Вместо предисловия
Мне 33, буквально до вчерашнего дня я была главным редактором журнала о путешествиях (точнее, двух, но это детали), у меня есть дочь, которой через месяц исполнится год, и муж. Очень хороший муж. Да и дочь тоже отличная. Есть ли в этом моя заслуга, я не уверена, но поскольку сама себе я тоже нравлюсь, возможно, какая-то и есть. Но это не точно.
Свой первый роман о невозможно великой и просто невозможной любви я начала писать 10 лет назад. Но до сих пор так и не закончила (еще буквально лет 10 и все). Засыпая однажды холодным майским вечером в деревне под пение не опознаваемых мною птиц, я вдруг отчетливо поняла – первый-то мой совсем не первый, потому что мне срочно нужно написать совершенно о другом. А именно – о материнстве. Что-то очень личное и формально бесполезное – по-настоящему полезных книг о материнстве и без меня написан миллион, и зачастую людьми, которые хоть что-то в этом вопросе смыслят.
Не обольщайтесь, у меня нет иллюзии, что я познала о производстве на свет и взращивании детей что-то такое, чем срочно необходимо поделиться с миром, чтобы сделать его чуть лучше. Для этих целей я бы скорее завела блог, куда бы приходили счастливые мамочки в кирзовых сапогах и, не поздоровавшись, сообщали, что они в шоке от того, что я делаю со своим ребенком и по что так его ненавижу. В этой книге не будет ни полезных советов, ни работающих лайфхаков, ни прочего суррогата житейской мудрости. Эта книга ни одной женщине в мире не поможет вырастить ни одного младенца. Растить младенца по книгам в принципе если и не последнее дело, то, как минимум, очень скучное. Весь кайф материнства всегда растекается где-то между строк, советы, как правило, оказываются не рабочими, предостережения – беспочвенными. И единственное, что роднит женщин в материнстве, каким бы оно ни случилось, это бесконечное одиночество. Одиночество принятия решений, одиночество беспокойства и одиночество искренней незамутненной радости. Этот опыт невозможно ни с кем разделить – сколько ни бегай по чужим блогам и ни рассказывай о пользе грудного вскармливания и вреде мультфильмов перед сном, сколько ни мучай на площадках мамочек вопросом, во сколько ваш пошел на горшок и как вы отучали его от соски. Это одиночная битва – ты всегда наедине со своим выбором и со своими детьми, сколько бы их ни было. В отличие от родительства, которое как раз про опыт про коллективное творчество и возможность разделить все пополам. Впрочем, родительство материнства никак не отменяет и не меняет, и кристаллизованное одиночество материнства смело можно выставлять в музее эталонов вне зависимости от того, какого градуса теплоты и понимания отношения с мужем украшают жизнь матери.
И если ты – мать, уставшая и замотанная собственным материнством, ты можешь рассчитывать хотя бы на сочувствие поддержку – осуждать материнскую усталость сегодня уже не модно (жаль, не все бабушки следят за трендами). Если же ты мать счастливая и довольная и младенцем, и что уж совсем непристойно собой, рассчитывать вообще не на что – мир исправно видит тебя в белом пальто, на котором даже следов от молока не разглядеть. И миру критически непонятно, что с тобой делать – вроде как тебе не нужна ни поддержка – ты же не страдаешь, ни помощь – ты же и так со всем справляешься. Да что там миру – тебе самой не очень понятно, что с собой делать и куда себя в этом белом пальто вести. Поэтому я и решила написать эту книгу – чтобы перестать быть одинокой наедине с собой и разделить свое одиночество с миром.
А еще эту книгу я задумала подарить дочери на ее первый настоящий день рождения. Нет, я не думаю, что она сможет ее прочитать, но тортам и шарикам дети первого года жизни тоже радуются скорее от безысходности, так что какая, в сущности, разница, какой бесполезный подарок вручить?
С днем рождения, крошка!
«Вот родишь, поймешь!»
– И что, вообще не тошнит? И спать не хочется? Тогда точно мальчик! У меня первая беременность тоже была легкой – порхала до самого роддома! А вторая, девочкой, с первого дня невыносима. Девочки вообще такие – очень капризные и требовательные еще с утробы.
Материнское одиночество рождается практически одномоментно с прикреплением плодного яйца, а обретает форму, когда будущая мать, пребывающая, по твердому убеждению окружающих, в счастливом неведении относительно того, что ее ждет, решает поделиться с миром в лице уже состоявшихся матерей своим новым статусом. Наверное, есть те, кому разговоры с многоопытными помогают что-то понять про материнство. Наверное, и розовые единороги существуют. В конце концов, умудряются же некоторые будущие или даже уже случившиеся матери под постами о трудовых подвигах задавать вопросы о раннем токсикозе автора блога, выяснять, стоит ли пить прописанные врачом таблетки и осторожно интересоваться, хотелось ли автору поста линчевать лосей в первом триместре. Оставляя в стороне риторический размышления о том, как чужой ринит и изжога способны помочь исцелиться вопрошающей, трудно, однако, осудить эти отчаянные попытки утопающих в собственном одиночестве матерей забраться на борт чужой лодки, которая уже худо-бедно качается на волнах жизни и из которой еще ни одного младенца в бурные воды океана не выпало.
Авторы блогов, конечно, стараются как могут вести душеспасительные беседы – диалоги с одними безумными привлекают других, а это охваты, продажи и новая реклама памперсов и молокоотсосов. Но если в блогах есть хотя бы коммерческое зерно оправданности, то на бесплатной основе все эти «советы аксакалов» – всегда разговоры формата «смотрю на вас, а думаю про себя». Никому на свете, кроме будущего отца, будущая мать совершенно не интересна, как не интересны ее чаяния и страхи, надежды и планы, иллюзии и прозрения. Ее живот и голова – лишь повод для всех вопрошающих и высказывающихся без приглашения поделиться собственными успехами и неудачами на тернистом пути материнства, тем самым скрасив хоть немного собственное одиночество. И даже родной матери мать будущая в этом своем новом статусе интересна преимущественно как объект, который позволяет вспомнить «как все начиналось».
И одно дело, когда будущая мать сама кидается на амбразуру чужого опыта в поисках то ли новых ощущений, то ли ответов на все вопросы вселенной разом, другое – когда амбразура сама кидается на нее, не дожидаясь приглашения. В целом, в этом нет ничего криминального, особенно если будущая мать – существо с непрошибаемым биополем и железобетонной картиной мира, способное вежливо кивать и стирать записанный без ее запроса на подкорку файл. Но в большинстве случае игра изначально идет с неравным раскладом – бессмертный джокер «я тоже так думала, но вот родишь, поймешь» всегда в колоде многоопытной и крыть его еще никого не произведшей на свет женщине совершенно нечем. И файлы множатся в режиме автоматического сохранения, пока операционная система в состоянии их обрабатывать.
Попытки рандомно напитаться чужим опытом столь же абсурдны, как и поиски мудрости в людях исключительно в рамках возрастной выборки. Мало ли тех, кто дожил до 70, не растеряв и сотой доли юношеских иллюзий? Тех, кому рефлексии и синтез чужды настолько же, насколько белке гуакамоле? Так почему же едва ли не любая женщина (особенно умеющая себя удачно сфотографировать с младенцем наперевес в зеркале), которая родила, вырастила и за пару-тройку лет не угробила своего ребенка, а лучше двоих, вызывает такое беззаветное доверие и желание прикоснуться к ее сакральному знанию?
Если уж и вступать на тонкий лед разговор о том, что было, что будет и чем сердце успокоится, то уж точно с теми, чья картина материнства как по форме, так и по сути вызывает отклик и симпатию. А для этого, как ни крути, неплохо бы определиться с собственной картиной материнства. Позиция «откуда мне знать, я ж там не была» только кажется здравой, на самом деле, – не более чем игры в прятки с ответственностью. Отказа от собственных ожиданий в пользу чужого опыта – самый короткий путь к разбитому корыту – ваш ребенок, вовсе не похожий на среднеарифметическое между теми младенцами, на которых зарабатывают деньги в интернете и которых взрастили ваши подруги, обратит вашу жизнь в хаос, а голос ваш затеряется в греческом хоре, вопиющем, что с появлением младенца «жизнь перестает принадлежать тебе». Хотя, положа руку на сердце, младенец тут вообще не при чем – в хаос она превращается по другим причинам.
Конечно, никто не застрахован и от плена и тлена собственных ожиданий – провалиться в бездну нетрудно и без чужой помощи. Но с собственными ожиданиями и иллюзиями гораздо проще договориться на берегу, исходя из собственного же опыта и оценки собственных же ресурсов – хаос бессилен перед стратегической хитростью, поэтому, имея в рукаве пару-тройку или сколько придумалось схем отступления от собственных ожиданий, вы уже готовы к материнству больше, чем после прочтения десятка полезных книг и бесполезных блогов. И пока весь мир гудит «вот родишь, поймешь» – что с появлением ребенка жизнь никогда не будет прежней, что работать с младенцем невозможно (какое там работать, душ принять и покакать за счастье будешь считать!), что если вдруг случайно тебе и повезло сейчас, то вот уж когда она поползет, узнаешь почем фунт лиха, что когда тебе положат ее на грудь, твой мир перевернется с ног на голову, что путешествовать с ребенком неудобно, что кино посмотреть некогда, что колики – это ад, мир – боль, а дети – величайшее счастье, – лучше надеть наушники и врубить погромче музыку. Свою музыку. Потому что, когда родишь, обязательно что-нибудь поймешь, куда ж без этого, но что именно – не знает никто. В этом-то и есть основной кайф материнства.
А родила я, кстати, девочку.
«Беременность – особое время в жизни женщины»
– Вас что-то беспокоит?
– Да, поездка в Нью-Йорк в мае. Я посчитала, это будет 34-36 неделя, меня же еще пустят в самолет?
Своего врача я не обманывала – пока она тревожилась на тему сердцебиения, повышенного тестостерона, давления и, кажется, еще чего-то, уже не помню чего, я тревожилась только на тему Нью-Йорка. Причем большей частью не о том, что поездка в Америку на 35-й неделе может быть утомительной (ну вряд ли же более утомительной, чем сдача номера на 40-й, правда?), а о том, что меня туда с пузом могут не пустить, заподозрив во мне желание родить американского гражданина нелегальным путем.
В остальном же беременность ничем не отличалась от обычной жизни – разве что количеством вина и походов в туалет (первое изрядно сократилось, второе изрядно увеличилось, и тут главное не перепутать). Месяца до седьмого я без труда помещалась в свою обычную одежду, к восьмому обзавелась вторым журналом в копилке своих работ, трижды путешествовала – в первом триместре мы слетали на Мальту, во втором покатались по Кампании, а в третьем таки сгоняли в Америку, – ела за себя одну, не поглощая все, что не приколочено, но заменяя вино печеньем (но я так и небеременная делаю – порочным страстям нужен выход). Разве что разнообразила свой досуг походами к врачу на осмотры и УЗИ и даже наловчилась писать в баночку так, чтобы врач не хваталась за голову от чудовищных результатов анализов. В общем, обычная жизнь, в которой тебя разве что периодически кто-то ехидно пихает под ребро пяткой.
Тем, кто поэтизирует состояние беременности как «истинно природное», «волшебное» и «уникальное», а потом «скучает по животику», страдая от безвозвратно изменившейся жизни, я доверяю еще меньше, чем тем, кто постоянно ест, спит и ноет, а потом с головой растворяется в «радости материнства». Здоровая, желанная беременность – нормальное состояние организма. Да, есть нюансы – писать хочется неотвратимо примерно каждую секунду существования, сексом заниматься, раскинувшись в позе тюленя и поджав лапки, не получится, бутылочку вина не уговоришь вместо завтрака (да и вместо ужина тоже). Ну и, пожалуй, все. Конечно, если обратить весь имеющийся в распоряжении фокус внимания внутрь, да еще и включить тревожность, можно превратиться в бесконечно вибрирующий шар, который не может завязать шнурки, устает дышать и мечтает вылизать холодильник. Вероятно, если вы и дальше планируете держать весь фокус внимания именно на ребенке, так и стоит поступить. Но если планы на дальнейшую жизнь иные, то можно просто быть беременной – точно так же, как до этого были небеременной.
Беременность – совершенно обычное время в жизни женщины, такие же девять месяцев, как и десятки уже прожитых, но совершенно особое – в жизни матери. То самое, когда фантазии о ребенке и будущем, которое он с собой притащит из недр ваших сибирских руд, уже не совсем оторваны от реальности, когда он уже как бы и есть и чем дальше, тем больше материализует свое присутствие, но его еще нет физически, а значит можно «подлатать» дыры в одеяле своего материнства.
«К родам надо готовить в первую очередь голову»
– Когда у тебя ПДР?
– После сдачи номера.
Готовить надо в первую очередь голову, говорили они. И не то чтобы были не правы – я тоже уверена, что голова всему голова. Но чтобы подготовить мою голову к родам, как оказалось, вовсе недостаточно начитаться полезных блогов о естественности родового процесса и наслушаться курсов о дыхании маткой. Мешает плавным, идущим своим чередом родам далеко не только страх и желание контролировать процесс, о котором так любят распинаться адепты ЕР. Безапелляционная нацеленность на естественность – по сути тоже не что иное, как желание контролировать процесс. Ну а в паре с желанием вписаться в производственный график – вообще бомба.
До сих пор не понимаю, какая муха осознанности меня укусила и почему именно тема родов вдруг стала сферой приложения всего того материнского груза ответственности, который требует бесконечной раскопки доселе скрытых ресурсов, но искренне радуюсь, что вывалила все яйца в одну родовую корзину и не успела заморочиться какой-нибудь еще темой с тем же упрямым остервенением. Вроде удобства навыка самостоятельного засыпания, педагогичности естественного прикорма или мало с чем сравнимой пользы ГВ. Догадываюсь, что первопричиной стало банальное незнание физиологии родов (я искренне считала, что пуповина младенца прикручивается к моей пуповине и очень волновалась, как ее там внутри, после родов, скручивают обратно, чтобы она не висела) и желание эту тему прокачать до расслабленности. В общем, в борьбе с собственным мракобесием я увлеклась немножечко чересчур.
Начитавшись о природной способности женщин рожать, ежедневно убиваемой зловредностью врачей, стремящихся природный процесс протоколизировать и взять под контроль, я решила, что вот так мне точно не надо и я хочу, чтобы все прошло максимально естественно, без гнусных вмешательств сурового медицинского прогресса. И пошла искать страну, где бы это все провернуть – рожать в России я не планировала. Концепция «роды как путешествие» прочно жила в моей голове – во-первых, я люблю путешествовать, во-вторых…. Да не было никакого во-вторых, просто мне так захотелось. Использовать собственные роды как возможность устроить довольно продолжительное проживание в приятном месте. И заодно сразу протестировать формат «путешествие с младенцем». В общем, как ни крути, а выездные роды были естественным продолжением меня и в дополнительном осмыслении или рациональном оправдании не нуждались – в нем скорее нуждались роды в Москве, и я его искать не искала.
Выбор страны родоразрешения – аттракцион по-своему увлекательный. Практический бенефит в виде американского паспорта имел ряд серьезных недостатков – от финансовых (пара-тройка и даже просто месяц жизни в Америке – удовольствие весьма недешевое) до географических: все-таки первый перелет с младенцем длиной в много-много часов счастливее меня даже в фантазиях не делал. Португальская практика родового туризма, практикуемая моим врачом, выглядела увлекательно, но обходилась как-то неприлично дорого при полном отсутствии практического бенефита (по крайней мере, легальным путем не достижимого). Дальше я начала мечтать о Франции, но с какой стороны к ней подступиться, так и не успела придумать (речь шла точно не о Париже – с таким же успехом можно было остаться и в Москве), потому что выяснила, что, во-первых, во Франции очень любят эпидуральную анестезию и кесарево с неясным медицинским анамнезом, а во-вторых, если я действительно соберусь там рожать, то мне надо появиться для заключения контракта не позже 32-й недели, а это в мой тревел-план не встраивалось – меня на 35-й неделе уже ждал Нью-Йорк. Отринув Францию, через Финляндию – крайне симпатичную в смысле отношения к родовому процессу, но все еще довольно дорогую – я как-то добралась до Латвии. А там и до роддома Юрмалы. Изумительной пасторальности белье в цветочек и любовь к естественности процесса, заявленные на сайте, убедили меня практически моментально. Финансовая сторона вопроса тоже выглядела заманчиво: как с точки зрения стоимости медицинских услуг – естественные роды должны были уложиться в 1500 долларов, так и с точки зрения затрат на проживание в стране. Кроме того, никаких предварительных ласк не требовалось – заключать контракт рекомендовалось с 35-36 недели, предоплату вносить было не нужно, договариваться о чем-то заранее тоже – нужно было просто прийти в приемный покой роддома.
И я пришла. Правда, на 39-й неделе, но пришла. Притащила внушительную подборку результатов анализов и УЗИ и выбрала себе акушерку по фото на заламинированном проспекте. Красивая немолодая блондинка в очках Marc Jacobs принимала роды в ванной и по второму образованию была психотерапевтом. В общем, мучиться выбором мне не пришлось. Я заключила контракт (с полной постоплатой по факту оказания услуг) и написала красивой акушерке в WhatsApp, что жажду познакомиться.
Акушерку звали Лига, она неплохо говорила по-русски и уже во время нашей первой встречи окончательно убедила меня в том, что с выбором я не ошиблась. Она долго крутила колесико, определяя дату родов, немного путалась в чрезмерной документации отечественного производства и мягко обсуждала со мной мои ожидания. Я уверенно вещала про естественность, ванную и то, что мне никак нельзя родить раньше 15 июня, а лучше и вовсе числах в 20-х (при ПДР на 12 июня). Лига советовала «договариваться», кивая на мое внушительное пузо. И мягко заметила, что, если в 41 неделю и 3 дня я таки не разрожусь, мне будет предложена стимуляция гелем. Я этот вариант резко отклонила и заверила ее, что рожу сама. Лига, психотерапевт по второму образованию, сделала мне КТГ (бесплатно, «для себя») и отправила восвояси с тем, чтобы через неделю, в 40 недель ровно я явилась на обязательный осмотр.
Тут стоит отметить, что ПДР по УЗИ и вовсе стояло на 9 июня, но у меня был свой план: 19 июня в печать должен был уйти текущий номер журнала. И мне, откровенно говоря, крайне хотелось «доделать дела», прежде чем надевать на себя материнскую корону. В глубине души я, конечно, вообще мечтала родить 19-го под скрежет типографских машин, но понимала, что в целом, затягивая так даже мысленно, сильно рискую – конечно, здоровая беременность может длиться и 43 недели, но в этой концепции как-то плохо учитываются желания младенца относительно его появления на свет и слишком мало места остается для маневра, поэтому я всячески акцентировала внимание общественности на 15 июня, тем самым оставляя дочери небольшой коридор для волеизъявления.
Внимательный читатель, конечно же, без труда заметит легкую нестыковку между отчаянным желанием родить как можно мягче и естественнее и непоколебимым желанием не отклоняться от производственного графика. И, возможно, даже догадается, в какую сторону надо крутить ту самую голову, чтобы таки выйти из клинча. Но мне было не до того – я с той самой головой нырнула в сдачу номера.
К концу 39-й недели дочь моя таки сделала осторожный намек на то, что она в общем-то готова. Одним погожим днем у нас дома отрубили интернет, и мы внепланово выбрались в Юрмалу, чтобы поработать в кафе. На обратном пути в электричке я почувствовала легкие схватки. Но голова моя по-прежнему была занята другим, и в этот день я никого не родила, а ровно в 40 недель вернулась на осмотр в роддом. Крупная гинеколог с руками мясника застала меня врасплох – к осмотру на кресле я была не готова и даже когда в нем оказалась, ждала, кажется, чего-то иного, а совсем не того, что она там своими руками мясника вытворяла, приговаривая, что «надо рожать, милая, надо». От этой ее фразы мое сопротивление возросло в разы, и рожать я, кажется, вообще раздумала. Буркнув что-то вроде «вам надо, вы и рожайте», я слезла с кресла и, возмущенно глядя на Лигу, сообщила, что время у меня есть, план тоже и вся эта суета меня только нервирует. Врача, однако, волновали мои анализы и малое количество передних вод – она настаивала на том, что схватки с таким количеством вод сами не начнутся и оттягивать долгожданное появление младенца уже некуда. Лига, психотерапевт по второму образованию, ловко разделяла как беспокойство врача, так и мое категорическое нежелание в процесс родов вмешиваться. Поэтому в коридоре, пока врач с руками мясника не слышала, мы с ней договорились о том, что, если с анализами все в порядке, она не станет меня дергать по пустякам, а в 41 неделю ровно я съезжу на УЗИ с допплером в Ригу и по результатам УЗИ мы вместе примем решение. 41 неделя ровно приходилась на день ухода номера в типографию – меня такой расклад устраивал.
Дочь продолжала активно стучать пяткой мне в подреберье, но больше намеков на то, что собирается вылезти, не делала – видимо, обиделась на свою слишком занятую мать. Я же продолжала неистово верить, что как только номер будет сдан (ну или за пару дней до, так и быть, справятся там как-нибудь без меня), она тут же с радостным воплем ломанется наружу. Но наступил день сдачи, я отправилась в Ригу на УЗИ, и узистка со скептицизмом гинекологини-мясника подтвердила – передних вод почти не осталось, плацента стареет, а детка весит 4 кг. Шейка при этом готовой разродиться сию секунду не выглядит – может, да, а может, и нет, но ждать в общем-то нечего, рожать и в самом деле пора.
В электричке по пути из Риги в Юрмалу я еще решала какие-то срочные рабочие вопросы и довольно сильно собой гордилась. В коридоре роддома, пока я ждала Лигу, я столкнулась с гинекологиней-мясником, которая от ужаса даже заговорила по-русски, чего до этого за ней замечено не было: «Как, ты все еще не родила?!» Лига, психотерапевт по второму образованию, была все еще мягка, но уже более настойчива. На дворе была среда, а в выходные должен был грянуть какой-то латвийский праздник государственного масштаба, в связи с чем понедельник ожидался нерабочим. «В праздники никто тебя стимулировать не будет, а в пятницу хороший врач», – сказала Лига. «Рожу завтра сама», – уверенно сообщила я. Лига мой настрой похвалила, но вежливо попросила в случае, если все-таки нет, утром в пятницу, 21 июня, явиться таки в роддом.
Четверг я проводила с пользой – шампанское, секс, медитации и даже мысли о мытье о полов (до дела так и не дошло и, возможно, напрасно). Не дождавшись никакого прогресса в течение дня, я отправилась спать я с установкой, что уж ночью-то точно должна родить – визуализировала волны, цветочные бутоны и тихонько покрикивающих младенцев. Проснувшись наутро все еще беременной, я поняла, что проиграла и пора сдаваться. Конечно, можно было пренебречь рекомендациями и никуда не ехать, а ждать до конца праздников и, чем черт не шутит, возможно, и разродиться к концу 42-й недели самостоятельно, как мне и мечталось. Но тут в права вступал следующий поджимающий график – аренда жилья заканчивалась через 9 дней, и нам предстояло съезжать. Конечно, можно и с трехдневным младенцем отправляться в путешествие, но нужно было еще решить вопрос с новым жильем, а об этом не очень думалось из состояния затянувшейся беременности. Кроме того, хотелось все-таки какой-то паузы между событиями – неделя была так себе сроком с точки зрения вменяемого человека, но других вариантов уже и вовсе не оставалось.
Поэтому, позавтракав как следует копченой рыбой, мы отправились в роддом. Как день родов мы этот день, однако, воспринимать отказывались – я нагуглила туманную информацию про то, что гель может «раскачивать» роды вплоть до 12 часов, а если так и не раскачает, то потом его можно класть повторно, – и решила, что утренний визит в роддом вовсе не означает, что нам там придется задержаться и даже сумку с вещами с собой брать не стала. Когда Лига и гинекологиня-мясник встретили нас на входе со вздохом облегчения, я с порога поинтересовалась, можно ли мне на море после того, как они проведут все свои небогоугодные манипуляции. Они сочувственно переглянулись, выдали мне прелестную рубашку в цветочек и отправили мужа за сумкой. Стало ясно, что без ребенка мне на море уже не попасть.
Улегшись в палате с книжкой в ожидании мужа, я наблюдала за своими ощущениями. Ощущения были нормальные – легкая потягивающая боль, как во время месячных, только не так больно. В то, что это схватки, я по-прежнему не верила. Приехал муж с сумкой и автокреслом для младенца, книжка не читалась, Лига периодически заглядывала ко мне в палату и интересовалась моим состоянием. Я пожимала плечами и сообщала, что все нормально. Лига, психотерапевт по второму образованию, меня хвалила и говорила, что, видимо, у меня высокий болевой порог. Я не знала, какой у меня болевой порог, но в ощущениях и правда не было ничего особенного, а когда меня хвалят, я радуюсь.
Часа через три Лига опять повела меня к гинекологине-мяснику. Та проверила раскрытие, сообщила, что процесс идет и там аж 4 см и сейчас она проколет бесполезный пузырь, который в отсутствии передних вод натянут на голову дочери как полиэтиленовый пакет. Тут все адепты ЕР задохнулись от возмущения, но сопротивляться мне было уже лень – естественность все равно провалилась, пусть колет, лишь бы до окситоцина не дошло. Вод действительно почти не было, а те полстакана, что вытекли, были зеленые. Начитанная блогов о ЕР, я по этому поводу волноваться не планировала – чего нельзя было сказать о гинекологине-мяснике. Лига вернула меня в палату и поставила КТГ. Что-то ей в этом КТГ не нравилось, но, психотерапевт по второму образованию, она меня не тревожила напрасными подробностями – только просила менять позу и внимательно следила за экраном. А потом ушла.
Схватки меж тем усилились и стали наконец похожи на то, как я это себе представляла. Это бодрило – хоть какая-то движуха, валяться на кровати с книжкой, которая не читалась, мне порядком надоело. Я ходила, дышала, наклонялась, чтобы унять боль в пояснице, и активно переписывалась с близкими примерно в 8 чатах. Ну и бутон, кажется, визуализировала тоже. Про ванну я успела благополучно забыть, потому страдать от ее отсутствия в моем родовом процессе не приходилось.
Еще сколько-то времени прошло в этих нехитрых развлечениях – за временем я особо не следила. Муж успел пообедать, я – попробовать поставить себе свечку «микролакс» (результат вышел невразумительным) и выпить кофе, поскольку есть, когда у меня что-то болит, я не привыкла. Лига вернулась и забрала меня в родовую на осмотр. Настал самый жуткий момент родов не моей мечты. Подключив меня к КТГ, она параллельно что-то там крутила в моей шейке – «хочу понять, как двигается головка» – вынимая из меня душу через известное место. Потом позвала для подкрепления своих сомнений врача – смешливую молодую блондинку – и та экзекуцию с тем же невозмутимым видом повторила. Им определенно что-то не нравилось, но мне было все равно – мне тоже отчаянно не нравилось, что все идет ровно так, как я не хотела, а еще больше не нравилось то, что они со мной проделывали.
«Надо ставить окситоцин», – произнесла Лига. «Ну нет!» – взвилась я. Я разве за этим сюда притащилась?! А как же естественные роды?! А подождать?! Лига мягко заметила, что мы можем немного подождать, но смысла в этом нет – я промучаюсь с раскрытием до 8 см еще несколько часов, а потом все равно придется ставить окситоцин. Больше она ничего не говорила, а я злилась, что мы так не договаривались и лучше уж сразу кесарево. «Ты боишься, что тебе не останется места для работы в родах? Но ведь потуги – это тоже большая работа», – мягко заметила Лига. Я еще немного побрыкалась, но, выяснив, что для кесарева нужны показания, которых, по мнению Лиги и врача нет, пошла на торг – только самая малая доза и, если не поможет, тогда кесарево. Лига кивнула и велела сходить в палату за детскими вещами.
Я прихватила не только шапку, бодик и теплые носки, но и растерянного мужа с ноутбуком – он еще меньше моего планировал кого-то рожать сегодня и считал, что «все случится» завтра (почему – история умалчивает). В родовой он еще какое-то время продолжал свой бурный рабочий процесс, пока я лежала с катетером в руке. Окситоцин подействовал быстро – мой болевой порог сначала проломился, а потом раскрошился в хлам. Потирания ног, крестца и чего-то там еще не работали – при попытке встать ноги подкашивались от боли и меня уносило в небытие. Я помнила все прочитанное – когда становится очень больно и ты проваливаешься в иную реальность, теряя связь с этой, это значит, что осталось недолго и скоро все случится. Но, во-первых, так пишут о естественных схватках, а об окситоциновых ничего хорошего не пишут в принципе, а во-вторых, я четко понимала, что могу терпеть эту боль только при условии, что за ней ничего нет – потому что сил на потуги у меня просто не останется. В этот момент я попросила эпидуралку. Пока шел анестезиолог, я успела ненадолго передумать, но к тому моменту, как он дошел, была уже в полубессознательном состоянии.
Огромный анестезиолог Игорь, пока вводил мне в спину иглу, успел обсудить с моим мужем историю КПСС, и они даже весело над чем-то посмеялись (идиоты). А мое смирение, видимо, в этот момент достигло апогея – я смирилась на всякий случай даже с тем, что для полноты несовершенства процесса мне сделают и эпизиотомию. И было мне на это уже глубоко и искренне плевать. Тут дело волшебным образом пошло как-то веселее. Пока все в нетерпении ждали, как подействует эпидуралка, меня начало подтуживать и уже через полчаса мы с Лигой бодро спускали дочь по родовому каналу. На кресле в потугах я провела около часа (кто там рожает за три потуги, а?), но, видимо, была так настроена на бесконечность процесса, что когда дочь положили мне на живот, я испытала лишь безграничное удивление – что, уже?! – и мало с чем сравнимое облегчение, граничащее с религиозным экстазом – закончилось! Я могу рожать детей и даже оставаться после этого живой.
«Интересная она у вас», – сказала Лига вежливо, оставляя нас в родовой втроем. До сих пор гадаю, что она имела в виду.
Ну вот и как оценить мои роды? Как хорошие, учитывая, что при таком количестве вмешательств дочь родилась здоровой и никаких страшных последствий стимуляции, которыми так любят пугаать пропагандисты естествености, я в ней, сколько ни искала, не обнаружила? Или как насильственные, учитывая, что я собрала полный букет стимуляций и разве что обошлась без эпизиотомии, отделавшись двумя крошечными швами, о которых через три дня забыла? Спасали ли меня и моего ребенка или сначала гробили, не давая процессам происходить в своем индивидуальном ритме, чтобы потом спасти? Я, честно говоря, не знаю и знать не стремлюсь, единственное, что я знаю, что никто из тех, кто профессионально и не очень готовит к родам и ведет речь о голове, понятия не имеет, что происходит в каждой отдельно взятой голове и как из нее это что-то извлечь и выбросить, поэтому готовить действительно надо в первую очередь голову – но свою, а не абстрактную голову беременной женщины. А еще знаю, что в следующий раз я точно разведу родовой, производственный и тревел планы по разные стороны баррикад. Конечно, гарантий, что это обеспечит мне роды мечты, нет, но я люблю экспериментировать. Особенно с головой.
«Когда тебе на грудь положат ребенка, ты испытаешь ни с чем не сравнимые эмоции и мир разделится на до и после»
– Она сразу закричала?
– Я не помню.
Многие мамочки любят рассказывать о космической любви, которая накрывает, когда на грудь кладут мокрого младенца, порядком охреневшего от бодрящей (длиной часов этак в 10) попытки матери исторгнуть его из нирваны. И о космической связи, которая образуется то ли в этот момент, то ли во время первого прикладывания к груди, то ли просто сама по себе. И завершать эти рассказы принято рефреном, что после рождения ребенка мир разделился на «до» и «после» и «чтобы это почувствовать, нужно стать мамой», и призывом скорее кого-нибудь родить, чтобы наконец узнать, каково это. Зачастую эти же мамочки потом жалуются на эмоциональное выгорание, вечное беспокойство, усталость и еще десяток всяких разных сопутствующих бурному экстазу недугов, которые, конечно же, как рукой снимает от одной улыбки младенца, его первого «агу» и чего-то еще столь же восхитительного, что пачками умеют выдавать дети слабой степени подрощенности.
Рожать детей ради знакомства с этой уникальной космической любовью, смывающей все и вся, вообще-то достаточно небезопасно. Во-первых, потому что рожать детей зачем-то в принципе довольно небезопасно. Во-вторых, потому что купать их в этом римском фонтане материнских страстей, все туже и туже затягивая пуповину сначала на его шее, а затем и на своей, – аттракцион, конечно, увлекательный и наверняка наполняющий жизнь тем самым смыслом, который многие так отчаянно ищут, а затем бац и обретают в несчастных детях, но, как модно нынче говорить, неэкологичный, с большим количеством побочных выхлопов. В-третьих, потому что весь этот букет Молдавии вполне можно получить другими способами: 9 месяцев вынашивать кого-то, потом 9 часов рожать, а потом всю жизнь растить и оберегать для вот этого вовсе не обязательно. Для переживания этой космической любви вполне подойдет любое живое существо, которое уже кто-то родил и желательно даже вырастил до возраста согласия.
Эта нечеловеческая любовь, которую принято именовать материнской, больше похожа на забористый коктейль всех не пристроенных за предыдущую жизнь (ну ту, что была «до») чувств и неиспытанных эмоций и как-то совсем не похожа на то, что может принести нормальное человеческое счастье без обострений, зато она запросто способна вдарить по мозгам, сердцу и селезенке. Если уж есть необходимость в подобной силе чувств, этот коктейль лучше пить не с ребенком, с которым как ни крути безвыборно предстоит прожить всю жизнь, а с тем, кого можно выгнать с вечеринки, как только начнет кружиться голова. Кроме того, это эмоциональное опьянение довольно мучительно как для непосредственных участников вечеринки в виде мамочки и ребенка, так и для папочки, которого с его чаяниями вообще принято немножко презирать и считать недоразвитым пубертатником (порой вполне заслуженно, конечно, но сейчас речь не об этом).
Когда мне на грудь хлопнули ту самую мокрую, охреневшую и очень волосатую девочку, я испытала что-то вроде экстаза пилота, катапультировавшегося без парашюта и сломавшего при падении всего две ноги, а вовсе не шею. Господи, что, правда, что ли, все закончилось?! Еще же минуту назад казалось, что это не закончится никогда, а предложения потрогать торчащую из моей вагины волосатую (очень) головку вызывали только недоумение. Говорят, многие плачут в этот невероятный момент. Я испытала окрыляющее чувство облегчения и, конечно, сразу начала шутить дурацкие шутки, как это в нашей семье принято (но это все от страха, конечно) – что-то про то, что «знакомься, это наш папа, он вроде как ничего так у нас с тобой получился».
Мир не треснул пополам ни в момент появления моего ребенка на свет, ни за два дня в роддоме, ни после. Первые полгода я честно ждала – ну вдруг хоть надломится, не сегодня, так завтра? Потом ждать перестала и смирилась – ничего сверхъестественного не произошло, мир мой цел и невредим, просто в нем поселился новый человек. Все, что будет сломано после освоения навыка ползания и пробуждения интереса к окружающему, не в счет.
Я по-прежнему верю, что когда роды проходят с соблюдением правил трех Т, в своем естественном ритме и, прости господи, в ванной, тот самый момент, когда ребенка кладут тебе на грудь, наполнен нежностью и чем-то ванильно-апельсиновым с легким ароматом шардоне. И ты действительно радуешься встрече с ребенком, а не окончанию испытания на выносливость. Верю, потому что планирую все же эксперимент повторить, а сырники у меня тоже не с первого раза получились. Впрочем, они у меня и с десятого так себе получаются, так что, верю я в это скорее для бодрости духа, нежели от души. Я вообще мало верю в то, что один единственный момент может наполниться все тем содержанием, которое ему предписывают иметь. Даже если роды были легкие и прекрасные, это все равно адский физический труд в нашем хоть и пост, но все же интеллектуальном мире, а эмоция облегчения в «тот самый момент» – в общем-то тоже мало с чем сравнима. Но мне нравится, что двумя трещинами на промежности список того, что треуснло с приходом в мой мир моей дочери, ограничился. Я, в конце концов, свой мир долго строила и не для того ее родила, чтобы все это разрушить и собирать по кусочкам заново. Я ее вообще родила не для чего-то родила, а потому что – потому что в моем мире было классно и было много свободного места. Для нее и тех, кто еще, возможно, захочет однажды присоединиться к нашей семье.