Самолет приземлился в ночь, тарахтя колесами по бетонке. Небо в крупный белый горох напоминало нарядное платье Джулии Робертс в фильме «Красотка». Освещение на взлетной полосе сделали настолько ярким, что можно было разглядеть затяжки на снегу, оставленные неумелым лыжником.
Как только шасси коснулось земли и погасли табло «пристегнуть ремни», на телефон Димки стали приходить смс. Он нервничал и суетливо печатал ответы, сутулясь, словно Квазимодо. Ладу это больше не трогало. Она лишь немного вздрагивала от звуков входящих сообщений и старалась не обращать внимания на его взвинченные пальцы и довольные губы, ползущие до ушей. Когда ответил на последнее и спрятал телефон в задний карман, тихо, но твердо, сказала:
– Вещи заберешь завтра. Я все упакую в чемоданы, а сейчас езжай к ней.
Димка побледнел и кивнул. Потер темное пятно на колене. Он за время полета дважды проливал на себя кофе. Посмотрел на ее апатичное лицо, крепко сжатые кулаки и пристыженно опустил голову. Достал свой неопрятный паспорт и старенький дорожный рюкзак.
Домой ехали порознь. Лада взяла такси.
Зима из Киева уже уползала, причем – задом наперед, и начиналось унизительное межсезонье. Погода не могла устаканиться и от этой нестабильности рыдала по ночам. Утром шмыгала простуженным носом и страдала хроническим гайморитом. Наваливалась сыростью, сумбуром, сухотами. Серая вода расплескивалась по тротуарам и постоянно выходила за контуры луж. Мраморные облицовочные камни уже несколько месяцев не просыхали и боялись осложнений типа пневмонии.
Люди старались поскорее юркнуть в заплеванные, но теплые подъезды, подняться на свой этаж, в квартиру, встать под душ и долго поливать себя кипятком. Никто уже не обращал внимания на красочные афиши и рекламные щиты. На то, что скоро в модной галерее откроется выставка «Украинский эротизм». Все озаботились психикой расстроенной погоды.
Одни вечерами спасались вязанием, крутя амплитуды толстыми спицами. Другие обкладывались кроссвордами и выворачивали наизнанку Google. Третьи основательно прилипали к телевизору или к содержимому холодильника. Лада в свободное время утюжила белье. Одновременно горячей подошвой утюга разглаживала воспоминания, а затем выпаривала и уничтожала. Наутро они появлялись, как ни в чем не бывало, словно и не было таких несовместимых с жизнью ожогов.
Прошло несколько дней. Лада и Димка теперь уже по отдельности пытались обустроить свои новые жизни. Обставить новыми привычками и традициями, как мебелью, типа секретера, столика для рукоделия и дамского бюро в стиле «жакоб».
Лебедев кайфовал от новизны и непредсказуемости. От того, что больше не существует правил. Что можно заниматься любовью сразу после завтрака, отодвинув в сторону тарелки с чуть подсохшим желтком. Что можно всю ночь гонять по ночному Крещатику и Подолу, слушать на полную мощность Zaz “Je Veux”, ходить в кино на страшилки, зажигать в клубах и на дискотеках. Они обошли все модные тусовки города: Rich Club, Бинго и Гусеницу. Всюду поражали воображение сумасшедшие танцполы, стриптизерши, целующиеся по-французски, и фирменные коктейли. Ника растрясла его рутину и привнесла свободу, легкость и удовольствия. Она его омолаживала и бодрила. Удивляла и иногда смущала. Не таскала сахар-рафинад исключительно щипчиками и не переживала, если Лебедев подчищал тарелку хлебом или допивал из глиняной миски суп.
Она соблазняла его в примерочной и раздевала в городском парке. Показала совсем другой современный театр, на первом этаже жилого дома на Печерске, где они смотрели «Восемь шагов танго», отстукивая правой ногой сильную долю. В зале театра на задних рядах находились спальные места, и Димка поминутно оглядывался. Потом рассеянно бездействовал в театральном кафе, совершенно не понимая, как в нем обслуживают, а когда догадался, что кофе и чай нужно готовить самому, а деньги оставлять на подносе – вытащил из бумажника пятьдесят гривен. Ника тут же выхватила купюру и спрятала ее в карман. После спектакля он еще долго не мог забыть фразу, произнесенную главным героем: «Мы входим в любовь, как в танец. А танец – это схема, работающая безотказно». Попытался определить, на каком они с Никой шаге, и в конце концов сделал вывод, что они стали в крест и прочно в нем застряли. Как ни крути, а получалось, что шаг пятый.
Лада с головой ушла в работу, выискивая домработниц-филиппинок, специалистов по уходу за дикими животными и мужей на час. Собеседуя замученных теток из провинции, претендующих на должности нянь с проживанием, и тестируя поваров тайской кухни. Улаживая конфликты и утрясая недоразумения. А потом, неожиданно для самой себя, купила билет в оперу. Так совпало, что во время очередной деловой встречи в «Основном инстинкте» стало невыносимо горько на душе, словно и не было во рту бельгийского шоколада. Воспоминаниями нахлынули Димкины фразы. Он называл этот модный бутик мещанской захламленной квартирой и подчеркивал, что люди давно превратились в рабов собственных накоплений. Лебедева раздражали разбросанные вещи и дорогие ковры. Потрепанные книги и блеклые букетики кермека. В них красный выгорел до цвета розового пупса, а желтый смахивал на разведенную в ведре известь. Его раздражала даже столешница из оникса, а барная стойка, привезенная с Монмартра, напоминала фрагменты из фильма Лассе Халльстрема с Жульет Бинош. Лада, напротив, восхищалась непередаваемым шармом заведения и подсовывала новые лакомства:
– Дим, ну попробуй! Это же марципаны в черном шоколаде.
– Мне бы черного хлеба с колбасой.
– Ты никогда не изменишься… Так и проживешь простаком.
Он тогда впервые в сердцах укорил:
– Зато ты слишком быстро изменилась! До неузнаваемости!
Лада не обратила внимания на его слова. Отмахнулась от них, как от пыли на обувной тумбе. А потом выплыл еще один эпизод и маячил перед ней до тех пор, пока она в подробностях его не рассмотрела.
На Прорезной открылась новая кондитерская, и Лада силком притащила его в этот итальянский дом мороженого, хотя знала, что равнодушен к сладкому и будет маяться среди изысканных шоколадных профитролей. Она тогда заказала себе клубничный сорбет с базиликом, а ему порекомендовала сорбет манго-розмариновый. Он был жутко голодный и при весе больше ста килограммов считал насмешкой крохотные пирожные Royal и торт Sable Breton. Смотрел на десерты с ненавистью и мечтал о борще с огромным куском мяса и ворохом рубленой зелени. Она только равнодушно пожала плечами, тронула ложечкой сорбет и ощутила изящно раскрывшийся зеленый чай.
Подобные инциденты исчислялись десятками. Ладе хотелось приучить его к высокому стилю и этикету. Лебедеву, напротив, хотелось оставить все, как было. Есть добротно приготовленную курицу, носить крепкие теплые ботинки и разгуливать по дому в семейных трусах. Неожиданно женщина мысленно перенеслась в город на Приморской равнине. В место площадью в сорок четыре тысячи дунамов, и услышала голос из того маленького семейного салона на улице Daman:
– Очень многое от женщины… Только женщина может возвысить своего мужчину, и только она может полностью его уничтожить.
Как оказалось, в последнем она достигла совершенства.
В пятницу в киевской опере давали «Травиату» – историю куртизанки, отвергнутой обществом. Знаменитое творение Джузеппе Верди в четырех действиях и с тремя антрактами.
Оказалось, что есть еще куда надеть зимнее черное платье Konstantin Miro, приобретенное на одном из последних показов. На лифе болтался бледный, цвета слоновой кости цветок с удлиненными лепестками, словно их долго растягивали предварительными ласками. Лада даже сделала педикюр, буквально затащив себя за волосы в салон, и праздничную укладку. Взглянула перед выходом в зеркало – и не увидела ровным счетом ничего.
В фойе театра в густом человеческом потоке вздрагивали веера. Настраивались бинокли и монокли. В гардероб сдавались надушенные еще зимними духами норковые жилеты и манто. Ухоженные руки жонглировали бокалами. Чаще всего в них болтался настоянный на орехах или ореховых перегородках коньяк. Дамы толпились у зеркал, поправляя искусно наложенный тон. Мужчины дежурили в баре. Лада тоже решила выпить, так как внутри зияла огромная дыра, но опасалась скользких мраморных ступенек. Кроме того, знала, что все выльется обратно, обжигая внутренности, плотную ткань платья, лодочки и отполированный пол.