1(1)
Когда Михаил погиб в автокатастрофе, Оксане только-только исполнилось двадцать. Вместе с его гибелью рухнули и ее мечты о будущем семейном счастье. Ей казалось -весь мир рушится. Ее мир.
Все-таки у Оксаны хватило здравого смысла не последовать за Михаилом по примеру Джульетты. А спустя время (недолгое время) оказалось, что мир ее не рушится, а меняется – не только прекрасные воспоминания оставил о себе Михаил, но и нечто вполне материальное. Земное.
Мрачные пророчества матери о том, что “этим ребенком она загубит свою молодость” действия не возымели. Ничто не могло поколебать решимости Оксаны родить сына (почему-то она абсолютно была уверена в том, что родится именно сын, причем, похожий на ее погибшего возлюбленного, как двойник)
Через полтора месяца после гибели Михаила за Оксаной вполне серьезно начал ухаживать мужчина, который был старше нее на целых четырнадцать лет.
Разведенный Петр Олегович красотой, мягко говоря, не блистал – невысокий, полнеющий, с ранней лысиной и грубоватыми чертами лица, – однако, обладал более весомыми достоинствами – занимал руководящую должность, имел собственную двухкомнатную (по тем временам – роскошь немыслимая) квартиру и даже машину “Москвич”.
На церемонное, сделанное по всем правилам – с букетом роз и в парадном костюме- предложение руки и сердца смущенная Оксана ответила отказом.
Расстроенный Петр Олегович ушел… и она не видела его полтора месяца.
Однако спустя пять недель он снова стоял на пороге убогой коммуналки, в которой Оксана с матерью и старшим братом ( к слову профессиональным художником) занимали две полутемные комнатушки.
– Я все знаю, Ксюша, – мягко сказал Петр Олегович, старательно избегая смотреть на округлившийся живот молодой женщины. – Но тебя это не должно беспокоить. Если ты выйдешь за меня, я признаю ребенка своим.
…Через три месяца Оксана благополучно родила девочку, такую же темноволосую и светлоглазую, как ее погибший отец. Девочку назвали Олюшкой и Петр Олегович, держа слово, дал ей свою фамилию – Снигирева.
Оксане не пришлось жалеть о том, что она приняла его предложение – Петр Олегович являлся мужчиной хозяйственным, характером обладал покладистым и в своей молодой жене души не чаял.
Спустя год маленькая Оля уже лопотала “Папа” и, держась за палец Петра Олеговича, делала свои первые шажки.
На семейном совете решено было не сообщать Олюшке правды о ее рождении, во избежание травмирования ее психики. Правда, брат Оксаны – художник Скворешников – пробовал что-то возразить, но Оксана не стала его и слушать – “Сначала своих детей заведи, а уж потом давай советы по их воспитанию!”
…Так прошло двенадцать лет. Оксане казалось, что пролетели эти годы как один день. Петр Олегович успешно рос по службе, соответственно, возрастало и материальное благополучие семьи. Оксана, закончив консерваторию, преподавала сольфеджио и основы дирижирования. Ольга заканчивала шестой класс.
Тут Судьба, видимо, решила, что неплохо будет и подпортить Снигиревым их семейную идиллию…
Мать Оксаны страдала сердечно-сосудистой недостаточностью, одной управляться по хозяйству ей было сложно, и Оксана предложила ей переехать к ним, Снигиревым. Покладистый Петр Олегович не возражал.
Поначалу все шло тихо и гладко, но потом, как водится, пожилая женщина начала выказывать характер. Выражалось это, прежде всего, в перепалках с дочерью. Оксана, конечно, не являлась стервой… но и ангелом тоже не была. И терпеть не могла, когда кто-то (даже если этим “кто-то” является родная мать) вмешивается в ее дела.
Однажды Ольга, вернувшись из школы (и по обыкновению отомкнув замок своим ключом), войдя в квартиру, услышала ведущийся на повышенных тонах (что в последнее время отнюдь не было редкостью) диалог двух женщин. Вот только тема этого диалога была какой-то странной…
– Что, так и будешь до конца жизни возить цветы на могилку своему шоферюге? – это бабушка.
– Замолчи, мама, – Оксана.
– Замолчи?! – только попроси женщину замолчать – и она немедленно выдаст в ответ новую тираду. – Что тебе мог дать этот голодранец? Обрюхатил – только и всего! Да ты Пете своему руки должна целовать за то, что он тебя подобрал и ни словом не попрекнул! За то, что признал Ольку как родную…
Тут Олюшка распахнула дверь в комнату, и обе женщины как по команде замолчали. Лицо Оксаны было белее мела, лицо ее матери напротив – побагровело.
Ольга развернулась и пулей вылетела за дверь. Когда Оксана опомнилась и бросилась догонять дочь, ее уже и след простыл.
…К счастью, Ольге хватило благоразумия не шататься по улицам допоздна, но направилась она не домой, а к дядюшке, с которым у нее всегда были теплые отношения. (Творческая и увлекающаяся натура, Скворешников являлся холостяком и жил, соответственно, один).
Выслушав сбивчивый, прерывающийся всхлипами, рассказ племянницы, художник напоил ее чаем с медом, укутал в теплый плед (Олюшку знобило) и, наконец, сестре, вот уже третий час сходившей с ума от беспокойства за дочь.
– Вот дуреха, – сказал мудрый дядя Эдик, – Какая разница, является Снигирев твоим биологическим отцом или нет, если он всегда относился к тебе как к родной дочери?
– Но вы же все мне врали! -гневно возразила Ольга.
Художник смутился (он-то как раз был единственным, кто выступал против вранья), но тут, к его вящему облегчению, в дверь продолжительно позвонили, и через пару секунд в квартире появились расстроенные супруги Снигиревы.
Полминуты длилась немая сцена, после чего Снигирев прервал паузу. Слегка откашлялся.
– Что ж ты так заставила нас волноваться, дочка?
Тут Ольга скривила мордашку (похоже, опять сдерживая слезы) и, обхватив своего отчима за часть туловища, которую ввиду ее габаритов “торсом” назвать уже было сложно, пробормотала:
– Я больше не буду, честное слово… папочка.
Петр Олегович, сглотнув ком в горле, погладил Ольгу по волосам, Оксана, достав платок, смахнула пару слезинок, а художник, кашлянув, смущенно отвернулся к окну.
На том инцидент был исчерпан, и больше никто из Снигиревых щекотливой темы неродных детей не затрагивал.
* * *
Пролетело еще два года. Мирных, спокойных года. Оксана вступила в пору борьбы с первыми морщинками и нитями седины. К счастью, она являлась светлой блондинкой, и эти седые волоски не были слишком заметны. Петр Олегович, в свою очередь, всерьез озаботился проблемой лишнего веса, увлекся диетами и даже завел дома тренажер.
Ольге исполнилось четырнадцать. Через месяц после дружно отпразднованного дня рождения она явилась из школы разрумянившейся и возбужденной и торжественно заявила матери, что ее пригласили сняться в кино.
– Кто пригласил? – растерялась Оксана, и Олюшка охотно рассказала, как после занятий в школьном дворе к ней приблизился какой-то дядька, представился кинорежиссером, сказал, что ищет исполнительницу главной роли в сногсшибательном фильме, предложил проехать с ним на киностудию… но Ольга отказалась, сказав, что ей “нужно посоветоваться с мамой”. Тогда он оставил ей номер телефона, попросив позвонить в ближайшее время, ибо претенденток полно, конкурс, мол, высокий…
– Где этот номер? – замороженным голосом спросила Оксана и, когда Ольга протянула ей сомнительную визитку, позвонила по указанному номеру, представившись “мамой девочки, которой вы сегодня предложили пройти кинопробы”.
На другом конце провода возникла пауза, потом холодный мужской голос произнес: “Вы ошиблись номером”, но Оксана-то прекрасно понимала, что не ошиблась…
Она посмотрела на растерянную дочь… посмотрела на нее словно со стороны.
Перед ней стояла девочка-подросток, тоненькая, длинноногая… Темно-каштановые, слегка вьющиеся от природы волосы заплетены в косу, нежная кожа поражает своей идеальной чистотой, маленький носик чуть вздернут, большие светло-серые глаза с поволокой затеняют пушистые ресницы…
“Когда она успела превратиться в красавицу? - мысленно ахнула Оксана, – А ведь всего-то четырнадцать, дуреха, ребенок совсем…”
– Присядь, – строго сказала она дочери и, когда Ольга уселась рядом с ней на диван, Оксана, собравшись с духом, начала объяснять дочери, почему как от огня нужно бежать от педофилов, представляющихся “режиссерами”, “рекламными агентами” и прочее.
Попутно Ольге пришлось выслушать подробную лекцию и о проблемах вензаболеваний. Когда Оксана приступила к теме “нежеланных детей”, Ольга сморщила свой прелестный маленький носик.
– У меня по биологии “пятерка”, ма. И каким путем передается СПИД, мне тоже известно.
“Теория, детка, это не практика”, – с тоской подумала Оксана. Впрочем, похоже, беспокойство ее являлось преждевременным – Ольга больше ни о каких подозрительных кинорежиссерах не упоминала, прилежно училась, посещала музыкальную школу (класс игры на фортепьяно) и дружила исключительно с девочками.
Первый ухажер Олюшки появился в квартире Снигиревых незадолго до шестнадцатилетия Оксаниной дочери. Худощавый очкарик с постоянно спадающей на глаза светлой челкой был на год старше Ольги, проявлял незаурядные способности в области точных наук и мечтал стать программистом. Петра Олеговича он буквально сразил своими познаниями в области компьютеров, однако, Ольгу виртуальные игры не слишком увлекали, и Оксана интуитивно поняла – этот ухажер лишь “первая ласточка”…
Разумеется, она не ошиблась. В один из выходных дней, вернувшись с дачи вместе с Петром Олеговичем (Ольга от поездки уклонилась, сославшись на то, что ей “нужно позаниматься”), Оксана увидела возвышающуюся рядом с дочерью стройную фигуру довольно красивого темноволосого юноши с бархатными карими глазами.
– Знакомьтесь, па, ма, это Виталик, – сказала Ольга и мило улыбнулась.
* * *
2 (1)
Известно, что подсознание человека контролю не поддается. Особенно во сне. Иначе не видели бы люди столько кошмаров и не преследовали бы их мучительные воспоминания…
Порой Ве’рескову снилось детство, но эти воспоминания не были мучительны. Эти воспоминания были светлы… ну, может, еще чуть печальны.
Почему-то особенно часто вспоминалась пора летних каникул, которые он обычно проводил в деревне у бабушки.
Дурманящий аромат клевера, необозримые поля, засеянные рожью, в которой так удобно было прятаться, играя в индейцев, узкая речушка с водой настолько прозрачной, что легко просматривались на дне ее мельчайшие камешки, не говоря уж о стайках юрких мальков; девственные леса, где запросто можно повстречаться с лосем или даже рысью…
Вспоминалась и голенастая девочка с длинными золотистыми косами и лукавыми синими глазами. Первые неумелые детские поцелуи на крыльце деревенского домика под шелест ночного ветра и стрекот цикад… Острый серп месяца, бесчисленная россыпь звезд на черном бархате неба… Девочка звонко смеялась и просила показать ей созвездие Девы. Он с уверенностью мог обнаружить только Большую Медведицу, но, напуская на себя ученый вид, плел ей что-то о созвездиях Стрельца, Ориона и Андромеды…
Тогда он был счастливым тринадцатилетним мальчишкой, конечно, и не подозревавшим о том, что детство его закончится слишком рано – через полгода. Со смертью матери.
Впрочем, вдвоем с отцом они оставались недолго. Новую жену отец нашел после полутора лет вдовства. Мачеха была на пятнадцать лет старше своего пасынка и отношения между ними установились ровные, хоть и немного прохладные (что вовсе не удивительно).
В год, когда родилась его сводная сестра, он закончил школу. До восемнадцатилетия оставалось девять месяцев, эти девять месяцев он проработал на деревообрабатывающем комбинате, а получив пресловутую повестку, был направлен в десантные войска. Некоторое время провел в “горячей точке”, счастливо отделавшись легким, поверхностным ранением.
По возвращении из армии Вересков на производство не вернулся, а поступил в архитектурный институт.
Женился он довольно рано – в двадцать один год. Зоя была старше него на год и заканчивала экономический факультет. Особенно пылких чувств он к невесте не испытывал, впрочем, Вересков был не склонен вообще испытывать “пылкие чувства” по отношению к кому бы то ни было. По типу темперамента его можно было отнести к флегматикам, к тому же он являлся прагматиком и реалистом. Выражение “любитель витать в облаках” явно относилось не к нему.
На его взгляд, Зоя была ничуть не хуже других. С некоторой натяжкой ее можно было даже назвать красивой. Она также стояла на земле обеими ногами, и ему не пришлось страдать от того, что молодая жена не умеет вести хозяйство или обладает взбалмошным характером.
Через десять месяцев после свадьбы на свет появился их сын, Дмитрий, а спустя еще три года Зоя родила девочку… увы, слишком слабенькую. Ребенок прожил всего две недели. По уверениям врачей, малышка изначально не была жизнеспособна.
Это был серьезный удар, оправиться от которого нелегко. Спасаясь от депрессии, Вересков с головой ушел в работу – ну, не в запои же пускаться?
Через год он познакомился с художником Скворешниковым – для фойе строящегося Дома культуры требовалось изготовить несколько эскизов, и Скворешникова рекомендовали как выполняющего подобные заказы в срок и качественно.
Художник оказался русоволосым бородачом с синими глазами и изумительно красивым, иконописным лицом. Выглядел он лет на тридцать (самому Верескову было тогда двадцать шесть).
Как и подобает представителю богемы – в хорошем смысле - художник был в общении свободен и раскован, эскизы согласился изготовить за вполне приемлемую цену…
Из любопытства Вересков посмотрел несколько работ Скворешникова. Художник писал маслом в классической манере, предпочтение отдавал городским пейзажам. На дилетантский взгляд Верескова работы были неплохи – художник явно обладал талантом.
Повторно явившись в мастерскую к Скворешникову за готовыми эскизами, он застал там забавную кроху лет пяти-шести, в желтом платьице и с огромным бантом в толстой косичке. Кроха лежала на животе прямо на полу мастерской, болтала ножонками в белых носочках (сандалии валялись рядом) и, высунув от усердия кончик языка, сосредоточенно малевала акварелью на листе ватмана. Разобрать художества пятилетнего ребенка довольно сложно… Верескову показалось, что она рисовала дерево и домик (впрочем, он мог и ошибаться).
Увидев высокого архитектора, кроха вскочила на ноги и с детской непосредственностью восхитилась:
– Какой ты огВомный! Как два моих папы!
– Племянница, -с улыбкой пояснил Скворешников, вытирая измазанные краской пальцы ветхой тряпицей, – Какова? Маленькая принцесса… – и добавил с неожиданной грустью.– Дитя любви…
Вересков вовремя вспомнил о лежащей в кармане шоколадке, купленной для Димки, и протянул конфету девчушке. Та церемонно поблагодарила, хлопнув длиннющими ресницами и исполнив уморительный реверанс.
“А ведь и у меня могла бы быть такая же Дюймовочка”, – неожиданно он ощутил прилив странной, болезненно-щемящей нежности по отношению к ребенку.
Со Скворешниковым он еще несколько раз встречался, между ними даже установились приятельские отношения, но его прелестной маленькой племянницы он больше не видел.
Поскольку Вересков обладал неплохими организаторскими способностями, легко налаживал контакты с людьми (это получалось у него естественно, без особых усилий), его деловые качества заметили, и вскоре он выбился в руководство стротельного треста. Безусловно, работы прибавилось, так же, как и нервотрепки, но все это с лихвой компенсировалось “возросшим уровнем жизни в одной, отдельно взятой ячейке общества”, как шутила Зоя. Сама она тоже с успехом делала карьеру – занимала должность заместителя главного бухгалтера на крупном текстильном предприятии.
Сын их, Димка, вундеркиндом, увы, не являлся, впрочем, особым охламоном тоже. Так, в меру.
Вересков считал, что Зоя Димку слишком балует, но оправдывал это перенесенным ею несчастьем. Кроме того, после рождения дочери у Зои начались неполадки “по женской части”, она даже некоторое время провела в больнице… Приговор врачей был неутешителен – вряд ли когда-либо она еще сможет иметь ребенка.
После того, как Верескову стукнуло тридцать четыре, он впервые отправился в отпуск к морю один – обычно отпуска они с Зоей проводили вместе, но в этот раз жена решила съездить на Кубань к родственникам, а он приобрел путевку в Крымский дом отдыха.
Там у него завязался курортный роман с симпатичной зеленоглазой брюнеткой. Брюнетку звали Катей, была она на пять лет моложе Верескова, работала учительницей и воспитывала сына – одна. Замужем ( по крайней мере официально) Катя никогда не была.
Возможно, курортный роман закончился бы так же, как обычно заканчиваются все курортные романы, но оказалось, что они с Катей проживают в одном городе и, вернувшись из отпуска, он после некоторого колебания возобновил отношения с молодой женщиной – это вносило в его жизнь некоторую “разрядку”.
Вскоре Катя стала регулярно жаловаться на тяжелую жизнь матери-одиночки и хроническую нехватку денег, и он уже едва ли не своим долгом считал выдавать ей суммы на хозяйственные расходы. Он, разумеется, понимал, что его начали вульгарно использовать, но порвать отношений с Катей все не решался – возможно, в силу привычки.
Однажды вечером, встретившись с Екатериной, он не стал сразу извлекать из бумажника приготовленные для нее деньги, а попробовал сослаться на “временный дефолт”. В общем, иллюзий в отношении своей любовницы он не питал, но той реакции, что последовала на его отказ выдать привычную сумму “зеленых”, он тоже не ожидал.
Вначале взгляд изумрудных Катиных глаз сделался недоумевающим, потом она побледнела и вдруг ударилась в истерику, называя его “разжиревшим медведем, который ею бессовестно пользуется”.
Обвинение было не просто несправедливым, но даже абсурдным. Если по габаритам (рост сто девяносто пять, вес девяносто), его еще можно было сравнить с медведем, но уж отнюдь не разжиревшим. Впрочем, Екатерина, конечно, имела в виду совсем другое. Женская истерика вылилась в обвинительную речь хозяину жизни и хапуге, обнаглевшему от вседозволенности.
Доказывать Кате, что всё, чего он достиг, далось тяжким трудом и стоило нервов, было, конечно, бессмысленно. Так же бессмысленно было приводить ей в пример настоящих хапуг, в сравнении с которыми он, Вересков, жил едва ли не у черты бедности.
“К чему бисер метать?”– подумал он и, выложив на кухонный стол несколько крупных купюр, направился к входной двери, не слушая запоздалых Катиных обвинений.
Затянувшийся “курортный роман” закончился.
* * *
3(1)
Так уж случилось, но первой женщиной Виталия Лебедева стала не миловидная одноклассница, а учительница физики – впрочем, тоже миловидная. Хрупная блондинка, “разведенка”, мать двоих детей. Причем, на успеваемости Виталика этот роман не отразился – ему по-прежнему приходилось самостоятельно корпеть над задачами и теоремами, в поте лица зарабатывая хорошие оценки.
Тем не менее, связь со зрелой женщиной имела множество плюсов – одноклассники поглядывали на Лебедева с уважением и завистью, одноклассницы – с интересом…(Хотя он благородно хранил свой роман с физичкой в тайне, но – дело известное – шила в мешке не утаишь).
Впрочем, увлечение юноши зрелой женщиной – явление довольно распространенное… и преходящее.
По окончании школы Виталий поступил на юридический факультет университета, а еще через год его призвали в армию. Отец, занимавший пост в городской администрации, сумел нажать на нужные рычаги и отправки в горячую точку можно было не бояться. Через год отец (вероятно, не без давления со стороны матери) решил, что сын прошел достаточно хорошую “школу жизни” и абсолютно здорового Виталика комиссовали… “по состоянию здоровья”.
Через год после возобновления учебы на юрфаке (кстати, Виталий не только учился – стипендия была мизерной, постоянно клянчить деньги у “предков” унизительно, и он устроился охранником в коммерческую фирму (дежурство сутки через трое), Виталий сошелся с однокурсницей – двадцатилетней Юленькой Воробьевой.
Юля являлась симпатичной голубоглазой шатенкой, носила модную короткую стрижку и платьица в обтяжку, не скрывавшие длинных ног и прочих достоинств изящной фигурки. Кроме того, у Юленьки был легкий, общительный характер, а ее папа работал старшим юрисконсультом в крупной аудиторской фирме.
Роман находился в самом разгаре, впору было подумать о свадьбе (и такие мысли уже приходили Виталию в голову), как однажды на лекции ему подсунули листок, на котором был гротескно изображен пудель на поводке. Поводок находился в руке голенастой девицы с короткой стрижкой, а вместо собачьей морды было нарисовано (разумеется, карикатурно) его, Виталия, лицо. Во взгляде, устремленном на девицу, светилась поистине собачья преданность…
Автор подлого шаржа был известен и, конечно, первым побуждением Лебедева было набить ему морду… но потом ему пришло в голову – возможно, в этом пасквиле есть доля истины? Он проанализировал поведение Юли и пришел к неутешительному выводу – еще не став его женой, она ведет себя так, словно он - уже ее собственность. Чего же от нее ожидать после свадьбы?
Через неделю приятель предложил ему расслабиться на дискотеке. Вначале Виталий заколебался – пойдет ли Юля с ним? – но вспомнил издевательский шарж… и решительно согласился.
На дискотеке было скучновато. Виталий вообще не слишком любил подобные “тупые” развлечения, “кислотная” бессмысленная музыка раздражала… Он уже направился к выходу, как столкнулся с рассеянным худощавым очкариком, держащим в обеих руках по коктейлю. Коктейли не замедлили расплескаться… Очкарик густо покраснел. Виталий невнятно пробормотал “Извините”, но тут услышал сбоку от себя рассерженное: “Вы просто… хам!” Обернулся и тут же напоролся на сердитый взгляд прехорошенькой девушки с темно-каштановыми волосами, заплетенными во “французскую косу”.
Досада улетучилась мгновенно. Пару секунд Виталий и девчонка просто смотрели друг на друга… На щеках незнакомки появился легкий румянец. Виталий первым вышел из оцепенения.
– Простите, – повторил он совершенно другим, мягким тоном, – Это был ваш коктейль? Я сейчас Вам куплю такой же…
– Не обязательно, – возразила девушка (уверенности в ее голосе поубавилось). “Какая куколка”, подумал Виталий.
– Обязательно, – возразил он и улыбнулся. С зубами у него был полный порядок, следовательно, его улыбка девчонку оттолкнуть не могла… и не оттолкнула. Более того, незнакомка улыбнулась в ответ, в свою очередь продемонстрировав белоснежные зубки.
– Между прочим, меня зовут Виталий, – представился Виталий, подавая девушке руку.
Та покосилась на растерянного, явно комплексующего очкарика и в свою очередь протянула Виталию узкую ладошку.
– Оля Снигирева.
–Замечательное имя, – Виталий улыбнулся еще шире, тихонько пожимая тонкие пальцы девушки, – Так что насчет коктейля? Для Вас и … меня?
Тут, наконец, очкарик набрался решимости.
– А обо мне вы забыли? – неприязненно обратился он к Виталию, – Вы же и мой коктейль расплескали…
Хорошенька (ох, чертовски хорошенькая) Оля обратила лицо к очкарику, словно только что вспомнив о его существовании.
– Ты сам виноват, Майк, – немного капризным тоном прекрасно сознающей силу своей привлекательности девчонки сказала она, – Ты ужасно неуклюжий…
Виталий понял, что не должен упускать благоприятного момента. Приобняв девушку за хрупкие плечи, увлек ее к стойке бара.
– Так какие коктейли Вы предпочитаете, Оленька?
Единственным, что Виталия немного смущало (да то поначалу), был слишком юный возраст красавицы – самому ему было двадцать два, а Ольге только-только исполнилось шестнадцать, но в конце концов он успокоил себя тем, что все относительно – к примеру, в Древнем Риме уже четырнадцатилетние девочки считались совершеннолетними…
Спустя полтора месяца регулярных встреч с Ольгой он, наконец, уломал ее согласиться поехать на дачу, принадлежащую его деду (пожалуй, родители Виталия давно догадывались о том, что коттедж является идеальным местом встреч сына с его пассиями…)
Сидя у камина, они если сладкие осенние яблоки из дедушкиного сада, пили привезенный с собой в термосе чай (на дачу Виталий Ольгу привез на папиной “девятке”, которую с восемнадцати лет водил по доверенности) и болтали о всякой всячине.
Как это обычно бывает, время летит особенно быстро, когда людям хорошо. За окнами дачного домика стали сгущаться сумерки, и Ольга напомнила, если в ближайший час она не появится дома, предки ее не на шутку обеспокоятся.
Как и было обещано, Виталий довез ее до самого подъезда. Потом они долго целовались, не выходя из машины… Ольга отстранилась первой и потянулась к дверце. Он удержал ее за руку.
– Когда снова?
Она пожала плечами, улыбнулась.
– Звони…
– Я обязательно позвоню, – пообещал Виталий.
– Пока, Виталичек, – сначала его щеки коснулось теплое дыхание, потом – нежные губы… и тонкие пальчики.
Он проводил взглядом ее тоненькую фигурку и лишь после того, как она скрылась за дверью подъезда, плавно тронул “Жигуль” с места.
Благополучно доехав до дома, поставил машину в гараж, поднялся на седьмой этаж, дверь открыл своим ключом, вошел в прихожую…
В этот момент в дверях комнаты появилась мать с расстроенным лицом. Настолько расстроенным, что проигнорировать это было невозможно.
Не успел Виталий спросить у матери, что случилось, как рядом с ней, аки статуя Командора (тоже явившегося, как известно, донне Анне в самый неподходящий момент) возникла фигура Юленьки.
Виталий ощутил холодок под ложечкой. Так просто, без причины, Юлька домой к его предкам явиться не могла… А она не просто явилась, она дождалась его возвращения с дачи! Интересно, как долго ждала? Пару часов? Дольше?
Для полноты картины недоставало только отца, и он не заставил себя ждать, выйдя из кухни со стаканом воды в руке. В нос Виталию ударил противный запах корвалола.
– Ну заходи, заходи… – тусклым голосом произнес Юрий Петрович Лебедев, – Плейбой… доморощенный.
Виталий ощутил внезапную слабость в ногах. Вот оно. То, чего он боялся… и чего, признаться, надеялся все-таки избежать… идиот. Сразу надо было понять, чего ожидать от такой стервы, как Юлька…
Виталий молча прошел в комнату и опустился на диван. Сейчас ему хотелось обхватить голову руками… и попросту разреветься. Как пацану.
– Ничего, – делано бодрым тоном сказал отец. – Я тоже женился, будучи всего годом старше тебя. Женишься, остепенишься…
Мать почему-то всхлипнула и достала из кармана халата крошечный батистовый платочек. Юлька молчала, не иначе желая испепелить Виталия на месте своими горящими (просто-таки пылающими) гневом глазами.
“Самое мерзкое”, – подумал он с тоской. Если бы подобное случилось полутора месяцами раньше, но сейчас… Сейчас, когда у него есть Ольга, Оленька, Олюшка, с ее чудесными волосами, ласковыми глазами и прелестным личиком (немного даже напоминающим лицо итальянской кинозвезды начала восьмидесятых), когда у них с Ольгой, несомненно, все самое лучшее – впереди, одним махом все перечеркнуть? Перечеркнуть свое будущее ради этой стриженой стервы, намеревающейся в скором времени ему преподнести краснолицее, возмутительно нечистоплотное и орущее по ночам существо? Как же он влип, придурок!
Что ж, правильно. Сам дурак.
Отец негромко кашлянул, прервав напряженную тишину, нарушаемую лишь полу-вздохами, полу-всхлипами матери.
– Конечно, я понимаю, сын, насколько это для тебя неожиданно, но ты должен принять происходящее как мужчина…
Виталий резко вскинул голову и обвел взгядом растерянных родителей и бывшую (ну теперь-то уж точно бывшую) невесту.
– Нет, – негромко сказал он, мысленно видя перед собой издевательскую карикатуру – пуделя на поводке. Что ж, сейчас за поводок дернули. Через секунду последует команда “К ноге!”
– Нет, – громче повторил он. Громче и тверже. – Этот номер у вас не пройдет. Нет.
Юля внезапно побледнела и, зажав ладошкой рот, бросилась в направлении ванной комнаты.
– Что значит – нет? – недоуменно переспросил Лебедев-старший.
Как ни странно, Виталию удалось выдержать его тяжелый взгляд.
– Это значит, что ей не удастся меня на себе женить, – спокойно пояснил он, – Женитьба не входит в мои планы. По крайней мере, в ближайшее время.
Возможно, ему просто показалось, но мать словно бы издала вздох облегчения.
Зато лицо Юрия Петровича побагровело.
– Что значит – не удастся? – возвысил он свой начальственный голос, успешно приводящий подчиненных в трепет, – Ребенка ей сделать тебе удалось, а теперь в кусты?
Виталий пожал плечами.
– Я не сказал, что отказываюсь платить алименты. Но только по решению суда. – он даже нашел в себе силы усмехнуться, – Когда она докажет, что ребенок – мой.
В дверях комнаты снова возникла Юля. Дурно выглядела Юленька – бледная, с кругами под глазами, без обычного макияжа…
– Подонок, – прошипела бывшая возлюбленная.
– Блядь, – ответил Виталий.
Мать округлила глаза и зажала ладонью рот, словно стараясь сдержать крик. Выглядело это настолько нарочито и даже картинно, что Виталий хмыкнул.
В следующую секунду Юля подскочила к нему – и щеку Виталия, еще полчаса назад обласканную нежными пальчиками Ольги, обожгла сильнейшая пощечина.
Первым его побуждением было врезать нахалке в ответ – от души, но он вовремя вспомнил о том, что она все-таки беременна… и просто поднялся с дивана.
– Я все сказал, – произнеся эту знаменитую адвокатскую фразу, он вдруг ощутил страшную усталость. Рухнуть бы сейчас в постель… и проспать часов десять как минимум. – Вам не удастся сделать из меня щенка на поводке. Я вам не пудель Артемон.
Повернулся и направился в ванную.
Дальнейшее и так было понятно – мать с отцом станут уговаривать Юльку “вести себя благоразумно”, предложат ей кругленькую сумму “зеленых”, мать пообещает устроить так, чтобы аборт ей сделали лучшие специалисты (и, разумеется, бесплатно)…
Самым противным являлось то, что им с Юлькой еще два года вместе учиться… Конечно, сейчас – не старые времена и никто ему бойкота за его подлый (себе-то уж можно признаться - подлый) поступок не устроит, но все же…
От таких мыслей даже сердце болезненно сжалось. Его абсолютно здоровое сердце....
* * *
Часть вторая
1(2)
Проснулась Оксана не от звонка будильника, а от громкого, просто-таки непристойного чириканья воробьев за окном. Яркое весеннее солнце нагло проникало даже сквозь ткань плотно задернутых штор. Петра Олеговича рядом не было – днем раньше он укатил в командировку, как сейчас принято выражаться – деловую поездку, в ближнее зарубежье. У самой Оксаны занятия в музыкальной школе начинались после полудня, но следовало все-таки встать сейчас, чтобы разбудить Ольгу (эта соня явно принадлежала к породе “сов”), накормить завтраком и отправить… нет, не в школу, а в университет (в прошлом году Олюшка поступила на факультет романо-германской филологии).
Набросив халат, Оксана сначала направилась в ванную, потом на кухню (поджарить гренки с яйцом, сварить кофе) и, наконец, в комнату дочери.
Одеяло, как обычно, скомкано в ногах, русалочьи пряди разметались по подушке, на щеках – сонный румянец… Картина, вполне достойная кисти живописца Скворешникова.
Оксана подошла к окну, подняла жалюзи. На миг зажмурилась от ворвавшегося в комнату солнечного света… Ольга что-то невнятно пробормотала и попыталась зарыться лицом в подушку.
– Если не намерена прогулять первую “пару”, вставай, – сказала Оксана с напускной строгостью.
– Ну… – Ольга еще немного повозилась, потом с охами и вздохами спустила ноги с кровати, нашарила ступнями тапочки.
– Завтрак стынет, – напомнила Оксана.
– Негуманно это с твоей стороны, – проворчала Ольга, надевая на ходу атласный халатик, едва прикрывающий аккуратную попку, и направилась в ванную.
– Во сколько ты домой вчера явилась? – невинно напомнила дочери Оксана.
Ольга тяжело вздохнула.
– Так это ж была вечеринка… кстати, мы с Виталиком слиняли первыми…
Постояв под душем, окончательно проснувшаяся Ольга сначала оделась, а уж потом села за кухонный стол, без энтузиазма повертела в пальцах гренок, откусила маленький кусочек… Оксана поставила перед ней чашку кофе, причем без молока и сахара. Как это у Ольги хватало мужества пить черный кофе без сахара? Если учесть то, что она и мучного почти не брала в рот, и к сладкому была равнодушна, конечно, не следовало удивляться размерам ее талии, которая была на три сантиметра уже классических шестидесяти.
– Съешь хоть банан, – сказала Оксана, – Тебя ведь ждет шесть часов занятий…
Ольга улыбнулась.
– Не волнуйся, за шесть часов я с голоду не умру, мамочка…
Оксана положила в пакет пару бутербродов с ветчиной и несколько яблок. А заодно – плитку шоколада.
– И не вздумай возражать! В перерыве съешь.
– Так много мне не съесть… Ладно, с девчонками поделюсь.
Ольга бросила взгляд на часы и выскочила из-за стола.
– Все, мне пора, – ласково чмокнула мать в щеку, – Спасибо, все было оч-чень вкусно…
– Погоди, как у тебя с деньгами? – спохватилась Оксана.
– Не беспокойся, перед отъездом папочка выдал мне… на мороженое, – Ольга лукаво улыбнулась, – В случае чего Вит еще подкинет…
– Виталий дает тебе деньги? – ужаснулась Оксана.
Ольга невозмутимо пожала плечами.
– Он же зарабатывает… и потом, сама я у него ничего не прошу… – она отчего-то погрустнела, – Так часто колготки рвутся, просто кошмар… Кстати, ма, Вит предлагает на этой неделе пойти на новый спектакль в постановке Крымова