Город будущего: Дубай, созданный архитектурой - читать онлайн

– Мы были здесь раньше, чем любая другая современная держава.

Джордж Керзон репетировал речь, готовясь к скорому прибытию гостей. Эти слова будут повторяться в течение всего британского присутствия в странах Персидского залива: «Мы обнаружили хаос и навели порядок». Вице-король и генерал-губернатор колониальной Индии Керзон стоял на борту военного корабля «Аргонавт» в 10 км от побережья Догово́рного Омана 21 ноября 1903 г.

«Мы были здесь» – это фигура речи. Британская гегемония была установлена в этих местах более 80 лет назад, но за это время ни Керзон, ни какой-либо другой высокопоставленный британский офицер не ступал на землю Договорного Омана. «Здесь» относилось к протяженной береговой линии Персидского залива, берегам, охраняемым военными кораблями с целью подавить любой вызов господству Великобритании[26]. Керзон хотел впечатлить местных лидеров «внешними атрибутами» британской силы в том же году, когда российские и французские военные корабли вошли в воды Персидского залива, а немецкие инженеры создали проект железной дороги между Берлином и Багдадом[27]. Прибыв с флотилией из семи пароходов, Керзон при полном параде репетировал выступление, которое напомнит прибрежным правителям о «полном политическом и коммерческом господстве Великобритании» над ними. Гости, правда, задерживались из-за шторма.

Основой полномочий Керзона были «как минимум восемь» договоров. Договоры, обещавшие «бескорыстное» наведение порядка, предполагали двусторонние отношения между Великобританией и эмиратами на южном берегу Персидского залива. Договоры были подписаны, когда в 1819 г. британский флот разгромил побережье. В результате наступления, «непродолжительного», но «ожесточенного», была свергнута правившая на побережье династия аль-Кавасим[28]. «Старый режим беззакония и насилия изжил себя». Через несколько недель после разрушения крепостей и заключения в тюрьму местных лидеров был наспех составлен «Генеральный договор о мире для прекращения грабежей на суше и пиратства на море» – первое соглашение, возвестившее о британском господстве[29].

Так называемая абсолютная безопасность пребывания в водах Персидского залива была достигнута благодаря военному надзору и драконовским ограничениям на торговлю. Формально эксклюзивные соглашения ограничивали импорт в регион: было разрешено ввозить только британскую продукцию, Договорный Оман оказался отрезан от мира. Прибыльная жемчужная промышленность выжила только потому, что доля в ней принадлежала подданным в Индии[30]. Договоры устанавливали британскую политику, направленную на сохранение статус-кво: региону надлежало оставаться таким, каким его обнаружили британцы, – обескровленным войной 1819 г. С тех пор британские официальные лица делали вид, что руководят народами, не нуждавшимися в изменениях и даже не желавшими их. Впрочем, никто и не предлагал никаких изменений.

Договоры определяли положение семи эмиратов: Дубай, Абу-Даби, Шарджу, Умм-эль-Кайвайн, Фуджейру, Аджман и Рас-эль-Хайму[31]. Предполагалось, что британцы управляют ими, используя дипломатию, а не оружие, «используя прежде всего принцип экономии силы для достижения своих целей»[32]. «Экономия силы» предполагала, что британцы наблюдают только за ситуацией на море, тем самым обеспечивая невмешательство Великобритании во внутренние дела эмиратов на суше. «Экономия силы» также означала, что эмираты не назывались колониями или протекторатами. Использование любого из этих терминов возлагало бы на британцев слишком большую ответственность за землю со скудным, по крайней мере на тот момент, потенциалом прибыли.

Статус эмиратов прояснился к 1853 г., когда лидеры подписали «идеальный договор о морском перемирии», где название эмиратов соответствовало британской логике. Авторы так называемых договоров придумали слово, объединяющее отдельные эмираты в единое целое, – «договорный». Неологизм «Договорный Оман» определял территории как единицу и подчеркивал их подчиненное положение по отношению к Британской империи. Но даже это название было лучше предыдущего: Пиратский Берег.

Размеры «Аргонавта» не позволяли приблизиться к мелководному берегу Договорного Омана, поэтому для перевозки Керзона на сушу был подготовлен небольшой паровой бот. Однако, чтобы не обременять себя борьбой со стихией, вице-король приказал правителям и другим сановникам самим явиться к нему. Во второй половине дня на борт «Аргонавта» поднялись члены делегации, утомленные «бурным морем» и «изнуренные морской болезнью, хотя они были потомками… пиратов и буканьеров»[33]. Керзон принял их, «сидя на высоком троне» в окружении офицеров на верхней палубе корабля, «убранной богатыми драпировками и расшитыми золотом коврами». Для прибывших не хватило стульев: многие из них разместились прямо на палубе.

Керзон представил «краткий экскурс в историю британского присутствия в арабских водах Персидского залива» и напомнил гостям о договоре, подписанном их предками: «Наша торговля, как и ваша безопасность, находилась под угрозой и требовала защиты»[34]. Вице-король говорил по-английски. Когда он закончил, человек в штатском, сидевший среди собравшихся, прочитал им перевод на арабский. Восседая на троне, Керзон со скучающим видом смотрел сверху вниз. Свидетельств о том, что кто-либо из местных лидеров выступил на борту «Аргонавта», не сохранилось. Гости получили «щедрые подарки» – золотые часы, сабли и винтовки – и вернулись на бот, чтобы пересечь бушующее море и переждать длительное, хотя и временное, пребывание иностранца[35].

На суше

В 1953 г., спустя 50 лет после того, как Джордж Керзон не соизволил сойти на берег, в эмират Шарджа прибыл Кристофер Пири-Гордон. Он был первым политическим представителем МИДа в Договорном Омане и инициировал проект, предполагавший большее вмешательство во внутреннюю политику региона, чем любая британская директива со времен военно-морских атак 1819 г.

Перед прибытием Пири-Гордона рядом с британской авиабазой в Шардже разместились вооруженные силы Договорного Омана. Личный состав защищал сухопутные границы эмиратов от внешних врагов – а конкретнее, от Саудовской Аравии. Пири-Гордон прибыл в тот период, когда на охраняемых землях под руководством британцев активно велись поиски нефти. В 1935 г. британские чиновники в Бахрейне отдали первые нефтяные концессии в регионе подконтрольной Великобритании компании Petroleum Development (Trucial Coast), или PDTC[36]. Поскольку в 1950-е гг. открылись новые перспективы, нужен был надежный порт для пополнения запасов. МИД предполагал, что порт, который будет оказывать необходимые услуги, будет расти и приносить прибыль[37]. Несмотря на то, что в Шардже уже более 100 лет работал офис Британского агентства, а с 1932 г. – и аэропорт, и порт Абу-Даби был ближе всего к наиболее перспективным районам разведки, к 1950 г. британское правительство возлагало «больше надежд» на порт Дубая. Так на Дубай, некогда считавшийся недостойным даже статуса протектората, была сделана основная ставка в британской погоне за нефтяными доходами[38].

Рис. 1.1

Грузчики и разгруженный товар, Хор-Дубай. Около 1955 г.

Из архивов семьи Трипп

Авиабаза в Шардже и лагерь рекрутов свидетельствовали о британском военном присутствии, теперь же Пири-Гордону предстояло организовать в перспективном порту «управление» и «социальные услуги»[39]. У него было более широкое понимание порядка, чем у Керзона. Теперь этот термин включал финансовые и социальные аспекты. Пири-Гордон щеголял примерно такой же парадной формой, как и Керзон, но он не командовал военными силами – он должен был наладить работу администрации в Дубае и установить за ними контроль. В городе, где, по мнению британских чиновников, не было «вообще никакого управления» – разве что «плохо обученные клерки», – создание «небольшой администрации» под британским патронажем сулило британскому правительству «гораздо больше шансов получить контроль над будущими нефтяными доходами»[40]. С прибытием Пири-Гордона стал очевиден новый подход к Дубаю: предполагалось обеспечить минимальные вложения и растущий объем работ для британских специалистов. Дубай должен был развиваться как город, приносящий прибыль, на побережье, над которым так долго пытались установить контроль британские военные корабли.

В ожидании завершения строительства нового комплекса зданий политического агентства в Дубае Пири-Гордон поселился в арендованном доме в Шардже. Территорию для британского агентства предоставил шейх Рашид, фактический правитель Дубая. Предоставление участка у берега лагуны могло бы показаться жестом гостеприимства, если бы он не располагался «в отдалении от города, по ту сторону от кладбища». Многие подозревали, что Рашид выбрал отдаленный участок, чтобы британцы не «слишком активно вмешивались в дела населения Дубая». В марте 1954 г. политический агент переехал в «не самый внушительный» комплекс, состоявший из «длинных, низких сараев, сливавшихся с окружающими песками», и огороженный «сетчатым забором, который делал его похожим на место заключения». Пири-Гордон называл это место «лепрозорием»[41] – но оттуда, даже находясь достаточно далеко от порта, Пири-Гордон мог вести предметное и систематическое наблюдение за делами города.

Кинжалы и каналетто

Вспоминают, что Пири-Гордон порой слишком увлекался вечеринками и собраниями в своей новой резиденции. Тем не менее его общительность удачно способствовала сбору информации об успехах торговцев Дубая. Все, что следовало знать о городе, можно было увидеть в Хор-Дубае, «естественной лагуне с соленой водой, соединенной с морем извилистым каналом, протекающим через песчаный пляж»[42].

Городская гавань Хор-Дубай представляла собой болотистый морской рукав. Из-за приливов и погодных условий глубина гавани менялась более чем на пять метров. Береговая линия приобретала другие очертания в течение нескольких дней и даже часов. На низких берегах случались паводки. Здесь хозяйничали те, кто знал, когда лагуна становится судоходной и на какой незаметной отмели могут потерпеть крушение даже самые крепкие корабли. Морской рукав и, следовательно, Дубай зависели от приливов и превратностей погоды, а движение водного транспорта было ограничено несколькими часами в день. Из-за отлива суда не могли проходить под покровом ночи, чтобы избежать уплаты импортной пошлины. Для охраны входа в гавань в ночное время достаточно было одного сторожа на лодке, вооруженного только тусклым фонарем[43].

Рис. 1.2

Вид с воздуха на Бур-Дубай – примерно в то время, когда британское правительство установило, что в порту Дубая было «больше перспектив», чем где-либо еще в Договорном Омане. Вокруг изгиба водного пути находятся печально известные песчаные отмели, опасные для грузовых судов.

Из архивов библиотеки Джона Р. Харриса

Илистые воды гавани разделяли тогда еще два конкурирующих города: Бур-Дейру и Бур-Дубай[44]. Объединяющим фактором был доступ к Хор-Дубаю, а также британские договоры, установившие власть династии аль-Мактум в обоих городах. Расстояние между двумя берегами составляло максимум 300 м – достаточно, чтобы жители на обоих берегах ощущали себя независимыми друг от друга. Сегодня Хор-Дубай глубок, его русло четко обозначено каменной облицовкой. В 1954 г. в большинстве мест можно было спуститься к воде по пологим берегам. Хор-Дубай был не просто гаванью, ему отводилась важная роль в повседневной жизни горожан. На подгоняемых прохладным бризом небольших лодках, абрах, люди переправлялись с одного берега на другой. Когда же происходил отлив или уровень воды оказывался слишком низким для прохода кораблей, Хор-Дубай служил местом публичных собраний. Для спасения от жары были оборудованы открытые пляжи: здесь отдыхали, купались, устраивали общественный туалет. Семьи собирались у кромки воды, чтобы отдохнуть и постирать белье. Отдельные участки были выделены для мытья телег от песка. Прилив уносил оставленный мусор.

Рис. 1.3

Маленькие лодки, или абры, на пристани в Бур-Дубае. 1959 г.

Из архивов библиотеки Джона Р. Харриса

В 1950-е гг. казалось, что невозможно описать Хор-Дубай, не используя слово «суета». Не имея альтернативы, дубайские торговцы по-прежнему полагались на древние традиции торговли. Вызванный Великобританией застой провоцировал у иностранных наблюдателей эстетический интерес к «заповеднику» древности, давно исчезнувшей в других местах. Дубай был наполнен «ароматами чего-то неожиданного, необычного, любопытного, броского или причудливого»[45]. Дороги вели от гавани к базарам, которые, по мнению этих наблюдателей, были аутентичными, в отличие от базаров Алеппо и Каира, к тому времени наводненных туристами. Базары Дубая, менее грандиозные, но недоступные для большинства жителей Запада, привлекали своим колоритом. В сдержанном описании региона в 1954 г. Руперт Хэй, бывший британский чиновник в соседнем Бахрейне, делится своими впечатлениями о Дубае:

Рис. 1.4

Дау с белыми парусами в Хор-Дубай, 1960 г.

Из архивов библиотеки Джона Р. Харриса

Дональд Хоули, один из преемников Пири-Гордона, сделал вид, что не заметил нищету Дубая, чтобы разглядеть не только «живописное», но и художественное:

Британские чиновники также отмечали «деловой характер» Дубая, «процветающий базар» и «оживленную атмосферу города»[48]. Однако правда заключалась в том, что Дубай не был готов стать по-настоящему процветающим портом. Суета говорила о праздности, а не об энергии. Какой бы очаровательной гавань Дубая ни казалась тем, кто там не жил и не работал, это была заболоченная местность с хаотичной застройкой и полным отсутствием стали.

Перевалочный пункт

В 1954 г. порт Дубая вовсе не производил впечатления. Тем не менее он оставался основным источником дохода Дубая после того, как жемчужная промышленность угасла, когда в 1930-е гг. на рынке появился искусственный жемчуг. В гавани работал всего один стальной кран. Движение остальных грузов обеспечивала бригада мужчин, которые таскали мешки на небольшие лодки и складывали их в штабели по границе порта. В отсутствие отелей и гостиниц прибывающие моряки вынуждены были оставаться на своих судах – повезло тем, у кого суда могли служить мобильными домами. Остальные обходились картоном и подручными материалами, купленными на суше. Их временные убежища едва ли можно было отличить от куч гниющего зловонного мусора на пристани. За уборку мусора никому не платили. Пири-Гордон отчитывался, что в городе нет дорог с твердым покрытием и даже элементарных коммунальных услуг, например водопровода и электричества. Гавань утопала в собственных отходах и выживала только благодаря ежегодным наводнениям.

Западные дипломаты и журналисты часто называли Дубай сонной рыбацкой деревней или знойным болотом. Оба образа вводили в заблуждение. Дубай не был сонным. В этой местности люди не могли заработать достаточно средств к существованию, чтобы лениться. Прибыль от незначительного экспорта: сушеной рыбы, перламутра и животных отходов, собранных как удобрение, – была минимальной. Торговцы ловили малейшие возможности, которые могли принести прибыль.

Не был Дубай и болотом, то есть стоячим водоемом, отделенным от проточной воды, изолированным и грязным. Британская политика пыталась превратить Дубай в захолустье, но этому противоречило его географическое положение. Несмотря на подобные планы, город обновлялся – он включался в глобальные торговые сети, культурный обмен и коммуникации. От этих связей зависело существование людей.

К 1950-м гг. торговцы Дубая – семейные фирмы арабов, иранцев и выходцев из Южной Азии – научились оборачивать изъяны британской политики в свою пользу. У торговцев был доступ в большой мир, и они использовали географию гавани в своих целях. Извилистая водная артерия образовывала «бухты», скрытые от британских биноклей и британских кораблей с большой осадкой. Хотя иногда британцы сходили на берег и физически применяли эмбарго, в большинстве случаев они закрывали глаза на местную торговлю. Возможно, слишком большое количество импортного оружия создавало риск вооруженного выступления, но британские силы чудесно обходились без досмотра партий шерстяных перчаток из Юго-Восточной Азии. Они также предпочитали не вмешиваться, когда грузы обходили иранскую или индийскую таможню. География Дубая не только ограничивала британский контроль, но и позволяла британским силам заявлять о невозможности контролировать Дубай.

Признаки процветания были заметны лишь на базарах, где Пири-Гордон наблюдал, как ловко городские торговцы обходили британское эмбарго. Основная часть сухопутной торговли сосредоточена на базаре Дейры, куда поступали товары из Азии, Африки и Европы, в основном для отправки куда-то дальше. К 1950-м гг. под носом у британцев дубайские торговцы создали крупные торговые сети. Рис они привозили из Бирмы, пшеницу из Ирана, муку из Австралии, оттуда же поставляли консервированные фрукты. Из Великобритании пригоняли легковые автомобили, а из США – пикапы. Кофе привозили из Индии и Йемена, хотя торговцы умоляли британских чиновников разрешить им доступ к бразильским рынкам[49]. К 1954 г. оборот Дубая, вероятно, превысил оборот портов в Иране и Омане. Словно большой сундук с сокровищами, весь базар закрывался с наступлением темноты. Без электричества город каждую ночь погружался во тьму, засыпая до восхода солнца.

В 1950-е гг. благодаря «открытой контрабанде» местное население могло заработать на жизнь[50]. В других местах вдоль побережья Договорного Омана перспективы заработка были еще хуже. В одном британском отчете побережье описывается как «самый уродливый участок земли, созданный Богом»[51]. Другой отчет, 1961 г., рекомендовал эвакуировать жителей Рас-эль-Хаймы, района, наиболее пострадавшего от британского нападения 1819 г., – словно длительное вынужденное обнищание было внезапным природным бедствием[52].

Многие жители прибрежных районов добирались до Дубая сами. Трехтонные грузовики, называемые такси, привозили в Дубай людей из других городов и деревень, а также с пустынных берегов, где высаживались мигранты, прибывшие морем. Благодаря экономическим перспективам порта, какими бы туманными они ни были, к середине 1950-х гг. здесь проживали от 20 000 до 30 000 человек[53]. Как и любая другая статистика, подсчет населения представляет собой лишь оценки рассеянных британских чиновников. Какими бы ни были реальные цифры, значительную часть небольшого населения составляли мигранты – точнее, временные мигранты.

В какой-то момент в 1950-е гг. мигрантов оказалось больше, чем коренного населения Дубая. Большинство жителей были приезжими и направлялись куда-то дальше, как только могли себе это позволить. Даже те, кто оставался в Дубае, мечтали о переезде в другое место. Странствующие рабочие оставались здесь на время прилива, но иногда задерживались, порой – на всю жизнь. Чтобы не слишком рисковать, даже те торговцы, которые считались местными, могли переселяться в отдаленные портовые города, такие как Бомбей и Карачи, и оставаться там на годы[54]. Были и те, кто не мог позволить себе уехать, – например отчаявшиеся ловцы жемчуга, выживавшие за счет милостыни и мелкой черновой работы. Когда оптимизм в отношении перспектив Дубая начал давать всходы, первые проекты развития города удалось реализовать благодаря этой доступной, хотя и уставшей рабочей силе. Так последствия прошлого экономического спада подпитали последующий бум[55].

МИД Великобритании называл Дубай entrepôt – местом «между портами» или, возвращаясь к латинскому источнику, «между местами»[56]. Находясь «между», Дубай был буферным регионом, неясным и неопределенным, намеренно хаотичным, открытым для изменений. В качестве перевалочного пункта Дубай позволял получить прибыль быстро, легко и зачастую сомнительными способами. Торговлю в Дубае называли «реэкспортом», отмечали низкие накладные расходы: нужно только место и рабочая сила для перевалки товаров с одной лодки на другую или их хранения на базаре.

Формула была проста: Дубай привлекал торговлю не благодаря порядку, а в силу его отсутствия. Контролируя подпольную деятельность, дубайские дельцы получали минимальную прибыль от торговли, ориентированной на другие страны. Дубай функционировал как последний оплот беззакония во времена ужесточения правил международной торговли. Как отмечали британские чиновники, перевалочный пункт был одним из немногих способов, за счет которых местные жители могли обеспечить себе средства к существованию: помощь со стороны британцев состояла в том, что они делали вид, что ничего не замечают. В постоянно меняющихся условиях политическое руководство пыталось установить некое подобие стабильности – но не слишком высокую стабильность, которая требовала бы серьезных финансовых или каких-то иных усилий, поскольку она угрожала бы разорвать те самые сети, благодаря которым Дубай оказался ценным для британцев. Снижать вмешательство до совсем незначительного уровня тоже было нельзя – это снизило бы ценность Дубая как актива. Работу порта могла бы подкосить его же собственная хаотичность, а упорные предприниматели, поддерживавшие Хор-Дубай, в любой момент могли переместиться в другое неосвоенное место.

Рис. 1.5 A–Г

Аэрофотоснимки, показывают, как извилистая форма рукава скрывала торговлю от обзора с берега. 1944 г.

Из архивов Музея Королевских ВВС

Рис. 1.6

Рабочие у колодца. 1959 г. Питьевую воду брали за пределами города, а затем продавали жителям Дубая в бочках из-под нефти.

Из архивов библиотеки Джона Р. Харриса

Отсутствие долгосрочного планирования было вечной помехой в работе британского агентства. В 1949 г. грубая попытка навязать «сверху вниз» некие жесткие правила не сработала в Дубае. Чиновники, работавшие в Великобритании, познакомили отца Рашида, шейха Саида аль-Мактума, с частной британской компанией, которая предлагала построить «капитальные здания» в Дубае, где до сих пор не было ни одного бетонного дома. Строительная компания Holloway and Brothers брала на себя обязательство возвести дома при условии, что получит монополию на всю будущую «долгосрочную политику и планирование», и выплачивать ренту правителю[57]. Когда план был представлен правителю Дубая, он отложил принятие решения до окончания месяца Рамадан. Срок истек, но ответа не последовало. Британские чиновники решили не тревожить Саида. В конце концов компания Holloway and Brothers потеряла интерес и, завершив несколько строительных контрактов ограниченного масштаба, покинула город.

Шейх Саид мягко отразил наглую попытку британского правительства навязать упрощенную градостроительную схему – ограничительное соглашение, которое сдерживало бы потенциал Дубая. Условия Holloway and Brothers закладывали базу для фабричного поселка, а не города. Правитель, вероятно, беспокоился о том, что монополия частной британской компании задушит развитие, а требование иностранцев о долгосрочной аренде, безусловно, повлечет политические последствия для правящей семьи аль-Мактум. Если бы британская компания получила эксклюзивные права на застройку, пошли бы слухи, что Дубай колонизируется – или что прибыль Дубая находится в руках британцев, а не местных предприятий, – для местных купцов это звучало бы еще хуже.

Из-за непрямого отказа Саида Holloway and Brothers первая британская попытка стимулировать развитие Дубая провалилась, но привела к долгосрочным результатам. Она показала, что руководство Дубая может довольно легко и без серьезных последствий сопротивляться воздействию со стороны британцев. Если британские чиновники не были готовы принуждать правителя Дубая следовать своим указаниям, они должны были создать структуру, которая выдавала бы любой британский замысел относительно Дубая за местную инициативу. Для подобных преобразований в порту Дубая предстояло навести относительный порядок и научиться согласовывать более серьезные проекты, чем постройку нескольких рабочих бараков. Британцы осознали, что, прежде чем предпринимать явные усилия для достижения видимых результатов, им нужно сформировать городской аппарат, который мог бы управлять развитием города в будущем. Политическое агентство решило создать муниципалитет.

Просвещенные правители

Поселившийся в «лепрозории» Кристофер Пири-Гордон был первым из восьми политических агентов, которым поручили «навести порядок в Дубае»[58]. Он подчинялся непосредственно высокопоставленному политическому резиденту в Бахрейне и отчитывался МИДу в Лондоне. То, что не удалось сделать военно-морским офицерам и частному подрядчику – запустить бюрократические и технические процессы в Дубае, – поручили политическому агенту и горстке его заместителей. Ожидалось, что политические агенты не станут реализовывать схемы самостоятельно, а убедят местные правящие круги внедрить ограниченные и одобренные «программы развития», разработанные как для благосостояния местных жителей, так и для международного имиджа Великобритании.

Поначалу приходилось принимать конкретные меры на местах – например, организовывать вывоз мусора. Были и административные задачи – например, создать новую судебную систему и убедить шейха Рашида упорядочить сбор таможенных пошлин в порту[59]. Но на каждом этапе политические агенты сталкивались с отказом собственного правительства финансировать даже самые скромные программы. Чтобы решить поставленные задачи на выделенные скудные средства, нужен был человек из дипломатических кругов, способный продвигать британские директивы и находить финансирование где угодно, только не в британской казне. В таком качестве выступил политический агент. Он должен был не просто находить иностранцев-подрядчиков, но и делать так, чтобы контракты на те или иные работы доставались британским компаниям. Благодаря такой структуре британская экономика могла получить нечто большее, чем принудительное установление монополии. Политическое агентство могло бы посеять перспективную идею, что множество британских компаний и экспертов принесут британское качество туда, где оно так необходимо[60]. По мере роста общих доходов города будет расти и выгода для британской экономики.

Политический агент должен был вмешиваться во внутренние дела Дубая так, чтобы это не выглядело вмешательством. Местный арабский термин «ад даула», обозначающий британское правительство, один политический агент перевел как «правительственная власть», что никак не соответствовало «скрытому» статусу политического агентства[61]. Тем не менее британское правительство продолжало описывать эту работу в изысканных формулировках. По словам одного политического агента, должность требовала «быть учителем, судьей, советником, министром иностранных дел и другом правителя»[62]. Если, например, политический агент сможет убедить шейха Рашида повысить налог на коммерческую недвижимость, то делать это следовало как бы по требованию местных жителей. Избегая явного утверждения власти, политический агент понимал, что его наняли для того, чтобы обеспечить легитимность, стабильность и предсказуемость результатов. От агента ожидали не столько насаждения британских ценностей, сколько их воплощения. По словам одного из чиновников МИДа, агент поддерживал «репутацию Британии как источника мудрости, авторитета, щедрости и власти»[63].

Агента отправляли в Дубай ненадолго, он редко задерживался там больше, чем на год или два, и это не упрощало его задач. Назначая каждого следующего агента, МИД мог менять свои приоритеты в регионе и выбирать человека с новым набором навыков[64]. Краткосрочные назначения мешали долгосрочному планированию. В ходе своей недолгой службы агент вел себя так, будто собирался занимать пост вечно, но на самом деле он служил временным звеном между Великобританией, властвовавшей над землями, окружавшими Индийский океан, и Великобританией, которая пыталась научиться играть «роль мировой державы» через частный бизнес[65].

«Британцы, возможно, и не были величайшими строителями империй в истории, – заметила однажды писательница Ян Моррис, – но они, несомненно, были величайшими строителями имперских городов»[66]. Истории развития Гонконга и Сингапура, например, показывает, как бывшие британские колонии стали экономическими гигантами. Хотя сравнения с Гонконгом и Сингапуром уместны, при создании программы модернизации Дубая и других государств Договорного Омана политические агенты обращались к другим прецедентам, в частности, к проектам развития в соседних регионах.

Британская администрация ссылалась на «региональный план» – термин, которым историк архитектуры Стивен Рамос описывает, как британские чиновники использовали прецеденты урбанизации за счет добычи нефти в таких местах, как Абадан, Кувейт, Манама и Аден[67]. Этот план не отражал реального развития, но политический агент часто обращался за советом к другим административным чиновникам в регионе Персидского залива. В силу предыдущего опыта агентов в основу плана Дубая были положены чертежи городов Судана. Как минимум два политических агента, сменивших Пири-Гордона, работали в Суданской политической службе до того, как страна получила независимость в 1956 г. Они использовали свой опыт организации муниципалитетов в Судане и даже наняли суданских сотрудников для управления новым муниципалитетом Дубая. Один из этих сотрудников рассказал, что британские чиновники учили «управлять городами на основе концепций законов о местном самоуправлении Великобритании»[68].

Политическому агенту было поручено не только устанавливать системы управления в британском стиле, но и влиять на отношение к британскому руководству. В порту Дубая распространялись газеты на арабском языке и радиопрограммы, особенно египетские, – они морально поддерживали дубайское население, не получавшее выгод от британского правления. Следовало разработать политику реагирования на негативную информацию в прессе. Статья в бахрейнской ежедневной газете Al Meezan от 1 октября 1956 г. разоблачила нездоровые и опасные условия, в которых прозябали жители Дубая, где был установлен британский контроль: «Нет школы, нет муниципалитета и нет электричества». По словам автора, британские войска присутствовали, «чтобы препятствовать развитию». Автор утверждал, что, как оккупационная сила, политическое ведомство «должно открыть начальную школу и научить людей грамоте, а также создать муниципалитет, чтобы вытащить народ из грязи и болезней». Осуждая запустение Дубая, автор стремился лишний раз пробудить антиколониальные настроения арабского националистического движения: «Раньше империалисты смотрели на арабов как на пепел, но теперь они поняли, что арабы – это пылающий огонь, который сожжет их мечты»[69]. Британские наблюдатели восприняли эту статью как часть разворачивающейся кампании против их влияния. Через несколько недель Великобритания окажется втянутой в Суэцкий кризис, который серьезно дестабилизирует ее положение в Персидском заливе.

Рис. 1.7

Вид на политическое агентство Договорного Омана со стороны Хор-Дубая. 1959 г. Чрезвычайно высокий шест с британским флагом был спроектирован так, чтобы его можно было увидеть из района Дейры.

Из архивов библиотеки Джона Р. Харриса

Британские чиновники, находившиеся в регионе Персидского залива, признавали многое из того, на что указывала статья в Al Meezan: в Дубае «не предоставляли муниципальных услуг, кроме элементарной системы уборки мусора», город страдал от «беспорядка и бедности»[70]. Ужасные условия, о которых сообщала Al Meezan, в основном рассматривались как имиджевая проблема. В статье говорилось о «нанятой прессе», которая распространяла пробританские взгляды по всему региону, но британские чиновники понимали, что им трудно конкурировать с кампаниями в СМИ, играющими на национальной гордости арабов. Именно британская бесхозяйственность делала «чрезвычайно плохую рекламу» британскому правительству[71]. Один чиновник предлагал экономическую помощь, которая предоставлялась бы наподобие «витрины – когда предоставляется помощь и демонстрируется ее оказание»[72]. Другой заявлял, что наведение порядка в порту и городе «станет нашей заслугой»[73]. Предполагалось «обеспечение постоянной преданности» элиты прибрежных государств, в противном случае они «могут попасть под влияние других стран, потенциально враждебных [британским] интересам»[74]. Проекты с конкретным результатом (в отличие, например, от программ повышения грамотности), должны были принести быструю выгоду, главной из которых был «доступ к нефти на лучших условиях»[75]. Политическое агентство пришло к выводу, что для «сохранения позиций в регионе» нужен прежде всего контроль над дискурсом о видимых изменениях[76].

Реформаторы

Как отметил Дональд Хоули: «В целом купцы проявляют очень мало интереса к чему-либо… кроме зарабатывания денег». Это был возглас раздражения, а не констатация факта. Исторически купцы были частью «дипломатической сети», с помощью которой Британия контролировала воды Персидского залива[77]. Хотя в порту, где нет никакого порядка, купцы Дубая чувствовали себя в своей тарелке, они должны были быть заинтересованы в создании чистой и организованной гавани, как и политическое агентство. Они также знали, как выглядят и как работают другие большие портовые города. Наиболее успешные кланы торговцев посещали, например, Кочин и Бомбей в Индии. Они знали, что предлагали порты Муската и Кувейта и чего не хватало Дубаю.

Ранее купцы стремились усовершенствовать городское управление. Богатство позволяло им «диктовать свою волю» шейху. Их влияние ослабло во многом из-за вмешательства британского правительства[78]. В частности, оно привело к увеличению сумм платежей за нефтяные концессии, а значит, местный политический ландшафт Дубая изменился в пользу семьи аль-Мактум, поскольку нефтяная концессия досталась ей. По мере того, как правитель богател, торговцы работали изо всех сил, чтобы получить хоть какую-то прибыль в болотистом порту Дубая. Раздраженные потерей своего богатства и, следовательно, потерей влияния, они искали способы восстановления баланса власти.