– Джулс, у меня через два часа чертова свиданка, а я ни хрена не знаю, что мне надеть! Ты мне нужна! – Зажав свою блестящую «нокиа» между плечом и щекой, я подпрыгивала на месте, стараясь втиснуться в виниловые штаны питоновой расцветки.
– Свиданка? Да ты последние две недели от депрессии из дому выйти не могла, а тут вдруг у тебя свиданка? С кем это ты намылилась? С почтальоном? Потому что, я уверена, это единственный парень, которого ты видела после учебного года.
Джульет даже в лучшие дни была резкой, а уж теперь, когда ее бойфренд был в тюрьме, а сама она сидела дома с младенцем, она стала злющей гормональной сукой. Хотя я не возражала. Разговор с ней всегда напоминал мне, что у других бывает похуже моего.
– Уж кто бы говорил. Я уверена, ты и сама не выходишь из дому, – поддразнила я.
– Я только что родила, на хрен! У меня сиськи текут. Я все еще в шмотках для беременных, и я три дня не была в душе!
Рассмеявшись, я сунула ноги в свои потрепанные черные бойцовские ботинки.
– Отговорочки. Итак, вернемся ко мне. Я думаю – питоновые штаны, ботинки, ясно дело, и, может, простой черный топ. Я хочу быть секси, но не напряжно. Этому парню, думаю, уже за двадцать.
– Вообще-то у нас сейчас июнь, забыла? Там, типа, сто градусов на улице. Не знаю, как ты собираешься выжить в этих штанах из кожзама и в своих говнодавах.
– Я мерзну в шортах! – взвыла я, отстраняя телефон от уха, чтобы просунуть свою руку-палку в бретельку черного кружевного топа.
– А во-вторых, этот взрослый мужик знает, сколько тебе?
– А какая разница? Я достаточно взрослая. Шестнадцать – официальный возраст согласия в Джорджии. И потом, твоему-то было вообще двадцать шесть, – ответила я более ядовито, чем собиралась.
– Бывшему. И, гос-споди, успокойся ты, Судья Джуди. Я просто спросила.
– Извини. Фу. Я психую. Я не хочу, чтобы он смотрел на меня как на младенца, понимаешь? – Я встала перед своим зеркалом в полный рост и повертелась во все стороны. С моей черной подводкой и красным лифчиком «вандербра» на водяной подушке я выглядела на все семнадцать. Ну почти.
– Ну, и кто же этот счастливчик? – пошла ва-банк Джульет.
– Ой, Джулс, он такой милый, – заверещала я. – Его зовут Харли, он механик в гараже, где я сегодня меняла колеса, и у него обе руки в тату, и пирсинг в нижней губе, и он так офигенно флиртует, и у него такие секси светлые волосы, и, боже, – я перевела дух, – он водит охрененный «Босс 429» 1969 года! Ну, или, может, это 302-й, но я почти уверена, что 429-й! И я думаю, он может дать мне порулить…
– Харли Джеймс? – перебила меня Джульет, и ее тон прозвучал с гора-а-а-аздо меньшим энтузиазмом, чем мой.
– Ага! – Это было имя, которое механик забил в мой телефон, прежде чем я уехала из гаража. – Ты его знаешь?
– Да его все знают! Он, типа, был главным панком в Персиковой Старшей! Разве ты не помнишь? Такие светлые волосы, как у Билли Идола, и его выперли из школы в одиннадцатом классе за то, что он дал в морду завучу! О, и я слышала, он к тому времени переспал чуть ли не с сотней девчонок.
Я припоминала какие-то такие слухи, но мы тогда были, типа, классе в шестом, так что они не произвели на нас большого впечатления. Плюс я тогда помирала по другому шикарному панк-рок-богу в собственном классе – Лансу Хайтауэру.
– А, ну да, – сказала я, притворяясь, что помню, о ком она говорит, и продолжая рыться в своей косметичке.
– Так что, детка, лучше предохраняйся, – предупредила Джульет. – Этот парень – бабник.
– Ладно, мамочка, – проскулила я. – А как ты думаешь, бабникам нравится светлая или яркая помада?
– Лучше выбирай светлую, с учетом того, что она потом может размазаться по всему его члену.
– Фу! – завизжала я, и Джулс разразилась утробным смехом. Было так здорово снова его услышать, даже если она смеялась надо мной.
– Черт, кажется, я разбудила младенца, – сказала Джульет, отсмеявшись. – Тьфу ты. Вот, кстати, еще одна причина предохраняться. Это – хуже всего.
– Детка, я видела, как ты его рожала. Поверь мне, я с тех пор жру противозачаточные, как конфеты.
Джульет хихикнула, но я услышала печаль в ее смешке.
– Веселись, – сказала она, и вой на заднем плане сменился хлюпаньем и чавканьем. – И берегись.
– Что, твоя сиська сейчас у кого-то во рту, да? – спросила я, пытаясь разрядить обстановку.
– Ну да, – сказала Джульет. – Думаешь, одна ты тут делом занимаешься?