Мне́ бы́ло три́дцать два го́да. Мару́се два́дцать де́вять, а до́чери на́шей Светла́не шесть с полови́ной. То́лько в конце́ ле́та я получи́л о́тпуск, и на после́дний тёплый ме́сяц мы сня́ли под Москво́й да́чу.
Мы со Светла́ной ду́мали лови́ть ры́бу, купа́ться, собира́ть в лесу́ грибы́ и оре́хи. А пришло́сь сра́зу подмета́ть двор, подправля́ть ве́тхие забо́ры, протя́гивать верёвки, закола́чивать костыли́ и гво́зди.
Нам всё э́то о́чень ско́ро надое́ло, а Мару́ся одно́ за други́м всё но́вые да но́вые дела́ и себе́ и нам приду́мывает.
То́лько на тре́тий день к ве́черу наконе́ц-то всё бы́ло сде́лано. И как раз, когда́ собира́лись мы втроём идти́ гуля́ть, пришёл к Мару́се её това́рищ – поля́рный лётчик.
Они́ до́лго сиде́ли в саду́, под ви́шнями. А мы со Светла́ной ушли́ во двор к сара́ю и с доса́ды взяли́сь мастери́ть деревя́нную верту́шку.
Когда́ стемне́ло, Мару́ся кри́кнула, что́бы Светла́на вы́пила молока́ и ложи́лась спать, а сама́ пошла́ проводи́ть лётчика до вокза́ла.
Но мне без Мару́си ста́ло ску́чно, да и Светла́на одна́ в пусто́м до́ме спать не захоте́ла.
Мы доста́ли в чула́не муку́. Завари́ли её кипятко́м – получи́лся кле́йстер. Окле́или гла́дкую верту́шку цветно́й бума́гой, хороше́нько разгла́дили её и че́рез пы́льный черда́к поле́зли на кры́шу.
Вот сиди́м мы верхо́м на кры́ше. И ви́дно нам све́рху, как в сосе́днем саду́, у крыльца́, дыми́т трубо́й самова́р. А на крыльце́ сиди́т хромо́й стари́к с балала́йкою, и во́зле него́ толпя́тся ребяти́шки.
Пото́м вы́скочила из чёрных сене́й босоно́гая сго́рбленная стару́ха. Ребяти́шек турну́ла, старика́ обруга́ла и, схвати́в тря́пку, ста́ла хло́пать по конфо́рке самова́ра, что́бы он закипе́л быстре́е.
Посмея́лись мы и ду́маем: вот поду́ет ве́тер, закру́жится, зажужжи́т на́ша бы́страя верту́шка. О́то всех дворо́в сбегу́тся к на́шему до́му ребяти́шки. Бу́дет и у нас тогда́ своя́ компа́ния.
А за́втра что́-нибудь ещё приду́маем. Мо́жет быть, вы́роем глубо́кую пеще́ру для той лягу́шки, что живёт в на́шем саду́, во́зле сыро́го по́греба.
Мо́жет быть, попро́сим у Мару́си суро́вых ни́ток и запу́стим бума́жного зме́я – вы́ше си́лосной ба́шни, вы́ше жёлтых со́сен и да́же вы́ше того́ ко́ршуна, кото́рый це́лый день сего́дня сторожи́л с не́ба хозя́йских цыпля́т и крольча́т.
А мо́жет быть, за́втра с ра́ннего утра́ ся́дем в ло́дку – я на вёсла, Мару́ся за руль, Светла́на пассажи́ром – и уплывём по реке́ туда́, где стои́т, говоря́т, большо́й лес, где расту́т на берегу́ две дупли́стые берёзы, под кото́рыми нашла́ вчера́ сосе́дская девчо́нка три хоро́ших бе́лых гриба́. Жаль то́лько, что все они́ бы́ли черви́вые.
Вдруг Светла́на потяну́ла меня́ за рука́в и говори́т:
– Посмотри́-ка, па́па, а ведь, ка́жется, э́то на́ша ма́ма идёт, и как бы нам с тобо́й сейча́с не попа́ло.
И пра́вда, идёт по тропи́нке вдоль забо́ра на́ша Мару́ся, а мы-то ду́мали, что вернётся она́ ещё не ско́ро.
– Наклони́сь, – сказа́л я Светла́не. – Мо́жет быть, она́ и не заме́тит.
Но Мару́ся сра́зу же нас заме́тила, подняла́ го́лову и кри́кнула:
– Вы заче́м э́то, него́дные лю́ди, на кры́шу зале́зли? На дворе́ уже́ сы́ро. Светла́не давно́ спать пора́. А вы обра́довались, что меня́ нет до́ма, и гото́вы балова́ть хоть до полу́ночи.
– Мару́ся, – отве́тил я, – мы не балу́ем, мы верту́шку прикола́чиваем. Ты погоди́ немно́го, нам всего́ три гвоздя́ доколоти́ть оста́лось.
– За́втра доколо́тите! – приказа́ла Мару́ся. – А сейча́с слеза́йте, и́ли я совсе́м рассержу́сь.
Перегляну́лись мы со Светла́ной. Ви́дим, пло́хо на́ше де́ло. Взя́ли и сле́зли. Но на Мару́сю оби́делись.
И хотя́ Мару́ся принесла́ со ста́нции Светла́не большо́е я́блоко, а мне па́чку табаку́, – всё равно́ оби́делись. Так с оби́дой и усну́ли.
А у́тром – ещё но́вое де́ло! То́лько что мы просну́лись, подхо́дит Мару́ся и спра́шивает:
– Лу́чше сознава́йтесь, озорно́й наро́д, что в чула́не мою́ голубу́ю ча́шку разби́ли!
А я ча́шки не разбива́л. И Светла́на говори́т, что не разбива́ла то́же. Посмотре́ли мы с ней друг на дру́га и поду́мали о́ба, что уж э́то на нас Мару́ся говори́т совсе́м напра́сно.
Но Мару́ся нам не пове́рила.
– Ча́шки, – говори́т она́, – не живы́е: ног у них нет. На пол они́ пры́гать не уме́ют. А кро́ме вас двои́х, в чула́н никто́ вчера́ не ла́зил. Разби́ли и не сознаётесь. Сты́дно, това́рищи!
По́сле за́втрака Мару́ся вдруг собрала́сь и отпра́вилась в го́род, а мы се́ли и заду́мались. Вот тебе́ и на ло́дке пое́хали!
И со́лнце к нам в о́кна загля́дывает. И воробьи́ по песча́ным доро́жкам ска́чут. И цып-ля́та сквозь деревя́нный плете́нь со двора́ на у́лицу и с у́лицы на двор шмы́гают. А нам совсе́м не ве́село.
– Что ж! – говорю́ я Светла́не. – С кры́ши нас с тобо́й вчера́ согна́ли. Ба́нку из-под кероси́на у нас неда́вно отня́ли. За каку́ю-то голубу́ю ча́шку напра́сно вы́ругали. Ра́зве же э́то хоро́шая жизнь?
– Коне́чно, – говори́т Светла́на, – жизнь совсе́м плоха́я.
– А дава́й-ка, Светла́на, наде́нь ты своё ро́зовое пла́тье. Возьмём мы из-за пе́чки мою́ похо́дную су́мку, поло́жим туда́ твоё я́блоко, мой таба́к, спи́чки, нож, бу́лку и уйдём из э́того до́ма куда́ глаза́ глядя́т.
Поду́мала Светла́на и спра́шивает:
– А куда́ твои́ глаза́ глядя́т?
– А глядя́т они́, Светла́на, че́рез око́шко, вот на ту жёлтую поля́ну, где пасётся хозя́йкина коро́ва. А за поля́ной, я зна́ю, гуси́ный пруд есть, а за пру́дом водяна́я ме́льница, а за ме́льницей на горе́ берёзовая ро́ща. А что там за горо́й, – уж э́того я и сам не зна́ю.
– Ла́дно, – согласи́лась Светла́на, – возьмём и хлеб, и я́блоко, и таба́к, а то́лько захвати́ ты с собо́й ещё то́лстую па́лку, потому́ что где́-то в той стороне́ живёт ужа́сная соба́ка Полка́н. И говори́ли мне про неё мальчи́шки, что она́ одного́ чуть-чу́ть до́ смерти не зае́ла.
Так мы и сде́лали. Положи́ли в су́мку что на́до бы́ло, закры́ли все пять о́кон, за́перли о́бе двери́, а ключ подсу́нули под крыльцо́.
Проща́й, Мару́ся! А ча́шки твое́й мы всё равно́ не разбива́ли. Вы́шли мы за кали́тку, а навстре́чу нам моло́чница.
– Молока́ на́до?
– Нет, ба́бка! Нам бо́льше ничего́ не на́до.
– У меня́ молоко́ све́жее, хоро́шее, от свое́й коро́вы, – оби́делась моло́чница. – Вернётесь, так пожале́ете.
Загромыха́ла она́ свои́ми холо́дными бидо́нами и пошла́ да́льше. А где ей догада́ться, что мы далеко́ ухо́дим и, мо́жет, не вернёмся?
Да и никто́ об э́том не дога́дывался.
Прока́тил на велосипе́де загоре́лый мальчи́шка. Прошага́л, наве́рное, в лес за гриба́ми, то́лстый дя́дька в труса́х и с тру́бкой. Прошла́ белоку́рая деви́ца с мо́крыми по́сле купа́ния волоса́ми. А знако́мых мы никого́ не встре́тили.
Вы́брались мы че́рез огоро́ды на жёлтую от кури́ной слепоты́ поля́ну, сня́ли санда́лии и по тёплой тропи́нке пошли́ боси́ком че́рез луг пря́мо на ме́льницу.
Идём мы, идём и вот ви́дим, что от ме́льницы во весь дух мчи́тся нам навстре́чу како́й-то челове́к. Пригну́лся он, а из-за раки́товых кусто́в летя́т ему́ в спи́ну ко́мья земли́. Стра́нно нам э́то показа́лось.
Что тако́е? У Светла́ны глаза́ зо́ркие, останови́лась она́ и говори́т:
– А я зна́ю, кто э́то бежи́т. Э́то мальчи́шка, Са́нька Каря́кин, кото́рый живёт во́зле того́ до́ма, где чьи́-то сви́ньи в сад на помидо́рные гря́дки зале́зли. Он вчера́ ещё про́тив на́шей да́чи на чужо́й козе́ верхо́м ката́лся. По́мнишь?
Добежа́л до нас Са́нька, останови́лся и слёзы си́тцевым кулько́м вытира́ет. А мы спра́шиваем у него́:
– Почему́ э́то, Са́нька, ты во весь дух мча́лся и почему́ э́то за тобо́й из-за кусто́в ко́мья лете́ли?
Отверну́лся Са́нька и говори́т:
– Меня́ ба́бка в колхо́зную ла́вку за cо́лью посла́ла. А на ме́льнице сиди́т пионе́р Па́шка Букама́шкин, и он меня́ драть хо́чет.
Посмотре́ла на него́ Светла́на. Вот так де́ло!
Ра́зве же есть в Сове́тской стране́ тако́й зако́н, что́бы бежа́л челове́к в колхо́зную ла́вку за со́лью, никого́ не тро́гал, не задира́л и вдруг бы его́ ни с того́ ни с сего́ драть ста́ли?
– Идём с на́ми, Са́нька, – говори́т Светла́на. – Не бо́йся. Нам по доро́ге, и мы за тебя́ засту́пимся.
Пошли́ мы втроём сквозь густо́й раки́тник.
– Вот он, Па́шка Букама́шкин, – сказа́л Са́нька и попя́тился.
Ви́дим мы – стои́т ме́льница. Во́зле ме́льницы теле́га. Под теле́гой лежи́т кудла́стая, вся в репе́йниках, собачо́нка и, приоткры́в оди́н глаз, смо́трит, как шу́стрые воробьи́ клюю́т рассы́панные по песку́ зёрна. А на ку́чке песка́ сиди́т без руба́хи Па́шка Букама́шкин и грызёт све́жий огуре́ц.
Увида́л нас Па́шка, но не испуга́лся, а бро́сил огры́зок в собачо́нку и сказа́л, ни на кого́ не гля́дя:
– Тю!.. Ша́рик… Тю!.. Вон идёт сюда́ изве́стный фаши́ст, белогварде́ец Са́нька. Погоди́, несча́стный фаши́ст! Мы с тобо́ю ещё разде́лаемся.
Тут Па́шка плю́нул далеко́ в песо́к. Кудла́стая собачо́нка зарыча́ла. Испу́ганные воробьи́ с шу́мом взлете́ли на де́рево. А мы со Светла́ной, услы́шав таки́е слова́, подошли́ к Па́шке побли́же.
– Посто́й, Па́шка, – сказа́л я. – Мо́жет быть, ты оши́бся? Како́й же э́то фаши́ст, белогварде́ец? Ведь э́то про́сто-на́просто Са́нька Каря́кин, кото́рый живёт во́зле того́ до́ма, где чьи́-то сви́ньи в чужо́й сад на помидо́рные гря́дки зале́зли.
– Всё равно́ белогварде́ец, – упря́мо повтори́л Па́шка. – А е́сли не ве́рите, то хоти́те, я расскажу́ вам всю его́ исто́рию?
Тут нам со Светла́ной о́чень захоте́лось узна́ть всю Са́нькину исто́рию. Мы се́ли на брёвна, Па́шка напро́тив. Кудла́стая собачо́нка у на́ших ног, на траву́. То́лько Са́нька не сел, а, уйдя́ за теле́гу, закрича́л отту́да серди́то:
– Ты тогда́ уже́ всё расска́зывай! И как мне по заты́лку попа́ло, то́же расска́зывай. Ду́маешь, по заты́лку не бо́льно? Возьми́-ка себе́ да сту́кни.
– Есть в Герма́нии го́род Дре́зден, – споко́йно сказа́л Па́шка, – и вот из э́того го́рода убежа́л от фаши́стов оди́н рабо́чий, евре́й. Убежа́л и прие́хал к нам. А с ним девчо́нка прие́хала, Бе́рта. Сам он тепе́рь на э́той ме́льнице рабо́тает, а Бе́рта с на́ми игра́ет. То́лько сейча́с она́ в дере́вню за молоко́м побежа́ла. Так вот, игра́ем мы позавчера́ в чижа́: я, Бе́рта, э́тот че́ловек, Са́нька и ещё оди́н из посёлка. Бе́рта бьёт па́лкой в чижа́ и попада́ет неча́янно э́тому са́мому Са́ньке по заты́лку, что ли…
– Пря́мо по маку́шке сту́кнула, – сказа́л Са́нька из-за теле́ги. – У меня́ голова́ загуде́ла, а она́ ещё смеётся.
– Ну вот, – продолжа́л Па́шка, – сту́кнула она́ э́того Са́ньку чижо́м по маку́шке. Он снача́ла на неё с кулака́ми, а пото́м ничего́. Приложи́л лопу́х к голове́ – и опя́ть с на́ми игра́ет. То́лько стал он по́сле э́того невозмо́жно жули́ть. Возьмёт нашагнёт ли́шний шаг, да и ме́тит чижо́м пря́мо на кон.
– Врёшь, врёшь! – вы́скочил из-за теле́ги Са́нька. – Э́то твоя́ соба́ка мо́рдой ткну́ла, вот он, чиж, и подкати́лся.