В Москве стояла анормальная жара, поэтому платья для выхода в свет были легкими, а вот мужчинам пришлось нелегко в рубашках. Настя шла под руку с Диего, рядом с ней многозначительно пыхтел и отдувался под бременем своей ноши Папа Римский. Призрак делал все, чтобы важность его миссии не ускользнула от внимания Насти. Габриэль даже в театр не пожелал надеть ничего «приличного», как выразился Цезарь, и держался ближе к Итсаску, чей наряд был вторым после его по эксцентричности. Граф Виттури шел с Ликой, о чем-то переговариваясь с ней вполголоса, в какой-то момент он остановился и заботливо поправил заколку в прическе ангела. Настя не ревновала: она любовалась каждым его движением.
Локи протянул их с Ритой билеты контролерше, а ведьма прильнула к его спине. Она была в черном платье, глухом спереди и откровенно открытом сзади, так что на нее все время пялились мужчины. Локи усмехнулся в светлую бороду и провел свою ведьму дальше. Ему доставляло удовольствие замечать зависть в глазах мужчин даже сильнее, чем ловить заинтересованные взгляды женщин на себе. Скандинавский бог был хорош собой, несмотря на пиратскую повязку на глазу, а вместе с Ритой их пара отвлекала на себя внимание окружающих. Тем лучше: те из агентов, которые могли сойти за приличных зрителей, рассеивались по залу, Папа Римский отдавал каждому оружие, когда видел, что на них никто не смотрит.
К удивлению Насти, Габриэль, граф Виттури, Лика и она оказались в ложе. Сверху она видела Диего, Итсаску и Сержа на балконе, Цезаря и Дуняшу с ее семьей в партере.
– А Рита и Локи? – спросила она, повернувшись к Лике.
– Может, она пудрит носик? – улыбнулась хитро Лика. – Как-то они загадочно шептались перед входом в зал. Искры так и сыпались.
Папа Римский положил на колени Насте ее меч.
– Театр – это грешное заведение, – нравоучительно заметил Родриго Борджиа.
– Вам понравится, здесь девушки в коротких юбках, – попыталась соблазнить его Настя перспективой пикантных наблюдений.
– После выреза вашей ведьмы, который чуть ли не всю ее задницу оголил, я уже видел все, – парировал призрак.
Прозвенел третий звонок, свет начал гаснуть. Оркестр сыграл увертюру, и занавес открылся.
В темноте Настя нервно сжала руки, ожидая увидеть Жизель, за которой они охотились все это время. Горячая ладонь графа Виттури легла ей на руки, повелевая успокоиться. И она расслабила плечи, только сейчас осознав, как была напряжена.
Лика видела, как граф Виттури взял Настю за руку, но беспокойства их отношения ей не приносили. Она знала, что он не тронет ее, а потому его игры с девушкой были всего лишь прелюдией к ее гибели. Как кот играет с мышью, прежде чем ее придушить. Вот только уже некоторое время назад она стала замечать, что коту эта игра приносит только боль. Ангел перевела взгляд на сцену.
Жизель, простая деревенская девушка, влюбляется, не зная, что ее возлюбленный – граф. Она живет в наивном мире, не желая слушать предостережение своего друга, влюбленного в нее.
Как только начался балет, Настя на время забыла о спутниках и словно перенеслась на деревенский праздник, куда увлекла любимого Жизель. Во время веселого танца девушке стало плохо: у нее было слабое сердце. Она успокаивает встревоженного графа, но вскоре в деревне появляются вельможи в сопровождении слуг, и среди них – невеста графа. Осознав, что ее обманули, Жизель страдает от разочарования, ее сердце не выдерживает, и она умирает. Так заканчивается первое действие балета.
Ролан сидел в первом ряду партера и плакал. Он тысячу раз видел все эти па и отлаженные движения, но сейчас все будто преобразилось. Энергия зала была невероятной: он ощущал волны восхищения и сострадания, которыми руководила его Наташа. Его Жизель. Она порхала по сцене, каждое движение было тягой к солнцу и радости; доверие и любовь, казалось, исходили от нее свечением, и в этом обожании купался ее партнер. Но вот Наташа пошатнулась: Жизели стало дурно, сердце не выносит радости и счастья, быстрого танца. Вот она успокаивает метнувшегося к ней влюбленного графа: все хорошо, я посижу, а ты иди, танцуй.
Сердце Ролана сжалось: вот-вот на сцену выйдет барон с дочерью – невестой графа. Прекрасной Жизели предстоит почувствовать всю боль предательства и разочароваться в жизни настолько, чтобы умереть. Последний вздох, последнее «люблю», замершее в прощальном движении девушки. И трагедия происходит. Занавес закрылся, и волна оваций подобно цунами хлынула на сцену. Почти весь зал встал. Его Наташе рукоплескали, вытирая слезы, хватаясь за сердце. Кричали браво, и хлопки сотен ладоней слились в единый рокот обожания. Она родилась, его звезда. Свершилось.
Он долго не мог встать. Казалось, силы покинули его. Было страшно даже представить, что сейчас творится в душе Наташи. Триумф, восторг, нервное напряжение… Закрыв рукой глаза, он сидел, слушая, как настраивают инструменты в оркестровой яме, как гудят взбудораженные зрители. Подпитка была такой сильной, что от нее кружилась голова, как от хмеля, поднесенного Вакхом.
Впервые за все время его существования слеза выкатилась из глаза и пробежала жгучей дорожкой по щеке. Это было невероятно. Она была невероятна. Как может человек быть так прекрасен в танце? Говорить, плакать и смеяться движениями? Он будто слышал слова любви и боли, которые она одним взмахом изящной ножки могла сказать всему залу.
Бог есть, если есть такая красота. И как хорошо, что он смог коснуться этого мотылька, не замяв ему крыльев, не уничтожив его красоту и легкость. Он – самое низкое, самое примитивное и самое пошлое из существ – принял участие в создании шедевра. Какое счастье выйти из темноты ночи, чтобы не только сохранить разожженный кем-то огонь, но и сделать его выше и ярче!
Давно Настя не получала такого удовольствия от балета. Точнее сказать, никогда. Никогда еще ей не приходилось видеть такой балерины, как Наташа: гибкой, легкой, пронзительной. От каждого ее движения и прыжка в восхищении замирало сердце. И по воцарившемуся в ложе молчанию, и по гулу зала она поняла, что ее спутники тоже переживают первый акт балета как нечто особенное.
– Она само воплощение танца, – наконец разомкнул губы граф Виттури. – Я давно не видел Терпсихору. Это лучше танца семи покрывал Саломеи. Это не может быть человек.
– Это человек, – простонал Габриэль.
Настя повернулась к нему и ужаснулась: ангел был бледен, татуированные розы шипами вонзились в его кожу на шее, синяя майка почернела от крови, с пальца правой руки капала на ковер кровь.
Лика бросилась к нему, но Габриэль остановил ее:
– Нет. Не надо. Я заслужил.
– Но твоя кровь… она красная. Как у людей, – Лика непонимающе посмотрела на графа Виттури. – Но я уверена, он – ангел.
– Ты что-то вспомнил, Габриэль?
– Да. Это она. Это дочь Ноктурны.
Габриэль горько заплакал.
– Я думал, я смогу повернуть вспять дьявольский заговор одним словом. Спасти ее мать, не марая рук о ее душу. Я пал так низко.
– Наказан за бездействие, – сурово промолвил граф Виттури.
– Конечно… я же такой гордый был, чистый… белый… – Габриэль выплевывал каждое слово с презрением, а Настя завороженно смотрела, как падают с его раскрытых ладоней вязкие капли крови. – А теперь кровь убитых Ноктурной на моих руках…
Смотреть, как плачет ангел, было невыносимо.
– Ну что ты, – глотая слезы, сказала Настя, взяв его за руку. – Тебе дали второй шанс. Мы заберем ее, вернем Ноктурне человеческий облик, разрушим зло. И вот увидишь, тебя простят.
– Конечно, простят, – эхом откликнулась Лика.
– Тебя не простят, – голос демона тяжелой нотой ворвался в уговоры девушек. – Но ты можешь очиститься перед самим собой. Этого у тебя не отнимет никто, Габриэль. Простить самого себя. Если сможешь.
Насте показалось, что граф говорит не об ангеле. А о себе. Так много горечи было в его словах.
Габриэль кивнул.
Антракт подходил к концу, а они так и не вышли из ложи. Один раз к ним заглянул Локи. Демон сидел с мрачным лицом, глядя вниз, в зал, где двигались туда-сюда зрители.
Прозвенел третий звонок. Свет начал гаснуть. Занавес поднялся, и зал перенесся на кладбище, куда приходил друг Жизели оплакать ее смерть. Из тьмы леса появляются вилисы – духи невест, умерших до свадьбы. Они кружат вокруг бедного мужчины, увлекая его в свою дикую пляску, пока он не падает бездыханным на землю. Вот появляется граф, он тоже пришел на могилу Жизели. Вилисы радостно бросаются на новую жертву, заставляя его плясать до самой гибели. Дикие духи девиц кружат и кружат несчастного юношу, и он уже еле переставляет ноги. И тут появляется призрак Жизели.
Наташа предстала из могилы бледная, почти прозрачная, словно и вправду стала лишь призраком жизнерадостной девушки, которая так наслаждалась каждой минутой жизни в первой части балета.
Перед чистой любовью зло отступило. Вилисы постепенно сдавали свои позиции, а граф получил возможность остановить свой безумный танец и узнал в призраке Жизель.
Настя была так увлечена борьбой добра со злом на сцене, что вздрогнула, когда граф Виттури взял ее за руку.
– Пошли.
– Куда?
Но он лишь сильнее потянул ее за собой. Еще одурманенная музыкой, Настя вышла вслед за ним. У входа в ложу их ждали Лика и Габриэль.
– Берете Настю, Диего, Джонни. Забираете девчонку прямо со сцены как можно скорее. Идете к служебному выходу. Там вас ждут. Театр окружен. Давайте.
Больше вопросов Настя не задавала.
Музыка, казалось, аккомпанировала их мрачному настроению. Вслед за ангелами она прошла в служебные помещения, там к ним присоединились вооруженные и серьезные Диего и Джонни. Парни контрастировали друг с другом внешностью и вооружением, но, судя по тому, как они проверяли дорогу, переглядывались и делали знаки, сейчас их личные проблемы были отодвинуты в сторону. Они работали слаженно и тихо. Лика вложила стрелу в лук, но тетиву не натягивала, иногда нервно лаская ее кончиками пальцев.
Настя держала руку на мече, но вытаскивать его не спешила: ей не хотелось никого пугать. Свет, и без того горевший приглушенно, начал вдруг гаснуть.
– Скорее, – прошептала Лика.
Настя видела, как над губой у ангела блестят золотистые капельки пота. Диего открыл дверь, и они вышли в коридор с гримерками. Мимо них пробегали балерины и работники театра, но, опешив, прижимались к стенам при виде странной группы, состоявшей явно не из персонажей балета: впереди решительно шел, блестя неестественно зелеными глазами, красивый парень с чертами негроидной расы, но белой кожей. Вслед за ним – с серебряным топориком в руке одноглазый блондин в шикарном костюме, за которым двигалась ангельски красивая девушка в легком платье и с луком в руках, потом еще одна в сарафане цвета хаки с мечом, а за ней окровавленный панк.
Музыка становилась все громче, и Диего наконец увидел сцену.
Он остановился и кивнул Насте:
– Ты идешь первой.
– Прямо так? – Насте казалось страшным преступлением прервать такой балет.
– Можешь выйти на носочках, – предложил Джонни и, схватив ее за плечо, жестко сказал: – Хватай девчонку, мы прикроем. Постарайся успокоить ее.
– Ты совсем? Как я успокою человека, которому ломаю премьеру?
– Тогда бей ее по голове и тащи давай!
Он выпихнул ее на сцену и выбежал следом.