Глава 1. Большой снег
Буря колотила Меловые холмы, как молот. Ни одно небо не смогло бы удержать в себе так много снега – и небо не удержало. Снег падал и падал на землю белой стеной.
Там, где ещё недавно высился древний могильный курган, поросший боярышником, теперь виднелся лишь заснеженный бугорок посреди белых просторов. В прошлом году в это время здесь уже расцветали ранние примулы. В этом был только снег.
Снег зашевелился. Комок размером с яблоко приподнялся, из образовавшейся дыры повалил дым. Рука не больше кроличьей лапы помахала в воздухе, разгоняя его.
Очень маленькая и очень сердитая синяя физиономия высунулась наружу и оглядела внезапную первозданную белизну вокруг.
– От же ж раскудрыть! – зло сплюнул её обладатель. – Зимовеева работа, чтоб его переплющило. Ишь, отказьев оно не принимает!
Вокруг появилось ещё несколько голов с комьями снега на макушках.
– Ой-ёи-ёи! – запричитала одна из них. – Он опять сыскнул нашую мал-мал громазду каргу!
Голова, высунувшаяся первой, повернулась к причитальщику:
– Туп Вулли!
– Ась, Явор?
– Разве я не грил тебе про твои все оё-ёйканья?
– Грил, Явор, – признал тот.
– Дыкс с чего ты тогдыть их завёл?
– Звиняй, Явор. Вродь как само выплескнулось.
– Оно оченно духс подрывает.
– Звиняй, Явор.
Явор Заядло вздохнул:
– Увыкс, тута ты правый, Вулли. Он сыскнул малу громазду каргу, как пить дать. Хтой щас призыривает за ней на фермсе?
– Мал-да-удал Штырь, Явор.
Явор посмотрел на небо. Переполненные снегом облака аж проседали посередине.
– Ладныть, – сказал он. – Видно, пора заявиться Герою.
Он скрылся в снегу, комок с его макушки аккуратно лёг на своё место, прикрыв дыру, как будто её и не было. Явор Заядло соскользнул вниз, в глубину обжитого Фиглями кургана.
Пещера внутри была просторной – в самой её середине человек мог бы даже встать в полный рост, но тут же скорчился бы пополам от кашля, потому что именно там, в потолке, было проделано отверстие для дыма.
Вдоль стен тянулись одна над другой галереи, кишмя кишевшие Фиглями. Обычно тут стоял шум и гвалт, но в эту минуту дом Фиглей замер в пугающей тишине.
Явор Заядло подошёл к очагу, возле которого ожидала его жена, Джинни. Она стояла, гордо выпрямившись, как и подобает кельде, но вблизи он заметил, что она, похоже, плакала. Явор встал рядом и обнял её за плечи.
– Лады, вы, мож, ужо скумексали, что оно там творится, – сказал он настороженной синекожей и рыжеволосой публике на галереях. – То не просто так вьюжит. То Зимовей сыскнул малу громазду каргу… а ну кыкс, тихо все!
Он подождал, пока крики и звон мечей стихнут, и продолжал:
– Мы не могём забороть Зимовея за неё! То её путь, и не нам по нему шлындрать! Но всекарга открыла нам другенный путь! Тёмный и опасновый!
Фигли радостно взревели – такое они понимали и любили.
– То-то ж, – сказал довольный Явор. – И для начатку приволокнём Героя.
Раздался дружный смех. Громазд Йан, самый высокий Фигль, крикнул:
– Рановасто ему! Мы разве токо урок-другой геройства ему втюкали! Чих он безнужный, а не герой!
– А я грю, он станет Героем для нашеей мал-мал громаздой карги, и точка! – отрезал Явор. – А ну кыкс, вы, шобла бездельная, топс-топс все в мелову яму! Наройте мне путь в Подземлёвый мир!
Да, это Зимовей, думала Тиффани Болен, стоя перед отцом в холодном доме. Она чувствовала, что происходит снаружи. Такая непогода редкость даже в разгар зимы, а теперь уже пора бы прийти первому весеннему теплу. Он бросает вызов. А может, просто играет. С Зимовеем трудно отличить одно от другого.
Только это уже не игра, потому что ягнята умирают по-настоящему. Мне только-только исполнилось тринадцать, но мой отец и другие взрослые хотят, чтобы я сделала что-нибудь. А я ничего не могу. Зимовей снова нашёл меня. И вот он здесь, а у меня слишком мало сил.
Было бы легче, если бы они кричали и требовали, но они просят и умоляют. Лицо отца серое от тревоги, и он умоляет меня помочь. Мой отец умоляет меня.
Ой, нет, он снимает шляпу. Он снимает шляпу передо мной!
Они думают, мне достаточно щёлкнуть пальцами, и магия явится сама, за просто так. Но если я не смогу помочь им сейчас, чего я вообще стою? Нельзя, чтобы они заметили мою неуверенность и страх. Ведьмы не имеют права бояться.
И это я во всём виновата. Я, я и никто иной, заварила эту кашу. Мне её и расхлёбывать.
Отец нерешительно кашлянул:
– …Вот. Так, может, ты могла бы… ну, как-то уколдовать это всё подальше, или ещё что? Ради нас…
Всё в комнате казалось серым, потому что серым был свет, просачивающийся сквозь толщу снега за окном. Никто не тратил сил, чтобы откапывать дома. Все, кто мог держать лопату, трудились в других местах, но людей всё равно не хватало. И потому большинство в эту ночь вообще не ложились – обходили стада годовалых овец, оберегали новорождённых ягнят… В царстве тьмы и снега…
Её, Тиффани, снега. Снега, который был посланием ей. Вызовом. Призывом.
– Хорошо, – сказала она. – Я попробую что-нибудь сделать.
– Ты моя умница. – Отец немного расслабился и улыбнулся.
Нет, я не умница, я дурочка, подумала Тиффани. Это я навлекла беду.
– Разожгите большой костёр выше по склону, где сараи, – сказала она вслух. – Очень-очень большой, понимаете? Бросайте в него всё, что горит, лишь бы он не погас. Он будет затухать, но вы поддерживайте огонь. Поддерживайте его, что бы ни случилось. Огонь не должен погаснуть!
Она выделила это «не должен» голосом, чтобы оно прозвучало громко и угрожающе. Нельзя, чтобы в головах людей осталось место сомнениям. Тиффани накинула на плечи коричневый плащ из плотной шерсти, подарок госпожи Вероломны, и схватила чёрную остроконечную шляпу, висевшую на крючке на входной двери. Люди, набившиеся в кухню, забормотали и зашептались, а некоторые даже шарахнулись в стороны. Нам нужна ведьма, мы пропадём без ведьмы, и при всём при том мы будем от неё шарахаться.
Это была магия остроконечной шляпы. То, что госпожа Вероломна называла «боффо».
Тиффани Болен вышла из дома и очутилась в узком проходе, прокопанном через заваленный снегом двор. Снежные стены слева и справа были вдвое выше человеческого роста. Зато снег хотя бы давал укрытие от ветра, режущего, будто нож.
Тропу успели прокопать до самого выгула, но дело шло тяжело. Как можно убрать толщу снега в пятнадцать футов?[1] Да и куда его убрать?
Она дошла до сараев, где хранили телеги, и стала ждать. Мужчины с кряхтением и скрипом сражались со снежной стеной. Они уже вымотались до смерти. Они копали много часов подряд.
Самое главное…
Главного было слишком много. Главное, выглядеть спокойной и уверенной, главное, сохранять ясность мысли, главное, чтобы никто не заметил, что ты едва штаны не намочила от страха…
Тиффани вытянула руку, поймала снежинку и хорошенько к ней пригляделась. Это была не обычная снежинка, о нет. Это была одна из его особенных снежинок. Какая подлость! Он насмехается над ней! У Тиффани появился повод его ненавидеть. Раньше она не чувствовала ненависти. Но теперь он убивает ягнят.
Она передёрнулась и плотнее запахнула плащ.
– Это мой выбор, – прокаркала она. Воздух изо рта превратился в облачко пара.
Тиффани прокашлялась и начала снова:
– Это мой выбор. Если надо будет заплатить, я заплачу. Если это будет стоить мне жизни, я умру. Куда бы выбор ни привёл меня, это мой путь. Я так решила. Это мой выбор.
Это не было заклинанием, разве что в её воображении. Но если ты не можешь заставить заклинания работать в собственном воображении, они у тебя нигде и никогда не сработают.
Тиффани снова плотнее завернулась в плащ, пытаясь защититься от безжалостных когтей ветра, и стала оцепенело смотреть, как разводят костёр. Пламя разгоралось неохотно, словно боялось проявить рвение.
Она ведь делала это раньше, так? Десятки раз. Это не такой уж и сложный фокус, если знаешь, в чём суть. Но раньше у неё всегда было время сосредоточиться, да и огонь был всего лишь огнём в кухонном очаге, у которого она грела ноги. По идее, с большим костром и целым полем снега это будет ничуть не сложнее, правда?
Правда же?
Пламя загудело и взметнулось вверх. Отец положил руку ей на плечо. Тиффани подпрыгнула от неожиданности – она и забыла, как тихо он умеет ходить.
– Что это ты говорила насчёт выбора?
О том, какой у него хороший слух, она тоже забыла.
– Это… ведьмы так делают, – сказала она, избегая смотреть ему в лицо. – Теперь, если не получится, виновата буду только я.
А я и так во всём виновата, мысленно добавила она. Это нечестно, но никто и не говорил, что всё будет честно.
Отец взял её за подбородок и ласково повернул к себе. Какие мягкие у него руки, подумала Тиффани. Большие мужские ладони, а кожа нежная, как у младенца. Это из-за жирной овечьей шерсти.
– Не надо было нам тебя просить, верно?.. – сказал он.
Надо, подумала Тиффани. Там, под холодным безжалостным снегом, умирают ягнята. А вот мне надо было отказаться, надо было признать: нет, я ещё не готова, умения не хватит… Но под холодным безжалостным снегом умирают ягнята!
«Родятся новые», – подумала она Задним Умом.
Но то будут уже другие ягнята. А эти умирают сейчас, в эту самую минуту. Умирают, потому что я послушалась своих ног и посмела пуститься в пляс с Зимовеем.
– Я смогу, – сказала она.
Отец, не отпуская её подбородок, заглянул ей в глаза:
– Ты уверена, джиггат?
«Джиггат» – так звала Тиффани её бабушка, матушка Болен, которая за всю жизнь не позволила холодному безжалостному снегу убить ни одного ягнёнка. Отец никогда раньше не называл её так. Почему это прозвище пришло ему на ум теперь?
– Да! – Тиффани оттолкнула его руку и отвела глаза, пока из них не брызнули слёзы.
– Я… пока ничего не сказал маме, – проговорил отец медленно, с величайшей тщательностью взвешивая каждое слово. – Но я нигде не могу найти твоего брата. Думаю, он пытался помочь. Эйб Свинделл видел, как он бежал со своей лопаткой. Уверен, с ним всё хорошо, но… ты поглядывай по сторонам, вдруг заметишь его, ладно? Он в красном пальтишке.
Невозможно было без слёз видеть его лицо, полностью лишённое выражения. Малыш Винворт, без малого семи лет, вечно бегал хвостом за взрослыми мужчинами, вечно хотел быть одним из них, вечно пытался помочь… Как легко потерять из виду маленького мальчика!
Снег падал и падал. Ужасные, неправильные снежинки ложились белым покрывалом на плечи отца. Вот такие мелочи и отпечатываются в памяти, когда земля уходит из-под ног и ты проваливаешься и летишь, летишь в пропасть…
Это было уже не просто нечестно. Это было… жестоко.
Помни, что за шляпа у тебя на голове! Помни, что за работу ты должна сделать прямо сейчас! Держи равновесие! Секрет – в равновесии. Держи равновесие, центр должен быть неподвижен, держи…
Тиффани протянула онемевшие руки к огню – пусть впитают тепло.
– Помни: огонь не должен погаснуть, – сказала она.
– Я послал людей, чтобы принесли дров отовсюду, – ответил отец. – И весь уголь из кузницы тоже. Поверь моему слову, нам будет чем его прокормить!
Языки пламени, танцуя, потянулись к рукам Тиффани. Фокус в том, чтобы… чтобы мысленно слепить из жара большой ком, взять его и… держать равновесие. Забудь обо всём остальном!
– Я пойду с… – начал отец.
– Нет! Поддерживай огонь! – крикнула Тиффани. От страха и отчаяния её голос прозвучал слишком громко. – Делай, что я говорю!
«Сегодня я тебе не дочь! – рвались наружу слова. – Сегодня я тебе ведьма! И это я сегодня защищаю тебя!»
Она отвернулась, чтобы отец не увидел её лица, и побежала сквозь вьюгу туда, где прокопанная тропа упиралась в нижние выгулы. Тропа из утоптанного снега была неровной, а свежие хлопья с неба сделали её ещё и скользкой. Усталые люди с лопатами прижались к снежным стенам, пропуская Тиффани.
В конце проход становился чуть шире, пастухи там пытались раскопать стену дальше. Горы отброшенного снега громоздились вокруг.
– Бросайте работу! Уходите! – крикнул голос Тиффани, пока она сама тихо всхлипывала внутри.
Ей подчинились сразу же. Когда приказы раздаются из-под остроконечной шляпы, с ними не спорят.
Помни тепло, жар огня, помни о нём, держи равновесие, равновесие…
Это была самая сердцевина ведьмовства, очищенная ото всей шелухи. Никаких игрушек, никаких волшебных палочек, никакого боффо, никакой головологии, никаких фокусов. Мастерство – вот единственное, что имеет значение.
Но иногда нужно обмануть себя. Тиффани не была Летней Владычицей, не была матушкой Ветровоск. И сейчас ей требовалась вся помощь, которую она могла себе оказать.
Она вытащила из кармана маленькую серебряную лошадку. Лошадка была грязная, в пятнах, Тиффани собиралась её отчистить, да не было времени, времени не было…
Она надела ожерелье, застегнула замочек, как рыцарь перед битвой опускает забрало шлема.
Напрасно она так мало упражнялась. Напрасно она не слушала, что ей говорят. Напрасно не прислушивалась к себе.
Тиффани глубоко вздохнула и развела руки в стороны ладонями вверх. На правой ладони горел огнём белый шрам.
– По правую руку от меня гром, – сказала она, – по левую – молния. Огонь позади меня. Лёд передо мной.
Она сделала шаг и остановилась в нескольких дюймах[2] от снежного завала. Снег сразу же принялся тянуть из неё тепло. Ладно, пора. Тиффани ещё несколько раз глубоко вздохнула. Это мой выбор…
– Лёд в огонь, – сказала она.
Пламя костра за её спиной побелело и загудело, как в кузнечном горне.
Стена снега зашипела и вдруг взорвалась тучей пара. Снежные комья полетели в стороны. Тиффани медленно шла, вытянув вперёд руки с открытыми ладонями, и снег перед ней отступал, как туман перед первыми лучами солнца. Жар, исходящий от неё, плавил снежную гору, буравил в ледяной толще глубокий туннель, снег бежал, обращаясь в облака ледяного пара.
Да! Она отчаянно улыбнулась. Всё правильно. Надо только найти свой внутренний центр, надо направить мысли куда следует, и тогда можно хранить равновесие. Середина качелей всегда неподвижна.
Башмаки хлюпали в талой воде. Под снегом зеленела свежая трава – нынешняя зимняя буря явилась уже весной. Тиффани шла дальше, к заметённым загонам для овец с ягнятами…
Отец Тиффани смотрел в огонь. Пламя было белым и яростным, как в горне, оно пожирало топливо, словно его раздувал лютый ураган. Ещё немного – и от костра останутся лишь угли да зола…
Под ногами Тиффани текли ручьи.
Да! Но не думай об этом! Держи равновесие! Больше жара! Лёд в огонь!
Она услышала блеяние.
Овцы могут выжить под снегом. Но, как говаривала матушка Болен, когда боги делали овец, они, должно быть, положили овечьи мозги не в ту шубу. В панике – а овцы всегда на волосок от паники – эти тупицы могут затоптать собственных ягнят.
И вот уже показались овцы с ягнятами. Они стояли, замерев в изумлении, а снег вокруг них таял, и животные казались изваяниями, освобождёнными из-под сугробов.
Тиффани шла и шла вперёд, лишь краем уха слыша радостные крики пастухов, которые спешили следом за ней, помогали овцам высвободиться, подхватывали на руки ягнят…
Отец кричал на тех, кто остался с ним у костра. Кто-то уже рубил на дрова телегу и бросал доски в яростное белое пламя. Другие волокли из дому мебель. Колёса, столы, соломенные тюфяки, стулья – огонь сожрал всё и с рёвом требовал ещё. А больше ничего не было.
Красное пальтишко…. Его нигде не видно! Равновесие, держи равновесие… Тиффани ковыляла вперёд, по щиколотку в воде, по пояс в овцах… Потолок туннеля с хлюпаньем обрушился, подняв тучу брызг. Она не стала на него отвлекаться. В пролом посыпались новые снежные хлопья, закружились вокруг её головы. На них Тиффани тоже отвлекаться не стала. А потом впереди… проступило что-то красное.
Холод в огонь! Снег растаял, и Винворт очутился на свободе. Тиффани подхватила его, прижала к себе, послала немного жара прямо в него, чтобы отогреть. И вот он зашевелился и прошептал:
– Она весила фунтов[3] сорок, не меньше! Сорок!
Винворт закашлялся и открыл глаза. Тиффани бросилась назад и сунула его в руки первому встречному пастуху:
– Отнесите его к матери! Ну же!
Пастух схватил мальчика и кинулся выполнять, испугавшись её напора. Сегодня она была им ведьмой!
Тиффани снова повернулась к выгулу. Ещё не все ягнята спасены…
Её отец бросил умирающему от голода огню свою шубу. Шуба упала в костёр, вспыхнула и осыпалась серым пеплом. Однако пастухи были наготове, они схватили Джо Болена и не дали ему прыгнуть следом. Он вырывался и кричал, но его оттащили прочь.
Куски кремня таяли в костре, как масло. Вот они рассыпались брызгами и застыли.
Огонь погас.
Тиффани Болен подняла глаза и встретилась взглядом с Зимовеем.
А наверху, на крыше тележного сарая, тоненький голосок, принадлежащий Фиглю по имени Мал-да-удал Штырь, чертыхнулся:
– Эх, раскудрыть!
Всего этого пока не произошло. А может, и не произойдёт вовсе. Будущее, оно ведь штука ненадёжная, как студень, всё время колеблется. Достаточно случиться какой-нибудь мелочи – снежинка, скажем, упадёт, или кто-то уронит не ту ложку – и колесо судьбы покатится по совсем другому пути. А может, и нет.
Всё началось прошлой осенью, в тот день, когда среди прочего случилась кошка…
