– Что же у вас случилось этакое экстраординарное, Мэт? – поинтересовался директор НАСА Стив Олдридж, улыбнувшись. – Неужто русские внезапно стартовали к Марсу?
– О таком событии, сэр, вам доложили бы как минимум за год. И не я, – почтительно склонил голову Мэтью Фэдич, давая понять, что осознал директорский намек на степень важности событий, по поводу которых его допустимо экстренно беспокоить.
– Так что же? – Стив похлопал по карману пиджака, где лежала его любимая данхилловская трубка, и с сожалением вздохнул: курить в офисах НАСА запретил его предшественник, и Стив не смел нарушить волюнтаристский приказ, ставший благопристойной традицией.
– Русская телекомпания НТВ вчера вечером, по московскому времени, показала сюжет о находке в пригороде Санкт-Петербурга метеорита или искусственного космического аппарата с некими знаками на поверхности, соответствующими теореме Пифагора и значению числа пи. Показаны фотографии объекта и сообщены следующие его данные: вес около сорока фунтов, длина один фут восемь дюймов. – Фэдич примолк, наблюдая за реакцией Стива. Олдридж заметно напрягся.
– Некоторые комментаторы считают, это может быть розыгрыш, нечто вроде следов йети на Бродвее, но…
– Что «но»? – рявкнул неожиданно Стив.
– Я подумал, вам могут доложить об этом событии как весьма сомнительном. – Мэтью встретил раздраженный взгляд Стива твердым взглядом светло-голубых глаз и встал. Вообще-то обычно он предпочитал в присутствии шефа сидеть, чтобы не быть при случае уволенным. Дело в том, что рост Стива Олдриджа едва достигал метра семидесяти, а рост Фэдича был, увы, два метра один сантиметр.
«Он работает у нас третий год, – подумал Стив, – но это не значит, что он может соваться куда не следует!» А вслух произнес:
– Вы считаете его несомненным фактом, не так ли? У вас имеются копии изображений со стенок этого аппарата?
– Вот они, сэр! – Фэдич достал из папки несколько листков.
– Садитесь, Мэт, не торчите посреди кабинета, как флагшток без знамени! – буркнул Стив, впиваясь взглядом в снимки.
– Неужели я настолько похудел? – спросил Мэт.
Олдридж его не слышал.
– Мое время истекло? – уточнил Фэдич.
– Садитесь! Я скажу, когда ваше время истечет, – пообещал Стив. – Абракадабра какая-то! Кто станет запускать в космос подобные штучки с наружными изображениями? Они же не на год полета рассчитаны. Микрометеориты и космическое излучение сотрут с поверхности изображения за время полета!
– Вы исключаете, что аппарат запускался целенаправленно? – спросил Фэдич.
Стив снова пристально посмотрел на него:
– Что еще есть у вас по этому делу? Кто давал комментарии в передаче?
– В передаче участвовал эксперт Академии наук России. Он оценил вероятность космического происхождения объекта фифти-фифти. И… – Мэт замялся.
– Что «и»? – хмыкнул Стив.
– И еще дело в том, что фамилия пенсионера, который нашел этот объект, Влекомов!
– Флекомофф? – повторил Стив. – Не знаю такого русского. Он работал в русской космонавтике? В ракетостроении? Что о нем известно?
– Он работал в оборонной промышленности, в электронной технике. Кандидат наук, доктор по нашей классификации. Чувством юмора обладает, но не может быть инициатором подобной мистификации.
– Превосходно! Уверен, ваше досье на этого Фле-комоффа подробнее, чем у ФБР! – оторвал взгляд от снимков Стив. – Вам даже известно, насколько развито чувство юмора у какого-то русского пенсионера! Откуда?
– Девичья фамилия моей жены Влекомова. Это ее дядя! – не отводя глаз, ответил Фэдич.
Они с Олдриджем долго смотрели в глаза друг другу. Но за бутылкой никто не побежал.
В конце 1982 года, готовясь к выпускному экзамену в Колумбийском университете по избранной специальности «история восточных славян», Мэтью Фэдич, сын хорвата и ирландки, двухметровый центровой университетской футбольной команды, приехал в порядке обмена студенческими группами в Ленинградский университет для прослушивания небольшого курса лекций и сбора материалов для магистерской диссертации.
Основными рабочими пунктами его пребывания были университет, публичная библиотека и БАНя – Библиотека Академии наук. Основным и единственным пунктом приобретения привычных продовольственных благ – магазин «Березка» в начале Невского проспекта.
Взяв пару банок кока-колы, Мэтью подошел к кассе и остолбенел. Как известно, столбняк могут вызвать либо бешеные собаки, либо красивые женщины.
Мэтью повезло – на его долю выпал второй вариант. Причем осуществило его миниатюрное существо с прекрасными синими глазками и очаровательной девичьей улыбкой.
Когда способность соображать частично вернулась к Мэту, он осознал, что на профессиональную улыбку девушки-кассира отвечает идиотской улыбкой загипнотизированного влюбленного тинэйджера.
С этой улыбкой он вышел на Невский, поплелся в Александровский сад и там наконец придумал, что еще ему надо купить в «Березке». Уступчивость, если не сказать прилипчивость, русских девиц, в частности студенток университета, за недолгое время пребывания в Ленинграде была ему уже хорошо известна. Но то девицы, а это – небесное создание! А с небесным созданием он встретился впервые. Если оно и кокетничало, то самую малость и притом очень мило. Посмотрело на вернувшегося Мэтью внимательно и согласилось встретиться.
Оксана – так именовали создание – пристроена была в «Березку» старшей сестрой, которую туда по протекции пристроила мама, которая при рождении передала младшей дочке по наследству, как фамильную драгоценность, свои неотразимые глаза, в которые в свое время втюхался влекомовский старший брат Юрий. И с первого же дня работы ей пришлось привыкать к матримониальным предложениям посетителей из разных стран, в том числе из СССР. Иностранцы сразу предлагали все, что имели: руку, сердце, виллу в Австралии или в Канаде и кое-что по мелочи: машину, яхту и тому подобное – у кого что было.
Советские кавалеры были самые скромные по перечню предлагаемого: и руки, и внутренние органы у них были оприходованы – неженатых в загранку не отпустят, вот они и стремились максимально использовать последний оставшийся относительно свободным орган. А ореол неотразимости им создавала возможность посещения валютного магазина. Иностранцев Оксана отшивала ссылками на строгую администрацию, запрещавшую интрижки с посетителями. С соотечественниками разбиралась и того проще.
А вот искренне идиотская улыбка Мэтью Фэдича тронула ее сердце. Через неделю Мэтью сделал Оксане предложение. Странно, но немедленного согласия не получил, но получил предложение познакомиться с мамой.
– А папа? У тебя папа есть… был? Извини, я запутался, – пробормотал Мэтью, владевший русским весьма прилично, – славянское происхождение облегчало усвоение.
– У папы другая семья, он оставил нас девять лет назад, – коротко отозвалась Оксана, умолчав пока, что с точки зрения их брака у папы есть один крупный недостаток: он должен дать согласие на него и на выезд дочки за границу.
А был папа капитаном второго ранга в отставке, до которой начальствовал секретнейшей лабораторией в Военно-морской академии. Неизвестно, что было для него трудней: отдать дочь за потенциального противника или нажать кнопку «Пуск». Как истый патриот и любящий отец, он вполне мог предпочесть второе.
На пропахшей дрожжами и менее приятными субстанциями Курляндской улице замызганные кирпичные дома живо напомнили Мэту негритянские трущобы родного Колумбуса, штат Огайо, виденные проездом в детские годы, нынче их снесли.
«Вернулся в детство», – подумал он.
Правда, афроамериканцев поблизости не было видно, как и афророссов. В остальном – сплошное дежавю, да и только.
Оксана свернула к парадной одного из таких домов.
«Господи, почему эти лазы здесь именуют парадными? Каковы тогда те, которые именуют черными? Наверное, чернее черного. Стоп, стоп! – прервал себя Мэт. – Ты не у себя дома!»
Двухкомнатная квартира на последнем этаже, куда их доставил сооруженный недавно лифт, гордо подчеркнула Оксана, с наружной стеклянной шахтой, была обставлена довольно уютно. Дезавуировало уют отсутствие ванны. В кухне был сооружен самопальный душ.
Увиденное сначала сдавило Мэту сердце, затем заставило его радостно забиться: она должна согласиться! Он ведь предлагает ей не только себя, но и Америку! Это же совсем другая жизнь! Она достойна лучшего! Как вообще произрастают такие цветы на скудной русской почве? Откуда у них такая жизненная сила, чтобы выживать, что-то создавать, бороться с внешним миром и с самими собой, ломать и строить заново? Нет, русские не дураки, очень даже. Но какие-то непонятные. Он даже рискнул задать Оксане в мягкой форме неотразимый американский вопрос:
– Если вы такие умные, почему вы такие бедные? Ответ его потряс.
– А у нас богатство не считается признаком ума. Деловитости, изворотливости, ловкачества – да. Поэтому богатство уважения у сограждан не вызывает, хотя по корню слово означает вроде «Богом отмеченный», – разъяснила Оксана. – А умные люди у нас, за редким исключением, бедные. Даже по нашим меркам. Такое отношение еще до советской власти сложилось.
– Зазеркалье! – пробормотал Мэтью.
– У нас считается, что ум, направленный на достижение материальных благ, это уже не ум.
Это может быть целеустремленность, практичность, сообразительность, деловитость. А ум – понятие более широкое и глубокое. Умному человеку богатство не нужно. Благосостояние – да. Стремление к большому богатству – одна из форм тщеславия. А как сказал Ницше, каждый тщеславен настолько, насколько ему не хватает ума.
– Ницше? – переспросил Мэт. – Тогда молчу.
Отец Оксаны оправдал ожидания: согласия на брак с американцем не давал. Попытки мамы и сестры уломать его только ухудшали папино настроение. Мама решила подключить второй эшелон – бывшую свекровь и папиного брата.
Влекомов узнал о международных матримониальных осложнениях от матери. Она постоянно навещала внучек и бывшую невестку, и они к ней заглядывали. Теперь мать изложила ему позиции сторон и передала приглашение Оксаны познакомиться с женихом.
Мэт не понравился Влекомову одним: приходилось высоко задирать голову, чтоб встретить его взгляд. И тот – сверху вниз. Оксана возле него казалась игрушечной. Чуть позже у жениха выявился второй недостаток, еще более крупный: он не пил!
Это было уму непостижимо – мужик с такими прекрасными данными, позволяющими показывать выдающиеся результаты в русской национальной забаве, ну никак не меньше литра за присест – и ни в одном глазу, не желает пользоваться Богом данными возможностями! Даже, смешно сказать, в пределах бокала шампанского.
Влекомов чуть было не решил воспользоваться правом вето, но дело было не «в етом».
Совет безопасности в составе бабушки и дяди единогласно принял резолюцию: благословить и провести мирные переговоры с отцом.
В ходе переговоров стало понятно, что папа, похоже, сам ждал чьего-нибудь воздействия, потому что, вяло огрызаясь, постепенно сдавал позиции. На последней он не стал рвать на себе тельняшку и бросаться в рукопашную, а поставил подпись под актом о капитуляции с независимым видом, как фельдмаршал Кейтель 8 мая 1945 года.
Молодежь весело побежала по другим инстанциям: консульство, Дворец бракосочетания, ресторан, магазины. Последняя инстанция оказалась самой хлопотной из-за того, что у жениха не было хоть какого-нибудь костюма, кроме спортивного, а в магазинах не было его размера. Речь не шла о свадебном, черном, элегантном, а просто о каком-нибудь костюмчике. Жених приехал в СССР все же не как генерал Чернота в Париж, а в брюках, с парой ковбоек и вроде бы в носках. Во всем этом за неделю до свадьбы съездил в Хельсинки для сдачи экзамена по славянской истории в тамошнем университете. Ленинградский университет считался некомпетентным в такой сложной проблеме, как и во всех прочих. Сданные в нем экзамены не признавались на Западе, а особенно – на Диком Западе. Зато сдавать их там можно было в спортивных костюмах.
Наконец в магазине «Богатырь» в Гавани нашелся искомый костюмчик пестренькой расцветки, и будущая теща преподнесла его в подарок будущему зятю.
В Дворец бракосочетания на улице Петра Лаврова (до и после – Фурштатской), недалеко от консульства США, гости, не говоря о брачующихся, должны были явиться к одиннадцати. Влекомов, приобретший уже дурную привычку всюду являться вовремя, так и сделал. Заглянул в комнату невест – невесты нет. Родственников и знакомых также. Задумался. Прошел в комнату женихов.
Мэтью в пестреньком костюмчике шастал по жениховской комнате, как медведь в клетке. Увидел Влекомова и засиял. Он, наверное, уже пришел к выводу, что КГБ похитил невесту и арестовал родственников. Теперь появился шанс: объявился дядя.
С того момента у Мэтью возникло непроизвольное чувство признательности к Влекомову. А Влекомов испытал к гиганту чувство сострадания: вот ведь какая лихоманка эта любовь – даже такого богатыря в брошенного котенка превращает. Стало спокойней за Оксанку: уедет на чужбину, родни, друзей рядом нет – каково человеку! Но Мэт ее любит, защитит.
Не учел Влекомов: чтобы испытать все мыслимые напасти на чужбине, надо как минимум туда выехать. А чтобы выехать к законному супругу, надо подвергнуться немыслимым напастям дома. Почему-то супругам иностранных подданных, пока еще соотечественницам, не сменившим гражданства, работать в таком таинственном заведении, как «Березка», было нельзя. Как в Арзамасе-16. Оксана уволилась под завистливые взгляды подруг. Но предварительно под такие же взгляды ее исключили из комсомола – правила игры. Интересно, а какая была формулировка? Изменила родине? Не туда легла? Если бы сделала это без законных оснований – простили бы, а раз на законных – это вам не простительный разврат, а непростительный, следствие политической близорукости.
Словом, муж в Америке, а жена в Союзе, но уже неполноценная гражданка. На работу не устроишься, без работы – тунеядка.
– Слышь, – сказал Влекомов, посетив сумрачную племянницу, – по нашему Семейному кодексу, если супруги в течение года живут врозь, не осуществляют совместного ведения хозяйства и прочих второстепенных супружеских обязанностей, брак может быть признан недействительным.
– Ты знаешь, что сделай, – посоветовал Влекомов, – попроси Мэта, чтобы тебе денег немного выслал. Как законный супруг законной супруге. В знак любви и совместного ведения хозяйства. И ты не будешь тунеядкой – тебя супруг домохозяйкой содержит!
– Он ходил на прием к своему сенатору, и тот направил письмо генсеку КПСС Черненко!
Письмо генсеку – хорошо, а объективные свидетельства супружеской заботы все равно нужны. Мэт послал Оксане двести долларов, серьезные деньги для «Березки». Внешторгбанк выдал ей сто двадцать рублей по официальному курсу. Если кто забыл таблицу умножения – шестьдесят копеек за доллар. Обидно. Зато факт заботы мужа официально засвидетельствован.
Теперь-то доллар взял реванш: его курс по сравнению с покупательной способностью завышен раз в пять-семь.
То ли чтоб не волновать очередного умирающего генсека, то ли чтоб отвязаться от девицы, назойливо атакующей инстанции с абсурдным требованием воссоединения с мужем, – дали разрешение на выезд. Скорее всего, туннель был пробит с двух сторон.
И Мэт наконец встретил в Нью-Йорке свою ненаглядную супругу, обобранную на таможне в Шереметьево, но не испытавшую от этого большого огорчения. Его испытал Влекомов, который подарил племяннице на прощание альбом «Эрмитаж», чтоб могла полистать на чужбине при накатившей ностальгии. Он был изъят под предлогом отсутствия справки об отсутствии раритетной ценности. Выходные данные: год издания 1982, тираж 20000 экземпляров.
Мэт защитил через пару лет докторскую диссертацию, Оксана окончила курсы медсестер-дантистов, потом стоматологический колледж.
– Ваша жена патриотка Америки? – спросил Стив.
– О да, сэр! – горячо откликнулся Фэдич. – У нас прекрасная семья, двое детей. Да, она любит Америку!
– Говорят, у русских странная ностальгия по своей родине, – задумчиво произнес Стив.
– У моей жены я этого не замечал, – слегка обиделся Мэт. – Она ездит в Россию каждые два-три года, в этом году тоже собирается повидаться с родственниками. Этого ей достаточно.
– Благодарю, Мэт, ваша информация любопытна. Если будет еще что-то по этому делу, сообщайте мне!
Мэтью вышел от шефа успокоенным. Похоже, Стив Олдридж все же заинтересовался информацией.
Стив посмотрел в широченную спину удалявшегося Фэдича и, едва закрылась дверь, нажал кнопку:
– Джолли, отмените совещание в двенадцать часов… Найдите время в моем завтрашнем расписании!