Ночь накануне убийства императора
Твоя комната давно погрузилась в почти полную тьму. Ничто не отвлекало от гулкого бум-бум-бум, с которым тушки одна за другой шлепались о корпус, уже покрытый сплошной вязкой массой. Ничего не было видно, потому что ставни были опущены. Но ты чувствовала чудовищную вибрацию, слышала скрежет хитина о металл, жуткие удары пористых когтей по стали.
Было очень холодно. Тонкий слой изморози уже покрыл твои щеки, волосы и ресницы. В удушающей темноте твое дыхание походило на облачка влажного серого пара. Иногда ты тихонько вскрикивала, но это тебя больше не пугало. Ты знала реакции своего организма на сближение, крик был самой безобидной из них.
Из коммуникатора донесся размеренный голос бога:
– Десять минут до прорыва. Кондиционеры проработают еще полчаса, после этого начнется пекло. Двери останутся опущены до момента нормализации давления. Всем держать темп. Харроу, ты остаешься в резерве до самого конца.
Ты поднялась на ноги, тиская свои полупрозрачные юбки в обеих руках. Кое-как добралась до кнопки коммуникатора. Пытаясь придумать что-нибудь убийственно остроумное, проскрипела:
– Я могу сама о себе позаботиться!
– Харрохак, ты понадобишься нам в Реке. А там твоя некромантия не работает.
– Я ликтор, мой господин, – услышала ты свой собственный голос. – Я одна из твоих святых. Я твои персты и твои жесты. Если тебе нужна рука, которая прячется за дверью – даже сейчас, – выходит, я неверно тебя поняла.
Ты услышала, как он вздохнул в своем далеком святилище в Митреуме. Ты представила, как он сидит в потертом заплатанном кресле совсем один, потирая правый висок большим пальцем, как он всегда делал. После короткой паузы он сказал:
– Харроу, пожалуйста, не торопись умирать.
– Не стоит недооценивать меня, учитель, – сказала ты, – я всегда выживаю.
Ты прошла по концентрическим кругам молотых тазовых костей, которые выложила на полу, по тонкому слою бедренных костей, встала в центре и начала дышать. Глубокий вдох носом, выдох через рот, как тебя учили. Изморозь уже обратилась влажным туманом на лице и шее, под плащом становилось жарко. Ты села, скрестив ноги, и беспомощно положила руки на колени. Эфес рапиры ткнулся в бедро, как животное в поисках ласки, и во внезапном порыве гнева тебе захотелось отцепить чертову штуку и зашвырнуть как можно дальше. Жалко только, пролетела бы она совсем недалеко. Корпус вздрагивал – еще несколько сотен Вестников уселись на его поверхность. Ты представила, как они ползут друг по другу. В тени астероидов они кажутся синими, в свете ближайшей звезды – желтыми.
Двери твоих покоев открылись с натужным выдохом газовых рычагов. Но незваная гостья не заметила ни зубов, которые ты вставила в дверную раму, ни регенерирующей кости, вмазанной в порог. Она переступила этот порог, пританцовывая, высоко приподняв свои полупрозрачные юбки. В темноте ее рапира казалась черной, а кости правой руки светились маслянистым золотым блеском. Ты закрыла глаза, чтобы ее не видеть.
– Я могу защитить тебя, если ты попросишь, – сказала Ианта из Первого дома.
Холодная струйка пота побежала по твоим ребрам.
– Пусть лучше у меня все сухожилия вырвут из тела, одно за другим, и накрошат их на мои же переломанные кости. Пусть лучше меня живьем освежуют и натрут солью, пусть мой собственный желудочный сок зальют мне в глаза.
– Ну, то есть ты имеешь в виду «может быть», – сказала Ианта. – Помоги мне. Не стесняйся.
– Не притворяйся, что ты здесь ради чего-то, кроме присмотра за инвестициями.
– Я пришла тебя предостеречь.
– Ты пришла предостеречь меня? – Твой голос показался ровным и безжизненным даже тебе самой: – Сейчас?
Девушка-ликтор приблизилась. Ты не открыла глаз. Странно было слышать, как под ее ногами хрустят тщательно выложенные кости, как она встает на колени прямо на мрачный ковер из костяного порошка, не меняясь в лице. Ты не чувствовала танергию Ианты, но темнота позволяла тебе настроиться на ее страх. Ты ощущала, как дыбом встают волоски на ее предплечьях, как бьется ее влажное человеческое сердце, как сближаются ее лопатки, когда она расправляет плечи. Ты чувствовала вонь пота и духов: мускус, роза, ветивер.
– Нонагесимус, никто не придет спасти тебя. Ни бог, ни Августин, никто. – Из ее голоса исчезла насмешка, но появилось что-то другое. Волнение, кажется, или тревога: – Тебя убьют в первые полчаса. Ты легкая жертва. Если в этих письмах нет чего-то, о чем я не знаю, у тебя закончились твои приемчики.
– Меня раньше никогда не убивали, и я пока не намереваюсь получить такой опыт.
– Для тебя все кончено, Нонагесимус. Конец игры.
Ты в шоке открыла глаза, когда девушка взяла твой подборок в руки – пальцы ее казались горячими по сравнению с холодом позолоты на запястье – и вдавила большой палец тебе в челюсть. На мгновение тебе показалось, что у тебя галлюцинация, но это ощущение сразу спугнула близость Ианты Тридентариус, стоящей перед тобой на коленях, в позе просителя. Ее светлые волосы спадали на лицо вуалью, а наглые глаза смотрели полумоляще, полупрезрительно. Глаза были синие, со светло-карими вспышками. Как агат.
Глядя в глаза рыцаря, которого она убила, ты поняла – не впервые и не по своей воле, – что Ианта Тридентариус красива.
– Просто передумай, – выдохнула она. – Харри, тебе больше ничего не надо делать. Я знаю, что случилось, и я знаю, как это исправить. Просто попроси меня. Попроси. Это так просто. Смерть для слабаков. Ты и я в полной силе… мы разорвем Зверя Воскрешения и уйдем невредимыми. Мы можем спасти галактику. Спасти императора. Пусть дома говорят об Ианте и Харрохак, пусть оплакивают их. Прошлое мертво, они обе мертвы, но мы-то с тобой живы.
– А что они такое? Еще один труп, который мы за собой тащим?
Потрескавшиеся губы Ианты были алы. Лицо ее выражало мольбу – и ничего больше. Значит, то было волнение, а не тревога. Ты поняла, что это самый лучший момент.
– Иди в задницу, – сказала ты.
Вестники продолжали биться о корпус, как дождевые капли. Лицо Ианты снова обратилось ледяной насмешливой маской, она отпустила твое лицо, убрала нервные пальцы и спрятала жуткие золотые кости.
– Не думала, что сейчас время для непристойностей, но поддержу. Придуши меня, детка.
– Отвали.
– Ты почему-то считаешь настойчивость добродетелью, – заметила она ни с того ни с сего. – Мне кажется, тебе лучше было умереть в доме Ханаанском.
– А тебе надо было убить сестру. Эти глаза не подходят к твоему лицу.
Из коммуникатора послышался голос императора, такой же спокойный, как и прежде:
– Четыре минуты до прорыва. – И дальше тоном учителя, говорящего с нерадивыми детьми: – Девочки, все на своих местах?
Ианта злобно отвернулась. Встала и провела человеческими пальцами по стене каюты – по холодной арке филигранной работы, по полированным металлическим панелям и костяным инкрустациям.
– Что ж, я попыталась, и теперь никто меня не осудит, – с этими словами она нырнула в арку. Ты услышала, как захлопнулась дверь, и осталась совсем одна.
Становилось все жарче. Станция, должно быть, уже совсем сварилась под копошащимся щитом надкрылий, жвал и антенн, мертвых предвестников голодного звездного мстителя. Коммуникатор трещал помехами, других звуков не было. В зачарованных коридорах Митреума стояла тишина, и жаркая влажная тишина поселилась и в твоей душе. Крича, ты кричала без звука, мышцы горла сокращались немо.
Ты вспомнила о залапанном конверте, адресованном тебе.
«Открыть в случае твоей неминуемой смерти».
– Они идут, – сказал император. – Простите меня. Обрушьте ад им на головы, дети.
Где-то далеко послышался треск и скрежет хитина и металла. Колени у тебя подогнулись, и ты рухнула бы на пол, если бы не сидела. Ладонями ты закрыла глаза и заставила себя замереть. Темнота стала еще чернее и холоднее, первый щит вечной кости окружил тебя – глупый поступок, бессмысленный, щит рассыплется в момент погружения. За ним появился второй, третий, и наконец ты оказалась в безвоздушном, непроницаемом коконе. Пять пар глаз в Митреуме, считая твою, закрылись одновременно. В отличие от остальных, ты глаза больше не откроешь. Через полчаса, независимо от надежд Учителя, ты будешь мертва. Ликторы Воскрешающего императора начали долгое схождение в Реку, где притаился Зверь Воскрешения – у самой орбиты Митреума, полуживой, полумертвый, омерзительная, кишащая паразитами масса. Ты шла вместе с ними, но твое уязвимое тело осталось позади.
– Молю, чтобы гробница оставалась замкнутой, – услышала ты свой придушенный шепот, который никак не становился громче. – Молю, чтобы камень никогда не откатили от входа, чтобы однажды погребенное вечно покоилось с миром, закрыв глаза и упокоив свою душу. Молю, чтобы оно жило… Тело из Запертой гробницы, – вдруг сорвалась ты. – Возлюбленная покойница, услышь свою рабыню. Я любила тебя всем своим жалким смертным сердцем, я любила тебя больше всего остального, позволь мне прожить достаточно долго, чтобы умереть у твоих ног.
Потом ты отправилась вниз, чтобы сотворить ад.
Ад выплюнул тебя обратно довольно скоро. Что ж, справедливо.
Ты очнулась не в танергетическом пространстве, где живут только мертвые и некромантические святые, которые сражаются с мертвыми. Ты оказалась в коридоре у своей каюты. Лежала на боку, умирая от жары, тяжело хватая ртом воздух. Ты насквозь промокла от пота – собственного – и крови – тоже собственной, твоя рапира воткнулась тебе в живот и торчала из спины. Рана не была сном или галлюцинацией, кровь была мокрой, а боль – невероятной. В глазах уже начинало чернеть, как ты ни пыталась закрыть рану, сшить внутренние органы, пережать вены, привести в порядок тело, скулившее о покое. Ты ушла уже слишком далеко. Даже если бы этого захотела, письмо о неминуемой смерти прочитать уже не удалось бы. Ты могла только задыхаться в луже собственной крови, будучи слишком сильной, чтобы умереть быстро, но слишком слабой, чтобы спасти саму себя. Ты стала ликтором только наполовину, а половина ликтора – хуже, чем вовсе не ликтор.
Снаружи шумные стрекочущие Вестники Зверя Воскрешения застилали звезды, яростно колотили крыльями, стремясь зажарить все внутри. Откуда-то издалека, кажется, послышался звон мечей, и ты вздрагивала при каждом крике сталкивавшихся клинков. Ты ненавидела этот звук с рождения.
Ты приготовилась умереть с именем Запертой гробницы. Но твои дурацкие умирающие губы произнесли совсем другое слово, три слога, которые ты даже не поняла толком.