно сказать, что девочка в ходе общения с психологом подтвердила факт сексуальных домогательств со стороны отчима. То бишь Бориса Вологодцева. Заключение специалиста он изучил буква в букву.
– Бессовестное вранье! – донесся слабый голос с больничной кровати. – Сама Наташа этого сказать не могла! Это Стешкины фокусы. Ей нужно от меня избавиться, вот и вся причина…
Лежавший на койке худощавый мужчина с осунувшимся лицом, поросшим трехдневной щетиной, с надеждой во взгляде обернулся к Гурову. Это был взгляд безнадежно тонущего, который вдруг увидел общеизвестную спасительную соломинку.
– Гражданин Вологодцев, сами вы что можете сказать в свое оправдание? – Голос Льва был суховатым и строгим.
– Что могу сказать? – беспомощно пожал плечами Борис. – Ну, только то, что я этого не делал! А-а-а, вот! Пусть мне хотя бы скажут, где и когда именно я покушался на Наташу, при каких обстоятельствах. Ну-у… Пусть проведут, как это называется… М-м-м… следственный эксперимент! Пусть проверят меня на детекторе лжи! Я готов на любую проверку своей невиновности!
Гуров молча измерил взглядом переминающегося с ноги на ногу следака, на лице которого отразилась мученическая гримаса.
– А почему задержанный не проинформирован о предъявленном ему обвинении, на что он имеет полное право? – Слова Гурова тяжелыми, грозовыми тучами повисли во внезапно сгустившейся атмосфере изолятора. – К нему адвокат был допущен?
– Понимаете… Э-э-э… – Теперь следак говорил, спотыкаясь и заикаясь. – Он просьб таких не высказывал. Тем более, он сейчас в больнице… Вот… И-и-и…
– Друшмалло, что за ахинею ты несешь?! Ты что заканчивал? Юридический вуз или кулинарный техникум? – резко оборвал его Лев и спросил, обернувшись к Борису: – Гражданин Вологодцев, вы настаивали на том, чтобы вам был предоставлен адвокат?
– В общем-то, да… – закивал тот, тяжело при этом закашлявшись. – Все произошло так быстро, что я вначале вообще ничего не понял. Это было как какой-то кошмарный сон. Средь бела дня к нам на работу пришли трое мили… то есть полицейских, которые прилюдно защелкнули на мне наручники, объявив при коллективе, что я обвиняюсь в изнасиловании своей падчерицы. Я пытался пояснить, что это – дикое недоразумение, какой-то нелепый бред… Но меня никто не стал слушать. Меня вытолкали на улицу и привезли в следственный изолятор.
– Когда это произошло? – быстро спросил Гуров.
– Четвертого августа, четыре дня назад. Первые минуты я вообще ничего не понимал. Я стучал в дверь камеры и требовал, чтобы мне объяснили, на основании чего меня заперли в СИЗО. В камеру зашел охранник и сказал, что, если я не прекращу буянить, меня поместят в карцер. Я потребовал адвоката. Он лишь рассмеялся мне в лицо. Потом меня вызвали вот к этому господину, и он сказал, что я должен написать чистосердечное признание. А в чем мне признаваться? Часа два без передышки следователь угрожал мне тюрьмой и всевозможными ужасами тюремного быта…
– Физические меры воздействия им не предпринимались? Ну, в смысле, он вас не бил? – Лев хмуро взглянул на Друшмалло.
Тот, всплеснув руками, издал возмущенно-обиженное «х-ха!..».
– Нет, не бил… – отрицательно качнул головой Вологодцев. – Но прессовал, что называется, от души. Да и здесь от него никакого покоя. Раза по два на дню прибегает, выжимает чистосердечное. Честно говоря, я уже начал подумывать: не уйти ли из этой поганой жизни самому?
– Вас здесь лечат? Какие-то назначения делают? – последовал очередной вопрос Гурова.
– Да как сказать? Ну, что-то там колют… Иногда… – На лице Бориса промелькнула горькая усмешка. – От господина следователя тут уже все знают, что я – серийный педофил. Соответственно, такое ко мне и отношение…
Лев молча покачал головой, после чего непререкаемым тоном объявил:
– Гражданин Вологодцев! Вы пока остаетесь здесь и будете находиться под охраной. Но к вам сегодня же будет допущен адвокат. Второе. Ближайшую неделю вы будете числиться тяжело больным, в связи с чем господин следователь сюда и носа не покажет. А если покажет, то это даст мне основания подозревать, что он сознательно подводит вас к самооговору или суициду. Верно, господин Друшмалло? И последнее. Я сейчас же поговорю с завотделением, чтобы лечили вас как положено, а не абы как да как-нибудь. Выздоравливайте!
Кивком головы он указал следаку на выход. Стоявшая в дверях Ирина, улыбаясь сквозь слезы, вышла вслед за ними, на прощание помахав брату кончиками пальцев. Тронув Гурова за рукав, она с чувством произнесла:
– Лев Иванович! Вы такой человек… Я готова перед вами встать на колени!..
– Вот этого не надо! Даже теоретически, – чуть заметно усмехнулся Лев, – а то бронзоветь начну. Сейчас идите домой и хорошенько отоспитесь за все эти дни. Вам надо отдохнуть. А то ваш морячок, чего доброго, вместо красавицы невесты застанет ходячие мощи…
Когда Ирина, одарив Гурова признательной улыбкой, скрылась в конце коридора, он приглушенно спросил полицейского, который, как видно, несколько забывшись, не отрываясь, глядел ей вслед:
– Что, сержант? Хороша подмосковная дива?
– Гм… Хм… – несколько опешив от его вопроса, смущенно кивнул тот в ответ. – Так точно! Хороша…
– Но ее сердце, увы, уже занято представителем другого ведомства… – Лев сочувственно развел руками. – Казалось бы, велика ли разница между МВД и ВМФ – аббревиатуры-то почти одинаковые. А вот, поди ж ты, морячок увел красавицу у нас из-под носа… Ну да ладно, это все лирика. А теперь – о суровой прозе жизни. Значит, так. Прошу запомнить и передать своим сменщикам: в течение предстоящей недели допуск в эту палату господина Друшмалло категорически запрещен. Тем более что за это время статус подозреваемого может измениться на статус потерпевшего. Да и статус господина Друшмалло может измениться – с обвинителя на обвиняемого.
Кивнув на прощание, Гуров направился в сторону кабинета заведующего отделением, оставив стоящего столбом посреди коридора следака, который являл собой живой символ растерянности и безмолвного испуга.
Главный терапевт оказался молодым энергичным мужчиной спортивного телосложения, правда, с уже несколько оплывшей фигурой и заметно обрисовавшимся брюшком. Уже по тому, как доктор восседал за своим служебным столом, можно было понять, что он чувствует себя «в седле», хозяином отделения и своего положения в жизни.
Ответив на приветствие гостя и величественно предложив ему присесть, доктор, на двери кабинета которого значилось «Зубинцев Олег Аристархович», поинтересовался целью визита «уважаемого господина оперуполномоченного». Выдержав секундную паузу, Лев пояснил, что только что побывал в изоляторе, где находится подозреваемый в совершении преступления Борис Вологодцев, в связи с чем хотел бы узнать, каково состояние его здоровья и насколько полно врачебные назначения соответствуют тяжести заболевания.
– …Проще говоря, вы его лечите или только соблюдается некая видимая формальность лечения? – уточнил он.
Издав неопределенное «хм-м-м…», хозяин кабинета повертел в руках авторучку и, глядя на гостя исподлобья, задал встречный вопрос, не скрывая ноток неприязни:
– Как можем, насколько это позволяют наши возможности, да, лечим. А чем, простите, обусловлена такая забота главка МВД об этом грязном отморозке?
Откинувшись к спинке стула и положив ногу на ногу, Гуров сочувственно рассмеялся:
– Вы читали сказки Карела Чапека, чешского писателя? У него есть такая «Большая докторская сказка», и там, помнится, говорится примерно так: «…Доктор никому не может отказать в помощи, даже если его позовут к разбойнику либо к самому (прости господи!) Люциферу. Ничего не поделаешь: такое уж это занятие, докторство это самое». Не читали?
Зубинцев, недоуменно поведя головой (охреневший какой-то опер!), недовольно буркнул:
– Нет, не читал…
– Жаль… Этот сказочник очень верно передал смысл клятвы Гиппократа, которую вы в свое время, надо думать, давали… Вам привезли тяжелобольного, и еще не осужденного, а только лишь подозреваемого. А вы уже вынесли свои окончательные оценки и на основании этого строите к нему свое отношение. А вы не допускаете, что человека просто могли оклеветать? Одни – для того, чтобы завладеть его жилплощадью, другие – чтобы сделать себе карьеру… Я так понимаю, это большое для него везение, что он смог выжить в условиях огульного осуждательства и равнодушия.
Встрепенувшись, хозяин кабинета вскинул руки перед собой и протестующе зачастил:
– Ну, ну, ну! Это вы уже – лишнее… Да, у Вологодцева тяжелый инфаркт. Но мы сделали все возможное, чтобы он выжил. Его привезли-то к нам почти в коматозном состоянии. Еще бы четверть часа промедления, и ему бы уже никто не помог. Нет, нет! Все положенное из того, что у нас есть, он получает. И могу с уверенностью сказать, вполне стабильно идет на поправку. Вылечим мы его, вылечим! А то, что отношение к нему не самое радушное – это объяснимо. Нас сразу проинформировали, что в изоляторе содержится особо опасный преступник, совершивший сексуальное насилие над ребенком. Он там под охраной. Что мы должны о нем думать? Кстати, а его что, и в самом деле подставили? – чуть подавшись вперед, уточнил Зубинцев.
– Похоже на то… – Лев задумчиво потер переносицу. – Я еще, может, и сомневался бы, но когда увидел в изоляторе следователя Друшмалло, сразу понял: что-то тут и в самом деле нечисто. Несколько лет назад этот господин засветился на подтасовках в ходе следствия, что помогло убийце уйти от ответственности. У меня к вам просьба: уж подлечите бедолагу как должно, чтобы он не «крякнул» до конца расследования. А то оправдательный приговор, прочитанный над его могилой, будет смотреться как-то не очень позитивно.
– Конечно, конечно… – закивал доктор, как видно, ощутив некоторые угрызения совести после только что услышанного. – Мы сделаем все возможное, можете не сомневаться.
Уже уходя, Гуров обмолвился, что не знает, где ему найти того детского психолога, что беседовал с якобы потерпевшей Наташей Ларидзе.
– А-а! Так это, наверное, спец из недавно открывшегося ЦДП – Центра детской психологии, который от большого ума кто-то назвал «Зорька ясная», – сообщил Зубинцев.
По его словам, месяца три назад где-то в Замоскворечье открылся офис этого Центра. Штат его не очень большой, но в столичных медицинских и правовых кругах он уже успел набрать солидный вес, как очень авторитетное и профессиональное заведение в своей сфере деятельности. Работают там исключительно выпускники престижных западных университетов.
Как явствует из довольно скудных сообщений СМИ, ЦДП открылся и функционирует на гранты зарубежных спонсоров, в частности Джорджа Сороса. Трудно сказать почему, но этому Центру на уровне Минздрава и Минюста кто-то очень сильно благоволит, поскольку на сегодня именно этот ЦДП в плане вынесения экспертных оценок по тем или иным вопросам, связанным с детской психологией, стал настоящим монополистом. Именно заключение его специалистов становится решающим, например, при рассмотрении судебных дел, связанных с насилием над детьми.
Поблагодарив за интересную информацию, Лев вышел из здания и, набрав номер Жаворонкова, поручил ему набрать максимум сведений о ЦДП «Зорька ясная». Сев в свой не единожды испытанный временем и дорогами «Пежо», он отыскал в памяти домашний адрес Бориса Вологодцева и, запустив мотор, направился в Мневники на улицу Стрелецкую, чтобы пообщаться со Стефанией Свербицкой и, по возможности, опросить ее соседей.