Термин «личные неимущественные отношения» появился непосредственно перед дискуссией о гражданском праве 1954–1955 гг. и утвердился в ходе этой дискуссии. Между тем ранее речь шла только о личных правах, а не о порождающих их реальных общественных отношениях[12].
В середине 50-х годов личные неимущественные отношения начинают определяться как такие общественные отношения, в которых выражается индивидуальность личности и возможная ее морально-политическая оценка со стороны социалистического общества[13]. Подобному определению близко понимание личных неимущественных отношений как таких общественных отношений, в которых выражены признание и оценка индивидуальных качеств лица со стороны общества[14], или как отношений, выражающих общественную оценку личности как определенной социальной индивидуальности[15].
Однако данное определение личных неимущественных отношений, на наш взгляд, не может быть принято. Индивидуальность личности проявляется абсолютно во всех общественных отношениях. Не только субъект личных неимущественных отношений, но и субъект любых других общественных отношений, в частности имущественных, действует как определенная индивидуальность. Как обоснованно указывал А. А. Рубанов, гражданин проявляет себя как личность и в отношениях собственности[16].
По тем же причинам нельзя говорить и о том, что только личные неимущественные отношения характеризуются той или иной оценкой личности. Такая оценка присуща не только личным неимущественным, но и любым другим общественным отношениям, поскольку поступки человека в любой сфере общественных отношений оцениваются окружающими.
Традиционно определение личных неимущественных отношений только через их объекты[17]. Например, Н. С. Малеин считает, что к личным относятся отношения, возникающие по поводу духовных благ, лишенных экономического (имущественного) содержания[18]. Однако это определение представляется недостаточно полным. По поводу личных неимущественных благ могут складываться самые различные общественные отношения, из которых далеко не все следует причислять к разряду личных неимущественных. Так, по поводу такого блага, как имя ребенка, возникают общественные отношения между родителями этого ребенка и органом ЗАГС. Однако указанные общественные отношения нельзя рассматривать как личные неимущественные, поскольку в них не участвует сама личность – ребенок, которому принадлежит имя[19].
В качестве определяющего предлагался признак отсутствия в личных неимущественных отношениях экономического содержания[20]. Между тем отсутствием экономического содержания характеризуются не только личные, но и любые другие неимущественные отношения, например отношения, возникающие по поводу участия в выборах[21].
Н. Д. Егоров пишет, что само название «личные неимущественные отношения» указывает на два их отличительных признака: неимущественное содержание и личный характер. Следовательно, оба эти признака должны найти адекватное отражение в определении понятия личного неимущественного отношения. В соответствии с этим Н. Д. Егоров определяет личные неимущественные отношения как возникающие по поводу неимущественных благ отношения, в которых осуществляется индивидуализация личности посредством выявления и оценки ее социальных качеств[22]. Однако и эта позиция уязвима. Как справедливо указывает Л. О. Красавчикова, возникновение и существование тех или иных правоотношений по поводу нематериальных благ не может и не должно зависеть от ее (личности) социальных качеств[23].
Имеет место попытка определять личные неимущественные отношения как «выражающие интересы морального характера, – индивидуализация субъекта в обществе, его индивидуальность, оценка его личности, данные о личной жизни»[24]. Однако определение личных неимущественных отношений через прямое перечисление интересов морального характера, опосредуемых этими отношениями, представляется недостаточно полным. Остается неясным, почему только перечисленные интересы морального характера опосредуются личными неимущественными отношениями. Кроме того, в связи с многозначностью понятия морали оно само нуждается в пояснении применительно к рассматриваемому случаю.
По мнению Т. В. Дробышевской, личные неимущественные отношения – это общественные отношения, возникающие по поводу неимущественных благ и обеспечивающие физическое благополучие и индивидуализацию личности, ее всестороннее совершенствование, развитие, автономию в обществе и адекватность восприятия личности обществом[25]. Однако и в данном случае перечисляются некие цели, ради достижения которых лицо вступает в личные неимущественные отношения, и не поясняется, почему достижение именно этих целей опосредуется личными неимущественными отношениями и что эти цели связывает.
Все приведенные точки зрения имеют одинаковый недостаток: исследование личных неимущественных отношений сводится к поиску признака, позволяющего отграничить их от имущественных отношений. При этом не рассматривается вопрос о содержании личных неимущественных отношений, которое выражается в поведении их участников. Между тем без такого рассмотрения невозможно сделать правильный вывод об общих признаках, присущих всем личным неимущественным отношениям.
Указанного недостатка в определенной мере удалось избежать О. В. Иванову. По его мнению, личные неимущественные отношения – это отношения, в рамках которых происходит пользование личными неимущественными благами[26]. Однако пользование некоторыми нематериальными благами, о которых говорит О. В. Иванов, например честью и достоинством, происходит абсолютно во всех общественных отношениях, а не только в личных неимущественных. Не существует каких-либо особых общественных отношений чести и достоинства, в которые люди вступали бы с единственной целью использовать сложившееся о них мнение. Честь, достоинство и деловая репутация формируются и проявляются в рамках любых общественных отношений, участником которых становится то или иное лицо.
На основании изложенного можно сделать вывод о том, что в настоящее время в цивилистической науке вопрос о содержании личных неимущественных отношений надлежащим образом не решен. Решению этого вопроса может способствовать анализ нематериальных благ как объектов личных неимущественных отношений.
Все существующие в обществе отношения можно разделить на две группы. В одних общественных отношениях субъекты не оказывают воздействия на какие-либо внешние для них материальные или нематериальные объекты[27]. В такие отношения субъекты вступают ради удовлетворения интересов, не связанных с таким воздействием. Например, это отношения, которые опосредуют передвижение человека, родственные, супружеские и родительские отношения[28], а также многие другие общественные отношения, которые традиционно называются неимущественными[29]. На возможность существования таких отношений обращал внимание О. С. Иоффе, отмечая, что в ряде общественных отношений объекта, понимаемого в качестве внешнего для субъектов предмета, вообще может и не быть[30]. Это обстоятельство признавали многие правоведы, в частности: С. Ф. Кечекьян, Ю. К. Толстой, С. С. Алексеев, а также другие авторы[31]. Именно оно дало основание М. М. Агаркову, С. Н. Братусю, Г. Н. Полянской, В. С. Толстому, а также Р. О. Халфиной[32] говорить о том, что возможно существование безобъектных правоотношений.
В других общественных отношениях стороны не только взаимодействуют между собой, но хотя бы одна из них обязательно оказывает активное воздействие на те или иные материальные или нематериальные предметы, выступающие в качестве объектов этих общественных отношений[33]. В качестве примера можно привести отношения собственности, отношения по выполнению работ, отношения по использованию того или иного произведения и т. п.
К аналогичным выводам пришел, в частности, Н. Г. Александров. По его мнению, внешний объект поведения людей существует лишь в имущественных отношениях; в неимущественных правоотношениях его вообще нет[34].
При этом, исходя из общефилософского понимания объекта, в литературе особо подчеркивается его внешний характер по отношению к субъекту[35]. Так, В. А. Тархов применительно к субъективным правам пишет, что вообще не может быть субъективных прав на объекты, неотделимые от личности, от субъекта. Представление о таких правах противоречило бы философскому и юридическому пониманию объектов[36].
Связано это с тем, что то или иное поведение субъекта может быть направлено лишь на внешние для него предметы, в отношении которых он может совершать какие-либо действия в целях удовлетворения своих интересов. Те явления, в отношении которых не могут совершаться действия в целях удовлетворения интересов, не могут выступать в качестве объектов общественных отношений[37].
Какие же предметы материального и нематериального мира могут выступать в качестве объектов общественных отношений? В философии выделяются, в частности, следующие основные формы бытия: бытие вещей (тел), а также бытие духовного (идеального), которое делится на индивидуализированное духовное и объективированное (внеиндивидуальное) духовное[38].
Индивидуализированное духовное характеризуется тем, что оно неотделимо от конкретной жизнедеятельности индивидов и выступает, в частности, в форме сознания. Такое духовное не может быть объектом общественного отношения, поскольку оно не проявляется вовне. Индивидуализированное духовное не имеет значения и для права, поскольку, как указывал К. Маркс, «помимо своих действий я совершенно не существую для закона, совершенно не являюсь его объектом»[39]. Таким образом, те или иные мыслительные процессы, происходящие в сознании человека и относящиеся к его внутреннему миру, не являются объектами общественных отношений и не имеют правового значения.
В отличие от индивидуализированного духовного, внеиндивидуальное духовное существует вне индивида или, говоря иначе, объективируется. Оно возникает в результате отделения от конкретного человека результатов деятельности его сознания и духовной деятельности вообще при помощи продуктов культуры (языка и других знаковых систем)[40]. Такое духовное может выступать объектом общественного отношения и соответственно иметь правовое значение, поскольку оно воплощается в материальной форме, отделимой от человеческой личности[41]. В качестве примера объективированного духовного можно привести, в частности, различного рода произведения, изобретения, другие результаты интеллектуальной деятельности.
Таким образом, в качестве объектов тех или иных общественных отношений могут выступать либо вещи (блага в материальной форме), либо явления объективированного духовного, которые по своей природе являются благами в нематериальной форме. Подтверждение данному выводу можно найти у Н. Г. Александрова. Он предлагал различать объект правового воздействия и внешние объекты поведения людей. К последним автор относит вещи и объективированные продукты интеллектуального творчества[42]. Объекты личных неимущественных отношений рассматривались в многочисленных цивилистических исследованиях задолго до появления в нашем законодательстве примерного перечня нематериальных благ, который содержится в ст. 2 и 150 ГК РФ. В литературе использовались различные термины для обозначения этих благ. Они назывались личными[43], личными неимущественными[44], личными нематериальными[45] и, наконец, просто нематериальными[46].
Впервые в советской литературе категория «личных благ» появилась в трудах М. М. Агаркова. В качестве личных благ он назвал жизнь, телесную неприкосновенность, здоровье, честь, достоинство, имя, авторство и определил их как блага, не отделимые от личности[47].
В дальнейшем в научной литературе предлагались различные перечни нематериальных благ, которые пополнялись в зависимости от времени написания работ. Так, в качестве нематериальных благ назывались: право на изображение, тайна переписки[48], имя, безопасность, неприкосновенность, свобода слова[49], неприкосновенность жилища, переписки, иных сфер личной жизни[50], личная неприкосновенность, сфера личной жизни[51], состояние здоровья, многообразные проявления присущей каждой личности индивидуальности, свобода выбора в установленных законом рамках по собственному усмотрению модели поведения, право на жизнь и здоровье, на имя, честь и достоинство, телесную неприкосновенность и неприкосновенность личной сферы граждан, право на свободное передвижение и свободное избрание места жительства, право на избрание рода социально полезной деятельности, неприкосновенность личной документации[52], трудоспособность[53], личная предприимчивость, изобретательность и энергия[54], телесная (физическая) целостность[55], национальная принадлежность, родной язык и выбор языка общения, вероисповедание[56], свобода личности, хорошая репутация, портрет и звукозапись, личная тайна, обработанные с помощью ЭВМ данные, относящиеся к личности, фамилия (псевдоним) и внешность, гражданская честь, высказывания и бумаги личного характера, видовые снимки и звуковые записи, касающиеся гражданина или его высказываний личного характера[57], благоприятное экологическое состояние личности[58] и др.
В дальнейшем в зависимости от приводимых перечней нематериальных благ предпринимались попытки дать их научное определение. Так, З. П. Ромовская охарактеризовала личные неимущественные блага как блага, лишенные экономической ценности, экономического содержания[59]. С ней согласна Л. О. Красавчикова, по мнению которой, «духовные (нематериальные) блага имеют внеэкономическую природу и обладают функциональным свойством нетоварности (не становятся товаром ни при каких условиях нормального существования и развития человеческого общества)»[60]. Высказывалась также точка зрения, что личные блага – это такие блага, которые индивидуализируют личность[61]. Помимо неэкономического и невещественного характера, а также неотделимости от личности, указывается на переменность содержания одного и того же блага (изменяется здоровье, окружающая среда, индивидуальный облик и многие другие блага)[62].
Новый ГК РФ не внес определенности в вопрос о характере нематериальных благ. Законодатель воспринял два выдвинутых в науке критерия: неотчуждаемость и непередаваемость рассматриваемых благ, а также их нематериальный характер. При этом, как справедливо указывает М. Н. Малеина, законодатель не разъяснил, что следует понимать под «нематериальностью»: невозможность вещественного воплощения блага, отсутствие имущественного эквивалента или невозможность оценить благо в деньгах[63].
Как видно, законодатель отверг такие предлагаемые в литературе признаки, как индивидуализация личности и переменность содержания нематериальных благ. Сделано это по вполне понятным основаниям. Из всех перечисленных в ГК РФ нематериальных благ личность в той или иной мере индивидуализируют лишь имя, честь, достоинство и деловая репутация. Что касается других перечисленных в законе и научных трудах нематериальных благ, то они ни в коей мере не выражают индивидуальность личности. Так, жизнь как таковая принадлежит каждому человеку и не позволяет отличить одного человека от другого. Переменность же содержания нематериальных благ, по всей видимости, не имеет правового значения при их охране и защите.
ГК РФ содержит следующий перечень нематериальных благ: неотчуждаемые права и свободы человека (ст. 2), жизнь, здоровье, достоинство личности, личная неприкосновенность, честь и доброе имя, деловая репутация, неприкосновенность частной жизни, личная и семейная тайна, право свободного передвижения, выбора места пребывания и жительства, право на имя, право авторства, иные личные неимущественные права и другие нематериальные блага, принадлежащие гражданину от рождения или в силу закона (ст. 150).
Прежде всего вызывает возражение включение в родовое понятие «нематериальное благо» неотчуждаемых прав и свобод человека, а также тех или иных личных неимущественных прав[64]. В отличие от имущественных прав, которые могут выступать объектами обязательственных отношений, сделки по уступке личных неимущественных прав невозможны. Тем более невозможны сделки по уступке «неотчуждаемых прав и свобод человека». Как правильно указывает М. Н. Малеина, такое широкое понятие нематериального блага, которое охватывает и блага как таковые, и права на них, не должно иметь места в законе[65].
В принципе, есть момент, который свидетельствует об определенном смысле указанной конструкции. В ст. 150 ГК РФ предусмотрено, что нематериальные блага граждане приобретают либо в силу рождения, либо в силу закона. «Жизнь, здоровье, достоинство личности, честь и доброе имя – это те блага, которые гражданин приобретает при рождении. А вот “правами” на неприкосновенность частной жизни, свободу передвижения и выбора места жительства и др. гражданин обладает в силу закона»[66]. Таким образом, для указания на то, что́ приобретается в силу рождения, а что́ – в силу закона, и использована такая конструкция. Однако и она не была выдержана законодателем. Достаточно сравнить две статьи ГК РФ: ст. 150 говорит о праве на имя, а ст. 19 – просто об имени[67].
Таким образом, не могут быть признаны объектами общественных отношений такие блага, как право на изображение, право на жизнь и здоровье, на имя, честь и достоинство, телесную неприкосновенность и неприкосновенность личной сферы граждан, право на свободное передвижение и свободное избрание места жительства, неприкосновенность личной документации, неотчуждаемые права и свободы человека.
Не могут выступать в качестве объектов общественных отношений жизнь и здоровье человека, его внешность, трудоспособность, национальная принадлежность и национальный язык, вероисповедание, поскольку их невозможно отделить от субъекта этих отношений[68]. Нельзя признать объектами общественных отношений и такие блага, как телесная неприкосновенность, тайна переписки, авторство, безопасность, неприкосновенность жилища, переписки, иных сфер личной жизни, личная неприкосновенность, свобода совести, свобода слова, свобода выбора в установленных законом рамках модели поведения, телесная (физическая) целостность, свобода личности, личная тайна, благоприятное экологическое состояние личности и др. Указанные явления не выступают в овеществленной форме или форме объективированного духовного. В отношении этих благ субъекты не могут совершать какие-либо действия. Так, нельзя понимать под объектом общественного отношения ту или иную неприкосновенность, безопасность, телесную целостность, благоприятное экологическое состояние, те или иные свободы, тайны, которые как явления существуют только в результате надлежащей реализации установленных государством правовых норм. Любые блага должны существовать объективно, а не быть привнесенными в общество в результате правового воздействия.
Жизнь – это необходимая предпосылка для вступления лица в любые отношения, но не объект, по поводу которого возникают какие-то особые общественные отношения. Человек может лишить себя жизни тем или иным способом. Однако в данном случае объектом его действий в рамках соответствующих общественных отношений будет не сама жизнь, а нож, пистолет, веревка и другие подобные объекты, воздействуя на которые человек лишает себя жизни. Жизнь (а точнее, ее прекращение) в данном случае выступает не объектом активных действий человека, а их целью. Личная предприимчивость, изобретательность и энергия как индивидуальные качества человека также выступают предпосылкой любых общественных отношений, а не их объектом.
Здоровье, как и жизнь, неотделимо от самого человека, и в силу этого он в принципе не может совершать в отношении своего здоровья какие-либо активные действия. Могут совершаться лишь действия, способствующие в конечном счете улучшению или ухудшению здоровья. Однако такие действия направлены не на само здоровье человека, а на различного рода блага, с помощью которых улучшается или ухудшается здоровье. Например, лицо может приобрести пищу и заказать медицинские услуги, чтобы поддержать свое здоровье. В данном случае указанные действия направлены на продукты питания, заказ медицинских услуг и существуют в рамках обязательств купли-продажи, возмездного оказания услуг и т. п.
Внешность, а точнее, ее изменение, также выступает целью, а не объектом соответствующих общественных отношений. Человек в данном случае совершает активные действия лишь в отношении средств ухода за внешностью.
Такое «благо», как трудоспособность, также не может быть объектом общественных отношений, поскольку лицо в трудовых отношениях воздействует на средства производства, а не на свою трудоспособность.
Невозможно представить себе активные действия, которые человек мог бы совершить в отношении своей национальной принадлежности, национального языка, а также вероисповедания. Можно изменить указанные качества человека, однако в случае отсутствия государственной регистрации таких изменений соответствующих общественных отношений не будет вообще. В случае же внесения изменений в паспорт относительно национальной принадлежности общественные отношения складываются в связи с действиями человека и соответствующего государственного органа по внесению изменений в паспорт, а не действий лица в отношении своей национальной принадлежности.
Авторство также не может выступать в качестве объекта общественных отношений, поскольку оно не может быть передано другим лицам. В авторских отношениях объектом выступает то или иное произведение, а не факт авторства.
По тем же причинам нельзя относить к числу объектов общественных отношений ту или иную сферу общественных отношений, например сферу личной жизни, а также многообразные проявления присущей каждой личности индивидуальности.
Можно говорить как о нематериальных явлениях о чести, достоинстве и деловой репутации, поскольку они представляют собой определенную оценку того или иного лица в сознании окружающих или этого лица. Однако указанные явления относятся к индивидуализированному духовному, которое не находит воплощения в какой-либо объективированной форме и поэтому не может выступать объектом общественных отношений[69]. Кроме того, закон не определяет каких-либо обязанностей в отношении названных благ. ГК РФ запрещает распространение не соответствующих действительности порочащих сведений о том или ином лице. Эти сведения как определенная информация объективируются лишь в процессе нарушения указанной обязанности и не являются объектом отношения, существовавшего до правонарушения.
Таким образом, в правовой литературе имеет место тенденция употреблять понятие «благо» не в качестве внешнего субъектам общественного отношения материального или нематериального предмета, что позволяет четко разграничивать соответствующие правоотношения, а в широком смысле – как всего того, что удовлетворяет определенные потребности человека[70]. Так, Н. И. Матузов пишет: «Блага подразделяются на материальные, духовные, этические, политические, культурные и т. д. Исчерпывающего деления дать нельзя в силу громадного разнообразия различных благ и ценностей по их назначению, роли, доступности и т. д. В роли блага могут выступать вещи, предметы, явления, действия, свобода, культура, идеи, социальные институты, продукты духовного творчества, равенство, здоровье, жизнь, честь, достоинство, неприкосновенность, труд, отдых, образование, творческая деятельность, участие в делах общества, в управлении государством, возможность избирать, быть избранным, участвовать в общественно-политической жизни страны, заниматься творческой деятельностью, развивать свои способности и таланты»[71].
Однако, несмотря на четко сформулированный критерий выделения понятия «блага» (определенной ценности), в таком широком смысле оно не может быть употреблено в юридической науке. Если довести ситуацию до абсурда, то в качестве благ могут быть названы столь разнообразные объекты, что проблема определения и разграничения правовых явлений будет снята вообще. Так, в правоотношениях собственности благом можно будет назвать и саму вещь, и ее неприкосновенность, и свободу действий собственника в отношении вещи, и все другие возможные явления, так или иначе характеризующие отношения собственности. Вряд ли такой подход будет способствовать более четкому уяснению сущности складывающихся по поводу той или иной вещи отношений. Поэтому с юридической точки зрения более правильно говорить о том, что в качестве блага как объекта соответствующего общественного отношения могут выступать лишь внешние для субъектов общественного отношения предметы материального и нематериального мира.
Таким образом, из всех перечисленных явлений к объектам общественных отношений можно отнести лишь имя, а также псевдоним[72], поскольку другие «нематериальные блага» не выступают в овеществленной форме или в форме объективированного духовного. К аналогичному выводу пришли Я. М. Магазинер и С. Ф. Кечекьян. Рассматривая проблему правоотношения, они отрицали за нематериальными благами значение самостоятельного объекта права. Как писал Я. М. Магазинер, объекты правоотношения – явления внешнего мира, которые экономически характеризуются как блага. Нельзя считать объектом права нематериальные блага: это содержание правоотношения между человеком, требующим не умалять его нематериальные блага, и человеком, обязанным не умалять их[73].
По мнению С. Ф. Кечекьяна, содержание нематериальных благ может быть раскрыто через действия управомоченного и обязанных лиц[74]. Автор справедливо обратил внимание на тот факт, что нематериальные блага, не являясь внешними для субъектов объектами (вещами, продуктами духовного творчества), могут раскрываться лишь через те или иные действия субъектов отношения.
Вышеизложенное позволяет сделать предварительный вывод. Либо личные неимущественные отношения ограничиваются отношениями по поводу таких благ, как имя и псевдоним, поскольку личных неимущественных отношений по поводу других «нематериальных благ» существовать не может, либо существуют такие личные неимущественные отношения, в которых вообще отсутствует объект как внешнее по отношению к субъектам нематериальное благо.
Для подтверждения этого вывода необходимо рассмотреть содержание личных неимущественных отношений.
В любом общественном отношении так или иначе присутствует человеческая деятельность. Роль последней в общественном отношении может пониматься по-разному, но она никем и никогда не исключалась из понятия общественного отношения[75]. Наличие человеческой деятельности является основным критерием, отличающим общественные отношения от других связей в обществе. В ряде общественных отношений на определенной стадии их существования активного поведения может и не быть. Как обоснованно отмечает B. Л. Слесарев, общественное отношение как форма взаимосвязи субъектов имеет своим содержанием возможность деятельности либо реализацию данной возможности – саму деятельность[76]. Например, такая ситуация имеет место в обязательственных отношениях при отсрочке исполнения, когда ни управомоченное, ни обязанное лицо каких-либо действий не совершают. Однако не бывает таких общественных отношений, в которых вообще не существует и не может существовать какого-либо активного поведения их участников.
Пассивное поведение само по себе не может составлять содержание общественного отношения, поскольку при бездействии лицо вообще не вступает в какие-либо связи с окружающими.
Сделанный вывод ни в коей мере не противоречит юридической ситуации обязательства с отрицательным содержанием (например, по воздержанию от конкуренции), где бездействие, несомненно, выступает как акт поведения. Дело в том, что в силу заключения договора, порождающего обязательство с отрицательным содержанием, не возникает какого-то особого общественного отношения, в котором имеет место бездействие. В данном случае это обязательство лишь налагает дополнительные (по сравнению с законом) ограничения на определенные действия, которые опосредуются соответствующим общественным отношением, существующим до заключения договора. Например, при правовом регулировании отношений собственности, где лицо совершает активные действия в отношении вещи, право собственности ограничено запретами, установленными законом. Кроме установленных в законе запретов собственник может наложить на себя дополнительные ограничения путем вступления в обязательство, налагающее на него обязанности не совершать каких-либо действий в отношении своей вещи. При этом каких-то особых общественных отношений, в которых имеет место бездействие, не возникает. Просто налагаются дополнительные ограничения в рамках уже существующих отношений собственности. Да, действительно, бездействие можно считать актом поведения, когда лицо сознательно не совершает каких-либо действий, хотя имеет возможность их совершить. Однако в этой ситуации акт поведения в виде бездействия остается лишь в сознании человека и не может восприниматься окружающими. Именно поэтому бездействующие по отношению друг к другу лица не вступают в какие-то особые общественные отношения, связанные с этим бездействием.
При этом содержание общественного отношения не может заключаться только в таком активном поведении, когда управомоченное лицо дает другому лицу разрешение на совершение определенных действий, например разрешение на использование своего изображения. Поведение стороны общественного отношения в виде разрешения совершения определенных действий появляется лишь в результате правового регулирования этого отношения путем введения соответствующего правового запрета. Если такого запрета нет, невозможна и выдача разрешения на действия, которые дозволены без всяких ограничений.
Содержание общественного отношения не может также заключаться только в таком активном поведении, когда управомоченное лицо предъявляет к обязанному лицу требование соблюдать определенный запрет. Поведение стороны общественного отношения в виде требования определенного поведения от другой стороны также появляется лишь в результате правового регулирования. В частности, требование не совершать определенных действий возникает в результате введения соответствующего правового запрета. Пока общественное отношение не урегулировано правом, ни одна из его сторон не может требовать от другой стороны соблюдения такого запрета. Таким образом, любое общественное отношение предполагает какое-либо активное поведение хотя бы одного из его участников, не сводимое к даче другому лицу разрешения на совершение определенных действий либо требованию соблюдения определенного запрета.
В силу этого не бывает и правоотношений, в которых ни управомоченное, ни обязанное лицо не совершают каких-либо активных действий, и, соответственно, существующих в их рамках так называемых «негативных» субъективных прав, содержание которых сводится лишь к требованию соблюдения обязанным лицом определенного запрета. На это обращали внимание О. С. Иоффе и М. Д. Шаргородский. По их мнению, правоотношений, где ни одна из сторон не осуществляет активных действий, в природе не бывает[77]. Правовое отношение имеет место только в том случае, если его субъекты активно действуют[78]. Поэтому невозможно согласиться с А. В. Наумовым, который признает существование «общественных отношений по поводу воздержания лиц от совершения преступления вследствие уголовно-правового запрета»[79].
О существовании «негативных» субъективных прав можно говорить лишь в том случае, если понимать правоотношение исключительно как связь права и обязанности, а не как общественное отношение, урегулированное нормой права. Как указывает Н. Д. Егоров, спор между сторонниками двух концепций понятия правоотношения сводится к тому, как осуществляется связь между участниками правоотношения – через их субъективные права и обязанности или же посредством взаимообусловленного этими правами и обязанностями поведения субъектов правоотношений[80]. Применительно к личным неимущественным правоотношениям указанный вопрос можно поставить следующим образом. Если понимать под правоотношением исключительно связь права и обязанности, то правоотношение, в частности чести и достоинства, можно сформулировать как обязанность воздерживаться от посягательств на честь и достоинство и как право требовать исполнения этой обязанности. Если же понимать правоотношение как общественное отношение, урегулированное нормой права, то такое правоотношение в принципе существовать не может, как не может быть общественного отношения, где ни одна из сторон не совершает никаких активных действий.
В данном споре следует присоединиться к точке зрения тех авторов, которые полагают, что правоотношение, как и любое общественное отношение, представляет собой связь, складывающуюся в результате взаимодействия между людьми. Взаимодействовать же люди могут, только совершая определенные действия, акты поведения[81]. К. Маркс писал, что правовые отношения не могут быть поняты ни из самих себя, ни из так называемого общего развития человеческого духа, что они коренятся в материальных жизненных отношениях[82]. Следовательно, как не может быть общественного отношения, в котором обе стороны бездействуют, так не может быть и соответствующего правоотношения, а также существующего в его рамках «негативного» субъективного права. Говорить о субъективном праве можно только тогда, когда характер интереса предполагает совершение в целях его удовлетворения каких-либо активных действий либо носителем интереса, либо другими лицами. В этом случае между носителем интереса и этими лицами складывается общественное отношение, при правовом регулировании выступающее в форме правоотношения, в рамках которого и существует субъективное право.
Поскольку в действующем гражданском законодательстве понятие личного неимущественного права отсутствует, определение тех или иных прав в качестве личных неимущественных производится исключительно в доктринальном плане. Чтобы сделать вывод о природе личных неимущественных отношений и интересов, лежащих в их основе, проведем анализ конструируемых в литературе личных неимущественных прав с целью выяснить, какие же общественные отношения те или иные авторы считают опосредованными соответствующими личными неимущественными правами и соответствуют ли эти отношения указанному критерию – обязательному наличию в их рамках активного поведения, не сводимого к требованию соблюдения того или иного запрета, а также к разрешению на совершение определенных действий.
В настоящий момент в Российской Федерации действует Международный пакт о гражданских и политических правах[83], которым провозглашается, в частности, право на жизнь. В ст. 6 указанного Пакта установлено, что никто не может быть произвольно лишен жизни.
В развитие указанной нормы ст. 20 Конституции РФ предусматривает, что каждый имеет право на жизнь. Смертная казнь впредь до ее отмены может устанавливаться федеральным законом в качестве исключительной меры наказания за особо тяжкие преступления против жизни при предоставлении обвиняемому права на рассмотрение его дела судом с участием присяжных заседателей.
Право на жизнь в указанном смысле традиционно рассматривается в рамках науки конституционного права[84]. Однако в последнее время имеются попытки обосновать гражданско-правовую природу субъективного права на жизнь[85].
Одним из сторонников существования права на жизнь как субъективного гражданского права выступает М. Н. Малеина. По ее мнению, право на жизнь складывается из правомочия на сохранение жизни (индивидуальности) и правомочия на распоряжение жизнью. Правомочие на сохранение жизни (индивидуальности) проявляется в возможности самостоятельно решать вопросы (давать или не давать согласие) об изменении пола, о пересадке искусственных органов и тканей. Правомочие на распоряжение жизнью состоит в возможности подвергать себя значительному риску (например, проведение опасного опыта на здоровом человеке – добровольце) и возможности решить вопрос о прекращении жизни (в том числе путем активной и пассивной эвтаназии)[86]. Объектом личного неимущественного гражданского права на жизнь, по мнению М. Н. Малеиной, является жизнь как высшее благо, возникающее с момента отделения жизнеспособного ребенка от организма матери и продолжающееся в течение функционирования головного мозга[87].
Существование права на жизнь в гражданско-правовом смысле признает также Л. О. Красавчикова. Соглашаясь с тем, что право на жизнь включает в себя возможность решить вопрос о прекращении жизни путем пассивной эвтаназии, она среди возможностей, предос-тавленных субъекту личного неимущественного права на жизнь, на-зывает также правомочия женщины на искусственное оплодотворение и имплантацию эмбриона, а также на искусственное прерывание беременности и стерилизацию[88].
Характеризуя право на жизнь с так называемой негативной стороны – в части требования определенного поведения от обязанных лиц, – Л. О. Красавчикова говорит о воздержании всех окружающих лиц от действий, способных нарушить право управомоченного лица[89]. Аналогичной позиции придерживается и М. Н. Малеина[90].
Трудно, на наш взгляд, согласиться с приведенными точками зрения о существовании указанных правомочий в рамках абсолютного права на жизнь. Так, само название первого указанного М. Н. Малеиной правомочия – правомочия на сохранение жизни (индивидуальности), проявляющегося в возможности самостоятельно решать вопросы об изменении пола, а также о пересадке искусственных органов и тканей, свидетельствует о том, что автор подменяет понятие жизни понятием индивидуальности. Между тем любое правомочие права на жизнь должно обеспечивать сохранение или лишение жизни, иначе обозначение рассматриваемого права как права на жизнь теряет всякий смысл. С этой точки зрения необоснованна позиция и Л. О. Красавчиковой, поскольку непонятно, как связаны с благом жизни субъекта права названные ею правомочия женщины на искусственное оплодотворение и имплантацию эмбриона, а также на искусственное прерывание беременности и стерилизацию[91]. В данном случае речь идет о жизни ребенка, а не о жизни женщины как субъекта рассматриваемого права.
Правоотношения, в рамках которых возможна активная эвтаназия, являются не абсолютными, а относительными, поскольку имеет место требование активного поведения от обязанного лица по совершению действий, приводящих к смерти. Существование такого требования в рамках абсолютных правоотношений не представляется возможным. В рамках абсолютного правоотношения может существовать право лица требовать от всех окружающих лиц не препятствовать ему в совершении действий по распоряжению жизнью, включая самоубийство. Однако действующее законодательство не предусматривает существования такого права, да и вряд ли это целесообразно по этическим и религиозным соображениям.
Основной же недостаток позиции, по которой в рамках права на жизнь существуют некие положительные правомочия, состоит в том, что жизнь как неотделимое от человека благо реализуется во всех общественных отношениях, участником которых становится человек. Не существует какого-либо особого абсолютного общественного отношения, в рамках которого человек совершал бы активные действия, направленные на его жизнь.
Этим и объясняется неудачность предпринятых в литературе попыток сформулировать личное неимущественное право лица на жизнь, существующее в рамках абсолютного правоотношения.
В рамках права на жизнь Т. В. Дробышевская конструирует право на достойное человеческое существование, которое должно быть гарантировано государством с учетом прожиточного минимума, а также право на паллиативное лечение. Под последним понимается обеспечение государством страдающему неизлечимой болезнью гражданину паллиативное лечение в условиях хосписа[92]. Между тем достойное человеческое существование выступает целью всего правового регулирования любых общественных отношений. Поэтому указанное право не может быть признано как особое субъективное личное неимущественное гражданское право. Требование к государству обеспечить паллиативное лечение не обеспечено санкцией и потому также не может считаться субъективным гражданским правом.
Таким образом, можно говорить о наделении лица лишь возможностью требовать от всех окружающих лиц воздержания от действий, влекущих за собой его смерть, а также возможностью требовать воздержания от действий по изменению его пола, пересадке ему искусственных органов и тканей, проведению на нем опытов и лечения без его согласия, кроме случаев, предусмотренных законом. Указанные возможности сводятся лишь к требованию соблюдения установленного законом запрета. Какого-либо другого активного поведения они не предполагают. Это означает, что в основе таких возможностей не лежат какие-либо общественные отношения, которые, как отмечалось, характеризуются активным поведением хотя бы одной из сторон, не сводящимся к требованию соблюдения запрета. Стало быть, указанные возможности не образуют субъективные права, о чем свидетельствует и их негативный характер.
Аналогичную позицию М. Н. Малеина занимает и в отношении права на здоровье. По ее мнению, позитивное содержание личного неимущественного гражданского права на здоровье складывается из правомочий владения, пользования и распоряжения своим здоровьем. Правомочия по владению и пользованию здоровьем осуществляются фактически постоянно, но как бы юридически «незаметно», а проявляются в особых ситуациях и в случае нарушения здоровья. Так, гражданин может осуществлять правомочия по владению и использованию своего здоровья путем обращения в медицинское учреждение и заключения договора на оказание медицинской помощи. При этом он становится обладателем относительных субъективных прав (на квалифицированную медицинскую помощь, выбор врача, информацию о состоянии здоровья, проведение консилиума и пр.), которые конкретизируют содержание права на здоровье и определяют его пределы.
Другой способ использования своего здоровья, по мнению М. Н. Малеиной, – вынашивание и рождение женщиной ребенка, зачатого путем имплантации в ее организм чужой оплодотворенной яйцеклетки, с последующей передачей рожденного его биологическим родителям. В этом случае отношения должны оформляться как минимум двумя договорами: первый – между биологическими родителями и медицинским учреждением об изъятии донорского материала и возврате ребенка; второй – между медицинским учреждением и суррогатной матерью об имплантации яйцеклетки и возврате ребенка. Возможен также третий договор – между биологическими родителями и суррогатной матерью об общении в период беременности, о размере компенсации и т. п.
Правомочие по распоряжению своим здоровьем, по словам автора, предполагает принятие дееспособным лицом самостоятельных решений, в том числе таких, которые неблагоприятно отразятся на здоровье. Например, существует возможность заключить договор об участии в биомедицинском исследовании (эксперименте на здоровом человеке), а также договор донорства, поскольку при этом нарушается телесная оболочка и возникает риск временного или постоянного ухудшения состояния здоровья. При этом необходимым условием проведения эксперимента является свободное письменное согласие гражданина – объекта исследования[93]. Правомочие по распоряжению своим здоровьем проявляется также в возможности отказа гражданина от медицинского вмешательства или требования его прекращения[94]. Против конструирования права на здоровье как субъективного гражданского права могут быть приведены те же доводы, что и в отношении права на жизнь. Как и жизнь, здоровье реализуется во всех без исключения общественных отношениях, в которые вступает человек. Здесь также невозможно существование какого-либо особого общественного отношения, объектом которого выступало бы здоровье управомоченного лица.
Трудно согласиться и с механическим переносом категорий, относящихся к праву собственности, к личным неимущественным правам. Как следует из позиции М. Н. Малеиной, любой признак, характеризующий индивида, может расцениваться в значении объекта, владение и распоряжение которым зависят от самого управомоченного. Однако правомочия «владения» и «распоряжения» едва ли приложимы к здоровью. Эти категории в их традиционном понимании применимы лишь к объектам, отделимым от управомоченного субъекта. Между тем здоровье человека, неотделимо от самого человека, и в силу этого он в принципе не может совершать в отношении своего здоровья какие-либо активные действия, включая действия по владению и распоряжению.
В позиции М. Н. Малеиной нельзя не заметить противоречий. Так, по ее мнению, запрет проведения опытов в той части, когда они связаны со «значительным риском», охватывается правом на жизнь, а когда они просто «могут неблагоприятно отразиться на здоровье» – правом на здоровье. То же самое обнаруживается и при рассмотрении правомочия на отказ от медицинского вмешательства. М. Н. Малеина анализирует это правомочие и в рамках права на жизнь (пассивная эвтаназия), и в рамках права на здоровье. Между тем юридическая природа указанных правомочий одинакова: никто не вправе проводить опыты и лечение без согласия управомоченного, кроме случаев, предусмотренных законом.
Правомочие требовать прекращения лечения является не абсолютным, а относительным, поскольку имеет место в обязательственных правоотношениях клиента с медицинским учреждением.
По мнению Л. О. Красавчиковой, правом на здоровье охватываются следующие возможности: право на получение квалифицированной медицинской помощи, право на своевременную лекарственную помощь, право на квалифицированное и своевременное протезирование, право на врачебно-косметологическое лечение, право на донорство и трансплантацию органов и тканей, право на участие в медицинском эксперименте[95].
Между тем все провозглашенные Л. О. Красавчиковой правомочия, входящие, по ее мнению, в абсолютное субъективное право на здоровье, на самом деле существуют в рамках относительных правоотношений, поскольку предполагают активное поведение обязанных лиц. Относительный характер носят и правоотношения женщины, вынашивающей чужого ребенка, с родителями этого ребенка и медицинскими учреждениями, оказывающими услуги по имплантации эмбриона, так как эти отношения возникают на основании соответствующих договоров. Абсолютных же правоотношений, в рамках которых человек может совершать какие-либо активные действия в отношении своего здоровья, не существует[96].
Таким образом, у человека есть возможность требовать от всех окружающих лиц воздержания от действий, ухудшающих его здоровье, кроме случаев, установленных законом[97]. Однако содержание этой возможности показывает, что она сводится лишь к требованию соблюдения установленного законом запрета. Какого-либо другого активного поведения управомоченного или обязанного лица она не предполагает. Между тем, как было указано ранее, негативных субъективных прав не существует ввиду отсутствия соответствующих общественных отношений и правоотношений. Поэтому указанная возможность не может быть охарактеризована как субъективное право.
Право на благоприятную окружающую среду, как и права на жизнь и здоровье, традиционно рассматривалось в науке конституционного права. Так, Ю. С. Шемшученко отмечает, что право человека на безопасную (здоровую) окружающую среду относится к числу его фундаментальных прав, имеющих в своей основе естественный характер[98]. Как о социально-экономическом конституционном праве говорят о праве на благоприятную окружающую среду Е. И. Козлова и О. Е. Кутафин[99].
Однако в последние годы ряд авторов рассматривают и гражданско-правовой аспект указанного права[100]. По мнению М. Н. Малеиной, право на благоприятную окружающую среду состоит из правомочий по использованию, изменению окружающей среды, получению информации о ее санитарно-эпидемиологическом состоянии[101]. Благом, которое лежит в основе указанного права, является благоприятное экологическое состояние личности[102].
Как пишет М. Н. Малеина, правомочие по использованию окружающей среды заключается в возможности дышать чистым воздухом, пользоваться естественными неотравленными плодами и благами природы, не подвергаться воздействию шума, вибрации и пр.[103] Правомочие по изменению окружающей среды представляет возможность совершать действия, способствующие созданию благоприятной среды обитания (например, заключить договор на ремонт помещения)[104].
Праву гражданина на здоровую окружающую среду корреспондирует обязанность любого субъекта (государства, юридического и физического лица) воздерживаться от негативного воздействия на окружающую среду, а также принимать меры по предупреждению таких воздействий и ликвидации их последствий[105].
Однако возможность дышать чистым воздухом, пользоваться естественными неотравленными плодами и благами природы вряд ли можно отнести к числу юридически обеспеченных возможностей. Указанные действия представляют собой фактическую реализацию правомочия требовать, чтобы окружающие лица не наносили вреда окружающей среде. Только в том случае, если не будет наноситься вред окружающей среде, воздух будет чистым, а блага природы – неотравленными. Здесь можно говорить об интересе в благоприятной окружающей среде, обеспеченном правомочием требовать не наносить ей вреда.
С нашей точки зрения, неправомерно называть возможность заключения договора на ремонт помещения правомочием на изменение окружающей среды. Такая возможность (способность) является элементом правоспособности гражданина, а не его субъективным правом или правомочием в рамках субъективного права. Кроме того, некорректно подменять обозначение правомочия его целью. Следуя этой логике, возможность заключения договора на ремонт помещения можно назвать правомочием и права на здоровье, и права на жизнь, поскольку ремонт помещения может проводиться как с целью улучшить здоровье проживающих, так и для обеспечения их жизнедеятельности.
Следует также отметить, что обязанность принимать меры по предупреждению негативного воздействия на окружающую среду и ликвидации его последствий предполагает активное поведение обязанного лица, которое не может иметь место в абсолютном правоотношении.
Что касается требования о получении информации о состоянии окружающей среды, то такое требование также существует в рамках относительного правоотношения, поскольку в качестве обязанного лица выступает конкретный государственный орган.
Л. О. Красавчикова определяет право на благоприятную окружающую среду несколько иначе. По ее мнению, это абсолютное личное неимущественное право, в первую очередь определяющее границы поведения самого управомоченного лица. Гражданин по своему личному усмотрению и возможностям определяет место своего проживания, быта, отдыха, обучения, воспитания, нахождения в той или иной среде обитания и природной среде[106]. Однако при такой трактовке право на благоприятную окружающую среду, по сути, отождествляется с правом на свободу передвижения, поскольку очевидно, что оба права обеспечивают интерес в проживании в наиболее благоприятном для данного конкретного человека месте.
Поэтому в данном случае можно говорить лишь о юридически обеспеченной возможности требовать от всех окружающих лиц воздерживаться от негативного воздействия на окружающую среду. Из содержания данной возможности следует, что она сводится лишь к требованию соблюдения установленного законом запрета. Какого-либо другого активного поведения управомоченного или обязанного лица она не предполагает. Поскольку таких субъективных прав, в принципе, существовать не может, нельзя говорить о том, что указанная возможность является субъективным правом, в основе которого лежат соответствующие общественные отношения.
Правовая наука уже давно восприняла тот факт, что те или иные посягательства на человека не всегда наносят вред его жизни или здоровью. В данном случае говорят о так называемом праве на личную неприкосновенность. Обосновывая выделение этого права, Л. О. Красавчикова отмечает, что то или иное посягательство на человека может быть и не сопряжено с причинением вреда его жизни или здоровью. Так, незаконный личный обыск, незаконное освидетельствование, получение образцов для сравнительного исследования не причиняют какого-либо ущерба здоровью лица, но нарушают его физическую (телесную) неприкосновенность[107].
Л. О. Красавчикова, анализируя историю развития научных взглядов о праве на неприкосновенность личности, делает ряд ценных замечаний. В частности, она обоснованно указывает на то, что право на неприкосновенность личности всегда трактовалось широко, как состоящее из нескольких правомочий. При этом единого мнения о составе таких правомочий не выработано[108].
Например, В. Е. Гулиев и Ф. М. Рудинский полагали, что следует выделить, во-первых, право гражданина на свободу от незаконных необоснованных арестов, личных обысков, освидетельствований и иных принудительных мер со стороны государственных органов и должностных лиц; во-вторых, право на свободу гражданина от преступных посягательств отдельных лиц[109].
Другие авторы в число таких правомочий предлагали включать право на юридическую защиту со стороны органов государства и общественных организаций, право на личную свободу, право на защиту в суде, право на неприкосновенность жилища[110].
Специалисты в области уголовного процесса считали, что анализируемое право образуют: 1) право на жизнь, здоровье, телесную неприкосновенность, половую свободу и их защиту государством; 2) право человека на честь и достоинство, нравственную свободу, психическую неприкосновенность; 3) право человека на индивидуальную свободу[111].
Как полагает Л. О. Красавчикова, подобный разброс мнений различных авторов относительно содержания права на неприкосновенность личности не случаен. Неприкосновенность личности стала рассматриваться в качестве принципа, выражающего содержание определенных групп отраслей права, который развивается и конкретизируется в уголовно-процессуальном, уголовном, административном, административно-процессуальном праве. Именно с учетом специфики каждой из этих отраслей права определялся конкретный объем правомочий, входящих в содержание права на неприкосновенность личности[112].
В цивилистической литературе некоторые авторы придерживаются мнения о том, что право на неприкосновенность личности (или личную неприкосновенность) подразделяется на следующие предусмотренные законом возможности. Во-первых, право на неприкосновенность личности означает, что никто не может быть подвергнут аресту и лишен свободы вне установленного порядка, т. е. гражданин вправе требовать от соответствующих государственных органов и должностных лиц соблюдения закона в их деятельности. Во-вторых, гражданин вправе требовать от всех прочих граждан воздержания от посягательств на свою свободу[113].
Таким образом, право на неприкосновенность личности трактовалось этими авторами негативно, без указания на те положительные действия, которые вправе совершать управомоченное лицо.
Иную позицию занимает О. А. Красавчиков и ряд других авторов, которые выделяют в праве на личную неприкосновенность и положительное содержание: каждый имеет возможность беспрепятственно располагать собой по своему личному усмотрению и пресекать любые противоправные действия, ущемляющие его личную свободу[114]. В этом случае право на неприкосновенность личности включает в себя два указанных правомочия: «негативное» (право на личную неприкосновенность) и «положительное» (право на личную свободу).
Л. О. Красавчикова рассматривает право на личную свободу и право на личную неприкосновенность как самостоятельные субъективные права. По ее мнению, право на личную свободу тесно связано с правом на личную неприкосновенность, однако является самостоятельным личным неимущественным правом. Право на личную свободу означает соответствующую меру возможного и юридически дозволенного поведения гражданина распоряжаться собой, своими поступками и временем. Право на личную неприкосновенность предполагает недопустимость посягательства на личность со стороны кого-либо, за исключением случаев, предусмотренных законом[115].
Последняя позиция в части разграничения права на личную свободу и права на личную неприкосновенность наиболее обоснованна[116]. Указанные возможности абсолютно различны. В праве на личную свободу закреплен интерес лица в самостоятельном определении своего поведения в индивидуальной жизнедеятельности по собственному усмотрению. При этом от окружающих лиц требуется не создавать препятствий для такого активного поведения. Право же на личную неприкосновенность не связано с какими-либо активными действиями управомоченного, а предполагает лишь «негативное» требование ко всем окружающим лицам воздерживаться от действий, нарушающих личную неприкосновенность[117]