Прописная мораль учит, что порядочные женщины должны держать себя так, чтобы о них ничего «нельзя было сказать». Трюизм этот более удачно можно применить к произведениям искусства. Что касается живописи – это бесспорно. То, что есть истинно живописного в картине – не поддается никаким словам и определениям. Говорить и писать о картинах можно лишь постольку, поскольку в них присутствуют литературные элементы. То, что картину можно рассказать словами, это еще не осуждение ей, но – доказательство, что в ней присутствуют посторонние чистой живописи замыслы и эффекты. Я думаю, что то же можно сказать и о произведениях чистой поэзии. О них тоже можно говорить, лишь поскольку в них есть «литература». С настоящей книгой хочется уединиться в молчании, и в крайнем случае, для того, чтобы убедить в её ценности, прочесть несколько страниц вслух. Подлинная поэзия, как и подлинная живопись, как и подлинная женственная прелесть, не доступны словам и определениям, потому, что они сами по себе уже являются окончательными определениями сложных систем чувств и состояний.