Выйдя из самолёта на трап, Вероника подумала, что одеться надо было теплее. Снег не шёл, но дул холодный, пронизывающий ветер.
Вероника накинула капюшон куртки и вспомнила добрым словом комбинезон, привезённый из Антарктиды. В гостинице сменила одежду, в которой прилетела, на «всё тёплое сразу».
С деканатом Уральского Технического Института – который в девяностые, как тогда было принято, сменил звание на гордое «Технический Университет» – она созвонилась ещё до вылета. Давно заметила, что фраза «я звоню из Москвы» производит солидное впечатление.
На проходной предъявила паспорт, получила временный пропуск и направилась прямиком в деканат.
– Добрый день. Меня зовут Вероника, я вам звонила позавчера. – Журналистское удостоверение Вероника держала наготове.
– Да-да, подождите, пожалуйста.
Женщина-секретарь, дама предпенсионного возраста с ядовито-розовым маникюром, сняла трубку стационарного телефона.
– Алло? Татьяна Васильевна? Тут подошли, журналистка из Москвы. Отправляю к вам, вы на месте?.. Хорошо. – Секретарь положила трубку. – Третий этаж, кафедра физической химии. Триста двенадцатый кабинет. Татьяна Васильевна Шарова – свидетельница тех событий. Она ответит на ваши вопросы.
– Благодарю!
Вероника одарила секретаря лучшей своей улыбкой, вручила, привычно поборов наигранное сопротивление, коробку «рафаэлок» – мало ли для чего ещё тётка может понадобиться – и отправилась разыскивать триста двенадцатый кабинет.
Нашёлся он, как и ожидала, не сразу, пришлось обращаться за помощью к аборигенам. В заведениях, ведущих свою историю от времён раннего СССР, номера кабинетам присваивали, казалось, специально так, чтобы насмерть запутать потенциального врага. Кабинет с номером триста двенадцать оказался втиснут между триста первым и триста двадцать вторым. Искать в подобных ребусах логику Вероника давно перестала. Время от времени представляла себе Тишу, по какой-то случайности занесенного в эти дебри, и не знала, смеяться или плакать. Вот уж кто бы тут реально свихнулся.
Разыскивая кабинет, Вероника на ходу погуглила Татьяну Васильевну. Увидев ее вживую, решила, что женщина выглядит лучше, чем на фотографии с сайта университета.
Широкое добродушное лицо, раскосые тёмные глаза в окружении морщин и густые чёрные волосы, уложенные в тяжёлый узел. Ни единого седого волоса, хотя возраст Татьяны Васильевны совершенно точно приближался к шестидесяти. Коль уж она «свидетельница событий».
– Здравствуйте. – Татьяна Васильевна, приподнявшись на стуле, подала Веронике руку. – Надо же, опять волна. Я уж и со счёта сбилась, которая.
– Что, простите?
– Да это я о своём. Почти сорок лет прошло с того похода, а журналисты идут и идут. То чередой, то затишье. Полгода, год – потом опять череда. И всех секретариат ко мне отправляет, я это про себя «волнами» называю. Сейчас вот опять волна пошла, после той передачи по телевизору… Да вы присаживайтесь, не стесняйтесь.
– Спасибо, – Вероника села.
– Чаю? Как раз недавно вскипел.
Вероника кивнула, постаравшись изобразить лицом благодарность. Чаепитие было неотъемлемой частью ритуала «расположи к себе собеседника».
Татьяна Васильевна поднялась, достала из лабораторного шкафа фаянсовые кружки с гордой надписью «50 лет Университету!». Положила чайные пакетики, залила кипятком. И привычно заговорила:
– Нинель Онищенко, участница похода, была моей соседкой по комнате в общежитии. Мы дружили. Остальных ребят из турклуба я тоже знала, они часто приходили к Нинель. Закончив институт, я осталась работать на кафедре. Сейчас уже, получается, единственная в университете, кто помнит ту историю. Вот журналистов ко мне и отправляют. Вы спрашивайте, что вам интересно. Чем смогу, постараюсь помочь.
– Ясно, – пробормотала Вероника. – Я включу диктофон, не возражаете?
– Да, конечно.
Вероника включила диктофон, достала из сумки блокнот.
– Скажите, пожалуйста. Григория Маврина – того парня, который не погиб под лавиной, а замёрз недалеко от палатки – вы тоже знали?
– Не очень хорошо, меньше всех. Мы с Ниной учились на четвёртом курсе, а Гриша на втором, в турклубе не так давно появился. – Татьяна Васильевна грустно покачала головой. – Если вы собрались по тысячному разу гадать, почему Гриша оказался раздетым на снегу, то от меня толку мало. За сорок лет уж сколько спрашивали, и не только меня. Родителей Гришки пытали, друзей, преподавателей. А в последние годы вовсе как с ума посходили. То сексуальные отклонения парню приписать пытаются, то ещё какую дрянь. Так вот: ничего подобного! Хороший парень был. Взбалмошный, без царя в голове, но хороший. Товарищ отличный, за друзей – в огонь и в воду. Они в турклубе все такие были. Если и жила ещё где-то в конце восьмидесятых советская романтика, то среди таких ребят. Кто бы мог подумать, что буквально через год всё пойдёт прахом, а через три мы вовсе в другой стране будем жить. Эти, в турклубе, уж точно не думали. Верили в лучшее, рвались навстречу подвигам. Иной раз мне кажется – может, и хорошо, что до девяностых не дожили. Друзей-то их потом – ух, помололо… Романтики в ту пору не выживали, другая эпоха пришла. Хотя и турклуб после того похода, можно сказать, закончился. Сначала – трагедия с лыковцами, шок у всех. А потом оглянуться не успели, как свободный рынок грянул. Финансирование прекратилось, сам институт еле выживал. Преподавателям зарплату месяцами не платили… Какие уж тут походы.
– Ну, может, у вас есть предположения, почему Гриша мог так поступить? – не отставала Вероника. – Я вот слышала, что он в театральном кружке занимался. Может, хотел произвести впечатление на девушку? Ему нравилась Нинель? Или, может, другая девушка, Любовь Раевская?
Татьяна Васильевна покачала головой:
– Люба?.. Нет. Люба никому не нравилась. Не красавица, да и надменная к тому же, отец – заведующий продуктовой базой. Он и в девяностые хорошо себя чувствовал, бизнесменом стал. С матерью Любы разошёлся, завёл молодую… А Ниночка – да, в Ниночку Гришка был влюблён. Втайне, разумеется, она ведь на два года старше. Но танцы на снегу Нина бы не одобрила. Девушка серьёзная, старостой у нас в группе была. К тому же, с Олегом Лыковым встречалась, летом они пожениться собирались. А Олегу Гришка – не конкурент. Взрослый парень, интересный, по нему половина курса с ума сходила. А сам он походами бредил. Планировал и дальше, после института, той же дорогой идти. И Ниночка его поддерживала. Я-то, честно говоря, этого никогда не понимала. А от того похода Нину вовсе отговаривала.
– Почему?
– Испугалась. Пока они по другим местам ходили, я только посмеивалась. Ну, нравится людям с рюкзаком на спине по сугробам лазить – на здоровье. Если Нине чем-то помочь надо было – сшить что-то, починить, не отказывала. В те времена ведь, куда ни ткни, в дефицит попадёшь, многое сами мастерили. Но когда я узнала, что они на гору Мертвецов собрались… – Татьяна Васильевна покачала головой. Провела пальцами по лицу. – Мои предки – коренные жители региона. Гору Мертвецов издревле стороной обходили. Знали, что беду притягивает. Когда я Нине об этом сказала, она рассердилась. Прекрати, говорит, даже слушать не хочу! Что ты городишь, что за ересь? Всерьёз мои слова не восприняла. Тогда. А вот когда они вернулись… В больнице, говорят, Нина только и повторяла: «Гора не отпустит живых. Гора не отпустит живых…» Будто помешанная. Хотя, почему «будто»? Сейчас ведь никто не скажет, что там на самом деле было. Нина прожила-то после того, как в больнице оказалась, едва ли сутки. Да что я рассказываю, неужели вы в интернете не читали? Миллион интервью уже было. И со мной, и с другими людьми.
– А вы… – Вероника запнулась. – Вы правда верите в то, что лыковцев погубила гора?
Татьяна Васильевна посмотрела строго и серьёзно.
– У нас все в это верят. А если говорят, что не верят – обманывают, так и знайте. И я – кандидат наук, преподаватель с тридцатилетним стажем, и Кеша Быстрицкий, который в своё время диссертацию защитил по научному коммунизму. Он тогда аспирантом был, кафедра истории партии. Н-да… – Татьяна Васильевна вздохнула. – Молодым уже даже не объяснить, что это такое. Но поверьте на слово: более убежденного атеиста, чем Быстрицкий, в институте не было. Руководитель турклуба, он им все походы организовывал. Финансирование, маршрутные листы, квалификационные комиссии – я в этих тонкостях не разбиралась. Но знала от Нины, что всё через Кешу шло, ребята его очень уважали. Когда они погибли, Кеша сильно переживал. И поначалу тоже повторял: «Несчастный случай! Трагическое стечение обстоятельств!» А сейчас и он верит, что не случайность. Что по-другому и быть не могло.
«Быстрицкий… Иннокентий Быстрицкий – тот дядька в красивом пиджаке, который выступал на шоу», – вспомнила Вероника.
– Почему? – вырвалось у неё. – Откуда такая убежденность? Сами ведь говорите – вы все умные, образованные люди!
– Потому что иначе эту трагедию не объяснить. – Татьяна Васильевна отставила в сторону кружку, сцепила перед собой руки. – Лавина сошла там, где сойти не могла. Прямо на палатку. Парень – беспечный, жизнелюбивый – ринулся ночью навстречу метели так, словно ему приказали выйти! И тех немногих, кто сумел вернуться, будто вёл за руку злой рок. Одному велел броситься с моста, другого толкнул под машину. Я уверена, что и Олег покончил с собой не просто так. Ему приказали это сделать.
– Вы же понимаете, что в статье я повторю ваши слова? – Вероника предприняла последнюю попытку вернуть Татьяну Васильевну в чертоги разума. – Напишу всё именно так, как вы сказали?
– Миленькая вы моя. – Женщина вздохнула. – Я повторяла это столько раз, что уже со счёта сбилась! Пишите, конечно. Я говорю то, что думаю. Ребят погубила гора Мертвецов. Им не нужно было туда ходить.
– Но ведь после лыковцев на этой горе были уже сотни людей. Я слышала, что даже туристические поездки организовывают, постоянно кого-то возят. И все преспокойно возвращаются!
– Конечно, – Татьяна Васильевна покивала. – Духи получили свою жертву. Забрали её целиком. Выпили все девять жизней, до капли! И теперь они сыты. Пока вновь не проголодаются.