«Племя гуннов, о которых древние писатели осведомлены очень мало, обитает за Меотийским болотом в сторону Ледовитого океана и превосходит в своей дикости всякую меру». Аммиан Марцеллин не делает никакой попытки вытащить гуннов из азиатской глубины. Он не выдвигает никаких нелепых предположений, связывая гуннов с каким-либо давно известным племенем варваров. В ходе подготовительной работы он крайне редко сталкивался, если это вообще происходило, с таким названием. У него, возможно, было личное мнение о происхождении гуннов, но, если это и так, его мнение основывалось ни на каком-то конкретном свидетельстве, а потому он просто говорит, что они жили там, где они жили, когда история впервые узнала о них. Для Аммиана их история началась в Восточной Европе, к северу или северо-востоку от Азовского моря, и жили они у Ледовитого океана. Он даже не догадывается, почему они покинули родные места.
Где Аммиан боялся сделать шаг, там не задумываясь врывался Евнапий. Существует история, объясняющая первое появление гуннов, которую можно прочесть в любой исторической литературе, относящейся к истории Византии. Эту историю можно найти у Созомена и Зосима, у Приска и Иордана. Затем она появляется у Прокопия Кесарийского и Агафия Миренейского.
Вторжение арабов не смогло остановить ее появление на страницах следующих историков. Ее можно прочесть у Симеона Логотета (именуемого также Симеон Магистр и Симеон Метафраст), в славянской и греческой версиях у Льва Грамматика и Феодосия из Мелитены. Затем она появляется у Цедренуса и, наконец, в начале XIV века в «Церковной истории» Никифора Каллиста. Немного историй подобного рода имели такую долгую жизнь.
Согласно этой истории, готы и гунны долгое время жили рядом, ничего не зная о существовании друг друга. Их разделял Керченский пролив; и те и другие считали, что за горизонтом нет земли. Но однажды быка, принадлежавшего гуннам, ужалил овод, и он побежал через болото на противоположный берег. Пастух бросился за быком и обнаружил землю там, где предполагалось, что ее нет. Он вернулся и рассказал об этом соплеменникам. Существовал и второй вариант истории, согласно которой несколько гуннских охотников, преследуя оленя, перебрались через залив и с удивлением увидели землю «более умеренную по климату и удобную для земледелия». Они вернулись назад и доложили об увиденном остальным гуннам. Был ли бык или олень виновной стороной, но вскоре гунны пересекли пролив и атаковали готов, населявших Крым.
Эта легенда впервые появилась в «Истории» Евнапия, и мы стали счастливыми обладателями фрагмента его работы, где он рассуждает о происхождении гуннов. Евнапий откровенно пишет, что никто не может дать ясный ответ на вопрос о происхождении гуннов и о стране, в которой они жили до того, как отправились завоевывать Европу. С учетом этого он включил в свой труд то, что показалось ему вполне правдоподобным, но потом изменил свое мнение и заменил на более приемлемый вариант. О чем он говорит? Труд Евнапия дошел до нас в отрывках, и в них нет самой легенды. Евнапий, «чтобы не составить сочинения из одних вероятностей и чтобы изложение наше не уклонялось от истины», оговаривается, что использует «сведения, заимствованные из древних писателей, сопоставляя по правдоподобным соображениям, а современные известия взвешивая с точностью» (Евнапий, фр. 41). А. А. Васильев излишне доверчиво относится к словам Евнапия, когда пишет: «Из отрывка Евнапия (о том, что он будет излагать лишь правдивые истории) видно, что уже в конце IV – начале V века вопрос о первом появлении гуннов в Восточной Европе излагали различно и уже в то время об этом ходили рассказы, которые вызывали сомнения относительно их правдивости. Так как Евнапий лег в основу изложения, по крайней мере, некоторых последующих историков, писавших о гуннском вторжении, то мы почти с уверенностью можем сказать, что легенда об олене или лани, в связи с переходом гуннов на Таврический полуостров, уже находилась в сочинении Евнапия и была именно тем более ранним материалом, который позднее приводил его в смущение». Увы, это не совсем так. Когда Евнапий говорит, что обращался за помощью к древним писателям, то это были не историки, а поэты. Васильев, рассматривая версию легенды, содержащейся в сочинении Созомена, обращает наше внимание на фразу: «…ужаленный оводом бык перешел через озеро, и за ним последовал пастух…» «Ужаленная оводом» взято у Эсхила из мифа об Ио, которая, «ужаленная оводом», бежала из страны в страну. Мы должны согласиться с Васильевым, что вариант с быком не что иное, как «пережиток античного мифа об Ио, в которую влюбился Зевс, и, чтобы скрыть ее от своей жены Геры, превратил в корову». Евнапий поместил в начале своей работы вымышленный рассказ, чтобы объяснить первое появление гуннов, хотя затем изменил свое мнение в свете сообщений о гуннах, полученных им позже. Нет нужды говорить, что эта легенда не дает ответа на вопрос, почему гунны напали на Крым, и непонятно, почему некоторые ученые сделали вывод, что кочевники пересекли Керченский пролив зимой по льду залива. Единственный правильный вывод, который мы можем сделать на данный момент, что в самом начале V века никто точно не знал, как гунны переправились в Крым, чтобы атаковать остготов.
Из более поздних версий истории Евнапия мы можем понять, что он делал несколько попыток идентифицировать гуннов с разными народами, известными в древности. Зосим, опираясь на авторитет Евнапия, говорит, что мы должны идентифицировать гуннов или с «царскими скифами», или с «курносым народом» (Геродот упоминает и тех и других), или мы должны просто предположить, что гунны берут начало из Азии и оттуда пришли в Европу. Филосторг выдвигает дополнительное предположение, которое – мы можем даже не сомневаться – извлек из сочинения Евнапия. Он склонен отождествлять гуннов с небрами, о которых Геродот говорил как о чуть ли не мифических людях, живших на самом дальнем краю Скифского государства. Во всяком случае, мы можем сказать, что Евнапий делал все возможное для своих читателей. Он высказал по крайней мере четыре предположения о происхождении гуннов, три из которых основывались на соображениях Геродота, и те читатели, которые не согласились хотя бы с одним из этих предположений, по мнению Евнапия, имели очень тяжелый характер.
Теории Евнапия не исключали полностью другие предположения. На этот счет у Павла Оросия[17] было собственное мнение, отличное от Евнапия.
Он упоминает гуннов как живших недалеко от Кавказа и считает, что нет ничего таинственного в их нападении на готов и римлян; совершенно очевидно, что это заслуженное наказание за грехи. Гунны были долго заперты в неприступных горах, но Бог выпустил их как наказание за наши грехи, считает Оросий. Вероятно, многие христиане думали как Оросий, но были и те, кто обратился за информацией к Геродоту, отождествляя гуннов с теми скифами, которые на протяжении двадцати лет взыскивали ежегодную дань с Египта и Эфиопии. (Около 630 г. до н. э. скифы из Северного Причерноморья, пройдя перед этим Закавказье, Сирию и Палестину, вышли к Египту, который сумел откупиться. – Ред.)В свою очередь, Прокопий внес свою лепту, предположив, что новоявленные захватчики были не кем иным, как киммерийцами. (За 50–80 лет до скифов, преследуемые ими, на Ближний Восток вторгались киммерийцы (либо, как и скифы, ираноязычный, либо фракийский индоевропейский народ), но так далеко, как позже скифы, не прошли – громили Урарту, Северную Ассирию, Малую Азию, где в конце концов были разбиты лидийцами. – Ред.)На протяжении долгого времени ученые предпринимали отчаянные попытки, стремясь разгадать эту тайну. Константин VII Порфирогенет (Багрянородный) (византийский император Македонской династии, правивший в 908–959 годах) считал, что Аттила был королем аваров и его завоевания привели к основанию Венеции. Еще более любопытным было мнение Константина Манассеса, поэта, который считал, что фараон Сесострис сделал гуннов союзниками и после завоевания Азии отдал им Ассирию (древнее государство на территории современного Ирака) и переименовал гуннов в парфян. В XII веке этот ход мысли привел к логическому выводу Иоанна Цецеса. По его мнению, гунны принимали участие в Троянской войне; Ахиллес прибыл в Трою во главе армии гуннов, болгар и мирмидонцев.
Не принимая во внимание эти последние фантазии, позвольте вернуться к первым из высказанных соображений, поскольку они требуют некоторых комментариев. Действительно ли Евнапий и его последователи отождествляли гуннов с неврами, шимейцами и прочими кочующими народами? Неужели один из высокопреосвященных епископов V столетия, о котором мы еще будем говорить на страницах этой книги, действительно считал, что гунны ели своих родителей? Весьма сомнительно. В то время греческие дознаватели не считали, что в их обязанность входит, подвергая себя опасности, отправляться в степь в поисках истины о кочующих там свирепых варварах. Аммиан и Олимпиодор могли более серьезно подходить к изучению вопроса, чем их современники, но в большинстве случаев ни историкам, ни народу не требовалась абсолютная правда в описании северных кочевников. Однако каждый писатель считал своим долгом продемонстрировать знание произведений классиков, являвшихся наследием его класса. Знание классических произведений отличало образованный класс от остального населения. «Вам хорошо известно, – писал Либаний императору Юлиану в 358 году, – что, если кто-нибудь уничтожит нашу литературу, мы окажемся на одном уровне с варварами», и спустя столетие такие же высказывания делали представители обеспеченных слоев общества. Сидоний[18] пишет своему корреспонденту: «Когда отобрать у нас звания, благодаря которым высшие отличаются от низших, то единственным признаком высшего сословия будет знание литературы».
То, что авторы отождествляли гуннов с массагетами[19], придерживаясь точки зрения Геродота, который упоминал этих кочевников древности, приукрашивали рассказы об их войнах фразами из Тацита[20], не является признаком детской доверчивости или невероятной глупости.
Это просто говорило о том, что автор принадлежит тому социальному классу, который Сидоний сравнивает с римским сообществом, по его словам, «единственным сообществом в мире, в котором чужими являются только рабы и варвары».
Но давайте обратимся к готам. У них не было работ Эсхила или Геродота, на которых они бы могли основывать свои предположения. Вместо этого среди них ходила народная легенда, которая сохранилась в сочинении Иордана. Согласно этой легенде, некогда жил король готов по имени Филимер, пятый по счету правитель, после того как готы покинули Скандинавию. Среди своих подданных он обнаружил колдунов, на языке готов алиорумнов. Он изгнал их из подвластной ему страны в безлюдные пространства скифской пустыни. Там нечистые духи, странствующие по пустыне, совокупились с ними, в результате чего появилось самое дикое из всех известных племен – «племя маленьких, отвратительных, живущих в нищете полулюдей». Мало кто усомнится, что эту историю рассказывали именно напуганные готы, пораженные свирепостью атаковавших их гуннов.
Принимая во внимание все эти бесчисленные предположения, трудно не восхититься сдержанностью Аммиана, писавшего, что «племя гуннов, о которых древние писатели осведомлены очень мало, обитает за Меотийским болотом в сторону Ледовитого океана и превосходит в своей дикости всякую меру».
В то время у историков, писавших для образованной публики, было принято заменять непривычные названия племен и имена варваров на давно знакомые названия и имена, данные Геродотом и Тацитом. Иначе дело обстояло с историками, чьи работы предназначались для чтения монахов и неспециалистов. С ними было бессмысленно говорить о неврах и шимейцах, о которых они никогда не слышали. А вот о гуннах и гепидах слышал каждый. Таким образом, мы часто находим у Иоанна Малала и других писателей, произведения которых читали люди необразованные, названия варварских племен, наводящих ужас, даже если они были неизвестны в те времена, о которых идет речь. Вот почему мы читаем у Иоанна Малала, что Люций Вер (соправитель Марка Аврелия) и император Карл встретили свою смерть в сражениях с гуннами. Мы также читали у неизвестного автора, что Константин Великий пересек Дунай и завоевал земли гуннов. Однако мы можем смело не учитывать эти утверждения. Современные ученые имели обыкновение считать, что, когда Дионисий Перигет[21] упоминает тохаров, фрунов и варварские племена из Сереса[22], он имеет в виду сюнну, которых часто отождествляли с гуннами.
Теперь, опровергнув эту точку зрения, от нее отказались. Дионисий также пишет о племени, живущем у Каспийского моря, называя их уннами. Переписчики изменили неизвестное название с «унны» на «гунны». У Птолемея (книга III, глава 5) мы находим такие строчки: «…между бастарнами и роксоланами живут гунны». Опираясь на эти свидетельства, можно с уверенностью сказать, что в начале II века нашей эры гунны уже поселились в области Понтийского моря, вероятно, между Бугом и Днестром. Но кажется весьма сомнительным, что они могли жить там на протяжении двухсот лет и римляне ничего не знали об их существовании. Если они соседствовали с бастарнами и роксоланами, почему их появление в конце IV века вызвало такое удивление? С другой стороны, Птолемей поместил их в очень неожиданном месте, если на самом деле они были предками гуннов, которые, вне всякого сомнения, поселились в бассейне Кубани или рядом, когда о них впервые узнали готы. Можно предположить, что сходные названия «унны» и «гунны» просто совпадение. Следует заметить, что, хотя западные римские писатели часто упоминают гуннов, никто из восточных римских писателей не употреблял гортанно звучащих букв в начале названия.
Безотносительно от сведений, полученных у Птолемея, нам не следует слишком решительно отбрасывать предположение, что персы и римляне сталкивались с гуннами уже в 363 году. В том же году Иовиан[23] подписал мирный договор с Шапуром, шахом сасанидского Ирана.
В договоре предусматривалось, что римляне и иранцы должны объединить усилия в строительстве укреплений в проходах Кавказских гор, чтобы защитить Армению от вторжения «варваров, которые неизвестны ни нам (римлянам), ни персам» (иранцам. – Ред.). Эти варвары не были теми гуннами, которые позже вторглись в Европу; это были кидариты, или черные гунны. Не только происхождение настоящих гуннов, но и их перемещение и деятельность до последней четверти IV столетия остаются для нас такой же тайной, какой они были для Аммиана Марцеллина.
В 376 году римские военачальники, командовавшие гарнизонами на Дунае, получили донесения, что среди северных варваров началось необычно сильное оживление. Сообщалось, что все народы от Тисы до Черного моря пришли в волнение. Дикий народ необычайной свирепости вселил в людей такой страх, что они в спешке покидают свои дома. Римские военные отнеслись к этим сообщениям равнодушно. Их опыт подсказывал, что не следует ждать каких-то исключительных событий. Но слухи продолжали распространяться, и, наконец, на северном берегу появились первые беженцы; они просили защиты у империи. К первым беженцам присоединялись все новые и новые, пока на берегу не собрались огромные толпы людей. Римские военачальники ошиблись. Империя Эрманариха[24] пала перед гуннами.
Эрманарих был не первой их жертвой. Еще раньше гунны подчинили аланов. Западной границей территории, занимаемой аланами, служил Дон; о восточных границах их расселения в Римской империи сведений не было. Аланы были типичными кочевниками и каждую весну перегоняли свой скот на новые пастбища. У них не было храмов. Они поклонялись обнаженному мечу, вонзенному в землю (как и родственные им и тоже ираноязычные скифы. – Ред.). Аланы отличались тем, что не были знакомы с институтом рабства[25].
Аланы часто устраивали набеги на Боспорское царство, и даже на Армению и Мидию, так что римляне считали их, как и других кочевников, неукротимыми воинами. Но теперь их победили. Нет письменных свидетельств, при каких обстоятельствах и когда аланы стали подданными гуннов. Нам только известно, что, перед тем как подчиниться гуннам, огромное количество аланов было безжалостно убито.