Часть вторая Ряды редеют

Грейс находилась в постоянном напряжении. Со временем у нее накопилось столько отрицательных эмоций, что они сводили на нет все ее усилия чему-нибудь научиться.

– Сестра Фолдинг, расскажите мне о графике жидкостного баланса, – распорядилась старшая медсестра, привлеченная в качестве последнего средства.

– График жидкостного баланса составляют, чтобы убедиться, что количество выделенной жидкости соответствует выпитой, – протараторила Грейс, как ученица, вызубрившая текст.

– А к чему этот график имеет отношение?

Грейс недоуменно подняла глаза.

– К балансу жидкости.

– Это и дураку ясно, Фолдинг. Я спрашиваю вас, кому он принадлежит?

Грейс была совсем сбита с толку.

– Я думаю, врачу.

– Чьи там показатели? – допытывалась старшая сестра.

– Больницы?

Старшая сестра поджала губы.

– Учитывая способности ваших сестер, я чего-то подобного ожидала и от вас, но, видимо, я ошибалась. График жидкостного баланса принадлежит лицу, которое называется «пациент», и показывает, сколько жидкости этот самый пациент потребляет и сколько производит в виде прежде всего мочи, а также других выделений – каких?

– Экскрементов? – с надеждой предположила Грейс.

– Нет, если они сформировавшиеся. Ведь речь идет о жидкостях, не так ли? График учитывает такие выделения, как кровь, слюна, мокрота и рвотные массы, – недовольно пояснила старшая сестра. Больнице срочно нужна сестра-инструктор, а она уже сыта по горло. – Зачем нужно составлять график жидкостного баланса?

– Ну, это ясно! – простодушно заявила Грейс. – Чтобы распознать водянку!

Накрахмаленные доспехи медсестры угрожающе заскрежетали.

– Водянка – это всего лишь один из симптомов почечной недостаточности, Фолдинг. Вы мне так и не ответили, зачем нужен этот график, а лишь упомянули, что он может указывать на заболевание почек. А как насчет болезней печени? Или язвы? А если график показывает, что пациент выделяет больше жидкости с рвотой, чем с мочой? Идите в библиотеку и читайте учебники, а потом напишите мне реферат на пяти страницах о графике жидкостного баланса.

На лице Грейс появилось смятение.

– Да, медсестра. Прошу прощения, медсестра.

– Ваши извинения неискренни и никому не нужны.

Старшая медсестра посмотрела на свои короткие ухоженные ногти, венчавшие пальцы, словно пирамидальные крыши.

– От меня не укрылось, что вы работаете спустя рукава. Где вы витаете, Фолдинг? Я не потерплю здесь расхлябанности и бестолковости, а ваши мысли мечутся столь же беспорядочно, как коровий хвост, отгоняющий мух – туда-сюда, неизвестно куда. Пора положить этому конец, вы слышите меня? А вас вообще интересует медицина? Или вы пришли сюда просто за компанию с сестрами?

Как давно Грейс ждала этого вопроса, надеясь излить все свои сомнения и тревоги. Но вопрос этот прозвучал из уст старшей сестры, а как ничтожному червю делиться своими маленькими горестями со столь важной особой? Грейс судорожно сглотнула и, сжав руки, опустила на них глаза.

– Уверяю вас, мне очень нравится быть сиделкой, – солгала она. – Но вы правы, мне не хватает организованности. Я немного рассеянна и плохо контролирую свои мысли.

– Так научитесь это делать. Вы свободны.

Могло быть и хуже, думала Грейс, торопясь к своему жилищу. Ее ждут три дня отдыха – какое счастье! А тут еще этот дурацкий реферат. Грейс презрительно фыркнула. Нет уж, она не будет тратить драгоценный отпуск на всякую писанину! Для этого есть дежурства, тем более что никаких сроков установлено не было.

Через год после новоселья их дом уже вполне мог сойти за приличный коттедж, поскольку все четыре имели тягу к обустройству жизненного пространства. Поэтому они покрасили стены, повесили картины, «принарядили фасад», как выразилась Китти, и даже разбили небольшой садик. У сестры Бейнбридж не было оснований жаловаться. Жить стало намного веселее.

Но Грейс не собиралась сидеть дома. Чуть слышно насвистывая, она извлекла свое старое рыжевато-красное платье, которое обычно надевала, когда собиралась предаться любимому занятию – смотреть на паровозы. Она одевалась попроще, потому что в депо было грязно, и, кроме того, ей не хотелось выделяться – в такой неподходящей обстановке женщине лучше не привлекать к себе внимания. Грейс влюбилась в паровозы, когда ей было десять лет. Они приводили ее в восторг, который пересиливал любые насмешки сестер.

Надев шляпку и перчатки, Грейс вышла через боковые ворота в парк и зашагала по Виктория-стрит. По дороге ее мысли крутились вокруг модного в те времена оккультизма, такого притягательного на страницах журналов, где известные ясновидцы предсказывали всегда сбывающиеся несчастья с прозрачными намеками на личную жизнь кинозвезд. Грейс не без основания подозревала, что слава и богатство, приходящие к молодым и красивым, толкали некоторых из них на гедонистические излишества, которые столь огорчали их поклонников.

В конце Виктория-стрит возвышалась остроконечная металлическая ограда, за которой находился маневровый парк. Протиснувшись через самодельный турникет, Грейс поспешила к составам.

Ее никто не заметил. Все пути были заняты товарными вагонами: здесь стояли открытые вагонетки с углем для газовых заводов и электростанций, решетчатые двухъярусные вагоны с мясными овцами для боен Сиднея и Мельбурна, открытые платформы для машин, вагоны для перевозки руды и прочий подвижной состав. Грейс страшно нравились местные запахи – пахло машинным маслом, ржавым железом, угольным дымом, сухим овечьим навозом, мешковиной, эвкалиптами и пожухлой травой.

Приблизившись к паровозному депо, Грейс замедлила шаг, выбирая место, где лучше видно. Такое место быстро нашлось – на верхней платформе вагона для скота. Забраться туда не представляло труда – удобно устроившись на досках, Грейс приготовилась насладиться захватывающим зрелищем.

Она приходила сюда, чтобы любоваться паровозами, могучими паровыми тягачами, таскавшими за собой вагоны по всему Новому Южному Уэльсу. Сегодня в депо было пять паровозов, обычная средняя цифра. В Корунде железнодорожные пути шли в гору, поэтому к составам прицепляли дополнительный паровоз. Ближе к Сиднею, в пятидесяти километрах отсюда, находился еще один терминал, но в Корунде были мастерские и крытые депо, в общем, целый промышленный узел.

Грейс вряд ли могла объяснить, почему ее так притягивают паровозы. Впервые увидев один из них, она была потрясена этим огромным железным конем, тонувшим в клубах пара и дыма. Она могла часами наблюдать за этими удивительными машинами, восхищаясь их мощью и огромными колесами, которые могли превратить ее в котлету. Грохот, лязг железа, свист пара и пронзительные гудки воодушевляли ее, а вид паровоза, изрыгающего черный дым, вызывал у нее сильнейшее желание слиться с ним в одно целое, чтобы ощутить его всепобеждающий напор.

Сегодня ее ждало особое развлечение. В Корунде был поворотный круг, массивная круглая платформа с рельсами, на которой целиком умещался паровоз с тендером. Чтобы развернуться и пойти в обратном направлении, паровозу требовалось сделать крюк длиной в несколько миль. Поворотный круг позволял значительно упростить этот процесс. Паровоз с тендером заезжал на вращающуюся платформу, которая разворачивала его в нужную сторону.

Вдруг кто-то вскочил на платформу совсем рядом с Грейс. Чуть скосив глаза, она увидела мужчину в костюме-тройке и сразу же потеряла к нему интерес, целиком захваченная зрелищем того, как опытный машинист блокирует колеса огромного паровоза на рельсах поворотного круга.

– Когда я был мальцом, то мечтал стать таким, как он, – сказал человек, расположившийся рядом с Грейс.

– Так почему же не стали? – без особого интереса спросила Грейс, поглощенная созерцанием поворачивающейся платформы.

– Да с профсоюзом вышла промашка.

– Ах так.

Разговор увял, оба были слишком увлечены магией происходящего. Но все когда-то кончается. Грейс соскользнула с платформы, прежде чем молодой человек успел ей помочь.

– Высший класс, – произнес он, балансируя на рельсе и крутя в руках свою шляпу. – Спасибо за компанию.

– И вам тоже. Вдвоем смотреть интереснее.

– Странное увлечение для молодой девушки.

– Я знаю. Мои сестры вечно надо мной подтрунивают.

Он засмеялся:

– Окажите любезность, мисс.

– Какую именно? – поинтересовалась Грейс, отметив про себя, что мужчина явно не получил хорошего образования.

– Можно посмотреть на ваше личико?

– Можно, – со смехом ответила Грейс, поворачиваясь к нему лицом.

– Нет, я хотел, чтобы вы сняли эту дурацкую шляпку.

Удивленная и слегка взволнованная, она стащила с головы свой «колокол», одновременно рассматривая незнакомца: представительный, но слишком уж белесый, словно его посыпали сахарной пудрой, кожа, правда, смуглая и без веснушек. Наверное, его предки жили под ярким солнцем, стала фантазировать Грейс, которое заставило потемнеть их эпидермис. «Все-таки я чему-то научилась», – поздравила она себя. Кое-что в голове осело.

– Вы прелесть, – констатировал незнакомец. – А куда вы сейчас идете? Можно я вас провожу? А то на путях орудуют грабители.

Никто никогда не называл ее «прелестью», ей доставались только сомнительные комплименты типа «свой парень» или «плакса». Может, он и не слишком образован, но натура у него тонкая. Вряд ли Китти или Эдду можно назвать «прелестью», самодовольно подумала Грейс. Поверив в его искренность, она улыбнулась и приветливо кивнула:

– Благодарю вас, мистер…

– Бьорн Ольсен. Но вы можете называть меня просто Бер. Все так делают. Бьорн по-шведски означает медведь. А как вас зовут?

– Грейс Латимер. Я работаю медсестрой в больнице, там меня называют Фолдинг, чтобы не было путаницы – нас там четверо с фамилией Латимер.

Грейс словно парила в воздухе, не замечая ничего кругом. Все в ней сосредоточилось на том, что она идет рядом с Бером Ольсеном, высоким и стройным молодым человеком, о котором ей хочется знать абсолютно все. На сердце стало как-то по-особому тепло. Сколько ему лет? Чем он занимается? Он находит ее милой, и его ярко-голубые глаза смотрят на нее с нескрываемым восхищением.

Через турникет они вышли в парк и устроились на лавочке в дальнем его конце. В будние дни в парке было пусто, и казалось, весь мир принадлежит им, его единственным обитателям.

– Вы не возражаете, если мы здесь немного посидим? – волнуясь, спросила Грейс.

– Я бы предпочел посидеть там, где я смогу угостить вас чаем с булочкой, – ответил молодой человек, сверкнув улыбкой.

Грейс заметила, что передний зуб у него был со сколом. Как симпатично!

– Разве в больнице нет кафетерия?

Грейс с ужасом посмотрела на него.

– Нет, нет! Я не могу приводить в больницу своих знакомых. Это запрещено. У меня будут неприятности, а мне их и так хватает. Я прохожу там практику, чтобы стать медсестрой, и у нас просто железная дисциплина. Железная!

Бер с сочувствием посмотрел на нее. Вот бедняжка!

– Больше похоже на тюрьму, чем на больницу.

– Да, там очень строго, – грустно согласилась Грейс.

– А если мы встретимся в «Парфеноне» или «Олимпе», у вас тоже будут неприятности?

– Нет, что вы! Вне больницы мы можем делать что хотим, старшая сестра не возражает. Конечно, если мы не нарушаем общественный порядок.

– Тогда это больше похоже на монастырь.

Грейс прыснула:

– В какой-то степени да, только без молитв.

– Вы католичка?

– Нет, мой отец пастор в англиканской церкви Святого Марка. Он протестант.

К действительности Грейс вернули только длинные закатные тени. Договорившись встретиться на следующий день в добром старом «Парфеноне», Грейс стрелой понеслась домой, так и не надев шляпу. Сердце ее ликовало.

Бер Ольсен! Наплевать, что он ниже ее по положению. У него, конечно, было полно подружек и даже несколько интрижек с замужними женщинами, он сам сказал. Ну и что? Он ведь коммивояжер, да-да, представитель этой довольно сомнительной профессии. Они постоянно разъезжают, знакомятся с женщинами, какое уж тут постоянство. Коммивояжеры умеют говорить, очаровывать женщин и даже в аду ухитрятся продать огонь. Папочка, конечно, поднимет шум, если узнает про Бера, но Грейс не собиралась ему сообщать, не говоря уже о мачехе. Вот на сестер положиться можно: девчонки не промолвят ни словечка, что бы они там ни думали в глубине души. Эдда уж точно не одобрит ее выбор. Но Грейс это ничуть не смущало – Бер Ольсен был ее судьбой. Она влюбилась в него с первого взгляда и выйдет за него замуж. Не сразу, конечно, и не без сопротивления со стороны близких. Но он все равно станет ее мужем!

Он работает у «Перкинса», а это что-нибудь да значит. Бер Ольсен не какой-то там хлыщ с прилизанными волосами и усами щеткой, пытающийся всучить шелковые чулки фермерским женам! «Перкинс» производит и продает бальзамы, тоники, мази, притирания, мягчительные средства, слабительные, антисептики, эликсиры, пилюли для печени и почек, мыло и газированный солевой раствор, который вызывает или успокаивает рвоту. Продукцию «Перкинса» покупают все. Она не продается в магазинах, а развозится по стране коммивояжерами. Лошадиная мазь и притирания «Перкинса» не сходят с уст, а в каждом доме обязательно есть баночка с его солями. Детям очень нравится слабительная микстура от «Перкинса», потому что альтернативой ей является касторка. Бабушки безгранично верят в розовые пилюли от почек, дедушки принимают голубые от печени, и все без исключения увлекаются тонизирующим напитком на спирту и креозоте. Имея кое-какой медицинский опыт, Грейс знала, как важно вовремя обратиться к врачу. Люди же предпочитают заниматься самолечением, принимая снадобья с этикеткой «Перкинса». Это обходится дешевле, чем поход к врачу, и почти всегда столь же эффективно.

Бер сообщил, что родился под Сиднеем, в местечке под названием Клайд, где находилось паровозное депо. Все детство он провел, слушая гудки, свист пара и пыхтенье паровозов, но его отец, непросыхающий пьяница, не жаловал профсоюз железнодорожников, поэтому весь его выводок сыновей стал неквалифицированной рабочей силой, ничего общего не имеющей с железной дорогой. Бер, самый младший из всех, мечтал уехать из Сиднея и поэтому сразу же откликнулся на газетное объявление о наборе коммивояжеров в компанию «Перкинс продактс».

Собеседование с ним проводил весьма опытный и проницательный менеджер. Он сразу же заинтересовался Бером, несмотря на прорехи в его образовании. У парня было честное лицо без жгучего итальянско-испанского налета, который мог бы отпугнуть домохозяек, достаточно самоуверенности и в меру великодушия – он был явно из тех, кто никогда не откажет даме наколоть дров для ее печки. Решающим фактором стало то, что Бер не только водил машину, но мог ее при случае починить. В итоге Бер получил место.

И ни разу не пожалел об этом. Ему нравилось продавать товары, а природное благоразумие удерживало его от ненужных трат. Он стал быстро подниматься по служебной лестнице: ему регулярно повышали жалованье, оплачивали расходы по повышенному тарифу и первому давали новую машину. Через пять лет он уже был лучшим коммивояжером «Перкинса» в Новом Южном Уэльсе, а еще через четыре стал считаться одним из лучших в Австралии и Новой Зеландии. К тридцати годам он достиг совсем неплохих результатов: успешная карьера плюс приличный счет в банке, о чем он не без гордости сообщил Грейс.

Она ему явно приглянулась, тем более что оба были одержимы страстью к паровозам. Бер тоже забросил невод в поток ее жизни и с удовольствием убедился, что на социальной лестнице она стоит на несколько ступенек выше него. Это означало, что из нее выйдет прекрасная жена, которая позаботится, чтобы их дети получили отличное образование и стали настоящими леди и джентльменами. Вот только как убедить ее семью, что и он для нее лучшая партия?


Бер поспешил объясниться, как только они оказались в отдельном кабинетике в самом конце «Парфенона». Грейс заказала сандвичи с омлетом и карри, а ее кавалер – бифштекс с жареным картофелем, помидорами и шампиньонами. Их никто не заметил – какое счастье! И никаких чересчур любопытных официанток – хозяин кафе Кон Декопулос сам подавал на стол.

– Ясное дело, я вам неровня, Грейс, – честно признался Бер за чаем с десертом. – Но я все равно женюсь на вас. Я вот услышал, как вы вскрикнули от восторга, когда этот С-38 выделывал свои штуки, и сразу понял, что вы моя женщина. А потом увидел ваше лицо – такое милое! Мы должны пожениться, и никаких отказов я не приму. – Он сжал ее руку. – И чем раньше, тем лучше, дорогая. Я вас люблю.

Ее глаза потемнели от нахлынувших эмоций, таких новых и неизведанных. Грейс впилась глазами в белобрысое лицо Бера, не веря своим ушам. Он сказал пожениться?

Бер продолжал говорить, поглаживая большим пальцем ее руку:

– Я могу продать все что угодно, дорогая. Мне не грозит потерять работу. Мне нравится продавать товары «Перкинса», потому что они и вправду хорошие, честно вам говорю. В моей работе главное – честность, я никогда не обманываю покупателей. У меня две тысячи фунтов в банке, на эти деньги в Корунде можно купить приличный дом и еще много чего останется. Ну, не такой шикарный, как у вас, и слуг мы не сможем нанять, разве что приходящую уборщицу, но я обязательно поднимусь, Грейс, даю вам слово! И тогда вы заживете, как королева.

Грейс трясущимися пальцами обхватила его руку.

– О, Бер! Да с вами я готова жить хоть в шалаше! Встретив вас, я больше не могу думать ни о ком другом!

Лицо Бера, залитое светом, струившимся из его восторженных глаз, показалось Грейс необычайно привлекательным. Еще вчера он казался ей не слишком интересным, каким-то бесцветным и белобрысым, а сегодня стал частью ее самой. Брови у него словно покрыты инеем, ресницы сверкают, как хрусталь, – а кожа смуглая, интересно, откуда вдруг? А таких голубых глаз она не видела ни у кого, просто дух захватывает… Нос у него такой же, как у них с Эддой, значит, дети получатся красивыми и уж точно будут высокими. Но только не близнецы! Просто мальчик и девочка, сначала сын, потом дочка…

– Так вы выйдете за меня замуж?

– Да, мой милый Бер, конечно, выйду.

Лицо его осветилось радостью.

– Пошли в парк на нашу скамейку! Я хочу тебя поцеловать!

Бер шел быстрым шагом, но Грейс этого не замечала. Голова у нее кружилась от счастья, сердце радостно трепетало. Первый раз в жизни она была по-настоящему счастлива и боялась, как бы эта идиллия вдруг не закончилась. Бер ее любит, он хочет на ней жениться! Все внутри просто пело от радости. Будущее казалось восходящим солнцем, заливающим небо розовой позолотой, от красоты которой перехватывало дыхание. Она больше никогда не будет одинокой – ее любят, и она отвечает взаимностью. Что в жизни может с этим сравниться?

В парке никого не было. Они сели на скамейку, чуть повернувшись друг к другу. Бер дрожащими руками сжал голову Грейс, глядя сверху вниз на ее улыбающееся лицо.

Потом его лицо приблизилось и стало неразличимым. Закрыв глаза, Грейс ждала прикосновения его губ – оно было прохладным, нежным и легким, как перышко. Она ответила движением губ, наслаждаясь фантастическим ощущением, которое дает поцелуй двух любящих существ; казалось, это происходит с ней в первый раз, такой упоительной взаимности она не испытывала никогда раньше. Бер не пытался разомкнуть ей губы, пока она сама не сделала этого, не демонстрировал свою искушенность, как это практиковали другие молодые люди, стараясь произвести впечатление. И только когда Грейс всем существом откликнулась на его призыв, их поцелуй стал по-настоящему глубоким и страстным. И когда он прикоснулся к ее груди, скрытой под платьем, ей показалось, что ее ударило током.

– Все остальное только после того, как я надену тебе на пальчик обручальное кольцо, – заявил Бер, отталкивая ее от себя через несколько минут. – Ты слишком хороша, чтобы я мог воспользоваться случаем.


Когда Грейс вернулась, все ее сестры сидели в гостиной. По странному совпадению ни у кого из них не было дневного дежурства. Взглянув на сестру, Эдда, насторожившись, сказала:

– Похоже, Грейс у нас в растрепанных чувствах.

Та, не мешкая, сообщила им новость:

– Я выхожу замуж.

Эдда и Китти поперхнулись, и даже Тафтс оторвалась от книг.

– Что за вздор! – фыркнула она.

– И кто же этот счастливец? – полушутя спросила Эдда.

– Его зовут Бер Ольсен, я познакомилась с ним вчера, когда смотрела, как поворачивается паровоз, – объяснила Грейс. Ее восторг почему-то начал спадать.

– Вчера? – с подчеркнутым изумлением переспросила Китти.

– Да, вчера! Это любовь с первого взгляда.

Сестры простонали.

– Грейс, но так не бывает! – воскликнула Эдда.

– Очень даже бывает. Для меня он единственный и неповторимый, я хочу выйти за него замуж, и чем скорее, тем лучше!

– А как насчет того, чтобы закончить обучение? – поинтересовалась Тафтс. – Надо же иметь профессию на всякий случай.

– Ненавижу больницу! Я выхожу замуж за Бера!

– Мама не позволит тебе выскочить замуж без ее согласия, а все твое поведение просто вопиет о том, что парень этот совсем неподходящая партия, – заметила Китти.

– Мне двадцать один год, и никто не может запретить мне выйти замуж за кого я хочу.

– Но ты же у нас мягкотелая, – поставила диагноз Эдда.

– Только не в этом случае! – объявила Грейс, и голос ее зазвенел: – Я встретила родственную душу, Эдда! Мы одинаково смотрим на мир, и я собираюсь разделить с ним судьбу! Зарубите себе на носу: я выхожу замуж за Бера Ольсена, и никто меня не остановит!

– Как, ты говоришь, его зовут? – спросила Тафтс.

– Бьорн Ольсен. Но все зовут его Бер. У него шведские корни. Он работает у «Перкинса» коммивояжером, причем на ведущих ролях. Может, он мне и неровня, но он добился успеха. И я выйду за него замуж!

– Но только после того, как мы с ним познакомимся, – вполне доброжелательно сказала Китти. – Дай нам шанс – и этому Беру тоже! Я понимаю, ты боишься, что мама не одобрит твой выбор, но не сбрасывай со счетов отца. Он вовсе не сноб, и если ему понравится твой молодой человек, ты приобретешь союзника. Пригласи Бера завтра к чаю, после обеда все мы свободны.

– Но мы же не можем пригласить его сюда! – испуганно произнесла Тафтс.

– Почему? Я поговорю со старшей сестрой, – сказала Эдда, поднимаясь.

– Эдда, не надо! – взмолилась Грейс.

Но было уже поздно: Эдда направилась к старшей сестре.

– В чем дело, Латимер?

– Можно мы пригласим к себе на чай молодого человека, мэм? Мы все будем при этом присутствовать.

Никаких гневных отповедей не последовало. Вместо этого старшая сестра бесстрастно указала на стул:

– Садитесь, Латимер, и объясните эту в высшей степени необычную просьбу.

– Это касается моей сестры Фолдинг.

– Вам известно, что ей не нравится быть сиделкой?

– Да, – ответила Эдда, слегка вздохнув.

– У нее опять проблемы?

– Пока нет, но если не найти к ней правильного подхода, они обязательно появятся. Я хочу сказать, что мы, сестры, должны помочь ей в весьма затруднительном положении, – сказала Эдда, тщательно подбирая слова. – Наша мачеха имеет весьма твердые убеждения – исходя из самых благих намерений, конечно, – а в сложившейся ситуации мы бы хотели все выяснить заранее, а потом уже сообщить ей. Видите ли, Грейс встретила молодого человека, за которого намерена выйти замуж, но, к сожалению, он не местный житель и к тому же коммивояжер. Работает у «Перкинса», вполне респектабельный, но мы хотим знать о нем больше. Разговор за чаем у нас в коттедже будет идеальным вариантом.

– Считайте, что разрешение получено, – сказала старшая медсестра, уяснив причину сложностей, возникающих при общении с Грейс. – Я предупрежу сестру Бейнбридж.

– Какая разумная девушка, эта Латимер! – сказала ей старшая медсестра за ужином. – Сама пришла ко мне и попросила разрешения. Конечно, сиделок надо держать в страхе божием, но мы же тоже живые люди. Какая умница! Ни одного дурного слова в адрес Мод Латимер, но я и без того все поняла. Ясное дело, этот парень придется Мод не по вкусу. Мы должны помочь им, Марджори, в крайнем случае как-то повлиять на пастора. Наш повар сможет испечь булочки и сделать крем?


Проведя два часа в компании Бера Ольсена, сестры примирились с крутым поворотом в судьбе Грейс и перестали волноваться относительно ее будущего благополучия. То, что он ее любит, было вполне очевидно, и к тому же – что не менее важно – парень не был заурядным коммивояжером без всяких перспектив. Он работал у «Перкинса», считался лучшим продавцом в Австралии, уверенно поднимался по карьерной лестнице, имел две тысячи фунтов на счету и друзей в высшем руководстве компании. С таким багажом, да еще непьющий – вполне подходящий муж для Грейс. Таков был вывод, сделанный сестрами после подробной беседы с претендентом.

– Я собираюсь поездить еще лет пять, – начал объяснять Бер, отдав должное булочкам с джемом и сливочным кремом, испеченным по распоряжению старшей медсестры – потрясающее великодушие! Возможно, под ледяной броней скрывается живой человек? – Мне бы не хотелось отрывать Грейс от семьи, поэтому я планирую осесть в Корунде. Я присмотрел отличный дом на Трелони-уэй с водопроводом и канализацией. Мне уступают его за тысячу сто фунтов наличными.

– Хорошая цена за дом со всеми удобствами, – заметила Эдда.

– Да и сам дом неплохой, ей-богу! Крыша покрыта толем, внутри штукатурка и санузел раздельный. Полы эвкалиптовые, окна большие и на них можно приладить москитную сетку.

– Все это замечательно, – согласилась Эдда. – А что с мебелью? Сколько там комнат?

– Там три спальни, и после покупки дома у меня еще останется куча денег, чтобы Грейс могла купить мебель по своему вкусу, – заверил Эдду Бер, полный решимости успешно пройти собеседование и заполучить свою ненаглядную Грейс.

Та внимательно слушала, не произнося ни слова. Боится, наверное, решил Бер. Он заметил, что сестры подтрунивают над его невестой.

– Еще один плюс – по Трелони-уэй ездит развозчик льда, так что Грейс сможет завести погреб. Это очень важно, когда в доме есть детишки.

Детишки? В Бера впились три пары глаз.

– Надеюсь, вы будете соизмерять количество детей с возможностью дать им хорошее образование, – грозно произнесла Тафтс.

– Уж мои-то дети будут образованными, можете быть уверены, – торжественно пообещал Бер.

Грейс пошла его провожать, оставив сестер наедине с реальностью.

– Мама ни за что не благословит этот союз, – печально произнесла Китти.

– Ерунда! – отрезала Эдда. – Надо просто ее нейтрализовать, то есть действовать через отца. Мод в первую голову волнует положение жениха, и она будет пыхтеть именно по этому поводу. Поэтому мы должны представить его в наиболее выгодном свете: солидный служащий «Перкинса», а не какой-нибудь сомнительный тип, торгующий шарлатанскими снадобьями и женским нижним бельем. Короче, надо максимально приукрасить Бера, и в этом нам должен помочь наш папочка. Во всяком случае, Бер не итальяшка, и в нем нет ничего от пресловутого «комми». Вид у него респектабельный, да и поведение тоже. Он водит новенький «форд», и в банке на него смотрят с уважением. Я лично считаю, что Грейс сделала удачный выбор.

– Согласна, – отозвалась Китти. – И я постараюсь втолковать это маме.

– Я тоже, – поддержала ее Тафтс. – Бер идеально подходит для Грейс. Они ведь встретились в паровозном депо и вместе обмирали там от восторга. Неплохое совпадение. Их дети будут грызть уголь и гудеть, как паровозы.

– Ну и что в этом плохого? – спросила Грейс, входя в комнату.

– Ничего, дорогая, – успокоила ее Китти. – Так как мы будем праздновать свадьбу?

– Я не хочу никакой свадьбы, – решительно заявила Грейс. – Нет, конечно, я не возражаю против белого платья и букета, но только без всех этих торжеств и глупых речей. У Бера нет родственников и близких друзей, чтобы заполнить половину церкви, и он будет этого стесняться. Папочка обвенчает нас без шума, а потом мы вместе с Бером поедем по его обычному маршруту.

Грейс была так переполнена счастьем, что ее не страшили никакие Мод.


Все четверо согласились, что о свадьбе Грейс преподобному Латимеру с супругой сообщит Эдда, причем сделает это в свой первый же выходной.

Чета Латимер была несколько удивлена ее визитом, но, не подав виду, пригласила Эдду к обеду.

– Не понимаю, что хорошего быть сиделкой, – с ходу заявила Мод.

Инстинкт самосохранения подсказывал ей, что с Эддой надо быть осторожнее. Теперь она вряд ли стерпит пренебрежительный тон и саркастические замечания. Перед ней была самостоятельная молодая женщина, полностью уверенная в себе. Мод стало как-то не по себе – она вдруг поняла, что, набравшись в больнице жизненного опыта, девушки больше не станут плясать под ее дудку. Теперь они решительны, сильны духом и способны вызывать восхищение. А все эти качества Мод привыкла относить только к своей персоне.

– Это дает возможность приносить реальную пользу, – ответила Эдда.

Она наслаждалась домашней едой, так не похожей на больничную.

– Как вашей поварихе удается так вкусно готовить? Пастуший пирог просто божественный, не то что у нас в больнице.

– Понятия не имею, – надменно заявила Мод. – Я лишь составляю меню на неделю.

– То же самое делает и наша сестра-хозяйка, но результаты совершенно разные.

Эдда поймала взгляд отца и более его не отпускала.

– Грейс так и не стала хорошей сиделкой. Ей не нравится это занятие.

– Ха! Чему тут удивляться? – фыркнула Мод. – Твоя сестрица классическая неудачница.

Эдда рассмеялась:

– Если ты метила в меня, то стрела пролетела мимо цели. Значит, ты не будешь возражать, если Грейс бросит больницу и выйдет замуж за такого же неудачника.

Мод одеревенела.

– Что ты сказала?

– Ты слышала, дорогая. Грейс собирается замуж за служащего «Перкинса» – чудесный парень, очень любит ее. Они прямо созданы друг для друга, отец.

– Грейс не сделает ничего подобного! – взвизгнула Мод, поворачиваясь к мужу, который пока никак не среагировал на сообщение Эдды. Лицо его было непроницаемо. – Том, не сиди как истукан! Грейс не выйдет замуж за жалкого неудачника!

– Я склонен прислушаться к Эдде, – спокойно ответил пастор, вытирая губы салфеткой. – Ты слишком строга к людям, Мод, в особенности к своим близким. Должен признаться, меня это тревожит. Я лично считаю, что человек, работающий на этой фирме, не такой уж неудачник. Твой шкаф набит товарами от «Перкинса», включая тот новый крем для лица, от которого ты в таком восторге.

Пастор улыбнулся Эдде:

– Ты, конечно, всячески этому способствуешь?

– Да, папочка. Жениха зовут Бьорн Ольсен, но для нас он просто Бер. В компании он на хорошем счету, имеет солидный счет в банке и просто обожает Грейс. Он бы хотел поскорее с тобой познакомиться, потому что они не хотят тянуть со свадьбой.

– Она беременна! – воскликнула Мод со злорадством.

– Вовсе нет! Вечно у тебя грязные мысли!

Пастор со звоном бросил вилку с ножом на тарелку. Глаза его негодующе сверкнули.

– Прекрати немедленно, Мод! Чем говорить гадости, лучше помолчи! Почему ты такая бессердечная?

Эдда с изумлением посмотрела на отца, потом перевела взгляд на мачеху. Металл в его голосе был чем-то совершенно новым – неужели жизнь наедине с Мод так его достала?

– Я встречусь со своим будущим зятем завтра в полдень, – сказал пастор Эдде. – А Грейс может прийти в половине первого. Мод, у нас будет торжественный обед.

– Она не беременна, папочка, но могу гарантировать, что внуков тебе долго ждать не придется, – заверила отца Эдда. Глаза ее сияли. – Я так рада за нее: Бер будет о ней заботиться и никогда не бросит в беде.

Не в силах поверить, что муж мог так бесчеловечно обойтись с ней – и это при Эдде! – Мод Латимер просидела весь обед в молчании, будучи уверена в одном: Грейс еще поплатится за это, да и все прочие тоже.


Сиделка Грейс Латимер продержалась в больнице год и три месяца, после чего рассталась с медициной, чтобы выйти замуж.

Свадьба была очень скромной – со стороны жениха присутствовали трое, все из фирмы «Перкинс», невеста ограничилась семьей и несколькими близкими друзьями. Заключив брак в июле 1927 года, счастливая пара провела медовый месяц несколько необычным образом – Грейс сопровождала Бера в его коммивояжерской поездке по Новому Южному Уэльсу. К концу путешествия она пришла к выводу, что судьбе ее мужа не позавидуешь. Вернувшись в Корунду, они поселились в купленном Бером доме. К этому времени Грейс была уже беременна.


За все двадцать два года своей жизни Эдда никогда не расставалась с Грейс и даже не представляла, насколько это будет тяжело. Они были похожи только внешне, а характер и темперамент у них были разные. Эдда вспоминала, как часто она ругала Грейс за инертность – бойкой, деятельной Эдде хотелось живого и интересного общения. В их тандеме она всегда была ведущей, а Грейс покорно тянулась следом. Теперь же, когда Грейс не было рядом, Эдда с удивлением обнаружила, как ей не хватает сестры.

– Должна признать, что постоянное присутствие Грейс было сродни опухоли, хотя я никогда не считала ее злокачественной, – призналась Эдда Тафтс, которая понимала ее лучше, чем Китти. – Теперь же Гименей, как безжалостный хирург, избавил меня от нее.

– Ты в растерянности, дорогая, – посочувствовала ей Тафтс. – К отсутствию Грейс придется долго привыкать.

– Нет, ты не понимаешь! Я всегда думала, что буду счастлива избавиться от Грейс.

– Я чувствую то же самое по отношению к Китти, однако здравый смысл подсказывает мне, что я буду оплакивать ее уход. Ты ведь тоже руководствуешься разумом. Вот и подумай, легко ли потерять свою вторую половину?

Эдда вздохнула:

– Вижу, что нет.

– По крайней мере мы с Китти это понимаем. Вот и бери с нас пример.

Эдда попыталась, но вид этой сплоченной парочки лишь усугубил ее потерю. Правда, были и позитивные моменты, и самым важным из них оказался внезапный бунт отца против тирании Мод, причем такой заметный, что окружающие только качали головами. Нет, он по-прежнему относился к своей второй жене с уважением, но ей больше не удавалось держать его под каблуком. Мод не хватало мозгов, чтобы понять, что виной всему ее поведение, поэтому перемену в отношении мужа она приписала своей увядающей внешности и срочно отправилась на три месяца в санаторий, где сидела на диете, занималась физкультурой и изливала душу психоаналитикам. Более неудачного шага нельзя было представить, поскольку она исчезла из жизни пастора как раз в тот момент, когда замужество дочери напомнило ему о том, что он тоже стареет. Он быстро обнаружил, что жизнь без Мод сулит ему массу удовольствий: можно есть все что угодно на завтрак, самостоятельно выбирать псалмы для церковного хора, готовить проповеди и посещать своих бедных, а потому малозначительных прихожан так часто, как он считал нужным. Все это он отказался менять, когда Мод возвратилась после курса омоложения. Теперь он стал абсолютно глух к ее речам.

– Так ей и надо! – торжествующе заявила Эдда Джеку Терлоу, когда, встретившись на тропе, они спешились, чтобы, как выражался Джек, «от души потрепаться».

Теперь они виделись нечасто; раньше сестры занимались лишь собой и помогали по дому, но больница основательно сократила их досуг. К тому же они так уставали, что даже поход в кино, не говоря уже о конной прогулке, требовал огромных усилий.

Джек был не в восторге от такой перемены, о чем не преминул сообщить:

– Ты ко мне относишься как к вещи, которую держат в шкафу и вынимают, когда возникает необходимость. Не знаю, почему я все это терплю.

Эдда расхохоталась:

– Джек, когда же ты повзрослеешь? Ты на одиннадцать лет старше меня, а ведешь себя, как маленький мальчик, у которого сестра отняла любимую игрушку. Я теперь сама зарабатываю на жизнь, и работа для меня не пустое слово. Я обожаю наши совместные прогулки, но у меня нет времени, а подчас и сил – неужели непонятно?

– Поступая в больницу, ты надеялась, что лошадь поможет тебе поддерживать форму, но получается все наоборот: ты выезжаешь все реже и реже. Твой отец впрягает Фатиму в коляску, на которой ездит Мод, чтобы бедная животина хоть как-то разминалась.

Эдда с грустью кивнула:

– Папа правильно делает, но ты ведь, кажется, не одобряешь, когда скаковых лошадей запрягают в повозки. Мне очень жаль, что так получается.

Она постаралась придать лицу обольстительное выражение.

– Я так люблю на ней ездить, а если ты заберешь ее, у меня не останется шансов. Неужели Фатиме так вредно тянуть легкую коляску? Я знаю, почему ты мне ее отдал – она не слишком умная, но со спокойным темпераментом. Мод даже приучила ее облегчаться в компостную кучу.

Джек вяло усмехнулся, но потом улыбнулся во весь рот.

– Жаль, что ты женщина, Эдда. Из тебя бы вышел отличный политик.

– Но я могу выйти за политика замуж, – пошутила она.

– Поехали ко мне, выпьем чаю с лепешками. Все лучше, чем сидеть на берегу.

Эдда сразу же поднялась.

– И не так бросается в глаза, – добавила она, взбираясь на Фатиму, которая и в самом деле годилась для чего угодно. Ее глупость была в этом большим подспорьем.

– Что слышно о наследнике Бердама? – спросила Эдда, намазывая масло на еще не остывшую лепешку. Джек пек их виртуозно.

– Ты об этом помми? Из старины Тома много не вытянешь, но сдается мне, этот наследничек к нам не торопится. У него и своих игрушек в Англии хватает, особенно в Лондоне.

– Почему у нас англичан называют помми?

– Кто его знает, – пожал плечами Джек. – Они там небось и не знают, что мы их так зовем. Вот явится сюда, тогда и прозреет. Старина Том говорит, что он врач.

– Мод нам сообщила то же самое, но мы ей не очень-то доверяем, – сделала гримасу Эдда. – И еще она утверждает, что он финансовый магнат.

– Брехня. Одно исключает другое – альтруист и эксплуататор. Это как святой и дьявол в одном флаконе.

– Да я знаю десятки таких людей, – усмехнулась Эдда. – Молятся, на коленях елозят, а сами форменные негодяи.

– Вот за что я тебя люблю. Ты видишь то, что скрыто за фасадом.

– Профессия помогает. Когда человек болен, раскрывается его истинная натура. Про богатых этого не скажешь.

– Может, поэтому наследник Бердама стал врачом. Одни деньги жизни не научат, – резюмировал Джек, убирая со стола тарелки и чашки. – Пошли, я отвезу тебя в больницу на машине.

Когда Эдда ехала в больницу в потрепанном грузовике Джека, сердце ее пело от радости. Неужели Джек Терлоу и есть ее единственный мужчина? Вообще-то она всегда симпатизировала ему, считая лучшим другом. Но два часа, проведенные на его кухне за чаем с лепешками, вдруг заставили ее понять, что она его любит! Как это случилось? И почему вдруг? Она вовсе не хотела замуж и надеялась, что и он не имеет подобных намерений, но ее к нему страшно тянуло…

«Я хочу путешествовать, мечтаю уехать из Корунды, но ведь путешествовать вдвоем с любимым человеком гораздо приятнее. И за это открытие я должна быть благодарна Джеку. Быть вместе и поддерживать друг друга, сохраняя при этом полную свободу. Я чувствую, что влюбилась в Джека, но может ли он ответить мне тем же? А вот этого я не знаю. Он еще не подал мне сигнала. Мы оба соблюдаем дистанцию. Это взаимное доверие? Вздор! Его не существует».


Китти сразу заметила перемену в сестре.

– Я вижу, ты наконец оправилась от потери Грейс.

– Да, верно, – согласилась Эдда, стягивая сапоги и брюки для верховой езды.

У нее на языке уже вертелось имя Джека, но она вовремя спохватилась. Это никого не касается. Вместо этого она спросила:

– Ты слышала, что Мод болтала о наследнике Бердама?

– Только то, что он врач. Интересно, в какой клинике?

– Понятия не имею. Достаточно того, что он наследник Бердама, потеснивший Джека Терлоу.

В комнату вихрем ворвалась Тафтс.

– Эдда, поменялось расписание дежурств. После выходных ты начинаешь работать в операционной. – Ее хорошенькое личико скривилось. – Повезло тебе! Я-то надеялась, что буду там первой.

– Тебя доктор Финакан не отпустит, пока вы не закончите свои дела, – без всякого сочувствия отозвалась Китти. – Нельзя иметь все сразу, Тафтс.

– Ладно, ладно, все равно моя очередь наступит.

«Интересно, почему я не сказала им про Джека? – думала Эдда, направляясь в ванную, чтобы смыть с себя лошадиный запах. – Они же мои сестры! Но ведь он не делал мне никаких авансов, только дружба и ничего больше. А влюбиться он может, к примеру, в Китти. Нет, я этого не допущу! Китти мне, конечно, дорога, но стоять и смотреть, как она рушит мою жизнь, я уж точно не буду».

Весьма неосторожная мысль, как выяснилось позже, когда они по странной случайности наткнулись на Китти, бредущую по конной тропе. Они с Джеком вежливо поздоровались, но лошади гарцевали, готовые пуститься в легкий галоп, и пешая Китти быстро ретировалась, желая быть подальше от столь опасных животных.

– Красивая девочка, – отметил Джек, когда они сели на поваленный ствол.

– Редкая красавица, – совершенно искренне уточнила Эдда.

Джек ухмыльнулся:

– Для тех, кто предпочитает такой тип женщин. Но я не любитель пышных азалий. Мне больше по душе стройные благородные тополя.

– Вот уж не знала, что ты умеешь говорить метафорами, – засмеялась Эдда.

– Ты еще многого обо мне не знаешь, – загадочно ответил Джек.


В травматическом отделении больницы была небольшая операционная, где пациентам оказывали первую помощь, останавливая кровотечение или накладывая шины при переломах. Более серьезные операции проводились в главной операционной, находившейся между мужским и женским отделениями. В больнице было два хирурга, одновременно имевших частную практику: доктор Иен Гордон делал полостные операции, а доктор Эрих Герцен специализировался на ортопедии, причем оба считались превосходными хирургами. Анестезиолог Тони Уотсон отлично управлялся с хлороформом, эфиром, закисью азота и вводил обезболивающее, инстинктивно чувствуя, когда дать пациенту глоточек кислорода, чтобы несколько ослабить силу наркоза.

Войдя в двустворчатые двери, Эдда увидела несколько помещений, одно из которых было операционной, а в остальных мыли, дезинфицировали, стерилизовали, хранили инструменты, переодевались и держали вспомогательное оборудование. Еще там было шесть отдельных боксов для пациентов, где они лежали до перевода в общие палаты. Родильное отделение находилось в другом месте. В операционной роженицам делали только кесарево сечение. Акушер Нед Мэсон был своего рода достопримечательностью Корунды: всех, кто родился там за последние сорок лет, принимал доктор Мэсон, который и сейчас не собирался уходить на покой.

Операционная сестра Дороти Маршалл имела под своим началом двух младших медсестер и десяток сиделок из Вест-Энда. Все они были прикомандированы к операционной, но появление здесь Эдды предвещало начало перемен, что вовсе не радовало операционную сестру. Однако от ее умения передать свой опыт практиканткам зависело и ее собственное благополучие, чего она не могла не понимать. Поэтому она была полна решимости сделать из Латимер образцовую операционную сестру.

Эдде предстояло начать с грязной работы. В ее обязанности входило убирать использованные инструменты, отмывать их от крови, помещать в стерилизатор, где они двадцать минут кипятились, потом вынимать стерильными щипцами и класть на стерильные же, покрытые салфетками лотки, которые отправлялись в паровой автоклав. Тяжелая и опасная работа, где в любую минуту можно ошпариться или обжечься. Поэтому она была строго ограничена по времени и занимала лишь небольшую часть дежурства.

Операционная сестра ассистировала хирургу и часто сама зашивала раны. В случае дорогостоящих операций операционную сестру сменял врач, от чего хирург бывал не в восторге, потому что сестра была опытнее и от нее было больше толку. Но, к несчастью, у нее не было докторского диплома, так что богатые, как это ни парадоксально, получали за свои деньги менее квалифицированную помощь, чем бедняки, которые довольствовались тем, что дают. Проходя практику, Эдда частенько посмеивалась, видя, что деньги и положение не всегда гарантируют наилучшее лечение. Слишком придирчивые пациенты тоже оказывались в проигрыше. У пострадавшей сиделки была масса способов отомстить зловредному больному, от устрашающих доз слабительного до зудящей сыпи. Сиделки ведь тоже люди!

Еще Эдда узнала, что одна из сестер, стоящих вокруг операционного стола, подает стерильные инструменты хирургу или операционной сестре, а использованные бросает в лоток, который уносит санитарка. Другая считает количество салфеток, закладываемых в рану. При полостных операциях салфетки могут быть величиной с женский носовой платок и их требуется не меньше дюжины. Перед наложением швов все их обязательно убирают. Если оставить салфетку внутри тела, начнется воспаление и пациент может умереть.

Еще одна сестра ассистирует анестезиологу, выполняя любую его команду. Короче, каждый стоящий у операционного стола имеет определенные обязанности и не должен ничего упускать. Операционная сестра, ее помощница и еще пять медсестер образуют операционную бригаду. Таких бригад две, и при длительных и сложных операциях они могут сменять друг друга. В остальное время они тоже не сидят сложа руки – приходящие в себя пациенты требуют особого ухода.

К счастью, операции не вызывали у Эдды ни тошноты, ни отвращения – ей было просто интересно. Уверенные руки в резиновых перчатках осушали кровоточащую рану, устанавливали металлическую трубку, чтобы отсосать кровь, накладывали зажимы на упрямо кровоточившие сосуды, умело пользуясь всем арсеналом кровоостанавливающих средств – просто восхитительно! Правда, хруст кости под пилой привел ее в шок – развеялись как дым все романтические представления о деликатных руках хирурга! Руки у них должны быть крепкими и сильными, как у простых механиков.

Доктор Гордон был рад новой аудитории: удаляя аппендикс, он оживленно наставлял практикантку, к большому неудовольствию помощницы операционной сестры.

– Как видите, мы не углубляемся в брюшную полость, потому что это довольно опасно. Но толстая кишка и так хорошо видна, вот она лежит поперек других кишок. Видите ее? Вот и отлично! Обратите внимание, что брюшная полость имеет ярко-розовый цвет – это первый признак начинающегося сепсиса, но мы успели как раз вовремя и предотвратили перитонит. Операция достаточно простая, потому что слепая кишка расположена рядом с брюшной стенкой, а червеобразный отросток отходит как раз от нее. Такой маленький, а проблем с ним много – он часто воспаляется. В него набивается всякая дрянь, что-то вроде твердых маленьких фекальных катышков.

– Это как бы запор? – спросила Эдда, не совсем уверенная, что она может задавать вопросы.

Хирург загоготал:

– Запор бывает с другой стороны, милая.

– А вы вскрываете саму кишку, сэр?

– Хотелось бы! Нет, в кишках находятся фекальные массы с огромным количеством микробов. Если вскрыть кишку, они окажутся в брюшной полости и тогда неизбежен перитонит, сепсис и смерть пациента. У нас нет средств, убивающих микробы. Если я удаляю часть желудка или привратника в случае язвы или раковой опухоли, очень важно зажать края оставшейся ткани, чтобы содержимое не попало наружу, пока не наложены швы. То же самое при удалении части кишки в случае рака, когда соединяют два ее конца, но это очень рискованная операция. С желчным пузырем попроще, там можно убить микробы, принимая внутрь лекарства или делая инъекции. Вопросы есть?

Самый главный вопрос Эдда задать не решилась: почему все хирурги имеют шотландские корни? И инженеры тоже. Есть ли в этом какая-то закономерность?

Правда, доктор Герцен родился и вырос в Германии, и жителям Корунды сильно повезло, что у них в городе обосновался столь известный ортопед. К нему приезжали даже из Сиднея. Самая драматичная история в жизни доктора произошла во время Первой мировой войны, когда, несмотря на энергичные протесты местного населения, федеральные власти в шовинистическом угаре интернировали его как подданного вражеского государства, лишив права на медицинскую практику. Поскольку диплом он получил в Сиднейском университете, этот запрет имел не больше смысла, чем его двухгодичная изоляция. Корунда отчаянно боролась за своего доктора, и, освободившись, он продолжал преданно ей служить. Недавний житель Сиднея предпочел вести практику в городе, который сумел добыть ему британский паспорт.

В отличие от доктора Гордона, который не всегда был занят, Герцен оперировал практически каждый день. При необходимости они могли заменять друг друга.

Эдду вскоре сняли с грязной работы – теперь она подавала инструменты во время операций и одновременно узнавала массу интересных вещей. Операционная сестра ее полюбила – это означало, что ей дадут возможность попробовать свои силы в разных областях.

В тот день Гордон с Герценом оперировали вместе, но без анестезиолога.

– Пациент находится в коме, – объяснила Эдде сестра Маршалл, когда они мыли и дезинфицировали руки перед операцией. – Доктор Герцен попытается удалить внутричерепную гематому, сгусток крови, образовавшийся над мозговой оболочкой, который на нее давит. Такие гематомы, поглощая жидкость, увеличиваются в размерах. Но пространство внутри черепной коробки ограниченно, и для разбухающей гематомы там просто нет места. Она начинает давить на мозг, причем все больше и больше, что может привести к смерти пациента. Наши хирурги попытаются удалить сгусток и тем самым убрать давление на мозг.

– А как определяют, что у пациента внутричерепная гематома? – спросила Эдда. – Разве есть такой анализ?

– Кома, эпилептические припадки одной половины тела и разная величина зрачков – классические симптомы внутричерепной гематомы. Рентген не показывает сгустков крови, но доктор Герцен уверен, что у пациента огромная гематома в височной части головы. На это указывает потеря речи. Доктор Гордон с ним согласен.

– Может быть, лучше поставить на инструменты сестру Тримбл?

– Честно говоря, я бы этого не хотела. Кое-какие инструменты пришлось позаимствовать в Сиднее, и Тримбл их не знает. А вы проходили курс обучения и должны быть с ними знакомы хотя бы теоретически. Если повезет, они нам вообще не понадобятся, но…

Богиня закончила речь, и Эдда заняла место у операционного стола, чтобы доказать, что она кое-чему научилась.

Сделав небольшой разрез на коже головы и обнажив кость, доктор Герцен взял в руки нечто похожее на обычный коловорот. Круглый полый резец был диаметром с полпенса. Хирург повернул ручку, и резец стал вгрызаться в кость, а доктор Гордон осторожно собирать стружку.

– Внимание, я достиг оболочки, – предупредил доктор Герцен.

Через мгновение он поднял резец с кружочком кости. Хирурги наклонились над раной. Эдде ничего не было видно.

– Да там все черно от крови. Эрих, ты оказался прав! – воскликнул доктор Гордон.

– Отсос готов?

– Да.

– Я надрежу мозговую оболочку. Сестра, ваши ассистентки смогут справиться с пациентом, если он придет в себя и начнет паниковать?

– Да, сэр.

Взяв небольшие кривые ножницы с острыми концами, доктор Герцен сделал крестообразный разрез, в котором сразу же показалось черноватое желе. Гордон быстро вставил трубку отсоса.

Гематома больше не давила на мозг, но коматозный пациент очнулся не сразу. Хирурги ждали, пока прекратится кровотечение. Наконец доктор Герцен облегченно вздохнул:

– Думаю, теперь мы можем закрыть отверстие, Иен.

Костяной кружок был аккуратно возвращен на место и обложен собранными стружками. На кожу наложили швы, и операция благополучно завершилась. Пациент зашевелился.

– Почему ты не стал делать трепанацию, Эрих? – спросил доктор Гордон.

– Не люблю я их. Большой риск забраться слишком глубоко. Для парней из Сиднея, которые только этим и занимаются, это не проблема, но мне-то редко приходится дырявить черепа. С резцом как-то надежнее.

– Что ж, примем к сведению.

Когда через неделю пациент как ни в чем не бывало отправился домой, Эдде это показалось маленьким чудом. Она поклялась, что обязательно увидит, как оперируют настоящие нейрохирурги в Лондоне. Возможно, к этому времени Виктор Хорсли уже не будет кататься на велосипеде по Блумсбери, но там останутся другие, ведь в этом районе Лондона полно хороших больниц.


Через два года практики сестры Латимер вполне вписались в больничный пейзаж, а их личики под смешно торчащими косынками были знакомы всем и каждому, начиная от старшей медсестры Ньюдигейт и главного врача Кэмпбелла до сиделок, уборщиц и санитаров. Каждая из сестер имела свои приоритеты, за исключением разве что психиатрической лечебницы, где дежурить не любил никто.

Для Эдды самыми притягательными были операционная и травматологическое отделение. Причина была достаточно очевидна: здесь царила атмосфера драматизма, чрезвычайных ситуаций и опасности для жизни. Пройдет ли все гладко или случится что-то непредвиденное, ставящее пациента на грань жизни и смерти? Заранее сказать невозможно. После войны хирургия развивалась быстрыми темпами, но и теперь была далеко не всесильна. Эдда решила, что после окончания практики обязательно станет операционной сестрой.

Ее высокая стройная фигура вызывала недвусмысленный интерес у мужчин, к которому она была совершенно равнодушна. Казалось, она не замечала устремленных на нее взглядов, в ответ на комплименты лишь пожимала плечами и в корне пресекала любые попытки пригласить ее на свидание. Исключение делалось лишь для Джека Терлоу, с которым она поддерживала чисто дружеские отношения. Несмотря на проснувшуюся в ней любовь, она была не готова пожертвовать больницей ради романтических увлечений. Нет, Джеку Терлоу придется подождать, пока она сама не сделает шаг в его направлении… Но вот насчет замужества у нее уверенности не было. Пример Мод несколько пошатнул ее веру в супружество, а возможно, ей просто не хотелось играть подчиненную роль, которая неизменно ждет женщину в браке.

– Думаю, вполне логично, что замужняя женщина находится в зависимом положении, – заявила она сестрам, когда они вернулись с дежурства. – Она рожает и воспитывает детей, и здесь никакие няньки не заменят родную мать. Но все равно это несправедливо.

– Тогда не выходи замуж, – усмехнулась Тафтс. – Я лично не собираюсь.

– Бросьте болтать глупости! – воскликнула Китти. – Карьера – это, конечно, прекрасно, но без любви и взаимопонимания она ничего не значит.

– А при чем здесь взаимопонимание? – удивилась Эдда.

– При том! Не прикидывайся! Разве неясно, что любовь без взаимопонимания обречена на провал? Они не могут существовать друг без друга.

– Но мужчины, с которыми у меня взаимопонимание, почему-то не вызывают у меня любви, – заявила Эдда, и в глазах у нее вспыхнул огонек.

– Ну да, ты же у нас такая опытная! Кого ты хочешь обмануть, Эдда Латимер? – вознегодовала Китти.

Эдда едва сдержалась, чтобы не сболтнуть о Джеке Терлоу. Но нет, пусть это будет ее тайной. Особенно сейчас, когда они стали встречаться регулярно. Как друзья, конечно, не выходя за рамки тех отношений, которые Эдда установила с самого начала. Ибо она была горда и не собиралась признаваться Джеку в своих чувствах. Пусть считает, что любовь ее совершенно не интересует, так же как и любой, даже самый невинный флирт. Его пол просто данность, никак не влияющая на характер их отношений. Никакой томности и призывных взглядов.

– Ты же собираешься уехать, когда получишь диплом, – с упреком сказала Китти.

– Естественно. Только не говори мне, Китти, что ты терпела три года только ради того, чтобы получить место младшей медсестры в захолустной больнице!

– Но я люблю Корунду! – запротестовала Китти. – Зачем куда-то ехать, чтобы увидеть точно таких же жалких больных?

– Не говори так, Китти! – оборвала ее Тафтс.

– Нет, нет, я ничего плохого не имела в виду, ей-богу, Тафтс! Но я действительно люблю Корунду и хочу выйти замуж за местного парня, с которым у меня будет любовь и взаимопонимание.

– Ну и дурочка же ты, – сказала Эдда, разливая чай.

– А я ее понимаю, – заявила Тафтс, глядя на свою сестру-двойняшку. – Но мне тоже хочется уехать и поработать в других местах.

– Но мы же никогда не расставались, – всхлипнула Китти.

– Эдда с Грейс тоже, но теперь мы стали взрослыми и наши пути расходятся. Эдда хочет стать медсестрой, а Грейс предпочитает быть женой. У нас с тобой точно так же. Я пойду в медицину, а ты – замуж.

– Да хватит вам! – прикрикнула на них Эдда, стукнув по столу.


Когда Эдда в очередной раз повстречалась с Джеком Терлоу на конной тропе, она сделала нечто такое, чего так никогда и не смогла объяснить себе, причем даже много лет спустя, когда обрела способность рассуждать вполне хладнокровно, – предложила ему познакомиться с ее сестрой Грейс.

Они сидели на бревне, и Джек сворачивал себе папиросу, завораживая Эдду видом загорелых рук, под тонкой кожей которых ходили мускулы. Руки хозяина, не изуродованные физической работой, хотя он и утверждал, что работает на земле.

Движение пальцев прекратилось, Джек исподлобья взглянул на Эдду. Так он обычно смотрел на нее, когда она чем-то его удивляла.

– Познакомиться с твоей сестрой Грейс? – переспросил он.

– Да, но только если ты этого хочешь, – быстро проговорила Эдда. – Мы же с тобой никуда не ходим вместе. – Она небрежно пожала плечами. – Можешь отказаться, я не обижусь. – Потом придала лицу скучающее выражение. – Правда, там будет не слишком весело. Грейс через три месяца должна родить и вся в преддверии такого важного и уникального события.

Джек насмешливо улыбнулся:

– Бедная Эдда! Тебе не хочется идти одной. Скучная обязанность?

– Какой догадливый! Так ты пойдешь? Скажи «нет»!

– Я буду рад познакомиться с твоей сестрой. Две Эдды сразу – прямо дух захватывает! Вы точная копия друг друга?

– Были, когда родились, потом сходства стало меньше. Внешне Грейс очень на меня похожа, но по характеру она совсем другая, не такая решительная. Вовсе не копия Эдды.

– Какая удача!

– Прекрати! Моя решительность никак на тебе не отражается.

– Это верно. Иногда я об этом жалею.

– Грейс живет на Трелони-уэй, – сообщила Эдда, меняя тему. – Дом десять. Так когда идем?

Джек зажег папиросу.

– Когда у тебя следующий выходной?

– Во вторник.

– Я заеду за тобой в больницу в три.

– Нет, встретимся у муниципалитета.

И это было все. Вместо того чтобы проводить ее, Джек вскочил в седло и, чуть кивнув на прощание, пустил лошадь в галоп.

Эдда огорченно посмотрела вслед удалявшейся фигуре. Вот дурак! Менять что-то в их отношениях было опасно, но она все равно это сделает! Зачем? По той же самой причине, что побудила ее опустить ножку стула на голову ядовитой змее. Желание испытать себя. И почему надо вечно лезть на рожон? Когда другие в страхе разбегаются, она обязательно остается и проводит эксперимент.


Джек Терлоу поскакал домой, размышляя, зачем он согласился знакомиться с Грейс Ольсен, урожденной Латимер, хотя подозревал, что сделал это только ради Эдды, которая ему нравилась. Если бы не она, он ни за что не стал бы каждый божий день галопировать в седле. Его сильно тянуло к ней, но он умел справляться со своими вожделениями и вовсе не собирался поддаваться ее чарам. Элегантная и уверенная в себе, она, казалось, источала чувственность, столь редкую у воспитанных в строгости женщин. Она сохраняла девственность, но это был ее собственный выбор. Просто эта маленькая задавака еще не встретила никого достойного себя. Джек чувствовал, что он ей нравится, но считал это всего лишь прихотью скучающей девицы. Такой женщине нужна совсем другая жизнь, и Корунда в этом смысле мало что могла ей предложить.

Замужество в данный момент не входит в ее планы, а он и вообще не собирается ни на ком жениться. Так стоит ли начинать то, что может закончиться нежелательной беременностью? Сворачивая к дому, Джек утешил себя мыслью, что, приняв приглашение Эдды, он лишь подчеркнет заурядность всего происходящего: посиделки в компании двух сестричек, одна из которых нетронутая, а другая беременная, – что может быть скучнее?

Загрузка...