Голубые глаза, зеленые глаза…
Агнесса, Старшая Мать приюта Великой Герцогини, прохаживалась перед шеренгой воспитанниц, задумчиво перебирая четки. Высокая, необъятная в просторном сером платье, она казалась гранитной скалой, скользящей по каменному полу. Наконец Агнесса остановилась перед центром застывшего строя и сурово произнесла:
Хочу вам напомнить, юные леди, что приближается День Большого Выбора. И двое самых достойных из вас отправятся во дворец нашей благодетельницы, Великой Герцогини. Для них начнется новая жизнь, жизнь в служении нашей повелительнице.
От этих слов сердце мое забилось часто-часто, как у молодого воробышка, что согреваешь в ладошках студеным зимним утром. Служба во дворце! Жизнь среди благородных дам и кавалеров; ухаживания богатых женихов и, если повезет, замужество за каким-нибудь влюбленным принцем. Мечта любой из нас, воспитанниц сиротского приюта. Потому что из наших тесных келий, больше похожих на клетки, чем на человеческое жилье, было только два пути – один во дворец, а второй… Об этом не хотелось и думать. Второй путь – в монастырь, чья мрачная каменная громадина возвышалась по соседству с приютом. И за коваными воротами которой навсегда исчезали достигшие совершеннолетия воспитанницы.
А Агнесса между тем продолжала свою речь:
Я не сомневаюсь, что Совет Матерей, возглавляемый мною, выберет самых преданных, смиренных и аккуратных. Ибо таковых среди вас большинство. И у меня уже есть две кандидатуры, две претендентки на мой голос в совете. Ну, а у остальных есть шанс за оставшееся время проявить себя как образец трудолюбия и послушания, чтобы предстать тоже перед советом. Вам все ясно, дочери мои?
Мать Агнесса, – раздался слабый тоненький голосок девятилетней Лорики, самой младшей из нас, – а кто ваши кандидатки, можно узнать?
Конечно, – Агнесса усмехнулась, – у меня нет тайн от вас. Свой голос я отдам за Рогенду и Элсину…
Услышав второе имя, я упала в обморок. Элсина – это я.
***
Рогенду, конопатую толстушку с соломенно-желтой копной непослушных волос, недолюбливали все обитательницы приюта. Она всюду совала свой маленький, напоминающий поросячий пятачок нос, подслушивала и подсматривала за всеми обитателями приюта, доносила матерям о наших проказах. Хотя и сама была далеко не ангел. Наверное, за это «тесное сотрудничество» Агнесса и решила наградить ее своим голосом. А может, просто захотела избавиться от вредной и противной воспитанницы, справедливо опасаясь, что та может зайти слишком далеко в своем желании выслужится.
Другое дело я … Я действительно достойна быть в свите Великой Герцогини. Не по годам высокая для своих пятнадцати лет, идеальная фигура, прекрасные волосы цвета вороненой стали, огромные зеленные глаза, оттеняющие снежную белизну лица… Да, Элсина, ты настоящая красавица. И все меня любят – и Матери, и прислуга, и подруги. А подруг у меня полно, не то, что у Рогенды. Настоящих подруг, с которыми можно поделиться самыми сокровенными мечтами и секретами. С которыми не страшно разделить наказание за любую провинность. Таких подруг, как Алтуфья. Или какой была Квестра, моя лучшая подруга на все времена. Многие принимали меня и Квестру за родных сестер, настолько мы были похожи. Почти одинакового роста и телосложения, с одинаковыми прическами; только глаза у Квестры были голубые, словно два цветка василька поселились на прекрасном лице. Неудивительно, в прошлом году именно на Квестру пал выбор Совета Матерей. А теперь радость жизни во дворце досталась и мне.
***
Скорее бы оказаться во дворце, встретиться с Квестрой. Поделиться новостями-сплетнями, вспомнить старые похождения. Например, то, трехлетней давности.
Тогда я и Квестра попытались спасти одного человека. Спасти не от разбойников, сборщика податей или диких зверей. Нет, наш порыв был куда благороднее, мы спасали человека от верной смерти на поле брани.
Звали этого человека Карел-мельник. Это был смуглый двадцатилетний красавец, влюбивший в себя половину приютских девчонок. Да и как было не влюбится, если Карел был единственным молодым мужчиной, перед которым открывались ворота нашей обители. Каждую субботу, ровно в десять часов утра, меланхоличный каурый мерин втаскивал во двор телегу с мешком муки. А Карел приветствовал нас громким возгласом:
Мое почтение будущим принцессам и фрейлинам! Повремените со своими девичьими грезами, барышни и принимайтесь-ка за выпечку. А то совсем не отощаете без теплого хлебушка.
Но в тот день после привычного «Мое почтение!», мельник сказал:
Все, красавицы мои ненаглядные, последний раз я смолол зерно для вас. Затеяла герцогиня наша войну великую, и меня на эту войну забирают. А за мельника будет теперь старый пахарь Акин, вот такое вышло распоряжение.
Как же так, – загалдели мы, – убьют же тебя на войне…
Карел встряхнул густой шевелюрой и бесшабашно заявил:
Убьют, так убьют, такова доля солдатская. – Потом улыбнулся и, хитро прищурившись, добавил:
Так что, приходите, красавицы провожать меня, поплачете вволю. Так положено, по традиции. Да нет, не придете, Старшая Мать, небось, не отпустит. А ведь кроме вас, никого у меня нету, пойду на войну непроведеный. И никто ждать меня не будет, и, когда убьют, никто не пожалеет солдатскую душу. А солдатская душа, что сиротская, всегда одна-одинешенька.
С этими словами Карел сбросил мешок на землю, развернул мерина и отправился за ворота.
А вечером, когда солнце скрылось за дальним лесом, после ужина и вечерней молитвы, я сказала Квестре: