Тихо скрипнет открывшаяся дверь. Ненадолго вспыхнет свет, реагируя на движение. Где-то в бесконечной череде комнат на каждом из двадцати этажей этого общежития орет ребенок, требуя внимания. Еще где-то тихо играет гитара. Что-то празднуют, наверно.
Мерно гудят провода в лифтовом холле.
Все как обычно. День за днем. Неделя за неделей. Казалось, в этом здании время умерло, заклинило пластинку, и игла старенького винилового проигрывателя раз за разом перескакивает на то же самое место дорожки на пластинке. Такое случается. Но иногда дорожки стираются, портятся еле заметные изгибы, по которым двигается игла. И среди привычного шелеста звуковых волн вдруг начинаешь слышать что-то иное.
Что-то, чего не записывали на этот самый кругляш.
И вот в привычную череду звуков и ощущений врывается новый звук. Скрип подошв по напольной плитке в парадной, кое-где сломанной и растрекавшейся, а где-то и вовсе отвалившейся и покинувшей насиженные места в поисках лучшей доли. Чуть хриплое дыхание, давящее прямо на барабанные перепонки отражениями от зеленоватых стен крашеных коридоров. Стук набоек, раздробленный по сотням закрытых дверей, откуда никто не выйдет в нужный момент.
Безудержно голодная тишина невмешательства и человеческого безразличия.
Новые звуки на старой пластинке выбрались из белого шума.
Шелест холодного лезвия. Короткие удары молотка, ломающие штукатурку. Надсадные всхлипы загнанной жертвы в конце коридора. Покряхтывание лестниц, танцы пыли в лунных столпах, отпечатки ног на ступенях. Перемигивание мутно-зеленых ламп с надписью «выход» и бегущим человеком.
Но там не сбежать. Выход один, а все пожарные – закрыты бдительными владельцами на тяжелые замки, которые так предательски громко лязгают. Кто-то крикнет, но тут же замолкнет, спрятавшись за хлопком двери.
Короткий смешок. Панический взгляд назад.
Снова заплакал ребенок.
Замолчала гитара.
Тяжелый удар молотком по радиатору.
Пластинка этого мира испортилась. И игла проигрывателя судьбы теперь находит на дорожках жизни совсем другие звуки. Чужие и чуждые тебе. Неправильные.
Мои звуки.
И ты бежишь. Стучишься в двери. Просишь открыть. Плачешь.
Я иду следом. Молчу. Никто не выйдет. Никто и никогда не выходит. Ведь это так просто – не участвовать, не слышать, не знать, не видеть. Никакой ответственности. Ничего.
Просто промолчи.
И все пройдет мимо тебя. Как было сотни раз до и будет сотни раз после. Их хата с краю. Чудесно для всех. Для них. Для меня. Для милицейских. Для всех.
Кроме тебя.
Ведь именно ты бежишь, ломая каблуки своих лодочек, раз за разом оглядываясь назад в панике. Ты бежишь, желая спастись. Нажимаешь на кнопку лифта, судорожно, десятки раз, будто это хоть как-то ускорит его прибытие. Но лифты в этих старых общагах слишком медленные. Я буду близко, когда откроется дверь. Слишком близко, чтобы дать тебе уехать.
Мы стоим вместе. Ты смотришь на меня, как затравленная лань, боясь даже вздохнуть. По красивому лицу текут слезы, расплываясь черными струйками туши. Ты так прекрасна. И я хочу запомнить тебя именно такой. Ведь скоро… скоро все изменится.
Я знаю об этом. Ты знаешь об этом. Вместе с закрытием двери.
Ведь в неверном свете умирающих ламп блестит нож. Я слышу, как бьется твое сердце, гоняя кровь с адреналином к расширившимся зрачкам. Вкушаю твой запах. Наслаждаюсь этим мгновением всемогущества и вседозволенности.
Это мгновения моего триумфа. Триумфа таких, как я.
Но тут лифт вдруг начинает движение. Никто из нас с тобой не нажимал кнопку. Никто не делал ничего, чтобы заставить лифт ехать. Ты вздрагиваешь, смотришь в надежде на дверь. Я же смотрю на тебя. Я должен сделать то, за чем пришел. Но…
Боюсь зрителей, которые могут появиться в любой момент, как только двери откроются. А лифт продолжает ехать все выше и выше.
С четвертого этажа куда-то наверх, перемигивая подсветкой клавиш, показывая, сколько пройдено метров к небесам. А он все едет и едет, не останавливаясь. И вот уже ты тянешь руку, чтобы нажать любую кнопку, остановить это бесконечное движение и выскочить наружу в надежде спастись, но…
Мы приехали на тринадцатый этаж.
Двери открылись.
И вошел еще один участник нашей истории. Незваный гость в моем бенефисе. Лишний росчерк кисти, превращающий шедевр в отвратительную мазню. Он заходит, опустив глаза к полу, что-то нам приветственно бурчит, проходя к дальней стене лифта. Я смотрю на него свысока. А он жмет кнопку первого этажа.
Двери лифта закрываются.
Мы снова едем. Только в этот раз вниз.
А мне кажется, что все наоборот складывается так, как надо. Просто красок в моей картине будет больше. И от того она будет лишь ярче. Внутри все горит. Кричит, что уже давно пора. Надо лишь начать… Сжимаю рукоятки молотка и ножа, готовясь сделать удар.
Ты сглатываешь.
Он поднимает взгляд.
– Не стоит, – абсолютно безэмоционально говорит он.
А я смотрю в эти холодные и безразличные голубые глаза и не вижу за ними человека. За ними на меня смотрит пустота.
Изнутри рвется рык. Я бью. И тут же кричу от боли в руке. Что-то тяжело падает на металлический пол лифта. А я смотрю на белую кость в окружении красного, кровоточащего мяса. Поднимаю взгляд и снова вижу его глаза.
Ты кричишь. Но под холодным взглядом тут же замолкаешь.
А он закурит сигарету. Ты вздрогнешь от щелчка зажигалки. Я буду готов кричать так же, как и ты мгновение назад. Он затянется и выпустит дым прямо мне в лицо. Криво усмехнется.
– Когда откроется дверь, – его голос был будто лишен всех эмоций, лишь усталость безраздельно правит всем его существом. – Беги.