6

Представьте большую калошу с острым мыском. Только калошу не резиновую, а выклеенную из деревянного шпона. Называется она гондолой. В калоше достаточно места для двух человек – второй сидит за первым – и мотора «Сальмсон». Мотор позади, потому что винт толкающий. Снизу к калоше приделано полотняное крыло, еще одно парит над гондолой. Фермы из тонких труб бегут от корпуса назад и заканчиваются хвостовым оперением. Калоша имеет шасси – четыре колеса, причем передние – как у велосипеда, со спицами. Это «Вуазен» – новейший аэроплан французской системы, разведчик и «бомбоносец» в одном лице. Лучший на сегодняшний день самолет. Истребителем «Вуазен» пока не считается – по причине отсутствия такого понятия, как «истребитель».

Удивительно, но эта калоша летает. Сергей уверяет, что замечательно. В доказательство меня усаживают позади поручика Рапоты, а механик ручкой, как у автомобиля, заводит мотор. Калоша, подпрыгивая, бежит по полю и взмывает в воздух. «Взмывает» – это слишком оптимистично, правильнее сказать: вползает. Крейсерская скорость чуда конструкторской мысли – около ста километров в час, до которых еще нужно разогнаться. Мотор за спиной ревет, радиаторы охлаждения позади моей головы, как крыша дома. Если в них попадет пуля, мне будет хорошо. Тепло и сыро. Даже слишком тепло…

В детстве я часто видел сон. Я на высокой фабричной трубе, на самой верхушке. Как я попал туда – непонятно, но теперь лихорадочно пытаюсь слезть. В результате срываюсь, падаю – и просыпаюсь. Примерно такое же чувство сейчас. Я не страшусь самой смерти, но мне важно, какой она будет. Падать с высоты жутко…

Рев мотора не дает возможности делиться чувствами. В гондоле летящего аппарата общаются жестами и записками. Блокнота с карандашом у меня нет, остается расслабиться и получать удовольствие. Осторожно выглядываю за борт гондолы. «Вуазен» кружит над аэродромом. Хорошо видны полотняные палатки-ангары для аппаратов, сараи отрядного обоза и мастерской, в отдалении видны домики местечка, где разместились квартиры офицеров и казарма нижних чинов. Рядовых и унтер-офицеров у нас много: механики, мотористы, шоферы и обозные возницы, денщики офицеров и просто солдаты – ставить и снимать ангары, охранять самолеты. Аэроплан положено хранить в сухом месте – от влаги намокают полотняные крылья, да и дерево силового каркаса коробится. Лак, которым они покрыты, не всегда спасает. Потому авиаторы не летают в дождь, опасаются заходить в облака: можно потерять ориентировку. Чудо техники! Другой нет. Это первая война, в которой авиация воюет.

«Вуазен» заходит на посадку. Внезапно выключается мотор, и мы планируем в полной тишине, если не считать свиста ветра в расчалках крыльев аэроплана.

– Славный аппарат! – кричит Рапота восторженно. – Сам садится!

«Вуазен», и в самом деле, легко касается колесами земли и после короткого пробега останавливается. К нам бегут. Не дожидаясь специальной лесенки, выбираюсь из гондолы. На мне кожаная куртка и авиационный шлем, обтянутый коричневой клеенкой. А вот сапоги свои: нужного размера ботинок не нашли. Фельдфебель обещает раздобыть в скором времени. Снимаю шлем и авиационные очки. Без них в воздухе нельзя – кабина открытая.

– Отчего заглох мотор? – это моторист. Он запыхался и дышит тяжело.

– Я выключил! – успокаивает Сергей. – Хотел показать прапорщику планирование.

– А если б ветер? – это Егоров. По нему не видно, чтоб бежал, но штабс-капитан появился одновременно с механиками. – При неработающем двигателе хватило бы порыва. Сергей Николаевич, сколько можно?

– Виноват, Леонтий Иванович!

По лицу Рапоты не видно, что раскаивается. Похоже, выговоры для него привычны.

– Что скажете, Павел Ксаверьевич? – Егоров смотрит на меня. Впервые ко мне обращаются не по званию. Это знак.

– Надо оснастить сиденья привязными ремнями.

Сергей морщится, на лице штабс-капитана немой вопрос.

– Однажды поручик Рапота уже выпал из гондолы. Если это случится на высоте, я не смогу посадить аппарат – нет опыта и навыков. Аппарат сломается, а это убыток казне. К тому же аэропланов у нас мало. Мы должны воевать.

Егоров смотрит испытующе, но на моем лице только забота о матчасти. На собственную жизнь нам плевать, и это правда. Трусов здесь не любят – впрочем, как и в любой другой армии, но пусть кто скажет, что Красовский – трус! Про дуэль с князем знают не только в крепости.

– Резонно! – заключает штабс-капитан. – Синельников!

Немолодой механик выступает вперед. Егоров обращается к нему:

– Слышали?

– Так со склада взять и поставить, – степенно говорит Синельников. – Ремни были, их благородие велели снять.

– Верните на место! А навыки… – штабс-капитан делает паузу. – Будем восстанавливать, Павел Ксаверьевич!

Сергей надувается. Улучив момент, отвожу его в сторону, объясняю: боюсь высоты, а просить ремень только себе – стыдно. Серега мгновенно оттаивает. Наличие ремня не обязывает пристегиваться. Подхожу к Синельникову. Выслушав мою просьбу, он задумывается:

– Винтовочку вашу можно?

– Денщик принесет. Осторожней с прицелом – хрупкая вещь.

– А вы снимите! – советует Синельников.

Резонно. Винтовку придется заново пристрелять, но штабс-капитан обещал целый ящик патронов. Здесь говорят не «патронов», а «патрон». Откуда в авиаотряде боеприпасы калибра 7,92, остается только гадать.

Фельдфебель приглашает обедать. Фамилия у него смешная: Карачун. Фельдфебель заведует хозяйством отряда, тяготы и лишения военной службы отразились на нем своеобразно: за щеками Карачуна не видно шеи – вернее, того, что ею считается. Тело каптенармуса избавилось от излишней части, прирастив голову сразу к плечам. Кормят авиаторов сытно и вкусно, я успел оценить. Солдатам тоже перепадает. Нетребка это заметил, теперь обещает за меня молиться. Он безмерно счастлив переместиться из окопов, где холодно, сыро и смерть бродит рядом, в этот рай. Однако рай здесь мнимый. Войну крепостной авиаотряд начал с десятью штатными авиаторами, осталось четверо. Я не в счет. Трое погибли, двое пропали без вести, один убыл по ранению. Среди нижних чинов тоже потери. Артиллерия противника пока не достает до летного поля, но аэропланы бросают бомбы. Плюс аварии случаются… Сразу за аэродромом – кладбище, крест с пропеллером на нем не один.

Загрузка...