«Интересно, много ли в этом городе людей, которым нравится Ноябрь? Пушкин любил осень, но другую: «Багрец и золото…». Грязь и слякоть Александр Сергеич вроде бы не воспевал». Егор смотрел в окно сквозь стекло расписанное кривыми прозрачными струйками стекающей воды. В сумрачной дали, заволоченной сплошной завесой ливня, мрачные глыбы городских кварталов сливались в единую массу. Монохромное полотно кубиста-меланхолика, написанное краской цвета мокрой мыши. Вблизи картина немного оживала. Нагло, по-хозяйски прилипшие к асфальту мелкие многочисленные лужи задорно рябили сеющим дождем. Их пупырчатая поверхность периодически вздрагивала волнами от налетающих вздохов ветра. Атмосферные порывы монотонно раскачивали мертвые, проволочные остовы деревьев и кустов. Улицы опустели. Единственным живым существом на этом унылом пейзаже был мокрый серый щенок, прячущийся под козырьком на резиновом коврике подъездного входа. Брр… Смотреть – и то зябко.
На душе было также. Безысходность, подавленность, пожалуй, даже отчаяние, парадоксальным образом смешивающиеся с исподволь прорастающей холодной апатией. И не только по причине плохой погоды. То, что произошло с его жизнью в последний месяц, просто не хотелось воспринимать как реальность.
Начались все беды с увольнения. Как-то, в одно прекрасное осеннее утро заурядного рабочего дня, зам главного, Виктор Семеныч, вызвал его к себе. Всегда уверенный и слегка высокомерный взгляд начальника, на этот раз рассеянно блуждал по кабинету, избегая встречи с незадачливым посетителем. «Здравствуйте Георгий. Располагайтесь. У меня для вас неприятная новость». И пошло-поехало. Семеныч умел держать речь, убеждать собеседника, в этом ему не откажешь. С его слов, все было не так уж и катастрофично, просто роковое стечение обстоятельств. Что-то там резко изменилось в политике руководящих сил компании и грянуло сокращение. Уволили добрую половину отдела, включая заведующего. Успокаивало лишь одно – причина увольнения была не в нем, Егоре, лично, она была абстрактной, непонятной, подобно стихийному бедствию, а потому – не такой уж и обидной.
Вечером он напился с другом Женькой, а через неделю начал искать работу. Вот тут-то его ждал второй удар. Сколько ни бился, он не мог найти достойного занятия. Нет, у него была и специальность, и квалификация, но вот не шло и все тут. Откровенно говоря, это удивило, а затем и обескуражило Егора больше чем увольнение. Запомнилась фраза одного из кастинговавших его кадровиков: «Понимаете, уважаемый, это общероссийская проблема. Дело в том, что малоквалифицированных сотрудников у нас недостаток, а специалистов, к глубокому сожалению, больше чем надо. Все „тепленькие“ местечки уже давно заняты». Дошло до того, что ему пришлось перебиваться левыми шабашками на улице. Это было унизительно. Нет, он не впал в отчаяние, не опустился, он просто не мог позволить себе поверить, что рано или поздно не наступят изменения к лучшему.
Но это было еще не все. Неожиданно и очень быстро умер отец – последний кровный родственник в этом неприветливом мире. Непонятное и страшное слово – панкреонекроз. Похороны и связанная с ними суета прошли мимо него, как в тумане. Потом, как он ни силился, не мог припомнить подробностей. Зато часто вспоминал детские годы с родителем. Особенно, почему-то, помнился эпизод на рыбалке. Ему 9 лет: лето, раннее утро, солнце только встает из-за горизонта. Тот миг света и вселенской тишины, когда птицы еще не начали голосить. Тихая, зеркальная гладь пруда. Его новенькое бамбуковое удилище, выгнутое дугой, огромный, трепещущий карп, сверкающий серебром у него в руках (кажется, чуть не выронил тогда) и взгляд отца… Многое было в этом взгляде: любовь, торжество, радость, гордость за сына. Вот эти глаза не уходят из памяти, вцементировались в извилины.
И, наконец, последний удар. Алка, егоза Алка – теплая и такая родная женщина, с которой он провел целых четыре года счастливой, почти семейной жизни, неожиданно собрала чемоданы и ушла. Ни слова объяснений (хоть бы истерику устроила, что ли?). Когда он вернулся, его ждала пустая, идеально прибранная, квартира, ужин в холодильнике и записка на столе: «Извини Гош, но я так больше не могу. Не ищи меня. Прощай». И все!!! Вот после этого он пил уже три дня, причем в одиночку. Пытался звонить – напрасно. Номер абонента просто не существовал в этом мире. И ведь нельзя сказать, что для него это было неожиданностью. В последние месяцы он видел в ее глазах что-то такое. Обиду? Разочарование? Умирающую надежду? А может, просто усталость? Но прошел мимо, не заметил так сказать, не придал значения… Впоследствии, он много думал об этом. И, чем больше мусолил эту тему, тем чаще приходил к выводу, что он, Егор Пашутин – последний лопух. Он не винил ее. Ведь за все это время, он не смог дать ей ровным счетом ничего. В их паре отдавала только она, он брал. И не ценил. Банально? Да. Но так и было. В свои 28 лет, женщина ни разу не намекала на свадьбу. Ждала, когда ее рыцарь сделает это первым, как настоящий мужчина? А он молчал, его это устраивало. Идиот! Вот о ребенке она заикалась, и не единожды. Напрасно, как оказалось. «Ну как я мог быть таким бараном?!».
Дождь за окном не прекращался. Тучная женщина в грязно-бежевом пальто, наполовину скрытая черным зонтом, по-утиному, вразвалку, подошла к двери подъезда, неторопливо потопала ногами о ребристый коврик, задумалась, покопалась в продуктовом пакете, вынула оттуда сосиску и бросила ее щенку. Животное жадно набросилось на лакомство, не забывая при этом благодарно вилять хвостом.
Егор улыбнулся. – «Не кисни Жорка, жизнь продолжается».
Неожиданная трель мобильника заставила его вздрогнуть. Звонил старый друг Женька.
– Алло Женёк, привет.
– Здорово Жорж. Ты куда пропал?! Ваще ни слуху – ни духу. Совесть имей! Старых друзей забываешь. Колись, что случилось?
– Да так, тут в двух словах не расскажешь. А ты…
– Короче, прямо сейчас вали ко мне. Моя укатила до завтра. Стол с меня, бухло с тебя.
– Ты понимаешь…
– Не базарь, слышать ничего не хочу. Если не приедешь – перестану разговаривать! Жду.
Из трубки послышались короткие гудки. Вот такой он Евгений. Энергичный, напористый холерик. Всегда говорит то, что думает. Не раз по этой причине получал от жизни по ушам. Но не изменился. Зато более верного друга у Егора не было.
«Ну, что ж, может это и к лучшему. Все отраднее, чем дома кваситься в собственном соку».
Для мужчины собраться и выйти на улицу – дело двух минут. Егор поежился. Неприветливый, туманный, мрачный мир полиса ограничен недалекой зоной видимости. В окружающем только два цвета: насыщенный кобальт низкого, мглистого неба и серая урбанистическая масса безликих кварталов.
В гараж он заходить не стал. Несмотря на непогоду, решил пройтись пешком. Благо, друг жил недалеко. Откровенно говоря, ему такая погода нравилась. Здесь главное одеться адекватно: плотная, непромокаемая куртка с капюшоном, накинутым поверх кепки, грубые, почти брезентовые джинсы и надежная теплая обувь из гидрофобной кожи. Ему нравилось это почти животное чувство неуязвимости перед разбушевавшейся стихией. Когда вроде бы тонкая оболочка обуви-одежды надежно защищает тебя от хлещущих струй и холода. И только лицо омывает ветряной влагой свежайшего, насыщенного озоном воздуха.
А вот и супермаркет. Он зашел внутрь. Что брать? Их с другом любимые напитки – бурбон и хорошая водка. Егор посмотрел на цены и, соотнеся их со своими нынешними финансовыми возможностями, решил остаться патриотом.
Знакомый подъезд с вечно заедающим домофоном. Старые, вытертые до блеска, ребристые ступеньки слишком крутой металлической лестницы. Хлипкая деревянная дверь квартиры. Егору показалось, что друг открыл раньше, чем он нажал на звонок. Из дверного проема высунулась рыжая всклокоченная башка, а за ней – весьма дородное тело в распахнутом домашнем халате.
Прямо с порога он заорал:
– Ну, молодчина, что пришел! Чё так долго? Давай проходи! Чувствуешь запах с кухни? Сейчас оценишь мой шедевр.
Евгений любил и умел готовить. Кулинарные изыски были его хобби. На этот раз друзей ждала утка с черносливом, запеченная в духовке, хе из макрели и один из коронных Женькиных салатов собственного изобретения (определить их состав на вкус было практически невозможно, а спрашивать у автора – бесполезно).
Птица была просто изумительна. Лишенный женского внимания Егор уже и забыл, когда последний раз ел по-человечески.
Пили-ели со вкусом, не торопясь. Долго-долго беседовали. Удивительно, но на этот раз говорил в основном гость. Да и было что сказать. Через пару часов, подогретый извечным русским катализатором общения, он и не заметил, как выложил другу все. Женька больше молчал, изредка вставляя фразу-другую.
Посиделки дали результат. После застолья Егору стало гораздо легче. «Давно надо было выговориться», – думал он.
Уже на пороге, прощаясь, Женя заметил:
– Слушай, Жорж, не хочу казаться банальным, но ты же знаешь: жизнь полосата, как зебра. Не унывай. Черная полоса в жизни всегда сменяется светлой. Наберись терпения.
Он усмехнулся:
– Знаешь Женька, мне кажется, что моя зебра – сплошная брюнетка.
Женька громко заржал:
– Вот видишь, и чувство юмора уже появилось. Держись. Заходи почаще. Если что – звони.
Уже закрывая дверь, друг встрепенулся:
– Да, чуть не забыл. Я тебе тут ссылочку на мыло скинул. Это насчет твоих поисков работы. Надеюсь, поможет.
Утро было добрым, в полном смысле этого слова.
Похмелья не было совершенно. Проснулся Егор с беспричинной улыбкой в пол-лица. Давно он не испытывал такого внутреннего спокойствия и удовлетворенности. В душе царило блаженное равновесие убежденного буддиста и уверенность в грядущем. Что было причиной? Может вчерашний ментальный катарсис с другом Женькой? А может просто наступало время той самой светлой полосы?
Раздернув шторы, он улыбнулся еще шире. Егор застал город за миг до его пробуждения. В те минуты, когда в квартирах уже закипает жизнь, но на улицах еще пусто. За окном было вёдро, такое редкое для этого времени года. Полнейшая тишина, ни ветерка. Непросохший сизый асфальт сверкал в лучах избавившегося от мглы солнца. А оно, хоть и висело еще низко над горизонтом, но жарило во всю, как на Пасху. «Ну, натуральный Апрель, только птичьих трелей не хватает…». Небо светлое, чистое, молочно-лазурное. Только слева, у самого горизонта, два светлых облачка, похожие на грушу и ежика.
«Сегодня все будет хорошо, все получится», – с такими мыслями он приступил к завтраку. Приготовленная в медной джезве дешевая Арабика казалась неподражаемым Люваком. А что поутру лучше всего подходит к кофе? Ну, конечно, глазунья из трех яиц.
Расправившись с завтраком, Егор понял, что дома не усидит. «Надо что-то предпринять. Сегодня особенный день. Я должен найти работу. Что там Женька говорил о трудоустройстве?» – с этими мыслями он сел за компьютер и открыл свою почту.
На его странице в мэйле, куда он давно не заглядывал, было полно спама, но письмо Евгения он увидел сразу: «Привет Жорж! Высылаю, что обещал, лови!». Пройдя по ссылке, Егор увидел объявление. Весьма престранное, между прочим.
В верхней части страницы, широкой полосой проходил причудливый узор. Да орнамент ли это? Вряд ли. Никакой симметрии, никаких регулярно повторяющихся фрагментов. Нет, пожалуй, это больше напоминало вязь каких-то символов или знаков. Причем совершенно незнакомых, дико далеких от всего виденного Егором ранее.
Загадочный затейливый транскрипт удивительным образом притягивал взгляд, завораживал, приглушал сознание. На него хотелось смотреть и смотреть, пытаясь уловить ускользающий смысл, который, несомненно, присутствовал.
Егор вздрогнул, посмотрел на часы. Ого! Он пялился на сие произведение почти сорок минут. «Да что это со мной?» – он еще раз жадно взглянул на граффити и перевел взгляд ниже. Текст объявления тоже был весьма необычный:
«ТОЛЬКО ДЛЯ ТЕХ, КТО «ДОЛГО» ЧИТАЛ НАШЕ ПОСЛАНИЕ. ВЫ ПОТЕРЯЛИ РАБОТУ?
ВАША ЖИЗНЬ ПУСТА И БЕСПРОСВЕТНА?
ВЫ ХОТИТЕ КАРДИНАЛЬНО ИЗМЕНИТЬ СВОЕ БЫТИЕ?
ВЫ УВЕРЕНЫ, ЧТО СПОСОБНЫ НА БОЛЬШЕЕ?
ТОГДА ВЫ ОБРАТИЛИСЬ ПО АДРЕСУ.
МЫ ПРЕДЛАГАЕМ СЕРИЮ КАСТИНГ-ТЕСТОВ, И ЕСЛИ ВЫ УСПЕШНО ПРОЙДЕТЕ ИСПЫТАНИЕ, ВАША ЖИЗНЬ СТАНЕТ ЯРКОЙ И ИНТЕРЕСНОЙ. ВЫ БОЛЬШЕ НЕ БУДЕТЕ ИСПЫТЫВАТЬ НЕДОСТАТКА В ФИНАНСАХ. ВЫ ПОЛУЧИТЕ ТО, К ЧЕМУ ВСЕГДА СТРЕМИЛИСЬ.
ВЫ СОГЛАСНЫ?
ТОГДА ПРИСТУПИМ.
Первый тест мы предлагаем Вам пройти онлайн прямо сейчас. Это займет не более 10 минут, если Вы кликните СЮДА».
Егор опешил. Таких объявлений он еще не встречал. Что это? Шутка-розыгрыш? В другое время он плюнул бы на это дело. Но только не сегодня. Удивительным образом он был уверен: в этот день возможно ВСЕ. Решительно дернув мышкой, он перешел по ссылке и… испытал некоторое разочарование. Тест представлял собой не что иное, как своеобразную анкету. Вопросы были разные, но в основном – о его нынешнем положении в социуме. «Ваше семейное положение», «Наличие близких родственников», «Имеете ли Вы постоянную работу?» и тому подобное. Правда, встречались и странные вопросы. Его слегка удивили, например такие: «Есть ли у Вас домашние животные?», или: «Считаете ли Вы себя человеком, склонным к ностальгии?».
Быстро покончив с анкетой, он нажал «Ввод» и увидел высветившийся яркий баннер:
ПОЗДРАВЛЯЕМ! ВЫ УСПЕШНО ПРОШЛИ ПЕРВОЕ ИСПЫТАНИЕ. ДЛЯ ДАЛЬНЕЙШЕГО ТЕСТИРОВАНИЯ ПРИГЛАШАЕМ ВАС ПО АДРЕСУ… В ЛЮБОЕ ВРЕМЯ СУТОК. НЕ ЗАТЯГИВАЙТЕ С РЕШЕНИЕМ. ЖИЗНЬ НЕ ЖДЕТ!
Адрес, почему-то, впечатался в память мгновенно. «Так это ж рядом совсем, я там каждый день прохожу». – Егор хлопнул крышкой компа и стал одеваться. У него внутри не стихал какой-то зуд, не терпелось узнать: что дальше? «Как ребенок, ей-богу».
В лифт не хотелось. Энергия, двигательный голод так и распирали тело. Спускаясь по лестнице вприпрыжку, насвистывая «Нас утро встречает прохладой…», на третьем этаже чуть не столкнулся с соседкой.
– Осторожно Георгий! Чуть не убил старуху. Летишь как оглашенный!
– Ой, баб-Нин извините, задумался.
– Задумался он… Под ноги смотри. 32 года, а как маленький.
– Виноват товарищ прапорщик, исправлюсь. Разрешите следовать далее?
– Шуточки все ему… Слушай Гош, ты не видел мою Люську? Рыжая такая. С утра пропала куда-то. Соседка заходила, а я, старая дура, дверь, наверное, неплотно закрыла.
– Не баб-Нин, не видел. Не волнуйтесь, найдется ваша кошка. Они умные, дом помнят.
– Ну, удачи тебе сынок, не болей.
– Спасибо, и вам взаимно.
Выйдя из мрачного подъезда, Егор рефлекторно прищурил глаза – в лицо брызнул яркий солнечный свет. «Точно, все будет хорошо!». Вновь появилось желание петь, насвистывать. Выходя на тротуар, по-мальчишески пнул пустую консервную банку. Жестяная тара покатилась, со звоном распугивая заполошных воробьев.
Пройдя шагов тридцать Егор, непонятно зачем, оглянулся на дверь родного подъезда. Внутри вдруг что-то кольнуло, между лопаток пробежал тоскливый холодок. «Что это я? В конце концов, не в дальнее плавание ухожу. На абордаж адмирал, к победе!». Решительно развернувшись, он зашагал вперед.
Завернув за угол, увидел сидевшую на голубой скамейке белобрысую девочку лет восьми, нос которой украшали не по сезону яркие веснушки. Девчушка умильно гладила лежавшего у нее на коленях рыжего котенка. Было заметно, что весь мир для нее сейчас сузился до размеров этого мурлычущего комочка.
Егор не удержался:
– Маришка, привет!
Девочка от неожиданности вздрогнула:
– Здрасте, дядь Жор.
– Мариш, ну что ж ты Люську похитила? Баба Нина волнуется, ищет ее. А вдруг у нее сейчас давление подскочит? Давай доглаживай и тащи в дом. Пожалей соседку.
– Хорошо дядь Жор, я быстро.
Девочка соскочила со скамьи и рванула за угол. Было заметно, что котенку такие реформации не по вкусу.
«Вот те раз! Это что же за контора такая?». Егор растерянно стоял посредине замусоренного, пустынного двора, напротив куцей кирпичной двухэтажки. Два верхних окна старого дома, пустыми мертвыми глазницами, без стекол и рам, смотрели на ряд мусорных баков за чугунным забором. Нижние окна, и вовсе, были заколочены трухлявым сосновым шпоном. Взгляд Егора уперся в единственную деревянную дверь, покрытую облупившейся местами фисташковой краской. Дверь украшал фиксированный двумя кнопками скукоженный, нещадно терзаемый ветром, лист бумаги формата А4, на котором крупными прописными буквами было напечатано всего два слова:
ВАМ СЮДА
«Да уж, доходчиво» – Егор хмыкнул и решительно толкнул дверь. То, что он увидел, удивило его еще больше. Истертые посередине каменные ступеньки лестницы, освещаемые единственным зарешеченным настенным фонарем с треснувшим плафоном матового стекла, вели не вверх, чего следовало бы ожидать, а вниз. Спустившись на уровень примерно одного этажа (в подвале я что ли?) он уперся во вторую дверь. Эта была уже пластиковая, современная. Распахнув ее, он вошел в ярко освещенный кабинет, некое подобие офиса, за единственным столом которого, напротив мирно шелестящего компьютера, сидел человек.
С первого взгляда этот персонаж не понравился Егору. Мужчине на вид было лет 60 с хвостиком. На совершенно типичном, непримечательном лице (увидишь такое в толпе – через минуту забудешь) выделялась пара диссонансных мелочей: правый глаз заметно косил наружу, а на левой скуле задорно красовалась выпуклая коричневая родинка, размером с горошину, из самого центра которой торчала одинокая поседевшая щетинка. Жиденькие пепельные волосы были гладко прилизаны на пробор. Одет неряшливо. Из-под горчичного цвета мешковатого пиджака выглядывал несвежий воротник некогда белой сорочки, увенчанный криво сидящим засаленно-черным галстуком-бабочкой. Но не эти неприглядные детали вызывали раздражение посетителя. Было в самом поведении клерка, в каждом его движении, что-то неправильное, неестественное, суетливо-неуместное. «Как жаба на мольберте».
Егор с трудом сдержал инстинктивный порыв захлопнуть дверь снаружи.
– Здравствуйте молодой человек, – голос сотрудника был под стать внешности: дребезжащий тенорок.
– Добрый день, меня зовут Георгий Пашутин. Я сегодня…
– Знаю, знаю. Вы у меня в базе. Позвольте представиться. Таисий Филиппович, селект-менеджер, будем знакомы.
– Очень приятно.
Таисий Филиппович заглянул в монитор, что-то поправил:
– А я смотрю шустренько вы, в тот же день сразу к нам. Гм, одобряю. Что, так приперло? – собеседник криво ухмыльнулся. Теперь его левое око поползло кнаружи. «Ухх… Да он на оба глаза косит!».
Таисий продолжал:
– Вы уже прошли тест первого уровня. Прекрасненько, готовы ко второму испытанию?
– Я, знаете…
– Да вы не беспокойтесь, это вас ни к чему не обязывает. Что вы, собственно, теряете?
Беседа доставляла Егору ряд мелких неудобств. Ну, во-первых, в ходе любого диалога вроде бы предполагается хоть иногда смотреть собеседнику в глаза. А тут как раз с этим была проблема: зрачки Таисия Филипповича временами разбегались в стороны, и Егор терялся – в какой глаз смотреть в данную секунду. Во-вторых, взгляд нашего героя постоянно притягивали запекшиеся пленки высохшей слюны, белевшие в углах тонкогубого рта селект-менеджера. И, наконец, в-третьих, в процессе разговора Егор заметил еще одну странную особенность собеседника: тот имел неприятную привычку регулярно влажно хлюпать носом, что, откровенно говоря, отвлекало. Правда, прислушавшись к себе, Егор понял, что сидящий перед ним человек со шлейфом своих отталкивающих качеств, вызывает в нем не отвращение, как можно было ожидать, а, скорее, иронию вперемешку с жалостью.
Он заметил, что собеседник вопросительно смотрит на него и встрепенулся:
– Ну да. Я… готов.
– Вот и славненько. Получите свой идентификатор, – Таисий Филиппович вручил ему куцую бумажку, одновременно пододвигая обширных размеров журнал, – поставьте здесь свой автограф и проходите вон туда. Садитесь за любой компьютер и наслаждайтесь процессом. Не торопитесь, это займет какое-то время.
Егор с облегчением расписался и распахнул указанную дверь.
«Ничего себе!» – он удивленно замер в проеме, – «а я тут не один оказывается». В огромном, белом, хирургически чистом холле (и как все это помещается в таком домике?) в два ряда вдоль стен стояли компьютерные столы с соответствующим оснащением. Некоторые из них были заняты. Егор насчитал восемь присутствующих человек. Причем, среди них не было ни одной женщины.
Поколебавшись, он сел за ближайший свободный стол.
Егор не прикасался к клавиатуре, однако монитор в тот же миг вспыхнул:
ВВЕДИТЕ СВОЙ ИДЕНТИФИКАЦИОННЫЙ КОД
Он взглянул на мятый клочок и ввел последовательность.
ЗДРАВСТВУЙТЕ. ГЕОРГИЙ ПАВЛОВИЧ. ЕСЛИ ВЫ ГОТОВЫ ПРИСТУПИТЬ К ТЕСТИРОВАНИЮ ВТОРОГО УРОВНЯ, НАЖМИТЕ «ВВОД»
«Ну, поехали!» – Егор щелкнул «Enter» и погрузился в процесс.
Испытание пока не представляло собой ничего оригинального. Это был обычный тест на уровень IQ, правда с некоторыми особенностями: тут отсутствовали вопросы на манипуляции с буквами алфавита, зато в избытке было вопросов математического типа, и, особенно, – на пространственное мышление. Егор успокоился уже на первых минутах. Опасаться было нечего. Он многократно проходил подобные тесты и прекрасно знал примерный уровень своего интеллекта.
ПОЗДРАВЛЯЕМ, ВЫ УСПЕШНО ПРОШЛИ ЭТОТ ЭТАП
«Кто бы сомневался», – самодовольно хмыкнул экзаменуемый. На весь процесс ушло минут 25.
ВОЗМОЖНО, ВАШ МОЗГ УСТАЛ ОТ КАСТИНГА. ПРЕДЛАГАЕМ 10-МИНУТНУЮ РЕЛАКСАЦИЮ. НАДЕНЬТЕ НАУШНИКИ И СМОТРИТЕ НА ЭКРАН МОНИТОРА
Егор выполнил манипуляцию. В голове раздалась мелодия: тихая, медленная, странная, тягучая. Одновременно на экране появилось растянутое по вертикали черно-белое изображение загадочной крипто-вязи, очень напоминающей ту, что он видел утром в объявлении. Рисунок стал контрастнее, увеличился, начал расплываться на весь экран в кривые причудливые линии. Они змеились, образуя завораживающий, медленно движущийся орнамент. Музыка звучала, как бы вдалеке. Звук постепенно нарастал, вливаясь в голову мягкими, ласкающими волнами. Вот он уже заполнил весь мозг, стал там хозяином. Мелодия сделалась более яркой, властной. В двухцветном узоре монитора исподволь происходили изменения: появлялись бледные нити пастельных оттенков: кофейные, салатные, персиковые, лиловые. Они вплетались в общий круговорот, ширились, вытесняя своих бихромных предшественников. Постепенно цвета становились более яркими, кричащими. Звук и видео удивительно гармонировали между собой. Они заставляли внимать им, втягивали в какую-то интригующую, но непонятную игру, завладевали сознанием. Хотелось впитывать эту аудио-видео-феерию бесконечно.
Неожиданно все прекратилось. Егор разочарованно вздрогнул. «Как, это все?». Постепенно он приходил в себя. «Однако! Это что за суггестивные приемчики?». Правда, подсознание его говорило другое: ему понравилось. И он не был уверен, что сумел бы отказаться, предложи организаторы ему такой «релакс» повторно.
ОТДЫХ ЗАКОНЧЕН. ПРИСТУПАЕМ К ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЙ ЧАСТИ ТЕСТИРОВАНИЯ. ВАМ БУДЕТ ПРЕДЛОЖЕН РЯД ВОПРОСОВ, НА КОТОРЫЕ ВЫ ДОЛЖНЫ ОТВЕЧАТЬ МАКСИМАЛЬНО ЧЕСТНО. ОТВЕТ ФОРМУЛИРУЕТЕ ПРОИЗВОЛЬНО. ВВОД ОТВЕТОВ ПОСРЕДСТВОМ КЛАВИАТУРЫ. ВЫ ГОТОВЫ?
– Да.
НАЧИНАЕМ
ВОПРОС №1: СОГЛАСНО ВАШЕЙ СУБЪЕКТИВНОЙ ОЦЕНКЕ, КТО ВЫ ПО ТЕМПЕРАМЕНТУ?
ОТВЕТ: На 80% сангвиник, на 20% – холерик.
ВОПРОС №2: ПО ДЕСЯТИБАЛЛЬНОЙ ШКАЛЕ ОЦЕНИТЕ ВАШ ПЕРВЫЙ СЕКСУАЛЬНЫЙ ОПЫТ С ПАРТНЕРОМ.
«Ух! С места в карьер. А ты еще жаловался, что тесты банальные. Ну что ж, будем признаваться».
ОТВЕТ: 3 балла.
ВОПРОС №3: СМЕРТЬ КОГО ИЗ РОДСТВЕННИКОВ ЯВЛЯЕТСЯ ДЛЯ ВАС САМОЙ ТЯЖЕЛОЙ УТРАТОЙ?
В груди привычно ёкнуло. Мама? Что и говорить, все дети любят маму. Но его родительница ушла из жизни слишком рано – когда ему было всего 6 лет. Он очень смутно ее помнил, картиночной памятью: теплая ладонь на щеке, запах волос, вкус только что выпеченного пирожка. Вот лицо и голос в памяти не отпечатались. Он не сомневался, что мама была очень хорошим человеком. Но отец был для него – все. Родитель вырастил его, воспитал, научил думать, отвечать за свои поступки. Сделал мужчиной, человеком.
ОТВЕТ: Отец.
ВОПРОС №4: СНЯТСЯ ЛИ ВАМ ЦВЕТНЫЕ СНЫ? ЕСЛИ – ДА, ТО КАК ЧАСТО?
ОТВЕТ: Да, очень часто.
ВОПРОС №5: НАЗОВИТЕ ВАШ ЛЮБИМЫЙ ЦВЕТ НА ДАННЫЙ МОМЕНТ ВРЕМЕНИ.
ОТВЕТ: Оранжевый.
ВОПРОС №6: ВАША ПОЛОВАЯ ОРИЕНТАЦИЯ.
ОТВЕТ: Гетеро.
ВОПРОС №7: КАКАЯ ФОБИЯ БОЛЬШЕ ДРУГИХ БЕСПОКОИТ ВАС?
«Вот так вопросец!». Егор вспоминал. Детство. Ранняя весна. Ему 9 лет. Он с ребятами в деревне, у реки. Ледок уже тонкий, но зато мокрый. Как скользит! Как не покататься? Он катит туда, где лед темнее – там он самый скользкий. Вдруг, твердь под ним подламывается и в одно мгновение он оказывается по грудь в ледяной воде. Только инстинктивно растопыренные руки удерживают его от полного погружения. В голове, почему-то, никакой паники, только безмерное удивление и растерянность – «что делать?». Неожиданно, в отворот воротника пальто тычется суковатая палка. Он, не раздумывая, хватается за скользкий холодный комель. Дерево волочит его, медленно, пядь за пядью, вытягивает из образовавшейся проруби. Один валенок соскальзывает с ноги и безвозвратно остается на дне. Он смотрит вперед и видит на другом конце длинной корявой палки, вцепившегося в нее, незнакомого бородатого дядьку, который тянет ее к себе. Вот он уже на руках у бородача. Чувствуется резкий запах махорки (до сих пор, этот запах вызывает приятное теплое чувство надежности). Мужик оглядывается: «Эй, мелюзга, кто подскажет, где тут его дом?!».
С тех пор, насколько он помнит, на лед больше не ступал ни разу. Одна мысль об этом вызывала внутреннюю дрожь.
ОТВЕТ: Боязнь провалиться под лед.
ВОПРОС №8: ВАМ СЛУЧАЛОСЬ ВОРОВАТЬ?
ОТВЕТ: Нет.
ВОПРОС №9: КАКОЙ ИЗ СЕМИ СМЕРТНЫХ ГРЕХОВ ВЫ СЧИТАЕТЕ САМЫХ ТЯЖКИМ?
ОТВЕТ: Гордыня.
ВОПРОС №10: ВАШЕ ЛЮБИМОЕ ЖИВОТНОЕ?
ОТВЕТ: Кошка.
ВОПРОС №11: ВЕРИТЕ ЛИ ВЫ В БОГА?
ОТВЕТ: Не знаю, не уверен.
Так продолжалось довольно долго. Натуральное мозгокопательство. Вопросы становились все откровеннее, провокационнее.
ЧАСТО ЛИ ВЫ ДУМАЕТЕ О СМЕРТИ?
КАК ЧАСТО У ВАС СЛУЧАЮТСЯ ГОМОСЕКСУАЛЬНЫЕ ФАНТАЗИИ?
ПРЕДАВАЛИ ЛИ ВЫ КОГО-НИБУДЬ?
ПРЕДСТАВИТЕЛИ КАКОЙ НАЦИОНАЛЬНОСТИ ВАМ НАИМЕНЕЕ СИМПАТИЧНЫ?
НРАВИТЬСЯ ЛИ ВАМ ДОМИНИРОВАТЬ В СЕКСЕ?
И т.д., и т. п.
Удивительно, но на все задаваемые вопросы Егор отвечал честно, ни на йоту не отходя от правды. Что было тому причиной? Его сегодняшнее настроение? А может быть визуально-звуковая обработка, испытанная им прежде? Трудно сказать, но он выложил всю свою подноготную первому встречному компьютеру.
Неожиданно вектор вопросов кардинально поменялся:
ВОПРОС №42: ОЦЕНИТЕ ПО ДЕСЯТИБАЛЛЬНОЙ ШКАЛЕ СТЕПЕНЬ СВОЕГО ОТВРАЩЕНИЯ К ИЗОБРАЖЕННОМУ ЗДЕСЬ СУЩЕСТВУ.
На мониторе появилось изображение скользкого на вид дива, очень напоминающего гигантского опарыша. Бледно-розовая, в бордовую крапинку кутикула, образовывала многочисленные неравномерные складки. На головном конце существа не было никаких органов – просто слепой кожистый нарост, утыканный редкими жесткими щетинами, на каждой из которых висела капля грязно-зеленоватой влаги.
«Подумаешь, напугали», – Егор ухмыльнулся. Еще с детского садика он славился среди сверстников полным отсутствием брезгливости и толерантным отношением ко всяким «ужасным гадам-козявкам». Он мог спокойно взять в руки крупного паука, или пупырчатую жабу, ради несказанного удовольствия – погонять с этим «богатством» за стайкой панически визжащих девчонок.
ОТВЕТ: 2 балла.
ВОПРОС №43: ОЦЕНИТЕ ПО ДЕСЯТИБАЛЛЬНОЙ ШКАЛЕ СТЕПЕНЬ СВОЕГО ОТВРАЩЕНИЯ К ИЗОБРАЖЕННОМУ ЗДЕСЬ СУЩЕСТВУ.
На сей раз чудище напоминало безголовую плечистую гориллу, высоко стоящую на трех тонких членистых (как у краба) конечностях. Из того места, где должна быть шея, торчал пучок длинных извивающихся багровых щупалец. Спина, бока и мускулистые руки страшилища были покрыты густой, серой, мокрой на вид растительностью. А грудь и живот существа были лишены не только шерсти, но и кожи. Это место покрывала тонкая перламутрового отлива мембрана, сквозь которую четко просвечивали незнакомые внутренние органы.
ОТВЕТ: 3 балла.
Далее следовал еще десяток вопросов подобного типа. Компьютер изголялся, выдавал картиночки зверюг – одну страшнее другой. Но как ни старались составители данной программы, а напугать Егора не смогли. Максимум, что пришлось ему выдать, это 4 балла.
ТЕСТ ЗАКОНЧЕН.
«А престранненькие были заданьица», – Егор вздохнул, с хрустом потянулся и оглянулся. Вокруг никого не было: два рядя пустых кресел. – «Быстро они рассосались».
Дверь противоположной стены распахнулась. В проем вкатилась ресторанная тележка, украшенная серебряным ведерком со льдом, с торчащим из него горлышком бутылки шампанского и единственным хрустальным бокалом рядом. Тележку приводило в движение неземное существо. Девушка была ослепительна. Тонкая, высокая. Узкое точеное лицо, обрамленное густой черной гривой, спускающейся волнами до талии. А короткая юбка и декольте открывали такую картину, от которой в любом мужчине просыпался поэт.
– Добрый вечер. Позвольте поздравить вас с успешно пройденным испытанием, – от голоса красавицы, сочного грудного контральто, у него потеплело внизу живота.
Застывший Егор шумно выдохнул. Он понял, что все это время просто не дышал:
– З-здравствуйте…
Брюнетка удовлетворенно улыбнулась, достала бутылку, ловким профессиональным движением открыла ее и, наполнив бокал наполовину, протянула его гостю:
– Предлагаю тост за вашу новую профессию.
– Спасибо, – Егор осторожно принял бокал, – а как же вы?
– Нет, что вы! Я на работе, – красавица улыбнулась шире. Сверкнули белые зубы, оттеняя агатово-черные глаза.
«А глаза-то, цвет, только сейчас заметил. Ну да, какие глаза, когда другие объекты так отвлекают?».
Нимфа тем временем села на край кресла, пленительно положив ногу на ногу. Егор, понимая, что ведет себя по хамски, тем не менее, просто не мог оторвать взгляда от ее коленей.
Красотка, казалось, этого не замечала:
– Ну что же вы не пьете?
– А, да… За вас! – он залпом опрокинул бокал и позорно закашлялся. – Извините.
Черноокая нимфа улыбнулась в третий раз, легко откинулась на спинку кресла, хищно прищурилась и облизала фиолетовым языком кончик собственного носа.
«Все страньше и страньше»,1 – подумал Егор и отключился.
Тишина. Полная тишина. Нет даже звона в ушах. Да и откуда ему взяться, если уши отсутствуют. Тела нет, только голое незащищенное сознание. Субстанция его сущности парит, медленно вращаясь, в невесомой пустоте. Звезды, звезды кругом – вверху, внизу, со всех сторон. Яркие, тусклые, белые, голубые, желтые, всех оттенков. И абсолютная чернота между ними. Пугающая, апатично-равнодушная, бездонная. Он никогда не видел такого совершенного, незамутненно-черного цвета.
Незнакомая обстановка не пугает. Страха нет. Только состояние полного умиротворения и странной уверенности в правильности происходящего. Что-то должно произойти. Он ждет. Он знает: торопиться не стоит. Время – фикция.
Неожиданно он слышит мысль. Чужую, холодную, идущую из немыслимого далека, но, тем не менее, очень сильную, жаждущую:
ПРИВЕТСТВУЮ ТЕБЯ, КЛЮЧ!
«Что? Кто ты?!»
ТЫ ВСЕ УЗНАЕШЬ В СВОЕ ВРЕМЯ
Он молчит, в странной уверенности, что вопросы задавать бесполезно. Надо внимать. И запоминать.
НАЙДИ МЕНЯ
Тишина…
ТЕБЕ ПРЕДСТОИТ ДОЛГИЙ, ТЯЖЕЛЫЙ ПУТЬ
Ментальный сигнал нарастает, становится яростным. Он чувствует, какая неимоверная, вселенская сила заключена в нем:
НАЙДИ МЕНЯ!!!
Крик оглушает его, и он кричит в ответ:
«Жди меня! Я найду тебя!».
В этот момент он просыпается.
«Приснится же», – он по-кошачьи потягивается с закрытыми глазами, находясь еще в том сладком состоянии полусна-полуяви, из которого так не хочется выныривать, поворачивается на бок.
– Ну что дружок, проснулся? Вот и славненько, – приятный, мягкий баритон окончательно возвращает его в реальность.
Егор распахнул глаза. Перед ним сидел, скрестив ноги по-турецки, совершенно голый мужчина. На вид лет 55—60, телосложение среднее, кожа бледная, умные серые глаза, короткие стального цвета волосы с сильной проседью торчат ежиком, щеточка усов – того же оттенка.
В памяти всплыл вчерашний день: Таисий Филиппович, странный «экзамен», красавица-брюнетка с шампанским.
«Опоили гады!» – Егор оглянулся, и увиденное поразило его неимоверно. Он тоже был в костюме Адама. Но не это было самым шокирующим. Он, вместе с незнакомцем, находился в очень странном помещении. Это трудно было назвать комнатой. Округлое пространство, метров пяти в диаметре, совершенно не имело углов. Все переходы между полом и стенами плавные, закругленные, как в изоляторе психлечебницы. А границы перехода между стенами и потолком вообще не существовало, скорее это был некий купол, плавно врастающий в пол. Помещение было абсолютно изолированным – ни двери, ни окон, ни каких-то других намеков на связь с внешним миром. Пол и стены-потолок были полностью покрыты длинной, мягкой, густой растительностью бледно зеленого цвета, на ощупь напоминавшей шерсть животного. Этот «ворс» мягко светился теплым бело-желтоватым светом. Других источников иллюминации в помещении не наблюдалось.
Егор вскочил на ноги. Следующее открытие привело его в полное замешательство: мохнатые стены камеры не являли собой жесткую структуру, они были живые, по ним регулярно проходили малозаметные волны перистальтики. Комната «дышала», жила своей жизнью. Мебель, и другие предметы классического интерьера, отсутствовали напрочь. Оглядевшись, Егор понял, что спал на мохнатом теплом полу своего узилища. Единственным образованием, отвлекающим глаз от сплошного ковра зелени, был крупный (сантиметров 70 в диаметре), радужный пузырь прозрачной жидкости, который неподвижно висел прямо в воздухе, в дальней части камеры.
– Что же это за чертовщина? Где я? – Егору захотелось схватить незнакомца за грудки, но такая возможность отпала ввиду отсутствия облачения на последнем. – Что вам надо от меня?!
– Успокойтесь молодой человек, – мужчина слегка отстранился, его лицо опасливо напряглось, – не надо паниковать. Я здесь такой же пленник, как и вы. Разница лишь в том, что я нахожусь здесь несколько дольше, и могу ответить на некоторые ваши вопросы.
– Так что здесь происходит? – Егор попытался взять себя в руки. – Я ничего не понимаю!
– Скажу честно, я тоже мало что понимаю в происходящем. Но обещаю, все, что знаю я, узнаете и вы. Поверьте. Времени для этого у нас будет предостаточно.
– Почему мы голые?
– Эх, если бы это была главная из проблем. Не те вопросы задаете, милейший. К наготе вы очень быстро привыкнете, это будет вас беспокоить в последнюю очередь.
– Ладно, давайте по порядку, – Егор тоже уселся по-турецки, инстинктивно прикрывая рукой гениталии, – давно вы здесь?
– Ну, для начала я предлагаю познакомиться. Меня зовут Станислав Михайлович Мицкевич. Бывший профессиональный биолог, кандидат наук, доцент. Ныне, как и вы – безработный.
– Георгий Пашутин. По отчеству величать не стоит. Можно Егор, Жора, Гоша. А как вы узнали, что я безработный? – он протянул собеседнику раскрытую ладонь и почувствовал неожиданно крепкое, энергичное рукопожатие.
– Умора. Ваше представление напомнило мне один старый советский оскароносный фильм. Ну да ладно. Отвечаю на ваш вопрос. По той информации, которая доступна мне, другие сюда пока не попадали. Только лишенные работы.
– Другие? А что, много было?
Сосед запнулся, досадливо дернув подбородком. Его плечи ссутулились:
– На этот вопрос ответить не смогу, но знаю точно, что больше двух человек одновременно в «аквариуме» не живет.
– «Аквариуме»?
– А почему нет? Надо же как-то называть это помещение. Мы здесь, как и рыбки в аквариуме, совершенно изолированы от внешнего мира. И, уверен, за нами также наблюдают. Если можете предложить другое, более удачное название, я с радостью его приму.
– Да нет Станислав Михайлович, название меня устраивает, – Егор понемногу успокаивался. – Вы говорили о других пленниках. Можно поподробнее?
– Да, конечно. В «аквариуме» обычно находятся два человека разного срока «отсидки». В определенное время тот, кто сидит дольше – исчезает, а его место занимает новенький. И так далее. До вас Георгий, этот кров со мной делил Осип Григорьевич, стоматолог (бывший, разумеется), ранее – Виталька, бомж. Ну а дальше я не заглядывал, не имею информации. Могу предположить, что такая система чередования нужна для того, чтобы более опытный пленник имел возможность ознакомить новенького с особенностями местного существования, смягчить, так сказать стресс адаптации. Представьте, каково было бы вам, окажись вы в этой обстановке один, без моей скромной консультативной помощи.
– Да, понятно. Вы сказали – старожил исчезает? Куда?
– Это мне неизвестно. Нет даже никаких версий.
– У вас есть какие-либо предположения, зачем мы здесь? – Егор судорожно сглотнул. – С какой целью? Кому это нужно?
– Ну, давайте разбираться вместе. У вас тоже все началось с объявления, снабженного загадочной криптограммой, которая вас очень заинтересовала?
– Да.
– Затем анкета?
– Точно.
– Далее был очень неприятный человек?
– Угу. Таисий…, как бишь его?
– Филиппович, – Станислав Михайлович улегся на бок, опершись на локоть. – А затем второй этап тестирования с весьма странными вопросами и картинками? Ну и закончилось все приятным рандеву с черноокой нимфой, со всеми вытекающими.
Егор сконфуженно кивнул:
– А вам не кажется странным Станислав Михайлович, что, несмотря на очевидную подозрительность этой истории, мы повели себя так легковерно? Ничего нас не встревожило, не обеспокоило? Ведь видно было, что все это выходит за рамки обычного кастинга. И в любой момент всей этой истории мы могли бы встать и уйти. Ан нет, продолжали идти на поводке как бараны. Гипноз какой-то.
– А это он и был. Помните аудио-видеообработку? Наверняка психосуггестия.
Оба замолчали. «Ну и ситуёвина. Вот попал!» – Егору не сиделось на месте. Хотелось действовать. Подумав, он спросил:
– Станислав Михайлович, у вас есть хоть какие предположения, объяснение происходящему?
– Предположение одно, – его собеседник вздохнул, – и в нем едины все наши предшественники по несчастью. Георгий, оглянитесь. Неужто вы думаете, что все это создано человеком? Совершенно очевидно, что мы являемся частью какой-то дьявольской игры иного, неземного разума. Мне кажется, что это и в доказательствах не нуждается. И, между прочим, я вовсе не уверен , что мы находимся в пределах матушки-Земли.
Егор сглотнул. Конечно, это было очевидно, но он гнал от себя эту мысль. А теперь поздно прятать голову в песок. Слово сказано. Пора принимать истину.
Станислав Михайлович был неординарным человеком ординарной судьбы. Нет, он не бродил в джунглях Конго, не покорял вершин Перу, не охотился с аборигенами Австралии. Более того, он в принципе не любил путешествовать. За всю свою долгую жизнь он ни разу не выезжал за пределы страны, ни разу не видел морского прибоя, не парился в сибирской баньке. Он не искал чудес и приключений вовне. Зачем? Ведь ему принадлежали россыпи сокровищ в том великолепном внутреннем мире, который он создал для себя.
Еще в детстве Стасик понял, а затем и крепко усвоил, что он иной, не такой как все. Будучи малышом, он очень любил рисовать. И среди его «каляк-маляк» иногда попадались по-детски аляпистые, наивные, но удивительно пронзительные, чувственные рисунки.
Затем пришли школьные времена. Друзей у него было мало. Одноклассники сторонились его. Дети вообще гораздо острее взрослых чувствуют инаковость сверстника, несовпадение его индивидуальной ментальной сущности с коллективным эго маленького незрелого общества. Нет, он не был изгоем. Он азартно гонял с ребятами мяч на поляне, бегал под дождем по лужам, они ходили гурьбой купаться на пруд, ездили на велосипедах на рыбалку. Но всегда, в любой ситуации, между ними была дистанция, он всегда был немного в стороне. Он остро ощущал это состояние «белой вороны», но его это не особенно напрягало. Дело в том, что он сам не стремился влиться в этот мир общих нехитрых детских забав и интересов. Его это не интриговало. Он был богаче их. У него был свой прекрасный мир, недоступный его ровесникам, в который он погружался с головой – мир книг и фантазий.
В детстве он много и с интересом читал. Читал запоем. Сначала все подряд, затем у него стали появляться любимые темы. Первой его страстью была астрономия. Он с упоением поглощал информацию о близких, но мертвых планетах, далеких звездах и их эволюции, голодных черных дырах, сказочно огромных галактиках. Затем он как-то наткнулся в городской библиотеке на серию книг о членистоногих. Крупноформатные красочные альбомы с яркими, цветными, великолепно выполненными иллюстрациями разнообразных насекомых, пауков, ракообразных, многоножек и подробным их описанием, покорили его. Он открыл для себя многогранный, чарующий и загадочный мир фауны. Уже тогда он твердо решил связать свою жизнь с биологией.
С учебой в школе у него никогда не было проблем. Учился он легко, играючи, с интересом и азартом вгрызаясь в новые знания, но только по тем предметам, которые были ему интересны. В остальных дисциплинах, в силу своих немалых способностей, он тоже не отставал, но постигал их, походя, без страсти, как нечто неизбежное. Хотя он не отвергал никакие знания, впитывал все.
Единственное, что ему было не по душе в школе – это постылая общественная работа. Она претила ему, была противна. Регулярные заседания классных ячеек советского общества вызывали у него приступы тошноты своим пафосом, фальшью и показушностью. Ежегодно, по причине его высокой успеваемости, он был избираем председателем совета отряда класса, и не менее регулярно с успехом заваливал свою почетную высокую миссию, напрочь игнорируя все свои обязанности. Это не осталось незамеченным. Учителя (не все конечно) охладели к нему. В результате, он окончил среднюю школу без медали, но твердым ударником. Это не особенно беспокоило его. Уже тогда он понимал: оценки – не главное, главное – знания.
В институт, на факультет биологии, он поступил без труда. Учеба здесь также проходила легко и интересно. Многие преподаватели его любили за оригинальные, каверзные, ставящие в тупик вопросы, иные недолюбливали по той же причине. В ВУЗе он встретил свою первую и единственною любовь – Верочку с параллельной группы. Они быстро сблизились и поженились на последнем курсе.
Затем была аспирантура, быстрая и блестящая защита кандидатской и…, неожиданно Стас сник.
Что произошло? Можно ответить коротко: он разочаровался. Конечно ему нравилась наука, но вот научный мир… По молодости, он жаждал быть частичкой этого сообщества, стремился в него. Он ожидал узреть эмпиреи высокой мысли, безумный полет творчества, Эдем сокровенного знания, союз титанов и гениев, понимающих его и его устремления. Но то, что он встретил, шокировало. Нет, здесь, безусловно, были интереснейшие безумно одаренные личности, но это были редкие зерна жемчуга в груде палой гниющей листвы. Стас не понимал, как так получается, что наибольшего успеха в академическом обществе добиваются обычные серенькие люди, в то время, как многие, несомненно, талантливые соискатели ютятся на обочине этого миропорядка. Он не встречал нигде ранее, в таком обилии, гордыню, чванство, карьеризм, очковтирательство, банальную подлость, и целые рои тщетно скрываемых человеческих комплексов. Важнейшую составляющую в этом мире играло наличие нужных связей и умение понравиться вышестоящему.
Спокойно, но неумолимо, он отверг от себя этот мирок, что вызвало откровенное удивление и скрытое торжество многих его «соратников». Отныне Стас развелся с наукой и предложил свое сердце педагогике. Студенты любили его, и было за что. Он был хорошим лектором и наставником. Он умел заинтересовать, зажечь, подвигнуть к познанию.
Однажды, на 29-й день рождения, кто-то подарил ему многотомник «Истории государства Российского» Николая Карамзина. Издание долго пылилось на полке, пока однажды, лежа дома с тяжелой ангиной, он не открыл, со скуки, первый том. Книга потрясла воспаленный разум больного. Его поразила та художественная сила, с которой автор описывал трагические вехи любимого им народа в становлении его государственности. Затем были Соловьев, Моммзен и многие другие. Но окончательно Стаса «добил» Лев Николаевич Гумилев, совершенно перевернувший его представления в этой сфере. С тех пор его властно и бесповоротно затянул и покорил незнакомый ему ранее мир истории.
На работе он занимался любимым делом со студентами, дома погружался в не менее любимые фолианты. Как-то, устав сопротивляться нарастающему внутреннему зуду, он сам взялся за перо, и у него вроде бы получилось, во всяком случае, так говорили критики. Все шло своим чередом, пока жизнь, проходившая тихо и незаметно, не нанесла сокрушительный удар. Его единственная, горячо любимая дочь, вместе со своим супругом и их маленьким сыном попали в автокатастрофу. Погибли все. Жизнь остановилась. Потихоньку угасла и тихо умерла жена. Через год Станислав Михайлович ушел на пенсию, замкнувшись в себе, отгородившись от окружающего гектарами отпечатанных страниц. Лишь пару лет назад он стал оживать эмоционально, но тут случилась эта эпопея с его загадочным похищением.
Несмотря ни на что жизнь продолжалась. Правда, с регулярными сюрпризами.
В первый же день своего заточения, находясь в глубокой прострации, от обилия свалившейся на него информации, Егор вдруг услышал низкое басовитое гудение, исходившее от стен «аквариума». Звук возник резко, неожиданно. По поверхности висевшего в воздухе пузыря жидкости поползла сложная радужная рябь волн интерференции.
– Только не дергайся! – заорал Станислав Михайлович. – Сейчас будет неприятно. Не вздумай блевануть. Держись!
В этот миг его внутренности скрутило, Егор задохнулся, подступила жуткая тошнота, на языке возник противный кисловатый привкус. Казалось, в желудке отплясывает джигу дюжина упитанных жаб.
– Дыши! Дыши глубже! – хрипел сосед. Было заметно, что его тоже прихватило, однако не так сильно.
Егор стал форсировать дыхание. Кульминация прошла, муть потихоньку отступала. Обессилено отвалившись спиной к стене, он закрыл глаза. Ему заметно легчало, но в желудке оставалось ощущение странной сытой заполненности.
– Извини старого дурака., – отдышавшись, зашептал Станислав Михайлович, – совсем забыл предупредить.
– Что это было?
– Так нас кормят.
– Что?!
– Да-да. Я думаю, это что-то типа телепортации. Пищевую субстанцию, в необходимом количестве, регулярно помещают нам непосредственно в желудок, минуя рот и пищевод. Как это происходит – без малейшего понятия. Но факт есть факт. Пренеприятнейшая процедура, но придется привыкнуть. Хорошо, хоть звуковым сигналом предупреждают. Слава Богу, происходит это всего раз в сутки. По всей видимости, по калорийности и сбалансированности компонентов, эта смесь адекватна полноценному суточному рациону.
– Выходит, прямого контакта с «хозяевами» – никакого? Только дистанционные штучки?
– Зришь в корень, – запнувшись, биолог добавил. – У меня предложение. В той ситуации, что мы оказались, как-то глупо обращаться друг к другу на «Вы». Предлагаю перейти на «Ты».
– С удовольствием., – Егор улыбнулся, представив, как два голых мужика «выкают» друг другу.
– Да и по батюшке не стоит. Зови меня Стас, или Михалыч.
Узники засмеялись и еще раз обменялись рукопожатием.
– Слушай, Стас, с питанием понятно, а как тут с остальной физиологией?
– Хороший вопрос. Сколько здесь живу, в туалет не ходил ни разу, да и некуда. И желания не возникает. С другими жильцами – аналогично. По всей видимости, отходы нашей жизнедеятельности, и жидкие, и мягкие, – Стас хихикнул, – они также удаляют телепортацией. Тот же принцип, что и с питанием, только в обратном направлении. Не волнуйся, эта процедура не сопровождается никакими неприятными ощущениями.
– А вода?
– Вода? Так вот же она, – сосед кивнул в сторону перламутрового пузыря, тяжело возвышавшегося над ними, – никаких фокусов с перемещением. Единственный естественный процесс в этом паноптикуме. Подходишь и пьешь.
На деле процесс утоления жажды оказался не таким простым, как казалось. Силу поверхностного натяжения жидкости еще никто не отменял. При погружении губ трубочкой в непривычно колышущуюся массу, вода стремилась проникнуть в нос и на другие части лица, не предназначенные для процесса ее усвоения. Но опыт – дело наживное.
Остаток дня друзья провели за беседой. Задавалось много вопросов. Что делать? Возможен ли побег? Зачем это все? И т. д. А вот ответы были в дефиците.
Голова гудела от избытка впечатлений. Егора не покидало чувство тревоги и внутреннего дискомфорта. Сказывался стресс.
В диалоге наступила пауза. Каждый думал о своем. Из прострации его вывело ощущение, что что-то поменялось в окружении. Он огляделся. Мохнатый покров «аквариума» изменил цвет. Невзрачный оливковый сменился на темно-синий и на глазах переходил в благородный маренго. Интенсивность освещения при этом заметно снизилась.
– Ну что ж, – Станислав Михайлович оглянулся по сторонам, – как видно, пора на боковую. Наступает ночь Георгий. Здешний циркадный цикл синхронизирован с нашим 24-часовым. Так что нам лучше его придерживаться. Спокойной ночи дружище.
– Спокойной ночи Стас.
Растянувшись на теплом ковре мягкой растительности, Егор почувствовал, насколько устал. Но он не был уверен, что сможет заснуть. Он лежал ничком и думал. Думал о доме, о городе, о мире, который потерял. Удивительно, но думал без сожаления. А ведь, откровенно говоря, что его держало в прежнем окружении? Кому он был нужен?
Тихая-тихая вибрация ласкает спину. Еще более тихий звук урчит под ухом. Как приятно. Что это? Егор прислушивается и понимает, что звук идет от пола. Однако! «Аквариум» мурлыкает! Он мысленно улыбается. – «Я в желудке большой зеленой кошки». Тревожность уходит, душа успокаивается, по телу разливается блаженная истома. Веки склеиваются, и он засыпает крепким сном девятилетнего мальчишки.
Его окружает призрачный, парадоксальный, чарующий и пугающий мир сновидения. Глазу предстает монохромная картина: все окружающее окрашено в различные оттенки пепельного. Другие цвета отсутствуют. Вокруг мрачный дремучий лес. Унылая, тревожащая душу картина. Голые, ни единого листочка, деревья топорщатся колючими ветками, хищно тянутся навстречу, исковерканные, причудливо скрученные, будто застывшие в момент ужасной пытки. Их кора сплошь присыпана тончайшей седой пылью. Под ногами, среди кряжистых коряг, жухлая, мертвая трава, перемежаемая залысинами сухой, безжизненной земли. Фауна отсутствует совершенно: ни мелкой пигалицы, ни юркой мышки. Никакого движения, ни ветерка. Мертвящая тишина. Апокалиптическая жуть.
Вдалеке, промеж корявых стволов, он замечает проблеск холодного света. Идет вперед. Шагает сквозь сухой, крошащийся, цепкий бурелом. Продирается, спотыкаясь. Дорога длится, тянется, выматывает. Взгляд ловит далекий мерцающий проблеск, пытается не потерять его. Вот искра света все ближе, ближе. Уже виден скат убогой землянки, прячущийся под разлапистыми корнями огромного, расщепленного посередине пня. Единственное мутное окошко светится желтым. Он подходит вплотную и тянет на себя рассохшуюся, покосившуюся, скрипучую дверь. С опаской заглядывает внутрь.
Как это часто бывает во сне, картина резко меняется.
Вокруг, насколько хватает глаз, обширное, ослепительно-яркое, девственно-чистое, светлое пространство. Под ногами гладкий, блестящий, выложенный белой шестиугольной плиткой, пол, который ширится во все стороны, теряясь вдали в мглисто-молочной, стелющейся, занимающей всю верхнюю часть обозримого пространства, мути. Прямо перед ним стоит литой стеклянный одноногий журнальный столик цвета ряженки. Рядом – стеклянный табурет той же формы и окраски.
Он оглядывается по сторонам и нагло садится.
Вдруг, откуда-то сверху, раздается сладостно-низкий чарующе-бархатный женский голос:
– ЗДРАВСТВУЙ, МОЙ ГЕРОЙ.
Он вскакивает, чуть не опрокинув столик. Эта речь сытой кошки прекрасно знакома ему, голос коварно опоившей его прелестной гурии. Он задирает голову вверх и кричит в слепую мглу:
– Я ненавижу тебя!
Но тело несогласно с сознанием. Сквозь сон, чувствуется неумолимо нарастающая эрекция. «Да чтоб тебя!». Амбивалентность чувств смущает. Волной накатывает апатия.
– ХОЧЕШЬ ЗАГАДКУ?
Молчание.
– ПОСМОТРИ ПЕРЕД СОБОЙ
Он опускает взгляд. На гладко бликующем столике появляется стеклянная ваза на длинной ножке, увенчанной плоскодонной шестиугольной чашей, напоминающей пустую одинокую ячейку гигантских пчелиных сот. Чаша вазы прикрыта прозрачной плоской крышкой. Рядом с сосудом лежит распакованная пачка дырчатых квадратных крекеров одинакового размера.
– СОВОКУПНЫЙ ОБЪЕМ ВСЕХ НАХОДЯЩИХСЯ ПЕРЕД ТОБОЙ КРЕКЕРОВ РАВЕН ОБЪЕМУ ВАЗЫ. ТВОЯ ЦЕЛЬ – РАСПРЕДЕЛИТЬ ИХ В НЕЙ ТАК, ЧТОБЫ ВСЯ МАССА ПЕЧЕНЬЯ ЗАНИМАЛА ОБЪЕМ ЕЕ ЧАШИ, НЕ ПРЕВЫШАЯ ЕГО. ИНАЧЕ ГОВОРЯ: ПОМЕСТИТЬ ВСЕ ПЕЧЕНЬЕ В ЕМКОСТЬ И ЗАКРЫТЬ КРЫШКОЙ. ДЕРЗАЙ!
«Ну что ж, приступим». Он высыпает коробку крекеров в вазу. Результат оказывается бледным: Крекеры возвышаются над верхним краем чаши внушительной горкой. «Понятно, что и следовало ожидать. Между печенюшками остается много свободного пространства, вот и выходит избыток объема. Как же вас туда целиком запихнуть?».
Высыпав весь продукт на столик, он начинает укладывать в вазу по одному печенью, стараясь подгонять их, друг к другу так, чтобы свободного пространства не оставалось. Однако вскоре выясняется, что эта задача просто неразрешима: прямые, 90-градусные углы крекера просто не могут подружиться с тупыми, 120-градусными углами шестиугольного сосуда. Как ни крути, а остаются многочисленные зазоры пространства, неизбежно приводящие к избытку объема продукта. Ну не хочет он влезать целиком. «Вот блин!» – он психует и судорожно сжимает кисть руки. Крекер в ладони трескается и крошится. Он рассеянно смотрит на руку: «Гм. А что, если… Да, а почему бы и нет?»
– Ну да, – бормочет он вслух, – в условии ведь ничего не сказано про целостность крекеров. Насколько я помню, там было так: «Чтобы вся масса печенья занимала объем чаши».
Схватив горсть хрустких квадратиков, энергично крошит их в чашу. Работа продвигается быстро. Мелкая крошка заполняет емкость. Все выше, выше. Вот уже рассыпается последняя хрустяшка. Он удовлетворенно смотрит – «Хм. Тютелька в тютельку» – пахучая желтоватая масса занимает весь объем вазы, но не более. Он уверенно накрывает сосуд крышкой, откидывается назад, поднимая голову:
– Готово. Вроде бы получилось.
– ЗАГАДКА РЕШЕНА УСПЕШНО, – томно мурлычет голос сверху, – ТЫ СПРАВИЛСЯ.
Край стеклянного столика мутнеет, вязко течет, как в картинах Дали, шестигранный рисунок кафельного пола рябит в глазах, и он выныривает из сновидения.
Приятная томная полудрема. То сладкое состояние призрачной связи с миром грез, что предшествует окончательному пробуждению. Он лежит с закрытыми глазами, ловя совершенно новые ощущения, исходящие от тела. В голове легкий звон. Сердце бьется ровно, сильно и очень медленно. Кожа ощутимо горит. Конечности приятно тяжелеют, наливаются свинцом, теплеют, чуть пульсируют. Егор удивленно открывает глаза и просыпается окончательно.
Мышцы гудят, мелко вибрируют, их тонус повышается. Мягко, по нарастающей, его охватывает волна судорог. Все начинается сверху, от головы. Мускулы шеи атакует спазм, сначала легкий, он неуклонно усиливается, крепчает, превращая мышцы в каменные тяжи. Затем, плавно, шею отпускает. Но судорожная волна движется ниже, также по нарастающей, охватывая мускулы груди, спины, рук, затем живота, поясницы, ягодиц, даже промежности и заканчиваясь ногами. Волна проходит, успокаивается, но тут общая судорога жестоко скручивает все тело сразу. Его выгибает дугой. Дыхание хриплое, сердце колотится с частотой пулемета. Хочется закричать, но не получается: тело не подчиняется сознанию. Он не может повернуть головы, но краем глаза видит, что с соседом происходит примерно то же. Тотальный спазм проходит и снова накатывает судорожная волна: шея – туловище – ноги. Затем его вновь корежит целиком.
Кажется, конца этому не предвидится. Шесть или семь циклов попеременного нисходящего и общего тонического издевательства. Затем все стихает. Он лежит без движения, грудная клетка высоко вздымается, лихорадочно ликвидируя дефицит кислорода в тканях после безумной горизонтальной тарантеллы. По телу разливается блаженная истома. Мускулы снова гудят, но на этот раз благодарно. Чувствуется, как каждое мышечное волокно поет, электризуется, наливается странной искристой силой. Усталости нет совершенно.
Так продолжается довольно долго. Может час, может больше. Наконец он слышит голос сокамерника:
– Ну что, болезный, проснулся? Не привык к такому пробуждению?
Он смотрит на соседа. Лицо Стаса красное, на лбу испарина, но глаза улыбаются.
– Что это было Михалыч?
– Что – не знаю, но так начинается каждое утро. Привыкай.
– Вот гады! – Егор рывком сел. – Зачем им это надо?
– Да ты не горячись. Адаптируешься, – Стас откинулся на мохнатую зеленую стену «аквариума». – Признайся, ведь сейчас тебе не так уж и плохо? Скорее наоборот?
– Хм, – Жора прислушался к себе. Несмотря на эмоции, тело ликовало, звенело, требовало движений. Он давно не чувствовал себя так хорошо. В физическом плане, конечно.
– Я вот что думаю, – продолжал, тем временем, сосед, – все, что с нами происходит, имеет какую-то цель. Давай посмотрим на это не глазами узника, а со стороны. Нас кормят, поят, обеспечивают другие физиологические функции. Значит, мы им зачем-то нужны? Каждое утро начинается подобной встряской, которая, как мне показалось (да и не только мне), приводит организм в великолепную форму. Ты можешь возмущаться: дескать, нас не спросили, мы пленники, все происходит без нашего ведома. Согласен. Но, обрати внимание, если не считать заточения, ничего плохого с нами пока не сделали. Более того: о нас заботятся, нас тренируют и совершенствуют. Делаем вывод: мы им нужны. Мы представляем для них некую ценность. Мне кажется, нас к чему-то готовят. А вот к чему, я надеюсь, мы вскоре узнаем.
– Да уж, может и узнаем. У меня один вопрос. Ты сказал: «нас совершенствуют». Что ты имел в виду?
– Скажи, есть ли у тебя на теле рубцы или шрамы? – вопросом на вопрос ответил Стас.
– Ну да, – Егор машинально взглянул на тыльную сторону правой кисти и его глаза округлились. Приобретенный еще в детстве, уродливый выпуклый шрам, сгладился и стал заметно ẏже.
– А через пару дней он у тебя совсем исчезнет, – биолог хихикнул. – Что, удивлен? Мы здесь не просто пребываем. Нас улучшают. Нас чистят, исцеляют, делают сильнее, быстрее, и, черт знает еще что.
– Исцеляют?
– Да. Мне 63 года.
– Шестьдесят три?! Я думал меньше.
– Да, конечно. Сейчас поймешь. Как ты, наверное, догадываешься, в этом возрасте люди здоровыми не бывают. До появления здесь, у меня был целый букет хронических заболеваний: астма, гипертония, простатит, и масса других мелких болячек. Я жил на медикаментах. Когда я попал сюда, голый, без вещей, первая мысль, посетившая меня, была: «как я смогу жить без лекарств». Но через два дня я уже об этом не думал. Симптомы постепенно, но весьма быстро, исчезли. Я давно не чувствовал себя так великолепно, как сейчас. Человек твоего возраста и состояния здоровья не поймет, что это значит. А я счастлив. Оказывается, в моем возрасте многого не надо.
– Фантастика! Знать бы, что им от нас надо?
– Знаю лишь одно: мы представляем для них ценность. С обычными пленниками так не обходятся. Нас могли бы держать в условиях хлева. Впроголодь и без гигиены.
– Ну, гигиены-то особой я не наблюдаю, – Егор хмыкнул, – уже почти сутки, как с водой соприкасаются только мои губы.
– Неужели? – Стас ехидно ухмыльнулся. – А ну-ка, пощупай свой подбородок.
Егор тронул лицо рукой, ожидая ощутить колкость однодневной щетины. Но ее не было!
– Что за…
– А есть ли у тебя ощущение несвежести тела, сударь?
– Н-ну, трудно сказать.
– То-то и оно. Не знаю, как это происходит, но нас регулярно «моют», стригут. Нам бреют те части лица, которые мы раньше обрабатывали сами, – с этими словами сосед удовлетворенно погладил щеточку своих топорщившихся усов. – Чистят не только нас, но и «аквариум». Если бы тебя вчера вырвало, содержимое твоего желудка исчезло бы в ту же секунду. Короче, вся инородная субстанция (читай – «грязь») удаляется.
– Да, – Егор вздохнул, – чудеса творятся в Датском королевстве. Хотелось бы знать все-таки, зачем мы им нужны?
– Терпение дружок. Рано или поздно, думаю, каждый из нас узнает ответ на этот вопрос. А вот уголочек полога тайны мы можем попытаться приоткрыть.
– Что ты имеешь в виду?
– Подумай сам, какой контингент они набирают. Все, прошедшие «аквариум», – сосед запнулся, – точнее, все те, о ком я знаю, являлись людьми, так сказать, оторванными от жизни.
– Поясни.
– Ну, вынутыми из общества, изгоями, «лишними» людьми, лишенными работы, родственников, имеющими минимум связи с окружением.
– И?
– Отсюда делаем вывод: ОНИ выбирают тех, кого можно легко незаметно извлечь из социума так, что окружение и не заметит. Извлечь, и подготовить пленников для своих, пока неизвестных нам целей.
– Да, пока все звучит логично, знать бы еще эти цели.
– Георгий, ты не устал еще от этого вопроса? – Стас усмехнулся. – Ну а из сказанного делаю вывод: если нас незаметно «удаляют» из человеческого общества, значит, обратного пути не будет, и как бы это печально не звучало, но вряд ли мы туда вернемся вновь.
Егор звучно сглотнул. Как ни пессимистичны были выводы биолога, но его логика не оставляла лазеек надежде.
«Ну что ж, поживем – увидим. Все ошибаются».
Станислав Михайлович был из тех, кого в народе называют «золотая голова», но при этом, он был еще редкостным любителем и умельцем поговорить. Егор с удивлением узнал, например, что Стас является очень неплохим писателем-прозаиком. В этом он убедился лично, вспомнив, с подачи биолога, что он читал одну из его книг, более того, она ему понравилась и запомнилась. Его приятно удивило, что один из самобытных авторов до недавнего времени ходил по тем же улицам, что и он.
– Стас, можно нескромный вопрос?
– Ну, рискни.
– Хочу услышать из первых уст, – Егор замялся, – всегда было интересно, что происходит в голове писателя в момент, когда он только начинает творить. Короче, как ты начал писать? Что вообще тебя побудило на это в самом начале творчества?
– Трудно сказать, что подвигло меня начать это, – собеседник задумался, – кризис среднего возраста, жажда творчества? Вряд ли. Человеку свойственно что-то рождать. Чаще это что-то полезно, или, хотя бы, интересно другим. Но иногда, чаще ночью, когда твой внутренний контакт с реальным прагматичным миром минимален, возникают идеи, которые никогда никому кроме тебя не будут интересны. Мысли внутреннего пользования, так сказать. Тем не менее, эти мысли обладают странной живучестью в твоем мозгу. Поначалу они зреют и развиваются как средство борьбы с бессонницей, убийства ночного времени. Развитие это идет по всем известным тебе законам логики и естественного мира. Но вот проходит месяц, другой, год, и в какой-то момент ты понимаешь, что создал свой внутренний, гармоничный (по твоим параметрам) мир, от которого тебе уже никогда не избавиться. Этот мир притягивает тебя, требует дальнейшего развития и совершенствования; он живет своей жизнью, которая странным образом привлекает тебя. Ты чувствуешь себя отцом, или даже Богом, по отношению к созданной вселенной. Но вот, в какой-то момент, ты начинаешь понимать, что тебе хочется чего-то большего. Ты настолько любишь созданный тобой мир, что не можешь оставить его единственным прибежищем ненадежные нейронные цепи своей памяти. Ты понимаешь, что творимая тобой архитектура мироздания обретет свое истинное завершение только в результате полной словесной реализации. Ведь мысль и слово – не одно и то же. И не всегда мысль выше слова. В данном случае – наоборот. Множество мелочей, нюансов, которые обходились, проскакивались быстротечной мыслью, при обработке словом обретут конкретность, жесткость, что сделает созданное тобой более реальным, но, может быть, менее очаровательным. Ведь эскиз всегда прелестнее законченного полотна, не правда ли?
Стас вздохнул, наступила тишина.
– Ты извини, что я так откровенно и многословно, но в нашей с тобой ситуации, мне кажется, по-другому нельзя. Кто знает, может ты последний человек, которого я вижу в жизни? Да и когда речь касается творчества, я не могу лукавить.
Жизнь продолжалась. Друзья дни напролет проводили в беседах. После злосчастного увольнения у Егора было много свободного времени, но никогда он не проживал его так интересно и захватывающе, как эти дни в общении со Станиславом Михайловичем. Сосед оказался на редкость интересным собеседником. Затрагивались разные темы, от прекрасного пола до смысла бытия.
Как уже было сказано, Стас, несмотря на свою естественно-научную специальность, был страстным любителем истории и философии. «Если воспользоваться мыслью Антона Павловича» – говорил он – «биология – моя законная жена, а история – любовница». Он много и интересно рассказывал на эти темы. Вроде бы общеизвестные факты преподносил в таком ракурсе, что у слушателя округлялись глаза. Именно от неудавшегося биолога Егор впервые узнал, например, что боевая колесница была изобретена человеком раньше конницы. «Удивительно». – думал он. – «Сесть верхом на коня люди додумались позднее, чем создали целый боевой колесный агрегат».
Или такой факт: Стас вполне убедительно доказывал, что только благодаря монголам Русь стала единым государством.
– Как такое, может быть? – возмущался Егор. – Монголы разрушали государство, расшатывали его основы.
– Отнюдь, – возражал сосед, – почитай Карамзина, другие авторитетные источники. Очевидно, что до нашествия монголов Русь была совершенно раздроблена. Единого государства не было и в помине. И все шло к еще большему размежеванию территорий. Не будь монголов, территория современной России представляла бы собой сейчас лоскутное одеяло из мелких стран. Примерно как в современной Европе, до которой монголы не дошли. Тут все просто. Покорив Русь, им было гораздо проще собирать налоги одномоментно, централизованно, а не с каждого княжества в отдельности. Вот они и назначили главного: Великого князя, которому все остальные должны были подчиняться, как финансово, так и политически. Более того, они следили за единством, боролись с попытками сепарации. В этом единении постепенно Русь окрепла, встала на ноги. Ну а дальше ты знаешь. Вот такой парадокс: наши исконные враги сделали для нас величайшее благо.
Как-то разговор зашел о странном тестировании в подвале заброшенного дома.
– Георгий, а как ты думаешь, зачем нам показывали тех страшилищ, да еще и просили оценить их пакостность?
– Не знаю. Может нас готовят к чему-то грязному? Может, проверяли на брезгливость?
– Ну и как, испугали они тебя?
– Да нет, не особо. А тебя?
– Тоже не впечатлили.
– Конечно. Думаю, если бы впечатлили, мы бы просто не прошли этот кастинг.
– Н-да. Слушай, а у тебя были вопросы, на которые ты не смог ответить?
– Да, один.
– Ну и?
– Вопрос про веру: «Верите ли вы в Бога?», – Егор усмехнулся, – я ответил: «Не знаю».
– Извини, если лезу не в свое дело. Если не хочешь, можешь не отвечать. Все-таки интересно, почему ты сомневаешься.
– Нет, не секрет. Все просто. Бывал я в храмах, общался со служителями, читал книги по истории религии. Не впечатлило. По мне: в любой религии низшие священники думают о наживе, высшие – лишь о власти. Разные конфессии грызутся между собой. Назови мне хоть одну горячую точку на Земле, конфликт в которой не был бы межрелигиозным. Да много причин, все и не упомню.
– Да, безрадостная картина. Но ты делаешь одну большую принципиальную ошибку.
– И какую же?
– Ты путаешь церковь и веру.
– Поясни.
– Тут в двух словах не скажешь. Если у тебя хватит терпения, я постараюсь высказаться. Если надоест – прерывай, не обижусь.
– Начинай. Времени у нас хватает, спешить некуда.
– Ну ладно, – Стас откашлялся, – начну с того, что я сам глубоко убежден в существовании единого Бога, величии Веры и неоценимой роли религии в истории человечества. Я ставлю под сомнение лишь «неоценимую» роль государственных институтов церкви и их непререкаемое право на роль единственного посредника между человеком и Богом.
– Ну, пока все понятно.
– Начнем с непреложного библейского правила: истинные верующие не нуждаются в доказательстве существования бога. Они веруют и этого достаточно. Но таких апологетов религии во все времена было меньшинство, и всегда находились мыслители, известнейшим из них является святой Фома Аквинский, пытавшиеся путем логических построений доказать существование Творца.
Биолог сделал паузу, вздохнул и продолжал:
– Хочешь доказательств существования Бога. Могу попытаться дать только косвенное. С одним из свидетельств наличия высшей духовной силы мы сталкиваемся ежедневно. Это бессознательное императивное стремление большинства нормальных людей (и высших животных!!!) не творить зла без необходимости. Если исходить из современного естественно-научного мировоззрения, данное поведение нелогично, поскольку оно не приносит пользы индивиду и, следовательно, не могло быть закреплено в результате естественного отбора. Следовательно, это, и многие другие высшие чувства, дарованы свыше.
Станислав Михайлович распалился:
– Теперь поговорим о церкви. Известно, что религиозные взгляды существуют столько, сколько существует человек. И если вначале они примитивны, политеистичны, то в ходе истории они эволюционируют, совершенствуются и вызревают в стройную систему единобожия. Такой путь прошли теологические воззрения всех существующих, на сегодня, культур, кроме самых примитивных. Удивительно, но практически во всех цивилизациях смена язычества на монотеизм, проходила революционно, вспышкой, за очень короткий, в исторических масштабах, промежуток времени. И причиной возникновения новой религии всегда был контакт избранного представителя человечества, будь то Будда Гаутама, Авраам, Магомед, с Высшей Силой или даже явление этой Силы в Богочеловеке (Иисус). Следствием же таких событий было единение народов, упорядочивание государственности, повышение нравственных устоев в семье и обществе. Не это ли является свидетельством наличия высшего конструктивного воздействия?
– Но не все было так радужно.
– Конечно. Практически всегда появление Высшей религии сопровождалось шлейфом негативных событий: преследования инаковерующих, казни и др. А когда их не было в истории? Но это исходило уже не от Бога, а от человека, стремящегося удовлетворить свои мелкие интересы на волне великих событий. Согласись, что в любое время, в любом обществе существует мощная прослойка циничных индивидов-практиков, готовых из абсолютно любой ситуации, любого исторического катаклизма извлечь личную выгоду.
Оратор сделал драматичную паузу:
– И тут мы подходим к сути вопроса. Религия от Бога, но какова роль человека в ее развитии, то есть какова роль церкви? Издревле, со времен возникновения самых первых религиозных культов, существовали избранные люди, отправляющие эти культы. Вначале это были шаманы, жрецы, а затем – служители церкви. Люди этой когорты всегда, в любой культуре занимали самые привилегированные позиции. А как иначе – посредники меж Богом и простыми людьми. В эпоху зарождения крупной монотеистической парадигмы, будь то буддизм, христианство, ислам, ее сторонники вынуждены отстаивать свои позиции перед косным большинством, не желающим перемен. В такие времена становления новой Веры, в ее лоно идут истинные приверженцы, способные отдать все за свои убеждения. Таких людей можно назвать чистыми апологетами Веры.
Стас подошел к радужному шару, сделал несколько жадных глотков, уселся и продолжил:
– Но вот проходят годы, иногда – столетия, новая Вера становится доминирующей, охватывает целые империи. И, наблюдая со стороны, в историческом ракурсе, мы не замечаем, как понятие «Вера», «подвижничество», заменяются более практичным и спокойным словом «церковь». Церковь являет собой социальный институт отправления религиозных ритуалов, посредничества с Создателем и… практически всегда, – политического воздействия. В эпоху расцвета религии, ее идеологического господства, церковь является реальной, а иногда и главной, политической силой. И вот в такие времена в церковное лоно стремятся не только лучшие представители рода человеческого. Власть всегда привлекала индивидов «низкой души», стремящихся только к личному возвышению. Такие люди без зазрения совести используют имя Бога как инструмент для достижения и управления. Пример крайнего случая – династия Римских пап Борджиа.
– Да, это понятно.
– Неудивительно, что именно в период исторического взлета Веры, максимальной власти церкви, отмечается наибольшее количество жесточайших теологических споров, приводящих к дроблению религиозных направлений и даже расколу церкви. Читай между строк: низкие люди, стремящиеся к власти, пытаются основать новое направление в церкви, которое, возможно, станет доминирующим. Вспомним расцвет единого христианства: просто смешно, насколько мелочными и нелепыми были причины этих споров. И если монофизитство, несторианство, иконоборчество, имели хоть какой-то формальный повод для отделения, то великий раскол христианской церкви на православных и католиков произошел без всякой видимой причины: в источниках нет ни одного теологического аргумента с той или другой стороны, обосновавшего это разделение. А объяснить это можно просто: двум крупным группам церковных бюрократических структур надоело делить власть. Те же тенденции раскола, религиозного сепаратизма, мы видим в эпоху расцвета любой великой религии.
Стас улыбнулся:
– Итак, резюме. Не стоит путать Веру и церковь. Вера – от Бога, церковь – от человека, и не всегда лучшего человека. Возникновение великой Веры идет от Бога истинного, который дарует ее через избранного человека. Но по мере утверждения Веры, суть ее искажается человеком, служителем церкви. И это неизбежно. На сегодня только в христианстве существуют целых три основных конфессии и сотни мелких направлений. Представители каждого из них считают истинным только свое учение. Какая же из религий более правдива, какая ближе к Богу? В этом случае делать выбор бесполезно, т. к. Бог един и Вера одна, а это дробление и измельчание идет от измельчания человеческого.
Но нельзя считать, что влияние церкви только деструктивно, это можно сказать только о роли церкви в истории религии. В развитии же социального общества, государственности, и, особенно, становления этнической целостности народов, роль религии и Веры переоценить трудно. Карамзин с художественной силой свидетельствует, что в истории России были моменты, когда только Вера и церковь спасли единство народа. Церковные догматы также являются важнейшим социальным регулятором, оплотом стабильности как процессуальных, так и личностных отношений (евангельские заповеди никто не отменял и никогда не отменит). Роль церкви так же неоценима для духовного возрождения и очищения заблудших. Тех, кто имеет идеологический вакуум в душе, тех, кто сам не может прийти к истине. А таких большинство. Вот для них церковь – светоч. И, в принципе, не имеет большого значения, адептом какой конфессии является прихожанин. Общую суть Божьей идеи сохраняют большинство религиозных направлений. Разница только в незначительных мелочах. – Стас усмехнулся – церковники за эту фразу могут проклясть.
– Да доходчиво, – Егор почесал подбородок. – Я, пожалуй, согласен с большей частью твоих доводов. Надо подумать. Надо хорошо подумать. Сейчас я не готов делать серьезные выводы. А вот скажи, ну и что же делать тому, кто стремится к Абсолютной Истине, не замутненной церковью, то есть человеком, тому, кто ищет Бога, но не верит церкви?
– Ответ очевиден, – общаться с Богом напрямую, видеть его в себе, если это конечно возможно.
Наступило долгое молчание. Друзья сидели и думали, каждый о своем. Освещение стало притухать, шерсть «аквариума» потемнела.
– Ну что ж, спокойной ночи Михалыч.
– Спокойной ночи Георгий, до завтра.
Вокруг все оттенки зеленого. Других цветов не наблюдается. Он идет по непролазным болотистым джунглям, четко осознавая, что это сон. Тропический лес просто непроходим. Неба не видно. Все застят густые многоуровневые кроны. Кругом кряжистые, бугристые, поросшие уродливыми наростами стволы, кривые ветки толщиной в руку, тонкая густая поросль. Нога продирается сквозь темно-зеленую массу, спотыкаясь о прячущиеся в траве тяжи лиан, и с хлюпаньем погружается по щиколотку в чвакающую густую зыбь. Воздух влажный, несвежий, пропитанный зловонными малярийными миазмами.
Джунгли кишат жизнью. Вверху раздается уханье, гогот, скрежет, птичий гомон. В зарослях мелькают расплывчатые тени. Рядом пролетает огромное прозрачное насекомое размером с мышь и нагло усаживается ему на предплечье. Тварь, напоминающая стеклянную четырехногую фалангу, вонзает хоботок в кожу и начинает быстро и жадно сосать кровь.
«Ах, ты!» – он судорожно, звонко хлопает ладонью, и на его предплечье остается большое грязно-кровавое пятно с хитиновыми останками паразита.
Путь продолжается. Рядом, на полусгнившем упавшем стволе расположилась огромная, размером с кошку, шестилапая лягушка. Гадина нагло восседает на его пути, даже и не думая о побеге. Она неподвижна. Только бледно-оливковая мембрана нижней челюсти ритмично ходит вверх-вниз. Лупастые гляделки твари уставились прямо на человека.
– Кыш, дрянь! – он с омерзением отшвыривает земноводное в сторону. На руке остаются следы вонючей слизи. Смотрит вниз. Наглой амфибии не до смеха. Видна только ее голова с выпученными глазами и трепыхающиеся передние конечности. Остальная часть тела скрыта в ярко-изумрудном зеве огромного цветка какого-то плотоядного растения. Стенки-створки пасти растительного хищника по-питоньи перистальтируют, заглатывая животное с каждым движением все глубже и глубже. И все это в полном ужасающем молчании.
Он сплевывает в сердцах и движется дальше. Неожиданно, из-за гигантского раздвоенного буровато-зеленого ствола выглядывает край приземистого строения. Подходя ближе, он узнает уже виденную ранее бревенчатую халупу. «Это же избушка из прошлого сна». Он толкает визгливую склизкую дверь, делает шаг вперед и оказывается в уже привычном месте.
Да. Та же густая, блеклая пелена над головой, тот же ослепительно-глянцевый пол с шестиугольным кафельным орнаментом, тот же матового стекла столик и табурет.
На самой грани слуха чудится тихая чарующая мелодия. Или это лишь след мелодии в его мозгу?
Раздавшийся сверху знакомый медовый голос уже не пугает и не удивляет его:
– ЗДРАВСТВУЙ МОЙ ГЕРОЙ.
– Что-то ты повторяешься.
– ЭТО ХОРОШО. НАСЛАЖДАЙСЯ ОДНООБРАЗИЕМ, ПОКА ЕСТЬ ВОЗМОЖНОСТЬ. СКОРО ТЫ БУДЕШЬ СКУЧАТЬ ПО НЕМУ.
– Чем удивишь меня сегодня?
– УДИВЛЯТЬ НЕ МОЙ КОНЕК. ЗДЕСЬ ВСЕ РУТИННО. МОГУ ЛИШЬ ПРЕДЛОЖИТЬ ТЕБЕ ТО, К ЧЕМУ ТЫ ГОТОВ.
– Загадку?
– ЗАГАДКУ.
– Давай. Чего уж.
– ПОСМОТРИ НА СТОЛИК.
Он опускает взгляд. Гм. И вправду ничего оригинального. На стеклянной бликующей плоскости лежат три черных прямоугольника домино.
– ПЕРЕД ТОБОЙ ТРИ КОСТЯШКИ ДОМИНО РАЗНОГО НОМИНАЛА: 0/1, 0/6 И 6/6. ТЫ ДОЛЖЕН РАСПОЛОЖИТЬ ИХ ТАК, ЧТОБЫ ВСЯ СОВОКУПНОСТЬ ВИДИМЫХ ТОБОЙ ТОЧЕК ОБРАЗОВЫВАЛА ЕДИНЫЙ АНСАМБЛЬ ИЗ ДВУХ ПАРАЛЛЕЛЬНЫХ ПРЯМЫХ ПО ДЕВЯТЬ ТОЧЕК В КАЖДОЙ.
«Так-с, поехали». После секундного раздумья, он придвигает шестерочный торец костяшки 6/0 к торцу костяшки 6/6 так, что задача уже вроде бы решена: перед ним две параллельные прямые по девять точек в каждой. Но куда девать поганую единичку? Костяшка 1/0 не вписывается, мешает. Она лишняя.
«Секундочку!» – он задумывается. Задачу из предыдущего сна было невозможно решить, используя обычный, банальный подход. Только взглянув на проблему нетривиально, «выйдя за рамки», получилось ней справиться.
«Попробуем здесь также», – решает он и уверенно переворачивает костяшку 1/0 лицевой стороной вниз.
– Готово! – его голос неожиданно срывается. – Как и требовалось: я вижу (он делает акцент на этом слове) две параллельные прямые по девять точек в каждой.
– ПОЗДРАВЛЯЮ. Я НЕ СОМНЕВАЛАСЬ В ТЕБЕ. ДО СВИДАНИЯ МИЛЫЙ.
Молочная мгла наливается свинцовой синью, тяжелеет, опускается ниже, заполняет все вокруг. Холодная густая муть облепляет тело, слепит, заползает в ноздри, мешает дышать.
– Чтоб тебя! – задыхаясь, кричит он и неожиданно чувствует легкое дуновение ветра. Воздушный поток легко уносит сизую хмарь и вместе с ней легко уходит сновидение.
«Человек привыкает ко всему». Кто это сказал? Шаламов? Вряд ли. Наверняка, задолго до него. Егор привыкал, адаптировался. Благо, было кому помочь советом и поддержать при необходимости.
Дни они проводили в увлеченных беседах, а ночами во сне Егор регулярно упражнялся в решении странных загадок, предлагаемых их таинственными похитителями. Задачи эти не доставляли ему особых хлопот. Самой трудной оказалась первая головоломка, но как только стал понятен принцип: выйти за рамки, взглянуть на проблему в другой плоскости, неординарно – все пошло как по маслу.
Шрам на руке исчез совершенно. Физическое самочувствие, на которое он и так никогда не жаловался, становилось все прекраснее. Частенько он ловил себя на мысли, что все реже вспоминает свой дом, город, прежний мир. Это немного пугало. «Ну а что вспоминать?» – успокаивал он себя. – «Кем я был в последнее время: безработный, никому не нужный, брошенный, отрезанный ломоть».
Дни шли однообразной чередой. Но всему приходит конец. И в одно прекрасное утро его любимый сосед и друг Станислав Михайлович бесследно исчез.
Проснувшись утром, Егор стоически перенес очередной, уже который по счету, привычный «эпилептический» приступ, и только открыв глаза после минутной релаксации, последовавшей за пляской «святого Витта», обнаружил, что он в «аквариуме» один. Сосед-биолог, человек, с которым он уже успел внутренне сродниться, исчез бесследно. В груди противно заныло. Возникло мерзкое ощущение, что по шее и между лопаток прополз холодный мокрый уж.
«Ну, вот и пришел этот день»., – Он ждал его, боялся, но знал, что этот момент неминуем. – «Эх, Михалыч. В жизни не встречал такого интересного человека. А ведь даже попрощаться не получилось. Ну что ж, значит скоро ждать новичка».
«Скоро» пришло через пару часов. Егор отключился по непонятной причине, а когда пришел в себя, напротив, ничком, лежал в забытьи субтильный бледнокожий блондин лет 20. «Пацан совсем». – подумал Егор. – «Зачем таких берут?».
Незнакомец пошевелился. Егор подобрался, вспомнил себя на его месте. «Тут надобно поаккуратнее. Не напугать, подготовить. Первый день – самый тяжелый в эмоциональном плане». Глубоко вздохнув, он произнес ровным, мягким, располагающим голосом:
– Привет дружище. Ты в порядке?
Новичок открыл глаза, посмотрел на него, потом на себя, вскочил ошарашено, стыдливо прикрывая ладонью причинное место, лицо его стало ярко-пунцовым.
«Ну, сейчас начнется», – Егор вспомнил себя в подобной ситуации.
Парнишка поднял голову, огляделся по сторонам. Его лицо стало стремительно бледнеть:
– Что это? – прошептал он. – Где я?
– Тише парень, успокойся. Я все объясню.
– Что вам от меня надо?! – крикнул новенький и сделал шаг назад. Голос его сорвался. – Я требую объяснений!
– Остынь. Разве не видишь, я такой же пленник, как и ты, только нахожусь здесь немного дольше.
– Почему мы голые?
Егор внутренне кисло усмехнулся: «Ну, все в точности как в прошлый раз. Странно, как такой молодой, может быть оторванным от социальной жизни?».
Что-то с гостем было не так. Егор бросил беглый взгляд на прибывшего: полупустой блуждающий взор, дряблые мышцы, на бледно-синюшной коже в области локтевых сгибов и предплечий россыпь буроватых следов от многочисленных инъекций. «Ого, а вот и ответ на мой вопрос. Будем ждать ломки, доходяга».
Но ломки, как таковой, не последовало. Видимо благодаря таинственному целительному воздействию на здоровье постояльцев, новый пациент клиники «Аквариум» прошел ускоренный курс чистки организма и детоксикации, пережив лишь легкую часовую трясучку.
Гостя звали Вадим. Человек нелегкой судьбы. Бывший детдомовец, не помнящий своих родителей. Ни близких, ни крова, ни профессии. Типичный маргинал, коих немало в любом мегаполисе.
Диалога не получалось. Говорить в основном приходилось Егору, он старался ввести новичка в курс дела, подготовить, адаптировать. «Эх, Вадик, Вадик. Нелегко будет твоему новому соседу, когда я уйду. Консультант-протектор из тебя никудышный».
Дни тянулись скучно, медленно, разительно контрастируя с быстротечным временем счастливого «сожительства» со Станиславом Михайловичем.
Пару раз, правда, Егору удалось разговорить бывшего молодого наркомана.
Однажды, плюнув на приличия, он, поколебавшись, все же задал соседу неудобный вопрос:
– Вадим, а скажи откровенно, что тебя привело к наркотикам?
Парень заметно ощетинился, напрягся. Было видно, что внутри у него происходит тихая борьба: послать наглого собеседника куда подальше, или все же, ответить откровенно. Неизвестно, какая мелочь помогла перевесить чашу весов, возможно полная изолированность товарищей по несчастью, экстремальность ситуации, неопределенность грядущего дня, а может просто синдром попутчика, которого ты никогда больше не встретишь в жизни, но Вадима прорвало:
– Что привело? А ты поставь себя на мое место. Всю жизнь, сколько себя помню, я был один. Всегда! Другой бы давно уже ввинтился в подходящую кампашку, устроился бы в жизни поудобнее, и коптил бы небо потихонечку: с таким стартом, как у меня, многого не добьешься, но можно обеспечить себе сносное существование, тихое и спокойное. Многие наши, детдомовские, так и живут. Устроились, пригрелись, обзавелись худо-бедно каким-никаким жильем, семейками, профессией, даже хобби. Я так не могу! Они все другие, понимаешь? Я им чужой, не по крови, а в принципе. Они меня не понимают, я их не разумею. Я среди них, как сопля в майонезе. Я их ненавижу. Они – толпа, быдло. Только представь: ты вообще чужой по этой жизни, нет ни одного близкого тебе человека. Я не родственника имею в виду, о них уже и не мечтаю, а просто, близкого по духу, банально понимающего тебя и твои стремления. Подумай, нужна ли мне была такая жизнь? Вот и стал потихонечку от нее уходить. Сначала травка, потом, что пожестче. А теперь назад пути нет, да я и не хочу. Ты думаешь, я дурак? Думаешь, не понимаю, куда качусь? Все я прекрасно понимаю, да только по мне лучше уж так, чем тухнуть в этом болоте вместе с ними. Они ж для меня совсем иные, как инопланетяне, – юноша прерывисто, со всхлипом вздохнул, судорожно обхватил себя руками. – Да что тебе говорить, все равно не поймешь.
– Вот я тебя как раз и пойму Вадик. В этом смысле я такой же, как и ты. Больше скажу: другие сюда не попадают. А по поводу: «качусь вниз, назад пути нет…», ты не волнуйся. Здесь тебя вылечат, причем легко и безболезненно. Ты уже заметил, терапия началась. Точнее реабилитация. Держись.
Егор задумался. А ведь и, правда. Когда он слушал откровенный рассказ Стаса о своей судьбе, он постоянно ловил себя на мысли, что биолог говорит не о себе, а о нем. Егор, тоже с детства ощущал свою особость, инаковость, Он тоже, где бы ни находился, всегда был в стороне, вне общества. Вот и вырисовывается еще один критерий отбора. Неведомые «хозяева» выбирают изгоев общества, «лишних» людей, не похожих на остальное большинство.
Его раздумки прервал сосед:
– Толку-то от этой реабилитации. Что с нами дальше будет?
– А вот этого я не знаю. Но, могу сказать почти наверняка: мы им нужны, гробить просто так они нас, пожалуй, не будут. Время покажет, главное верить.
Парень задумался.
Так и проходили эти дни. Чаще в молчании. Юноша вел себя замкнуто, а Егор иссяк, устал навязывать свою помощь-поддержку. Не стоит делать то, чего от тебя не хотят. Они часами сидели без общения, размышляя каждый о своем. А подумать было о чем.
Георгий понимал, что таинственные похитители готовят их для какой-то неизвестной ему цели. Но неопределенность положения, плюс избыток свободного времени, навевали разные и не всегда благостные мысли.
В последнее время он часто стал задумываться о «вечных» вопросах. Что есть смерть, конец, небытие, или начало новой жизни? Существует ли Бог и если да, то каков он? Вопросы, на которые не получишь ответа, во всяком случае в этой жизни. Но поразмышлять-то никто не запрещает. Он попытался припомнить пять знаменитых доказательств бытия Бога того самого «брата-дикобраза»2, о которых он как-то читал, но смог выудить из памяти только одно: все живое и неживое в мире целесообразно, а значит, существует некая высшая сила, которая полагает цель для всего, что есть в мире. Убедительно, но слишком абстрактно. «Разумеется, абстрактно. Так и должно быть. Разве можно привести конкретные доказательства существования абстрактного сверхсущества?».
Он вспомнил попытку-аргумент исчезнувшего Станислава Михайловича привести косвенное свидетельство существования Абсолюта. Как там у него? «…бессознательное императивное стремление большинства нормальных людей не творить зла без необходимости. Данное поведение нелогично, т.к. не приносит пользы индивиду и, поэтому, не могло быть закреплено естественным отбором. Значит, это даровано свыше». По другому – никак.
«Не может быть, чтобы Его не было!», – подумал он, – «Жизнь, тоже доказательство, точнее – происхождение жизни. Ну не могу я представить, чтобы даже самая захудалая живая клеточка возникла сама по себе, без внешнего воздействия. Да и Стас, помнится, говорил, что в современном научном сообществе нет ни одной мало-мальски стройной теории происхождения жизни на Земле или где-то еще. Ну не знают ученые, как она возникла, и все тут. А если мы не знаем ответ на вопрос, нам помогает „бритва Оккама“3, то есть продвижение к истине через наиболее простое и логичное объяснение из имеющихся. Следовательно, Высшая Сила существует».
Вроде бы все логично. Но на память приходит маленькая ложечка «дегтя»: мысль Фрейда о том, что, говоря упрощенно, человек выдумал Бога для того, чтобы было не так страшно жить, понятие Бога для социума выполняет ту же функцию, что защитник-отец для сына. Да, весьма убедительно.
«Эх, поди, тут разберись. И вправду – вечный вопрос».
Егор вздохнул, погружаясь в дальнейшие размышления. В последнее время в голову часто приходила мысль о смерти, о том, есть ли что дальше, на той стороне? Так, абстрактно, как о чем-то далеком, не угрожающем, но, мысль не уходила, крутилась неотвязчиво, как комар. «Какой смысл думать о том, чего не знаешь совершенно? И наверняка не узнаешь в этой жизни».
Однако у него уже был жизненный опыт мимолетного касательства этого вопроса. Он вспоминает. Веселые годы раннего студенчества. Ему 19 лет. Ноябрь. Прямо из холодной, не отапливаемой общаги, он попадает в клинику. Диагноз врачей: крупозная пневмония. Первый день пребывания в стационаре. Смотрит вокруг: высокий, ослепительно белый потолок с одиноким матовым плафоном в центре, глянцево-поблескивающие, выкрашенные растрескавшейся масляной краской стены тускло-зеленого цвета, два ряда пустых заправленных металлических коек. Он лежит в палате один: все пациенты ушли в столовку, обедать. Ему нельзя, он лежачий. Остывающий обед стоит рядом, на тумбочке, но есть совершенно не хочется. Чувствуется смертельная слабость, внутри пугающее состояние дискомфорта, переполнения. Сердце часто-часто трепыхается в груди, вот-вот выскочит, в ушах пульсирует. На коже липкая, холодная испарина. Страшно мутит. Изнутри исподволь поднимается паника: «Я сейчас умру!». Хочется позвать на помощь, но рядом никого, а голоса нет. Напрягая остатки сил, он с трудом садится на кровати, спускает ногу на холодный корявый линолеум, делает первый шаг, второй, открывает дверь, выглядывает в коридор. Вот он, сестринский пост, за столом полноватая, надменно-неприступного вида сестра в несвежем, распахнутом халате. Но она не видит его, погружена в сортировку медикаментов. Он силится крикнуть – безрезультатно, делает еще шаг и… забытье.
Он не ощущает себя совершенно. Тела нет, только осознанное «Я». И бесконечная пустота вокруг. Нет никакого темного тоннеля, света в его конце, нет ангелов, райской музыки, других, так часто описываемых в подобных ситуациях явлений. Только чистейшая насыщенная синь. Его окружает, обволакивает темный индиго. Звонкая синева не пугает, она беззвучно поет, пронизывает. Ему хорошо. Чувствуется невыразимое, флегматичное блаженство.
Так продолжается очень недолго. Он приходит в сознание на кровати. Вокруг суетятся медики, что-то говорят, проводят манипуляции. Он бестолково озирается, осознавая себя в этом мире, но в памяти вновь всплывает глубокая чистая синева и состояние тихого счастья.
Все закончилось благополучно. Его вылечили. Но еще пару лет он ловил себя на странной иррациональной фобии этого цвета. Он боялся индиго, избегал его почти инстинктивно.
Егор мысленно усмехается. Теперь все позади. Как там у Соломона: «Все проходит». Сейчас ему этот оттенок даже нравится.
День близится к концу. Мысли путаются. Он вытягивает ноги, с удовольствием осязая спиной нарастающее мурлыканье теплого мохнатого пола, и засыпает.
Ровная-ровная бескрайняя ширь вокруг, ни единой зацепки для глаза, все пусто до горизонта. Все покрыто девственным слоем белого с легкой синью снега. И без того гладкую поверхность земли облизывает легкая поземка. Мелкая, колючая снежная пыль несется справа налево, лаская воздух, заволакивая горизонт. Холод не беспокоит, он одет в теплую парку с меховым капюшоном, толстые кожаные штаны мехом наружу и уютные унты. Зябкий ветер ласкает правую щеку, резко отдавая аммиаком, но дыханию это не мешает.
Кругом ночь. Небо черное, неземное, украшенное совершенно незнакомыми созвездиями. Спереди справа из-за горизонта выглядывает огромный туманный полукруг небесного тела, занимающий, наверное, восьмую часть видимого небосвода. Диск незнакомой планеты сплошь расцвечен параллельными дымчатыми полосами различных оттенков серо-желтого цвета. Бледная нависающая туша небесного тела имеет унылый, тусклый вид, ее присутствие на небе давит, гнетет, тревожит. «Наверное это газовый гигант, очень похож на Юпитер, только без большого красного пятна», – он поворачивает голову влево и видит над горизонтом две маленьких, с копеечку, белесых луны, рядышком друг с другом. – «А я, судя по всему, нахожусь на одном из спутников этой планеты».
Он делает шаг вперед и обнаруживает, что стоит на лыжах. Не легких спортивных, а коротких, широких, тупоносых лыжах, тех самых, на которых сибиряки ходят зимой на охоту. Не раздумывая, идет вперед, все дальше и дальше. Колючий ветер дует и дует. Его порывы усиливаются. Поземка, кажется, достигает неба, видимость ухудшается. Путь продолжается, в ушах мерный гул пурги, он успокаивает, усыпляет. «Так и заснуть на ходу недолго. Ха, заснуть во сне, это было бы интересно».
Неожиданно ветер резко стихает. Видимость заметно улучшается. Он осматривается. В картине бесконечной девственной равнины появляется новая диссонирующая деталь. Далеко впереди темнеет выбухающая над горизонтом полоса. Что это, холм, гряда растительности, может какое-то сооружение?
С удвоенной энергией он пускается вперед. Движется быстро – пурга уже не мешает. Усталости нет, только жажда движения и любопытство. Вот странное образование уже рядом. Глаза его округляются.
Перед ним, возвышаясь метров на тридцать и раздаваясь в длину, наверное, на полкилометра, лежит огромное живое существо. «Что это? Червь, моллюск?». Нет никаких выступающих частей, только единая угольно-черная масса. В некоторых местах, из-под подошвы чудища, сопровождаемые пыхтящими звуками, изредка вырываются струи горячего пара, вздымая легкую снежную муть. «Пожалуй, это головной конец монстра», – заключает он, видя вверху, над собой, на черном выпуклом, лишенном складок окончании тела, единственный огромный, круглый, рыбий глаз медового цвета, вооруженный тремя зрачками. Огромное око сочится густой голубоватой слизью, которая крупными тягучими каплями сползает вниз по аспидному глянцу. Из тела существа доносится ровное умиротворяющее урчание, прерываемое редкими вздохами.
Он долго идет вдоль громадной туши. Наконец, достигнув середины тела монстра, замечает в его нижней части, на уровне земли, огромный уродливый нарост. Приблизившись к нему, с омерзением делает шаг назад. Нарост медленно пульсирует, колышется, открывая зияющую полуметровую рану с гниющими краями, в которой гадко шевелятся, кишат огромные, с сардельку размером, покрытые слизью черви грязно-лососевого цвета.
Не к месту вспоминаются строки:
«И черви ползали и копошились в брюхе,
Как черная густая слизь…»4
Чувствуется непереносимый смрад. Лениво шевелящиеся обрубки выпадают из раны, расползаются по снегу рядом с ним. Он с отвращением пинает лыжей ближайшую извивающуюся гадину. От легкого прикосновения розовая личинка звучно лопается, и из ее тела врассыпную расползаются мелкие тускло-серые голенастые букашки.
«Паразит в паразите», – думает он. – «Ну и фантазия у вас ребятки. Прямо биофрактал какой-то. Чем еще удивите?».
В этот момент, с чавкающим звуком рана лопается, растет вширь и вверх. Огромная груда червей вареной массой вываливается наружу, засыпая ноги по щиколотку. Те твари, что касаются его, тут же взрываются, рождая рои новых насекомых.
Брови ошеломленно ползут вверх. Из открывшейся, очистившейся от мерзости раны, прямо на уровне глаз, окруженная, заросшая бледной тухлой плотью монстра, торчит передняя часть уже знакомой ему приземистой избушки, с покрытой вязкой слизью дверью и единственным тускло светящимся окошком.
«И приснится же!» – движением ног он легко снимает лыжи и, погружая ноги в копошащуюся персиковую массу, движется к цели. Решительно распахивает дверь, и ослепленный привычно ярким светом, делает шаг вперед.
Опять он оказывается в давно знакомом месте: тот же многогранный паркет, та же дымка вверху. Но есть изменения. И какие! Вместо привычной мебели глаз видит два роскошных, обтянутых кожей светло-бежевого цвета, кресла. В одном из них сидит ОНА. Та самая бешено соблазнительная незнакомка, пленившая его, голос которой был спутником недавних сновидений. Она сидит, откинувшись, гладкие колени целомудренно сведены вместе. Облачена на этот раз по-другому: в длинное, облегающее платье серебристо-серого муара. Несмотря на закрытость, одеяние сливается с телом хозяйки, облекает его, создавая легкую, но навязчивую иллюзию обнаженности. Она не просто безумно красива, она сумасшедше сексуальна. Эротизм сквозит в каждом ее движении, вздохе, взгляде.
Судорожно сглатывая, он вновь чувствует возмутительно восставшую плоть. – «Если бы пятьдесят кило эстрогенов5 материализовать в физическую форму, это выглядело бы именно так».
– Ну, здравствуй Георгий, – она впервые называет его по имени, – присаживайся.
– Здравствуй. Может, все-таки, познакомимся?
Он плюхается в глубокое кресло, по-хамски закидывая ногу на ногу, чуть ли не на уровень подлокотника. «Если ведешь себя показушно уверенно, то уверенность приходит к тебе».
Красавица снисходительно улыбается:
– Да, разумеется. Меня зовут Лилит.
– Какую загадку предложишь на этот раз?
– Время загадок прошло. На этот раз тебя ждет последнее, самое опасное испытание.
– Что за испытание?
– Назад, в изолятор, ты уже не вернешься. Эта часть пути пройдена, – она нагибается вперед. Видно, как сквозь тонкую ткань шелка рельефно набухают ее соски. – Ты доказал свою значимость. Скажу откровенно, я рада этому.
– Но это еще не все?
– Да. Выпьешь? – рядом слева появляется меленький журнальный столик с двумя пузатыми сосудами, на четверть наполненными коньяком. Она тянется к бокалу, ее тело соблазнительно выгибается, нога вытягивается в противоположную сторону. Линия видимого им сверкающего рельефа плоти сводит с ума.
Он задыхается, руки дрожат:
– Нет, не хочется.
– Ну, как угодно, – она прекрасно видит его реакцию, удовлетворенно ухмыляется. Темно-гранатовые губы целуют бокал, янтарная жидкость скользит внутрь. – Ну а теперь слушай внимательно. Все, что я скажу сейчас, ты должен запомнить, возможно, это тебе поможет.
– Я слушаю.
– Скоро ты проснешься в другом месте. Тебе предстоит последнее испытание – смертельный поединок. Твой враг – разумное инопланетное существо, чужой, прошедший те же стадии отбора, что и ты. У вас не будет никакого оружия, кроме ваших природных способностей. При необходимости, разрешается использовать для нападения естественный материал, если вы найдете таковой на полигоне.
– Жестко, – он хмыкнул, – как в Колизее в былые времена.
– И еще, – собеседница приближает свое лицо к нему. Он видит вдруг, что ее зрачки имеют прямоугольную форму, как у козла, – поскольку ты и твой соперник с разных планет, имеющих разные параметры обитания, условия на полигоне: гравитация, температура, атмосферный состав, влажность, освещенность и другие, приведены к средним. То есть вам обоим будет не очень комфортно, но другого выхода нет.
– Какие правила поединка? – у него по спине пробегает холодок. – Я должен знать подробно.
– Правил никаких совершенно. Цель одна – убить любым способом и любой ценой. И запомни: испытание закончится только тогда, когда один из вас будет мертв.
Он озадаченно замолкает.
– Ну, вот и все милый, – она щурит глаза, улыбается и, сладко потягиваясь, облизывает влажную верхнюю губу. – Хочешь еще чего-то, мой рыцарь?
Это было последней каплей. – «Да катись все!» – он вскакивает и, не раздумывая, сгребает ее за талию, прижав к себе:
– Что ты хочешь от меня, сука?! – в нем борются бешенство и похоть. Нет, не борются, а уживаются самым гармоничным образом.
– Не шали, дурачок, – Она эротично выгибается, заглядывая в глаза, и кладет руку на его плечо. Ее ладонь оказывается на удивление холодной. – Удачи тебе.
Перед глазами все плывет, ничего не видно, сплошной слепящий молочный туман. Еще секунду руки продолжают ощущать ее упругое тело, но вот он уже сжимает в руках воздух. Обнимает пустоту. В голове возникает тонкий, еле слышимый звон. Он нарастает, становится нестерпимым, заполняет весь череп, резонируя, отдает в позвоночник. Морщась от боли, он впадает в забытье.
Сон рассеивается, как туманная дымка. Как не хочется просыпаться. Сквозь закрытые глаза рвется спокойный, ровный свет. Слышно звонкое щебетанье каких-то пичуг. «Как давно я не слышал птичьего пения!». Что-то мешает. Он прислушивается к себе и находит причину дискомфорта: в спину что-то больно впивается. И еще – холодно. Тело сотрясает озноб.
Раскрыв глаза, он окончательно приходит в себя.
«Где я?».
Егор рывком сел, осмотрелся кругом. Одежды по-прежнему нет. Под ногами толстый слой жухлой травы, усеянной немногочисленными колючими камушками. «Так вот что мешало».
Туманно-сизая, по-зимнему хмурая мгла низко нависает над головой, стелется, ощутимо гнетет. Солнца не видно. Ровный, неяркий голубоватый свет равномерно льется сверху, придавая окружающему холодный призрачный вид.
«А что это там у нас?». Внизу, с пригорка, на котором он находился, открывалась унылая картина. Маленькое, метров 50 в диаметре, почти идеально круглое озерцо спокойной, кристально-прозрачной воды напоминало зеркало, обрамленное серовато-горчичной полосой безжизненной почвы. В глаза бросалась симметричность окружающего пространства. Видимый рельеф представлял собой воронку, полого спускающуюся к водоему. Земля бедная, глинистая, усеянная множеством гладких и не очень камней различного размера.
Меж валунами, в редких местах пробивалась стылая поросль мертвой травы. Вокруг незнакомое причудливое редколесье. Корявые древесные стволы ярко-синего, холодного цвета, увенчанные высокими зонтами голых сухих крон.
На коре, ветвях, траве и камнях тонкий слой колючего голубого инея. Ощутимо холодно. «Похоже тут поздняя осень. Тогда почему птицы поют?». Зябко поежившись, он пружинисто вскочил, начал энергично работать руками, пытаясь согреться.
Краем глаза заметил какое-то контрастное пятно. Повернув голову, он увидел ЭТО. На общем фоне блеклого, меланхоличного, холодных тонов пейзажа, диссонансно-ярко выделялось незнакомое существо. Если прибегнуть к земным аналогиям, создание напоминало огромного, лишенного раковины, моллюска-слизняка, размером с взрослого лежащего ротвейлера. Тело животного было расцвечено в резкие, кричащие тона. Дисгармоничный окрас из чередующихся светло-оранжевых и изумрудно-зеленых тонких поперечных полосок будоражил глаз и казался совершенно неуместным.
«Подобная масть у земных животных обычно является предостерегающей, говорящей об опасности ее хозяина», – Егор насторожился. – «Чем ты опасен дружок? Может, ты ядовит, или плюешься кислотой?».