18 мая, остров Кранту

Мы бежали босиком по горячему белому пляжу к тому месту, где стояла яхта Портеров.

Джорджия стояла на палубе и махала нам. Мое сердце билось в груди сильнее, чем волны о коралловый риф. Джорджия! Она была такой красивой. Прекрасной и золотой. Все в ней свет и красота. Я любил ее до смерти. Да мы оба ее любили! И ее благосклонность – самая большая награда в мире.

Яхта Портеров длинная, блестящая и белая. Она двухмачтовая. Грант Портер сказал нам, что она сделана из камбоджийского тика. Кажется, он очень гордится ею. На ней везде эти веревки и всякие другие штуки, которые называются штагами и снастями. Я всегда думал, что снасть – это парус, и это действительно так, но еще снастью называют и веревки. Внизу, или на нижней палубе, как говорила Джорджия, были каюты, просто классные. Только представьте себе, четыре двухъярусные кровати, и еще остается куча свободного места! Душ, туалет, который называется «гальюн», и кухня, которую они называли «камбуз». Еще были какие-то штуки, называемые переборками, но я их так и не видел.

Я помчался по мягкому коралловому песку. Хассан прекрасно понимал, что я делаю. Он сделал рывок и пронесся мимо меня. Мы, как всегда, устроили гонку. Мы начали соревноваться друг с другом. Ничего другого не оставалось. Одному из нас предстояло победить. Джорджия должна была увидеть, кто из нас лучше. Однажды ей придется выбирать.

Когда мы поравнялись с яхтой, пришвартованной метрах в пятидесяти от берега, то нырнули в море и поплыли. Вода в лагуне была потрясающе теплой. Я плыл чертовски быстро. Гонка все еще продолжалась. Хассан прекрасно бегал, но вода не его стихия. Он яростно молотил руками по воде, надеясь догнать меня. Я скоро уже не мог видеть его в той пене, которую он взбивал. Меня же научили плавать быстро и аккуратно – австралийским кролем. Как акула, разрезающая гладь вод.

Я могу поклясться, что коснулся борта яхты первым.

– Я сделал это! Я победил! – закричал Хассан. Он посмотрел вверх на Джорджию, чтобы получить подтверждение своим словам. – Правда ведь, я его сделал?

– Да ничего подобного! – завопил я, набрав полный рот воды. – Я первым коснулся!

Джорджия рассмеялась, и ее золотистое лицо засияло.

– Эх вы, мальчишки! – воскликнула она. – Давайте вылезайте и пойдемте чего-нибудь попьем!

Она нагнулась и схватила каждого из нас за руки, чтобы помочь забраться на борт яхты. Когда она коснулась моей руки тонкими нежными пальцами, я думал, что лопну от счастья – так сильно заколотилось сердце. Но затем мы оказались на раскаленной палубе. Я сразу упал в тень. Хассан разлегся прямо на досках, чтобы восстановить дыхание. Его кожа больше привыкла к солнцу, чем моя. Миссис Портер поднялась снизу с подносом, полным различных напитков. Она улыбалась солнечной улыбкой, которая мне очень нравилась. У нее были светлые волосы, которые под тропическим солнцем стали почти белыми. Она разрешила называть себя Лоррейн, но ни в коем случае не Лори или еще как-нибудь. Портеры не из тех американцев, которым нравится сокращать имена. Они называли друг друга Джорджия, Грант и Лоррейн, и никак иначе.

– Привет, ребята! – сказала Лоррейн с мягким американским акцентом. И затем рассмеялась над тем, как Хассан громко отдувается. – Хорошая была гонка?

– Я победил – как обычно, – сказал я.

– Авотинет! – пробормотал Хассан, по-прежнему глядя в небо.

Но мы больше не обсуждали этот вопрос, так как снизу поднялся Грант Портер. Это был высокий широкоплечий мужчина с черными как смоль волосами и огромными черными усами. Несмотря на богатырскую стать, он слегка сутулился. Джорджия рассказывала нам, что ее отец повредил спину, когда в колледже играл в футбольной команде – он играл в американский футбол, а не в обыкновенный. Его спина все еще болела. Он никогда не жаловался, но несколько раз я видел, как он морщится, когда резко садится или встает. Карие глаза мистера Портера были столь проницательны, что хотелось отвернуться сразу, как только посмотришь в них. Его взгляд казался таким, будто он может читать все мысли как открытую книгу. Хасс сказал, что, должно быть, Грант украл глаза у волка. Хасс видел волков (или еще каких-то зверей, которых они в Иордании называют волками), так что он знал, о чем говорит.

– Ну вот, опять нахлебники пожаловали! – ухмыльнулся Грант, но это он так шутил.

Мы ему нравились. Ему не нравились мой папа и Рамбута, но мы, мальчишки, как раз наоборот. Думаю, это потому, что мы были отличной компанией для его дочери, которой без нас стало бы очень-очень одиноко. Да она просто чокнулась бы от скуки, если учесть, что на острове находились только мы да семья Гранта. В любом случае, нас Грант терпел, позволял нам бывать на яхте, когда нам захочется, и, кажется, вполне доверял нам. Или, вернее, он полностью доверял дочери. А это уже совсем другое дело.

– Дорогая, – обратился мистер Грант к жене, – я только что получил предупреждение по рации. В водах, через которые мы прошли по пути к этому острову, заметили пиратов. Парень, предупредивший меня, советовал не впадать в панику, они были на одном из морских путей достаточно далеко отсюда. Но вовсе не повредит держать ухо востро. Они плавают на большой китайской джонке черного цвета.

– Пираты?! – в один голос воскликнули я и Джорджия.

Грант рассмеялся:

– Ну, не слишком-то уж радуйтесь!

Хасс в конце концов сел. Я был очень рад. Он очень стеснялся того, что валяется на палубе и хватает воздух ртом, как вытащенная из воды рыба. Он увидел выражение моего лица и скривил рожу, которая должна была означать: «На себя-то посмотри, братец!» Затем он залпом выпил стакан лимонада. Сводный брат почти всегда вызывал у меня теплые чувства, хотя бывало, что я его просто ненавидел. Джорджия сказала нам, что у всех братьев складываются такие отношения, так что это нисколько не связано с тем фактом, что мы не являемся кровными братьями.

Я думаю, что мы ладим друг с другом даже получше, чем многие кровные братья.

Но я не всегда так думал… Было время, когда я ненавидел его.

После того лета в Иордании меня отправили назад в Англию, в школу в Саффолке. Хассан конечно же остался с папой. Когда я уезжал, папа был немногословен. Он сказал только, чтобы я учился прилежно и получал исключительно хорошие оценки. От этой фразы у меня просто глаза полезли на лоб: а чем я еще-то мог заниматься в школе? Тем не менее папа был так занят последним проектом, что даже не заметил моей реакции. У него под глазами появились черные крути, а его лицо по-прежнему было мучнисто-белого цвета. Вскоре, после того как я вернулся в школу, он написал мне, что много путешествует и поэтому мы некоторое время не увидимся. Я уже по горло был сыт такими разговорами, но не стал никому рассказывать об этом.

Потом в один необычайно теплый апрельский денек папа наконец-то появился в бабушкином доме. С ним был Хассан. Я очень удивился, когда снова увидел Хассана, но сначала очень обрадовался им обоим. Затем, когда мы пили чай на лужайке, папа сообщил сногсшибательную новость, которая прозвучала просто как взрыв гранаты, иначе не скажешь.

– А кстати, Макс, ты будешь очень рад узнать, что я усыновил Хассана. Теперь у тебя есть брат. Как тебе это?

Папа рассмеялся, как будто он только что преподнес мне компьютер ко дню рождения.

– У меня есть кто? – спросил я, отказываясь верить своим ушам. Куски недоеденного сандвича выпали изо рта прямо на лужайку. Я уставился на Хассана, разодетого в приличный костюм и похожего на маленького принца. – ОН – мой брат?!

У папы отвисла челюсть, и он злобно посмотрел на меня.

– Тебе же нравится Хассан, – сказал он.

Я вскочил на ноги и закричал:

– Какое это имеет отношение ко всему этому?! Ты ведь не спросил меня! Ты даже меня не спросил!

Я швырнул в папу остатки сандвича, испачкав его рубашку:

– Ты просто взял и сделал это, так ведь? Ты знала, бабушка? Нет, не знала, вижу по лицу.

Я повернулся обратно к папе, чтобы продемонстрировать свою злость.

– А что, если я не хочу, чтобы он был моим братом? Ты об этом подумал? А может, я вовсе не хочу быть твоим сыном, я ведь могу этого не хотеть! Ты ничего для меня не делаешь. Зуб даю, он совершил кругосветное путешествие вместе с тобой, так ведь?

А я просто сидел здесь и гнил в школе, пока новый сынок проводил время с тобой. Точно-точно, так все и было, черт побери!

На этой фразе я захлебнулся от гнева и уже не в силах был ничего добавить.

– Ты должен извиниться перед бабушкой за эту выходку…

Отец собирался разразиться ответной тирадой и урезонить меня, но я просто ушел. Я чувствовал себя совершенно опустошенным. Внутри я кипел от гнева, горя, негодования и еще полудюжины других чувств. Я чувствовал, что сейчас взорвусь и все эти отвратительные эмоции дождем прольются на мирное чаепитие в саду. Я совершенно не мог себя контролировать. Как он посмел сделать это! Как он посмел усыновить другого ребенка, даже не спросив меня! Сказал бы я «да»? Не знаю. Возможно, нет. Хассан был мне другом, а не братом. Если бы я хотел иметь брата, я бы об этом попросил, правда?

Я слышал, как бабушка тихим голосом выговаривает папе:

– Ты не прав, Джеймс. Очень, очень не прав. Как ты мог так поступить?

Хассан шел за мной до задней калитки сада. За ней рос сливовый сад. Я стоял посреди сливовых деревьев и по-прежнему кипел от злости. Когда Хассан догнал меня, я окинул его взглядом, полным ненависти.

– Чего ты хочешь? – злобно спросил я.

– Я пришел сказать, что прошу прощения, Макс, – сказал Хассан тихим голосом. – На твоем месте я тоже чувствовал бы себя несчастным.

Я сделал глубокий вдох:

– Это не твоя вина. Это все он.

– Но я причина всему этому.

– Да, ты.

Мы стояли там, и оба понятия не имели, что же делать дальше. Через некоторое время пришла бабушка и сказала, что Хассан должен вернуться к папе. Она села на скамейку под деревьями и сложила руки на коленях.

– Макс… – начала она.

– Он должен был спросить у меня! – выпалил я.

– Я знаю. Я знаю это, и ты знаешь это, но он… Он все время был немного не в себе с тех пор, как погибла твоя мама. Ты знаешь, что он винит себя в том, что произошло. Возможно, ты каким-то образом напоминаешь ему о ней. Ты ведь очень похож на маму, Макс.

– Это не моя вина, – с горечью сказал я.

– Я знаю, что не твоя. И он тебе не очень хороший отец, по крайней мере сейчас. Надеюсь, что все может измениться, – я все еще на это надеюсь. В один прекрасный день он увидит, как плохо ведет себя по отношению к тебе, и пожалеет об этом.

– Но это совсем обычные вещи, – начал возражать я. – Это все так естественно и понятно!

– Нет-нет, вовсе не так. Для некоторых людей, таких как твой отец, это очень трудно, почти непостижимо. Он делает некоторые вещи, совсем не думая.

Мама погибла в автомобильной аварии в Сирии, когда они оба были на раскопках. За рулем джипа был папа. Никто не знает, что точно случилось – папа сказал, что он ничего не помнит о том, как произошел несчастный случай, – но машина слетела с дороги и съехала в овраг. Папа сломал обе ноги и получил сотрясение. Мама погибла на месте. Мне тогда было девять. Даже сейчас внутри все переворачивается, когда я вспоминаю об этом. Я тогда оставался с бабушкой и дедушкой, который еще был жив, и они рассказали мне об этом. Они позвали меня в гостиную, и там мы долго плакали все вместе.

– Он должен был спросить насчет Хассана, – запинаясь, повторил я, не зная, что еще сказать. – Это было вовсе не трудно – спросить.

Бабушка посмотрела на меня:

– А ты бы сказал «да»?

– Сейчас даже не знаю, сказал бы или нет.

– Но тебе нравится Хассан?

– Он нормальный. Но в качестве брата? – Я пожал плечами. – Мне понадобится время, чтобы обдумать все произошедшее. Я имею в виду, что теперь все повернулось так, что я не единственный его сын. Я только один из двух. Мне придется делить отца с другим. Мне как-то трудно это принять. Всегда был только я…

А он не сказал, почему он сделал это. А что насчет семьи Хасса? Что они сказали?

– Они согласились.

– Кто бы не согласился? – фыркнул я. – У отца денег куры не клюют.

Все это немножко позже я сказал и папе.

– Полагаю, что-то в этом есть. Ты спрашиваешь, почему я сделал это. Я не могу тебе сказать. Я делаю многие вещи импульсивно. Думаю, я был очень благодарен ему. Хассан проложил мне дорогу к открытию, за которое любой ученый в стране – да и в мире – отдаст правую руку…

Он посмотрел мне в лицо.

– Я подумал и о тебе. Я видел, как хорошо вы ладили в лагере в Кумране. Я подумал, что, когда узнаешь, ты будешь в восторге. Мне показалось, что вы стали хорошими друзьями…

Он вытянул правую руку.

– Теперь… теперь я понимаю, что есть большая разница между тем, чтобы быть друзьями, и тем, чтобы быть братьями. Твоя бабушка объяснила мне все это, и, хочешь – верь, хочешь – нет, когда мне объясняют, я все очень хорошо понимаю. Проблема только в том, что я не понимаю эти вещи вовремя.

Мои глаза остановились на красном пятне на его рубашке, которое осталось от сандвича с джемом из черной смородины. Оно немного походило на кровь. По какой-то причине мне не хотелось смотреть на него, и я отвернулся. Наверное, мне было стыдно.

– Конечно, ты всегда будешь моим настоящим сыном, и ты прекрасно знаешь об этом, – чопорно сказал отец.

– Папа, думаю, тебе не надо говорить такие вещи. Больше не надо.

В эту минуту вернулся Хассан. Он шел по фруктовому саду, спотыкаясь на растущей пучками траве, и выглядел очень подавленным.

– Думаю, я должен вернуться домой, в Иорданию. Из-за меня тут слишком много проблем. Это твой отец, Макс. Это ваш сын, сэр. У вас чудесная семья. Вы были очень добры ко мне, но я должен вернуться домой.

– Все в порядке, Хасс, – сказал я.

– Нет-нет, это сейчас ты поговорил с отцом, а потом у тебя возникнут другие обиды, и мы начнем драться.

– Да, то, что мы будем драться, это точно! – сказал я. – Братья всегда дерутся друг с другом. Они живут как кошка с собакой. Я знаю. Уж я-то насмотрелся на братьев у нас в школе. Они дерутся хуже, чем закадычные друзья. Мы с тобой будем драться как ненормальные.

Хасс неуверенно улыбнулся мне:

– Так ты хочешь, чтобы я остался?

– Давай поборемся и решим!

Он понял, что я шучу, и ушел улыбаясь.