Группа поддержки последней девушки IV: Возвращение последних девушек
Бзззззз – звучит механизм, открывающий задвижку на моей входной двери. Я принимаю позу стрелка, которую практикую каждый вечер, ту позу, которая означает, что все пошло не так, если уж я стою в ней в собственной квартире. Я целюсь много выше головы Джулии, точно в то место, где, как мне кажется, должен находиться центр туловища Призрака, а мои руки дрожат, запястья ослабели, пальцы онемели. Я не знаю, во что упирается мой указательный палец – то ли в спусковой крючок, то ли в предохранительную скобу, но я слишком испугана и не могу отвести глаз от двери, чтобы проверить. Клетка станет моей зоной поражения. Мне теперь не до страховки сзади. Я не могу думать о том, что случится с пулями, которые пробьют стены квартиры и вылетят в коридор.
Я в замешательстве.
Я не способна выполнять такие сверхзадачи. Моя реакция чрезмерна. Я совершила ошибку. Прежде я ни разу в жизни не направляла пистолет на человека. Я не занимаюсь такими делами, в городе не занимаюсь, в своем доме не занимаюсь, но я слишком испугана и не могу опустить свои затекшие руки, а потому стою, как идиотка, с пистолетом в руках, словно считаю себя этакой крутой сукой, а мой мир вовсе не распадается на части.
Подножка кресла-каталки распахивает дверь, и Джулия въезжает в клетку, мои мышцы при этом непроизвольно микроскопически сжимаются, но я не стреляю. Мне нужно сделать несколько глубоких вдохов, иначе я вырублюсь. Сетка для меня слишком мелкая, и я не вижу лица Джулии, но я точно знаю, что она чувствует. Я сама чувствовала то же самое прежде. Пока вы не испытаете то, через что прошли мы, вы и представить себе не сможете, насколько может быть испуганным человек.
У меня в ушах стоит пронзительный звон. Прямо перед собой я вижу клетку, а все остальное вокруг словно затянуто серым туманом.
«Я тебя защищу, – мысленно успокаиваю я Файна. – Дальше клетки он не пройдет».
Не знаю, с кем я говорю – с Файном или с самой собой.
Следом за Джулией входит Призрак. Я не думаю, что нажму на спусковой крючок, и тут я получаю ответ на мой вопрос: мой палец снаружи, прижат к предохранительной скобе. Мой мокрый от пота палец соскальзывает со скобы, хватка моей холодной как лед руки ослабевает, я в прострации. Я быстро опускаюсь на корточки, ловлю мой скользкий пистолет кончиками пальцев за миг до того, как он упал бы на пол, и даже не утруждаю себя тем, чтобы подняться или ухватить пистолет покрепче; мой палец нащупывает спусковой крючок.
– Линнетт! Линнетт! – кричит Джулия.
«Я спасу нас, Файн».
Призрак срывает с себя маску, это довольно странное поведение, но я не остановлюсь, пока не почувствую себя в безопасности.
– Линнетт! Остановись! – кричит Джулия.
Я нажимаю спусковой крючок.
Звук выстрела ударяет в мои барабанные перепонки. Комната наполняется дымом. Мое запястье откидывается назад, и я получаю удар в лицо, чувствую вкус металла на своих зубах. Вдруг я понимаю, что сижу на полу.
– Я обоссался, – доносится до меня приглушенный мужской голос. – Обоссался.
– Линнетт! Это Расс. Это Рассел Торн!
Я поднимаюсь на ноги, пистолет у меня в левой руке. Я перебрасываю его в правую.
– Линнетт! – снова кричит Джулия. – Господи Иисусе. Не стреляй. Не стреляй. Какое у тебя кодовое слово? Господи Иисусе.
Я снова поднимаю пистолет. Призрак запутался в своем черном балахоне, пытается открыть дверь в коридор, но его защемило между дверью и креслом Джулии.
– Помоги мне! – кричит он. – Помогимнепомогимнепомогимне!
Я навожу пистолет в самый центр его туловища.
– Линнетт! – кричит Джулия. – Это Рассел Торн. Он интервьюировал тебя.
Я знаю это имя.
– Рассел Торн, – повторяю я, но думаю в основном о том, что остановило мою пулю. Почему Призрак все еще жив? Почему Призрак – Рассел Торн?
Я еще раз нажимаю на спусковой крючок.
Клетка сотрясается, но на сей раз я остаюсь на ногах. На сей раз у меня одно только ощущение перелома запястья.
– Перестаньте стрелять в нас! – кричит Рассел Торн.
Маску он снял, и я вижу рыжую бороду, он перебирается через Джулию, сидящую в кресле-каталке, и внутри клетки переплетение мельтешащих рук и ног.
– Это была не моя идея! – кричит Джулия. – Но ты не открывала мне дверь.
Я очень, очень устала. Язык у меня не двигается. Веки словно свинцовые. В комнате висит дымок от выстрелов, он жжет глаза, вызывает сонливость.
– Я открыла твой конверт, – говорит Джулия. – Потому что нам надо поговорить.
Я столько времени тихо прожила в этой квартире, а теперь два раза стреляла из пистолета, через пять минут здесь будет полиция, и в следующие полчаса в эту квартиру войдет больше людей, чем входило за все шестнадцать лет.
Лицо у меня немеет. Я набираю кодовое слово на клавиатуре, и замок открывается. Джулия вкатывается в комнату.
– Дай Рассу полотенце, – говорит она дрожащим голосом. – Не могу поверить, что ты стреляла в меня. Матерь божья, у меня сердечный приступ.
– Этого здесь не будет, – говорю я, показывая на маску и балахон Призрака.
Пистолет все еще у меня в руке, и Рассел бросает балахон, словно тот загорелся.
– В коридор, – говорю я ему.
Он чуть не падает, вышвыривая свою одежку в коридор, а потом захлопывает дверь. Файну это не нравится. Он предпочитает, чтобы мы были вдвоем. Он не хочет, чтобы здесь были посторонние люди.
– Слишком поздно, – говорю я ему.
– Что? – спрашивает Джулия. Одна ее рука прижата к груди.
Рассел смотрит на меня словно на сумасшедшую. Он измеряет расстояние до двери. Я подхожу к двери клетки, захлопываю ее, защелки становятся на свои места. Рассел подпрыгивает. Когда я отворачиваюсь от клетки, он уже сидит на моем стуле.
– Пересядьте на беговую дорожку, – говорю я. – У вас брюки мокрые.
Лицо его краснеет под бородой, но он делает что сказано. Он хочет за один раз оглядеть все, и его липкие глаза ползут по моим стенам, моему компьютеру, моим экранам, делают в голове заметки на память, составляют предложения обо мне («Спартанская квартира на одну спальню со стенами, выкрашенными промышленной желтой краской»), записывают суждения обо мне («Занавески плотно задернуты, словно она боится солнечного света не меньше, чем того человека, который покушался на нее тысячу лет назад…»), приходят к банальному заключению («Женщина в собственной квартире – как в волчьей яме, она отбывает срок точно так же, как человек, который…»).
Он делает вид, будто мы не разговаривали неделю назад.
Я разглядываю мою клетку. Вижу две рваные вмятины. Человек, который строил эту клетку, заверил меня, что пуля калибра 38 без проблем пробьет сетку, но он либо лгал, либо был глуп. Сколько других планов я строила, основываясь на ложной информации?
– Ух ты, – говорит Джулия, прикладывая усилия, чтобы ее голос звучал храбро. Она ощупывает вмятины дрожащим пальцем. – Ты и в самом деле в нас стреляла.
– Пули должны были пробить сетку, – говорю я.
– А вот я очень даже рад, что они не пробили, – говорит Рассел с пола, где он сидит на тренажере.
– Ты не должна была вскрывать мой конверт, пока я не пропущу проверку, – говорю я Джулии.
– Дело срочное, – говорит она.
– Это нарушение, – говорю я. – Это непростительное нарушение.
– Кто-то в группе пишет книгу, – говорит Джулия. – Племянник мистера Волкера знал об этом.
Меня вдруг начинает колотить.
– Ты почему сюда пришла? – бормочу я.
Кто-то начинает колотить мне в дверь.
– Пошли вон! – кричу я.
– Я вызываю полицию, – откликается женский голос.
Я смотрю на экран, куда ведет передачу камера. Это актриса – у нее квартира в этом же коридоре, на ней тренировочные штаны и незашнурованные кроссовки.
– Мы репетируем сцену! – кричу я ей.
Мы все видим на экране, что она удаляется по коридору и исчезает в своей квартире.
– Зачем ты приехала? – снова спрашиваю я.
– Затем, что я знаю: это Хизер, – говорит Джулия. – Мне нужно, чтобы ты помогла мне найти ее.
Рассел смотрит на меня с пола, самоуверенность возвращается к нему. Джулии нужны ответы. Человек, который убил Адриенн, знает, что кто-то из группы пишет книгу. Джулия думает, что книгу пишет Хизер?
– Мне нужна минута, – говорю я. – Мне нужно, чтобы вы оба помолчали с минуту.
Убийцей Джулии был Призрак. Облаченный в черный балахон и хеллоуиновскую маску, к тому же он оказался ее бойфрендом, фанатом ужасов, который хотел превратить ее в свою собственную последнюю девушку в их последний год учебы в школе. Он поделился собственным облачением призрака со своим лучшим другом, и они вдвоем прокладывали себе дорогу в жизнь через труп одноклассницы-выпускницы. Для них все эти мертвые девушки были одной большой меташуткой.
Они были умными парнями с хорошими отметками по оценочному тесту, достаточными для приема в колледж, парнями, которые ни к чему не относились всерьез, потому что считали себя умнее всех других. Но одно они не додумали: если Джулия станет их последней девушкой, то ей придется убить их. Как выяснилось, у Джулии с этим не возникло никаких проблем. Она сказала, что больше всего хлопот ей доставили их язвительные замечания. Сколько она в него стреляла, столько он отпускал дурацких шуток.
К девяностым годам Америка потеряла интерес к последним девушкам, но, когда Джулия поступила в колледж, случился ее сиквел, и Америка вдруг насторожилась. Мы называем это сиквелом, потому что они почти всегда возвращаются. Один из ее одноклассников возжелал собственных пятнадцати минут славы и сам надел маскарадный костюм Призрака. Он убил пятерых человек, его арестовали, приговорили к высшей мере наказания, но потом заменили на пожизненное, а Джулия стала звездой судебного процесса. Все любят вернувшуюся королеву.
А второго Призрака она остановила, вытолкнув его из окна, чтобы спасти жизнь соседки по комнате. Вместе с ним вывалилась и она и в результате получила надлом позвонка L1[12]. С того дня она может передвигаться только в кресле-каталке, поскольку верхние части ног у нее обездвижены. Ее инвалидность не вошла в сценарии фильмов, поскольку для исполнения ее роли пригласили физически крепкую балерину с невинными глазками. Так что, как выяснилось, спину она сломала даром. Ее соседка по комнате умерла по пути в больницу. Такова жизнь – непременно пинает тебя, когда ты и без того уже лежишь.
Психотерапевт Джулии получил повышение до мужа и убедил ее поучаствовать в ток-шоу. Я знаю, что это такое. Ты не хочешь, чтобы кто-то сердился на тебя, в особенности если этот кто-то – мужчина, и ты соглашаешься на то, что тебе не нравится, потому что нет дорожной карты для того места, где ты находишься, ничто не ведет тебя, кроме неонового знака в твоей голове, кричащего: «Не серди мужчину».
Ток-шоу не брали в расчет, насколько зла была Джулия. Она говорит, что даже сама этого не понимала. В первый раз она появилась на экране вместе с Салли Джесси Рафаэль[13]. Салли назвала ее вдохновением. Джулия, глядя ей прямо в глаза, сказала: «Так почему же вы не вдохновляетесь на то, чтобы соорудить хоть какой-нибудь сраный пандус для кресел-каталок?» Продюсер следующей передачи позвонил посреди этого шоу и оставил в голосовой почте сообщение, гласившее, что им очень жаль, но ее не смогут принять в следующей передаче Эда Бегли-младшего с его биодизельным автомобилем[14]. Впрочем, ее больше не приглашали ни на одну другую передачу Эда.
Именно Адриенн привела Джулию в группу. Мы почти отказались ее принять, потому что она не умела ничего, кроме как устраивать скандалы. Джулия даже с Хизер умудрилась поцапаться, а любой человек, знакомый с Хизер хотя бы десять минут, знал, что цапаться с ней – занятие совершенно бесполезное. Потом, после сессии, во время которой Джулия пятнадцать минут читала Мэрилин лекцию об американском империализме, Адриенн пригласила ее в лагерь «Красное озеро» на уикенд. Джулия провела там целую неделю. Она не рассказывала о том, что там происходило, но что бы оно ни было, плоды оно принесло. Вернувшись, она погрузилась в чтение и получила параюридический статус, получила степень в области спортивной медицины, посещала курсы самообороны, научилась стрелять из своего кресла. Джулия начала замыкаться в себе, насколько она могла замкнуться в себе.
Еще она поняла, что ее бывший психотерапевт, а ныне муж, незаконно завладел всеми ее деньгами. Развод позволил ей избежать худшего сценария, но ей понадобилось какое-то время, чтобы заново собрать осколки своей жизни. Раз в год Рей Карлтон, второй Призрак, подает иск, и раз в год судья отклоняет его. Джулия ведет параюридическую работу по своему делу. Офис прокурора рад заполучить бесплатную помощь, и это дает Джулии чувство удовлетворения.
– Ты поставила под угрозу мою жизнь, – говорю я ей.
– Это пластмассовый нож, – говорит Рассел.
– Не в этом дело.
– У нас проблемы покруче твоей паранойи, – говорит Джулия.
– Ты поставила под угрозу мою безопасность, – повторяю я.
– Дамы, – говорит Рассел, – прежде чем между вами начнется свара, может быть, мы попробуем провести более предметную дискуссию.
Его непримиримой позиции противоречат его плаксивый голос и мокрые брюки в паху.
– Откуда ты знаешь, что кто-то пишет книгу? – спрашиваю я Джулию.
– Я ей сказал, – ответил Рассел.
Мне не подыскать нужных слов. Какой бы сценарий мне ни предлагали, Рассел просто уводил его в непонятном мне направлении. Моя тревожная сумка висит на крюке у клетки, я могу схватить ее и исчезнуть в считаные секунды.
– Кристофер Волкер, – говорит Джулия. – Ты видела новости? Ты знаешь, что он сделал с Адриенн?
Я не доверяю собственному голосу, а потому только киваю.
– Эта Стефани Фьюгейт, выжившая во вчерашней бойне в лагере «Красное озеро», – говорит Джулия. – Она сказала полиции, что Кристоф был настоящим треплом. Все время, что он ходил за ней, он рта не закрывал – болтал, что женщины, мол, и то, и это, про матерей-одиночек нес пургу, про гомосексуальную повестку дня, про свидетельство о рождении Обамы, про лагеря смерти Федерального агентства по управлению в чрезвычайных ситуациях. Она запомнила его слова о том, что он говорил с кем-то из нашей группы. Якобы этот человек из группы пишет книгу и спрашивал у него о подробностях его судебных разбирательств с Адриенн.
– Так что, дамы, – говорит Рассел, – у вас кто-то сливает информацию. И этот лунатик узнал, кто занимается таким делом.
– Это Хизер, – говорит Джулия.
Джулия не пользуется теми словами, которые в ходу у большинства людей – типа «я думаю» или «по моему мнению». Она просто выдает свое мнение за факт.
– Хизер не стала бы делать это, – говорю я.
– Она не испытывает к группе той преданности, какую испытываем все мы, – говорит Джулия. – Она и раньше пыталась написать книгу, так что нам известно: сама эта идея близка ей, а еще ей всегда нужны деньги.
– Это не может быть Хизер, – говорю я.
– Это, безусловно, Хизер, – говорит Джулия. – Я попыталась заехать к ней – ее дом на полпути сюда, но она так и не вернулась из группы. Вероятно, она узнала про Волкера и дала деру, она знала, что получит от нас выволочку.
– Но ты и меня считаешь сумасшедшей, – говорю я.
– Что? – переспрашивает Джулия.
– В группе. Ты сказала, что группа еще держится из-за меня, а не из-за Хизер. Что я сумасшедшая. Ты это так раздула.
– Понимаешь… – Джулия оглядывает мою квартиру. – Все это не слишком похоже на продукт здорового ума.
– Не хочу показаться грубым, – говорит Рассел, – но я понятия не имел, что вы не в себе.
– Заткнись, – говорит ему Джулия. – Линнетт, извини, если я как-то задела твои чувства и нарушила твое доверие. Но сейчас Хизер пишет книгу, которая всех нас поставит под угрозу. Какая-либо книга о группе – это практически руководство к действию для любого психически неустойчивого фаната, а еще и призыв пальнуть по этой кастрирующей материнской фигуре, которая убила их свихнувшегося супербога.
– У Хизер нет терпения, чтобы написать такую книгу, – говорю я. – И она слишком эгоистичная, чтобы делиться деньгами и с каким-то литературным негром. Книга не имеет значения. Важнее вопрос: как Волкер узнал домашний адрес Адриенн?
– Он как липучка, – говорит Джулия. – Такие люди не отлипают. Ты не чувствуешь главного. Неужели мне и в самом деле нужно объяснять, что произойдет, если некое откровение, повествующее о группе поддержки последней девушки, выйдет из-под пера Хизер ДеЛюки?
Мы все немало времени были публичными персонами, но публика не знает о группе. Я думаю: наши монстры гниют в тюрьмах или сидят в камере смертников, а их фанаты остаются на свободе. Я думаю о прессе, у которой снова проснулся вкус к нашей крови теперь, когда одну из нас убили. Я думаю о том, что произойдет, если они узнают о наших ежемесячных встречах в подвале церкви в Бербанке.
– Я все еще не понимаю, почему здесь он? – говорю я, указывая подбородком на Рассела.
– Он позвонил мне узнать, что этот парень сказал про Волкера, – говорит Джулия. – А еще он спросил, не знаю ли я, где живешь ты. Я не знала, что он последует за мной сюда.
– Мне все же удалось добиться, чтобы вы открыли дверь, – хвастливо говорит Рассел, словно не обоссался прямо себе в штаны. – И это доказывает, что кое-какая изобретательность у меня есть. Вы еще узнаете, что сотрудничество со мной послужит вам только во благо.
– Он сообщил тебе, что сказал Волкер? – спрашиваю я. Это отвратительное ничтожество все эти годы было жужжащим комаром в наших ушах. Может быть, я все еще могу воспользоваться этим. – Откуда ты знаешь, что он тебе не лжет?
Рассел издает раздраженный вздох, наверное, жалеет, что мы – не мужчины, потому что тогда он мог бы общаться с нами как со взрослыми. Он подходит к окну, становится в театральной позе адвоката, обращающегося к присяжным, спиной к наглухо задернутой занавеске.
– Вы, дамы, всегда меня недооценивали, – говорит он. – Но я вам предлагаю проникнуться новым духом сотрудничества.
Он раздвигает мои занавески, смотрит на улицу. Я никогда не открываю занавески. С открытой занавеской я – мишень. На подоконнике слой пыли и дохлые пауки.
– Закройте их, – говорю я.
– Кто-то вызвал полицию, – говорит он, глядя на улицу. Он задергивает мои занавески. Поток света заставляет меня уйти глубже в комнату. – Этот квартал явно наводнен копами.
– В Калифорнии действует доктрина «мой дом – моя крепость», – говорю я. – Я имею все права стрелять из собственного оружия у себя дома.
С металлическим звуком бьется стекло, и уличный шум становится громче, когда что-то ударяет по противоположной стене. Возникает меловое облако рассыпавшейся в пыль штукатурки. По улице за окном прокатывается звук, похожий на удар грома.
трах-тарарах
И еще раз. Занавески в руке Рассела дергаются, и что-то откидывает Джулию к спинке кресла, ее голова, ударяясь об пол, производит такой же звук, как если бы упал пустой кокосовый орех. Через два отверстия в стекле в квартиру проникает свежий воздух. Я смотрю на осколок, который зависает на миг, а потом рассыпается и со звоном падает с подоконника. Потом взрывается все мое окно.
ба-бахба-бахба-бахба-бахба-бахба-бахба-бахбууух
Моя крепость превращается в тир. Свинцовые зубы рвут занавески в клочья, разбрасывают осколки по полу, превращают оштукатуренные стены в крошку. Белая пыль висит в воздухе, обволакивает мое горло. Снайпер. Я вижу светлое дуло на крыше дома по другую сторону улицы. Крыша выше моего окна. У них идеальные линии прицеливания. Снайпер мне никогда не приходил в голову. Я никогда не думала, что они попытаются убить меня с такого расстояния.
Звуки такие, будто мой мир рвется пополам и это никогда не прекратится.
Рассел лежит, съежившись, на полу, голова втянута в плечи, руки обхватывают голову.
Вдруг все звуки смолкают.
– Они стреляют! – кричит Рассел в неожиданной тишине. – Они стреляют по нам!
Электрический разряд пробегает по моему позвоночнику, и я роняю пистолет, привстаю и несусь по комнате к Файну.
«Беру тебя, – думаю я, хватая его. – Я тебя не брошу».
Потом я поворачиваюсь туда, где лежит Джулия, переплетясь со своим креслом. Она не двигается. Я делаю один широкий шаг к ней, мир снова взрывается.
ба-бахба-бахба-бахба-бахба-бахба-бахба-бахбууух
– Нет! Нет! Нет! – визжит Рассел. – Помогите мне!
Я пытаюсь подойти к Джулии, но стена крошится передо мной, пыль штукатурки застилает мне глаза. Я разворачиваюсь, упираюсь ногами в пол, меня тянет назад, и я теряю равновесие, падаю, сильно ударяюсь бедром. Файн перекатывается по полу, рассыпая землю.
– Файн! – кричу я, когда он останавливается в дальнем углу. Рассел отрывает себя от пола и бежит к входной двери, больно наступает мне на руку.
ба-бахба-бахба-бахба-бахба-бахба-бахба-бахбууух
Он бросается в сторону, неловко ударяется о стену и падает на пол. Я на ногах, снова пытаюсь добраться до Джулии, но пули отгоняют меня назад, мой мозг пылает, и я без всяких размышлений меняю направление, хватаю мою тревожную сумку, набираю код на клавиатуре, задвижка отходит в сторону. Я готова к тому, что пуля в любой момент вонзится мне в спину. Всё, чего я боялась долгие годы, реализуется в одно мгновение. Мои старые шрамы болят, как свежие раны. Я вижу перед собой только дверь, ведущую в коридор. В эту минуту я вовсе не выгляжу таким уж параноиком.
ба-бахба-бахба-бахба-бахба-бахба-бахба-бахбууух
Клетка вибрирует вокруг меня.
ба-бахба-бахба-бах
Не забыть поблагодарить того парня, что продал мне бракованную сетку. Я распахиваю дверь и бегу со всех ног.
«Простите», – думаю я через плечо Джулии и Файну.
«Линнетт! – кричит мне вслед Файн. А может, это Джулия. – Не оставляй меня!»
И вот я в коридоре, оставляю мой дом, моего лучшего друга, Джулию. И когда приходит время подводить итоги, выясняется, что спаслась я одна.
*Ник Элиот, «Американские крики: Срединная земля ужаса на карте», второе издание, 1998