– «Больше тут никого», – доложила даймон совсем другим, сухим и деловитым, тоном, -«Не трогай вон те мешки с пломбами, на них что-то есть. И к картине на стене не прикасайся. Я чувствую спящую магию»
Картина? Жалко, за ними обычно сейфы. Хотя здесь металлический пузатый красавец и так в наличии, правда, закрытый. Сам сейф вида грубого, с прилично раздолбанной замочной скважиной, так что я, вместо того чтобы вновь использовать заморозкой, шмонаю толстяка, получая в награду его портмоне и толстый скользкий ключ. Очень правильное решение, так как сейф забит некрупными купюрами. Потребуется сумка.
Нахожу несколько их, пыльных и грязных, располагающихся на стеллажах в каморке позади конторки толстяка. Тут, кажется, еще была и скупка разного добра у студентов, что более чем логично. Наверняка еще и бухло продавали, чтобы всё в одном месте. Почему бы и нет? Тут явно вели дела спокойно и с размахом.
– «Смотри фокус!», – Фелиция телекинезом заставляет сумки расправиться и отряхнуться, а купюры из сейфа пачками устремляются в новый дом. Грязные, засаленные и потрепанные рубли… Гм.
– «Отдели самые свежие и чистые купюры от остальных», – прошу я гримуар. Та, фыркнув, исполняет просьбу, быстро складывая наиболее презентабельные денежки перед моим носом пачкой. Таких набирается не так уж и много, зато это самые крупные, сторублевые купюры. Прячу их в карманы. Пора валить.
А нет, не пора. Максимально быстро обшариваю убитых, становясь обладателем массивного длинноствольного револьвера покойного толстяка и двух стволов, изъятых у сидевших на диване. Все три пушки лучше моей. Решено, меняемся. Хочется, конечно, на здоровенную бандуру толстого, но это оружие, кажется, довольно редкое и примечательное, так что возвращаю его владельцу. Покидаю помещение, оставляя в конторке небольшой уютный костерок, у которого будут греться остатки замороженного мной засова и моего старого револьвера, которого я тоже коснулся клановой силой. Вскоре натуральное тепло преодолеет сверхъестественный холод, заставляя приметный серебристый налёт на разрушенных моей силой вещах исчезнуть.
Десятью минутами позже я выходил из проулка, тепло думая о лежащих на одном из соседних запыленных чердаков сумках с деньгами. Ну и о Фелиции, их туда поднявшей своим телекинезом. Оказывается, револьвером, магией, даймоном, родовыми способностями и житейским опытом из двух прошлых жизней можно добиться куда большего, чем… ай, не важно.
Сожаление, сочувствие, шок из-за четверки угробленных типов, чья вина и преступления были мне неизвестны? Ноль. Зеро. Память и опыт не твердили, а в уши орали о том, что я, тот самый старый я, которым себя ощущаю большую часть времени, так поступить не решился бы ни за какие деньги. Память Соларуса, что помогла мне незамеченным пробраться за амбалом? Да пацан в жизни мухи не обидел, если не считать разочарованных в нем, как в личности, родителей обесчещенных девок. Тут ясно кого стоит благодарить за такой подход, но ныть я не собираюсь. Тот, кого Фелиция зовёт «лордом» … он прекрасно разбирается в реалиях, в которых жить, всё-таки, мне. Отвергать его науку и безжалостность? Ищите дураков. Здесь и сейчас речь идёт о жизни в обществе… не приемлющем погано одетых людей.
Местный аналог трамвая, называемый многовозом, несет меня в центр Питера. Кондукторша, при всей своей вопиющей простолюдинности и моей аристократичности, злобно шипит при виде моих последних немецких пфенингов и чуть ли не плюется ядом на двадцатирублёвую купюру, парочку которых я всё-таки сунул в карман на всякий. Проезд стоит три копейки, поэтому, в целом я её понимаю. Надо было чего помельче захватить. Увы. Здоровенный дядька с топорщащейся бородой, восседающий на месте, с которого хорошо видно всю эту пантомиму, гулко гыгыкает, сует руку в карман, достает копейки и отдаёт тетке за меня. Лыблюсь ему как дурак, а затем, вместе с простым русским «спасибо», протягиваю ему монету в пять пфеннингов, говорю «на счастье». Дядька берет. Настроение становится хорошим у всех, кроме уходящей тетки. Ей явно хотелось меня выпихнуть из многовоза с моей двадцаткой.
Деньги. Рубли и копейки. Логично же, Россия. Нет, не Россия. Именно Русь. Другого слова здесь нет. Иностранцы произносят «Рус», «русские», не иначе. Так. Три копейки проезд, за пять можно взять свежую сдобную булку, которой вполне можно утолить голод. За один рубль – купить плохонький складной нож, полуторалитровую бутылку водки, посидеть в недорогом ресторане. Газеты в ларьках, мимо которых мы проезжаем, стоят четыре копейки, почти все. Заодно вижу торговку чебуреками с внушительным парящим лотком на животе. Один чебурек – три копейки. Если так посудить, то выходит, что я несметно богат, имея во внутренних карманах почти две с половиной тысячи рублей. И это лишь «нестыдные» деньги. Только вот тот кусок знаний, которыми меня снабдил зловещий мрачный дядька, уверенно говорит, что это «богатство» – полные пыль и тлен.
Кого-то язык доводит до Киева, а меня – до улицы ремесленников. Это даже не улица, а эдакий микромир, прячущийся внутри питерских «квадратов», занимающий внутренние дворы аж десятка зданий. К нему примыкает стоянка для манамобилей, работающих здесь на магии, а также отдельная парковка для лошадных карет, которые, к моему вящему удивлению, еще в моде.
На мастерских вывески. Не простые, а старые, изношенные, с облупившейся краской, потемневшей бронзой на буквах. Избитые непогодой, они кажутся неухоженными. Под ними – витрины, стекла у которых девственно чисты до незаметности, дабы товар был виден во всей красе. Неторопливо прохаживаюсь вдоль швейных мастерских, прячу взгляд за челкой и торопливо отскакиваю каждый раз, когда ко мне приближается кто-то, одетый куда лучше, чем я. Именно так поступают окрестные мальчишки и девчонки, что носятся вокруг просто с бешеной скоростью. Маскировка важна, пока я одет как оборванец.
И то, что я видел в витринах, мне не нравилось…
///
У Орбаза был плохой день. К нему сегодня трижды заходили, вырывая уставшего от бурной ночки мастера из дрёмы, но только для того, чтобы потрепать языком! Так-то Киннууден ничего не имел против щебечущих молодых красоток, но Господи, не тогда, когда голова раскалывается от похмелья! А уж когда последняя визитёрша стала запрашивать модные журналы и кофе с миндалем, Орбаз едва сдержал себя, чтобы не впиться барышне зубами в глотку и не насладиться как тишиной, так и её кровью!
Нет, сам он упырём не был и даже не верил в них, но человек, терпящий похмелье от смеси фалернского с черным дистутом, способен на самые безумные поступки. Да и не обслуживает Киннууден молоденьких, шить на таких – сплошное разочарование. Носкость! Орбаз не входил ни в десятку, ни в тридцатку лучших портных Санкт-Петербурга, но зато по праву считал себя адептом носкости! Что толку одевать молодых? Они даже не понимают, что фасон нужно уметь носить, что нужно уметь двигаться, подавать себя в костюме! Какое там, если мышца играет, а сиськи рвутся из корсета? Нет, им нужно блеснуть, нужно засветиться раз-другой… тьфу! Куда приятнее работать с клиентами, которые приходят за костюмом, а не за модой.
Будь его воля, он бы давно уже закрыл свободный вход в свою мастерскую, работая лишь по рекомендации и со старыми клиентами, которых у него был солидный избыток, но… так не принято. Извольте соответствовать, мастер Кинууден.
Соответствовать именно сегодня Орбазу категорически не хотелось. Ему желалось пить подкисленную лимоном воду и дремать, облокотившись головой на стойку. Ну и клясться себе заодно, что больше никогда не пойдет на поводу у болтуна Игоря. Искренняя надежда, что сапожнику сейчас еще хуже, чем ему (а Орбаз видел, как тот выпил пару стопок с водителем мобиля, который их привез!), совмещалась со страстным желанием подремать. Ну и небольшая мольба Господу о том, чтобы петербуржских модниц сегодня хором поразила медвежья болезнь, тоже присутствовала.
Однако, судьба не была благосклонна к уставшему мастеру. Возле витрин появился крайне подозрительный тип отвратительно молодого возраста. Этот шкет в просто бомбически омерзительном наряде, сшитом, наверное, пьяным криворуким слесарем где-то в свирепом захолустье сибирских деревень, моментально выбесил бедного Кинуудена. Портной, налитым кровью глазом следя за засранцем, тщательно разглядывающим пошитую им одежду на витринах, посылал на непричесанную голову негодяя сотни проклятий! А уж когда разглядел сквозь свисающие черные космы пронзительно-яркие зеленые глаза благородного, ууууу…
Наконец, этот хам, спустя почти пятнадцать минут издевательств над почтенным мастером, созрел до того, чтобы вломиться внутрь! На этом месте терпение похмельного Орбаза Кинуудена, никогда не являвшееся его сильной стороной, окончательно лопнуло.
– Если у тебя нет денег, то я вышвырну тебя к херам собачьим, благородный, – пообещал портной, медленно и угрожающе воздевая свои два метра мышц, жира, костей и седых волос на ноги, – Но, если они у тебя есть – я тебя отсюда в дерьме, в котором ты зашёл в мою лавку, не выпущу…
///
– Пошел на хер! И приходи еще!
– Конечно я приду, старый ублюдок! Приду за своим новым тряпьем, за которое заплатил!
– Как ты назвал мои будущие работы?! А ну-ка иди сюда!
– Иди в жопу! Вали пахать уже! Всю кровь выпил, мироед!
– Тогда катись отсюда быстрее, мерзкий сопляк!
Приблизительно за шесть часов примерок, обсуждений и торгов этот огромный старый упырь сожрал мне все нервы, но я ему тоже погрыз всё, что было можно и нельзя. Оставив у седого гада две трети своих денег, я оказался обладателем взятого напрокат костюма, за недельное использование которого кровопийца содрал с меня тридцать рублей. А еще этот Игорь, не менее похмельный, чем сам портной…
В общем, вопрос одежды, по крайней мере начальный, я умудрился закрыть, оставшись практически без гроша с собой. Два костюма, один из которых представлял из себя улучшенную униформу Ратной Академии, шесть рубашек, нижнее белье, сапоги и ботинки, всё это оставило меня на мели. Денег хватило лишь на пару сочных горячих чебуреков, на проезд, да на нож-бабочку, которую мне Фелиция посоветовала таскать вместо хавна. Всё-таки тяжелый длинный полумеч для цивилизованного общества ну… совсем не комильфо. Это как с дробовиком в прачечную ходить. Для Нового Орлеана нормально, но для Санкт-Петербурга – не то.
– «Удивлен, что к тебе так отнесся простолюдин?», – с ехидцей спросила даймон, когда я уже заходил на территорию академии.
– «После хорового залпа солью в жопу от пейзан?», – мысленно хрюкнул я, – «Не очень. Но хотелось бы знать предпосылки таких странных сословных взаимоотношений».
– «Умеешь делать выводы», – выдержав паузу, ответила мне книжная девушка, – «Радует. Моё отношение к тебе начинает потихоньку меняться в лучшую сторону»
– «Мне еще многое непонятно в вашем мире, в происходящем… да и вы двое отнюдь не исключение», – мотнул головой я, – «Со всем приходится разбираться»
– «И у тебя получается. Мы с лордом довольны», – промурлыкала моя внутренняя брюнетка, – «Только он передает, чтобы ты не успокаивался. Та одежда, что ты получишь через неделю, едва ли тянет на нечто приличное. Нужно придумать что-то еще».
– «Да вы обалдели…»
Глава 8
– Защитник, протектор, оборонитель, страж. У ревнителей было и остается множество прозвищ, но их суть не меняется уже столетия! Они стоят на защите нашего мира, закрывают порталы, уничтожают пришельцев, проникающих сквозь них. Спасают людей. Уважаемы, могущественны, востребованы. Так вам рассказывали? Вижу по глазам, что именно так…, – суровый и небритый мужчина в меру потрепанном наряде, похожем на одежду преуспевающего наемника, ходил взад-вперед перед грифельной доской в большой и забитой до отказа аудитории. Остановившись, он развернулся к слушающим его студентам, закладывая руки за спину, а затем, выдержав паузу, рявкнул, – Брехня собачья!
Девушки на передних рядах аж подскочили от такого, да и вообще по рядам колыхнулась тревога юных мелких хищников, увидавших оскал патриарха стаи.
– Меня зовут барон Фурио Медичи и я был приглашен вести в Ратной Академии курс общей начальной подготовки ревнителей! – громко, отчетливо, на чистейшем русском заявил преподаватель, – Как сюзерен определенной области и ревнитель в прошлом, я обладаю полнейшей и наиболее актуальной информацией о том, кто вы есть сейчас и кем вы можете стать в будущем! Так вот!
Выхватив свисающую на цепях с пояса на левом бедре толстую книгу, барон от души шарахнул ей по столу, заставив передние ряды вновь пожалеть о том, что они – передние.
– Первое! – рыкнул итальянец, наводя дальнейший ужас и трепет, – Ревнитель – это пользователь гримуара, чернокниги! Второе! Он умеет закрывать порталы и убивать! Третье! Если ревнитель, находясь в области, не отвечает на призыв хозяина этой области, призывающий к обнаруженному порталу, то он становится подсудным преступником! Я лично казнил на своей земле пятерых таких ублюдков, повесив их за ноги на дереве, пока они не сдохли, а затем обоссал их могилы! Четверо из них были женщинами! Знатными леди!
В аудитории предобморочная атмосфера воцарилась теперь в полной мере.
– Если кто-то думает, что я жестокий и низкий хам, то вы не понимаете, куда вас привела судьба, – желчно усмехнулся лектор, – и какая вас ждет ответственность за трусость, лень и небрежение! Страны пошли на огромные затраты, чтобы возвести эти академии, позволить вам тренироваться, безопасно обучаясь владению очень чуждым искусством! Чужим инструментом! Да! Что бы вы не думали, как бы не считали, но гримуар не делает вас – волшебниками! Вы никогда не раскроете его потенциала на полную! С точки зрения настоящего мага вы станете лишь магическим резервуаром, придатком к артефакту, который создавали таким образом, чтобы он стал придатком к магу! Осознайте свое место! Свою роль! Свою ответственность! Сейчас еще не поздно забрать свои заявления и уйти всем, кто не жаждет рисковать жизнью и уж тем паче не желает, чтобы его могилу обоссали!
«Ну, это же все знают», – подумалось Константину, – «Чего он…»
Блондину пришлось натурально подавиться этими мыслями при виде спешно покидающих парты людей. Толпясь и толкаясь, за дверь аудитории выскочила почти четверть из всех присутствовавших девушек и около десятка парней.
– Умные детишки…, – удовлетворенно заметил Фурио, вновь разворачиваясь к залу и говоря уже поспокойнее, – Повторю иными словами, если вы не поняли. Дам пример. Я – барон. Вы, ревнители, пришли на мою землю гостями или на службу. Я призываю вас на закрытие портала, из которого лезут вовсе не низшие гоблиноиды с дубинами и камнями, а обладающие мистическими силами зверолюды… Или нет, даже неживые! Вы, как бы вы молоды и слабы не были, какой бы слабой не была бы ваша чернокнига – обязаны будете ответить на зов! Иначе! Перед тем как я пойду на смерть за свою землю! Я отправлю данные ваших кристаллов королю! И на ваши могилы будут ссать и плевать люди короля, понятно?!! Может быть, не итальянского, может быть, даже русского императора, у которого вы захотите укрыться! Может быть, вы даже в таком случае выживете, ведь только ленивый не слышал о том, что в Сибири и казахских степях всегда недостаток ревнителей! Но я бы лучше сдох, чем оказался бы на их месте!
«Ага, с ошейниками они там, как цепные псы», – кивнул сам себе младший Азов, – «И выхолощенные. А так что? Ничего. Отслужишь за трусость десять лет, потом твою чернокнигу уничтожат, тебе отрубят кисть левой руки, зато имя новое дадут, да и селиться к востоку от Уральского хребта селись… где хочешь. Прав итальянец, да».
– Думайте хорошо, но быстро! – продолжал итальянский аристократ, – Листы с вашими присягами уже в канцелярии, но еще есть день-два, чтобы произвести отмену! Я дам вам… скажем, пять минут. А потом продолжим… Что? Что за поднятая рука? Встаньте, студент! Представьтесь! А затем объясните, что подтолкнуло вас прервать мою лекцию!
– Студент Дайхард, Дайхард Кейн. Лишь упомянутые вами пять минут, барон Медичи, – раздался невозмутимый голос вставшего студента, – Мне просто хотелось попросить вас, столь талантливо показавшим кнут, продемонстрировать также и пряник, положенный всем ревнителям.
– Именно сейчас!? – кислота в голосе итальянца буквально вскипела, – Именно сейчас, когда я вижу, что в аудитории есть еще несколько раздумывающих над тем, не уйти ли им?!
– Я задал этот вопрос для себя, – ответ молодого человека был почти равнодушен, – Но теперь у некоторых в зале, благодаря мне, появится новая возможность.
– Какая именно, просветите меня? – проницательно прищурился преподаватель.
– Перед тем, как их закопают и… опрыскают, они вполне смогут вспомнить меня и обвинить в том, что это с ними, собственно, происходит из-за того, что я влез в вашу лекцию, барон. И, попросив рассказать о пряниках, буквально вынудил их принять неверное решение.
«Охренеть…», – совсем неблагородно подумалось Константину, рассматривающему своего товарища, невозмутимо перебрасывающегося репликами с преподавателем. Нет, именно это слово он повторял всё утро, когда увидел Кейна в его новом амплуа! Пошитая форма, идеально сидящая на парне? Ерунда! Он зачесал волосы назад? Тоже невелик труд! Но! Как он изменился, как он стал себя вести!
«Прямо как я. Если очень-очень сильно буду стараться», – с долей уныния заметил младший из Азовых. У Кейна получалось это естественно. Брюнет, ехидно сверкая своими зелеными глазами, одновременно заявил о себе, подмазался к итальянцу, вспыхнувшему также быстро, как и угасшему, а заодно объявил о своей неприязни трусов. Элегантно и нагло.
«Сволочь. Хочу так же!»
– Что же, тогда я отвечу на ваш вопрос, студент Дайхард! – хлопнул барон в ладоши, облокачиваясь задом на стол с лежащим на нем гримуаром, – Итак, господа слушатели! Думаю, что ни для кого из вас не секрет, что в высшем обществе считается крайне дурным тоном переносить вражду домов и родов на потомков, ушедших в ревнители! Некоторые из вас, я уверен, здесь именно затем, чтобы обезопасить себя таким образом. Невероятная глупость, сродни пытаться влезть в пасть медведю, таща за собой вцепившегося вам в зад волка, но дело ваше!
…еще пара студентов устремились к выходу под отечески любящей улыбкой итальянца. Константин нервно дёрнул глазом, видя, как ехидно улыбается Кейн.
Роли ревнителя и простого дворянина с чернокнигой – различны. Они оба обязаны явиться на зов о портале, но случаи, когда владелец земли поднимает всех «под ружье», редки. Итальянец-ветеран пытался донести до своей аудитории простую мысль: ревнители всегда на острие атаки. Всегда.
– Продолжим! Итак, определенная степень защиты от недружелюбного внимания со стороны? Безусловно имеется! Преференции иного рода? Да, они тоже есть. Над полноправными выпускниками становятся не властны главы их родов. Официально, разумеется, но также ревнители и обучающиеся на них попадают под защиту государей, так что это более чем соблюдается. Именно за этой льготой чаще всего приходят представительницы прекрасного пола, не так ли? Так. Еще вы, господа слушатели, получаете право открывать любое дело на защищаемой территории. И владелец домена обязан способствовать вашему начинанию, если оно не идёт вразрез с его личными интересами… Но насчет последнего я бы особо губу не раскатывал! Смею утверждать, как барон, что не заинтересован во владельце предприятия, который может преставиться в любой день на портале! Ах да, еще вы, уже сейчас, господа мои слушатели, более чем вольны вступать друг меж друга в брак и прочие… связи. Только будьте аккуратны, ибо за беременность и постыдные болезни студента выгоняют немедленно – прямо на суд его родни, как можете себе понять!
Константин хрюкнул, с ненавистью посмотрев на Дайхарда, чья улыбка сейчас буквально сушила кожу на лице Азова-младшего. Если бы не итальянский барон, производивший довольно грозное впечатление скорого на расправу человека, сумка полу-эйна уже летела бы прямиком в наглую зеленоглазую харю выскочки! Причем, судя по периодически посматривающим на Дайхарда слушателям, прочие молодые люди от него тоже были не в восторге! Именно из-за этой гнусной улыбки!
– Всё это – херня собачья!
Рявк барона был столь груб, что одна из девушек, сидящих на переднем ряду парт, не выдержала и, возрыдав горючими слезами, упала их проливать на юбку соседке. Той, впрочем, было безразлично, так как глаз от чернявого злого мужика она не отводила и даже, кажется, не моргала.
Рука Фурио Медичи лежала на его гримуаре, нежно поглаживая книгу.
– Вот он! – громогласно проговорил барон, – Вот он, ваш главный и самый выдающийся… «пряник»! Гримуар, чернокнига, колдовской памятник, артефакт разума, учебник печали! Как его только не называли! Те простофили, что думают о гримуарах лишь как о книгах с заклинаниями, позволяющими своим владельцам использовать магию, должны немедленно заколоться и застрелиться, чтобы не смущать родителей и свидетелей своим вопиющим отсутствием разума!
Улыбка Дайхарда тут же увяла, а у Константина наоборот, расцвела самым мерзостным из возможных способов. Он не знал! Этот лицемерный, двуличный, самозванный гений не знал такую простую вещь!
– А давайте нам ответит этот прелестный молодой человек… или не человек… мужчина… женщина? – вонзил гнусный итальянец нож в бок совершенно не ожидавшему подвоха Константину, – Не будем гадать! О вы, белокурый… тьфу, черт же, в общем! Господин… да тьфу, что ты будешь делать! Расскажи аудитории о чернокнигах! Раз я вижу твое ухо в течение всей своей лекции, значит, ты определенно знаешь больше других!
Сказать, что Азов покраснел – было не сказать ничего! Однако, закалка Истинного – это не кот чихнул! Сидеть и пыжиться, вызывая на себя смешки, Константин себе позволить не мог, а потому, выдав своё волнение только сатанински горящими щеками и ушами, встал, чтобы недрогнувшим мерным голосом звучно доложить:
– Чернокнига способна содержать в себе заклинания магии, дозволять своему хозяину применять их, если его тело и дух способны провести энергию для воплощения волшебства. Также она есть хранилище маны для своего хозяина и инструмент, которым тот может оказывать воздействия на окружающую нас магию. На это способны все колдовские книги. Чем выше уровень и качество изготовления чернокниги, тем на большее она способна и большее дозволяет себе и хозяину. Она охранник, инструмент, защитник, иногда даже помощник и советник, но чаще всего, она – проводник…
– Верно! Но не будем углубляться! – прервал Азова Медичи, – Последнее, кстати, подчеркну! Во многих старых чернокнигах заложена программа воспитания и обучения вол-шеб-ни-ка! То есть, для ревнителя такие гримуары будут крайне малополезны! Они просто не позволят ему произвести нужное заклинание, если посчитают, что качества хозяина как колдуна еще недостаточно высоки! Таких бедолаг, особенно заключивших договор с очень высококачественной чернокнигой, может выручить только их Лимит! Здесь такие присутствуют? Я могу одолжить вам свое оружие! Сможете аккуратно застрелиться или зарезаться в уголочке, мы все поймем!
Константин с наслаждением наблюдал, как смазливая рожа его приятеля вытягивается еще сильнее, а в глазах появляется опаска и паника. Кажется, этот неизвестный фрукт не так уж и много знает о своей книге! Может, он её не от бабушки получил? А, скажем, пару недель назад?! Вот хохма будет, если эта книга ничего не даст, понуждая парня идти в волшебники?! А возраст-то тю-тю…
«Хотя, он же гений», – внезапно оборвал Азов сам себя, – «А если выучится?! …не, ересь какая-то. Никто и никогда…»
Да, человечество можно было разделить на три разных расы. Простолюдины с их искаженными постоянным донорством маны энергетическими системами, аристократы и… волшебники. Тех, кого забирали из благородных семей в младенчестве, пичкали препаратами, улучшающими память и развивающими мозг, учили и развивали. Но… если мозг благородного способен принять большое количество знаний, как хвастался этот несносный тип – разве он не может стать магом…?
Блондин чуть не облизнулся. Иметь в друзьях человека-волшебника! С нормальным мозгом, нормальными понятиями, живого, шутящего, лапающего баб! Обычного такого аристократа, который знает заклинания! Не мага с их ушибленной философией и вечной гонкой за ингредиентами, деньгами, башнями и знаниями, а…
– Да! Книга отличает вас ото всех! Разумеется, она почти ничем не отличает вас от других благородных, что развивались в домашних условиях и умеют применять заклинания… кроме того момента, что вас выучат с их помощью драться, а самоучки умеют лишь атаковать… и то через задницу!
«Не только», – как Истинный, Константин знал, что сейчас, впервые за всю лекцию, итальянец кривит душой, – «Еще есть дуэлянты на гримуарах, что, конечно, строжайше запрещено, а также убийцы… но действительно, без чудовищно дорогостоящих ограничителей академий, нормально выучиться противостоять магии… невозможно. Правда, ей особо-то и не хотят противостоять. Стараются использовать сразу насмерть и всё такое. Но зато нам здесь в академии поставят рефлексы – а вот этого точно больше никак не добиться!»
Вообще предполагалось, что Ратная Академия, как и её коллеги, будет «перековывать» излишки благородной крови в полезных членов общества, делая из них элитных практиков гримуаров, но в итоге вышло так, что в ревнители бежали и не-излишки. От нищающего рода, от деспотов-родителей, под защиту королей, обещающих ревнителям защиту от кровной мести. А то и вылезти из безвестности, проявив себя и удостоившись титула, а может даже и земель, как барон. Ревнители всегда были и будут нужны.
– Кстати, все слышали о потомственных ревнителях? – осведомился Медичи, закладывая руки за спину, – Спешу вас уверить – их нет в этой аудитории и их нет в этой прекрасной академии! Потомки семейных пар защитников земли вашей учатся только в Москве, считаясь изначально выше статусом, нежели вы, не прошедшие ни единой тренировки и не имеющие никакой подготовки!
Маги из тех, что сумели пробудить в себе хоть какие-то человеческие эмоции, частенько называли ревнителей «безголовыми волшебниками», в чем, конечно же, были правы. Ну а как иначе? Резервуар тренирован, гримуар есть, колдовать может… а думать – нечем! Ну какие мозги у аристократов, к каким наукам они способны, чего могут добиться? Как ни удивительно, мнение этих самых безголовых было точно таким же по отношению к магам, что и доказывали недавние мысли блондинистого Азова.
Тем временем лекция блистательного и резкого как удар по яйцам итальянца продолжалась. Барон Медичи приступил к описанию факультативов, курсов и распорядка дня у первокурсников, перемежая излагаемые знания солеными подколками и грубыми выкриками.
///
В то же время на улице Шаморокова, находящейся в двух километрах от Санкт-Петербуржской Ратной Академии, в одном непримечательном месте зашевелилась мостовая. Точнее, некоторые из её камней. Явление носило сугубо локальный характер, поэтому прохожие обеспокоились лишь тогда, когда эти самые камни вспучились, освобождая путь наверх огромной жабе. Рептилия была жирной, красивой и могучей, имея на глазок вес порядка полутора центнеров, а также соответствующие весу размеры. Выбравшись наружу целиком, гигантская жаба слегка поёжилась, морща толстую черную шкуру, неодобрительно оглядела зевак, а затем неторопливо отправилась в путь, пыхтя и изредка выдавая ленивое горловое кваканье.
Её прогулка продлилась порядка двух сотен метров, после чего рептилия попала на глаза помощнику знаменитого мага Дмитрия Пространственника, который тут же взял жабу под покровительство и немедленно организовал переправку столь грандиозного представителя живности в домен своего непосредственного начальника.
На многочисленные вопросы свидетелей и очевидцев произошедшего события ответов не было найдено, а единственными пострадавшими оказались коммунальные службы, отвечавшие за дорожное покрытие на улице Шаморокова.
Глава 9
– Ну ты посмотри, посмотри! – не унимался мелкий вертлявый засранец, выплясывая у окна и тряся своей неумной головой, – Посмотри, сколько полиции!
– Ты мешаешь мне одеваться, господин Азов, – отстраненно отозвался я, стоя перед зеркалом, – Неужели ты хочешь идти на первое знакомство с классом, имея в компаньонах такого же неряху как ты?
Суетливый недоросток тут же изобразил к моему удовольствию пантомиму кота, которому в зад вставили сухарик, вызверившись в конце на меня с негодованием в не туда обесчещенной девицы среднего поведения. Хо… а ведь, по сути, одно и то же получилось, с удовольствием покатал я в голове мысль о общности всего живого в определенные скорбные моменты бытия. Правда, на этом этапе я был неизысканно облаян подростком.
– Деревенщина, – с отвращением заявил мне уже почти приятель, – Возле академии убийство произошло! Массовое! Вот и нагнали полицаев!
– Какой кошмар, – вслух я оценил местоположение галстука, обреченного на немедленную коррекцию, – А кого убили-то?
– Жуликов каких-то! – с готовностью доложил мне одиннадцатый сын хорошего человека, – И сожгли! То есть там еще и поджог.
– Жуликов? – удовлетворенный, я оторвался от зеркала и посмотрел в небесно-голубые глаза надоедливого аристо, – И что, весь сыр-бор из-за каких жуликов? Серьезно?
А «сыр-бор» вообще-то стоял аховый. Ураганный сыр-бор, можно сказать. Манамобилей полицейских нагнали едва ли не больше, чем тогда, на регистрационном дне в академию, когда городу потребовалось разогнать целый табун прибалтов. Лентами ярко-синими обтянули несколько проходов внутрь блока зданий, куда я заглядывал поправить финансовые дела, у ворот академии со стороны «происшествия» выставили караул полицейских. Что, серьезно? Такая операция ради тех скупщиков-неудачников?!