Как всегда, все пошло не так, как планировалось. Любой план не выдерживает столкновения с реальностью хотя бы потому, что у врага свои планы и по нашим начертаниям он действовать не желает. Да и ношу командование взвалило на себя далеко не рядовую – глубокую операцию по расходящимся направлениям, хотя по военной науке моего мира постулировалось все с точностью до наоборот. Клещи должны быть сходящимися. И основное мое опасение: выдержит ли такое напряжение интендантство.
Да и враг нам попался непростой. Я бы даже сказал, странный. То бежит в панике, бросая все, а то на самом неудобном для обороны месте встанет насмерть и дерется, как на пороге собственного дома. Правда, в психические контратаки с прошлого года царцы больше не ходят. Здесь, на севере Восточного фронта, противник нам попался умелый, храбрый, обученный, от окопной грязи еще не уставший. Резерв для развития наступления, который придерживался царским командованием до поры. Один полк так вообще лейб-гвардейский против нас воевал. М-да… Уже воевал… За три дня сточился от геройской храбрости штыковых атак на пулеметы.
Но вот коли у монархов до гвардии на фронте дошло, то война нынешняя вошла в новую фазу. Такого здесь еще не бывало. Гвардия – это всего лишь охрана монарха, а не заслуженная в боях часть, как было у меня на родине, в моем мире. По крайней мере, в моей стране.
Что нам точно не удалось на северном фасе фронта, в отличие от других его участков, так это расстроить у врага управление войсками. После лихого захвата узловой станции и выдвижения нашей пехоты на север до первого железнодорожного разъезда, враг быстро опомнился и пригнал по «железке» достаточно войск для контрнаступления, которое у него захлебнулось, но из графика нас выбило основательно. И дальше начался «тяни-толкай» вдоль железнодорожного полотна. Сопка наша – сопка ваша.
Справа нам ограничивала маневр река, слева – частые озера и болотца с узкими дефиле. И леса. Но точно в таком же положении, разве что зеркальном, находился и противник. Тут уже кто кого лоб в лоб передавит, как бараны в бодании за отару.
На четвертый день наступления мой бронеотряд вступил в бой и выбил царцев с отбитого ими у нас разъезда. Легко. Те просто не ожидали такого непробиваемого шрапнелью монстра, который сам огрызается «избыточным», по показаниям пленных, количеством пулеметов. И орудия имел солидного калибра. У «Аспида» один вагон был даже с четырехдюймовой гаубицей в поворотной башне.
Не раз и не два я хвалил себя за прозорливость включения в отряд саперной роты, которая чем дальше, тем больше превращалась в железнодорожную. Осознав в броневом отряде главную ударную силу наступления, враг, отходя, местами портил пути железной дороги. Увозил с собой рельсы. Выковыривал шпалы и укладывал их в огромные костры на насыпи, которые, уходя, поджигал. Приходилось ждать, когда подвезут нам с узловой новые. То, что мы везли с собой на контрольных платформах, быстро закончилось на первом таком участке. А логистика на то рассчитана не была. Вагонов и так не хватало. Все на это жаловались.
Я не знал, кто командовал царцами в их «отступе к морю», но этот военачальник ни разу не дал нам загнать себя в «мешок», лихо выдергивая свои арьергардные полки из-под нашего решающего удара в самый последний момент. Фактически из-под нашего носа. Но и мы не давали ему основательно окопаться и создать позиционный тупик. Сбивали с обороны на неудобные для него позиции.
Тактический десант царцев силами двух батальонов на речной берег в нашем тылу оказался успешным только на первом этапе. А именно на этапе высадки и марш-броска от берега с целью перерезать нам «железку». Это даже удалось им. И держались они там уверенно до тех пор, пока не подошли по железной дороге все наши наличные броневые силы. Под прикрытием БеПо сняли с проходящего эшелона восьмиорудийную батарею четырехдюймовых гаубиц, которыми потопили оба парохода, высадивших десант и корректировавших огонь царской артиллерии в его поддержку с противоположного берега. Остатки десантных батальонов сдались. Лишь некоторым удальцам посчастливилось переплыть на правый берег реки. Больше таких попыток царцы не производили.
Нам же десант с реки высаживать было просто не на чем, уходя на север, царцы отгоняли к устью все, что мало-мальски могло по воде плавать. Имея в тылу морской порт, железную дорогу и речные суда, царцы перед нами не испытывали нужды в продовольствии, патронах и снарядах, в отличие от своих соратников на юге, у которых из линий снабжения остался только неторопливый железнодорожный паром.
Мы давили.
Враг отходил.
Но все двигалось так медленно. Два пеших дневных перехода (полтора часа на поезде) корпус прогрызал с боями десять дней. В среднем по четыре километра в сутки, безнадежно отставая от графика достижения намеченных рубежей.
Бронепоезд работал ежедневно по схеме «налет – отскок». Подвижной артиллерийской поддержкой наступающей пехоты. Только один раз мне удалось внахалку ввалиться бронепоездом с ротой штурмовиков на большую станцию и взять ее «на штык» без единого выстрела. Но там меня самого царцы быстро зажали в мешок. И пять часов пришлось отряду отбиваться в полном окружении, пока меня не деблокировала наша пехота, нависнув над флангом царцев угрозой второго кольца, которое уже их брало в окружение, прижимая к реке.
На этой станции кроме неразгруженной гаубичной батареи на платформах затрофеили обширные склады ценного военного имущества, и самое главное – продовольствия, со снабжением которым у нас начались некоторые перебои.
Большим откровением для меня стала находка в эшелоне с гаубицами трехкотловой полевой кухни моей конструкции, но царской работы. Они и в наши-то войска только-только стали поступать. Вот и думай, где у нас «течет»: в Будвице или в столице империи? На всякий случай оставил эту кухню при себе, заведя официальное дело о пособничестве врагу.
На станции Троблинка, когда мы окончательно оставили ее за собой и отогнали царцев, я отделил комиссарский эшелон от состава обеспечения БеПо. И это было правильно, так как командир бронепоезда должен сам распоряжаться своим хозяйством, а я ему только приказы отдавать. Или передавать их от высокого начальства.
Навел на эту мысль меня компактный экономичный паровоз небольшого размера без тендера с угольными танками над котлом. Новенький. На трех осях с высокими колесами почти в рост человека. Специально построенная машина для этой дороги на Соленых островах – даже бронзовая дарственная табличка была в наличии. К танк-паровозу прилагались почтовый вагон с большим несгораемым сейфом и комфортабельным купе для проводников и пара классных пассажирских вагонов, очень оригинальных, каждый на шесть купе, двери из которых открывались сразу на улицу, хотя и был с противоположной стороны узкий проход вдоль всего вагона для стюарда. В каждом купе имелось по шесть удобных велюровых кресел. Остальные вагоны этого состава были огемской постройки, по советской классификации «общие». Старые и обшарпанные. Мы их отцепили и добавили к творениям островного гения мой импровизированный салон-вагон.
Получился короткий состав на четыре вагона плюс платформа с кухней. В почтовом вагоне склад, в пассажирских – два взвода моей физической поддержки и защиты. Эти странные вагоны своей конструкцией обеспечивали максимальную скорость высадки егерей из них, что немаловажно.
Вахмистр прописался в почтовом вместе с писарем ЧК, которого я наконец-то себе завел. Писарь заведовал сейфом. В сейф складировались доносы, допросы и прочие бумаги, касаемые ЧК, но которым я не давал пока ходу.
На вторую неделю операции к врагу стали приходить даже какие-то подкрепления морем. По крайней мере, мои егеря брали языков из новых частей, которых ранее, по мнению второго квартирмейстера штаба корпуса, на этом фронте не было. От них-то мы и узнали, кто так умело нам противостоит – полковник Куявски. Всех трех царских генералов, которые командовали северной группировкой, бронепоезд накрыл шрапнелью на их рекогносцировке ближайшего к узловой разъезда в первый же свой боевой выход.
Надо же, «а мужики-то и не знали».
Мы так и не соединились с рецкими бригадами и отогузской кавалерийской дивизией, которые вошли в Приморье через болота. Хотя такое воссоединение планировалось Ставкой на третий день наступления. Связи с ними считай что не было. Так… просачивались отдельные курьеры к нам через линию фронта или вкруговую через гать, лес и «железку». Но этого было явно недостаточно для согласованных действий. Доставляемые ими сведения чаще всего ко времени доставки «протухали».
После того памятного боя в окружении на станции Троблинка командир корпуса перестал меня воспринимать как «папенькиного сынка» и стал относиться всерьез. Здесь в офицерской среде отчего-то стойко шептались, что я бастард рецкого маркграфа. Откуда взялась эта сплетня, я не знаю. Но, наверное, только так и можно было объяснить мою стремительную по местным меркам карьеру. Ведь еще два года назад я был всего лишь деревенским кузнецом в горах Реции. Без роду без племени. А сейчас я и барон, и королевский флигель-адъютант, и чрезвычайный королевский комиссар в чинах не по возрасту. Это еще в войсках не знают, что я и фабрикант до кучи.
Мелкий грибной дождик вяло шуршал по натянутому брезенту.
В штабной палатке командир корпуса генерал-лейтенант Аршфорт ходил резкими шагами перед строем генералов и взвывал:
– …что ты его толкаешь? Ты его рассекай, дроби и дави по частям. Толку от того, что ты бьешь его в лоб, выталкиваешь противника от себя, никакого. Он отошел и снова закрепился. А ты в атаках свою бригаду наполовину уже сточил. И что мы имеем? Шматок голого поля остался за нами? А враг снова целехонек.
Аршфорт был в страшном гневе. Его жертва – командир пехотной бригады – не знал, как ловчее ему сквозь землю провалиться. Публичность выволочки делала ее еще неприятней. И выражений комкор не выбирал. Самолюбия генеральского не жалел. Вот нисколечко.
Офицеров в ранге ниже генерал-майора в палатке, кроме меня и адъютанта командующего, не было. Но я – королевский комиссар, допущенный к совещаниям и в Ставке. Это все знали. По крайней мере, с уровня начальников дивизий меня там все видели. Да и не носил я на своей кожанке знаков различия, чтобы не вносить диссонанса в генеральскую компанию капитанскими погонами.
– Начальник дивизии? – взревел командующий.
– Я! – откликнулся пожилой генерал-лейтенант в бородке клинышком и золотом пенсне, больше похожий на земского врача, чем на военного. Но мнение о нем было неплохое. Тактик. Только характером не вышел. Комбриги у него себя очень вольготно чувствуют. Такого бы в начальниках штаба держать… но ценз и старшинство выслуги сами вытолкали его на командную должность.
– Вводи в бой свою вторую бригаду, а эту отправляй на переформирование на узловую, – и снова повернулся к проштрафившемуся комбригу, нависая над ним. – Но если и потом так же хреново воевать будешь – сошлю в тыл. Заведовать выставкой трофеев в детском парке. Вам ясно, генерал Вариас?
Комбриг, судя по его блеснувшему взгляду, был бы даже рад такой перспективе. Он давно служил больше по привычке и должности получал по старшинству выслуги. Пенсию себе выслужил еще до войны и теперь добирал боевые проценты к ней. Вот и воевал, как в прошлую войну было принято, но без огонька. Хоть плотными колоннами солдат в атаку не гонял, и то хлеб…
Комкор налил себе воды из розового хрустального графина рецкой работы. Жадно выпил ее и, подойдя к карте, сказал уже вполне успокоившимся голосом:
– Теперь для всех. Прошло десять дней с начала наступления, а мы продвинулись на север всего на сорок пять километров. Это недопустимо медленно. По плану мы должны были уже выйти к морю и штурмовать береговые укрепления морского порта, а до него еще шестьдесят километров. Это с учетом такой льготы, что правый наш фланг прикрывает река. Станцию Троблинку взял с ходу бронеотряд без выстрела и полдня воевал в окружении, пока пехота не соизволила подтянуться ему на помощь. Но пехота еще ладно… Генерал Бьеркфорт!
– Я, – вытянулся в струнку худой и длинный генерал, неуловимо похожий на де Голля.
– Почему опоздали выдвинуться к плану развертывания?
– ВОСО[1] виновато, экселенц. Не могло вовремя найти для нас вагонов.
– Вы чем командуете, граф? – снова заревел Аршфорт.
– Отдельной кавалерийской бригадой, экселенц, – спокойно ответил ему генерал.
– Так какого подземного демона вы – конница! – торчали неделю в вагонах железной дороги? – Аршфорт сделал смысловой акцент на слове «конница». – От узловой до нас всего два дневных перехода! Думаю, у вас найдется о чем побеседовать с комиссаром ЧК. После военного совета.
О-о-о-о-о… Аршфорт наконец-то нашел, как меня встроить в свою систему военной диктатуры. Похвально. Быстро соображает.
– Теперь о приятном, господа. – Аршфорт мило улыбнулся. – Указом его императорского величества Отония Второго командир нашего броневого отряда барон Бадонверт с сегодняшнего дня причислен к когорте имперских рыцарей. По совокупности заслуг с начала наступления. За прорыв, за станцию и за мост… К сожалению, пока пришла только телеграмма. Знак Рыцарского креста вам вручат позже, барон. И не здесь. Мои поздравления.
И в моей душе колокола забили малиновым звоном. Амнистия мне!!! Иначе зачем бы нужна была эта хитрая, такая обаятельная для тех, кто понимает, формулировка «по совокупности заслуг». Прямой же намек на мой налет на контрразведку в Будвице.
Ноги самостоятельно сделали шаг вперед и слова, обгоняя мысли, сами выстроились в ритуальный формуляр.
– Служу императору и Отечеству!
– Вольно, барон, – улыбнулся командующий. – Ваши наградные листы на чинов бронеотряда его королевское величество Бисер Восемнадцатый утвердил. Засылайте гонца в наградной отдел ставки за знаками. И позовите меня на церемонию награждения. Все же такое впервые в моем корпусе, чтобы разом награждали целое подразделение.
Командир кавалерийской бригады зашел в мой вагон и удивленно оглянулся. Салон у меня переделан из стандартного пассажирского вагона второго класса, прихваченного по случаю на узловой станции. Но так, на скорую руку. Швы видны. Грубая отделка. Оставлены лишь пара купе для меня и денщиков. Узкое купе стюарда в другом конце вагона с микроскопической кухонькой и угольным титаном для кипятка. Ватерклозет с холодным умывальником. Остальное – салон. Мебель простая дубовая с какого-то вокзального кабинета – Тавор расстарался. Диван так вообще лавка из зала ожидания с маркой железнодорожной компании на высокой спинке. Карта на стене за шелковой шторкой. Конторский шкаф. Несколько керосиновых ламп на столе и потолке, и все.
– Простите… – замялся генерал с обращением, так как на кожаной куртке я не носил знаков различий. – Барон, если я не ошибаюсь. Где мне найти королевского комиссара?
– Я перед вами, генерал. Чрезвычайный королевский комиссар барон Бадонверт. Честь имею.
– Честь имею представиться, – в свою очередь щелкнул каблуками генерал. – Генерал-майор граф Бьеркфорт. Командир Удетской отдельной кавалерийской бригады. Прибыл к вам по направлению командира корпуса… Э-э-э-э-э… для беседы.
И замолк, надеясь, что я сам ему расскажу, зачем он здесь. А то он в полных непонятках пребывает.
– Присаживайтесь, ваше сиятельство. Чай? Кофе? Что-нибудь покрепче?
– Благодарю, ваша милость, – принял граф мою игру в отвлеченный светский треп. – Рюмку водки, если нетрудно.
Позвонил в колокольчик и отдал приказ по-рецки заглянувшему в салон младшему денщику.
– Вы не огемец, ваша милость? – удивленно спросил генерал.
– Нет, ваше сиятельство. Рецкий горец по рождению. И барон тоже рецкий. А разве в империи это имеет какое-либо значение?
– Нет, но… – слегка замялся граф. – Так какие у вас ко мне вопросы?
Тут Ягр принес графинчик сливовицы от вдовушки граммов на четыреста, рюмки на полтосик, соленые огурцы, квашеную капусту и моченые в той же капусте яблоки, уже порезанные. Салфетки и приборы. Расставил все на столе на простой льняной салфетке, наполнил нам рюмки и удалился.
– Прошу, ваше сиятельство, – сделал я приглашающий жест на натюрморт. – Чем богаты, как говорится… Со знакомством, – поднял я свою рюмку.
Пил генерал вкусно, не закусывая, только крякнув. Настоящий кавалерист. Было в нем что-то от российского представления о гусарах, если бы не его кирасирский рост.
Поставив рюмку на стол, он показал мне глазами «повторить».
Повторили. Закусили моченым яблочком.
– Хороша сливовица. Домашняя. С любовью делана, – оценил напиток генерал.
Былое напряжение его, очевидно, отпустило. И он немного расслабился.
– Так что вы хотели у меня узнать, барон?
– Реальную причину вашей задержки от графика движения войск, – налил я по третьей.
– Нехватка вагонов. А раздергивать бригаду по частям я не позволил – собери ее потом. Только квартирьеров вперед выслал.
– Сколько вагонов вам требовалось?
– Минимум две сотни. Но ВОСО одновременно не набирало и четверти. Отправляли ими пехоту частями. Фураж и еще какой-то интендантский вздор.
– Интересно… – протянул я и жестом предложил выпить. – Когда мы покидали узловую неделю назад, то после очищения станционных и запасных путей пустые вагоны стояли вплотную чуть ли не на десяток километров в сторону разрушенного моста. Куда они все делись?
Выпили. Крякнули. Закусили.
– Толком мне никто ничего не объяснял, барон, но как я понял из обрывков разговоров, все вагоны в первую очередь пошли под вывоз трофеев и под пленных, чтобы скорее убрать их из района боестолкновения. Действительно эшелоны с закрытыми теплушками шли нам навстречу почти непрерывно.
– Это где столько народа сдалось? Да вы закусывайте, ваше сиятельство… Может, сальца соленого порезать?
– Всего достаточно, – улыбнулся граф и смачно захрустел малосольным огурчиком.
– А куда делись вагоны, на которых вы прибыли на узловую?
– Понимаете… Нас с них высадили. Дали сутки отдыха перед отправкой на фронт, а вагоны за это время ушли обратно, и новых нам не дали. Вот так как-то.
– Понятно… А откуда столько пленных?
– Сдалась группировка царцев у северного форта, которую в болота загнали. На третий день. Целиком вся дивизия. Со знаменами. Их с ходу отрезали от тылов, а патроны кончились быстро. Помирать с голоду в болоте им не захотелось.
– А у южного форта как?
– Те еще держатся. Но вот на том разъезде, где поворот на полевой укрепрайон, там тоже приличное поле окружено колючкой. С пленными. Под охраной. Даже вышка с пулеметом есть. Много пленных. С пехотный полк где-то. По мере возможности и их вывозят. Так что обратно не все вагоны доходят до узловой.
– Понятно. А как себе все же вагоны выбили?
– Пулеметом.
– Как? – удивился я.
– Поставил пулеметы на путях и сказал, что первый, кто попытается забрать пустой вагон, отправится вслед за ушедшими богами. Так вот за трое суток и накопил потребное количество на бригаду. Готов ответить по всей строгости за самоуправство.
– Наливайте, – предложил я.
Генерал несколько опешил, ожидая, видимо, совсем других слов.
– Вы сколько бригадой командуете, ваше сиятельство?
– Два месяца. До того командовал кирасирским полком. Моя бригада, собственно, и состоит из этого полка и полка конных стрелков, собранного из запасников. Но они скорее ездящая пехота. Даже не драгуны.
– А пулеметы у вас какие?
– Вот пулеметы у меня новые. Системы «Лозе». Такие же здоровые дуры, как и бывшие у нас ранее гатлинги. Разве что все же несколько полегче будут. Но у лафетов слабые колеса. Двухдневного марша своим ходом они бы не выдержали. Проверено еще на боевом слаживании полков. Еще в пункте постоянной дислокации.
– Ну а сам этот пулемет как вам?
– Дает задержки. Ленту перекашивает. Но терпимо. Я еще и прежние гатлинги не отдал. Так с собой и вожу. Старая надежная машинка. Парочку трофейных пулеметов я еще на узловой прихватил – никому не были нужны, – исповедовался мне генерал.
– Механические?
– Так точно. Как наши, только восьмиствольные. Патронов трофейных к ним у меня вагон целый. Я так понял, что лишними они в бригаде не будут. Когда еще мы сподобимся ручники от «Гочкиза» получить?
– Так понравились? – спросил я с интересом.
– Не то слово, ваша милость, это просто как для кавалерии специально делалось, – с чувством воскликнул комбриг.
Что ж, не скрою, слышать такое было мне приятно. Но я не стал раскрывать свою принадлежность к созданию ручного пулемета. Сто пудов клянчить начнет. И ведь не отстанет, пока не получит вожделенного. Так что пора закругляться.
– Итак, ваше сиятельство, Чрезвычайная королевская комиссия по борьбе с саботажем и пособничеством врагу в лице королевского комиссара барона Бадонверта, рассмотрев ваше дело, не нашла в ваших действиях ни саботажа, ни пособничества врагу. Со стороны ЧК к вам вопросов больше нет. По последней?
Генерал удовлетворенно кивнул. Какой же кавалерист откажется от водки?