Мур стоял на тротуаре в Саут-Энде – районе, где погибла Елена Ортис. Когда-то эти кварталы были скопищем унылых домиков, сдававшихся внаем, – запущенная округа, отделенная железнодорожными путями от респектабельной северной части Бостона. Но растущий город – ненасытное животное, жадно пожирающее новые земли, и железнодорожные пути для него не преграда. Новое поколение бостонцев открыло для себя Саут-Энд, и ветхие апартаменты постепенно были вытеснены уютными новостройками.
Елена Ортис проживала как раз в одном из таких современных жилых комплексов. Хотя вид из окон ее квартиры на втором этаже нельзя было назвать впечатляющим – прямо через дорогу находилась прачечная, – само здание предлагало своим жильцам редкие даже для Бостона удобства, вроде паркинга на примыкающей улочке.
Мур как раз прохаживался по этой улочке, вглядываясь в окна дома и задаваясь вопросом, не наблюдает ли кто за ним. Но за холодными стеклами не было никакого движения. Полиция уже опросила жильцов квартир, окна которых выходили на улочку, и ни один не представил полезной информации.
Мур остановился под окном ванной комнаты Елены Ортис, рядом с которым находился пожарный выход. Лестница, ведущая к нему, была сложена и зафиксирована защелкой. В ночь, когда убили Елену Ортис, автомобиль одного из жильцов был припаркован прямо под пожарным выходом. Позже на крыше автомобиля были обнаружены следы обуви сорок первого размера. Убийца использовал автомобиль как подставку, чтобы взобраться наверх.
Мур обратил внимание, что окно в ванной комнате закрыто. В ночь убийства оно закрыто не было.
Детектив покинул улочку, вернулся к парадному подъезду и вошел в дом.
Дверь в квартиру Елены Ортис пересекала полицейская лента. Мур открыл дверь и тут же испачкал ладони черным порошком, которым была обработана ручка. Когда он вошел в квартиру, сорванная лента зацепилась за его плечо.
Гостиная была точно такой, какой он запомнил ее еще вчера, когда приходил сюда вместе с Риццоли. Это посещение, отравленное духом соперничества, было не из приятных. Руководство расследованием изначально было поручено Риццоли, и она очень болезненно относилась к любым попыткам поколебать ее авторитет, особенно со стороны старших по возрасту коллег-мужчин. Хотя теперь они были единой командой, которая насчитывала уже пять детективов, Мур все равно чувствовал себя лазутчиком на чужой территории и любые свои фразы старался облекать в дипломатичную форму. У него не было ни малейшего желания втягиваться в битву характеров, которую навязывала ему Риццоли. Вчера он очень старался сосредоточиться на осмотре места происшествия, но в присутствии Риццоли ему это плохо удавалось.
Только сейчас, в одиночестве, он мог сконцентрироваться и внимательно изучить обстановку, в которой умерла Елена Ортис. В гостиной он увидел разношерстную мебель, расставленную вокруг плетеного кофейного столика. В углу на столе – компьютер. Бежевый ковер с рисунком из розовых цветов и виноградной лозы. По словам Риццоли, с момента убийства здесь ничего не трогали. За окном уже начинали сгущаться сумерки, но Мур не включал свет. Он долго стоял неподвижно, ожидая, пока настанет полный покой. Ему впервые представилась возможность побыть здесь одному, не отвлекаясь на чужие голоса и лица живых людей. Он представил себе, как постепенно замирают молекулы воздуха, потревоженные его вторжением. Ему хотелось, чтобы комната заговорила с ним.
Он ничего не чувствовал. Ни запаха смерти, ни трепета от недавнего ужаса.
Убийца вошел не через дверь. И он не бродил по квартире, оглядывая свое новое царство смерти. Его внимание было приковано исключительно к спальне.
Мур медленно прошел мимо крошечной кухни в коридор. И тут же почувствовал, как по коже побежали мурашки. У первой же двери он остановился и заглянул в ванную. Включил свет.
«Ночь на четверг жаркая. Настолько жаркая, что по всему городу люди распахнули окна в надежде поймать хоть глоток свежего воздуха. Ты таишься у пожарного выхода, потея в своей темной одежде, и разглядываешь окно ванной комнаты. Не слышно ни звука; женщина спит в своей спальне. Утром ей рано вставать, чтобы идти на работу в цветочный магазин, и в этот час ее сон переходит в самую глубокую фазу. Она не слышит, как ты скребешь шпателем, пытаясь снять москитную сетку».
Мур посмотрел на обои в мелких бутонах красных розочек. Чисто женский рисунок, мужчина никогда не выбрал бы ничего подобного. Собственно, все в этой ванной говорило о том, что ее хозяйка – женщина, начиная с клубничного шампуня, упаковки «Тампакса» под умывальником и заканчивая аптечным шкафчиком, набитым косметикой. Похоже, девушка была голубоглазой.
«Ты лезешь в окно, и волокна твоей темно-синей рубашки остаются на раме. Полиэфирная ткань. Твои кроссовки сорок первого размера оставляют следы на белом линолеуме пола. В них частички песка, смешанного с кристаллами гипса. Типичная смесь для тротуаров Бостона.
Возможно, ты замираешь, вслушиваясь в темноту. Вдыхая сладкий незнакомый запах женской обители. А может, ты не тратишь время попусту и направляешься сразу к цели. К спальне».
По мере того как Мур следовал маршрутом убийцы, воздух становился гуще, тяжелее. В нем уже угадывалось не ощущение смерти, а ее запах.
Детектив подошел к двери спальни. Теперь волоски на его шее стояли дыбом. Он уже знал, что́ увидит за дверью. Он думал, что готов к этому, и все же стоило ему включить свет, как ужас вновь охватил его, совсем как в тот раз, когда он впервые переступил порог этой комнаты.
Кровь уже запеклась. Из службы уборки помещений еще не приходили. Но даже самые сильные моющие средства и килограммы белой краски вряд ли смогут полностью стереть следы кошмара, сотворенного в этих стенах. Казалось, здесь сам воздух пропитан смертельным ужасом.
«Ты заходишь в эту комнату. Окна зашторены, но занавески сделаны из тонкого хлопка, и свет от уличных фонарей струится сквозь ткань прямо на постель, освещая спящую женщину. Конечно, ты должен растянуть этот момент, насладиться зрелищем. Посмаковать задачу, которая стоит перед тобой. Ведь тебе это так приятно, не правда ли? Ты возбуждаешься все больше и больше. Восторг разливается у тебя в крови, словно наркотик, пробуждая каждый нерв, так что вскоре даже кончики пальцев начинают пульсировать от предвкушения».
Елена Ортис даже крикнуть не успела. А может, она и кричала, только ее никто не слышал: ни семья за соседней дверью, ни супружеская пара, что живет этажом ниже.
Убийца принес с собой все необходимое. Клейкую ленту. Тряпку, пропитанную хлороформом. Набор хирургических инструментов. Он пришел полностью подготовленным.
Истязание длилось явно больше часа. По крайней мере, какую-то часть этого времени Елена Ортис находилась в сознании. Судя по тому, что кожа на ее запястьях и щиколотках была содрана, она сопротивлялась. Пока она билась в агонии, ее мочевой пузырь не выдержал, и моча пропитала матрас, смешавшись с кровью. Операция, которую задумал убийца, была чересчур деликатной, и он не спешил, делал все аккуратно, чтобы взять только то, что хотел, и ничего лишнего.
Он не насиловал ее. Возможно, он был попросту не способен на это.
Когда убийца закончил свою жуткую экзекуцию, женщина была еще жива. Рана в области таза продолжала кровоточить, сердце качало кровь. Как долго это длилось? Доктор Тирни предположил, что не менее получаса. Тридцать минут, которые Елене Ортис, должно быть, показались вечностью.
«А что ты делал в это время? Собирал инструменты? Упаковывал свой приз в приготовленный сосуд? Или же просто стоял рядом, наслаждаясь зрелищем?»
Финальный акт был скорым и деловитым. Мучитель Елены Ортис взял то, что хотел, и теперь пришло время поставить точку. Он подошел к изголовью кровати. Левой рукой схватил свою жертву за волосы, запрокинув ей голову с такой силой, что вырвал прядь. Эти волосы потом обнаружили на подушке и на полу. О событиях последних минут кричали пятна крови. Жертва, полностью парализованная, лежала перед ним, подставив шею, которую он и рассек одним ударом лезвия, от уха до уха. Он перерезал левую сонную артерию и трахею. Хлынула кровь. На стене слева от кровати были густые потеки артериальной крови, перемешанные с кровавой слизью из трахеи. Простыни и подушка насквозь пропитались кровью. Несколько капель, сорвавшихся с лезвия, упали на подоконник.
Елена Ортис еще успела увидеть, как ее собственная кровь фонтаном бьет из шеи, пятная стену ярко-красными брызгами. Она успела вдохнуть кровь поврежденной трахеей, услышать, как она булькает в легких, а потом отхаркнуть алую мокроту в приступе удушающего кашля.
Она была жива достаточно долго, чтобы успеть осознать, что умирает.
«И когда все было кончено, когда прекратилась ее агония, ты оставил нам свою визитку. Ты аккуратно сложил ночную рубашку жертвы и оставил ее на комоде. Зачем? Может, это какой-то извращенный знак уважения к женщине, которую ты только что изуродовал? Или ты просто захотел подразнить нас? Показать, что ты хозяин положения?»
Мур вернулся в гостиную и плюхнулся в кресло. В квартире было жарко и душно, но его била дрожь. Он не мог точно сказать, чем был вызван этот озноб – его физическим или моральным состоянием. Ломило ноги и плечи, и Мур предположил, что, возможно, в нем засел вирус. Летний грипп, самый тяжелый. Он вдруг подумал о тех местах, где предпочел бы сейчас находиться. Скажем, в Эдрифте на озере Мэн, где он сейчас забрасывал бы удочку. Или на морском побережье, окутанном туманом. Да где угодно, только не здесь, где пахнет смертью.
Зуммер пейджера заставил его вздрогнуть. Мур выключил аппарат и почувствовал, как сильно бьется сердце. Он велел себе успокоиться, потом достал из кармана сотовый телефон и набрал номер.
– Риццоли. – Она ответила сразу, ее фамилия прозвучала как выстрел.
– Вы звонили мне на пейджер.
– Вы почему-то не сообщили мне, что посылали запрос в ПАТП, – сказала она.
– Какой запрос?
– По Диане Стерлинг. Я сейчас просматриваю ее дело.
ПАТП – федеральная Программа анализа тяжких преступлений – представляла собой общенациональный банк данных, куда стекалась информация из полицейских управлений всех штатов. Убийцы зачастую повторяли свой собственный почерк преступления, и, используя данные ПАТП, следователи получали возможность по характерным деталям установить личность преступника. Собственно, запрос, инициированный Муром и его тогдашним партнером Расти Стиваком, был делом обычным.
– В Новой Англии похожие преступления не зарегистрированы, – сказал Мур. – Мы просмотрели все дела, в которых фигурировали расчленение, ночное вторжение, связывание клейкой лентой. Ничего общего с почерком убийцы Стерлинг.
– А как насчет серии в Джорджии? Три года назад, четыре жертвы. Одна в Атланте, три в Саванне. Все они есть в базе данных ПАТП.
– Я просмотрел те дела. Это не наш убийца.
– А что вы, Мур, скажете на это? Дора Чикконе, двадцать два года, выпускница Университета Эмори. Жертву сначала парализовали рогипнолом, потом привязали к кровати нейлоновым шнуром…
– Наш парень использует хлороформ и клейкую ленту.
– Но там убийца тоже распорол девушке живот. Вырезал матку. Смертельный удар исполнен так же – глубокая рана на шее. И наконец – обратите внимание – он сложил ее ночную сорочку и оставил на стуле возле кровати. Говорю вам, очень много совпадений.
– Дела в Джорджии закрыты, – сказал Мур. – Вот уже два года как. И тот преступник мертв.
– А что, если полиция Саванны проморгала настоящего убийцу? Что, если тот парень, которого осудили, не убивал?
– У них был анализ ДНК. Образцы волокон, волос. Плюс ко всему свидетель. Жертва, которая осталась жива.
– Ах да. Везунчик. Жертва номер пять. – В голосе Риццоли прозвучали язвительные нотки, что было довольно странно.
– Она опознала убийцу, – сказал Мур.
– И как нельзя более кстати укокошила его.
– Так что, вы хотите арестовать его призрак?
– А вы когда-нибудь беседовали с этой выжившей жертвой? – спросила Риццоли.
– Нет.
– Почему?
– А смысл?
– Смысл в том, что вы могли бы узнать что-нибудь интересное. Например, то, что она покинула Саванну вскоре после нападения. И знаете, где она сейчас проживает?
Даже сквозь треск в телефонной трубке Мур слышал гулкие удары собственного пульса.
– В Бостоне? – тихо спросил он.
– И вы не поверите, когда узнаете, кем она работает.