Грехи имеют свою цену - читать онлайн

Воздается по вере.

Грехи имеют свою цену.

Книга третья.

Глава 1. Разлука

Городок Солнечный, что находился в Подмосковье и куда прибыл по распределению Александр Гордеев вместе со своей женой Марией после окончания института, в отличие от других подобных населенных пунктов отличался повышенной комфортностью и благоустроенностью. Взрослое население городка насчитывало около двух с половин тысяч человек, причем люди в подавляющем большинстве среднего, самого трудоспособного возраста. Конечно, повышенные блага для населения предоставлялись совсем не случайно. Основные градообразующие предприятия относились к одному весьма и весьма серьезному ведомству.

На этих серьезных предприятиях работали высококвалифицированные кадры и вот так, запросто, устроиться на них не представлялось возможным. Хотя, необходимо оговориться сразу, что поскольку объекты активно развивались, то постоянно возникала необходимость в умной, талантливой молодежи, которую и черпали из рядов молодых специалистов только что окончивших ВУЗы. Всегда проще научить премудростям производства, нежели тратить время и деньги на переподготовку. Приглашая к себе на работу лучших из лучших, создавали для них очень приличные условия.

Солнечный компактно располагался в смешенном лесу, между двумя крупными автомобильными трассами. В непосредственной близости от него проходило третье кольцо, которое соединяло все возможные выезды из столицы. Больше того, юго-западное направление железной дороги предусматривало здесь не просто станцию электропоездов, а приличный железнодорожный узел со всеми вытекающими отсюда привилегиями. И последним плюсом в универсальном расположении Солнечного было десятикилометровое соседство с международным аэропортом. Таким образом, здесь отсутствовало только водное сообщение. Поблизости кроме искусственно вырытого пруда никаких водоемов не наблюдалось.

Понятно, что городок не имел древних корней, а представлял собой плод современной постройки. Впрочем, основали его молодые строители все же не на пустом месте. Проматерями или проотцами, кому как нравится, стали две крохотные деревеньки, в которых обосновались первопроходцы. Первым делом построили деревянные бараки с длинным общим коридором и маленькими коморками по обеим сторонам коридора. С этих самых бараков начался Солнечный.

С одновременным строительством предприятий, из-за которых и случился весь сыр-бор, расстраивался рабочий поселок – Солнечный. Жилища воздвигали трехэтажные из камня, что добывали недалеко, в карьере. Снаружи дома имели весьма презентабельный внешний вид, а внутри царило дерево. Перекрытия, лестницы, межкомнатные стены – вся «начинка» изготавливалась из дешевого строительного материала местных лесов. Строили быстро и качественно. С первыми корпусами предприятий, введенными в эксплуатацию, в дома заселяли новоселов. Правда, до отдельных квартир было еще далеко, но получить жилье в коммуналке, где просторные комнаты, высокие потолки и все коммунальные удобства, считалось необыкновенным счастьем.

В хрущевские времена темпы строительства увеличились в разы за счет малогабаритного жилья, которое строили быстро, словно собирали домики из конструктора. Сейчас хрущевки ругают почем зря, а ведь именно они впервые дали возможность людям почувствовать прелести отдельного жилья, когда нет очереди в места общего пользования, на плите все конфорки твои и по квартире можно ходить, в чем заблагорассудится. Нет, хрущевкам нужно сказать «спасибо». Теперь другие времена, другие потребности.

В Солнечном бараки давно снесли, коммуналки в каменных домах расселили и рядом с каменными домами нагородили хрущевок. К чести строителей, возводили дома очень аккуратно, старательно сохраняя естественно произраставшие деревья. Поэтому поселок оставался необыкновенно зеленым и уютным. Однако «прогресс» не стоял на месте. Пришло время многоэтажек. Под них вырубили и выкорчевали значительные площади. Теперь строили куда медленнее и уже не столь качественно. После сдачи дома в эксплуатацию, придомовую территорию благоустраивали тоненькими чахлыми саженцами, которые потом неоднократно пересаживали, поскольку молодая поросль то ли плохо укоренялась, то ли за ней плохо ухаживали.

Таким образом, в Солнечном присутствовали все виды жилищного строительства, характерные для советских времен. Не смотря на весь этот архитектурный винегрет, городок смотрелся празднично и нарядно. Опытный завод входил в число крупных, привилегированных предприятий, оснащенный по последнему слову техники, он предоставлял большие возможности для молодых специалистов. Александр прибыл в Солнечный согласно институтского распределения, его здесь ждали, поэтому сразу оформили на должность инженера-технолога в цех металлоконструкций. Мария, следуя за мужем, тоже не осталась без работы, ее взяли в тот же цех контролером. Работа непростая и очень ответственная. Повезло с начальником отдела. Невысокого росточка, щупленький Михал Михалыч, как его уважительно называли в цехе, пользовался непререкаемым авторитетом у руководства и рабочих.

Прекрасный специалист старой закалки переехал в Подмосковье по просьбе начальника цеха. Они много лет вместе проработали на одном из московских заводов, «старшего по званию» направили на новое место, тот уговорил Михал Михалыча. Дети выросли¸ обзавелись семьями. Только с жильем в столице как-то не получалось. Всем скопом ютились в родительской трешке: сын с женой и ребенком, дочь с мужем и ребенком. Переезд родителей в Подмосковье, решал жилищный вопрос молодых. Трешку в престижном районе Москвы разменяли на две двушки в новостройках, а сами родители поехали начинать все заново.

Михал Михалыч был единственным не только в своем роде специалистом, но еще единственным мужчиной в подотчетном ему отделе. Он, как многодетный отец, ответственно относился к своим девчонкам – контролерам. Никому не позволял их обижать, терпеливо и основательно обучал всем премудростям производства. Хитрые девчата умело пользовались добротой своего наставника, но в ответственные моменты не подводили. Надо задержаться для приемки изделий – нет вопросов. Маша считала, что ей с работой и коллегами несказанно повезло. Она быстро адаптировалась в коллективе. О подобной практике можно было только мечтать.

Правда, не всегда все складывалось безоблачно. Иногда приходилось и покраснеть за собственные промахи, и поплакать по незнанию. А кто шишек не набивал? Михал Михалыч если и ругал, так не зло, скорее, по-дружески. В отличие от других руководителей, премии не лишал – понимал, как деньги молодым семьям нужны. Благо все четверо девушек-контролеров прибывали в замужестве, а у двоих уже и дети «под столом» бегали. Маша с таким трепетом относилась к профессионализму наставника, что без конца о нем рассказывала мужу. Впрочем, Саша тоже частенько обращался к начальнику жены за консультациями. Михал Михалычу, казалось, доставляло удовольствие объясняться с молодыми, грамотными инженерами.

Поселили молодых специалистов в новом высотном семейном общежитии. Комната досталась большая, с балконом и видом на ближайший лес. Относительно месторасположения общежития надо сказать отдельно. По всей видимости, тот, кто загнал общежитие «за тридевять земель» от города, забыл, что такое растить маленьких детей и таскать продукты авоськами. Проходная завода имела выход непосредственно в город, а для того, чтобы попасть в общежитие, нужно обойти территорию предприятия воль бесконечного забора, перейти довольно оживленную трассу и, миновав лесок, ступить на порог любимых пенатов.

Здание четырнадцати этажного общежития, как карандаш в стакане, торчало среди леса. Вокруг тебе ни магазинов, ни детских учреждений, никаких других объектов цивилизации, впрочем, как и жилья. Молодые семьи самостоятельно выживали на бригантине-общежитии в безбрежном море леса. Единственный плюс от такого местонахождения проявлялся в летнее время года. На шашлыки ходили прямо под окна. В другое время таскали детей в город, поход по магазинам в выходной становился событием. Руководству должно было постоянно икаться, поскольку склоняли его и в хвост, и в гриву.

Скорее всего, район, где находилось общежитие, предусматривалось развивать, но почему-то не развивали. Строили в границах Солнечного. Общежитие оставалось в перспективе. Само здание нареканий не вызывало. Комнаты светлые, просторные, коридоры широкие – есть, где развернуться малышне. Две кухни на этаже с плитами и мойками, у каждой семьи свой стол и навесная полка. На первом этаже душевые кабины и прачечная. Словом, все предусмотрено для нормальной жизни.У молодоженов Гордеевых уже был опыт проживания в семейном общежитии, когда они, оставив свои родительские семьи после тайной женитьбы, отправились в заводскую общагу заканчивать институт. Правила они знали, дружить умели, к постоянному коридорному шуму тоже привыкли. В общежитие мебелью обеспечивали, но каждый хотел обставить комнату по собственному усмотрению и своими вещами. Дом все же!

Гордеевы не стали исключением. Галина Ивановна потихоньку от Вадима Андреевича в последний момент перед расставанием, сунула-таки дочери триста рублей в карман куртки. Сашка потом долго ругал Машу за то, что та «закрыла глаза» на подарок. Не выбрасывать же их, в самом деле. Вот и пригодился презент для покупки мебели. Купили несколько громоздкий трехстворчатый шифоньер, раскладной диван-кровать, стол, две табуретки, шкаф – что-то среднее между сервантом и буфетом для хранения посуды и продуктов и маленький холодильник «Саратов». Ничего лишнего, все только необходимое. Кухонный стол и полку, как у всех, получили у коменданта.

Семейная жизнь Гордеевым нравилась. Теперь они в полной мере взрослые, самостоятельные, зарабатывающие настоящую зарплату и тратящие ее по собственному усмотрению. В выходные дни они не торчали дома. Рядом Москва и море интересного в ней. С утра супруги садились в электричку и прибывали на вокзал в самый центр столицы. Они проходили по улицам белокаменной целые километры, смотрели, изучали, удивлялись и поражались. После тихого, спокойного Приморска с его ленивой жарой, томными отдыхающими во время курортного сезона и праздного образа жизни, Москва подхватила, оглушила, понесла в бурлящем потоке людей и машин. Бродили до мозолей на ногах, до полного изнеможения. Оба понимали, что разлука неминуемо близка. Хотелось надышаться друг другом, запомнить каждый жест, каждый миг, проведенный вместе. А потом смаковать эти воспоминания, заполняя ими разлуку.

В институте не было военной кафедры, а это значило только одно – выпускники ВУЗа обязаны после окончания отслужить в армии полтора года. Скрываться от призыва бесполезно, лучше сразу отдать долг Родине и жить спокойно. Александру предстояло служить, Марии – ждать мужа. Как ни успокаивай себя, как ни готовься, все равно повестка из военкомата приходит неожиданно, внезапно.

Сегодня Сашка пришел с работы первым. Они заранее договорились с женой, что ужин на нем. Маша в последнее время выглядела утомленной, быстро раздражалась и отказывалась от еды. Молодого мужчину откровенно настораживало недомогание любимой женщины, тем более, что совсем скоро она останется одна и о ней некому будет позаботиться. На предложение обратиться в поликлинику, Маша отмахивалась, утверждая, что совершенно здорова, а вялость и тошнота от переутомления на работе. Утром супруг настоял на своем, и жена обещала обратиться к врачу.

Александр уже пожарил картошку, нарезал докторской колбасы, уложил ее веером на тарелке, разобрался с салатом, а Маша все не шла. Пока носился по кухне, комнате и коридору, переживать и следить за временем, не было возможности. Теперь, когда заботы отошли на второй план, он вдруг заметил – часы показывали половину восьмого. Маши все еще нет. Оставив комнату незапертой, супруг кинулся к ближайшей подруге жены, заодно коллеге по работе, – Ольге, которая жила на этом же этаже, через две комнаты. На робкий стук, дверь открыла хозяйка. Тщательно пережевывая пищу, она жестом показала, мол, заходи. Сашка решительно мотнул головой, мол, нет, здесь постою. Ольга вопрошающе уставилась на соседа.

– Оль, ты не знаешь где Маша? Может быть, ее Михалыч задержал на работе?

Ольга отрицательно помотала головой, потом, наконец, проглотила содержимое рта и с довольной улыбкой пояснила:

– Сашок, ты чего перепугался то? Сегодня в поликлинике принимают до семи вечера, потом по магазинам, потом пока до дома допиляет с авоськами. Не переживай, сейчас придет. . . .

Не успела женщина закончить фразу, как по коридору застучали знакомые каблучки. Соседи одновременно повернули головы на звук шагов. Осторожно обходя играющих малышей, согнувшись под тяжестью полных сеток, по коридору шла виновница переполоха. Около своей двери она демонстративно поставила сетки на пол, давая понять мужу, что теперь поклажа – его проблема.

Сашка моментально отреагировал на бессловесное предложение жены. Он чмокнул Машку в щеку и, подхватив авоськи, потащил их в свою «нору», не забывая при этом выговаривать свое неудовольствие:

– Маш, куда ты столько набрала? Тяжело же тащить. . . .

– Конечно, тяжело . . . – жена прошла в комнату и сбросив туфли, плюхнулась на диван. – Лучше я сегодня одним разом затарюсь, раз уж все равно в городе, чем завтра специально по магазинам рыскать.

– Надо было сказать. Я бы сам сходил по магазинам, – сокрушался муж.

– Ты приготовил поесть? – перебила Маша.

– Давно. Только тебя нет и нет. Я уж на разведку к Ольге пошел . . . .

– Вот видишь, а так, пока бы ты носился по магазинам, мы сейчас только начали готовить, – заключила женщина, тяжело поднимаясь с дивана.

Она повесила плащ на вешалку у дверей и, подойдя к шифоньеру, начала медленно, не торопясь, переодеваться. Муж, напротив, действовал быстро и уверенно, накрывая стол к ужину.

– Маш, ты у врача то была? – поинтересовался он между делом.

– Бы – ла, – нараспев протянула жена.

– И что? Все нормально? – спрашивал и сам же отвечал муж.

– Угу, если не брать во внимание, что у нас будет ребенок.

От неожиданности, Сашка шумно грохнулся на стул.

– Да ладно тебе. Такими вещами не шутят, – несколько обиделся будущий отец. – Ты же говорила, что к терапевту пойдешь. Как он определил?

Мария, не оборачиваясь, застегивая халат, равнодушно пояснила:

– Сначала к терапевту, потом к гинекологу . . . .

Муж растерянно спросил:

– Маша, что теперь делать?

Женщина прошла ко второму стулу, села рядом с ошарашенным мужем, бесстрастно произнесла:

– Рожать.

– Ты же одна останешься с ребенком? Кто тебе поможет? – нервничал муж.

– Саша, в самом деле, женщины и в войну рожали. А тут мир и благодать. Успокойся. Подумаем – придумаем. Может, тебя до весны оставят, может, пойдешь с весенним призывом. Ты же знаешь, как у нас учреждения работают? Ты только на учет в военкомате встал. Пока разберутся, пока выяснят. Вот и весна!

Сашка звонко хлопнул тарелками о стол.

– Здесь ты ошибаешься. Видимо, в наших военкоматах армейская дисциплина. Здесь у нас ни один призывник не скроется. Работают быстро и на совесть!

Мария с немым вопросом на лице, уставилась на мужа.

– Да, да! Повестку принесли.

– Когда? – с трудом выдавила женщина.

– Что когда? – не понял призывник. – Когда принесли? Сегодня получил на вахте внизу. Даже расписался в получении в специальной книге. Дежурная сказала, чтобы потом не отвертелся.

– Когда явиться?

– Пятого октября, с вещами в военкомат.

– Как с вещами? Там же вроде комиссию сначала проходят?

Муж подошел к жене, бережно ее обнял, прижал к себе.

– Маша, я уже прошел комиссию. Просто скрыл, не сказал . . . ну, чтобы . . . раньше времени не расстраивать.

Губы у беременной женщины затряслись, по щекам побежали тонкие, прозрачные ручейки слез.

– Маша, Машенька, Машуля, – муж нежно целовал жену в лоб, губы, глаза. – не надо плакать, тебе теперь нельзя. Вас теперь двое.

От жалости и нежности мужчины, спазмы перехватывали горло. В этот момент на Машу навалилось самое большое горе в ее еще совсем молодой жизни. Она не радовалась малышу, она страдала от приближающейся разлуки с самым близким, самым любимым человеком на земле. Если бы ей позволили, она прямо с пузом отправилась за ним следом. Жила бы в любых условиях, только рядом. Только бы видеть его лицо, чувствовать его тепло, заботиться о нем.

– Пятое? Это . . . через . . . два . . . дня, – рыдала несчастная женщина.

– Машуля, через . . . целых . . . два дня, – успокаивал муж. – Я уволюсь, ты возьмешь за свой счет. Мы вместе проведем эти два дня. Все обсудим, все решим.

В связи с уходом мужа в армию, Михалыч подписал подопечной заявление на отпуск за свой счет. Супруги, действительно, провели вместе последние два дня перед расставанием на полтора года, причем, разлука теперь усложнялась беременностью и рождением первенца. Все это время они спорили до хрипоты, как лучше поступить Марии. Саша предлагал рассчитаться с завода и вернуться в Приморск к родителям. Ее и его родители, безусловно, ответственно позаботятся о беременной женщине, создадут ей хорошие условия. Рядом с близкими людьми ей будет спокойнее и не так тоскливо, помогут с малышом, ведь у нее нет ни знаний, ни опыта по уходу за новорожденными.

Мария, в свою очередь, воинственно отстаивала личные интересы. Она даже мысли не допускала, чтобы уволиться с работы. Что ей тогда останется? Валяться в родительском доме на кровати, да в ожидании писем бегать к почтовому ящику? От такой перспективы можно умом тронуться. В двухмесячном декрете она еще насидится дома, еще послоняется от ничего неделанья.

– Ты пойми, – приводила она все новые и новые доводы в защиту своего решения, – если я уволюсь и, тем более, уеду, у нас отберут комнату.

– Да и фиг с ней. Вернемся – получим другую. Мне твое здоровье дороже всего на свете, – злился призывник.

– Что со мной случится? Буду наблюдаться у врача, выполнять все предписания. Молодая, здоровая, с плодом все в порядке. Чего ты паникуешь?

– Я хочу как лучше для тебя и ребенка.

– Саша, я обещаю тебе, что прямо на следующий день после оформления декрета, тихим ходом – по железной дороге, отправлюсь в родные места, под крыло к родителям. Теперь с детьми сидят год. Там ты вернешься и все вместе двинемся в Солнечный. Зато комната останется за нами и Ольга за ней присмотрит.

Саша делал понимающее лицо, брал тайм аут, потом все начиналось сначала. Его можно было понять: оставлять любимую женщину без участия и помощи не хотелось. Здесь у них не было родственников, а полноценные дружеские отношения еще ни с кем не сложились.

Пятого октября, в восемь часов утра, супруги Гордеевы пришли к военкомату, что называется, с вещами. Из вещей, согласно утвержденного военкоматом перечня, в рюкзаке находились самые необходимые предметы и запас еды на два дня. Правда, этими продуктами в течение двух дней можно было накормить среднестатистическое отделение солдат. Судя по увесистым рюкзакам других призывников, народ не полагался на скорое государственное обеспечение.

Одноэтажное П- образное здание военкомата, выкрашенное светло-лимонным цветом, смотрелось за высокой кованной оградой весьма и весьма нарядно. Листья с кленов в ограде уже облетели, засыпав собой тротуарные дорожки и площадь перед входом в учреждение. На фоне мрачного утра и облезлого пейзажа вокруг, здание смотрелось ярким, жизнеутверждающим пятном. Складывалось впечатление, что там работали добрые и веселые люди, на которых всегда и во всем можно положиться. Обычно подобного рода учреждения оформляли особенно требовательно и амбициозно, давая понять, что у нас здесь не забалуешь. Почему в данном случае так легкомысленно подошли к покраске – непонятно; может быть, другой краски не нашлось или ответственный за фасад здания оказался человеком с юмором.

Когда молодая чета Гордеевых подошла к военкомату, здесь уже толпился народ. Ворота были закрыты на висячий, амбарный замок, функционировала скрипучая, из металлических прутьев, калитка, около которой дежурила пара молодых солдатиков. Они проверяли документы и пропускали на территорию исключительно тех, кого положено. А положено было работникам военкомата и призывникам, родственники и провожающие в это число не входили, потому растянулись вдоль частокола ограды на асфальтированной дорожке и прямо на проезжей части. Машины во избежание неприятностей, заранее угрожающе сигналили, но люди совершенно не реагировали на угрозы. У них здесь важнейшее дело! Водители сбрасывали скорость и на «цыпочках» объезжали возбужденное сообщество провожающих, объединенное общими интересами и переживаниями. В разных концах толпы настроение поднимали песни, доносящиеся из магнитофонов. Одним помогал своим творчеством Юрий Антонов, другим скрашивала минуты ожидания шведская группа «АВВА».

Внутри двора, на заваленном листьями плацу, кучковались небольшие группы молодых ребят-призывников по три-четыре человека. Выглядели они совсем не респектабельно, вероятнее всего, домашние выдали своим будущим защитникам если уж не совершенные обноски, то, во всяком случае, что выбросить не жалко: заношенные куртки либо короткие еле прикрывающие живот, либо, наоборот, свисающие с них как с вешалок; на ногах обуты стоптанные башмаки, хорошо хоть не лапти. В общем и в целом, вся эта разномастная и разношерстная бригада больше походила на уголовников, нежели на призывников.

На вскидку, новобранцев насчитывалось человек двадцать пять-тридцать, зато провожающих, поддерживающих своих близких из-за ограды – не один десяток. Складывалось впечатление, что на каждого паренька приходилось от восьми до десяти человек сопровождения. Здесь присутствовали все возможные поколения родственников, начиная со стареньких бабушек и дедушек, кончая младенцами в колясках. Молодые люди, из числа сочувствующих, прибывали в изрядном подпитии. Они, шарахаясь вдоль ограды, выкрикивали наставления и поучения своим друзьям. Было не понятно – напились они прямо с утречка или «принимали» всю ночь и еще не протрезвели.

Александр с Марией не устраивали проводов и даже родителям о времени отъезда не сообщили. Так захотел сам новобранец. Праздновать, как он считал, в данном случае совершенно нечего, подвергать родителей лишним переживанием не желал, да и расходы с проездом весьма ощутимые. Уходил он в армию тихо-мирно и очень скромно. Маша разделяла мнение мужа. Положа руку на сердце, в последние дни пребывания любимого рядом, ей совсем не хотелось делить его внимание с кем-то другим, пусть даже, родителями.

День отъезда выдался на удивление мягким и спокойным. Природа будто замерла в ожидании дальнейших событий: ни ветерка тебе, ни дождя, ни солнца. Саша пробрался через толпу провожающих прямо к калитке, за ним, не выпуская руку мужа из своих ладоней, протиснулась Мария. Прежде чем предъявить документы, он обернулся к жене, резко привлек ее к себе и жадно прильнул к губам, оторвался, прижал ее голову к своему лицу и услышал, как Маша заскулила с подвыванием, словно маленький щенок, отставший от матери.

– Машенька, девочка моя, – шептал он на ухо, с трудом сдерживая себя, – я буду писать тебе каждый день. Веришь?

Маша, не прекращая подвывать и всхлипывать, кивала головой.

– Ты не заметишь, как я вернусь. Мы же еще не знаем, где мне предстоит служить. Случается, что служат недалеко, тогда будешь ко мне приезжать . . . . Родишь – меня в отпуск отпустят. Полтора года пролетят быстро, и мы опять будем вместе.

Мария невидящими от слез глазами, старалась запомнить лицо мужа, его голос, его запах, его сильные, такие родные и желанные руки.

– Машенька, любимая, не рви мне сердце. Не стой у ограды, уходи. Тебе нельзя волноваться. Ты отвечаешь за моего сына. Я напишу тебе прямо с дороги.

Саша отстранился от жены, развернулся и сделал шаг к калитке. Машины руки, только что обнимавшие мужа, упали неживыми плетьми, с губ сорвался стон. Она стояла в толпе людей, а ей казалось, что совершенно одна. Одна у калитки и в целом мире тоже одна. Жизнь остановилась в ней на целых полтора года.

Саша бравой походкой направился к входу в здание, поднялся на крыльцо и скрылся за дверями военкомата. Мария, с трудом волоча ноги, поплелась вдоль ограды. Она нашла удобное место, откуда можно было наблюдать за происходящим и, весь двор лежал, как на ладони. Голова отчаянно кружилась и тошнота подступала к самому горлу. Чтобы не упасть, она мертвой хваткой вцепилась в прутья ограды, лицом прижалась к холодному металлу. Время потекло мимо нее. Она видела, как Саша вышел из военкомата с каким-то молодым человеком. Они остановились рядом с входом и закурили.

Муж смотрел в ее сторону, а парень что-то весело рассказывал ему. Тот кивал, явно невпопад, по большому счету, не обращая на рассказчика внимания. Супруги не только видели, они ощущали присутствие только друг друга, хотя между ними уже была целая пропасть. С крыльца, шустро перебирая ногами, спустился худощавый офицер. Прозвучали отрывистые громкие команды, напоминающие лай собаки. Призывники построились. Вокруг народ заволновался. За всеобщим шумом, Маша не слышала, о чем говорил офицер.

Строй повернулся и направился к калитке. Маша рванула к выходящим со двора, призывникам. Пробраться вперед невозможно, ряды провожающих плотно сомкнулись. Слышались крики поддержки и напутствия. Строй проследовал к автобусу, припаркованному с другой стороны проезжей части. Этот автобус стоял с самого утра. На него не обращали внимания, оказалось, напрасно. Именно ему предстояло увезти новобранцев в неизвестные дали.

Призывники дисциплинированно погрузились в автобус, расселись по местам, машина тронулась. Маша, замерев на месте, оставалась стоять на обочине, как раз напротив того места, где только что находился автобус. До самого размещения в автобусе, Саша озирался по сторонам, разыскивая взглядом жену. Куда там! За многочисленными телами и лицами, разве разглядишь единственно родной силуэт?

Люди расходились нехотя, будто еще ожидая, что автобус вернется и их сыновья, отцы, мужья, внуки радостно отправятся вместе с ними домой. Мария, не отводя глаз, все смотрела и смотрела в след автобусу, скрывшемуся за поворотом улицы. Она пришла домой, закрыла дверь на замок и легла на диван под одеяло. Теперь такое время препровождение в комнате, станет для нее основным. Ей хотелось забыться сном на все полтора года. Открыть глаза, когда жизнь вернется к ней вместе с Сашей.

Глава 2. Вы служите, мы вас подождем

Кто не ждал любимого, неважно откуда, главное – не ждал, тот не поймет тягости ожидания. Минуты растягиваются в часы, часы – в сутки, сутки – в месяцы, а месяцы – в годы. Человека, не сведущего в вопросах ожидания, всегда поражает умение ждущего терпеть и мириться с обстоятельствами. Вроде все, как всегда и, тем не менее, стоит заговорить о предмете ожидания, как человек внутренне меняется. То ли в нем мобилизуются только ему известные силы и он, преображаясь, с вдохновением и надеждой говорит об ожидаемой встрече. То ли, наоборот, с горечью, из последних сил, цепляясь за собственные доводы, строит предположения.

В Машином ожидании хватало и того и другого. По понятным причинам, рассчитывать на преждевременное возвращение мужа, не представлялось возможным, но до получения сообщения от призывника, тлела надежда на скорое свидание. Хотелось, чтобы судьба улыбнулась любящим сердцам и Сашу направили служить в места досягаемости. Беременная женщина готова была мчаться, ехать, лететь, лишь бы прижаться к дорогому человеку. Однако судьба совсем не постаралась для супругов, непонятно за какие грехи, или в качестве испытания любви на прочность, злая волшебница отправила солдата за тридевять земель. Куда обычной советской гражданке, тем более, в «интересном» положении, въезд строго воспрещался.

После проводов, Мария сосредоточилась на ожидании. По ее расчетам, как бы не сложилась судьба призывника, уж через неделю письмо от него должно было прийти точно. Поэтому первую неделю женщина провела в тоске, но без особенных переживаний. По прошествии недели, в голову полезли неприятные домыслы. Страх за судьбу мужа надежно поселился в душе жены. Стол вахтера общежития стал местом необыкновенно страстного притяжения, вернее не сам стол, многоярусная полка-шкафчик с узкими ячейками. Над каждой ячейкой красовалась буква алфавита, что означало: здесь лежит вся корреспонденция для обитателей общежития, чья фамилия начиналась на эту самую букву.

За неделю Маша узнала, в каких комнатах живут соседи на одну с ней букву. Через две недели безуспешных ожиданий, она была уже знакома со всеми. Отсутствие весточки от супруга объясняла разными способами. То ей казалось, что кто-то неправильно прочитал адрес на конверте и ошибочно взял письмо себе. Тогда с удивительной настойчивостью, обходила комнаты и, не успев задать вопрос, тут же получала в ответ пожимание плечами и отрицательный поворот головы.

В конце второй недели женщина набралась храбрости, отпросилась на часок с работы и направилась в военкомат. В здание ее не пропустили те самые солдатики-охранники, которых видела во время проводов около калитки. Она плача уговаривала, разрешить ей встретиться с главным начальником для выяснения месторасположения мужа. Видимо, солдаты уже сталкивались с подобными проявлениями родственников, поэтому стояли «на смерть» и не пропускали докучливую, нервную женщину. На все ее выпады отвечали односложно: «Не положено. Ждите дома». Так и не добившись результатов от посещения учреждения, волей которого у нее был отнят близкий человек, поплелась опять на работу.

Согласно договоренности с Сашей, Маша не могла поинтересоваться о судьбе мужа ни у друзей в Приморске, ни у его родителей, ни у своих. Он должен был сам оповестить о своем месте службы. Ослушаться – значило подвести мужа и навлечь на свою голову громы и молнии. Время шло, однако никаких известий. Маша металась в полном непонимании, что с этим делать. Когда отчаяние достигло максимальной точки «кипения», субботним днем в дверь комнаты осторожно постучали. Нехотя шаркая шлепанцами, заспанная Мария открыла дверь. Перед ней, широко улыбаясь всеми золотыми коронками, стояла вахтерша тетя Зина. Руками она прижимала к своему яйцевидному животу конверт:

– Машка, только принесли. Я не усидела. Ольгу оставила на своем месте, а сама к тебе.

Женщина, спросонья не понимая о чем говорит вахтерша, тупо смотрела ей в лицо. Только, когда та протянула конверт, обсыпанный всевозможными штампами и печатями, остатки сна моментально слетели. Она выхватила письмо и, почему-то, в голос заревела. Тетя Зина, не ожидавшая подобной реакции, тоже зашмыгала носом. Маша, бросив дверь открытой, забыв пригласить к себе добрую женщину, начала нервно вскрывать долгожданное письмо. Из разодранного конверта достала сложенный вдвое листок бумаги, исписанный мелким непонятным Сашкиным почерком.

Пока молодая женщина жадно читала весточку от мужа, тетя Зина осторожно, чтобы не мешать, вошла в комнату и прикрыла за собой дверь. Пробежав текст, раз, другой, третий, Мария подняла светящиеся счастьем глаза. От нахлынувших чувств, она не могла вымолвить ни слова.

– Это . . . Маша . . . ты все бегала, . . . все ждала. Оно . . . это . . . не шло, – объясняла расчувствовавшаяся вахтерша свой порыв участия. – Сегодня . . . это . . . принесли. Я глянула . . . оно . . . это . . .тебе. Вот. Решила . . . это . . . сама подняться.

Мария кинулась на шею пожилой женщине.

– Тетя Зиночка, дорогая моя, все хорошо! Он не писал потому, что их перебрасывали с места на место. Теперь все в порядке. Теперь будет служить там, – на одном дыхании, рапортовала радостная Машка.

– Там, это где? Конверт какой-то мудреный.

– Там – это в Германии.

– Ух, ты, куда занесло! С одной стороны, оно, конечно, хорошо – порядка больше. А с другой, не очень.

Маша насторожилась:

– Почему не очень?

– Как почему? Служи он где-нибудь у нас в Союзе, к нему можно съездить. Родственникам разрешают приезжать. Смотришь, где ты к нему, где он к тебе. Служба и пролетела незаметно. А в Германию кто ж тебя пустит? Или его выпустит?

От этих слов Мария оцепенела. Действительно, за порывом радости, она даже не обратила внимания на такие тонкости. Счастье оборвалось. Приговор судьбой подписан – они не увидятся полтора года. Разве мужа выпустят? Разве позволят ему через границы шастать туда-сюда? Все надежды рухнули. Только теперь тетя Зина поняла свой непреднамеренный промах. Она несла добрую весть, а принесла злую. Мысленно ругая себя за несдержанность, за свой поганый язык, который мелет не подумав, она потихоньку попятилась к двери.

– Маш, ты не расстраивайся раньше времени. Может, им там положен отпуск. Все же на чужбине служат . . . .

Но Мария уже не слышала жалких потуг доброй вахтерши. Радость омрачилась безнадегой. Так тоже бывает. Она свернула письмо и положила его себе под подушку, заняла свое место под одеялом и принялась сочинять ответ.

На самом деле, у Александра со службой сложилось, как нельзя лучше. Сначала, вроде как, совсем не везло. Ребята, с которыми он призывался из Солнечного, успешно прошли еще одну медицинскую комиссию теперь уже в Москве, и попали в достойные войска. В учебку направили тех, кто имел за плечами институт или техникум. Им давалась возможность за пол года обучения военным премудростям, получить младшее офицерское звание и год служить хоть небольшим, но начальником.

У Сашки все пошло наперекосяк. То ли из-за волнения, то ли от усталости, то ли еще по какой доселе неизвестной причине, у парня подскочило давление. Может быть, оно и раньше подскакивало, да он не обращал на это внимание. Ему и в голову не приходило раньше обследоваться. На комиссии в военкомате не выявилось никаких отклонений. Сашке за собственную выбраковку было стыдно и неудобно. Казалось, что окружающие шепчутся за его спиной, обвиняют в симулянтстве, в желании «проскочить» солдатские трудности.

Таких как он, болезных, набралось двадцать два человека. Все они призывались из Москвы или Подмосковья. К великой неожиданности, ребят погрузили в самолет и вывезли в Германскую Демократическую Республику, в чужой, заграничный город – Франкфурт на Майне. Там их перераспределили еще раз и небольшими группами по четыре-пять человек направили в разные воинские части, в разные концы Восточной Германии. Гордеев за отсутствием богатырского здоровья и за присутствием высшего технического образования попал в воинскую часть, которая предназначалась для «обслуживания» и охраны небольшого завода по ремонту советской военной техники.

Сюда поступали бронемашины, тягачи, автомобили, словом, все, что требовало квалифицированного ремонта. Везти на платформах или иным путем в Союз вышедшую из употребления технику только из-за поломок, пусть даже чрезвычайно серьезных, было весьма и весьма накладно. Поэтому основали небольшой, серьезный завод прямо заграницей. Ни для кого не секрет, что по всей Восточной Европе в то время располагались советские воинские части. Автомобильный парк насчитывал тысячи единиц военной техники, ее нужно было обслуживать и ремонтировать.

Сначала новобранца определили на работу копировальщиком. В небольшой отдельной комнате он на копировальном аппарате размножал разного рода документацию. За ним никакого пригляда, вполне тебе, свобода и независимость. Правда, единственный раз в день его навещал прапорщик, проверял все ли в порядке с ним и его подотчетным хозяйством. Работа копировальщика простая, техника тоже без заморочек, да и объемы вполне сносные. Времени хватало и письма написать, и чайку похлебать, и покурить на улицу сходить. Обедать солдат ходил в заводскую столовую вместе с другими военнослужащими. В отличие от вольнонаемных, солдатам давали еду без права выбора.

На заводе работали советские офицеры, их жены, солдаты, специалисты, присланные из Союза и немцы, владеющие русским языком. Офицеры со своими семьями жили в благоустроенных квартирах на территории военного городка. Там же обосновались специалисты с женами или мужьями. Солдаты и младший офицерский состав – в казармах. По одну сторону от завода, за высоким забором очень компактно размещался сам военный городок. Казармы внешне ничем не отличались от обычных жилых домов и стояли они вперемешку с офицерским жильем. Но это совсем не значило, что в городке царят хаос или панибратство. Скорее наоборот, строжайшая дисциплина и безупречный порядок. Территорию части выскребали до блеска.

Офицерам дозволялось нести службу в данном месте, проживая исключительно, только с женой. Ни о каких детях речи не шло. В случае беременности, женщину отправляли на Родину рожать и воспитывать потомство. Специалистам тоже разрешалось приезжать на работу со вторыми половинками, однако, здесь предъявлялись более жесткие требования. Половинка должна была работать либо в самой части, либо на заводе, либо, при условии знания немецкого языка, в небольшом немецком поселении, что располагалось по другую сторону от завода.

Немецкое поселение представляло собой что-то среднее между небольшим провинциальным городишком и объединением нескольких хуторов, раскинувшихся на общей местности. Здесь работали магазинчики, кафе, поликлиника, отделение банка, почта и маленькие частные артели. Со стороны, днем поселение выглядело полусонным. Люди особенно никуда не спешили, просто шли или ехали на велосипедах по своим делам. Спокойная, размеренная жизнь. Поселение настолько органично вписывалось в природный пейзаж, холмистой местности с аккуратными полями и перелесками, с голубым озерком в самой низине. Низкие игрушечные домики, обсыпанные ярким калейдоскопом цветов, выверено подрезанные кусты и деревья – вся эта ухоженная красота напоминала сказку.

Корпуса завода смотрелись, как бельмо на глазу. Вроде тоже небольшие, вроде тоже аккуратные, вроде тоже много зелени и цветов, но совсем другая застройка. Если бы завод строили сами немцы, наверняка совсем иначе расположили здания и сооружения, проложили дороги, организовали функционал. Они, скорее всего, постарались бы вписать завод в существующий пейзаж. Военный городок раскинулся почти вплотную к заводу и внешним видом очень напоминал основное предприятие.

Через три месяца копировальщика разглядело руководство и командировало для дальнейшего прохождения службы в отдел главного конструктора. Сашка встал к кульману. Теперь об одиночестве можно было забыть. В этом тоже были свои плюсы. Общение в коллективе отвлекала от тоски по дому и беременной жене. Конструкторская работа – знакомая ипостась: курсовики, расчетки, наконец, диплом. С заданиями солдат справлялся запросто, играючи, чем приводил в полный восторг сотрудников отдела. Женщины его подкармливали плюшками, мужчины – сужали сигаретами. Словом, жизнь наладилась, да и служба стала не в тягость. Ему позволялось ходить на работу и с работы самостоятельно. Частенько задерживался или выходил пораньше в связи со срочной работой. Теперь Сашка писал письма любимой в казарме.

О себе Гордеев особенно не распространялся. Совсем избежать разговоров о родителях и семье было невозможно, поэтому пришлось несколько приоткрыть завесу секретности личной жизни. Любопытные женщины вытянули таки из него сведения о том, что родом из Приморска, женат, жена ждет ребенка и живет в Солнечном. Впрочем, с такой еще короткой биографией и скрывать, в общем, нечего. Писал Маше через день, пусть мыслей хватало на половину странички, но ведь важен не объем письма, а факт его получения. Конечно, откуда набраться событиям в жизни солдата? Писал обо всем, что приходило в голову.

Марию жизнь тоже не баловала разнообразием. Да и до разнообразия ли ей в совсем непростом положении? Она каждый день с утра срывала лист календаря, и ждать оставалось на один день меньше. Все ее существо перешло в режим продолжительного ожидания. Она, казалось бы, должна готовиться к рождению ребенка. На свет появится маленькая частичка любимого мужчины. Может, с другими оно так и случалось, только не с ней. Ребенок жил и развивался у нее внутри сам по себе. Маша никогда не прислушивалась к происходящему в ее животе. Она спокойно, даже равнодушно, ходила в женскую консультацию, сдавала необходимые анализы.

Плод развивался стабильно благополучно, со здоровьем все обстояло нормально. Живот рос, словно, отдельно от ее тела. Единственным неудобством становилось ограничение в потреблении жидкостей. Стали отекать ноги, руки, лицо. Маша стала впечатлительной и нервной. Всякая несправедливость или обида вызывали в ней потоки слез. Она плакала часто и много. Тщательно скрывая открывшуюся слабость, старалась под любым предлогом выскочить из цеха и там, в стороне от любопытных глаз «отвести душу».

Михал Михалыч старался оградить свою слезливую сотрудницу от нападок производственников, начальства и ненужных переживаний. Ему было искренне жалко беременную, одинокую молодую женщину. Жизненный опыт подсказывал, что Марию нужно познакомить с женой, женщиной добрейшей души. Она сумеет отвлечь молодую особу от желания оплакивать свою «несчастную» судьбу, переключит внимание и придумает необходимое занятие. Легко сказать, а как это сделать. По возрасту Маша приходилась ему скорее внучкой, нежели дочкой. Разве ей будет интересно проводить время с двумя стариками?

Завод выполнял объемный государственный заказ. Работали без выходных. Из отдела технического контроля привлекли всех сотрудников и только по просьбе Михалыча Гордеевой сделали поблажку в связи с ее положением. Пораньше утром в субботу Михалыч отправился на работу. Первого, кого он увидел в еще пустом цеху, была Маша Гордеева. Она сидела закутавшись в теплый пуховый платок, лихо орудуя штангенциркулем, обмеряла изготовленные во вторую смену, детали.

– Гордеева, ты что тут делаешь? – разозлился Михалыч. – Ты думаешь – мы без тебя не справимся?

Маша вскинула ресницы. На пожилого мужчину уставились карие с поволокой, глаза.

– Здравствуйте, Михал Михалыч, что это вы с утра развоевались?

– Ты мне, Гордеева, зубы не заговаривай. Я вчера на оперативке четко, по-русски сказал, что явятся все кроме тебя. Зачем ты пришла?

Маша, не выпуская инструмента из рук, тянула из металлического ящика детали, замеряла и складывала в пустой.

– Гордеева, ты меня слышишь? – гневался начальник.

– Слышу.

– Давай вставай и ступай домой. Без тебя обойдемся.

Женщина насупилась, шумно задышала носом, по подбородку пробежала легкая рябь.

– Гордеева, я приказываю – уходи!

Мария опустила голову ниже.

– Нет, вы посмотрите на нее. – обратился мужчина к пустому цеху. – Начальник ей никто. Надо же какая упертая! А случится выкидыш от переутомления? Кто виноват будет? Нельзя по закону беременных женщин привлекать к переработкам. Нельзя!

Вредная контролерша вышла из-за стола и подошла к своему начальнику. Она умоляюще заглянула ему в глаза.

– Михал Михалыч, я же не за деньгами сегодня пришла. Мне плохо одной. Я как остаюсь одна, так реветь начинаю.

– Вот те раз, тебе же расстраиваться нельзя. Ребенка нервного родишь, потом сама же маяться будешь.

– Я знаю, только ничего поделать не могу, слезы сами катятся. Мне на работе среди людей лучше.

– Это в общаге то тебе людей не хватает? – удивился Михал Михалыч.

Маша шмыгнула носом и смахнула предательскую слезу:

– Здесь я работаю, занята делом, а там слоняюсь по комнате от стены к стене. Все соседи в семьях. Кому я нужна?

– А Ольга? Я думал вы подружки.

Михал Михалыч обошел длинный, самодельный стол. За ним, у самой стены, стоял тоже самодельный шкаф, куда сотрудники отдела убирали личные вещи и специальную одежду.

– Конечно, Ольга подруга, но у нее семья. Своих забот хватает.

Начальник надел черный халат. Нужно отметить, что жена следила за своим мужем исправно. Мужчина всегда выглядел ухоженным и наглаженным.

– Значит, поэтому тебя из цеха не выгонишь. То-то я смотрю: народ домой, а ты все копаешься. Раньше всех приходишь, позже всех уходишь. Выходит, девонька, дом пустой тебе не мил.

Маша, молча отчаянно закивала головой.

– А Сашка пишет?

– Пишет.

– Ну, тогда не все так плохо! Часто пишет?

– Часто.

– Телевизор у вас есть?

– Нет. Еще не купили.

– А что так? В наше время молодежь прежде всего телевизор покупает.

– У нас в общежитии в красном уголке стоит телевизор. Можно ходить и смотреть.

Михалыч не прерывая разговора с Машей, заинтересовано изучал ящики, наполненные готовой продукцией около стола. Видимо, ночная смена, чтобы не терять времени даром, предъявила свою работу на проверку.

– Ходишь, смотришь?

– Иногда.

– Ладно, Мария, давай договоримся так: ты поработаешь до обеда и пойдешь не в общагу, а ко мне домой. Раз тебе надоело по комнате слоняться, познакомишься с моей женой. Она у меня рукодельница, стряпуха отменная, есть чему поучиться.

Маша замялась:

– Я же ее совсем не знаю. Неудобно.

Михал Михалыч широко улыбнулся:

– Перестань глупости говорить. Садись. Доделывай этот ящик. За тобой еще вот этот и этот. Я пойду к начальству.

Довольная Мария без лишних слов продолжила работу. На душе вдруг стало светло и покойно. Казалось бы, что, в сущности, произошло? Просто позвали в гости, просто есть возможность познакомиться с хорошим человеком, а внутри разлилось тепло от чьей-то заинтересованности в ее судьбе.

Когда Мария сообщила родителям о своей беременности, их реакция один в один напомнила реакцию мужа.

– Маша, ты должна срочно уволиться и вернуться домой, – кричала в трубку Галина Ивановна. – Тебе нужно спокойно выносить и родить ребенка. Пока Саша в армии ты должна находиться под нашим наблюдением.

– Мамуля, у меня все хорошо. Я работаю, работа мне нравится. До декрета хочу оставаться в Солнечном. Когда выйду в декрет, приеду рожать к вам, – спокойно объясняла дочь.

– Я не понимаю, какая необходимость оставаться одной в чужом городе? – не унималась мать.

В трубке раздался сдержанный отрывистый шепот. На другом конце провода кто-то кому-то явно давал наставления. Раздался голос отца:

– Мария, в самом деле, зачем лишние неудобства и сложности? Увольняйся и приезжай домой. Здесь спокойно родишь, а вернется муж из армии – все вместе обсудим ваше дальнейшее место проживание. Я думаю: его родители нас поддержат.

Позиция родителей была совершенно понятна. Впрочем, именно такой она и ожидалась.

– Маша, – из трубки опять выплыл голос матери, – ты его родителям сообщила о беременности? А то как-то неудобно. Мы знаем, они – нет.

– Саша сам захотел лично их оповестить в письме. Не переживайте. Они сами между собой разберутся.

– Хорошо. И все же, Машенька, пожалуйста, подумай над нашим предложением.

– Я подумаю, – пообещала дочь.

Меньше всего Марии хотелось портить настроение родителям. Настоящий ответ давал им возможность надеяться на положительный исход, а ей, в свою очередь, не обещать этот исход. В каждом письме Галина Ивановна уговаривала дочь плюнуть на все и приехать под родную крышу. Маша перестала реагировать на уговоры. Она сообщала о своей прекрасной жизни и делилась показателями из детской консультации.

Знакомство Лидии Яковлевны – жены Михал Михалыча и Маши состоялось в ту самую субботу, когда начальник настоял на ее отбытии из цеха. Сам он позвонил домой и предупредил Лидию Яковлевну о скором появлении на пороге их квартиры молодой беременной женщины. В двух словах пояснил ситуацию и попросил поучаствовать в жизни сотрудницы. Лидия Яковлевна была из тех добрых, русских женщин, которые живут не головой, а душой и сердцем. Она с любовью и заботой приняла в свой дом совершенно чужого человека. Мы все до определенного времени друг другу чужие, потом наступает прозрение и отношения либо становятся близкими и доверительными, либо сходят на «нет».

В те далекие молодые самостоятельные годы Маша даже не догадывалась о той роли, которую суждено в ее жизни сыграть Лидии Яковлевне. В трудные времена, когда в силу каких-либо неблагоприятных ситуаций, у нас опускаются руки и кажется, что из лабиринта неудач уже никогда не выбраться, на нашем пути обязательно возникают, так называемые, знаковые люди. Впрочем, совсем не обязательно, чтобы жизненная полоса была черной. Она вполне может быть серенькой. Важно то, что эти люди приходят в нашу жизнь и абсолютно неосознанно меняют ее.

Больше того, кто-то из них на короткое время вспыхивает рядом, и эта вспышка освещает наш дальнейший путь. Встреча может случиться где угодно: в ожидании своей очереди на приеме к врачу или в перелете, между небом и землей, на пути из Москвы в Новосибирск, а может быть в Арабских Эмиратах, на берегу Персидского залива. И потом, позабыв даже имя этого человека, вдруг в своей жизни сталкиваешься со справедливостью его предостережений. Из глубины подсознания всплывает, как подводная лодка из океанской бездны, тот непростой разговор и откровения случайного человека, которого вдруг подарила судьба.

Иные из тех людей остаются с нами на более продолжительный срок. От них учимся тому, что каким-то загадочным образом умудрилось проскочить мимо нашего внимания. Жизнь с помощью своих посланцев возвращает нас к истокам и преподает урок еще раз. Те пол года, что молодожены Гордеевы обитали в общежитии завода в Приморске, готовясь к защите дипломной работы, трудно назвать полноценной супружеской жизнью. Скорее это была своего рода репетиция. Галина Ивановна по мере возможностей старалась уберечь дочь от бытовых забот: забирала грязное белье, стирала его у себя дома и потом отглаженное приносила молодым; готовила еду и кастрюльками поставляла в общежитие; доставала дефицитные продукты, а в этот список входило почти все, снабжала загруженных дипломников.

Маша в свои, уже совсем не юные годы, не обладала навыками ведения семейного хозяйства. Теперь ей давалось время, возможности, а главное, – наставник самого высокого класса, для освоения самых необходимых премудростей жизни. Лидия Яковлевна осторожно и бережно, чтобы не ранить самолюбие молодой впечатлительной особы, раскритиковала ее внешний вид. Машин живот уже достаточно заметно округлился и как неприкаянный торчал над не застегивающейся юбкой. Будущая мать прикрывала его объемным свитером, который носила не снимая.

– Машенька, вы же, как Мадонна, ждете своего первенца. Только во время беременности женщина бывает особенно прекрасна, к этому периоду нужно относиться с особым вниманием.

Мария, сидя в кухне у стола с кружкой чая, с удовольствием жевала домашнее печенье. Хлопая слегка подкрашенными ресницами, прибывала в полном непонимании: к чему ведет речь Лидия Яковлевна.

– Я косметикой почти не пользуюсь, только кремом. У нас в Приморске воздух более влажный, поэтому здесь приходится лицо кремом мазать, – почему-то начала оправдываться Маша.

– Я немножко не о том, – Лидия Яковлевна старательно подбирала нужные слова. – Ваша беременность уже просматривается . . . малышу в утробе . . . как и вам . . . должно быть удобно.

– А я юбку расстегнула, чтобы пояс не давил.

– Машенька, одежда должна быть свободной, лучше, если широкое платье.

– У меня в общежитии есть халат сорок восьмого размера, но ведь на работу в нем не пойдешь. Правда, можно сверху надеть теплую кофту. Под спецовкой все равно не видно.

Лидия Яковлевна закончила чистить картошку, ополоснула под краном руки и вышла из кухни. Вернулась она буквально через минуту с красочным журналом.

– Выбирайте фасон. Будем шить платье, – торжественно предложила она.

От неожиданности Мария поперхнулась печеньем. О каком платье можно говорить, когда она дырку зашить не умеет? Но не будешь же расписываться в собственной неумелости.

– Я одежду никогда не шила. У меня и ткани то никакой нет, – откашливаясь, лепетала гостья.

– Ничего, не беда. Все мы когда-то начинали, – вдохновляла наставница. – Выбери фасон, а мы подумаем каким образом из него выкроить платье-разлетайку.

Пока хозяйка колдовала над котлетами, гостья внимательно перелистала журнал мод.

– Ну, как? – Лидия Яковлевна обняла Машу за плечи. – Присмотрела платье?

Мария открыла нужную страницу и ткнула пальцем в нарядное шерстяное платье, расшитое у горловины и с поясом на талии.

– Интересный фасон: воротничок отложной и в тоже время на стоечке, рукав реглан, вышивка оригинальная. Мне тоже это платье понравилось изначально.

– Мне такое никогда в жизни не освоить, – печально заключила Маша.

– С кроем мне здесь все понятно. Вместо выточек на талии, от груди пустим клеш.

– Мне кажется: платье и без вышивки будет хорошо смотреться.

– Почему без вышивки?

– Я же не умею.

Лидия Яковлевна вернулась к плите.

– Давай накрывать на стол. Обед готов. А что до вышивки – научишься. У меня и нитки мулине есть, и рисунок к выкройке прилагается. Переведем на ткань и вперед!

За тканью Маша поехала в Москву. В Солнечном выбор шерсти оказался небольшим. Молодая женщина объездила все известные магазины тканей. Наконец, нашла то, что искала – хорошая, дорогая шерстяная ткань яркого шоколадного цвета. Прикладывая ее к себе, она уже видела то самое платье с цветочной вышивкой у горловины. Вместе с Лидией Яковлевной раскроили отрез, наставница объяснила, каким образом и в какой последовательности собираются куски. Мария завела общую тетрадку, где записывала все рекомендации женщины.

Здесь было все: как кипятить постельное белье, гладить, чем лучше мыть окна и полы. Отдельная часть тетради отводилась рецептам супов, вторых блюд, выпечки . . . . Начинающая хозяйка без стеснения выспрашивала обо всех тонкостях ведения семейного быта. Общение с Лидией Яковлевной доставляло Маше несказанное удовольствие. Складывалось впечатление, что она заново открывает мир под названием «семья». С ней еще никто так доверительно и заботливо не говорил на животрепещущие темы.

Незаметно прошла хандра, теперь будущая мать с нежностью и повышенным вниманием относилась к своему еще не рожденному ребенку. Платье, которое Мария сшила собственными руками, удалось на славу, сидело на ней, как влитое. Отрезные, расклешенные воланы удачно скрывали торчащий живот. С вышивкой пришлось покорпеть, данная операция требовала особенного терпения. Цветы, нечто среднее между ромашкой и календулой, пришлось ваять в несколько заходов, причем, каждое соцветие. Чуть неравномерно положишь нитку и можно смело начинать заново. С листьями и стеблем дело обстояло проще. Когда Маша явилась на работу в новом наряде, девчонки не поверили, что каждый шовчик выполнен ее собственными руками. Вышивку разглядывали особенно тщательно, пытаясь вывернуть горловину наизнанку прямо на хозяйке.

Следующим видом женского рукоделия стало вязание. Начали с самого обычного шарфа: две лицевые петли, две изнаночные. В общем, ничего сложного. Закончив с шарфом, плавно перешли на носки. Маша связала сначала себе, потом мужу. Зачем мужу? Кто позволит ему носить шерстяные носки в армии? Просто очень хотелось заботиться о любимом мужчине, пусть издалека. Пока женщина вязала, она ощущала прилив нежности к самому близкому человеку на свете. Следующими на очереди оказались родители и брат Женька. Вязание одновременно успокаивало и вдохновляло. Со спицами в руках и клубком шерстяных ниток на коленях, Мария словно переносилась через расстояние в родной дом, к родным людям.

В будни беременная женщина по вечерам занималась своими делами, своим нехитрым хозяйством, а в выходные спешила к Михал Михалычу и Лидии Яковлевне. Иногда к ним приезжали в гости дети с внуками, и тогда квартира наполнялась праздничной суетой. К Маше относились по-свойски, будто знали ее всю жизнь. Одинокой гостье в этом приветливом доме становилось тепло и уютно. Однако, самое интересное: отправляясь к детям в Москву, Михал Михалыч всегда звал Машу с собой. Первое время она еще пыталась сопротивляться, все же она им чужая, нельзя же наглеть до беспредела. Но находчивый мужчина подключал жену и все препоны моментально снимались.

Время не шло, оно летело со скоростью звука. В слякоти, листопадах и легкой пороше промелькнула осень. Закрутила, запуржила зима, разлилась серебром снега, ослепительным солнцем и бодрящим морозцем. Пришло время оформлять декрет. Марии не хотелось уезжать из Солнечного. Она приросла костями и мясом к замечательной семье Мизал Михалыча, близко подружилась с Ольгой, соседкой по общежитию и месту работы. У нее появилось много друзей и знакомых. Безусловно, она тосковала по мужу и даже все еще плакала по ночам, но справедливости ради, нужно сказать, что делала это гораздо реже.

После оформления необходимых документов, получения дородовых выплат, Мария решила не торопиться с отъездом. Потихоньку, не форсируя событий, утрясти все вопросы по сохранению комнаты, купить подарки родителям и Женьке, накрыть стол в общежитии, обязательно по-людски попрощаться с четой дорогих ей наставников. Только после окончания всех необходимых церемоний сесть в поезд и тихим ходом отправиться к месту, где развернется основное, знаковое для нее лично и всех близких, событие – рождение наследника.

Вопреки выстроенным планам, ситуация сложилась совсем иначе. Вернее, ее сложили родители в соответствии со своими пониманиями текущего момента. Как позже поняла Маша, напрасно она позвонила родителям в Приморск и сообщила о последних новостях в своей жизни. Галина Ивановна совместно с Вадимом Андреевичем быстренько сообразили, что к чему и озабоченная мать срочно вылетела на помощь дочери.

Мария еще расслаблено валялась в постели, теперь она в законном декретном отпуске и никуда торопиться не нужно. На столе лежал списочек дел на каждый день недели, за которую она рассчитывала решить все вопросы и мирно убраться восвояси. На улице рассвело. За окном пушистыми белоснежными хлопьями падал снег. Он падал почти отвесно, засыпая карниз, что говорило о полном безветрии. Такая тихая, умиротворенная погода нравилась Марии. Сейчас она встанет, приведет себя в порядок и отправится в магазин. Есть не хотелось, хотелось поскорее окунуться в благодать, царящую на улице.

В дверь осторожно постучали. Маша пришла в полное недоумение. Все соседи на работе. О том, что она с сегодняшнего дня в отпуске еще никто не знал, кроме, конечно, Ольги, но она тоже на работе. Женщина сунула ноги в шлепанцы, накинула пуховый платок прямо на ночнушку и повернула ключом в замке. От неожиданности лицо вытянулось, нижняя челюсть непроизвольно съехала вниз, глаза округлились до размеров пуговицы от пальто. На пороге стояла Галина Ивановна. Она радостно обняла окаменевшую дочь.

– Машенька, доченька я за тобой. Мы с папой подумали и решили, что тебе нужно помочь собраться. Мало ли, может быть нужно комнату освободить, все же ты надолго уезжаешь. Как ты тут одна? – скороговоркой лепетала Галина Ивановна.

Она отодвинула дочь в сторону, закрыла за собой дверь и прошла к столу.

– Раздевайся, – промычала еще не пришедшая в себя, хозяйка, – снимай сапоги, располагайся.

Галина Ивановна придирчиво оглядела комнату, видимо оставшись довольной, непринужденно принялась снимать пальто. Хозяйка подала тапочки, отсутствующего мужа.

– Машуля, я взяла за свой счет всего три дня. Нам нужно все успеть и вернуться самолетом в Приморск, – делилась планами незваная гостья.

– Мама, ты зря беспокоилась. Я бы приехала сама.

– Ты что? Как это сама? Тебе нельзя поднимать тяжести, нельзя нервничать. Как ты одна? Нет. Тебе нужна помощь.

Вердикт был вынесен и закреплен печатью. Марии оставалось только принять его к действию. Галина Ивановна с высоты своего жизненного опыта быстро вникла во все нюансы. Комнату она оплатила вперед за год. Раз дочь решила сохранить за собой жилплощадь, пусть будет так. Беременной нервничать нельзя, а время покажет, как быть дальше. Благо стоили квадратные метры сущие копейки. В поликлинике она истребовала полное заключение о состоянии здоровья матери и плода. Местные медики попытались, было, отбиться, но заботливая женщина учинила такой скандал, что те быстренько оформили все как надо.

В дом к Михал Михалычу и Лидии Яковлевне пришли накануне отъезда. Маша много и очень тепло рассказывала матери о своих близких знакомых. Галина Ивановна, проникшись такой искренней благодарностью к этим замечательны людям, во время застолья расплакалась. Лидия Яковлевна тоже не удержалась от слез, чем привела в полное смущение своего мужа. Маша хоть и крепилась из последних сил, все же слезу незаметно смахнула. Прощались по-родственному долго. Галина Ивановна приглашала супругов в гости к морю. Те благодарно обещали приехать летом. Но взамен просили сообщить о рождении первенца. Расцеловались.

Возвращение в Приморск состоялось очень трогательно. Она не ожидала, что настолько соскучилась по своей семье, друзьям и знакомым, по любимому городу. Здесь все напоминало о Саше: улицы, кафе, лавочка у подъезда, до боли знакомое их место у моря. Порой ностальгия поднималась к самому горлу, перехватывала его, становилось трудно дышать. Глаза моментально наливались слезами. Маша понимала, что должно пройти время, за которое она привыкнет в этом городе жить без мужа.

Получалось: там, в Солнечном, ей было одиноко, и она справилась, казалось безвозвратно. И вот, на тебе, приступы тоски обозначились с новой силой. Утешало одно – скоро роды, а там все время будет отдано малышу. Родители резкую смену настроений дочери относили к предродовому волнению. По возможности старались развеять печали.

Маша встала на учет в женской консультации, заодно прошла доскональное обследование в одном из санаториев Приморска. Вадим Андреевич через знакомых договорился, и дочери ничего не оставалось, как неделю посещать специалистов и сдавать анализы. Отказать отцу в его заботе было бы верхом хамства и неблагодарности. Пришлось уступить. Потихоньку начались приготовления к рождению первенца. В выходные Галина Ивановна потянула беременную по магазинам. Сроки, конечно, еще не поджимали, но какая бабушка устоит перед соблазнительной возможностью пережить еще раз собственную беременность. В магазине тканей, куда Галина Ивановна направилась в первую очередь, они долго спорили над двумя расцветками фланели.

– Мама, я не понимаю, зачем нам брать фланель кусками. Ведь есть же готовые пеленки, – нервно возмущалась дочь.

Мать, не обращая внимания на тон, задумчиво то растягивала ткань руками, то мяла ее в ладони.

– Я не понимаю . . . .

– Конечно, не понимаешь, – откликнулась Галина Ивановна, – ты же еще не нянчилась с детьми. Откуда тебе знать тонкости? Слушай, мы же все равно не знаем кто родится, – наконец, она обернулась к дочери. – Купим фланель розового цвета и голубого. Пополам.

– Мама, зачем нам куски ткани? Пошли в Детский мир и купим там готовые пеленки.

Мудрая женщина полезла за кошельком в сумку, между делом поясняя свое желание:

– Маша, готовые пеленки имеют стандартный размер, то ли шестьдесят на шестьдесят, то ли семьдесят на семьдесят. В любом случае, через пару месяцев они уже станут малы. Ребенок подрастет и пользоваться ими будет очень неудобно. Мы сейчас купим два отреза, сами раскроим пеленки нужной длины и на машинке прострочим. Делов всего ничего, зато потом никаких проблем.

После магазина направились в аптеку. Там опытная Галина Ивановна набрала марли.

– Теперь нашьем подгузников, слюнявчиков. Марля в нашем деле – первая вещь. Без нее не обойтись.

Больше Мария не спорила. Маме виднее. После посещения аптеки Маша рассчитывала отправиться домой, но не тут то было. Женщины сели в автобус, проехав три остановки, вышли прямо напротив универмага.

– Сюда то зачем? Здесь же нет детского отдела, – удивилась дочь.

– До детских товаров у нас очередь еще дойдет. Сегодня мы занимаемся исключительно пеленками, – торжественно произнесла наставница и, подхватив под локоток будущую маму, направилась к двухэтажному магазину с огромной вывеской «УНИВЕРМАГ».

– Мы же уже купили фланель на пеленки.

– Маша, ты, честное слово, сама словно ребенок. Мы купили ткань на теплые пеленки. Нужны еще обычные – ситцевые или лучше штапельные. Перед использованием прокипятим – они помягче станут . . . .

– Зачем так много?

– А ты как думала? Только успевай менять.

– Почему мы в магазине «Ткани» не купили? Стоило сюда тащиться?

Маша искренне не понимала, зачем Галине Ивановне нужны дополнительные сложности. Можно было все купить в одном месте и не трястись в другой район города. Тем более, там целый магазин торгует тканями, а здесь всего-навсего небольшой отдел. Они поднялись на второй этаж, отправились в самый конец «УНИВЕРМАГА», где располагался отдел с тканями.

– Если бы ты обратила должное внимание на виды тканей, то поняла, что в том магазине приличный выбор шерсти, драпа, крепдешина, шифона. Здесь в основном лен и хлопок. Как раз то, что нам нужно.

Упираться и спорить не хотелось.

– Мам, я постою около окошка? Все равно ведь ничего не понимаю? – послушно попросила Маша.

– Конечно, постой. Я сейчас быстренько.

Мария пристроилась у подоконника, а Галина Ивановна помчалась выбирать святая святых – отрезы на пеленки. «Зимние» они уже купили, теперь очередь дошла до «летних». Впоследствии сопутствующие родам вещи покупали в строгой последовательности, установленной Галиной Ивановной. Кроватку и коляску оставили совсем на потом.

С посещением родителей мужа Маша не торопилась. Все мы если не знаем наверняка, то, во всяком случае, чувствуем, каким образом к нам относятся окружающие: по их взглядам, поведению, манере общения. Для Маши было совсем не секретом, что в семье близких родственников Саши ее, мягко говоря, недолюбливали. Сына родители воспринимали, как неотъемлемую часть своей семьи. Павел Федорович открыто выражал собственные взгляды на жизнь, ни мало не заботясь о том, какое действие они могут возыметь на других.

«Родители, семья у каждого человека одна – там, где он вырос. Самые близкие и дорогие люди – отец и мать. Только их должны слушать дети. Наша семья – мы с матерью, Сашка и Танька. Все остальные люди посторонние. Жен может быть много, детей может быть много и только родители и сестра у Сашки одни», – вслух рассуждал Павел Федорович. Спорить с ним было совершенно бесполезно. Стоило сказать хоть слово в противовес, как сразу менялось настроение. Речь становилась злобной, тон – жестким.

Сдерживающим, примирительным фактором всегда выступал Сашка. Он старательно подавал знаки, что, мол, не обращай внимания. Хочется человеку так думать – имеет право, будь мудрее. Все равно его уже не переделаешь, значит нужно принять таким, какой есть. И Маша принимала. Теперь мужа рядом не было, а была беременность в завершающей стадии и неуравновешенная психика ожидающей женщины. Она ждала одновременно двух самых главных мужчин в ее жизни – мужа из армии, сына из собственной утробы.

В конце концов, сколько не оттягивай опасное свидание, рано или поздно, оно непременно состоится. Набравшись смелости и настроившись на невозмутимость, субботним вечером Маша направилась в дом к родственникам. Дверь открыла Нина Викторовна, увидев невестку на пороге, наигранно всплеснула руками:

– Ну вот, и нас осчастливила Маша!

Мария проскользнула мимо женщины в прихожую. На приветствие жены из комнаты с газетой в руках, показался Павел Федорович.

– Да, Мария, и года не прошло после твоего приезда, как ты у нас появилась. Сын написал, что ты еще две недели назад уехала из Солнечного, а к нам только-только пришла. Раздевайся, проходи.

– Здравствуйте, – пропуская упреки мимо ушей, женщина сняла легкое пальтишко. – Сама не ожидала, что столько дел образуется. Сначала в женской консультации на учет вставала со всеми необходимыми процедурами, потом обследование в санатории у нефтяников проходила . . . .

– У тебя отклонения в беременности? А Саша нам ничего на этот счет не писал, – перебил свекор отчет невестки. – Наверное, не хотел расстраивать родителей. А может быть, ты ему не сообщила?

– Нет никаких отклонений. И я, и малыш абсолютно здоровы. Существует определенный порядок постановки на учет. Меня приняли в нашей женской консультации, теперь они будут вести до родов. Должны же они знать настоящее положение вещей. Мало ли что могли написать в карте, – старательно разъясняла Маша.

– А к нефтяникам зачем обращалась? Получается: не все так хорошо, – поддержала мужа Нина Викторовна.

– Это уже папина инициатива. Ему просто хотелось проявить внимание и заботу по отношению ко мне и будущему внуку.

В комнате Мария заняла место на стуле и оказалась, словно, на сцене. Павел Федорович и Нина Викторовна расположились на мягком диване, напоминающем места в партере.

– Почему внуку, а не внучке? – уцепился за рассуждения, неугомонный свекор.

– Я так чувствую. Родится мальчик, – Маша погладила живот.

– Это совсем не обязательно. Может и девочка родится, – противоречила свекровь, искоса поглядывая на реакцию мужа.

– Пусть уж лучше пацан будет, – снизошел до согласия Павел Федорович. – Первый всегда должен быть парень – наследник, а там уже по усмотрению, как получится.

У Маши на душе несколько отлегло. Она вымученно улыбнулась добрым словам хозяина дома.

– Сашка пишет?

– Пишет, – кивком головы женщина непроизвольно закрепила утвердительный эффект ответа.

– Часто пишет? – Павел Федорович отчаянно докапывался до истины, что в какой-то степени насторожило гостью.

– Часто.

– Сколько писем ты получаешь, ну скажем, в месяц?

– Я особенно не считала, но думаю штук двенадцать-тринадцать.

На лицах родственников отразилось полное недоумение.

– Он пишет тебе каждые два-три дня? – искренне усомнился отец.

– Получается.

– Я думаю, Маша путает, – засуетилась мать.

– Зачем ей путать или врать? Нет. Она говорит правду. Это нам с тобой родной сынок парочку писем в месяц присылает . . . .

Только тут Мария поняла, какие громы и молнии обрушатся на голову мужа. Мысленно она уже ругала себя последними словами. Ведь знала, знала о собственническом отношении отца к сыну. Нужно было обдумать подобный поворот в разговоре. Может быть, даже слукавить. Но слова сказаны, теперь лучше переморгать ситуацию. Пусть Павел Федорович лучше на нее выльет свое возмущение. Что делать – заслужила.

– Интересно, о чем он тебе так часто пишет? Может у него какие проблемы, а мы не знаем? – язвительно поинтересовался свекор.

– Да, письма то у него всего на половинку странички. Пишет одно и тоже. Он ведь не в путешествие поехал. Служба однообразная: работа, казарма. Увольнений у них нет – заграница, – оправдывалась Маша.

Впрочем, невольное оправдание и доброжелательный тон, возымели свое действие. Павел Федорович смягчился. На самом деле, в письмах родителям сын полновесно сообщал о своей жизни, делился происходящими событиями. Жене вся эта информация просто размазывалась на половинках страничек. Какая разница сколько пришло писем? Главное, сын, как и прежде с уважением относится к родителям, доверительно рассказывает о службе, надеждах и планах.

– Нина, а чего ты сидишь? Накрывай стол. Невестка пришла.

Гроза миновала, Мария вздохнула с облегчением. Отныне она в общении с родителями мужа будет гораздо осторожнее, будет сначала думать – потом говорить. Прощаясь с родственниками, женщина обещала навещать их чаще и о рождении ребенка сообщить в первую очередь. Мосты, хоть ветхие, но были наведены.

Перед самыми родами в семье Родовых произошло немаловажное событие. Проводили в армию брата Женьку. После окончания школы Женька вопреки всем ожиданиям поступил в пищевой техникум. Родителями, впрочем, как и друзьями, поступок молодого человека расценивался как полное сумасшествие. В техникуме учились в основном девушки, да и то те, кому высшее образование не светило. Женька не хватал звезд с небес, учился в школе довольно слабенько, но ведь не обязательно поступать на дневное отделение. Можно было рискнуть и в случае, если не хватило баллов, уйти на вечернее или заочное отделение. Парень же двинул прямо в техникум.

Над ним подшучивали друзья и подруги, однако, всем на удивление Женька стоял на своем, как оловянный солдатик. Больше того, уже на первом курсе стал подрабатывать в кафе, позже в ресторане, участвовал во всевозможных конкурсах по мастерству. О своих целях и планах парень не распространялся. Вместе с тем, все поступки говорили о том, что он серьезно готовится к будущей профессии. И это было действительно так.

Женька в отличие от сестры решил пойти своей дорогой, пусть необычной, непривычной, но своей. Нравится это кому-либо или нет. Машка отправилась по жизни стандартным путем, который для нее во многом выбрали родители. Понятно, она девчонка и ей трудно противостоять стереотипам. Он – совсем другое дело, он мужик и поступит в соответствие со своим решением. Еще маленьким мальчишкой он часто пропадал на кухне рядом с матерью. Машка отличалась большей ответственностью и усидчивостью. Как правило, уроки готовила самостоятельно.

Женька совсем другое дело. Он мог часами мечтательно сидеть над одним предметом. Его отвлекало буквально все: муха на стекле, скользящие по стеклу дождинки, голоса из телевизора, ругань пьяных мужиков под окнами. Чтобы контролировать выполнение домашнего задания, Галина Ивановна размещала сына на газетке за обеденным столом в кухне. Сама парила, варила, жарила и одним глазом присматривала за учеником. Только в жестких тисках контроля, мальчишка занимался. Незаметно сын заинтересовался процессом приготовления пищи. Время от времени он изъявлял желание помочь матери с обедом или ужином, что не скажешь о дочери. Марию кухня не интересовала совершенно.

Мальчишка рано понял, что успехов можно добиться на любом поприще. Можно стать известным, популярным артистом, на которого ходят в театр и которого неизменно снимают в главных ролях в кино. А можно всю жизнь играть в массовке и прожить рядовую, неинтересную жизнь. Можно стать востребованным архитектором и незаменимым врачом. Главное не профессия, а то, как ты к ней относишься. Стать известным артистом ему мешало отсутствие таланта, архитектором – равнодушие к точным наукам, врачом – паническая боязнь крови. Зато магическая кухня тянула.

Когда родители уезжали на дачу или в гости, Женька добровольно колдовал у плиты. Он придумывал разные блюда, экспериментируя с ингредиентами. Его яичница, например, состояла не только из яиц и соли. На сковородку крошился репчатый лук, меленько натиралась морковь, добавлялись помидоры, специи и обязательно докторская колбаса, порезанная кубиками. Все это месиво заливалось яйцами. Машка сметала шедевр за один присест, как должное. Сначала брата обижало такое потребительское, неблагодарное отношение сестры к его творчеству. Позже юный шеф-повар рассматривал сестру исключительно как подопытный объект. На ней он обкатывал свои фантазии, что вполне устраивало обоих участников эксперимента.

У Женьки рано появились собственные деньги. Ресторан, в котором он подрабатывал после учебы и в выходные, славился хорошей кухней, вкусными непривычными блюдами. К руководству заведения частенько обращались с заказами на подготовку торжественных мероприятий, юбилеев. Меню готовили в самом ресторане, а потом перевозили к месту назначения. Подобная дополнительная работа оплачивалась отдельно и наличными сразу по выполнении заказа.

После окончания техникума молодой специалист уже имел превосходную репутацию, любое предприятие общепита с удовольствием приняло бы его в свои ряды. Но парень рассудил практично. Зачем откладывать то, что в любом случае должно пройти. Пусть лучше это случится сейчас. Рассчитается по обязательствам с государством и спокойненько заживет после демобилизации на гражданке. Служить попал Женька в ракетные войска, в часть, что базировалась под городом Чеховым Московской области.

Не случись с Машкой беременность, не вернись она в Приморск, у Женьки служба в армии превратилась бы, если не в праздник жизни, то во всяком случае, в ней появились светлые моменты, связанные с поездками к сестре и отдыхом в гражданской одежде. Однако справедливости ради стоит обратить внимание на то, что солдат не стал скрывать свою профессию и как только прибыл в расположение части, сразу приказом отправился на кухню. Первое время служил на подхвате, но для творческой личности всегда сложится благоприятная ситуация, станет возможным проявить свой талант.

В Женькины руки птица счастья опустилась вместе с днем рождения заместителя командира части по политической подготовке. Офицер только-только прибыл сам к новому месту службы, семью перевезти в военный городок не успел. Пришлось задействовать местные кадры. Новобранец составил список необходимых продуктов, замполит закупился и доверился специалисту. Стол привел в восторг весь присутствующий на мероприятии офицерский состав вместе с женами и сопутствующими родственниками.

В одно мгновение парень стал самым популярным военнослужащим за всю историю части, его буквально «рвали». Просьбы об участии в приготовлениях домашних праздников посыпались как из рога изобилия. Дни рождения отпрысков офицеров, их самих, жен, награждения, повышения в звании, государственные праздники, проверочные комиссии – все требовало закусок холодных, горячих и десертов. Не сказать, что это очень радовало бойца, с другой стороны, предоставлялись возможности для собственного профессионального совершенствования, улучшенного питания и дружбы со старослужащими, ведь «золотые» руки и «светлую» голову с удовольствием благодарили продуктами со стола, не деньгами же с ним расплачиваться, в самом деле.

Мария проснулась затемно. В квартире тишина. Слышно как вода гулко капает в кухне из крана. Дверь в комнате открыта, поэтому слышен каждый шорох. Она тяжело перевернулась на бок, нашла удобное положение для живота и незаметно задремала. Очнулась от неприятной тянущей боли внизу живота. Потерла руками больное место, реакции никакой. Продолжало тянуть. Маша, опираясь на руки, села в кровати. Боль прошла так же внезапно, как появилась. Женщина осторожно заняла прежнее место. Вспомнился вчерашний французский фильм. Афиши висели целых две недели, обещая умопомрачительную комедию «Жандарм и инопланетяне» с Луи де Фюнесом в главной роли.

По срокам роды могли случиться в любое время, беременная женщина была готова, лишь бы они случились после посещения кинотеатра. Малыш, скорее всего, пожалел мать и решил удовлетворить ее желание. Вчера они вместе с родителями от души посмеялись над незадачливым жандармом, а теперь пришло время исполнить свой долг. Мысли о начале процесса пришли как-то сами собой, они не пугали, более того, хотелось уже поскорее освободиться от бремени. Единственное: смущала неосведомленность в этом деле. Она никогда не рожала, поэтому не знала, каким образом все происходит. Нет. Ей, как еще десятку будущих мамаш, на занятиях рассказывали что к чему. Одно дело слушать или участвовать и совсем другое, когда происходит с тобой, причем впервые.

Уже в забытьи Маша опять почувствовала сначала потягивание, следом ноющую, неприятную боль в том же месте. Очнувшись, услышала позвякивания посудой и шаги на кухне. Дверь в комнату закрыта. Самая ранняя пташка – мама, проходя мимо, тихонечко прикрыла ее, чтобы ненароком не разбудить дочку. Болезненное ощущение продлилось недолго. Отпустило. Женщина, не торопясь, поднялась с постели. За окном на улице стоял плотный серый туман. Фары проходящих машин словно выплывали из ниоткуда и, уносимые вместе с шумом мотора, исчезали в никуда, на короткий миг освещая бледным светом стены комнаты.

Молодая женщина накинула халат, включила настольную лампу и открыла книгу. Раз уж не удается поспать, то лучше почитать, чем невольно прислушиваться к себе в ожидании следующего приступа боли. За чтением забылась. Приступ опять вернулся, теперь уже эстафету приняла еще поясница. Когда отпустило, Мария направилась в кухню. Родители дружно завтракали. Вернее, наслаждался кофе и бутербродами отец, мама, как всегда одновременно: помешивала в кастрюле, мыла посуду и налетами то кусала бутерброд, то судорожно глотала из кружки остывший кофе.

– Привет, родственники! – весело поприветствовала родителей дочь, медленно вплывая в кухню.

– Ты чего не спишь? – прошамкал Вадим Андреевич.

Галина Ивановна мельком глянула на дочь.

– Привет, привет!

– Мам, я тут хотела узнать . . . .

– Узнавай быстрей, мы уже уходим.

Маша облокотилась на дверной косяк.

– Я сегодня ночью проснулась. Сначала не поняла в чем дело, какое-то странное ощущение в теле, низ живота тянет. Потом прошло, я уснула. Проснулась: тянет и болит, теперь еще поясницу стало прихватывать.

Галина Ивановна оторвалась от кастрюли, внимательно посмотрела на дочь:

– Боли повторяются?

– Ага, но не часто. Я, конечно, время не засекала.

– Машку нужно отправить в роддом, звони в скорую, – Вадим Андреевич распорядился тоном не терпящим обсуждений.

– Перестань, Вадим, ей рано в больницу, – отмахнулась Галина Ивановна, выключая конфорку.

– Галя, ты с ума сошла. У Машки начались схватки. Мы сейчас уйдем на работу, а ей станет хуже. Куда она кинется?

– Послушай меня, она рожает впервые, поэтому схватки затянутся. У первородков так.

– Я не знаю, как у первородков, но оставлять девчонку одну в сложной ситуации нельзя, – отрезал отец. – Как ты себе представляешь сегодняшнюю работу? В голове одна Машка. Чего только не привидится!

– Успокойся, думаешь в роддоме ей будет лучше?

– Во всяком случае, безопасней! Не спорь, вызывай скорую.

Обалдевшая, Мария молча слушала перепалку родителей. Она не хотела из-за коротких с большими перерывами приступов, отправляться в роддом. За нее все решили.

– Маша, давай собирайся. Может быть отец прав. Там будешь под присмотром врачей. – Галина Ивановна вышла в прихожую, где на тумбочке стоял телефон.

– Я есть хочу, – попыталась отговориться беременная.

– Мария, собирайся. – Вадим Андреевич вышел из кухни. Из прихожей донеслись слова, обращенные к жене, – Галя, ты дождись скорую и отвези Машку в роддом. Я твоих предупрежу и пришлю за тобой машину.

Мария родила только на следующее утро. Днем схватки продолжались не долго, да и боль была терпимой. Зато ночью процесс с каждым часом набирал обороты. Боль становилась нестерпимой, она ходила по палате и только, когда ненадолго отпускало, становилась перед кроватью на колени и укладывала голову на подушку. Изредка заходила дежурная врач, осматривала и уходила, бросив на ходу:

– Рано еще, терпи.

И Маша терпела. К утру она уже еле передвигая ногами, упала на кровать и, руками вцепившись в прутья железной спинки, вместо стонов и криков, зарычала первую попавшуюся на ум мелодию. Пот струйками стекал по лицу, перемешиваясь со слезами, живое тело раздирало, горло пересохло и только отдельные слова песни шепотом срывались с перекошенных от боли, губ. Она уже плохо различала людей, все плыло вокруг. Сквозь боль она услыхала:

– Ну что, милая моя, пойдем рожать.

– Не мо-о-о-о-гу, – выдавила страдалица.

– А я помогу.

Ее потянули сильные руки:

– Отцепись от кровати, держись за меня.

Перед обессилевшей женщиной откуда-то извне возник образ крепкой пожилой женщины в белом халате, белой косынке и круглым, широким лицом. Образ поднял Машу и, взвалив на себя, потащил по коридору. В родовой палате ее положили на родильный стол.

– Что же ты, милая моя, так поздно за ребеночком пришла? – поинтересовался Образ, закатывая рукава. – Ты бы еще на пенсии пожаловала.

Это были последние слова, которые разобрала Мария. А дальше раздирающая боль и мрак. Она очнулась, когда новорожденный сын уже лежал рядом на специальном детском столе, голенький с перевязанной пуповиной и почему-то немножко светло фиолетовый.

– Почему он фиолетовый? – еле слышно выдавила из себя начинающая мать. – Он останется таким?

– Ну вот, очухалась. Славненько, – раздался знакомый голос. – Не переживайте, мамаша, все будет путем.

Из глубины комнаты появилась женщина все в том же белом халате и все с тем же круглым, широким лицом. Подойдя ближе, Мария услышала знакомую песню, которую на пластинке исполняла Майя Кристалинская: «Постарею, побелею, как земля зимой. Я тобой переболею, ненаглядный мой. Я тобой перетоскую, переворошу . . .». Женщина выводила слова и мелодию так душевно, что у Маши навернулись на глаза слезы. Сразу вспомнился Сашка в той далекой Германии.

– Мамаша, дорогая, что это вы расчувствовались? Не надо. Вам сейчас нужны исключительно положительные эмоции . . .

В кабинет торопливо вбежала молодая женщина, застегивая на ходу халат, она гнусляво оправдывалась:

– Доброе утро, Мария Ивановна, немножко опоздала. Совсем забыла, что сегодня субботник и Мишка пойдет в школу. Пришлось собирать его. Вроде торопилась, все равно опоздала.

– Вон тебя уже ждет пациент. Работай, – Марья Ивановна указала головой на новорожденного.

– С раннего утра уже роды? – почему-то удивилась женщина.

– А ты думала, что все, как твой Мишка на субботнике? Нет, милая моя, и в субботник бабы рожают, и в войну рожали. Жизнь, милая моя, не остановить.

Марию переложили на каталку и вывезли в коридор.

– Подожди здесь. Сейчас тебя заберут. А у нас еще одну привезли. У нас, понимаешь ли, свой субботник, – Мария Ивановна улыбнулась своим широким лицом и скрылась за дверью родовой палаты. Тело у роженицы еще ныло тупой болью, шевелиться было трудно и неудобно, но это уже была совсем другая, благодарная боль. Хорошо, когда знаешь, что самое страшное позади и нужно только время. Страдания отступят и забудутся, а сын останется на всю жизнь. Стало легко и радостно, вспомнились слова песни, Маша закрыла глаза и непроизвольно шепотом затянула: « . . . по тебе перетолкую, что в себе ношу . . .».

Все время пока дочь мучилась схватками в предродовой палате, Вадим Андреевич с Галиной Ивановной осаждали звонками родильное отделение городской больницы. Когда оба находились на работе, делали это врозь, дома усилия их объединились. К ночи они уже довели медицинский персонал дежурившей смены до истерики. Их уговаривали, успокаивали, обещали позвонить сразу, как только . . . .

Не дождавшись обещанного звонка, Галина Ивановна утром набрала номер родильного отделения. Трубку долго не брали, наконец, сняли, послышалось женское покашливание.

– Алло, алло, – Галина Ивановна произнесла скороговоркой, словно боялась, что связь прервется и она не узнает главного, – у нас дочь рожает со вчерашнего утра . . . .

– Милая моя, – произнес низкий женский голос, – я сейчас смену приняла. Знаю, что в предродовой роженица мается.

– Это наша . . .

– Может быть и ваша. Сейчас посмотрю и решу.

– Но она у вас уже сутки . . .

– И что? Ей уже двадцать три года, а роды первые. Да, приходится мучиться. Стимульнуть не могу,

Спохватившись, что беспричинно оправдывается, голос отрезал:

– Не мешайте, – и бросил трубку.

Из кухни с кружкой в одной руке и бутербродом с колбасой в другой, появился Вадим Андреевич.

– Что говорят? Родила?

– У них, видишь ли, пересменок. Врач еще не видела Машку.

– Значит еще не родила. Почему так долго?

– Почему, почему? Я же говорила, что в роддом еще рано. Это ведь ты настоял: «Вези ее от греха подальше», – с издевкой в голосе, передразнила жена.

– Я такого не говорил, побоялся оставлять дочь одну дома.

Супруги молча переместились в кухню.

– Ладно, ты оставайся на проводе, я твоим сообщу, что ты ожидаешь родов, дежуришь, – предложил Вадим Андреевич.

– А ты?

– А я на субботник. Сама понимаешь, руководство должно быть в коллективе.

– Если случиться что-нибудь непредвиденное с Машкой, как я тебя найду?

– Я машину пришлю. Пусть Петр подежурит у подъезда.

– Может мне в больницу поехать? – неуверенно вызвалась Галина Ивановна.

– Лучше не надо. Через часок позвонишь. Впрочем, если не ответят, то поезжай.

Вадим Андреевич отправился руководить субботником, а Галина Ивановна заметалась по квартире. Она не могла сосредоточиться на домашних делах, из рук все валилось. Не выдержав, набрала породнившейся ей номер телефона.

– Извините меня, пожалуйста, – умоляюще взмолилась она, – мне сказали, что осмотрят мою дочь . . .

– Гордеева? – спросила молодая особа на другом конце провода.

– Да, да, она.

– Родила ваша Гордеева. Мальчик у нее – пятьдесят два сантиметра, три пятьсот пятьдесят. До свидания.

В трубке пикали, а Галине Ивановне все не верилось, что муки ее дочери, мужа и ее самой, в конце концов, закончились рождением маленького внука. Она выскочила на улицу прямо в халате. У подъезда в Волге сидел Петр – шофер ее мужа.

– Петенька, поезжай, скажи Вадиму Андреевичу, что Машка родила мальчика, – светилась от счастья Галина Ивановна.

– Поздравляю! – подхватил радостную новость молодой человек. Машина взревела и помчалась, разносить благую весть по городу. Что может быть лучше рождения нового человека?!

Машу с ребенком выписали через пять дней. Галина Ивановна навещала Марию два раза в день: утром и вечером, хотя в этом не было совершенно никакой необходимости. Мать здорова, ребенок здоров. Что еще нужно? Кормили в родильном отделении весьма и весьма прилично. Но Галине Ивановне хотелось окружить свою дочь таким плотным кольцом любви и заботы, что она готовила домашний творог из молока, пекла оладьи, пирожные, стругала салатики. Принимали не все, однако ее это не останавливало.

Молодая бабушка первым делом сбегала на почту и отбила две телеграммы: одну зятю в Германию, другую – сыну в подмосковную воинскую часть. Остальным родственникам и знакомым решила сообщить в письмах. Вернувшись домой, позвонила родителям Саши. Известие о появлении на свет первого внука они встретили довольно прохладно, как показалось, женщине. Вместе с тем, такое отношение нисколько не огорчило довольную бабушку. Мудрая Галина Ивановна переживала за благополучие близких и родных. Родители зятя по независящим от нее причинам, в этот круг не входили. Она сообщила – сделала свое дело, а там, как хотят.

Позже, после возвращения из армии Сашка расскажет, как ему принесли телеграмму прямо на рабочее место, как на вечерней поверке его перед строем командир поздравил с рождением сына, как ребята сослуживцы качали на руках, как сотрудники отдела на другой день собрали праздничный стол. Сколько хороших, добрых слов он услышал!

Павел Федорович и Нина Викторовна навестили невестку с внуком в роддоме в последний день пребывания в учреждении. Постояли под окном, передали печенье с конфетами и были таковы. Складывалось впечатление, что визит их – скорее всего, долг родному сыну. Ну, когда вопреки желанию требуется выказать свое участие лишь бы потом, по возвращении сына из армии не пришлось краснеть за собственную черствость. На выписку они не пришли и внука не забирали. Зато явились родители, друзья родителей и сокурсники, те, кто в данное время жил и работал в Приморске. Маша совершенно не ожидала столько внимания, она даже на какое-то время забыла о муже. Поздравления сыпались со всех сторон. В глубине душе ей было неудобно перед Сашей: она одна купается в любви.

Рождение малыша отмечали бурно: хлебосольным застольем (Галина Ивановна готовилась к нему заранее), песнями, танцами, подарками. Приглашали сватов, но те отказались разделить радость вместе, сославшись на недомогание. Хотя, как стало известно позже, рождение внука они все же отмечали в узком кругу знакомых и сослуживцев. Родовы отнеслись к такому проявлению «доброжелательности» равнодушно. Каждый празднует важные для него события как считает нужным. Если им захотелось собрать приятных в общении людей, то пусть так и будет. Какие обиды? Лишь бы не было войны!

Мария еще до рождения сына выбрала ему имя. Раз она Маша, то рядом должен быть Иван. У нее простое русское имя Мария, пусть у сына будет тоже простое русское имя – Иван. Она написала о своих размышлениях мужу в армию. Тот не разделил желания жены. У него есть хороший друг с детства – Серега Непряхин, в честь него он и хотел бы назвать ребенка. Так сказать, увековечить в детях их давнюю дружбу.

Такое предложение мужа совсем не устраивало молодую мать. Маша Сергея, честно говоря, недолюбливала. Тот для нее был абсолютно пустым балаболом и ассоциировался с некоей шумной, совершенно бестолковой погремушкой, от которой много звона и мало толка. Любой женщине вряд ли захочется называть своего выстраданного в муках ребенка именем неприятного ей человека. Обо всех своих умозаключениях, в более-менее сдержанной форме, она написала мужу, в конце письма буквально умоляла согласиться с ее выбором. Не дожидаясь ответа, женщина решила действовать. Заручившись поддержкой матери и отца, отправилась в ЗАГС и записала сына, как Гордеева Ивана Александровича.

К родственникам мужа Мария не спешила, нужно было довести до логического конца вопрос с именем ребенка. Для этого требовалось одобрение Саши. Если бы муж настаивал на своем, то она каждый день слала ему плаксивые, страдальческие мольбы до тех пор, пока он не капитулировал. Отступать некуда – все уже состоялось, требовалось перейти к длительной осаде и выдавить из него согласие. Саша сопротивляться не стал и после первого плаксивого письма прислал снисходительное согласие.

Маша отправилась в гости к свекру и свекрови с Ванюшкой. Теперь ей приходилось держать оборону.

Встретили невестку доброжелательно. Мальчишке исполнился ровно месяц, он подрос, окреп и теперь предстал на суд старейшины рода. Павлу Федоровичу внук понравился: «взгляд у него уже осмысленный; лобик широкий – значит, умненький; глазки крупные – в гордеевскую породу; ладненький такой, просто красавец». Подержали на руках, посюсюкались и сели чаевничать, все равно кормящей матери и пяти капель спиртного нельзя, а они уже малышу «ножки обмыли». За чаем Павел Федорович завел разговор на трепещущую тему:

– Парень у нас месяц «землю топчет», а все без имени. Надо ему достойное имя дать.

Внутри у Марии все насторожилось. Она сделала непонимающее выражение лица.

– Как это без имени? Мы назвали сына Иваном.

Павел Федорович едва не поперхнулся от неожиданности.

– Как это Иваном? А меня спросили? – гневно произнес он сквозь зубы.

Маша, предчувствуя бурю, отложила в сторону бутерброд.

– Почему мы, родители, не имеем права назвать своего сына как нам хочется? – стараясь не вспылить, спросила мать.

– Очень интересно, получается, что наше мнение никого не интересует? – угрожающе шипел свекор. – Обстряпали дело у нас за спиной и руки потираете?

– Какое дело? Какие руки? – удивилась Мария.

– Хватит прикидываться! Все ты понимаешь. Облопошила в очередной раз Сашку и рада.

– Никого я не лопошила. Сыну дали имя родители. Какая беда?

– Что бы ты понимала? Мальчишка продолжает мой род, он мой наследник, отчество его – имя моего сына!

– Так не довольно с вас? Отчество вашего сына!

Павел Федорович рассвирепел окончательно. Мало того, что эта самозванка влезла в их родню, она еще и права качает. Он вскочил со стула и заметался по комнате, активно жестикулируя:

– Ты кто такая? Нет, скажи мне кто ты такая? Вползла змеей к моему сыну на грудь, установила свои порядки! Ты – никто и зовут тебя – никак. Мой сын всегда останется моим сыном, жить будет по моим законам! А если тебе не нравится, то не держим, шуруй откуда пришла!

От крика проснулся Ванечка, заплакал. Мария быстренько молча собрала ребенка и выбежала из квартиры. По щекам текли горькие слезы, сердце сжималось от обиды и унижения. Она крепко прижимала к себе драгоценный сверток, в котором посапывало маленькое счастье.

После скандала Маша перестала навещать родителей Саши. Она предполагала, что отношение к ней мужа изменится. Свекор непременно отпишет сыну гневное письмо с проклятиями в адрес дерзкой невестки, распишет как она грубила, оскорбляла их с Ниной Викторовной. Саша прочтет то письмо и пришлет ей послание полное возмущения и обиды. Как ей оправдаться перед мужем, как объяснить, что она ни в чем не виновата. Ей просто очень хотелось своего первенца назвать Ванечкой, Ванюшей, Иваном! Разве ей не позволено иметь такую маленькую малость за все перенесенные страдания? Маша с ужасом ждала негодования мужа.

В своем воображении она уже читала гневные, полные злобы, строки и наяву скорбно вытирала появляющиеся от переживаний, слезы. Ей было до глубины души жалко себя несчастную и своего «несчастного» Ванечку. Ну, что сказать? Умеют женщины сами себя сначала растравить собственными миражами, потом искренне пожалеть и успокоиться безысходностью.

Ситуация развернулась совсем иначе. Зная несдержанность отца, его мысли и чувства, Саша принял возмущение в адрес жены и, только. Маше он написал доброе, мягкое письмо, в котором просил не расстраиваться и не брать в голову сказанное потому, как отец обязательно переосмыслит случившееся и смирится с фактом. Ванечка останется Ванечкой, а между ними никогда не пробежит кошка. Видимо под кошкой подразумевался Павел Федорович.

Время шло. Павел Федорович, действительно, несколько успокоился и принял решение сына относительно имени внука. Теперь он с гордостью рассказывал знакомым и сослуживцам о внуке Иване, давая понять, что такое замечательное имя предложил именно он. Вроде как, пусть у сына в семье будут Иван да Марья. Ни у кого нет, а у них есть! Однако, разговоры разговорами, но никто не видел дедушку и бабушку с коляской. Положение складывалось не совсем приятное.

Павел Федорович понял, что после неприятного выяснения отношений с матерью своего внука, та добровольно к ним в гости не явится. Началась следующая эпопея. Отец писал сыну возмущенные письма относительно строптивого характера невестки. Да, он понервничал. Да, не совсем лестно отозвался о жене сына. Да, возмутился чужому решению. Так и что? Он пожилой человек, имеет, в самом деле, право на слабости? Не сдержался. За это необходимо казнить? Лишить возможности в воспитании родного внука?

Приморская проблема решалась через Германию. Павел Федорович бомбил письмами Сашу. Саша старательно убеждал Машу, что нужно быть снисходительной, уважать пожилых людей, идти им навстречу и забыть обиды. У Марии обиды не забывались. В своих письмах она пыталась обходить спорный вопрос окольными путями, но муж всякий раз возвращал ее внимание к действительности. Последним аргументом стало его согласие принять желание жены – назвать сына полюбившимся ей именем. И Мария сдалась.

Она сама пришла с сыном в дом, где ее жестоко обидели. Больше того, стала навещать родственников раз в неделю, давая им возможность позаниматься с внуком. Павел Федорович усиленно делал вид, что в их отношениях с Машей ничего не случилось. Между тем, нужно сказать: люди в своей сущности не меняются, особенно пожилые. Они прожили большую часть жизни с наработанным опытом, знаниями и умениями, а самое главное, с тем характером, который сложился. И если возникшая неприязнь не рассосалась сразу, то будет сопровождать всю оставшуюся жизнь.

Ну, не мог Павел Федорович спокойно сосуществовать с Марией. Не мог не подчеркнуть собственной значимости, не мог не подколоть невестку, не мог не озвучить своего мнения на ее счет. Мария, делая вид, что не обращает внимания на не совсем приятные высказывания свекра, старалась сдерживать себя, дабы не расстраивать мужа в далекой, чужой Германии. Она понимала, как ему там непросто, а тут еще бесконечные склоки дома. Порой сдерживающие силы оказывались на пределе и хотелось встать и уйти.

Особенно неприятно жгли моменты, когда Павел Федорович пускался в рассуждения, обращаясь к маленькому Ванечке:

– Ванюша, скоро твой папа вернется из армии. Вот радость у нас будет! Папа приедет к своим папе и маме, в свою семью. Помоется, покушает, отдохнет с дороги, а потом пойдет к вам в гости. Ванечка с папой и мамой придет к дедушке и бабушке. Будем праздновать! Вот будет радость так радость! Да, малыш?

Слушая весь этот бред, Маша до белых пальцев сжимала подлокотники кресла. Ей было больно и обидно, что родной дед определил место внуку за кругом интересов семьи, в которую входили исключительно сын и дочь. Ни маленький Ванечка, ни Мария не являлись членами семьи и потому не имели права на первоочередную встречу с мужем и отцом. Жестокие слова обжигали сердце молодой женщины. Ей было обидно не столько за себя, сколько за сына. Однако писать о своих чувствах мужу она не стала. Ответ был заранее известен – не обращай внимания. Своим родителям тоже не рассказывала об отношении свекра и свекрови к невестке и внуку. Честно говоря, не хотела переживаний родителей и, что того хуже – вражды. Терпеливо навещала родственников и выслушивала их оскорбительно-унизительные рассуждения вслух.

Глава 3. Возвращение

Жизнь не протекала, она неслась то рысью, то галопом. Мелькали дни, недели, месяцы. Особенных перемен не просматривалось, пожалуй, за исключением роста и развития маленького Ванечки. Малыш из хрупкого, невзрачного грудничка на глазах превращался в хорошенького, бравенького пупсика. Поражал глубоким осмысленным взглядом, настырностью характера. Если его что-либо беспокоило, он подавал громкие сигналы недовольства. Успокаивали с трудом, перебирая и устраняя возможные варианты претензий. Вадим Андреевич, словно само собой, без нервотрепки и без « работы локтями» продвигался по служебной лестнице. Галина Ивановна жила исключительно домом и семьей. На работе она слыла ответственным, исполнительным сотрудником, но не более того. Рождение внука родители Маши воспринимали, как самый большой и яркий подарок судьбы. Они с удовольствием возились с малышом по вечерам, добровольно впрягались в заботы о внуке по выходным, стараясь создать дочери возможно более комфортные условия.

Вадиму Андреевичу и особенно Галине Ивановне хотелось дать понять строптивой дочери, что ей просто необходимо устроить свое семейное гнездо рядом с родителями. Зачем испытывать всякого рода неудобства, когда есть реальная возможность избежать множества бытовых проблем рядом с близкими людьми? Да, какое-то время придется потесниться, пожить под одной крышей. Со временем они либо вступят в кооператив и с помощью все тех же родителей купят квартиру, либо получат ее как семья молодых специалистов. Открыто о своих размышлениях и тайных надеждах старшее поколение разговоров не заводило. С одной стороны: все понимали, что самостоятельно Маша решить вопрос места проживания не может, должно дождаться из армии супруга. С другой стороны: преимущества совместного проживания должны быть настолько очевидны и необходимы, что в случае огласки пожеланий родителями, дочери с зятем крыть будет нечем.

Распорядок дня молодой мамы расписан с утра до вечера. Маша просыпалась с сыном и укладывалась спать, после того как сначала убаюкает Ванюшу. В принципе ей хватало времени и на заботу о сыне и на общение с подругами. Из близких подруг в Приморске осталась только Марта. Специально бегать друг к другу в гости, чтобы посплетничать или обменяться мыслями относительно воспитания детей, не было абсолютно никакой необходимости. Марта родила дочку на два месяца раньше Марии, проживали они с мужем Юрой у ее родителей. Поэтому заботы у женщин общие, жизненные обстоятельства схожие, с единственной разницей – Юра еще до женитьбы отслужил в армии, а Саша добросовестно отдавал долг Родине. Марта волею судьбы прибывала в некотором роде наставницей. Все же ее материнский опыт старше на целых два месяца.

Каждый день молодые мамаши выходили с колясками на набережную и, чинно прогуливаясь вдоль берега моря, болтали о своем, о женском. Дети в это время умиротворенно посапывали, вдыхая чистейший морской воздух, ни чуть не мешая болтушкам. Их общая близкая подруга Инна, согласно институтскому распределению, жила и работала в Майкопе. Время от времени она наезжала в гости к своим родителям в Приморск, к сожалению это случалось не часто, но когда случалось, то присоединялась к совместным прогулкам.

С личной жизнью у Инны как-то не клеилось ни в институте, ни теперь на работе. Сама по себе она слыла довольно общительным человеком, однако общего языка с противоположным полом не находила. Ее воспринимали как свою в доску девчонку, веселую, начитанную. Строить с ней романтические отношения, по всей видимости, никому из ребят не приходило в голову. Сама Инна на отсутствие в жизни молодого человека, казалось, не реагировала. Во всяком случае, разговоров про любовь – морковь сторонилась, зато охотно делилась впечатлениями о работе, сотрудниках, заводе, на котором работа инженером-технологом.

На улице стояла чудесная пора, именно такая, которую больше всего любила Маша. В конце сентября, когда спадает изнуряющая жара и в городе устанавливаются умеренно теплые, солнечные дни, с легким свежим морским бризом. Когда смолкает бурлящий общением, застланный загорающими телами, пляж. Когда можно беспрепятственно насладиться шумом морского прибоя и, не спотыкаясь о разбросанные детские игрушки, использованные пластиковые бутылки и банки, не спеша прогуляться по набережной.

Мария собрала на прогулку засыпающего на ходу Ванюшку. Ребенок только пообедал и теперь клонился ко сну. Прихватив на всякий случай детское одеялко и бутылочку с компотом, Мария мельком глянула на часы, начало второго. Обычно они с Мартой собирались на набережной к часу дня, плюс-минус десять минут. «Должно быть, Марта уже ждет. Что-то я сегодня прокопалась, даже неудобно», – пронеслись в голове покаяния. Аккуратно уложив в коляску сына, Мария спешным порядком направилась к месту встречи.

Чтобы не бегать по многокилометровой набережной в поисках друг друга, подруги изначально договорились встречаться в аллее недалеко от сооруженного, но никогда не действовавшего фонтана, на лавочке под раскидистым деревом акации. Заворачивая от фонтана в аллею, Мария увидела совершенно пустую лавочку. Оглядевшись по сторонам и не обнаружив Марту с коляской, несколько успокоилась. Значит, не она одна сегодня проштрафилась.

По аллее потихоньку, не торопясь, прогуливались две старушки, на соседней лавочке сидел старичок с палочкой. Он уперся палкой в асфальт и, облокотившись на нее, отстраненно смотрел в одну точку. Поравнявшись с одиноким пожилым мужчиной, старушки присели на лавочку с ним рядом. Тот встрепенулся, расплылся в улыбке и весело заговорил с соседками. Только что прибывавший в грусти, мужчина моментально преобразился. По манере общения было видно, что троица хорошо знала друг друга. Отрывки фраз, доносившихся до Марии не разобрать, да и зачем вникать в чужую жизнь. Ванюша спал. Мария достала из-под матрасика книжку, которую возила с собой, так, на всякий случай, принялась читать.

Марта вместе с коляской, словно из-под земли, выросла перед Марией совершенно неожиданно, чем напугала зачитавшуюся подругу. Она ловко развернула коляску и ухнулась на лавочку.

– Представляешь, встретила Татьяну Степановну около магазина, – возбужденно зашептала на ухо Маше. – Завтра Инка приезжает.

Увлеченная книгой женщина не сразу вникла в смысл сказанного.

– Какая Татьяна Степановна?

Глаза у Марты округлились.

– Как это какая? – не поняла вопрос подруга. – Ну, ты даешь! Мама нашей Инны.

– И что?

– Поболтали о том о сем. Поэтому и задержалась. Боялась, что ты не дождалась и ушла одна.

– Я сегодня дома натопалась, честно говоря, хотелось просто посидеть. Давай никуда не пойдем, – предложила Маша.

Подруга согласно закивала головой. Обычно уравновешенная, несколько инфантильная Марта, сегодня вела себя необычно. Ее явно что-то беспокоило или, скорее всего, распирало изнутри, она хотела чем-то поделиться и то ли не решалась, то ли не знала, как это лучше сделать. Дабы не искушать подругу личными откровениями, Мария поинтересовалась:

– Что Татьяна Степановна сказала про Инну? Поездом или автобусом приедет?

Сама не подозревая того, ткнув пальцем в небо, женщина угадала предмет беспокойства Марты. Несколько смутившись и почему-то оглянувшись по сторонам, подруга опять перешла на приглушенный шепот:

– Татьяна Степановна очень обеспокоена. Ты же помнишь, Инка приезжала неделю назад, а теперь снова едет и на целый месяц.

– Что же тут плохого? Взяла отпуск. Мало ли как сложилось на работе. Может быть, поменялась в силу определенных обстоятельств.

– Вот-вот, у нее там обстоятельства. Только она о них никому не говорит.

Марта изобразила заговорщическое лицо с поджатыми губами.

– А Татьяна Степановна что думает на этот счет? – спокойно поинтересовалась собеседница.

– Она не думает, она переживает. Сама Инка ничего не скажет. Татьяна Степановна просила осторожно поговорить с Инкой, расспросить ее. . .

– . . . а потом доложить ей, – закончила Маша.

Марта насупилась. Ее обидело отношение подруги к близкому для них обоих, человеку.

– Зачем ты так?

– Как?

– Доложить.

Теперь Машу зацепила несообразительность напрасно обидевшейся Марты.

– Как ты себе представляешь? Мы выспросим Инну об ее проблемах. Она по доброте душевной с нами поделится, а мы – тук-тук матери. Очень здорово! Не знаю как ты, а я бы после всего от таких подруг держалась подальше.

– Да, нехорошо получается. И как быть?

– Никак.

Марта растерялась. Молча смотрела в глаза подруги, терпеливо ожидая пояснений. Маша не торопилась.

– Если бы Инка хотела, то поговорила с матерью на больную тему. Раз молчит, значит, не считает нужным. Слушай, кто сказал, что она с нами захочет откровенничать? И вообще, может быть, ничего не произошло и, Татьяна Степановна надумала несуществующие проблемы.

– Она мать, она сердцем чувствует, – сомневалась Марта.

– Ладно. Приедет Инка, видно будет, – категорично закончила обсуждение Маша.

В заботах Мария совсем забыло о разговоре с Мартой. В самом деле, никаких тревожных сигналов подруга из Майкопа не подавала. Во время визитов в Приморск вела себя ровно, спокойно. Мало ли что могло показаться Татьяне Степановне. Может быть, дочь просто напросто, вопреки собственному феминистскому настрою, неожиданно влюбилась. Поскольку данное явление произошло впервые, родители вряд ли могли предположить реакцию повзрослевшей девушки на столь неординарное чувство. Все мы разные. Одни влюбившись, становятся молчаливыми, сосредоточенными на своем чувстве. Другие, неуемно радуются потому, как мир вокруг них окрашивается в яркие, необычные цвета. Третьи, в тревоге за свои любовные переживания боятся, что завистливые недоброжелатели вмешаются в их отношения и уничтожат.