Гражданская война батьки Махно - читать онлайн

Начало пути

Клонился к закату последний день жаркого лета 1921 г. В небольшой душной комнате одной из румынских погранзастав за столом сидел человек в одежде полувоенного образца. Он был ниже среднего роста, его светло-русые длинные волосы, посеребренные сединой, были гладко зачесаны назад, на измученном маленьком лице выделялся вздернутый нос, в быстрых карих глазах таилась тоска и смертельная усталость. Это был известный крестьянский «батько» Нестор Иванович Махно, который, спасаясь от преследования Красной Армии, с жалкими остатками своих некогда грозных войск 28 августа 1921 г. перешел румынскую границу. Перед ним лежала стопка чистой бумаги, обыкновенная перьевая ручка и наполненная до краев граненая чернильница.

Махно слегка склонил голову и сидел с таким видом, будто сейчас бросит все и уйдет. Комнату молча мерял мелкими шагами румынский офицер в надвинутой на лоб фуражке с несуразно большим козырьком. Так же нелепо выглядели большие железные шпоры на блестящих сапогах и болтающаяся сбоку длинная сабля. У двери, переминаясь с ноги на ногу, стоял часовой.

Махно резким движением взял ручку, опустил ее в чернильницу и начал писать круглым размашистым почерком:

«Отец мой – бывший крепостной помещика Мабельского, жившего в одном из своих имений в деревне Шагаровой, что в семи верстах от села Гуляйполе Александровского уезда Екатеринославской губернии. Большую часть своей жизни он прослужил у того же помещика то конюхом, то воловником. Ко времени моего рождения (27 октября 1889 года) он оставил уже службу у помещика и поступил кучером к гуляйпольскому заводчику, богатому еврею – Кернеру. Отца своего я не помню, так как он умер, когда мне было только 11 месяцев. Пятеро нас братьев-сирот, мал мала меньше, остались на руках несчастной матери, не имевшей ни кола ни двора. Смутно припоминаю свое раннее детство, лишенное обычных для ребенка игр и веселья, омраченное сильной нуждой и лишениями, в каких пребывала наша семья, пока не поднялись на ноги мальчуганы и не стали сами на себя зарабатывать. На 8-м году мать отдала меня во 2-ю Гуляйпольскую начальную школу. Школьные премудрости давались мне легко. Учился я хорошо. Учитель меня хвалил, а мать была довольна моими успехами…».

Махно остановился. Кто бы мог подумать, что через много лет, когда о нем придумают множество легенд и историй, самую невероятную из них свяжут именно со школой, превратив знаменитого крестьянского «батьку» в бывшего учителя. Она была наиболее нелепой, а поэтому, наверное, самой живучей. Белогвардейский журналист А. Ветлугин писал: «Громадное промышленное село, богатое, бойкое, многотысячное, помнит батько Махно еще пятнадцать лет тому назад маленьким широкоплечим блондинчиком, в должности учителя низшей школы». Потом были изданы воспоминания белогвардейского офицера Н. В. Герасименко, который утверждал, что с помощью известного анархиста Волина (В. М. Эйхенбаума) юный Нестор, овладев курсом городского училища и сдав экстерном экзамены, в 1903 г. получил место учителя в одном из сел Мариупольского уезда. Эта версия перекочевала во многие советские работы.

Махно же никогда не был учителем, ему было невдомек, что легенду о его «просвещенном прошлом» начала создавать белогвардейская пропаганда, чтобы найти хоть какое-то оправдание поражениям своих генералов осенью 1919 г. от крестьянского войска, которым руководил такой же простой малограмотный крестьянин. Чтобы скрасить этот позор, они решили распустить слух, что предводитель махновщины был более или менее просвещенным человеком. С другой стороны, контрреволюционная пропаганда хотела показать, что против Советской власти активно сражаются якобы представители украинской интеллигенции, выражавшие чаяния и стремления просвещенной части народа Украины.

Первыми еще в годы гражданской войны развенчали эту версию гуляйпольские рабочие. Обнаружив анкету Н. Махно, заполненную им в марте 1917 г., и собрав сведения тех, кто знал и вместе работал с будущим «батькой» на заводе сельскохозяйственных машин «Богатырь», они выпустили листовку «Кто такой Махно», в которой убедительно доказали, что он никогда не был учителем.

Всю жизнь Махно приходилось много лгать, изворачиваться. Делал он это легко и часто, главным образом для того, чтобы скрыть свои истинные цели и стремления, свалить на других неудачи и провалы, усыпить бдительность противника и даже утаить до поры от ближайших сподвижников свои планы и замыслы, наконец, чтобы хоть как-то оправдать кровавые злодеяния махновщины.

Любопытно, что даже дату своего рождения, сам не зная того, Махно указывал неверно. По-видимому, до конца своих дней он так и не узнал, что родился не 28 октября 1889 г., как это было зафиксировано во всех его документах и вошло во все посвященные ему работы, а годом и двумя днями раньше. В совсем недавно обнаруженной метрической книге регистрации актов гражданского состояния Крестово-Воздвиженской церкви г. Гуляйполя за 1888 г. под № 217 зафиксировано, что Нестор Махно родился 26, а крестился 27 октября. Родителями его были «государственный крестьянин с. Гуляйполя Иван Родионович Михно[1] и законная жена его Евдокия Матвеевна. Оба православные». По всей видимости, мать Нестора, как это делали многие крестьяне, которые имели слабых и больных детей, умышленно уменьшила своему сыну возраст, продлив тем самым хоть трудное, но все-таки детство на год, отсрочила начало изнурительной трудовой жизни, призыв в армию и т. д. Не ведая того, именно этой своей безобидной хитростью в 1910 г. она спасла ему жизнь.

Хотя односельчане и забыли год рождения будущего «батьки», но помнили, передавая из уст в уста, легенду о том, что при крещении младенца у священника загорелась риза. По всему Гуляй-полю разнеслась весть, что, согласно древней примете, новорожденный должен стать большим разбойником.

Итак, Махно было 30 лет, когда волей судьбы и стечением субъективных и объективных обстоятельств он в годы гражданской войны оказался в зените славы. Известный французский общественный деятель, писатель, делегат II конгресса Коминтерна Раймон Лефевр, побывавший в 1920 г. на Украине и даже, по некоторым сведениям, чуть не попавший в руки бандитов, как-то сказал, что в пятнадцать лет человек обычно представляет собой карикатуру того, каким он станет в тридцать. Махно трудно представить в пятнадцатилетием возрасте, ибо во всех его биографиях и даже в автобиографии допущено множество ошибок, неточностей, есть попытки приукрасить или, наоборот, показать только в темных тонах юношеские годы этой одной из наиболее колоритных фигур контрреволюционного лагеря периода гражданской войны. Детство и юность Махно окутаны различными легендами. Однако все же привлечение малоизвестных, а также архивных документов и других источников позволяет воссоздать начало жизненного пути Махно и его первые шаги на бунтарской стезе, которые во многом объясняют его непредсказуемые действия, постоянные колебания, а затем открытый переход на сторону врагов трудового народа.

Время и место, где родился любой человек, в определенной степени дает ключ к пониманию его личности, помогают объяснить, почему в той или мной ситуации он поступал так, а не иначе, откуда черпал силы и вдохновение в самые трудные моменты жизни. Гуляйполе – родина Н. Махно – на рубеже XIX–XX столетий было большим промышленным и торговым селом с многотысячным населением разных национальностей. Оно славилось не только в своем Александровском уезде, но и во всей Екатеринославской губернии.

В Гуляйполе функционировало около 80 торгово-промышленных предприятий, на которых в начале века работало несколько сот рабочих. В 18 лавках торговало 30 купцов, ежегодно проводились ярмарки. Вблизи села проходила железнодорожная линия Чаплино – Бердянск, которая также способствовала развитию промышленности и торговли в уезде и селе. Появившиеся в Гуляйполе предприятия хотя и не очень, но все же изменили крестьянский облик села. Первое поколение рабочих было ближе к крестьянству, чем к пролетариату, и не порывало с землей. Крестьянство степных районов, в том числе Гуляйполя, жило намного богаче, чем в других регионах страны. Разорившиеся сельские жители уходили на работу в близлежащие города Донбасса и в Екатеринослав и не создавали тех огромных армий батраков, которые переполняли села Правобережья Украины. Вокруг Гуляйполя находилось 50 крупных кулацких хуторов, которые с основном принадлежали немецким колонистам. «Наше село, – с гордостью писал один из местных репортеров в губернскую газету «Народная жизнь», – … находится в наилучших условиях по отношению к другим селам, потому что вокруг него живет огромное количество богатых земледельцев, среди которых наибольше немцев. Поэтому и село наше сделалось значительным центром культуры. Если его сравнить с каким-нибудь другим наилучшим селом, то Гуляйполе победит его. У нас в селе жители не похожие на крестьян, а горожане да и только.

У нас есть заводы, паровые мельницы и фабрики, достаточно было и есть школ…».

Из окрестных деревень в Гуляйполе шло много крестьян в надежде найти работу. Это были преимущественно те, кто хотел заработать себе на жизнь, но боялся навсегда порвать с землей, страшился набиравших силу и мощь городов. Рабочих мест в Гуляйполе было не так уж много, и те, кто их получил, находились под постоянной угрозой потерять работу, а поэтому терпели жестокую эксплуатацию, тяжелые условия жизни, оскорбления и унижения хозяев, полицейских, чиновников всех званий и рангов. Работали много, но были и минуты, когда, собравшись вместе, гуляйпольцы вспоминали своих свободолюбивых предков, пересказывали друг другу истории о легендарных походах запорожских казаков против татар, поляков, турок и даже во Францию. С раннего детства глубоко в душу молодого Махно и его ровесников запали рассказы о казацкой вольнице и Запорожской Сечи.

В годы гражданской войны, сражаясь против австро-германских оккупантов и гетмана Скоропадского, войско Махно рядилось под казачество, пыталось возродить некоторые его традиции и напоминало во втором десятилетии XX в. больше балаган, чем армию. В то время Гуляйполе постоянно сравнивали с Запорожской Сечью. Побывавшая в январе 1919 г. в махновской столице А. М. Коллонтай с восторгом говорила: «Село Гуляйполе стало главной базой всех «партизанских войск имени батько Махно> и приняло вид укрепленного лагеря, напоминающего древнюю Запорожскую Сечь». «Настоящей Сечью» и «картинкой украинского XVII века» назвал Гуляйполе и Л. Б. Каменев, в качестве чрезвычайного уполномоченного Совета Труда и Обороны встречавшийся с Махно 7 мая 1919 г.

Рассказы о героических и славных традициях вольных казаков породили в душе вспыльчивого, злого и упрямого от природы юного Нестора упорное сопротивление всякой власти без разбора, нежелание кому-либо подчиняться.

В детстве мальчик испытал все тяготы эксплуатации как помещиков, так и буржуазии, кулаков, торговцев. «Летом, – вспоминал он, – я нанимался к богатым хуторянам пасти овец или телят. Во время молотьбы гонял у помещиков в арбах волов, получая по 25 копеек в день». К своим хозяевам он испытывал одно чувство – смертельную ненависть, его буквально разрывала жажда возмездия за оскорбления и унижения, и мстил он им как только мог.

Купец Тупиков, выгнав Нестора из своего магазина, рассказывал потом односельчанам: «Это был настоящий хорек: молчаливый, замкнутый, сумрачно смотревший на всех недобрым взглядом необыкновенно блестящих глаз. Он одинаково злобно относился как к хозяину, служащим, так и к покупателям. За три месяца его пребывания в магазине я обломил на его спине и голове совершенно без всякой пользы около сорока деревянных аршинов. Наша наука ему не давалась».

Махно часто менял место работы. Попав в малярную мастерскую Будка, он очень быстро освоил красильные премудрости, которые давались ему легко. Через год он стал подручным мастера, но однообразие процесса, одни и те же лица быстро надоели молодому человеку. В 1903 г., «поднявшись немного и окрепнув», Махно поступил чернорабочим на чугунолитейный завод Кернера. И здесь его не покидало болезненное стремление быть в центре внимания, выделяться любой ценой. Узнав, что на заводе есть любительский театральный кружок, руководителем которого был Назар Зуйченко, Махно попросил записать его в труппу. «Однажды подходит ко мне Нестор Махно, – вспоминал позже Зуйченко – и просит принять его в артисты. Ну, чего раздумывать… Смешить, так смешить публику. А он – что мальчик с пальчик, вот так, по пояс мне… Приняли…». Однако театр не смог целиком захватить Махно. Он рано пристрастился к водке, часто появлялся пьяным на улицах села, лез во все драки.

Грянула революция 1905 года. Известие о расстреле рабочих на Дворцовой площади в Петербурге 9 января 1905 г. долетело и до провинциального Гуляйполя. На его улицах появились листовки, осуждавшие «Кровавое воскресенье» и призывавшие к борьбе с самодержавием. В считанные недели и даже дни политика стала интересовать всех, она стучала в двери и окна и захолустного Гуляйполя, где жизнь раньше протекала размеренно и более или менее спокойно. Энергичный, жаждущий деятельности Нестор Махно не мог оставаться в стороне. Он вихрем носился по селу, жадно вслушивался в разговоры односельчан, которые они вели на базарах, улицах, предприятиях, впитывал без разбора и анализа различные рассуждения и мнения, искренне верил самым фантастическим и невероятным слухам, которые возникали и расползались по Гуляйполю.

В период революции 1905–1907 гг. в Александровском уезде и в Гуляйполе большевистские группы и ячейки были малочисленны, временами революционную работу вели лишь отдельные члены партии, за которыми полиция смотрела, что называется, в оба и жестоко пресекала все попытки развернуть активную деятельность. Поэтому большевики не могли оказать существенного влияния на широкие слои рабочих и крестьян в этом регионе. Махно попытался как-то определиться в революционном водовороте. Не имея осознанных целей и стремлений, он сперва примкнул к малочисленной и слабой меньшевистской организации. Но ее беспомощность и хилость быстро разочаровали обуреваемого страстями и жаждой деятельности Нестора.

На улицах села появились антиправительственные листовки, проходили сходки и митинги. До Гуляйполя доходили слухи о событиях в Петербурге, Москве, Екатеринославе, Александровске, соседних селах, которые подталкивали его жителей к более активным выступлениям. 22 февраля 1905 г. забастовали рабочие заводов Кернера и Кригера. Их основными требованиями были: улучшение условий труда, отмена штрафов, которых существовало почти 15 видов, и сверхурочных работ. Среди бастовавших был и чернорабочий Махно. Из этой забастовки он вынес ложное представление о том, что подавляющее большинство рабочих хочет лишь улучшения своего экономического положения. Такого мнения он стойко придерживался и в последующие годы и руководствовался только им. Выступление это было стихийным, плохо организованным. Гуляйпольские рабочие – вчерашние разорившиеся крестьяне – не имели опыта политической борьбы, среди них не велась агитационная работа.

Для усмирения беспорядков в Гуляйполе прибыли казаки и усиленные полицейские наряды, было арестовано несколько социал-демократов, которые вели революционную борьбу в селе.

Нестор Махно

В годы революции в Гуляйполе развернула интенсивную деятельность группа анархистов-коммунистов, которая действовала с 5 сентября 1906 г. по 9 июля 1908 г. Возглавили ее братья Александр и Прокопий Семенюты и Вольдемар Антони. Свою организацию, которая преимущественно занималась экспроприацией, они назвали «Союз бедных хлеборобов». Идеи анархии, деформированные до уровня крестьянского понимания, нашли определенную поддержку среди населения южных районов. Они были принесены сюда различными революционерами, которых царское правительство на протяжении длительного времени ссылало в южные районы страны. Истоки распространения анархизма, понимавшегося в основном как «вольная жизнь», лежали в глубине веков. Среди крестьянства юга анархия ассоциировалась с казачеством, запорожской вольницей. И не зря главари анархистского «Союза бедных хлеборобов» радужными красками рисовали гуляйпольским молодым рабочим и крестьянам конечную цель их борьбы, когда наступит «время степным орлятам погулять на мирском поле за вольную жизнь, за волю и счастье». А. П. Семенюта, напутствуя своих друзей на грабежи и убийства, постоянно говорил: «Великая честь и слава вам – сынам народа, славным правнукам запорожцев».

Анархисты-террористы совершали дерзкие нападения на банки, почтовые отделения и зажиточных граждан, проводили акты «безмотивного террора», когда убивали представителей господствующих классов с целью якобы запугать буржуазию и не дать погаснуть пожару революции. Имея крупные суммы денег, они желали во весь голос заявить о себе и поэтому пытались связаться с анархистами Москвы и Петрограда, предлагая им даже финансовую помощь. Им ничего не стоило посылать своих людей в Вену для покупки оружия. К экспроприаторам тянулась молодежь, которая таким способом пыталась бороться с существующей несправедливостью, за улучшение своего социального положения. Убийство полицейского, чиновника, помещика оставляло деревню на некоторое время, хотя и непродолжительное, «без всякой власти». Эти несколько дней анархии представлялись крестьянам легкой, хотя и кратковременной победой, прообразом будущей жизни, за которую боролись члены «Союза бедных хлеборобов».

Махно попытался вступить в организацию экспроприаторов, но ее руководители сначала отказали ему в этом. Они боялись, что отличавшийся непредсказуемостью действий, болтливостью и хвастовством Махно может раскрыть организацию. Лишь благодаря тому, что братья Семенюты часто уезжали из Гуляйполя в другие города, Махно в их отсутствие все-таки стал членом «Союза бедных хлеборобов».

Сделал это Махно довольно просто: выследил экспроприаторов, когда те собрались идти на очередное дело, и решительно заявил: «Или убейте меня прямо здесь, или возьмите с собой».

Тем ничего не оставалось, как взять с собой настырного юношу.

Случилось это 14 октября 1906 г. В ту же ночь Махно принял участие в ограблении дома местного торговца И.Брука, у которого экспроприаторы взяли 151 руб. на нужды, как они заявили, голодающих. Ровно через месяц он вместе с другими членами организации ограбил гуляйпольского промышленника М. Кернера, отобрав у него 400 руб.

Вступив в организацию, Махно сразу же попытался завоевать популярность и лидерство, доказать руководителям гуляйпольских анархистов, что они допустили ошибку, отказав ему ранее в приеме в организацию. Стремясь как можно быстрее создать себе репутацию решительного, смелого и беспощадного экспроприатора, Махно всегда вызывался первым идти на любое дело, был готов выполнить любое приказание анархистов. Но вместо серьезных заданий ему на первых порах поручили отливать бомбы на заводе, где он работал в это время в литейном цехе.

Махно практически было все равно, в кого стрелять – то ли в чиновника, то ли в полицейского, то ли просто в неугодного ему или его друзьям человека. Получив оружие (пистолет «бульдог»), он применял его по своему усмотрению. В конце 1906 г. – служащий земской больницы Михеев, обуреваемый ревностью к своей невесте, поведал ему свою личную драму. Махно за небольшое вознаграждение совершил покушение на мнимого соперника, но, будучи пьяным, промахнулся. Дело это получило большую огласку. Махно был арестован за хранение оружия, но вскоре отпущен.

Слава о нем разнеслась по всему Гуляйполю. А в полицейских протоколах появилась еще одна фамилия потенциального преступника.

Еще много раз после этого Махно мог погубить организацию. Однажды в пивной он начал стучать по столу пивной кружкой и громко кричать: «Я анархист…, я анархист…». С большим трудом предводителю гуляйпольских анархистов удалось увести его с людного места.

Зная натуру Нестора, полиция подослала к нему провокатора. Под видом приезжего, ищущего работу в Гуляйполе, тот поселился в доме Махно. Вскоре молодой анархист рассказал «квартиранту» об организации. Чтобы взять налетчиков с поличным, полиция организовала в имении Гольца засаду, а новый друг Нестора начал подбивать его сделать налет и сорвать крупный куш с богатого колониста. План этот не удался, но полиция получила много ценных сведений о планах гуляйпольской организации.

Тактика экспроприаторов была хорошо отработана. Нападали они, как правило, довольно большой группой – до 10 человек. Лица их в одних случаях были вымазаны сажей или грязью, в других – они надевали бумажные маски или темные очки. Из-за этого полиция долго не могла установить личности нападавших. Все экспроприаторы были вооружены браунингами и бомбами, при помощи которых они выбивали двери касс или банков, взрывали сейфы. Нападали всегда наверняка, имея численное преимущество. Никогда не рисковали и при появлении полиции или жандармов быстро уходили. Даже один стражник вызывал у них страх и панику, и они, как правило, не вступая с ним в перестрелку, уходили, чтобы при удобном случае все-таки повторить акцию.

Махно раздражала такая нерешительность и осторожность анархистов, и он поставил себе целью поломать укоренившиеся в организации приемы борьбы, доказав на деле свою смелость и решительность. Вскоре такой случай представился. Махно вместе с бывшим урядником Лепетченко было поручено ограбить почту в Гуляйполе.

Он с волнением готовился к новой операции. Ощущая в кармане приятную тяжесть револьвера, допоздна ходил по прилегающим к почте улицам. В его воображении разыгрывались различные сцены, которые могли возникнуть во время ограбления. Нестор то и дело выхватывал оружие и по-мальчишески имитировал стрельбу по невидимым врагам налево и направо. Темной ночью 27 августа 1907 г. Махно вместе с двумя своими товарищами – М. Маховским и А. Ткаченко – шел по главной улице села. Внезапно из темноты выросли силуэты двух стражников, которые суровым окриком приказали остановиться молодым людям. Охваченные страхом, бандиты сразу же предложили Нестору бежать, но тот, не раздумывая долго, выхватил пистолет и выстрелил в стражников и лишь затем бросился вслед за товарищами.

Возле земской больницы беглецов окликнул услышавший выстрелы крестьянин С. Назаренко. Не останавливаясь, Махно разрядил в него свой браунинг.

После этого случая Махно принял участие в еще нескольких мелких ограблениях, в том числе кассы на станции Гуляйполе. На этом его участие в экспроприациях закончилось. Он был задержан гуляйпольским приставом Караченцевым как подозреваемый в нападении на стражников. Вместе с ним был арестован и один из руководителей «Союза бедных хлеборобов» Вольдемар Антони, который был в свое время против приема Махно в организацию. Теперь Нестор был с ним как бы на равных и своим пренебрежением к опасности мог доказать, чего он стоит. Задержанные были доставлены в Александровский полицейский участок. На очной ставке охранники Захаров и Быков заявили, что В. Антони они не знают, а в Махно сразу же узнали одного из стрелявших. Антони был отпущен, а Махно посажен в тюремную камеру. Руководитель гуляйпольских анархистов успел шепнуть Нестору, что члены организации в беде его не оставят. Эти слова Антони Махно расценил как наивысшую награду и признание его полноправным членом организации. Это придало ему сил и уверенности.

Антони сдержал слово. Путем угроз и шантажа анархисты заставили потерпевших изменить свои показания. Когда была проведена вторая очная ставка с участием раненого С. Назаренко, тот заявил, что никогда не видел Махно. Изменил свои показания и один из стражников Быков. «Степан Назаренко, – занес в протокол судебный пристав, – в предъявленных ему Махно и Антони стрелявшего в него человека не узнал. Передопрошенный мной затем… стражник Быков дополнительно показал, что он не может узнать в Махно стрелявшего в него человека и что Махно только похож на того человека».

И тем не менее Махно по-прежнему оставался мелкой сошкой в организации, и поэтому выдать его властям или специально подставить под удар полиции не считалось среди анархистов большим преступлением. 19 октября 1907 г. экспроприаторы совершили вооруженное нападение на почту в Гуляйполе, убив при этом почтальона и десятского. Когда началось следствие, фамилия Махно появилась первой в полицейских протоколах, причем как самого активного участника. Не столько ради восстановления истины, скорее, чтобы не дать завести следствие в тупик, судебный следователь заступился за Махно. «Махно участвовать в нападении на почту не мог, – писал он прокурору Екатеринославского окружного суда, – так как в это время содержался в Александровской тюрьме по постановлению моему от 5 октября 1907 г.»

В тюрьме распространялись все новые слухи о делах анархистов. Особенно заинтересовала Махно история с ограблением завода «Б. Кернер и сыновья», где он работал. Днем 9 февраля 1908 г. в обеденный перерыв злоумышленники, подобрав ключи, проникли в заводскую контору и похитили из сейфа 200 расчетных книжек рабочих с вложенной в них зарплатой, которую должны были выдавать в конце дня. Пропажу 2265 руб. заметили сразу же, и полиции не составило труда найти грабителей и вернуть деньги в кассу.

Махно не знал, что эта, казалось бы, не имевшая никакого к нему отношения, история обернется для него большой бедой. Один из участников – А. Ткаченко, попав в руки пристава Караченцева, выдал Махно как участника вооруженного нападения на охранников. «Наконец 15 февраля 1908 г., – писал на радостях, что дело все-таки удалось закрыть, следователь своему высшему начальству, – названный выше пристав доставил мне дознание, коим устанавливается, что задержанный им по делу о вооруженной краже с завода Кернера – Андриан Ткаченко был очевидцем покушения на убийство стражников Быкова и Захарова, причем стреляли Нестор Махно и Михей Маховский. <> На сделанной мной очной ставке Ткаченко с Махно и Маховским Ткаченко подтвердил свои показания».

Теперь власти имели в руках все улики против Махно и других участников организации. 4 апреля 1908 г. Екатеринославский губернатор обратился к командующему войсками Одесского военного округа с просьбой предать гуляйпольских анархистов военному суду.

Но по каким-то, только ему известным, причинам Махно внушил доверие и вызвал сострадание у судебного следователя, и тот пообещал выпустить Нестора из-под стражи под залог. Узнав об этом, мать Махно в поисках денег стала обивать пороги гуляйпольских богачей, где служил ее муж, а затем и Нестор.

Евдокия Махно не только сетовала на свою вдовью судьбу, многодетную семью, но и постоянно твердила, что сын ее не профессиональный преступник, какими были практически все местные анархисты-коммунисты, а рабочий чугунолитейного завода, которого по неопытности втянули в преступное дело. И действительно, Н. Махно был единственным из организации, кто не бросал работу, а продолжал совмещать ее с анархистской деятельностью. Уговоры матери Махно подействовали, и заводчик И. Д. Виглинский выделил ей под поручительство 2 тыс. руб., и 4 июля 1908 г. Махно вышел на свободу. Он не пошел домой, а поехал в Екатеринослав, где узнал, что организация ушла в подполье и преследуется охранкой.

Другой, более опытный и искушенный в борьбе с государственными преступниками уездный исправник, изучив еще раз все документы, прозорливо увидел в молодом Махно опасного для режима человека, которого не так просто запугать и заставить свернуть с избранного им пути. Поэтому во избежание новых преступлений 11 июля 1908 г. он послал на имя Екатеринославского губернатора рапорт, в котором говорилось: «Привлеченный к следствию в качестве обвиняемого по делу о разбойном нападении на стражников Захарова и Быкова в с. Гуляйполе в августе 1907 г. крестьянин этого села Нестор Махно, ныне следственными властями освобожден из-под стражи под поручительство в сумме 2000 руб. 4 сего июля. Принимая во внимание, что преступление, совершенное во время состояния губернии на положении усиленной охраны, а также в силу имеющихся против Нестора Махно улик и ожидания им тяжелого наказания, до смертной казни включительно, я нахожу, что пребывание его, Махно, на свободе может повлечь за собой новые, более тяжелые преступления, не исключая и убийства чинов полиции, почему покорно прошу разрешения вашего превосходительства об изменении принятой против Махно меры пресечения – заменою поручительства на личное содержание под стражей или же об аресте его до суда в порядке положения о Государственной охране».

Через два дня, узнав, что охранка направила свои основные силы в Гуляйполе для окончательного разгрома организации, Махно вернулся туда. Когда 28 июля на конспиративной квартире собралось 17 членов организации для того, чтобы обсудить дальнейшие свои действия, дом окружила полиция. Начался настоящий бой. Имея оружие и бомбы, анархисты сумели вырваться из западни. Собравшись на окраине Гуляйполя, они приняли решение уходить отдельными группами.

Участие в бандитских налетах и убийствах под прикрытием идейных убеждений сформировало у Махно специфические взгляды на революционную борьбу. Основным ее содержанием он считал убийство полицейских чинов, различного рода должностных лиц, офицеров и других представителей власти, захват силой денег и материальных ценностей, принадлежащих как государству, так и представителям эксплуататорских классов. Как и другие члены организации анархистов, Махно в порядке вещей считал использование экспроприированных средств в своих личных целях. Эти взгляды он материализовал в годы гражданской войны, расширив границы экспроприации, включив в ее орбиту также мирное население.

В уголовном мире свои законы – беспощадная расправа с предателями, изменниками и отступниками. По приказу П. Семенюты во всех провалах экспроприаторов был обвинен и убит один из членов организации – крестьянин Гура. Махно хорошо усвоил эти законы и в будущем всегда находил жертву, которую обвинял во всех своих неудачах и промахах, убирал бывших сообщников.

Полиция все-таки арестовала всех гуляйпольских членов организации. Сперва попались в основном мелкие сошки. 26 августа по приказу пристава Караченцева был взят Махно. Подготовка и сам арест Махно убедительно свидетельствовали, что полиция уже усматривала в нем особо опасного преступника и даже предпочла в первую очередь задержать его, а не руководителя организации В. Антони. Последний, скрываясь от преследования, оказался в Гуляйполе и, к своему несчастью, встретился лицом к лицу с приставом Захаровым. Однако полиция, как он сразу же заметил, готовилась к какой-то серьезной операции и на Антони особого внимания не обращала. Благодаря этому предводитель гуляйпольских анархистов бежал за границу. Вернувшись спустя 60 лет на родину, он так рассказал об этом эпизоде: «В полночь на ст. Гуляйполе одновременно приходили поезда из Екатеринослава и Александровска. Захарову был дан приказ арестовать Махно, выпущенного на поруки… потому он и оставил меня в покое. Как только подошел александровский поезд, полицейские кинулись к нему и, при выходе Махно из вагона, арестовали его. А я, воспользовавшись этим, тем же поездом удрал в Екатеринослав».

Против Махно не было конкретных улик. Александровский уездный исправник доложил губернатору, что Нестор Махно задержан «за принадлежность к разбойничьей шайке и совершение нескольких разбойничьих нападений и убийство крестьянина Гуры». Доказывать вину арестованного полицейский чин счел нецелесообразным, потому что «в случае освобождения его из-под стражи по сему делу он будет задержан в административном порядке для высылки его из пределов Екатеринославской губернии».

Благодаря хорошо организованной конспирации полиция никак не могла распутать дело гуляйпольской анархистской организации. Тюремщики усиленно следили за заключенными. 1 сентября уряднику Рыжко удалось наконец перехватить записку, посланную Махно Левадному. В ней было всего лишь четыре слова: «Берите на себя дело». Неудача с запиской Махно не обескуражила, и он охотно объяснил следователю, что он лишь давал этим совет Левадному не перекладывать свою вину на других.

Махно ни на минуту не оставлял мысли совершить побег, причем не в одиночку, а массовый. Тюремные надзиратели перехватили еще одну его шифрованную записку: «Товарищи, – говорилось в ней, – пишите, на чем остановились: будем ли что-нибудь предпринимать? Сила вся у вас, у нас только четыре человека. Да или нет – и назначим день. До свидания, привет всем». Поняв, что готовится побег, тюремщики усилили надзор за заключенными, и, когда 31 декабря 1908 г. Махно и его товарищи по камере № 8 предприняли попытку бежать, схватили их.

Махно всю жизнь считал, что его выдал провокатор, член их организации Н. Альтгаузен. А предали Махно, дав на предварительном следствии ложные показания о его участии в убийстве, и тем самым подвели его под военно-окружной суд ближайшие друзья – видные члены организации Н. Зуйченко и И. Левадный.

Жандармы вынашивали планы захвата руководителей организации. В ночь накануне нового 1910 г. уездный исправник долго обсуждал с Н. Альтгаузеном, каким путем можно выманить из подполья Семенюту и арестовать его. Провокатор заявил, что во второй следственной камере сидят лучшие дружки Семенюты Н. Махно, Е. Бондаренко, К. Кириченко и К. Лисовский, от имени которых можно написать главарю анархистов письмо с просьбой организовать их освобождение во время доставки в Екатеринославскую тюрьму.

Полицейский чин заставил своего собеседника написать такое письмо от имени гуляйпольцев, сообщив в нем имя Альтгаузена как провокатора и потребовав от имени арестованных убрать его.

4 января 1910 г. тюремное начальство сообщило Махно и его друзьям о том, что они переводятся из Александровской в Екатеринославскую тюрьму. Весь день арестанты были возбуждены, во время кратких встреч между собой вели разговоры о том, что это единственный случай для побега; надеялись, что Семенюта попытается их освободить. Махно, встретив Альтгаузена, которого считал виновником своего ареста, пригрозил ему жестокой расправой.

Обвинять своего бывшего сотоварища в измене Махно не имел морального права. Находясь в 1909 г. в Александровской тюрьме, Махно рассказал соседу по нарам, некоему А. Сидуре, об убийстве пристава Караченцева, указав при этом, что один из убийц – С. Кравченко – проживает в собственном доме в Александровске, недалеко от тюремной площади. Это вскоре стало известно тюремным властям. Попав в Псковскую тюрьму, Сидура на одном из допросов в обмен на смягчение наказания предоставил эту информацию жандармскому ротмистру, который не замедлил срочно передать ее Екатеринославскому губернскому жандармскому управлению и арестовать Кравченко.

Знай Н. Альтгаузен содержание тайной жандармской переписки, он мог бы выдвинуть такое же обвинение и против Махно. Нестор стойко держался на допросах, не выдавал товарищей по организации, но, вернувшись в камеру, он охотно, с присущей кре

стьянам подробностью и дотошностью рассказывал соседям о подвигах гуляйпольских анархистов. Непомерное бахвальство и болтливость делали его по сути предателем.

Около шести часов утра 5 января арестанты были доставлены на станцию. До отправления поезда № 10, к которому был прицеплен арестантский вагон, оставалось 15 минут, анархисты были размещены под охраной жандармов и солдат 133-го пехотного Симферопольского полка в зале ожидания третьего класса.

Когда колонна шла ночью по городу, ее несколько раз обогнал одинокий прохожий. В нем Нестор сразу же узнал Семенюту и теперь надеялся на чудо, на освобождение.

Махно внимательно рассматривал пассажиров и первым увидел высокого человека, одетого в черную барашковую шапку, белый короткий полушубок с наброшенным на плечи башлыком. Махно быстро прокручивал в голове разные планы побега, когда Семенюта откроет стрельбу.

Его мысли прервал истерический крик Альтгаузена: «Старший конвоир, меня хотят убить!» Находившийся рядом унтер Горянин выхватил пистолет, солдаты навели ружья на арестантов и лишь один из конвоиров – Борыбин – бросился за Семенютой, который быстро пробирался к выходу. Махно напряженно ждал развязки. На привокзальной площади раздались выстрелы. Он насчитал 8 револьверных выстрелов и вскоре увидел вернувшегося запыхавшегося конвоира и станционного жандармского унтер-офицера. Он понял, что Семенюта ушел и последняя надежда на освобождение рухнула.

Прибыв 5 января 1910 г. в Екатеринославскую тюрьму, Махно первым делом попал к помощнику губернского тюремного инспектора, который скрупулезно записал, что арестант имеет рост 2 аршина 4 вершка, глаза у него карие, волосы темно-русые, на левой щеке около глаза шрам. В дело были внесены сведения о том, что Махно малограмотен, говорит на малороссийском и русском языках, холост, православного вероисповедания. На момент поступления в тюрьму денег и ценных вещей не имел. В графе о поведении размашистым почерком было написано «удовлетворительное».

Махно пробыл в Екатеринославской тюрьме почти полтора года и пережил здесь, пожалуй, самые страшные дни своей жизни. С 20 по 26 марта 1910 г. в Екатеринославе проходил суд над группой анархистов, в том числе и Махно. Судил их Одесский военно-окружной суд. Рассматривая политические дела, эти суды применяли, как правило, традиционную 279-ю статью, согласно которой за участие в нападениях на должностных лиц, за вооруженное сопротивление им, а также за экспроприацию на дело революции они могли либо объявить подсудимому смертный приговор, либо оправдать. Других наказаний по этой статье не существовало, и в подавляющем большинстве судьи выносили смертные приговоры. 22 марта 1910 г. Одесский военно-окружной суд приговорил Махно «за принадлежность к злонамеренной шайке, составившейся для учинения разбойных нападений, за два разбойничьих нападения на жилой дом и покушение на таковое же нападение» к смертной казни через повешение. Следует отметить, что в ряде работ о Махно ошибочно говорится, что его судили за убийство гуляйпольского пристава Караченцева. В действительности полицейский чин был убит анархистами 22 ноября 1909 г., когда Н. Махно находился в тюрьме.

52 дня Махно мучился и терзался в камере, еженощно напряженно прислушивался к каждому шороху, ожидая прихода палача с тюремным священником. На момент вынесения приговора по метрике, исправленной матерью, Нестору не хватало до совершеннолетия – 21 года – 6 месяцев. Это и спасло его от смертной казни. Он не знал, что еще за год до его рождения, 11 августа 1887 г., по высочайшему словесному повелению Александра III был издан секретный циркуляр председателям военно-окружных судов о том, что даже если суды, вынесшие смертный приговор, ходатайствуют перед командующим войсками округа о помиловании подсудимого, на заседании суда смертный приговор должен быть обязательно объявлен. Пока дела медленно рассматривались в канцелярии командующего войсками, осужденный, ничего не зная об этом, мучился и томился в ожидании смерти. Махно сполна испытал на себе варварскую суть этого закона. А в это время его мать, 60-летняя Евдокия Матвеевна, с помощью родственников и соседей написала письмо императрице с просьбой о помиловании сына.

Когда командующий войсками Одесского военного округа заменил казнь каторгой «без срока», по Гуляйполю пошел слух, что письмо старухи Махно попало царице Марье Федоровне в день ее именин, и, будучи в хорошем настроении, она отменила смертный приговор. Махно и сам верил, что благодаря хлопотам матери ему удалось избежать виселицы.

На самом же деле уже 5 апреля 1910 г. и. о. командующего войсками Одесского военного округа фон Дер-Флит направил министру внутренних дел донесение о замене Махно смертной казни бессрочной каторгой, поскольку преступления, совершенные им, «кровопролитием не сопровождались». 7 апреля всемогущий П. А. Столыпин лично дал согласие на «смягчение участи Нестора Махно».

Всю жизнь Махно помнил те дни, когда маялся в камере смертников в ожидании приговора. Много лет спустя, рассказывая своим сподвижникам о муках, которые перетерпел в четырех каменных стенах, он зарабатывал себе авторитет и доказывал, что человек, переживший высшую форму страдания, неуязвим. Обладая властью, очень часто он разыгрывал эффектные спектакли, когда за секунду до залпа или в тот момент, когда палач заносил шашку над головой жертвы, останавливал казнь и милостиво даровал жизнь своим врагам. В то же время было и обратное: нередко он любил поговорить по душам с приговоренным им же самим к смерти. Окружающие, наблюдая такую идиллию, переводили дух, будучи абсолютно уверенными, что кровавого зрелища не будет, и тут же были поражены, когда, отойдя от жертвы, Махно взмахом руки отдавал команду своим головорезам привести приговор в исполнение.

2 августа 1911 г. вместе с другими 11 каторжными арестованными Махно был отправлен из Екатеринослава в Москву. Два дня везли его, закованного в ручные и ножные кандалы, в душном арестантском вагоне. 4 августа он впервые через зарешеченное окно увидел первопрестольную, а через час за ним со скрежетом закрылись массивные железные ворота Московской центральной пересыльной тюрьмы, известной в народе как Бутырки.

После оформления соответствующих документов новоприбывший каторжник попал в камеру № 5. Через некоторое время он был переведен в другую камеру, где судьба свела его с известным анархистом П. А. Аршиновым. Екатеринославский слесарь, с 1904 г. участник революционного движения, в первое время он примыкал к большевикам и даже редактировал выходившую в Закаспии, в г. Кизил-Арвате, нелегальную большевистскую газету «Молот». Но с 1906 г. переметнулся к анархистам. Сперва проводил активную агитационно-пропагандистскую работу, а затем совершил ряд террористических актов в Екатеринославе и Александровске, за что царский суд приговорил его к повешению. Бежал за границу, где в 1910 г. его арестовала австрийская полиция и вернула в Россию. Московская судебная палата осудила Аршинова на 20 лет каторги, которую он отбывал в Бутырках. Аршинов оказал на Махно большое влияние и, по сути, первым познакомил с теорией анархизма.

В тюрьме, будучи еще совсем молодым, вспоминал Аршинов, Махно подорвал свое здоровье. Упорный, не могущий примириться с полным бесправием личности, которому подвергался всякий осужденный на каторгу, он всегда спорил с тюремным начальством и вечно сидел за это по холодным карцерам. 14 октября 1911 г. тюремный врач обнаружил у Махно явно выраженный туберкулез. Устанавливая диагноз, он отметил, что заключенный приобрел эту болезнь во время содержания под стражей. В тюремной больнице ему была сделана операция и удалено одно легкое. Махно переносил эти превратности судьбы стойко, он не падал духом, верил, что рано или поздно ему удастся вырваться на волю.

Как правило, на Пасху с Гуляйполя Махно приходили письма от матери, реже от братьев. Все они были наполнены религиозным содержанием, длинными перечислениями приветов и поклонов от родных, близких и соседей. Брат Григорий постоянно призывал Нестора «обратиться к Исусу Христу», который его защитит и спасет от всяких бед. На день рождения Махно получал поздравительные открытки от оставшейся в Гуляйполе любимой девушки Нюси Васецкой. Махно скучал по дому, просил родных писать почаще и побольше об их жизни. В одном из писем к матери он напомнил ей, как важно получать весточку от родного человека, особенно когда находишься в беде. «Ведь помнишь, – писал он, – как радостно нам было, когда мы были дома, а Савва в Японии, в плену, и когда получили мы от него письмо, отражающее собой всю жизнь его. Как больно, тяжело и в то же время радостно было нам оттого, что он жив, что у него есть надежда быть в живых и возвратиться на родину. Так ожидаю я от Вас и Нюси того письма, которое мне скажет, что вы обе живы-здоровы, что у Вас, мама, есть надежды на здоровую жизнь и на счастье увидеть меня возле себя, а у Нюси надежды на ее счастливую юную жизнь, познающую свое призвание, и так же видеться со мной. Я от одного только воспоминания прихожу в неописуемое упоение».

В письмах братьев сообщалось, что с каждым годом они становились зажиточнее, в 1912 г. один из них открыл сапожную мастерскую и заимел работника. Все это говорит о том, что к моменту возникновения махновщины как массового крестьянского движения, активными участниками которого они были, Савелий и Григорий Махно стали зажиточными крестьянами и защищали интересы кулачества. В то же время в каждом их письме проскальзывали опасения, что вот-вот грянет война и их заберут на фронт и не на кого будет оставить хозяйство.

Интересные сведения о бутырском периоде жизни Махно оставил Аршинов. «В обстановке каторги, – писал духовный наставник Махно, – он ничем особенным не отличался от других, жил, как и все прочие, – носил кандалы, сидел по карцерам, вставал на поверку. Единственное, что обращало на него внимание, – это его неугомонность. Он вечно был в спорах, в расспросах и бомбардировал тюрьму своими записками. Писать на политические и революционные темы у него было страстью. Кроме этого, сидя в тюрьме, он любил писать стихотворения и в этой области достиг большего успеха, чем в прозе».

Когда вышел Высочайший манифест об амнистии заключенных в связи с празднованием 300-летия дома Романовых, Нестор с нетерпением ждал, что вот-вот перед ним откроются врата Бутырок и он увидит долгожданную свободу. Так и не дождавшись этого мгновения, 17 июля 1913 г. он написал прошение Московскому губернскому инспектору с запросом, применим ли к нему этот указ. Узнав через неделю, что вынесенный ему приговор не подлежит пересмотру и остается в силе, он впал в депрессию, снова вынашивая бредовые идеи побега.

Начало империалистической войны Махно встретил без всяких эмоций. В отличие от многих политических заключенных, его не охватил патриотический угар. От брата Савелия, принявшего участие в русско-японской войне 1904–1905 гг., он хорошо знал обо всех тяготах и лишениях, которые ждут солдат, беспокоился он о своих братьях, понимая, что им, как и миллионам других крестьян, предстояло воевать. 10 августа 1914 г. Махно обратился к тюремному начальству с просьбой разрешить ему написать вне очереди письмо домой в связи с уходом на фронт брата Емельяна.

«Как ни тяжела и безнадежна была жизнь на каторге, – вспоминал П. Аршинов, – Махно, тем не менее, постарался широко использовать свое пребывание на ней в целях самообразования и проявил в этом отношении крайнюю настойчивость. Он изучил русскую грамматику, занимался математикой, русской литературой, историей культуры и политической экономией. Каторга, собственно, была единственной школой, где Махно почерпнул исторические и политические знания, послужившие затем ему огромным подспорьем в последующей его революционной деятельности. Жизнь, факты жизни были другой школой, научившей его узнавать людей и общественные события». Эти воспоминания подтверждают многие архивные документы. 12 июня 1916 г. Махно, например, написал прошение на имя начальника тюрьмы, в котором просил разрешить ему на заработанные деньги купить словарь иностранных слов.

В тюрьме Махно вел себя вызывающе, постоянно спорил с тюремщиками, выражал недовольство по любому поводу. Пробыв в Бутырках всего несколько недель, он в графе «поведение» удостоился записи «скверное». За это он в течение девяти лет, вплоть до освобождения 2 марта 1917 г., пробыл закованным по рукам и ногам.

В целом же Махно стойко переносил все тюремные невзгоды и безусловно верил, что рано или поздно выйдет на свободу. Один из бутырских заключенных Д. Пивнев вспоминал, что Махно не раз говорил своим друзьям по несчастью, которые дали ему кличку «Скромный», что непременно станет «большим человеком, когда выйдет из тюрьмы».

Узнав, что в 1771 г. по приказу императрицы Екатерины для заключения крестьян, участвовавших в народных бунтах, был построен московский Бутырский тюремный замок и что в одной из башен тюрьмы перед казнью, закованный в кандалы и рогатки, томился Емельян Пугачев, Махно начал называть себя борцом за крестьянские интересы.

Февральскую революцию, свержение романовской монархии Махно воспринял как результат и своей бунтарской деятельности. Вместе с другими заключенными он вышел на свободу, но сразу же потерялся среди бурлящей толпы. Вечно молчавшие, скрывавшие в годы самодержавия свои мысли и чувства люди спешили высказать все, что накипело на душе. Махно ничего толком не мог понять в этом водовороте борьбы различных идей, диаметрально противоположных взглядов и стремлений. После многих лет тюремной тишины он был буквально оглушен происходившим и поспешил в родное Гуляйполе.

Поезд шел долго, часто останавливаясь на различных станциях и полустанках, где Махно наблюдал ту же, что и в Москве, картину. Слушал пламенные речи различных ораторов, читал те же лозунги. Он понял, что революция могучей волной стремительно понеслась по всей огромной стране. После свержения царизма к политике, по словам В. И. Ленина, потянулось «неслыханно громадное число обывателей». «Гигантская мелкобуржуазная волна» подняла на своем гребне множество представителей различных партий. В этой ситуации Н. Махно не мог стоять в стороне.

В деревне новости всегда разносятся с большой быстротой. О том, что 25 марта 1917 г. в Гуляйполе вернулся из Москвы освобожденный каторжник Махно, стало известно мгновенно. В глазах гуляйпольцев он был несомненным авторитетом, человеком, пострадавшим за крестьянские идеалы. Поскольку других революционеров им видеть и слышать не доводилось, то в их глазах Махно олицетворял собой борца за народное счастье. Он с умилением слушал стихи местного поэта А. Монюшко «Привет каторжанам», которые Нестору дружно декламировала группа гуляйпольских школьников:

Верный своему принципу: днем работать, как и все, а вечером и ночью заниматься разбоем, Махно сразу же устроился в селе маляром на завод сельскохозяйственных машин «Богатырь». Здесь работали не успевшие стряхнуть с себя груз деревенских традиций рабочие, которые целиком были в плену мелкобуржуазных иллюзий.

Весной 1917 г. в России происходили невиданные ранее события. Рухнула монархия, на смену которой шла новая власть. Повсюду создавались Советы рабочих, крестьянских и солдатских депутатов – органы власти победившего народа. В то же время 3 марта 1917 г. в Петрограде было сформировано буржуазное Временное правительство. Таким образом, в стране сложилось двоевластие: Советы представляли власть рабочих и крестьян, а правительство выражало интересы буржуазии и помещиков.

На Украине ситуация была еще более сложной и запутанной. Местная буржуазия использовала национально-освободительное движение украинского народа в своих узкоклассовых интересах и образовала Центральную раду. Пытаясь захватить власть на Украине, она приступила к созданию губернских и уездных рад и сельских и волостных «народных управ», а также воинских формирований. Как и Временное правительство, Центральная рада в целом проводила антинародную политику.

Махно не очень хорошо разбирался во всех этих событиях, но понимал одно – необходимо действовать.

После свержения царизма в Гуляйполе не было силы, способной взять власть в свои руки, объединить вокруг себя рабочих и крестьян. Поэтому на первые места в созданных новых буржуазно-помещичьих органах власти вышли офицеры дислоцировавшегося здесь 8-го Сербского полка. Председателем «Общественного комитета» был избран прапорщик Прусинский, а начальником милиции – поручик Кудинов. С первого же дня Махно повел против них решительную и непримиримую борьбу.

Полуобразованный, не имевший никакой конкретной программы действий, Махно своими демагогическими речами о свободе народа и необходимости улучшения его положения все же сумел повести за собой земляков, стоявших на еще более низком политическом и образовательном уровне.

Кроме этого, Махно начал тщательно изучать полицейские архивы, чтобы установить имена тех, кто сотрудничал с охранкой, способствовал разгрому анархистской организации. Делал он это не только для того, чтобы отомстить в будущем провокаторам, но и избежать промахов своих старших товарищей. «Я считал это таким важным, – отмечал Махно, – что готов был отойти на время от всякой другой работы».

Махно создал боевую организацию по образцу «Союза бедных хлеборобов», которую назвал «черной гвардией». Это войско, насчитывавшее до 60 человек, выглядело устрашающе – все были перепоясаны пулеметными лентами, обвешаны ручными гранатами, из-за поясов торчало по два револьвера, из голенищ выглядывали ножи. «Черная гвардия» годилась лишь на мелкие террористические акты, разбой и грабежи, а вести серьезные боевые действия ей было не под силу. «Наша черная гвардия была не способна на какое-либо сопротивление, – вспоминал один из гуляйпольцев Н. Зуйченко, – ибо, начиная от самого командира Махно и кончая гвардейцами, никто не знал толком, как надо обращаться с винтовкой». Однако такое утверждение нельзя считать абсолютно верным. Среди «черной гвардии» было много участников первой мировой войны, полных георгиевских кавалеров, унтер-офицеров и прапорщиков. Каждый гуляйполец считал делом чести отличиться на фронте. Поэтому, как писал В. А. Антонов-Овсеенко, в Гуляйполе все воевавшие вернулись с войны, имея звание не ниже унтер-офицера. Подавляющее большинство их, в том числе П. Гавриленко, А. Калашников, С. Каретников, А. Лепетченко, И. Лютый, А. Марченко, Г. Троян, А. Чубенко, Ф. Щусь и другие стали потом видными махновскими командирами.

Первыми жертвами «черной гвардии» стали гуляйпольцы К. Васецкий, А. Власенко и местный поп Дмитрий, с которыми они жестоко расправились, обвинив их в содействии полиции во время разгрома «Союза бедных хлеборобов» в 1908 г. Казнены были все виновные в провале группы А. Семенюты. Этой расправой Махно хотел не столько отомстить своим врагам, сколько запугать членов созданной им новой организации, показать, что ждет их в случае измены.

28—29 марта 1917 г. Гуляйпольский крестьянский союз утвердил Махно на должность своего председателя. После реорганизации союза в первых числах августа в Совет рабочих и крестьянских депутатов он остался на посту его председателя. В дни корниловщины Совет организовал Комитет спасения революции во главе с Махно. Началась массовая конфискация оружия у помещиков, богатых крестьян, представителей буржуазии, офицеров, чиновников, которая нередко сопровождалась грабежом и насилием.