Во сне болела голова. Казалось, кто-то стучал тяжелым молотом по наковальне прямо над ухом. Хотелось крикнуть: «Отвали, сволочь! Что же ты молотишь по голове?!» Но почему-то не было сил разлепить заклеенный рот. А почему заклеенный? Что за скотина залепила его рот скотчем? Турецкий не мог понять. И голова прямо разрывалась от боли. Он собрал все силы, но их оказалось ровно столько, чтобы открыть только один глаз.
Странно…Он лежал на топчане совершенно один. Никаких тебе кузнецов, ни молота, ни наковальни. Хотя жара, как в кузнице. Во всяком случае, все тело в испарине. Обстановка в комнате знакомая. Можно даже сказать, привычная. Со вчерашнего… или позавчерашнего дня ничего не изменилось. Опрятная теткина комната, цветастые знакомые занавески. Собравшись с силами, он открыл второй глаз. Солнце било нестерпимо яркими лучами в окно. Это сколько же времени? Турецкий с трудом поднял свое тяжелое и словно чужое тело и уселся на топчан. Голова перевесила и стала его тянуть куда-то в сторону, пришлось ухватиться за нее обеими руками, не то точно оторвалась бы… Знакомая не только обстановка. Знакомое и состояние. Называется тяжелое похмелье.
А на веранде сидел чей-то приблудный кот и довольно жмурился. Коту хорошо. У него голова не болела. Он уютненько устроился на прогретом солнцем полу и ловит кошачий кайф. Почему же Турецкий не испытывал кайфа от вчерашнего… или позавчерашнего? возлияния. Видать, знатного, раз голова, словно чугунок – не повернешь без боязни потерять равновесие…
Турецкий обиделся на кота, у которого не болела голова, и мутным взглядом уставился на настенные часы. Висят, тикают… Довольно громко. За что такие страдания? Это они своим грохотом разбудили его! Снять немедленно и выбросить на веранду! Но для этого нужно встать. Опять же – приложить усилия. Хрен с ними, пускай висят. От них хотя бы польза. Так, который час? – напрягся Турецкий и сумел сфокусировать свой взгляд на циферблате. Пять часов. Скорее дня, чем утра. Поскольку слишком много солнца.
Встать все-таки придется. Мало ли что произошло за это неопределенное время? И все мимо!
Турецкий осторожно встал, подошел к окну и облокотился обеими руками о подоконник, потому что закружилась голова. Что-то совсем хреново… Раньше голова у него была покрепче. Как ни крути, а возраст берет свое. Когда размениваешь полтинник, почему-то молодецкая удаль идет на убыль… – горестно подумал он. Взгляд его упал на компас, который сиротливо лежал на подоконнике. Нужная вещь, – мелькнула мысль. Наверное, Вася оставил. Вот что подскажет, какое время суток показывают часы. Надо повернуть его стрелочкой сюда…Север там…Запад там…Солнце на западе…Турецкого наконец озарило. Семнадцать часов ноль пять минут! Дело идет к вечеру. Уф, даже устал. Но хорош, хорош, котелок еще варит, с временем определился. Да, а число? Число-то какое? В этом доме есть календарь? Хотя какой от него толк, если он не помнил – вчера или позавчера он так нализался?
Надо бы прошвырнуться по дому, поглядеть, может, есть живой человек какой… Хотя тихо. Слишком тихо в доме. Ни единой души. Кликнуть нужно народ, пускай отзовется живая душа.
– Тетя Валя! Ира! Ирочка! Где вы, люди?
И голос чужой, как будто им уже давно не пользовались. Хриплый, противный… А ведь узнаваемый. Мой голос, осенило Турецкого, и он решительно отправился в соседнюю комнату, куда повели его ноги.
Ноги вели к серванту. Что ждет нас в этом волшебном шкафчике? – тихо пробормотал под нос Турецкий и открыл дверцу. Бутылочки стояли красивые, фужеры хрустальные. Добрые люди позаботились о страждущей душе. Даже не верится.
Какое разочарование! Не зря не верилось. Бутылочки-то пустые… Все абсолютно. И зачем тогда их хранить, только душу травить? Зато записка прилеплена к дверце. Почерк знакомый, Ирочка писала. Ну-ка, ну-ка, что там любимая жена насочиняла? Вот те на! И тут разочарование!
«Турецкий, хватит пить! Я тебя очень люблю, но это уже невозможно. Мы с Васей приняли решение и уезжаем домой. Передай Антону, что он показывает плохой пример сыну. Ирина».
Какая строгая и нетерпимая у него жена! Турецкий в отчаянии обхватил голову руками и тихонько взвыл. Уехала… Бросила его одного, а ведь он страдает! Да, а почему одного? Тут ясно написано, что нужно передать Антону какие-то слова…
– Плетнев! – заорал Турецкий и прислушался к своему голосу. Вроде бы прорезался уже свой, по-настоящему родной голос. – Плетнев!
Нет ответа. Тихо в доме. И Плетнев куда-то подевался. Кстати, а вроде бы что-то неприятное было связано с Плетневым. И с неожиданным отъездом Ирки. Как-то все было очень неприятно взаимосвязано. Какой-то очередной клубок противоречий и обид… И, наверное, обида была столь велика, что Ирка даже не стала прощаться, а просто смылась. Прихватив с собой чужого сына Васю.
Между прочим, в самый раз и ему самому обидеться на жену. Как так, безо всяких вразумительных объяснений бросить мужа, а законного отца Плетнева лишить его собственного сына Васи? Наверное, причина более серьезная, чем пьянство Турецкого. Он всю жизнь пьет: по праздникам и когда нужно расслабиться. В жизни столько огорчений. Надо же как-то снимать стрессы. Ирка по магазинам шляется, объясняя, что, транжиря деньги на всякую дребедень, активизирует гормон радости, серотонин. Надо же, какая хитрая, даже научный термин подобрала, оправдывая свою пагубную для семейного бюджета страсть! А Турецкий позволяет себе совсем немного, и то его критикуют как злостного алкоголика. Но между тем он и работает как вол. Даже на чужой стороне, хотя никаких обязательств не брал улучшать криминогенную обстановку края…
Турецкий неверными шагами направился во двор к рукомойнику. Сейчас в самый раз вылить на себя ведро воды. Действует безотказно. Сразу мозги прочищаются.
Действительно помогло. Во всяком случае, настолько, что Турецкий вспомнил о мобильном телефоне, и логическая цепь его размышлений привела к тому, что таким образом можно отыскать Плетнева. Если только тот свой не выключил. Но вот какая пакость – Антон телефон отключил-таки. Гуляет где-то и не подозревает, какой беспощадной критике подвергла его Ирина в своем прощальном послании. Счастливчик…
Турецкий причесался и собрался уже заходить в дом, как калитка открылась и во двор решительно зашла женщина. Не покричала с улицы, как полагается чужим людям, можно ли зайти, не поинтересовалась, есть ли хозяева? Не погремела щеколдой на крайний случай. Просто бесшумно отворила калитку и появилась, как дива из волшебных сновидений. И вид у нее был такой, что Турецкий разве что не открыл рот. Во всяком случае, глаза вытаращил. Женщина была чудо как хороша. Чуть-чуть уставшая, но это было ей даже к лицу, придавало некий оттенок томности.
– Здравствуйте, – лучезарно улыбнулась она ему, и Турецкому захотелось прикрыть глаза от этой ослепительной улыбки. – Я ищу Александра Борисовича Турецкого и, надеюсь, уже нашла.
Она первая протянула ему руку, и он пожал ее, почувствовав крепкую, но одновременно холеную ладонь. Как-то до сих пор ему не приходилось думать о женской ладони, что она может быть холеной. Руки – другое дело. Его Ирина тоже за руками следила, все-таки бывший музыкант. Делала домашний пилинг, мазала кремом и после таких процедур по вечерам посуду уже не мыла. Доверяла Турецкому. Так и говорила: «Я тебе доверила помыть посуду. А ты опять не помыл…» Стыдила его.
Кожа на ладони этой женщины была такой гладкой и нежной, что он немного смутился. Будто невзначай разгадал чужую тайну. На красивом загорелом лице сияли мягким светом карие глаза, и у них был необыкновенный оттенок, это уже совершенно потрясло Турецкого. Он вспомнил, что небрит. Слава богу, хоть успел расчесать влажные волосы. Но рожа, наверное, помятая, а так хотелось соответствовать этой прекрасной даме!
– Чем могу служить? – тем не менее как истинный джентльмен спросил он и даже попытался шаркнуть босой ногой в разношенных сланцах.
– Меня зовут Анна Владимировна Гущина, – представилась дама. – Я к вам приехала из Ставрополя.
– Неблизкий путь, – удивился Турецкий.
– А уж какими путями я на вас вышла – это отдельная история, – опять улыбнулась чаровница. И Турецкий поверил, что такая женщина может горы свернуть, если ей что-то нужно. А уж из Ставрополя в Новороссийск прикатить для нее плевое дело. Даже если предстоит встреча с чужим небритым мужиком, но почему-то ей необходимым.
Взгляд ее чудных глаз тем временем стал тверже, она внимательно изучала его, и Турецкий сильно сомневался, что в таком виде сможет произвести на даму благоприятное впечатление.
«Пьет, – констатировала Анна, – но не безнадежен. Как раз после бодуна. Надо его расшевелить, а то половину пропустит».
– Извините, ради бога, я не успел побриться, – на всякий случай стал оправдываться московский суперследователь. – Отпуск, знаете ли, расхолаживает. Хочется отмахнуться от некоторых опостылевших обязанностей.
– Пусть вас это не волнует, – прощебетала новая знакомая. – Когда я в отпуске, если не нужно выглядеть, тоже допускаю вольности – не пользуюсь косметикой. Иногда напиваюсь…
Турецкий ошарашенно взглянул на нее, но увидев в ее глазах веселые искорки, рассмеялся.
– Шутить изволите… – только и нашел что ответить.
Обменявшись такими интимными подробностями личной жизни, Турецкий почувствовал себя увереннее, да и дама тоже уже смотрела на него мягко и даже просительно.
– Так что вас привело в наши пенаты? – обвел широким жестом небольшой дворик Турецкий.
– Я бы хотела поговорить в доме, если это вас не затруднит, – довольно уверенно заявила гостья. – Поскольку разговор серьезный. Да и устала я с дороги…
Турецкий решил, что его это нисколько не затруднит. Наоборот, он сможет предложить утомленной путешественнице чай с пирожками, которые уже заметил на кухне у тетки. И когда успела испечь эта вечная труженица?
Пили горячий чай и с аппетитом ели вкусные пирожки в столовой. Такую гостью даже подумать было нельзя приглашать в кухню. Дама почти сразу приступила к рассказу.
– Я бывшая спортсменка, занималась профессионально пулевой стрельбой.
– О-о! – удивился Турецкий и с уважением посмотрел на собеседницу. Вот почему у нее такой легкий прищур и внимательный взгляд. То-то он чувствовал себя как под прицелом, когда она изучала его у калитки…
– Но это было давно. В другой жизни. Сейчас я вполне успешный предприниматель, скажем так.
– А на самом деле? – уточнил Турецкий.
– Если хотите, коммерсант, так будет точнее. Одним словом, у меня вполне успешный бизнес.
– Значит, вы бизнесвумен… – определил Турецкий, который во всем любил точность.
– Да… – улыбнулась своей замечательной улыбкой дама. – И у меня отличные перспективы. Поскольку в этом деле я приобрела достаточный опыт и репутация у меня безупречная… – Тут дама сделала небольшую паузу. – Имею в виду репутацию в бизнесе, мои коллеги прочат мне кресло руководителя корпорации. Но есть одна проблема…
Они уже допили чай и пересели на диван. Турецкий сел вполоборота, чтобы удобнее было смотреть на гостью.
– И какая же проблема? Думаю, она и привела вас ко мне?.. – предположил Турецкий и не ошибся.
– Проблема у меня возникла как раз в те времена, когда спорт был моей профессией. Видите ли, в свое время я добилась неплохих результатов. Говорят, даже отличных. Но как-то нескромно себя восхвалять.
– Но тем не менее знатоки, очевидно, правы…
– Да, я была чемпионкой страны, и даже многократной. Выступала на первенстве Европы, у меня целая коллекция призов. Но однажды произошла ужасная история. Это было десять лет назад. Я готовилась к международным соревнованиям и через месяц должна была лететь в Прагу. Но меня попросили поучаствовать в соревнованиях в Новороссийске. Я не стала отказываться, потому что собрались сильные соперники. Как всякий спортсмен, я человек азартный, люблю борьбу… Короче, нужно было стрелять по бегущей мишени. Я занимала крайнюю позицию. И моя пуля попала в человека из оцепления. Так мне потом сказал следователь, когда на меня завели дело, потому что этот несчастный умер прямо на стрельбище.
– Какое несчастье… – искренне посочувствовал женщине Турецкий и в мыслях пронеслось: интересно, какой ей дали срок? А срок точно дали. Иначе она не ворошила бы эту историю спустя десять лет.
– Это не просто несчастье, это трагедия, – поправила его Анна. – Потому что я в этого человека не могла попасть ни при каких обстоятельствах. Я опытный стрелок, чемпионка страны. Вы представляете себе, чтобы профи не просто не попал в мишень, а фактически стрелял в сторону?
– Трудно представить, – согласился Турецкий.
– Тем не менее моя вина была доказана и меня осудили по статье сто девятой пункт второй.
– Причинение смерти по неосторожности… – задумчиво откомментировал Турецкий.
– Именно так. Я получила срок – три года колонии общего режима. Представляете, что это было для меня?! – почти выкрикнула Анна.
– Это ужасно… А теперь расскажите, что было на самом деле. Ведь, как я понимаю, в смерти этого человека нет вашей вины?
– Ну естественно! Все мои пули попали в мишень. Я это знаю достоверно. Проверяли сразу. По числу выстрелов. Пули собрали и увезли на экспертизу. Когда именно была произведена экспертиза, я не знаю. Меня задержали прямо на стрельбище и заключили под стражу, решили применить такую меру пресечения. Как будто я особо опасный преступник… Завели уголовное дело. Хочу сразу заметить, что следователь – пренеприятнейший человек. Не потому, что в основном благодаря его стараниям я попала на скамью подсудимых, а из-за его профессиональных качеств. Понимаете, у меня сразу сложилось такое впечатление, что меня избрали козлом отпущения. То есть этот следователь Грабовенко не рассматривал никаких иных версий, только единственную – человек погиб по моей вине. И вот эксперт устанавливает: пуля, извлеченная из тела погибшего, идентична моему оружию! И это при том, что все пули, извлеченные из мишени, по количеству совпали с моими выстрелами. Откуда это взялось? Даже если допустить, что я промахнулась, почему число пуль в мишени совпало с моими выстрелами?
– Ясно… – коротко сказал Турецкий.
– Вот видите, вам сразу ясно. И мне было ясно. Где-то произошла подстава, как сейчас говорят. Я бы не стала ворошить это дело. Срок отсидела. Правда, меня выпустили на полгода раньше. За хорошее поведение. И я решила просто вычеркнуть эти годы из своей жизни. Очень трудно было прийти к такому решению. Не представляете, что я пережила в колонии…
– Представляю. По роду своей деятельности прекрасно представляю, каково находиться в колонии, тем более человеку невиновному.
– Александр Борисович, вы, наверное, уже догадались, почему я здесь.
– Догадываюсь. Кстати, как вы узнали, что я в Новороссийске?
– Слухом земля полнится. Хотя я после отбывания срока в Новороссийск уже не вернулась и живу в Ставрополе, всякие примечательные события из жизни этого города до меня доходят. Есть свои люди… А впервые я услышала о вас не поверите где!
– Где же?
– В колонии. И знаете – вам дали очень лестную характеристику. Что вы человек справедливый. Что отличный следователь. В колонии много чего полезного можно услышать. А ваша фамилия запоминающаяся… Тогда я еще взяла ее на заметку. Но когда вышла на свободу и решила вычеркнуть те годы, забыть о них, чтобы возможно было жить дальше… Короче, мне это удалось. И я подумала: что толку искать правду, если я все равно уже заплатила сполна. Моя карьера спортсмена, естественно, прекратилась. Начала жить заново, с чистого листа. И знаете, у меня все получалось. Но об этом потом, если вас заинтересует. Теперь вернемся к тому, как я узнала, что вы здесь. Моя разведка, – она слегка усмехнулась, – донесла, что именно вы успешно расследовали дело об аварии на электростанции в Новороссийске. Более того, сумели доказать причастность и вину известного олигарха из Москвы в этом деле и отдать его под суд. Согласитесь, это не часто случается. Люди такого пошиба редко получают заслуженное.
– Ну, спасибо, – шутливо поклонился ей Турецкий. – Дифирамбов в свой адрес я наслушался от вас на несколько лет вперед. Но теперь хочу услышать конкретное предложение…или просьбу, как вам угодно. Почему вдруг возникла необходимость во мне сейчас, когда у вас, как вы сказали, все получается? Вы ничего больше не натворили? Что заставило вас приехать из Ставрополя?
Анна вздохнула, откинулась на спинку дивана и спросила:
– Курить здесь можно? Или лучше выйти на улицу? В колонии привыкла курить, никак не отвыкну. Одна радость: могу себе позволить хорошие сигареты.
– Лучше на воздухе. А то я здесь не хозяин, – извинился Турецкий.
– Я знаю. Тогда я выйду во дворик…
Анна легко встала, и Турецкий залюбовался ее фигурой. Высокая, стройная, с длинными сильными ногами, даже сейчас в ней угадывалась спортсменка. Сколько ей лет? Наверное, тридцать пять или тридцать семь. Интересно, делает ли она что-то для того, чтобы сохранить свою фигуру или это у нее уже навсегда, еще с юности?
В другой раз Турецкий тоже закурил бы за компанию, но сейчас не хотелось. Пока Анна стояла во дворе, нужно было переварить полученную информацию. И сделать предварительные выводы.
С первых минут разговора Турецкий понял, что неожиданная гостья его потенциальный клиент. Ну что ж, он не возражает. История Анны его заинтересовала. Есть с чем поработать и решить головоломку, которая изменила жизнь бывшей чемпионки страны. А если учесть, что Анна его заинтересовала не только как клиент, но и как яркая умная женщина, то и раздумывать нечего.
За окном мелькнула ее фигура, и Анна зашла в дом. До чего же хороша, опять залюбовался на нее Турецкий. Но тут же одернул себя. Дело прежде всего.
Анна села на диван, положила ногу на ногу и продолжила свой нелегкий рассказ.
– Я сейчас немного отвлекусь от главной темы. Просто хочется, чтобы вы поняли меня. Когда лучше понимаешь человека, легче делать выводы. Правильно я говорю?
– Вполне согласен с вами.
– Я уже сказала, что сейчас вполне довольна своей жизнью. Когда я попала на зону, первое время была в полном отчаянии. Мало того что пострадала ни за что, поняла, что к спорту возврата не будет. А чем я могла еще заниматься? Я хорошо умела только стрелять. Не идти же в киллеры или снайперы к чеченцам… Когда взяла себя в руки и смогла просто думать, а не впадать в депрессию, решила, что нужно найти себе дело. Я по природе человек коммуникативный. Обычно легко находила общий язык с людьми. И хотя на зоне не каждый рад распахнуть перед тобой душу, кое с кем сблизилась. Была у нас там одна из «сиделиц», назовем ее Тоней. Сидела за убийство. Довольно замкнутая, осторожная, никому не доверяла. Но мы с ней как-то сошлись, хотя характеры у нас разные. Я ей однажды сказала, что, когда выйду, попытаюсь найти того, из-за кого я невинно пострадала, кто убил несчастного человека из оцепления. А она мне в ответ: «А тебе это надо? Раз ты за него сидишь, значит, его кто-то прикрывал. Не по зубам тебе это дело…» Ну и разоткровенничалась, что сидит за убийство подруги. Что в девяностые, когда страна начала разваливаться, люди разом обнищали, во всем тотальный дефицит испытывался, она повадилась в Польшу ездить. У нее там родственники жили. Первый раз приехала погостить. У них тогда в стране все в порядке было, не то что у нас. И родня ее шустрила по части торговли. В советские времена это называлось спекуляцией. Да у них полстраны за счет этой торговли жила. Рынки какие-то в темноте, почему-то именно ночью торговля активизировалась. Это уже позже они и днем работали, наши туда валом валили. Ну и родственники этой Тоне говорят: «Что ты сидишь в этой нищете? Мы тебе поможем на первых порах, а там сама раскрутишься. У вас ведь в городишке есть какой-то рынок? Тебе ребенка растить, сама еще молодая, неужели так и будешь мыкаться неизвестно сколько времени?» А Тоня эта была учительницей, в каком-то маленьком городишке, где все друг друга знают. Она этим родственникам: «Да мне неудобно, меня же все знают. Придут на рынок учителя или родители моих учеников, а я тряпьем торгую». А они ей и говорят: «А мы кто? Мы сами учителя. Но что делать, если платят хреново. Выживать-то нужно». Дали ей баул с барахлом и отправили домой заниматься коммерцией. Вот она с понедельника по пятницу в школе детишек учит, а по субботам и воскресеньям торгует на рынке. Народ немного поудивлялся, но особо не возникал. Понимали, что жрать нужно и ей, и ее ребенку, и мужу, который летчиком у нее был, вот только зарплату им не выдавали месяцами. Приобщила она подругу к торговле. Кстати, первый баул довольно быстро распродали и она опять махнула к родственникам. Долг они не требовали, говорят: «Раскручивайся, потом отдашь». Следующую партию взяла, опять успешно расторговала. Подруга с ней за компанию рядом стоит, помогает. На этот раз, правда, директор школы их обеих вызвал, стыдить начал. Дескать, вы что, дорогие, обалдели? Вы честь учителя роняете. А они ему: «Мы не воруем, мы работаем. А если государство не в состоянии платить вовремя и на эти подачки не прожить, загибаться не хотим». Ну он и плюнул на моральную сторону их приработка. Тоже человек, его семья на этом рынке одевалась. В магазинах пусто, а то что есть – никаких денег не хватит купить. Так что процесс у нее, как говорится, пошел. Торгует на рынке в своем городке, где рядом с вещевыми прилавками мясом, овощами и колбасой приезжие белорусы торгуют. В Польшу ездит, присматривается, что другие берут, советуется с родными. Долг отдала, видит – нормальные деньги пошли. Год на рынке поработала, решила – хватит. Так никакого здоровья не напасешься. И в дождь стой, и в мороз, то насморк, то горло болит, то лицо обморозила, то руки-ноги не чувствует, потом дома первым делом чуть ли не в кипяток в ванну ложится. Чтобы отогреться. Говорит – никогда так не мерзла. Холод насквозь пронизывал, до самого сердца… Договорилась с местными властями и арендовала небольшой клочок земли рядом с рынком. Довольно быстро построила магазинчик. Подруга Оля все с ней, помогает, та ей зарплату неплохую платит. А у подруги муж безработный. Вот эта Тоня и предлагает: «Давай, Оля, ты на выездную торговлю, неликвиды впаривать, а твой муж пусть у меня в магазине стоит за прилавком. А я ездить буду в Польшу, а когда дома – буду его подменять». Сама работает и два рабочих места создала. Всем хорошо, все при деле. Но угораздило Тоню закрутить роман с мужем этой Оли. Сначала от обиды на собственного мужа. Тот в постоянной депрессии из-за того, что дела в авиации хреновые. Вылетов мало, керосин экономят, платят редко, а он привык быть не только кормильцем, но и героем. Так что он в основном в тоске пребывал, не до жены ему было. А тут рядом молодой здоровый парень, бывший моряк, который тоже оказался не у дел, потому что его корабль списали и его заодно. Но, в отличие от ее мужа, чужой был очень прыткий. И в магазине успевал работать, и в подсобке не ленился, ей и себе на радость. В обеденный перерыв они и пообедать успевали, и любовью заняться. Правда, немного мучила Тоню совесть, подруга все-таки. Но она думала, раз этого неуемного хватает на нее, то и на собственную жену тоже. Главное, чтобы никто не оставался в накладе. Но подруга что-то грустить начала, а потом и говорит своей Тоне: «Мне кажется, у Сережки кто-то есть. Не спит со мной». Тоня на следующий день Сережку отчитала, а он ей и выдал: «Я же тебя, Тоня люблю!» Вот те на! Но вся беда в том, что Тоня и сама влюбилась в Сережку. И ситуация эта стала ее тяготить. А тут беда приключилась – начали на нее бандиты наезжать. Рэкетиры. Первые-то рэкетиры очень лютые были. Им деньги вынь да положь. Не дашь вовремя, в два счета пристрелят. Загнули какую-то несусветную сумму, а Тоне отдавать обидно. Деньги-то были, но она как раз собиралась за новым товаром. Говорит: привезу товар, подождите. А они ей: или деньги, или твой магазин спалим. Она на ночь мужа отправила караулить магазин, а его и убили. Поняла Тоня, что с бандитами шутки плохи, да поздно было. Она с перепугу магазин закрыла и в Польшу махнула за товаром. Думает, несколько дней подождут, они уже свое получили, силу свою показали. Приехала – магазин на месте, все в порядке. Звонит Сережке, чтобы выходил на работу. Пришел. В обеденный перерыв они, как всегда, вместе пообедали и уединились. Кто-то рвался в магазин, но дело было днем, и оба решили, что бандиты среди бела дня не рискнут выяснять отношения, а покупатели подождут. После обеда что-то нехорошо стало Тоне, пошла она домой. И встречается ей по дороге подруга Оля – бледная какая-то, не в себе. Просит зайти к ней. Тоня отнекивалась, голова, дескать, разболелась, ей бы прилечь, а та тянет ее – давай зайдем. Зашли. И подруга перед ней выкладывает стопочку писем. Говорит: «Это тебе». Тоня взяла машинально, читает. Обалдела даже. Этот дурачок Сережка оказывается ей письма писал, в любви признавался, да не решался отдать. Дома собирал в аккуратную стопочку. И жена их нашла. И как раз сегодня пришла в магазин объясниться, а они заперлись. Она видела через витрину, как они в подсобку зашли, дверь закрыли и торчали там минут двадцать. Разрыдалась эта Оля, стыдить начала Тоню, лучшую свою подругу, всякими словами обзывать.
Рассказывает мне эту драматическую историю Тоня, а я думаю: «Боже мой, как все это банально! Измена мужа, романтические письма, разоблачение любовников… Об этом столько писали в книгах, снимали фильмы… Ничего нового не происходит в мире. И все равно для каждого это трагедия, потому что касается именно его». И тут Тоня выдает: «И поверь, мне совсем не было стыдно, но такой гнев меня охватил, такая ярость, никогда за собой такого не замечала. Прямо ненависть. Думаю: ах ты, гадина! Я тебе работу дала, твоего мужа устроила, живете теперь как люди. А я своего Димку потеряла, лежит в сырой земле – молодой, не болел никогда, сколько в небе летал – и ничего. Я рискую постоянно, бандиты на хвосте сидят, ребенка пришлось к матери отправить в другой город. И смеешь еще закатывать мне истерики, проституткой обзывать. Из-за такой малости – мужиком не хочешь поделиться! И тут мне на глаза попался кухонный нож. Не знаю, что со мной произошло в этот момент. Схватила я этот нож и ей в шею. В артерию попала. Она сразу и упала. Умерла. А я стала такой спокойной, сама себе удивилась. Вытерла полотенцем ручку ножа, пооткрывала их шкафы, что-то повыбрасывала на пол, чтобы подумали, что их ограбили, дверь прикрыла и ушла домой. Сергей ведь знал, что у меня голова болела, так что для него я дома была. И знакомые нас не видели, мы у самого ее дома встретились. Только меня в тот же день взяли. Нас все-таки соседка увидела из окна, когда я с Олей в подъезд заходила. И видела, как я выходила. И на двери их квартиры я отпечатки своих пальчиков оставила. Не предусмотрела всего, опыта у меня нет…»
Турецкий терпеливо и молча слушал свою собеседницу. К чему она вела этот рассказ о незнакомой ему Тоне?
– Вы, наверное, думаете, Александр Борисович, почему я вам рассказала эту историю? Не знаю. Наверное, потому, что это было одно их моих потрясений в зоне. Как-то трудно смириться, что человек вот так, запросто, в состоянии гнева, может убить лучшую подругу. Я тогда поняла, что человеческая жизнь ничего не стоит. Что ее может отнять любой, кому это взбредет в голову. В состоянии гнева, из зависти, из мести. Или просто потому, что кто-то кому-то мешает. Вот и я попала в зону, потому что нашелся кто-то и прикрыл истинного убийцу, мною прикрыл. Это так страшно! И я сидела с этими женщинами, хотя никого не убивала… И думала: а ведь, наверное, кому-то нужно было, чтобы я вместо него понесла наказание. Только не могла понять, почему именно я? Разве у меня были враги? Разве меня кто-то ненавидел? Завидовали – да. Но ведь не настолько, чтобы пришить мне убийство и в тюрьму засадить?..
Да, я вам уже говорила, что в тюрьме у меня было время подумать, чем буду заниматься, когда выйду на волю. Разговоры с Тоней в некоторой степени пошли мне на пользу. Она ведь тоже думала о том, чем будет заниматься, когда отсидит свой срок. Потому что ее магазин бандиты сожгли, когда она еще была под следствием. Так вот, она говорила, что вернется к своей торговле. Но теперь будет торговать продуктами. Потому что ситуация в стране меняется постоянно, конкуренция растет, и торговля барахлом вскоре не будет приносить такой прибыли, как прежде. А продукты нужны всегда. Мне это засело в голову и, когда я освободилась, решила себя попробовать в торговле. Я активная, напористая, голова у меня варит хорошо, почему бы и не попробовать? Начинала как все – с работы у хозяина. Потом удалось занять некоторую сумму, чтобы открыть свое дело. Небольшой магазинчик-пекарню, где, кроме меня, работали две женщины. У нас был всегда свежий горячий хлеб, и народ повалил к нам валом. Потому что в магазинах почему-то всегда продавали вчерашний. Такое впечатление, что и завозили уже вчерашний. Вскоре пришлось нанимать еще пекаря, потом расширять площадь. В общем, первый свой капитал я заработала на хлебе насущном. Но я человек неуемный и, когда руководила уже сетью таких магазинов-пекарен, решила продать свой бизнес и заняться торговлей по-крупному. Чтобы начать новое дело, нужны большие деньги. Пришлось кредит взять. Задумала я открыть магазин европейской одежды. Одной, без партнеров, конечно, не осилить такое дело. Но у меня уже связи к тому времени в торговой сфере наладились, знала, кому можно доверять. Чтобы не просто партнеры со своим капиталом присоединились, а чтобы единомышленниками были. Но организовывала все я. К тому времени страна наша из разрухи начала понемногу выходить, многие люди научились деньги зарабатывать, на таких клиентов мы и рассчитывали. Кстати, консультировалась с экономистами, психологами. Интересные вещи узнала.
Анна рассмеялась.
– Вы знаете, что есть довольно много людей-шопоголиков? Это те, которые испытывают настоящую страсть к покупкам. Кстати, американские нейробиологи уверены, что во время рейдов по магазинам у таких шопоголиков в мозгу вырабатывается гормон радости.
– Серотонин, – закончил за нее Турецкий, вспомнив слова своей жены.
– Совершенно верно. То есть удовольствие от покупок происходит даже на химическом уровне. Так вот, в обычной жизни шопоголики испытывают острую нехватку серотонина, а во время своих рейдов по магазинам отрываются по полной программе. Радуются. Кстати, психологи считают, что это своеобразная болезнь, уговорами здесь не поможешь. Лечить нужно антидепрессантами.
Турецкий подумал, что вряд ли страстные любители покупок согласятся на лечение взамен такому удовольствию – пошляться по магазинам и вернуться домой с ворохом покупок. Вспомнил Ирину, какая она возвращается из магазина возбужденная и тут же кидается демонстрировать приобретенные кофточки или новые брючки. Глаза горят, на щеках румянец, просто красавица. И взамен этого посоветовать ей принимать антидепрессанты? Да она его на клочки разорвет за такое предложение. Нет уж, пускай тратится в свое удовольствие. Конечно, в разумных пределах… Тем более что не такая уж она транжира.
– Общение с психологом мне на многое открыло глаза, о чем я прежде не задумывалась. Так что когда с такими шопоголиками сталкивалась – у нас же постоянные покупатели появились, – думала: все про тебя знаю! Не хватало тебе в детстве родительского тепла и ласки! И вот теперь выросла, пришла к нам за вниманием в магазин, подарками себя побаловать.
Мы продавцов нанимали не просто так, они у нас все психологическое тестирование прошли. Чтобы подход знали к покупателю, не навязывались, но и советы вовремя давали. Покупатели такие бывают с заниженной самооценкой, общение с продавцами дает им чувство собственной значимости.
– А вы не хотите написать диссертацию на тему: «Шопоголизм и причины его возникновения»? По-моему, круто бы получилось, – посоветовал Турецкий, поражаясь энтузиазму Анны.
– Да что вы, – махнула она рукой. – Об этом уже писали. На самом деле, меня эта проблема интересует только в одном ракурсе – побольше бы нам таких покупателей. Потому что приходится постоянно менять товар, завозить модные новинки, они же ненасытные!
– Почему-то я думаю, их все-таки не так много… – усомнился Турецкий.
– Простите, – вдруг опомнилась Анна. – Я села на своего любимого конька. Это уже профессиональное. Мужчине, даже следователю, эта тема, конечно, неинтересна.
– Да нет, что вы… – вежливо возразил Турецкий. – Зато я теперь понял, кто такие шопоголики. А то лично у меня таких знакомых нет. Жена не в счет. Слава богу, у нее нет таких средств, чтобы все спускать на покупки. И прошлое у нее было счастливое – купалась в любви и ласке. И, к счастью, самооценка у нее довольно высокая. Очень она у меня самостоятельная и решительная. Одним махом все проблемы решает.
– Это замечательно. Рада за вашу семью, – искренне заулыбалась Анна. – А теперь о главном. Я тут, видимо, переусердствовала со своей лекцией. Просто торговля – это мое дело, которое я делаю с увлечением. И мне хотелось, чтобы вы поняли, насколько для меня важно заниматься любимым делом. Но теперь главное.
Дела наши пошли в гору, бизнес крепко стоит на ногах, у нас сеть магазинов, которые мы объединяем в корпорацию. И, естественно, поскольку я стояла у истоков нашего дела и вложила в него все силы и большую часть капитала, мне прочат кресло руководителя. Я и не сомневалась, что коллеги выдвинут меня. Но тут всплыл слух о том, что я в свое время совершила убийство. Ума не приложу, кто узнал и как это раскрылось. Я ведь специально и в другой город уехала, чтобы ничто не напоминало о моем прошлом. Но кто-то очень старается, выпустил из лампы этого злого джинна – версию убийства и факт моей судимости. В общем, все это такая мерзость! Ведь понятно, что меня хотят опорочить, перекрыть дыхание. Я пытаюсь понять, кому это нужно. Из коллег никто о моем прошлом ничего не знал. Претендентка на руководство я одна, просто никто не сделал так много для общего дела, как я. И коллеги мои – люди не случайные, проверенные. Никто из близкого окружения не мог меня так подло предать.
– Я бы не стал зарекаться. Даже в семьях родные люди предают друг друга. Кстати, и насчет того, что вы единственная претендентка, – это ваше мнение. Кто-то может считать иначе. Не всегда руководителями становятся те, кто больше всего заслужил это.
– Я согласна с вами. Но своих людей я знаю. Поверьте моему чутью. Я столько успела пережить, что мой жизненный опыт чего-то стоит. Я оставила то страшное убийство в своей прошлой жизни. Забыла о нем. Поверьте, я не вспоминала об этом годами. И тут мне напоминают самым подлым образом. Но я же не убивала того человека! Александр Борисович, я думала, мне никогда больше не придется возвращаться к тем событиям. И раз меня вынуждают, я хочу обелить свое имя. Хочу доказать правду. Я хочу бороться за свое честное имя и за ценой не постою. В общем прошу вас взяться за это дело, найти того, кто убил на тех злосчастных соревнованиях невинного человека. Я уверена, вы сможете. Вы возьметесь за это? Повторяю, обещаю любые деньги.
Предложение озвучено, и Турецкий ненадолго задумался. В конце концов, он сейчас свободный человек, и дело предстояло хоть и запутанное, но интересное. Спустя столько лет попытаться найти убийцу – это хороший шанс доказать свой профессионализм. Да и Анна ему понравилась. Почему бы не помочь хорошему человеку? К тому же он получит за свой труд деньги, что тоже является большим плюсом в нынешней жизни.
– Я возьмусь за ваше дело, – наконец произнес он. – Но мне нужно задать вам немало вопросов, чтобы прояснить ситуацию того времени.
– Я отвечу на все ваши вопросы, – обрадовалась Анна. – Потому что несправедливо – понести наказание за чужое преступление да к тому же расплачиваться потом за него всю жизнь.
– Тогда приступаем сейчас же. Скажите мне, пожалуйста, кто был вашим тренером? Жив ли он? Где живет сейчас? Что вы о нем знаете? Нарисуйте мне схему – кто где стоял, когда вы стреляли по мишени? Напишите имена всех, кто присутствовал. Обязательно тех, кто стоял рядом. Сколько метров было до оцепления? Сколько метров до мишени?
У Анны загорелись глаза. Она даже не ожидала такой прыти от следователя, и по его вопросам поняла, что на него можно рассчитывать.
Турецкий расстелил на столе разворот из школьной тетради и вручил ручку Анне.
– Рисуйте, надписывайте. Потом приступим к характеристике всех известных вам людей из присутствовавших на соревновании, которые находились рядом с вами.