Возможно, спасение было в том, чтобы добраться до угла коридора. Возможно, его не существовало вовсе. Впрочем, рассуждать о вариантах и строить планы Платон Дашутин не мог. Не тот случай. Когда за тобой гонится монстр и ты, пытаясь скрыться от него, оказываешься в незнакомом месте, дела не просто плохи, а очень и очень хреновы. Безнадежны. Примерно такие мысли бились в голове Платона, вихрем несшегося по узкому проходу, образованному громадными, уставленными обувью стеллажами. Если это помещение и было всего лишь обувным магазином, то, пожалуй, самым большим в мире. Пластиковые стеллажи уходили под потолок. Точнее, их верхняя часть терялась в ярком свете люминесцентных ламп, развешанным по всей площади потолка магазина-гиганта.
За отчаянным бегом Платона наблюдали со своих полок все представители рода обувного.
Женские туфли, на шпильках и без. Мужские полуботинки с квадратными, заостренными и полукруглыми носами. Ковбойские сапоги на «молниях». Высокие, полюбившиеся проституткам сапожки белой и розовой кожи. Кроссовки на толстых каучуковых подошвах, «вьетнамки» с резиновыми, образующими крест полосками и великое множество всего, что изобрело человечество для того, чтобы сделать жизнь своих ног максимально комфортной.
Больше всего Платона беспокоили домашние тапочки. В отличие от остальных обувных изделий многие из них имели круглые, выпученные глаза и улыбающиеся рты. По замыслу своих создателей тапочки должны были походить на забавных зверушек. Щенков и котят. Возможно, в обычной жизни так и было. Однако в данный момент они выглядели маленькими, но смертельно опасными чудовищами, которые только ждали удобного момента, чтобы покинуть полку, в прыжке погрузить мелкие, острые как иглы зубы в плоть беглеца и с причмокиванием начать пить его кровь.
Дашутин боялся оборачиваться по двум причинам. Во-первых, он потерял бы драгоценное время, а во-вторых, не горел желанием видеть гнавшееся за ним создание. Для того, чтобы напустить в штаны, было необходимо и достаточно металлического пощелкивания, слышавшегося позади. Что касается штанов, то Платон обмочил их в первые секунды этой безумной гонки. Теперь они успели подсохнуть.
Спасительный поворот был совсем близко, когда щелканье позади стихло. Нет, не стихло, поскольку такой термин предполагает постепенность. Не стихло, а резко оборвалось. Осторожный Платон не сразу остановился. Он перешел с бега на шаг только после того, как преодолел еще один квартал обувного чудо-города.
Взвесив все «за» и «против» медленно повернул голову. Никакого намека на погоню. Кожа лица ощутила дыхание сквозняка. Дашутин улыбнулся. Его надежда на то, что поворот означает избавление от кошмара, оправдалась. Сбросив скорость до степенного, прогулочного шага, он осмотрел свои брюки. Подсохшее пятно возле ширинки осталось, но заметить его мог только очень внимательный наблюдатель. Заключительным аккордом выхода из кошмара стало придание сбившемуся набок галстуку правильного положения. Строго перпендикулярно полу. На практике получилось почти параллельно нависавшему над ремнем животу.
Мысленно пообещав себе заняться бегом трусцой и ограничить потребление пива, Дашутин свернул за угол.
Прохладный поток воздуха исходил не от двери, как надеялся Платон. Его источником был огромных размеров вентилятор, покачивающийся на тонкой ножке рядом с прилавком продавца. Услышав шаги Дашутина, симпатичная блондинка в розовом форменном халатике перестала резать упаковочную бумагу на одинаковые прямоугольники, отложила в сторону нож и приветливо улыбнулась.
– Выбрали себе что-нибудь?
– К сожалению, нет, – Платон развел руками. – Выбор столь широк, что у меня просто разбегаются глаза. Загляну в другой раз. Не подскажете где здесь выход?
– Что вы! – всплеснула руками блондинка. – Мы не отпустим вас просто так из нашего чудесного магазина. Сию же минуту подберем что-нибудь подходящее. По цене и размеру.
– Я же сказал:в другой раз.
– Простите, но…
Девушка нахмурилась и, подняв руку, указала на ноги, Платона.
– Абсолютно невозможно. Что подумают о нашем заведении другие покупатели, если увидят, как вы покидаете магазин босиком?
Дашутин посмотрел на свои ноги и похолодел. На нем не было даже носков. Розовые от смущения, привыкшие к дорогой обуви ступни, с сиротским видом выглядывали из-под отворотов брюк.
– Теперь понимаете, что вам жизненно необходимо купить у нас пару обуви? – продолжила девушка, выделив голосом слово «жизненно». – Если вас не устраиваю я, как продавец-консультант, можно пригласить хозяина. Уж он-то сможет убедить такого привередливого клиента сделать покупку.
– Не надо хозяина, – сдался Платон, поднимая руку – Я готов купить вон те симпатичные полуботинки.
– Поздно! – блондинка схватила с прилавка нож и вонзила его в пластиковую поверхность с такой силой, что рукоятка завибрировала. – Если каждый мудак начнет корчить из себя принцессу на горошине, магазин прогорит. Решено: я приглашаю хозяина!
Не дожидаясь от изумленного хамством Дашутина ответа, консультанша скрылась за сиреневой, собранной в складки ширмой. Оттуда донеслось невнятное бормотание и поскрипывание.
Появившаяся из-за ширмы блондинка с видом конферансье, подающего команду раздвинуть занавес, взмахнула рукой. Занавеска пошевелилась и вдруг вздыбилась так, словно из-за нее должен был выехать танк. Платон попятился. Он точно знал, кто сейчас появится. Самые худшие опасения подтвердились. Кошмар вернулся во всем своем диком великолепии. Хозяином гигантского обувного магазина был черный полуботинок. Блики ламп играли на глянцевой поверхности чудовища размером с бегемота. Ботинок был абсолютно новым, но подошва отслоилась, обнажив ряд блестящих гвоздей. Знакомое пощелкивание возобновилось. Гвозди-зубы желали отведать тела Платона. Отталкиваясь от пола заостренными, похожими на щупальца концами шнурков, ботинок с неуклюжей грацией двинулся на Дашутина, смев по пути прилавок вместе с блондинкой. Высовывавшаяся из-под подошвы голова девушки металась из стороны в сторону.
– О-о-о! – стонала она, оскаливая рот в гримасе страсти. – Какой ты большой и тяжелый! Придави меня, черный жеребец, всем весом! Расплющи свою маленькую шалунью!
Блондинке удалось освободить руку. Она поймала конец болтавшегося шнурка и, сжав его ладонью, сунула в рот. Наслаждение оральным сексом было недолгим. Ботинок внял мольбам девушки раздавить ее. Оттолкнувшись от пола свободным шнурком-щупальцем, кожаное чудище повернулось вокруг своей оси. Раздался хруст костей. Мокрый от слюны блондинки конец шнурка окрасился в красный цвет, хлынувшей изо рта крови. Дергаясь в агонии, девушка продолжал обсасывать шнурок и издавать томные вздохи. Платон завопил от ужаса, нелепости этой сцены и твердой уверенности в том, что следующим на очереди у ботинка-убийцы будет он…
Вопль – лучший способ вырваться из липких объятий кошмара. Опыт Платона Дашутина стал ярким тому подтверждением. Магазин, раздавленная девушка и чудовищный ботинок исчезли. Их сменил привычный Дашутину интерьер его спальни в загородном доме. Обычно в таких случаях принято применять формулу «не сразу понял, где находится», но Платон всегда славился своим умением в предельно сжатые сроки адаптироваться к любой ситуации. Он быстро смекнул, что к чему. Сев на кровати, обвел взглядом комнату и с облегчением вздохнул. Волны кошмара схлынули. Обрывками, зацепившимися за острые верхушки утесов яви, было мокрое, дурно пахнущее нижнее белье, капли холодного пота на лбу и… ботинок – миниатюрная копия гонявшегося за Платоном монстра. Он идиллически стоял на журнальном столике и поблескивал черными боками, отражая багровый свет затухающего камина.
– Сволочи, – Дашутин был настолько измотан кошмаром, что в обращенной к ботинку и его хозяину речи чувствовалась не ярость, а просто усталость. – Какие же вы сволочи!
Модный полуботинок принадлежал коллеге и главному конкуренту Платона по цеху столичных экстрасенсов и колдунов Арсентию. Просто Арсентию. Этот верзила двухметрового роста считал, что фамилия не добавит блеска его и без того сверкающему имиджу. Считал и досчитался.
Не далее как вчера вечером Дашутин перевез ботинок, свидетельство своей новой победы в загородный дом, вместе с несколькими экземплярами газеты «Непознанное», где сообщалось о безвременной кончине известного кудесника. Всего неделю назад конкурент Платона не просто чувствовал себя на все сто, а мог бы служить наглядным пособием для пропаганды здорового образа жизни. Проблемы начались три дня назад, когда чудо-доктор, излечивший не менее тысячи москвичей, вдруг почувствовал общее недомогание и острую боль в голени правой ноги.
Арсентий, понятное дело, категорически отказался от помощи традиционной медицины. Пробовал испытать на себе собственные методы. Лишь когда все усилия оказались тщетными, сдался на милость хирургов, рентгенологов и онкологов. После тщательного обследования те развели руками и покачали головами. Великий провидец, славивший своим умением заглядывать за завесу будущего, не смог предвидеть, что в голеностопном суставе его ноги давным-давно завелся мерзкий червячок по имени саркома.
Колдун скончался в муках: под занавес перестали помогать самые сильные обезболивающие препараты. Иначе и быть не могло. Дашутин лично подыскал конкуренту самый мучительный вариант перехода в другой мир. Роясь в медицинских справочниках, он остановил свой выбор на саркоме Юинга. Платону пришлось по душе, как имя первооткрывателя этого вида саркомы, так и маловразумительный для непосвященного комментарий о «…поражении диафизы длинных трубчатых и плоских костей…».
Какие именно кости, трубчатые, плоские или все разом, поразила болезнь, насланная Дашутиным, осталось для него загадкой. Зато результат был превосходным. Арсентий освободил место на вершине Олимпа московских магов, и теперь Платон мог без помех пожинать все лавры своей монополии в сфере черного, белого и серо-буро-малинового колдовства.
Дашутин не зря потратил уйму времени и денег на устранение удачливого коллеги. Самым подходящим в списке доступных Платону методов убийства на расстоянии оказался рецепт якутских шаманов. Эти мастера по части строительства магических самострелов открыли зелье, способное влиять на любое живое существо посредством предмета, которого объект хоть раз в жизни коснулся.
Дашутину этот рецепт достался по случаю и не был ни разу испробован в деле. Платон мог бы смазать шаманским отваром множество вещей, но поскольку предпочел действовать наверняка, решил добыть что-нибудь из гардероба конкурента. На этом этапе в ход пошли деньги. Человеку Платона удалось подкупить домохозяйку будущей жертвы. Так к нему и попал полуботинок. Все дальнейшее уже было делом техники…
Слезая с кровати, чтобы сменить белье, Дашутин остановился у журнального столика и взял в руки предмет, ставший посылкой к жуткому сну. Взглянув на подошву, он убедился, что никаких гвоздей в ней нет. С изобретением массы хороших клеев в них отпала всякая необходимость.
Повертев ботинок в руках, Платон с размаху зашвырнул его в камин. Пусть себе горит. В трофеях, из-за которых снится всякая чертовщина, он не нуждался. При свете языков пламени, получившего новую пищу, Дашутин натянул чистые трусы, сменил постельное белье и с наслаждением вытянулся на кровати. Все. Спать. И на этот раз без всяких ужастиков. Завтра в городе на прием к нему придет много клиентов. А чего стоит экстрасенс, у которого круги под глазами и вид собаки, всю ночь напролет вывшей на луну?
Платон проспал без сновидений до позднего утра и открыл глаза только после того, как солнечные лучи стали настолько яркими, что пробились даже через зашторенные окна. Он прекрасно отдохнул, поэтому, нащупывая ногами домашние тапочки, начал насвистывать модный мотивчик. Левая нога привычно скользнула внутрь тапка, а правая… Дашутин наклонился и почувствовал холод в груди. Вместо второго тапка на прикроватном коврике стоял ботинок. Тот самый, что был выброшен в камин минувшей ночью.
– О, черт!
Платон вскочил на кровать с такой прытью, будто на коврике был вовсе не мужской полуботинок, а гремучая змея. Для того чтобы мысли не разбегались в разные стороны, пришлось стиснуть виски ладонями.
Дашутин попытался рассуждать рационально. Вышло – ничего себе. Никакой ботинок он в камин не выбрасывал. Он вообще не просыпался. Сцена броска ботинка в огонь была продолжением, второй серией кошмара. А также символом его желания избавиться от…
– Улики?
Платон расхохотался. Дребезжащим и явно искусственным смехом. Он не преступник, чтобы бояться улик. Именно так! Он победил в честном поединке с сильным магом. Эта была дуэль. Кто виноват в том, что один из сильнейших чародеев двадцать первого века на поверку оказался слабаком? Разве знакомые не уговаривали Платона не вставать на пути у могущественного соперника? Он не испугался угроз и уничтожил Арсентия! Смел с пути, как сметает соломинку ураган.
Переполненный сознанием собственной смелости, Дашутин опустил ноги на коврик. Как и следовало ожидать, ботинок не проявил агрессии. Платон прошлепал на кухню босиком. Несмотря на то, что все прояснилось, он не рискнул искать второй тапок. Для этого требовалось нагнуться. Возможно, даже встать на колени…
Дашутин ударил по столу с такой силой, что расплескал из чашки горячий кофе. Ботинок становился центром навязчивой идеи. Если его оставить в доме, то этот центр, являющийся пока точкой, разбухнет до размеров футбольного мяча. Потом обрастет вымышленными страхами и превратится в большой черный шар, а в конечном итоге станет монстром из ночного кошмара. Решено! Сегодня он отменит прием и вывезет чертов ботинок на ближайшую свалку. Допив остатки кофе, Платон пошел к телефону, чтобы предупредить секретаршу об изменении планов. Он сделал несколько шагов и замер, парализованный ужасом. Ботинок поджидал Платона у двери кабинета. Караулил. Выбрался из спальни и устроил засаду. Дашутин пятился до тех пор, пока не уперся спиной в стену. Ботинок остался на месте. Атаковать, по крайней мере, сейчас он не собирался.
– Ты меня еще не знаешь! – прошипел Платон, нащупывая рукой предмет, подходящий для метания. – Я тебе покажу, кузькину мать!
Пальцы наткнулись на складной зонтик, который тут же полетел в ботинок. Дашутин издал крик первобытного человека свалившего мамонта одним ударом дубинки. Ботинок перевернулся и теперь лежал на боку, предоставляя человеку любоваться своей рифленой подошвой.
– Это не все! – бормотал Платон, набрасывая плащ прямо поверх пижамы. – Сгниешь, урод, на помойке.
Получасом позже повеселевший маг возвращался домой. Для того чтобы запихнуть ботинок в багажник «опеля» и извлечь его оттуда пришлось воспользоваться плоскогубцами. Браться за мерзкую кожу голыми руками Дашутин не рискнул. Он стеснялся этой минутной слабости и радовался тому, что предмет его страхов теперь венчал вершину пирамиды из пищевых отбросов.
Остаток дня он провел за разбором личных бумаг и, заканчивая работу, наткнулся на забавную статью о шаманах, общающихся с нижними и верхними духами. Одна цитата не то, чтобы насторожила, но и хорошего настроения не добавила. Автор публикации, называвший себя магистром какой-то несуществующей науки, предупреждал, что магия шаманов очень сложна и неприменима для любительского использования. Верхние и нижние духи, по утверждению магистра, находились в состоянии вечного противоборства, а человек добившийся помощи первой категории духов, гарантированно впадал в немилость ко второй.
– Они не оступятся до тех пор, – прочел Платон вслух. – Пока не отведают плоти наглеца, вторгшегося в их мир. И когда этот день наступит, ему останется лишь молиться о том, чтобы духи не были слишком голодны.
Голодны… Плоти…
Трель дверного звонка прозвучала так неожиданно, что Дашутин подпрыгнул в кресле и выругался.
– Плоти! – покачивая головой, он пошел в коридор. – А хрена на постном масле отведать не желаете?
Перед дверью Платон остановился. Воображение быстро нарисовало дикую картину: стоящий на крыльце ботинок, нетерпеливо давит шнурком-щупальцем на кнопку звонка. Чушь собачья! Хотя… Гоголь описывал подобную ситуацию. Майору Ковалеву, правда, пришлось иметь дело с носом. Сбежавшим, черт подери, носом! В случае Платона ботинок, не сбегал, а наоборот вернулся. Что же делать? Открыть дверь, впустить блудного сына и следуя примеру библейского папаши, зарезать упитанного тельца? Нет уж! Никаких тельцов! Дашутин рванул дверцу стенного шкафа и снял с крючка охотничье ружье. Если за дверью на самом деле окажется ботинок, порция крупной дроби превратит его в клочья! Платон поудобнее устроил палец на спусковом крючке, опустил ствол вниз. Туда, где, по его мнению, должен был находиться ботинок и отодвинул засов свободной рукой. Дверь бесшумно открылась. Вместо ботинка на крыльце стоял мужичок в рваной, местами прожженной телогрейке. При виде Платона с ружьем, он улыбнулся, обнажив черные черенки сгнивших зубов.
– Вы Дашутин будете?
– Я. Что надо?
Бомж, которых в округе было хоть пруд пруди, просительно прижал ладонь к груди.
– Пол-литра!
– Чего?! – Платон испытал невообразимое облегчение. Никаких ботинок. Просто бродяга, у которого с похмелюги поехала крыша. – Иди, проспись!
Дашутин толкнул бомжа в грудь и тот не скатился со ступенек только потому, что успел вовремя схватиться за перила.
– Зачем толкаться? – пролепетал мужик, ошарашенный таким приемом. – Если обувка без надобности, так и скажите. А то – толкаться…
– К-к-кая обувка? – теперь на перила, опасаясь грохнуться в обморок, оперся уже сам Платон.
– Та самая, что сегодня возле нашей свалки потеряли, – рука бомжа скользнула внутрь грязной холщовой сумки. – Вот, держите. Нам ваш ботинок без надобности. Поскольку один.
Дашутин принял из рук доброжелателя проклятый ботинок и, не говоря ни слова, закрыл дверь. Полуботинок, не горевший в огне и свободно перемещающийся по дому, вернулся. Он мог бы сделать это и без посторонней помощи, но посчитал, что доставка «а-ля бомж» будет быстрее. Все просто, как табурет.
Передвигаясь на ватных ногах, Платон прошел в кабинет, поставил ботинок на письменный стол.
– Скучал без меня?
Облепленный засохшими лепестками квашеной капусты ботинок молчал. Дашутин хищно улыбнулся и погрозил недругу пальцем.
– Значит, не желаем расстаться по-хорошему? Будет по-плохому, парень!
Платон бросился на кухню и выдернул из пластмассовой стойки самый большой нож. Не добившись толку от огня, он решил действовать мечом. Если этот вариант хоть как-то проймет мерзкий ботинок, останется достать из ящика с инструментами аккумуляторную пилу «Бош» с твердосплавным диском и порезать ботинок на тонюсенькие ремешки.
Являясь по роду деятельности профессиональным колдуном, Дашутин верил в магию, но еще больше верил в хороший лом, против которого нет приема. Он обошел стол с грацией и ужимками Стивена Сегала, готовящегося к нападению. Нацелил лезвие в самую уязвимую часть ботинка – носок и размаха обрушил нож на противника. Лезвие отскочило от глянцевой поверхности, не причинив ботинку ни малейшего вреда, чего было нельзя сказать о Платоне. Его ладонь соскользнула с пластмассовой рукоятки. Возглас разочарования сменился воплем боли.
Нож упал на пол, а Дашутин с порезанной ладонью бросился в спальню, чтобы вооружиться каминной кочергой. Его путь был отмечен каплями крови, которые, падая на паркет, превращались в маленькие звездочки. Кипевшая в каждой клетке тела ярость сосредоточилась в руке, сжимавшей кочергу. Что касается силы удара, то в этом Дашутин превзошел сам себя, а вот меткость оставила желать лучшего. Кочерга сделала глубокую вмятину на полированной крышке стола всего в сантиметре от ботинка.
– Су-у-у-ук-а-а-а!
Если бы у Платона были соседи, их обязательно переполошил этот вой. Однако маг выбрал для строительства загородной резиденции самое пустынное место и своим криком не мог привлечь внимания посторонних. Новый удар тоже не блеснул точностью. Пострадал только телефон. Куски его корпуса и медно-алюминиевые кишки разлетелись по всему кабинету. Дашутин понял, что зашел слишком далеко, отшвырнул кочергу.
– Я схожу с ума? – спросил он плаксивым голосом у люстры на потолке. – Или просто нервничаю? Спокойно, Платон. Возьми себя в руки. Будь мужиком. Пойми: этой твари только и надо, чтобы ты запаниковал, потерял голову и начал делать необдуманные поступки. Спокойно, дружище.
Последнюю фразу он произнес довольно ровным тоном. Если ботинок стал для кого-то средством поквитаться с ним, то избавится от наваждения можно только имея холодную голову…
– Чистые руки, – усмехнулся Дашутин, цитируя слова Феликса Эдмундовича. – И горячее сердце.
Он достал из кармана брюк носовой платок. Уселся в кресло и перебинтовал ладонь. Вместе со спокойствием начали приходить идеи. Одна из них Платону понравилась. Ее недостаток был лишь в том, что почта в ближайшем райцентре была уже закрыта. Военные действия против ботинка отняли слишком много времени. За окнами стемнело. Оставалось только поосновательнее приготовиться к ночи, которую придется провести наедине с ботинком. Первым делом Дашутин проверил замок двери в спальню. Он работал. Осталось самое неприятное. Собрав в кулак всю силу воли, Платон двумя пальцами взял ботинок за язычок, отнес в коридор и запер в стенном в шкафу, для большей надежности подперев его дверцу тяжелым ящиком с инструментами.
– Спокойной ночи, урод!
Отделавшись, таким образом, от назойливого квартиранта, Дашутин заперся в спальне, и улегся на кровать, не снимая одежды. Несмотря на все треволнения дня и усталость спать не хотелось. Платон ворочался и думал о запертом в шкафу ботинке. Как он там? Строит новую каверзу или решил отложить генеральную битву до утра? Часовая и минутная стрелки настенных часов соединились на цифре «двенадцать». Дашутин напрягся, наблюдая за тем, как к стрелкам подползает их тонкая товарка. Загадал: если ровно в полночь ничего не произойдет, дальше все будет просто превосходно. Губы Платона уже готовились изогнуться в победной улыбке, когда из коридора раздался грохот. Судя по всему, упал ящик с инструментами. Ботинок выбирался из своей темницы.
Дашутин с трудом удержался от желания выпрыгнуть в окно и помчаться, куда глаза глядят. Ни в коем случае! В темноте и глухомани ботинку будет гораздо проще с ним разобраться. Оставалось только одно – дождаться утра. Платон уселся в кресло, положил на колени кочергу и прислушался. Тишина в доме была настолько полной и плотной, что, казалось, ее можно пощупать руками.
Через два часа у Дашутина затекла спина. Он пошевелился и скривился от боли. Что если грохот ящика с инструментами был всего лишь слуховой галлюцинацией? Еще через час Платон был почти уверен в этом. Визит бомжа и все попытки разобраться с ботинком силовыми методами были всего лишь цепью случайностей. Начитавшись чепухи о духах, он был настолько взвинчен, что порезал себе руку и разбил телефон. А бомж… Просто увидел машину возле свалки и решил на этом подзаработать. Все правильно. Проще пареной редьки. И нечего валять дурака, разыгрывая из себя жертву взбесившегося ботинка. Платон встал и двинулся к двери. Не выпуская из руки кочерги. На всякий случай. Повернув ключ в замке, он приоткрыл дверь и осторожно высунул в щель голову. Часть коридора, в которой находился шкаф, просматривалась с этой позиции хорошо. Настолько, что Дашутин увидел рассыпанные по полу инструменты и распахнутые створки шкафа. Не галлюцинация. Ботинок выбрался из темницы.
Платон дернул за дверную ручку, но дверь почему-то не закрывалась. Опуская глаза вниз, Дашутин заранее знал, что там увидит, и не ошибся. Ботинок успел втиснуться между дверью и косяком. Его темное чрево напоминало вход в иное измерение.
Вместо того чтобы бежать, Платон присел на корточки. Дыра, поначалу не превышавшая в диаметре восьми сантиметров стремительно росла. Дашутин слишком поздно понял, что уже стоит на краю круглого колодца. Он попятился, но нога сорвалась вниз. Платон покатился по гладкой, идущей под уклон поверхности и оказался в полной темноте, насквозь пропитанной запахом обувной кожи. Он поднял голову вверх и увидел два, идущих параллельно ряда круглых отверстий. Дыры для шнурков. Итак, он превратился в лилипута, попавшего в башмак Гулливера. Констатировав этот факт с идиотским спокойствием, Платон вновь посмотрел на дыры. Главным на данный момент был только один вопрос: куда подевались сами шнурки? Только ответив на него, можно будет решать, как жить дальше. Платону не пришлось долго ломать голову. Он почувствовал, что его ног касается нечто гибкое, с шершавой поверхностью. Разглядеть, что-либо во мраке было нельзя, но Дашутину вполне хватало осязания для того, чтобы понять: шнурки покинули насиженные места не случайно. Они выползли из дыр, чтобы стать гигантскими удавами и придушить его, как кролика.
– Н-н-н-е-е-т!!!
Отчаянный вопль Платона рассеял мглу. Она взорвалась багровым светом. Дашутин бежал по тоннелю, стены, потолок и пол которого были живыми. Липкие, покрытые синеватыми прожилками, они шевелились. Сжимались и раздвигались, выплескивая из черных дыр своей ноздреватой поверхности бледно-зеленую жидкость. Когда ее брызги попали Платону в глаза, их обожгло как огнем. Кислота? Щелочь? Нет, черт возьми! Для этой гадости существовала более точное определение – желудочный сок!
Эти мысли вихрем проносились в голове Дашутина, а позади, всего в нескольких шагах за спиной раздавалось сочное хлюпанье ползущих шнурков-змей. Платон находился внутри огромного желудка, ненасытной утробы, которая собиралась его переварить.
Бежать стало труднее. Не потому, что ноги проваливались в студенистую субстанцию, а оттого, что дорога пошла в гору. В последнем, отчаянном рывке, уже карабкаясь на четвереньках, Дашутин добрался до края колодца, в который недавно упал. Позади раздался свист и щиколотку обвил шнурок-удав. Он со страшной силой потянул ногу вниз. Однако Платон был слишком близок к цели, чтобы сдаться просто так, за здорово живешь. Мокрые от зеленой слизи пальцы вцепились в край колодца и… Дашутин вывалился на свою кровать.
В окна спальни заглядывал хмурый рассвет. Платон поднес ладони к глазам. Никакой мерзкой слизи. Обычный пот. Почувствовать облегчение окончательно мешала тяжесть в ноге. Именно в том месте, где ее обвил шнурок-удав. Дашутин медленно поднял голову. Его левая нога была босой, а на правой красовался ботинок со шнурком, завязанным, по всем правилам, на двойной бантик.
С воем простреленного навылет волка Платон вцепился в носок ботинка обеими руками. В течение нескольких бесконечно страшных мгновений ему казалось, что освободить ногу не удастся. Однако ботинок неохотно, с чавкающим хлопком вантуза сполз и тут был отшвырнут в угол спальни.
Платон начал спешно одеваться. Даже если чертов ботинок послан ему лично Сатаной, сегодня все должно закончиться. В запасе имелся целый день, и точка в этой истории будет поставлена при дневном свете.
– И при свидетелях, – добавил Дашутин, снимая с антресолей фанерный ящик. – Я не позволю ему больше играть со мной один на один.
То, что отвертки, кусачки, сверла и другие инструменты в беспорядке валялись на полу коридора, оказалось очень удобно. Обычно Дашутин затрачивал на поиски нужных деталей и приспособлений уйму времени. Теперь нашел молоток и гвозди очень быстро.в Он завернул ботинок в несколько слоев толстой бумаги, сунул в ящик.
– И-р-р-раз! И-два!
Прибивая прямоугольник фанеры, Платон чувствовал себя так, будто вколачивает гвозди в крышку гроба. Гвоздей он не пожалел. В итоге получилась прекрасная, прочная посылка. Надписывая черным маркером адрес, Дашутин услышал, как внутри ящика захрустела бумага. Он с улыбкой похлопал ладонью по фанере.
– Тесновато, брат? Ничего, потерпишь.
Бревенчатое, помнившее времена Ильи Муромца и Соловья-разбойника здание провинциальной почты редко видело гостей подобных Дашутину. Впрочем, вел себя он вполне демократично, хотя внешний вид Платона не мог не внушать окружающим почтения и желания обращаться к нему «Ваше сиятельство». Поставив посылку на прилавок, Дашутин обворожительно улыбнулся бесцветной женской особи в роговых очках громадных размеров, заполнил полученный бланк, отсчитал деньги и сунул квитанцию в бумажник.
Оказавшись на крыльце, он полной грудью вдохнул напоенный осенними ароматами воздух. Хотелось петь и сообщать всем встречным и поперечным о своей изворотливости. Еще бы! Он догадался привлечь к решению проблемы ботинка третьих лиц, которые, как не крути, ничем не досадили ни нижним, ни высшим духам.
Идя к машине, Платон, с невыразимой нежностью посмотрел на почтовый «бычок». Пройдет совсем немного времени и эта колымага, под капотом которой копался чумазый водила, увезет треклятую посылку в областной центр, а оттуда – прямиком к адресату.
Дашутин с аппетитом позавтракал в занюханном кофе и отправился в универмаг, где купил дисковый телефон. Продавец из отдела сотовой связи зря увивался вокруг солидного клиента. Платон где-то вычитал о радиации, исходившей от мобильников и, ради безопасности своей драгоценной головы, не пользовался сотовой связью.
Двухдневную эпопею, едва не сведшую его с ума, маг отметил в компании бутылки шампанского. Испытывая легкую эйфорию от выпитого, Дашутин направился в коридор, чтобы убрать инструменты, стерев тем самым все воспоминания о ботинке. Звонок в дверь застал Платона в тот момент, когда он совал в ящик коробку с дисковой пилой.
– Кого там…
С недавних пор любимец духов перестал радоваться звонкам в дверь. Он осторожно отодвинул штору и выглянул в окно. За штакетником, огораживающим двор, стоял хорошо знакомый Дашутину почтовый «бычок», а на крыльце переминался с ноги на ногу шофер.
– О, мать вашу!
Платон со стоном сел на пол и обхватил голову руками. Пусть небо обрушится на землю и все ботинки мира пройдут парадным маршем перед его окном, он не откроет. Ни за что на свете. Ни за какие коврижки. Для большей надежности Дашутин заткнул уши пальцами. Сколько можно трезвонить? Разве он потерял нормальное человеческое право не быть дома?
Долгих десять минут, распираемый желанием набить настойчивому шоферюге морду, Платон выдерживал осаду. Еще десять минут он не двигался с места для пущей уверенности в том, что почтовый маньяк убрался восвояси. Потом последовала новая манипуляция со шторой. Лишь увидев, что «бычок» уехал, Дашутин решился открыть дверь. Фанерный ящик на крыльце уже не вызвал у него бури эмоций. Платон лишь обреченно покачал головой и взял квитанцию, которую шофер положил на ящик и придавил найденным во дворе булыжником. Строки, написанные угловатым и резким почерком, оповещали Платона Сергеевича Дашутина, что адреса указанного им в сопроводительном бланке не существует.
– Козлы! – только и смог сказать Платон, поднимая ящик. – Все козлы!
Он никогда не сталкивался с почтой, которая работала бы столь оперативно. Это означало только одно: третьих лиц, посредников между ним и голодными духами не существует. Если кто-то и уничтожит ботинок, так только он. Лично и собственноручно. Пришел черед пустить в ход дисковую пилу. Не зря, ох не зря она мозолила ему глаза.
Добраться до ящика с инструментами Дашутин не успел. Его удивила странная легкость ящика. Повернув его, Платон ахнул. В боковом листе фанеры зияла дыра с рваными краями. Ботинок успел выбраться наружу. Чтобы не пустить исчадие ада в дом, Дашутин резко повернулся двери. Настолько резко, что нога сорвалась с края ступеньки. Пальцы уже коснувшиеся дверной ручки, лишь скользнули по ней. Выронив ящик, Платон замахал руками, пытаясь найти опору, потерял равновесие и, пересчитав ребрами все пять ступеней, так приложился головой о бетонную плиту дорожки, что перед глазами поплыли разноцветные круги.
Тряхнув головой, чтобы прогнать слабость Дашутин попытался встать. Тело отреагировало вспышкой боли. Сначала ее горячая волна прокатилась по каждой клетке, а затем сосредоточилась в голени правой ноги. Только этого еще не хватало! Платон вновь, на этот раз очень осторожно попробовал встать, но едва пошевелился, как голень дала знать о себе очередным болевым приступом.
Лежа у крыльца загородного дома, известный целитель, маг и кудесник, смотрел в темнеющее небо и размышлял над своим незавидным положением. Актив: на заднем сиденье его машины лежит новехонький телефон. Если до него добраться и подключить можно будет позвонить друзьям. Пассив: «опель» припаркован слишком далеко. Актив номер два: входная дверь, в отличие от недосягаемого автомобиля была совсем рядом. Пассив: пять ступенек, которые словно были спроектированы для того, чтобы быть серьезной преградой.
Выбор был невелик. Стараясь не потревожить растянутую (или сломанную?!) ногу, Платон перевернулся на живот и, оттолкнувшись руками от бетона, пополз к крыльцу. Несмотря на все старания, искалеченная нога цеплялась за дорожку и ныла так, что Дашутин кусал губы от боли. Добравшись до первой ступеньки, он немного передохнул. Если считать по прямой, то от двери его отделяло всего три метра. Это – по катету. На деле приходилось иметь дело с гипотенузой. И какой! Не слишком высокие по сути ступени теперь превратились в сложнейшую полосу препятствий. Мысленно пообещав вручить себе краповый берет, Платон двинулся в путь. Сквозь пелену холодного пота заливающего глаза, темный прямоугольник двери казался таким близким! Ударявшаяся о ступени нога хоть и превратилась в раскаленный кусок металла, который плющили гигантским молотом, перестала волновать Дашутина. Он почему-то решил, что духи испытывают его стойкость и призом в этом соревновании станет долгожданное избавление от ботинка.
– Врешь, сука! – хрипел он, продвигаясь вперед сантиметр за сантиметром.
Перевалившись через порог, Платон вцепился в ковровую дорожку, отчаянным рывком втащил в коридор вторую половину тела и поднял голову. Ботинок поджидал его у входа в гостиную и, наверное, наслаждался измочаленным видом противника.
– Ага! Ну, иди же сюда! – рявкнул Дашутин. – Ближе или я сам подойду!
Дашутин нащупал в ящике коробку с пилой, вытащил его и расстегнул застежки. Он не разу не пользовался этим чудом техники, поэтому на ковер посыпались листки инструкций, набранные крупным шрифтом.
– Число оборотов холостого хода – четыре тысячи в минуту, гнида! – завопил Платон, нажимая на кнопку пуска. – Глубина резания – восемьдесят пять сантиметров, уродина! Подходит и для левши! Ха-ха-ха!
Пила ожила. Диск из твердого сплава завертелся со скоростью, обещанной фирмой «Бош». Чтобы было удобнее атаковать, Дашутин попытался привстать и, позабыв обо всем на свете, оперся на больную ногу. Нокаутирующий удар боли был таким мощным, что сработал предохранитель в мозгу, ответственный за отключение сознания в момент перегрузки. Диск врезался в ковер, рассек его и выбил из пола фонтан деревянных щепок.
Пальцы Платона разжались, он провалился в небытие. На этот раз путешествие по стране грез обошлось без кошмаров. Находясь в отключке, Дашутин понимал, что лежит в коридоре дома в компании дисковой пилы и ботинка. Он сосредоточился на том, чтобы проснуться и вскоре смог открыть глаза. Ботинок пропал или… просто сменил дислокацию. Платон обернулся, опасаясь того, что маленький монстр нападет на него со спины. Как оказалось, за спину можно было не беспокоиться. Ботинок избрал другую тактику. Он вполне комфортно разместился на ноге Платона.
Пользуясь утренним опытом, Дашутин схватил ботинок обеими руками и, повизгивая от боли в ноге, попытался стащить ботинок. Через несколько минут упорной борьбы стало понятно: освободиться невозможно.
Платон подполз к стене, оперся на нее спиной и неожиданно для самого себя захихикал. Все стало предельно ясно. Теперь уже без всяких «но». Его участь была предрешена с самого начала. Сумбурные попытки противостоять всесокрушающей демонической силе были заранее обречены на провал. Если бы Платон понял это раньше, можно было бы обойтись без лишних затрат энергии и увечий. Пила попадалась ему на глаза вовсе не как инструмент уничтожения ботинка. Духи избрали ее на роль столового прибора. Ножа для резки котлеты. Чик и готово!
Хихиканье перешло во всхлипывания. Дашутин поднял пилу, нажал кнопку и, подтянув ногу к животу, поднес к ней бешено вертящийся диск. Хрен с вами! Жрите и подавитесь! Только бы отстали…
Пила взвизгнула, наткнувшись на кость, и вновь мерно заурчала. Брызги ошметков собственной плоти залепили Платону глаза. Он с головой погрузился в бассейн с горячей и липкой жидкостью темно-красного цвета. Последний час был настолько пропитан муками, что новая порция боли, уже ставшей родной сестрой Платона, не привела к потере сознания. Он на время лишился зрения, зато прекрасно слышал все, что происходило вокруг. Шаги. Медленные шаги, которые доносились со стороны кабинета. В них было что-то особенное. Странное. С таким звуком мог передвигаться… Хромой! Платон протер глаза, смахнул с пальцев липкую кашицу. В трех метрах от него стоял Арсентий. В черном смокинге, ослепительно белой сорочке, с галстуком-бабочкой и лиловыми трупными пятнами на лице. Однако самым страшным было не лицо, а правая нога. Закатанные до колена брюки давали Платону возможность вдоволь налюбоваться распухшей, как колода конечностью. Судя по множеству черных, с зеленой окантовкой пятнышек, рассеянных по пергаментно-желтой коже, саркома Юинга была действительно страшной болезнью.
– Явился, жмурик? – простонал Платон. – Пришел полюбоваться местью?
– Скажем так: пришел забрать свою вещь, – мертвец наклонился и поднял отрезанную ногу своего убийцы. – Согласись, коллега, что странствовать по царству мертвых в одном ботинке крайне неудобно. А ведь это по твоей милости меня сунули в гроб обутым только наполовину.
– По моей, по моей, – кивнул головой Дашутин. – Теперь убирайся! Мы в расчете!
– Потерпи мое присутствие еще пару минут, – попросил Арсентий, отряхивая обрубок ноги от крови. – Я забираю свой ботинок и вовсе не собираюсь тащить с собой то, что в нем застряло. Оп-ля!
Поднатужившись, Арсентий вырвал обрубок и швырнул его лужу крови, стремительно разраставшуюся вокруг Платона. Затем сел на пол, обулся и завязал шнурок.
– Ты бледнеешь прямо на глазах, дружище… Совсем худо?
– Не хуже чем было тебе, – Дашутин постарался придать голосу максимальную язвительность. – Наверное, подыхая, ты достал всю больницу своими воплями.
– М-да. Больницу, – Арсентий встал и притопнул ногой. – Теперь хорошо. И насчет больницы: боюсь, в таком состоянии ты не сможешь даже наложить жгут. Вот, что, значит, заниматься самолечением! Скажу по секрету. То, чем мы с тобой делали – шарлатанство. Посуди сам, коллега. Когда сталкиваешься с механическим повреждением, как в твоем случае, никакие заговоры не помогают. Нужен старый, добрый хирург… Иначе – амба!
– Не говори обо мне в прошедшем времени! – закричал Платон. – Это ты сдох, а я хоть и с одной ногой, но буду жить! Так-то, мать твою!
– Живи, если сможешь. Только помни: ты рассчитался со мной, но не с другими кредиторами.
– Что?!
– Не надо так пугаться, мон шер, – Арсентий улыбнулся черными, как деготь губами. – Есть надежда, что духи удовольствуются одним куском мяса. Я слышу шорохи. Они уже здесь. Желаю вам договориться полюбовно. Прощай, коллега.
Фантом растворился в воздухе. Дашутин посмотрел на изуродованную ногу. Кровь, поначалу вырывавшаяся из перерезанных артерий мощными толчками, теперь сочилась тонким ручейком. Платон решил ползти в спальню, чтобы соорудить жгут из простыни, но стремительно усиливающееся головокружение заставило его оставить эту затею. Он занялся единственным, на что был способен: молил всех богов ниспослать духам плохой аппетит.