Я очнулся в куче мусора около дороги. Воняло, и болела голова. Я не помнил ничего из того, что было раньше. Где я? Кто я? Как меня зовут? Что я делаю в мусоре? Где мой дом? Что со мной случилось? И почему никто не спешит на помощь? Странное ощущение.
В голове стояла картина, как мужчина и женщина с нежной улыбкой склонились надо мной. Эта картинка вызывала слезы и умиляла одновременно. Кто эти люди, я не помнил, но, почему-то, они были очень дороги моему сердцу. Надо было вспомнить их непременно, только сил не было даже думать.
Сильно хотелось есть. Я вылез из кучи мусора, осмотрелся. Вокруг – ни души. Собрав волю в кулак, я побрел вдоль дороги, медленно передвигая ноги и слегка пошатываясь. Хотелось отыскать населенный пункт, где мне помогут. Медицинская помощь была необходима, каждый шаг отдавался ударом в голове.
– Эй, малявка! Есть хочешь? – неожиданно спросил голос сзади. Я никак не думал, что этот вопрос адресован мне. Решив, что это галлюцинация, я продолжил брести вдоль дороги. Голос продолжал настаивать. – Тебе говорю, обернись! Не то хуже будет, отдам тебя зуберам, они церемониться не станут! Сдадут тебя на калыш и все дела.
Слова, которые произносил голос, мне были незнакомы, потому я решил, что стоит обернуться и посмотреть на того, кто их произносит. Невысокий худощавый мальчишка лет четырнадцати с копной рыжих кудрей на голове стоял у края дороги. Лохмотья вместо одежды не смущали его нисколько. Он хитро смотрел то на меня, то на серебристый предмет в руке. Странно, но паренек казался выше меня ростом. Такого точно не могло быть.
И тогда я взглянул на себя. Удивлению моему не было предела, суровая реальность показывала, что я – девочка лет десяти. Платье на мне было, мягко говоря, разорвано, болтаясь обрывками вдоль тела. Потрогав руками волосы, я обнаружила лишь несколько всклоченных дредов. Мои ноги скорее напоминали палки, живота не было вовсе. А мальчишка продолжал.
– Может, все же обратишь на меня внимание? Куда ты направилась? Ты разве не знаешь, что всю неделю зуберы проводят чистку? Или ты хочешь добровольно попасть на калыш?
– Нет, не хочу. То есть я даже не знаю, что это значит. Кто такие зуберы? Я вообще ничего не помню. Так странно, я проснулась в этой куче мусора, и мне казалось, что я не девочка… Больше ничего не помню…
– Память значит отшибло? Может, ты под габрук попала? Впрочем, это лучше выяснять на поземе. Иди за мной, да поживей.
Я согласно кивнула головой и последовала за парнишкой. В тот самый момент, как мы решили совместно продолжить путь к некой поземе, все вокруг затряслось и раздался жуткий грохот.
Мальчишка не на шутку испугался, схватил меня за руку и спрыгнул с откоса у дороги. Несколько метров мы летели кубарем вниз, то и дело ударяясь о кусты и друг о друга. Было очень больно, но болевые ощущения перекрывал все усиливающийся страх. Наконец, наше движение вниз остановилось. Мы замерли на дне канавы и сверху нас припорошили ветки и листва.
– Зачем? – еле слышным шепотом спросила я.
– Молчи и не шевелись. Не дыши, особенно когда они будут рядом, иначе беды не миновать.
Я не стала задавать лишних вопросов и замерла, стараясь не дышать. В этот момент я уже решил, что буду думать от женского лица, раз уж мое тело девичье.
Мальчишка сжал голову руками и жестом предложил мне сделать то же самое. В его глазах я увидела страх. Что происходит, я не понимала, но решила послушаться и выслушать объяснения позже.
Грохот приближался и нарастал, уши заложило и голова пошла кругом. В какой-то момент накрыла паника и мне дико захотелось бежать куда глаза глядят. Хорошо, что мальчишка заметил мое стремление и лег сверху. Он так крепко прижимал меня к земле, что убежать возможности не было. Этот мучительный звук продолжался минуты три, мне казалось, он длился вечно.
Наконец, звук и вибрация стали уменьшаться и через минуту наступила тишина. Некоторое время мы молча сидели на мокрой земле, обхватив головы руками. Наши тела колотило, словно мы на морозе, в головах все еще слышались отголоски этого жуткого шума. Лишь спустя несколько минут мы почувствовали огромное облегчение.
– Что это было? – спросила я дрожащим, измученным голосом.
– Зуберы. На габруке. Эта огромная машина издает звуки, которые матуляне не могут выносить. Паникуют, теряют контроль над собой. Те несчастные, у кого нет крыши над головой, квадруса или кноусов выбегают, а зуберы их отлавливают. Бродяг и бедняков в городе почти не осталось. Многие вынуждены подчиниться, даже непокорные экслаты из сопротивления устали противиться. А ты молодец, выдержала. Ты что глуховата?
– Нет, хотя я точно не знаю, я ведь не помню ничего.
– У меня кноус есть, – мальчишка достал из ушей небольшие приборы, аккуратно сложил их в контейнер и спрятал в карман на груди. – Я включаю его, когда габрук приближается, только так могу выдержать этот звук. Кноус нелицензионный, иногда слабо гасит звуки, но без него я бы давно погиб. Мама успела купить только один экземпляр и отдала его мне. Не знаю, чего ей это стоило… Благодаря кноусу я остался жив. Когда мама погибла, меня приютил Бией Олдиш. Не знаю почему, но он считает меня очень способным и необычным. Видимо, поэтому решил воспитать меня как своего сына. Как он смог объяснить мое чудесное появление на поземе я не знаю, но с тех пор я живу с ним, там и работаю, там получаю еду.
– Что значит «получаешь еду»?
– Пошли по тропке вниз, я объясню. Ты, видно, прилично головой ударилась, – юноша увлек меня по крутому спуску к обрыву. Мы приближались к бетонным блокам, за которые был закреплен толстенный металлический трос. Несколько таких же металлических канатов толщиной с бревно тянулись к цилиндрическому зданию внизу. Строение, напоминающее изрешеченную шайбу, стояло прямо над бурлящей рекой вблизи водопада. Из окон всех этажей клубился пар, отчего периодически само здание исчезало из вида. Все это я рассматривала, едва успевая передвигать ноги за стремительно спускавшимся вниз пареньком.
– Еда и питьевая вода – это самые главные ценности на поземе, – продолжал мой спутник, быстро спускаясь по тропинке. – Мы получаем их в обмен на выполненную работу. Получил три карточки, значит, накормлен будешь трижды за день. Меньше сделал – голодаешь. А уж если постарался и подкопил штук хотя бы восемь карточек, то смело можешь купить себе платье или брюки. Не Капрыч, конечно, но все лучше лохмотьев, что на тебе.
Позема – место гиблое. Сюда отправляют весь сброд и тех, кто сильно провинился перед зуберами. Это последний шанс не попасть на калыш. Зато, из-за того, что матуляне здесь работают больше, чем те, что в городе, их реже проверяют.
Да и к чему проверки, если мы с рассвета и до заката горбатим спины? На три карточки точно заработаешь, надо только зарегистрировать твой квадрус. Надеюсь, у тебя есть квадрус? Тем, у кого нет квадруса на груди, нигде не заработать. Да что там, сразу на калыш заберут, разбираться не станут… Чего молчишь? Есть у тебя квадрус?!
Я слушала мальчишку, и мне хотелось разреветься. Поэтому я выдавила из себя только одну фразу:
– Не знаю.
– Так посмотри. Он должен быть на груди. Прямо по центру, – парнишка ткнул себя пальцем в грудь. Я раздвинула то, что когда-то было одеждой, но кроме посиневшей полупросвечивающей кожи ничего не заметила.
– Кажется, ничего такого нет. Может, ты мне покажешь, как он выглядит?
– Я и рад бы, вот только у меня его тоже нет. Моя семья жила в сопротивлении экслатов, сколько я себя помню. Ни у кого из нас не было квадруса. Те, у кого квадрус есть, защищены от звуков габрука, но их жизнь напоминает жизнь рабов. Они не могут идти там, где хотят, жить так, как хотят. Каждое их действие должно быть согласовано с зуберами. У них есть еда и уютные дома, но нет свободы. Все экслаты отказались от квадрусов. Так мы можем ходить там, где вздумается!
Мне было не слишком понятно, что все это значит, но задавать лишние вопросы сейчас просто не было сил. Мы залезли на очень толстый металлический трос и медленно ползли по нему к изрешеченному зданию. Ветер раскачивал нашу «дорогу» и удержаться временами было непросто.
Мой спутник продолжал:
– Бией Олдиш показал мне эту канатную дорогу. Долгое время он кормил меня своей едой, пока мы не придумали, как я могу зарабатывать карточки самостоятельно. Ты держись как следует и поползли быстрее. Лучше не смотри вниз. Упадешь – разобьешься насмерть. Не отставай. Скоро стемнеет…
– Я боюсь высоты.
– Высота – это не цысмызы. Если и упадешь, смерть будет мгновенной, а эти твари тебя не пожалеют – на куски разорвут. Они придут с последним лучом солнца, к их приходу мы должны спрятаться на поземе. Поторопись, у них великолепный нюх и слух. От них, как от габрука, не спастись.
Дальше мы передвигались в тишине. Я вцепилась в жесткий канат руками и ногами, медленно перемещаясь к зданию в клубах пара за своим напарником. Трос иногда раскачивало настолько сильно, что мы останавливались. Было страшно, и чтобы хоть немного отвлечься, я решила познакомиться с мальчишкой.
– Слушай, спасибо за то, что помогаешь. Только мы не познакомились, как тебя зовут?
– Нан. Но ты можешь звать меня Ан. А как зовут тебя?
– Я не помню.
– Плохо, но пока ты не вспомнишь, я буду называть тебя Барбарой. Так звали мою маму. Ты такая же красивая и мне будет приятно ощущать, что она как будто рядом.
Прошло не меньше двадцати минут прежде чем мы, с ободранной на ногах и ладонях кожей, добрались до противоположного конца канатной дорожки и встали на узенький уступ. Оказалось, что вдоль стенки мы должны были пройти еще пару метров и пролезть через потайной лаз. Чтобы попасть в эту небольшую дверцу, пришлось встать на колени, а это было крайне опасно.
К моему огромному облегчению мы оказались внутри. Меня трясло от пережитого страха и голода.
Нан закрыл потайную дверь на огромный засов и побрызгал чем-то отвратительно пахнущим во все щели. Затем открыл небольшое окошко и побрызгал этим же вонючим составом уступ, по которому мы ползли, часть каната, створки окна. Окошко он так же плотно закрыл. Затем он приоткрыл малюсенькое круглое отверстие, напоминавшее глазок и подозвал меня.
– Смотри, цысмызы уже пришли. Мы вовремя. Мало кто может похвастаться, что видел цысмыза живым близко и остался при этом целым и невредимым. Смотри, только не бойся, ты в безопасности. Цысмызы чувствуют запах страха и неотступно следуют за тем, кто боится. Они, конечно, крупные, чтобы передвигаться, как мы, по канату, но лучше их не нервировать. Однажды парочка цысмызов дошли прямо до окна и хотели выломать стену. Хорошо, что в тот день ветер был сильным. Оба свалились в карьер.
Я приложила глаз к отверстию. На противоположной стороне каната, метрах в десяти от нас, стоял огромный в три моих роста зверь. Черная всклоченная мохнатая шкура существа постепенно сливалась с погружающимися в сумрак кустами.
Цысмызы были непропорциональными. У них была огромная голова в форме кабачка, узкое суховатое тело, плотно стоявшее на земле на четырех толстых, раздвоенных у земли лапах. Спины цысмызов были изогнуты вверх и от этого они немного напоминали борзых. Когда звери поворачивались к нам мордой, то выглядели они как черные яйца с двумя красными глазами. Иногда тут и там в шерсти мелькал ярко-красный язык. Понять, каковы размеры пасти, было сложно. Однако было очевидно, что в разинутую пасть точно войдет все мое щуплое тельце. От этой мысли стало не по себе.
Зверь напряженно обнюхивал то место, где еще несколько минут назад стояли мы. Цысмыз нервничал, перебегал туда-сюда. Он чувствовал меня или мой страх, несмотря на то, что я находилась в десяти метров от него. Я не стала испытывать судьбу и прикрыла глазок. Теперь слова Нана стали понятнее – после встречи с таким чудовищем вряд ли кто-то сможет остаться в живых.
– Скажи, Ан, а зуберы как выглядят? И что это такое – калыш? Почему его надо бояться?
– Калыш – это тюрьма, особая. Туда отвозят лишь тех, у кого нет квадруса, кто не хочет работать на зуберов и перестал им подчиняться. Говорят, там над матулянами ставят опыты и отправляют на смертельно опасные работы. Может, это правда. Оттуда еще никто не возвращался. Когда зуберы только захватили власть, первые пленники калыша успели отправить весточки. Лишь несколько писем. Из них мы узнали, насколько зуберы жестоки.
Они выпытывали, где прячутся непокорные матуляне сопротивления, а потом уничтожали всех. Никому не удавалось сбежать. Матуляне – народ мирный, мы не смогли оказать сопротивления захватчикам и сейчас они контролируют нашу страну. Нам приходится подчиняться им.
Тот, кто не хочет попасть на калыш, выполняет все требования зуберов. А зуберы для контроля над матулянами придумали квадрусы. Этот прибор рассказывает все о своем владельце: кто куда ходил, кто что говорил, что ел и пил, у кого что болит, кто с кем дружит, кто сколько зарабатывает, как тратит карточки и что делает в свободное время. Все они знают.
Пока матулянин в состоянии зарабатывать карточки, он будет жить. Стоит серьезно заболеть или остаться без карточек по другой причине, приходят зуберы. Они уводят всех, у кого нет карточек и чей квадрус окрасился в красный. Мы для них бесплатная рабочая сила, выполняем самую грязную работу. Как только матулянин перестает быть полезным, его уничтожают. Они бы давно всех нас поубивали, если бы не страх.
– То есть?! Они боятся матулян?
– Нет. Они нуждаются в страхе. Тысячи матулян, напуганные калышем, цысмызами, трясущиеся за свои жизни и жизни своих близких, продуцируют огромное количество страха. А зуберы его собирают.
Бией Олдиш рассказывал, что есть специальная установка по сбору страха. Что они с ним делают, мы не знаем. Поняли только то, что они нуждаются в страхах. Как только матуляне привыкают к определенным обстоятельствам и меньше боятся, зуберы приезжают на габруке. Вводят новые правила, увозят на калыш некоторых матулян, запугивают, заставляют еще больше работать. Так до тех пор, пока уровень страха не повышается…
– А ты, получается, в сопротивлении? – Нан не ответил, а только утвердительно кивнул головой. – Разве ты не боишься попасть на калыш?!
– Конечно, боюсь. Только жить так, как сейчас мы живем – это все равно, что не жить совсем. Все запрещено. Иногда мне хочется поднять восстание, но матуляне боятся, вряд ли так долго продлится. С каждым днем скрываться становится сложнее. Численность сопротивления экслатов снижается ежедневно, скоро непокорных не останется совсем. Спасибо Олдишу. Если бы не он, меня бы давно отловили!
Послышался легкий стук где-то внизу. Нан замолчал, прислушался, а затем резко бросился в угол. Поднял с пола тяжелую корзину с бельем и втолкнул мне ее в руки.
– Слышишь? Бией Олдиш идет! Спускайся на этаж ниже и стирай, делай все так же, как девушка с синими волосами. Ее зовут Дазима. С синими, не с голубыми, а с синими, запомнила?!
Я только растерянно успела кивнуть.
– Чего стоишь? Поторопись. Не говори с биеем. Только низко поклонись ему, когда поравняешься. Ищи девушку с синими волосами!
Нан вытолкнул меня из комнаты. Я, напуганная, с ошалевшим взглядом, вцепившись в корзину с бельем, принялась спускаться по узким скользким лестницам. Почти у самых дверей я столкнулась с одетым в черную длинную одежду высоким седовласым мужчиной с длинной бородой. Олдиш пристально пронзительно и осуждающе посмотрел на меня.
Я нервно кивнула головой в знак приветствия и быстро спустилась вниз. Бией впился в меня взглядом, отчего по спине пробежал холодок. Я поскорее закрыла дверь, оказавшись на этаже ниже. Огромных размеров круглый зал был ничем не лучше рудника.
Девушки стирали белье вдоль огромных колод, змейкой пересекавших весь этаж поземы. В помещении было ужасно душно, влажно, в узкие щелочки приоткрытых окон валил пар. На стенах виднелась плесень. По периметру зала на высоте двух-трех метров находились металлические дорожки с перилами. На этих мостиках стояли охранники и наблюдали за тем, что происходит внизу.
Охранники мало походили на людей: скорее это были человекообразные броненосцы с хвостами. По всему телу они были покрыты кожисто-костяными пластинами. Глаза у них были абсолютно круглой формы и темного цвета, далеко посажены друг от друга. Вероятно, они прекрасно видели то, что находилось несколько в стороне, но вряд ли хорошо видели то, что находилось у них прямо перед носом. Густой туман некоторое время скрывал меня от внимательных взглядов охраны, и я воспользовалась этим, чтобы отыскать синеволосую девушку.
Прачки стирали, не разгибая спин, никто не разговаривал. Слышны были лишь всплески воды и шлепанье босых ног по каменному полу. Все работницы были одинаковыми на первый взгляд. Все были худощавыми и бледными, одеты в одинаковые рубахи, волосы сплетены в дреды и забраны в пучок. Лиц большинства видно не было. У всех тех, чьи лица я смогла разглядеть, под глазами виднелись огромные синяки, губы растрескались.
Единственное, чем отличались прачки, был цвет их волос. Все известные мне оттенки были представлены в этом зале. Девушка с синими дредами стояла неподалеку. Насколько я видела сквозь туман, других синеволосых барышень в округе не было. Я подошла к колоде и встала рядом, украдкой присматриваясь, как она стирает и стараясь повторять за ней все движения.