Разноцветные камни в песчаном узоре,
Бирюза и плавник.
Задыхаясь приливами, плещется море…
Поздним вечером выскользну
в маленький дворик
И устрою тайник.
Из бутылочных стёкол, невидимых глазу,
Запотевших насквозь,
Получаются лучшие в мире алмазы,
Огранённый хрусталь,
Жемчуга,
И топазы,
И слоновая кость.
Голубые пески гематитом богаты.
В колдовской тишине,
Как пролитые звёзды, сияют агаты:
Их, наверное, здесь разбросали пираты
И оставили мне
Ожерельную нить —
Переплёт виноградин,
Кружевной ламбрекен…
Кто умеет хранить —
Тот не будет обкраден
Никогда и никем!
Под небесным крестом, среди южных соцветий
Занемеет рука.
Ни биенья, ни вздоха:
В строжайшем секрете
Опущу сокровенную память о лете
В глубь земли-
Тайника…
Не знающий осторожности,
Как ящерка в кулаке,
Зародыш ранней возможности
Свивается на песке.
Тщедушный, несформированный,
Зазябший от ветерка,
До трепета очарованный
Движениями песка.
Он слушает колыхание
Причудливых медных дюн.
Прозрачно его дыхание,
И сам он ещё так юн,
Что может в своей беспечности,
Предвидя песчаный шторм,
Мечтать об огранке вечностью
В одну из первичных форм.
– Моё имя… Христиан-Теодор?
– Я запомню! (произносится с угрозой)
Я учёный и, значит, критичен вдвойне,
Недоверчив и сдержан, однако
Скептицизм не даёт основания мне
Сторониться намёков и знаков.
После точных занятий, расставив тома
По порядку, в вечерней тиши
Я пытаюсь лечить близорукость ума
Дальнозоркостью глаз и души.
Предположим, дана
Нам свеча и стена.
Очень просто.
Так в чём же загвоздка?
А проблема лишь в том, что пока не ясна
Эта странность на белой извёстке.
Не помарка, не плесень – слепое пятно.
Я пытаюсь его соскрести.
Но подушечки пальцев с пятном заодно,
И меня начинает трясти:
Непонятное нечто, аморфная суть,
Тошнотворная даже на ощупь!
Я пытаюсь её шевельнуть, растянуть,
Изучить консистенцию, площадь,
Разложить и исчислить. Но вязкая тень
Обретает всё большую живость.
Она дышит, танцует и просит: «Задень!
Будь учёным, забудь про брезгливость».
Я учёный и верю в Реальность и Факт,
Даже если мой разум в смятеньи.
И поэтому я буду двигаться в такт
В полушаге от собственной тени.
Ранний сбор. Туман. Роса свежа ещё,
Привокзальный сумрак ждёт рассвета.
Хорошо быть вольным отъезжающим
Без вещей и денег. Без билета.
Может, не проверят? У компостера
Ворон пассажиру глаз не выстучит,
Всё равно чужие ведь,
Не гости мы,
Сборище пустых дорожных выскочек.
Первый час вразлёт… Тусклы прожекторы,
Вентили и клапаны закрыты,
Дверь забита. Гонка за сюжетами
Позабыта. Всё уже забыто.
Чашки дребезжат от сотрясения,
Полки заполняются усталыми.
Кажется, сегодня воскресение —
Или вознесение над шпалами?
Наобум и в гору – «Сортировочный»,
Пустота, как сопло, давит уши,
На часах – ноль-три ориентировочно,
И радийный ключ сиплей и глуше:
– Туки-тук.
Зачем?
С больничных станций
Вьюжит ночь: мол, что, бродяга, выдуришь?
Долог бег на длинные дистанции,
На коротких выдохнешь —
И выгоришь…
…
«Подъезжаем!» – тамбур вспыхнул саваном;
Колокольни – в гомон растревоженный:
Незнакомый город… Слава! Слава нам!
Не сошедшим раньше,
Чем положено.
Что-то нынче с рассветами —
Какие-то не такие:
Становятся незаметными
Знакомые городские.
Душевно с тобой общаются,
Подходят интимно-близко,
А утром – развоплощаются:
Ни запаха, ни записки!
И только фрагменты помнятся
Их красочных обещаний.
«Мария Целеста» полнится
Оставленными вещами.
Заброшенными каютами,
Забытыми сигаретами…
Тревожно и неуютно мне:
Неладно нынче с рассветами!
Обмороженным пальцем по хрусткому льду
Вывожу «мене, текел…» и что-то на «ху»,
Бормочу сиплым шёпотом: «Слава труду!» —
Контролёру небес, что застыл наверху.
Вот такая зима: перемёрзли тела,
Кровь, как всякая жидкость, покрылась слюдой.
Опустели дома, погрустнели дела,
Поистратился дед с ледяной бородой:
Ни подарка, ни денег. Умру, но сверну.
Наломаю дровец. Разведу костерок.
Затрещал? Хорошо. Я, пожалуй, сосну
И просплю безмятежно оставшийся срок.
Напрягаться – ни-ни, утруждаться – фигвам,
Баю-бай, я уже отъезжаю в Дубай
Надавать холодам
По мордам,
По зубам.
Контролёр-гастролёр, за проезд передай!
«Мене, текел…», а дальше? А дальше луна
Закрывает глаза, уплывает в постель.
Баю-бай, бледнолицая, крепкого сна…
Контролёр, покачай же мою колыбель!
Покачай – не скучай, поддержи, дай совет,
Как остаться живым, не распавшись в труху.
А в ответ я тебе прочитаю сонет
Про усталость, и старость, и что-то на «ху»…
Мы команда.
Мы спаяны насмерть в одно
Монолитное, прочное альфа-звено
Генетической ленты.
Мы тот маховик,
Что сминает материю, как черновик,
Сохраняя движение.
Кабель в разъём —
Мы энергию тела друг другу даём.
Эй, подъём!
Мы команда.
Мы знаем цвет глаз и волос.
Гемограмму.
Анамнез.
Секретный вопрос.
Постучи – я открою. Зажмурься – внутри
На багровых пространствах стоят алтари.
Тридцать три.
Абсолюта живые кресты,
Мы от сердца до сердца проводим мосты.
Это ты…
Мы команда —
Не дёрнешься – больно, хоть взвой!
Мы надёжно спелёнуты тканью живой,
Мозговой оболочкой – в нейронную сеть.
Мы не можем…
Не смеем…
Сгореть…
Умереть…
Расслоиться под мягким нажимом резца.
Мы команда.
Мы будем с тобой до конца!
По радио передали,
Что будущего не будет
И прошлое тоже вышло —
Курите бамбук и травку.
Забавно, а мы не ждали.
Да ладно, свои же люди!
Сто тысяч чертей им в дышло,
Пророкам на четверть ставки!
Они нас гнетут прогнозом
Февральского рагнарёка:
Мол, кризис, пучина бедствий,
Страна умирает в муках…
Мы только пришли с мороза,
И нате – опять морока:
В тумане причин и следствий
С разгону такая штука!
А можно без негатива?
«Кошмарно, а дальше хуже»,
«Ужасно, всё бренно-тленно»
И прочее «ах ты боже»…
Давайте умрём красиво,
С шампанским вином – кому же
Ещё показать Вселенной,
На кой мы ей дьявол гожи?
Морозы себе крепчают,
А с ними крепчают люди.
Мы будем из стали с перцем
До самых армагеддонов.
В стотысячный обещая
Себе и другим, мы будем
Стучать закалённым сердцем
В покоцах от закидонов.
Тик-так, до забвенья малость:
На небе – чернила с кровью,
И мертвенно-бледный мерин
Ступает по сухостою.
В бутылке ещё осталось…
Немного. Твоё здоровье!
Вот прямо сейчас проверим,
Чего мы на деле стоим…
Опрокинутое в лето
Чехардой дневных скачков,
Солнце прыскает дуплетом
В мякоть суженных зрачков.
Все цвета прямой наводкой
Устремились к рубежу,
За которым я, как в лодке,
Опрокинутый лежу.
Разнозвучного эфира
Освежённый дуновеньем,
Поглощаю прелесть мира
И фиксирую мгновеньем
Облака в чешуйках рыбьих,
Тонкий проблеск паутины…
И прямой в небесной зыби
Треугольник гильотины.
Хорошо быть яйцом истории,
Человеческим первым семенем,
На непознанной территории
Возлелеянным диким временем.
В кайнозойских уютных впадинах
Хорошо на корнях неровных
Доедать виноград, украденный
У медлительных теплокровных.
И под липкими эвкалиптами
В динозавровом одиночестве
Заниматься – реликт с реликтами —
Глинотворчеством, камнезодчеством.
Хорошо, когда дней привычное
Суетливое разномастье
Дарит чистое,
Дологичное,
Прапростое земное счастье!
Пожалуйста, тише! Дыши осторожно,
Смотри, куда ставишь тяжёлые ноги,
Ведь в тонком эфире парят бестревожно
Условно возможные Мелкие Боги.
На каждом квадрате, песчинке, реснице
Толпятся и вьются неявным намёком.
Почти нереальны, но могут присниться,
А могут и в явь просквозить ненароком.
Они тебя любят и белым, и гадом.
Да так ли уж важно, кто Авель, кто Каин?
Открой им калитку, затепли лампаду.
Впусти в своё сердце.
Плесни молока им.
Прозрачные сущности в шубках дремотных
Развеют остатки дневных сожалений,
И маленький Боже Пушистых Животных
Застенчиво прыгнет к тебе на колени.
В тоскливый сумеречный час,
Как конь в чужом пальто,
Решив собой потешить нас,
Явился чёрт-те кто.
Он был встревожен чёрт-те чем
И в чёрт-те что одет.
И на вопрос «Куда? Зачем?»
Не мог найти ответ.
Возможно, где-то чёрт-те кто,
Который намба два,
В ночи напрасно ждал его
И подбирал слова.
А он – сюда, где мы, поверь,
Не ждали никого.
И мы приотворили дверь
И выгнали его.
И долго слушали потом
Его нетвёрдый шаг.
И засыпал тихонько дом,
И остывал очаг…
Уединённо, потаённо, скрыто.
Бодрясь и затухая вновь и вновь…
Так и должна происходить защита
Магистерской работы про любовь.
Седая профессура оживает
Под монотонный, вялый пересказ,
Подмигивает, почки раскрывает,
Цветёт, впадая в творческий экстаз.
«Ну что же, актуальность очевидна».
«А вот про эрос – сухо и общо».
«Проектор поверните – нам не видно».
«Откройте слайд с эмпирикой ещё!
И не частите! Истина – в деталях,
Которые без линз как буква икс».
«Коллеги, мы же вроде не устали?
И вы не прерывайтесь. Съешьте «Твикс»!»
Забыты неурядицы дневные.
Доценты ухмыляются: «Why not?»
И тезисы, хотя бы основные,
Спешат переписать себе в блокнот.
А профессура зря не суетится.
К чему? Ведь благодарный магистрант
Всем тем, кто дал бедняге защититься,
Отправит электронный вариант.
В преддверьи ноогенного невроза
Я жду вестей от Дедушки Мороза,
Пью Nescafe и плачу в календарь:
«Пожалуйста, хотя бы в первых числах
Черкните мне на мыло пару смыслов,
Которые согреют мой январь!»
Зима сегодня выдалась суровой,
Минорной, пожилой и нездоровой,
Как будто мир немного одряхлел.
И я как будто тоже одряхлела,
Необратимо мёртвым стало тело,
И горизонт мой враз отяжелел.
И в упованьи на январский день я
Напрасно предвкушаю возрожденье,
Всё жду, как Мальчик-с-пальчик в три вершка,
Когда ж волшебник в белых босоножках
Проскачет по неведомым дорожкам
И смыслов мне отсыплет из мешка!
Устроим выходной?
Уйдём в отрыв,
Развесив пиджаки по спинкам кресел.
Сезон прошедший так накуролесил,
Что впору удавиться, перерыв
Счета, где отправитель не указан,
С пометкой «Оплатить, а то кранты».
Вот йод, стерильный пластырь, вот бинты…
Я оплачу, конечно.
Но не сразу.
Устроим выходной?
Я так устал.
И ты – мы ошалели от текучки,
А вместе с нами мир дошёл до ручки,
Померк и улыбаться перестал.
Устроим выходной: пошлём к буйкам
Все эти «непременно», эти «надо»!
Кому приспичит – может до упаду
Слоняться по бумажным тупикам,
Беспомощно рыдая о своём
В тисках амбициозного блицкрига.
А мы?
Мы отчебучим джигу-дрыгу,
Депрессию верёвочкой завьём.
Пускай верховный Босс грозит бичом
За шум и гам, устоев сотрясенье.
Мы скажем: «Извините – воскресенье!»
И хлопнем.
И закусим калачом!
А после – побежим по проходной,
В пылу азарта обрывая вожжи…
Но это будет позже,
Много позже.
Сейчас же…
Десять…
Девять…
Выходно-о-ой!
И снова я поздравить не смогла!
Забыла. Растрясла остатки смысла,
Попутала созвездия и числа
И опоздала.
Скверные дела.
Который год – а память на нуле.
Зарубкой на носу себя спасаю,
Но вдруг подсечка:
Р-раз! —
И подвисаю
В сжимающейся временной петле.
Днём раньше или позже – не беда.
Ведь, ей-же-богу, это не нарочно!
Я так боюсь, что малая оплошность
Однажды нас разделит навсегда.
Позвольте ж обойтись без вех и дат,
Без юбилеев, что летят навстречу.
Я вам другую линию намечу,
Лишённую абсцисс и ординат.
Она пробьёт все мантии Земли,
Согнёт ту ось, что плоскости вращает.
Не обижайтесь, правда,
Обещаю:
Я выну вас из временной петли!
Его девиз – «Никто, нигде и никогда» —
Распространён и всеобъемлющ, как экватор.
Остерегайтесь, люди:
В ваши города
На всех парах несётся граф
Де Мотиватор!
Он выжигает трудовой энтузиазм
Напалмом, мемом, анекдотом, едким натром.
Его оружие – карающий сарказм,
Припорошённый тошнотой Камю и Сартра.
Системный винтик, оборви свой Интернет:
Де Мотиватор заражает даже взглядом!
Сопротивляйся, но признай: пощады нет,
Твой офис пал.
Все отравились трупным ядом.
А вслед идёт уже, разбрызгивая грязь,
Давя упавших и уставших,
Император,
Великий князь,
Причинно-следственная связь,
Неотвратимый старший брат —
Де Терминатор.
Сфинкс предлагает загадку.
Как от него отвязаться?
Главное, не состязаться
С силами миропорядка.
Эта простая зарядка
Вынет меня из нирваны,
Мигом поднимет с дивана,
Вычешет сонные прядки.
Сфинкс улыбается кисло
С ноткой сопливой простуды:
«Что, не нашёл свои смыслы?
Больше я медлить не буду.
Хитрый кусок словоблуда!
Стонешь, как будто в театре.
Лепишь свою кузинатру1
К месту, не к месту – повсюду».
Сфинкс, не ругай кузинатру!
В поисках нужного дела,
Чтобы душа не твердела,
Слушаю Фрэнка Синатру.
Кто-то бредёт к психиатру,
Кто-то бредятину пишет.
Сфинкс, переваривай тише
Наши волшебные мантры!
В сливках сгущённого слова
Немудрено утопиться.
Жаль, что не смог откупиться…
Завтра попробую снова.
Шар земной у тебя на плечах.
Ты завис, и с тобой – перегруженный мир.
Лангольеры покатятся —
Чавк!
Буква икс,
А за нею пунктир, и пунктир,
И пунктир…
Хорошо!
Я от бабки ушёл,
От дедлайна, таймлайна, разведки.
Все мои однозначные предки
Однозначно твердят:
«Ты дурак, ты смешон!»
Неужели?
«Ты – лузер,
Процесс завершён.
Лангольеры сжирают объедки».
Эта горькая сказка должна быть иной!
Сбросьте с плеч моих бремя – окатыш земной,