К двадцати пяти годам Ари повидал много стран и земель. С детства он ходил с отцом, никому не известным путешественником, на баркасе «Черноклювая гагарка» по морям и океанам. Именно там он, подражая отцу, начал вести свой первый дневник наблюдений.
«…Для многих людей новые страны – свежий глоток воздуха. У меня всё вверх дном: оставаться длительное время на одном месте непривычно…»
Кажется, он пропустил половину занятий в школе, и в старших классах учителя начали делать вид, будто не узнают его.
Обучение в академии свободных искусств стало для Ари самой долгой песней. Отец серьёзно заболел, судно пришлось продать. Жизнь потекла, как мазут из крана, медленно и скучно. Ари дрейфовал на одном месте, и штиль, который его сверстникам казался явлением обычным, для него был глубоким потрясением.
Когда не стало отца, последняя надежда на прежнюю странническую жизнь рассеялась. Ари Андерсен стал бедным студентом, ничем не примечательным, если не считать веснушек, рыжих бровей и волос на голове.
«Однажды, совершая прогулку вдоль полок местной библиотеки, я пробежался глазами по ветхим переплётам, взял в руки одну книгу, полистал и вдруг с головой нырнул в солёные брызги букв и волны бумажных страниц…»
Теперь его путешествия по океану книг вместо детских заметок превратились в несколько оригинальных статей, посвящённых культурам разных народов. Статьи эти, впрочем, учёным советом академии были встречены с полным равнодушием.
Дабы хоть как-то сводить концы с концами, Ари был вынужден подрабатывать. Иногда он участвовал в качестве испытуемого в платных экспериментах. Студентов брали охотно.
Чаще всего он должен был ответить на ряд вопросов в анкете, затем слушал странные звуки или следил за разноцветными точками на экране, нажимая на кнопки.
В одном из экспериментов ему задавали вопросы по астрономии, просили нарисовать что-то на сенсорном экране, спрашивали подробности его жизни. За участие в неизвестных исследованиях Ари получил сумму, которую можно было потратить на два обеда в студенческой столовой, и скоро забыл о них.
Спустя примерно год, когда он уже решил забросить учёбу и отправиться бесцельно болтаться по свету, ему пришло странное письмо с приглашением в обсерваторию некоего известного профессора-физика – Фроуда Хансена.
«…Зачем я, со своими „свободными искусствами“, понадобился учёному с мировым именем, остаётся загадкой, но привычное чувство зовёт меня к путешествию по новым местам…»
Он с радостью принял приглашение, к тому же ему оплачивали проживание и дорогу до обсерватории.
Однако Ари ещё не представлял, что в буквальном смысле попадёт в настоящее болото…
По выходе из аэропорта его встретила девушка чуть старше его, мулатка с необыкновенно симметричным лицом, миндалевидными глазами и грозовым облаком кудрявых волос на голове. Она улыбнулась и протянула руку:
– Ари Андерсен судя по тестам, которые мы получили, вы даже понятия не имеете о такой науке, как астрономия.
Она с любопытством разглядывала его.
– Но это не так уж важно. Приличия ради должна вам, однако, рассказать кое-что о нашей семье. Мой отец занимается астрофизикой и астрометрией, в данный момент его прежде всего волнуют отдалённость и структура объекта N-13 – того самого, в исследовании которого вы можете помочь. Отец очень давно…
– Отец? – поднял свои рыжие брови молодой человек. – Фроуд Хансен, вы имеете в виду?
Девушка кивнула и, несколько смутившись, добавила:
– Я забыла представиться. Меня зовут Эрида, похоже на…
– Название планеты, – ухмыльнулся Ари. – Не удивляйтесь, мои познания в астрономии всё так же скудны. Но я в курсе, что планеты называли именами греческих богов. Странно получается: ваш папа назвал вас в честь богини раздора, ссор и хаоса. Не лучшее имя для девочки…
Он не мог видеть по её смуглому лицу, покраснела она или нет, но губы у неё приоткрылись совсем как у ребёнка:
– Знания отца в области мифологии так же скудны, как и ваши в астрономии. Я думаю, он назвал меня в честь одной из малых планет солнечной системы, а не в честь греческой богини. Но если уж на то пошло, Эрида – ещё и богиня, породившая труд, а бездельничать мне как раз не свойственно…
– Понимаю, это непросто, когда твой отец астроном…
Молодой человек осёкся, потому что лицо её стало серьёзным и строгим.
– Как видите, наша семья посвятила свою жизнь этой сложной науке, мало что общего имеющей с обыденной реальностью. Если хотите знать, я никогда не была разочарована ни собственным именем, ни собственным отцом, ни делом, которое выбрала.
Она сказала это так естественно и вместе с тем с таким достоинством, что насмешка исчезла с лица Ари. Девушка, едва касаясь земли, проплыла перед ним и направилась к выходу. Не глядя на собеседника, она продолжила рассказ ровным голосом:
– Моя область – космогония, наука о происхождении и эволюции небесных тел. Если я ещё не усыпила вас, то добавлю, что в наших исследованиях мне также помогает и генетика. В одной своей известной в научных кругах работе я выдвинула гипотезу о том, что появление некоторых новых планет подчиняется законам наследственности и изменчивости живых организмов…
Они дошли до автостоянки и сели в замызганный бурой грязью джип.
– К сожалению, – продолжила задумчиво Эрида, повернув ключ зажигания, – мои коллеги не восприняли эту идею всерьёз.
– Понимаю, – сказал молодой человек, поудобнее устраиваясь на сиденье. – Приходилось сталкиваться с чем-то подобным.
Она сильным движением крутанула руль и коротко взглянула на него:
– Приходилось? Думаете, что трудились напрасно? Ваши статьи прочли. Это одна из причин, почему вы тут. Профессору понравились некоторые ваши идеи.
Ари только недоверчиво фыркнул в ответ.
Они ехали долго. Настолько долго, что даже опытный путешественник не заметил, как уснул. Последнее, что он видел, это однообразная полоса тянущегося вдоль дороги елового леса.
Проснулся из-за хлопнувшей дверцы. Приоткрыл глаза и в жидком тумане увидел освещённую фарами фигуру Эриды: на голове грозовое облако, в руке деревянный шест – и впрямь богиня с греческой фрески.
Он вышел наружу, поёжился. Девушка посмотрела на часы:
– Проснулись? Мы почти на месте…
Ари сделал ещё шаг и услышал плеск воды. Он сощурился и разглядел у берега узкую остроносую лодку.
В зарослях осоки надрывались лягушки, словно их было здесь тысячное войско. Коротким криком разрезал влажный воздух вальдшнеп.
Ари исподволь любовался профилем девушки, осторожно следил, как она уверенно толкает шестом лодку. Точность её движений говорила о том, что она немало времени проводит на здешних болотах.
Чем дальше они плыли, тем гуще становилась растительность, в некоторых местах кипарисы с изломанными ветками смыкали свои кроны у них над головой.
Молодой человек, развалясь на корме и всем своим видом изображая невозмутимость, наконец перестал чертить пальцами линии на воде и, перекрикивая лягушачий хор, признался:
– Я долго держусь, чтобы не задавать лишних вопросов, но даже моя логика не выдерживает таких противоречий. Не скрою, я удивлён тем, что меня пригласил такой известный учёный, поразительно, что ему в руки попали мои статьи, но когда я думаю о том, что обсерватория располагается посреди болота… Послушайте, даже такой невежда, как я, понимает, что следить за звёздным небом лучше с высокой горы в местности, где небо чисто от облаков…
Он нахмурил свои ржавые брови:
– Куда мы едем? На самом деле…
Эрида, видимо, ждала этого вопроса. Она вынула шест и положила вдоль борта, позволив слабому течению нести лодку. Лицо её оставалось спокойным, ровным, симметричным.
– Хотя вода хорошо разносит звуки, мы можем говорить открыто, потому что вокруг нас одни лягушки. Мы направляемся на секретную государственную станцию – плавучий остров-обсерваторию, созданную исключительно для наблюдения за объектом N-13, о котором вы узнаете в своё время. Телескопы на этой станции устроены таким образом, что ни высота, ни погодные условия почти не влияют на их точность. Ну не хмурьтесь так, Ари! Могу вас успокоить: государство, кажется, давно уже позабыло про нашу станцию. Слишком много проблем: финансовые кризисы, марши протестующих, всемирные заговоры – на Земле слишком много внутренних проблем, и властям нет дела до объекта N-13, находящегося далеко в глубинах космоса. Прежде целая команда учёных работала над расшифровкой сигнала от… А теперь маленькая горсточка энтузиастов поддерживает работу обсерватории и ждёт решения головоломки.
– Что это за объект N-13?
– Вам расскажут об этом на месте.
Она поднялась, опустила шест в илистое дно, задумчиво посмотрела на заросший мхом и папоротниками берег и сказала совсем другим голосом:
– И ещё. У меня к вам личная просьба: отнеситесь к моему отцу с пониманием. Он может показаться вам человеком одержимым, замкнутым, но этому есть объяснение. Вы слышали когда-нибудь про психологический эффект Зейгарник? Человек лучше запоминает дела, которые не доделал. Чем больше нереализованный потенциал, тем сильнее желание закончить начатое. Представьте себе, профессор Хансен полжизни изучает объект N и не может до конца разгадать его главную загадку, хотя у него есть всё: пытливый ум, невероятная эрудиция, опыт, связи…
– Тогда зачем ему я?
– Эйнштейн говорил, что для учёного главное – воображение. Отец считает, что недостаточно наделён им для решения данной проблемы…
Ари пожал плечами:
– Среди моих однокурсников немало людей с воображением куда более развитым, чем у меня…
– Бесспорно. Но воображение – лишь одно из необходимых нам условий…
«…Профессор внешне похож на рыболовный крючок, его привычка глядеть в пол, вечно бегающие по одежде пальцы. Глаза как у брошенного пса, надеющегося, однако, что его ещё кто-нибудь пригреет…», – писал после встречи с ним в своих заметках Ари…
Фроуд Хансен сидел в одиночестве за электрическим пианино и наугад нажимал пальцами на клавиши. Сторонний слушатель мог бы предположить, что музыкант забыл мелодию или сочиняет свою собственную, но импровизация профессора была лишена всякой стройности и смысла. Увлёкшись, он не сразу заметил, что в просторный зал со стеклянным куполом кто-то вошёл. Хансен медленно обернулся и произнёс, будто извиняясь:
– Всегда хотел научиться музыке, но никогда не хватало на это времени. А теперь времени полно, но нет учителей… Вижу, вы добрались в добром здравии! Рад видеть вас, номер двадцать пятый.
Рыжеволосый молодой человек удивлённо посмотрел на Эриду, она что-то прошептала ему про анкеты, и он, кашлянув, заметил:
– Предпочитаю, чтобы меня называли по имени, профессор.
Фроуд Хансен поднялся.
– Вот-вот, я тоже не люблю обращения «профессор», Ари. Всем нам свойственно носить свои имена. Но перейдём сразу к сути. Объект N-13 имеет более приятное для человеческого слуха имя. Мы между собой называем его Лирой – это единственная планета, которая за долгие годы попыток человечества связаться с другой цивилизацией в космосе ответила нам некими «разумными» сигналами. Названа она так в честь одной австралийской птицы с пёстрыми дугообразными перьями на хвосте, известной своей способностью запоминать и имитировать самые разнообразные звуки. Лира тянет за собой пятёрку спутников, и в телескоп они выглядят как самый настоящий хвост. Кроме того, звуки, издаваемые планетой…
Фроуд здорово разволновался, его голос задрожал:
– У нас произошёл раскол. Финансирование исследований сократили. Часть команды решила, что планета всего лишь имитирует и искажает сигналы с Земли. Меня и ещё несколько человек это не удовлетворило. К тому времени, как мы привели доказательства того, что планета издаёт собственные звуки, кто-то из членов нашего коллектива умер от старости, кто-то просто не пожелал вернуться на остров посреди болота. Остались самые терпеливые, но даже нам… Ах, Ари, если бы вы знали, какое это мучение – найти новую цивилизацию, но не иметь возможности прочитать послание от неё, видеть в телескоп другую планету и не быть в состоянии хотя бы вообразить, как она выглядит. Представьте себе Колумба, который доплыл до Америки и не решился ступить на берег, а только слышит издалека истошные вопли аборигенов… Вы можете ощутить, какая это мука – сходить на берег в новой неизведанной стране и не понимать, о чём говорят люди вокруг…
– Могу и ощущал… – признался Ари, прямо взглянув на профессора.
Хансен внимательно вгляделся в лицо молодого человека и на мгновение замолчал.
– Ах да… Я и забыл, что вы всё своё детство путешествовали. Сколько языков вы знаете?
– Около двенадцати, – ответил Ари не моргнув. – Конечно большинство из них как разговорные. Это было необходимо, когда в портах…
– Вас научил отец? Когда вы успели?
– В море по вечерам нечего делать.
– Ясно-ясно…
Профессор задумчиво закивал.
– Хотите знать, почему выбрали вас?
Ари осторожно взглянул на девушку, которая молча, как тень, стояла в стороне, и ответил:
– Хочу. С того самого момента, как получил письмо.
Вместо ответа Фроуд Хансен провёл пальцем по клавишам пианино.
– Учились музыке?
Молодой человек кивнул.
– Может быть, научите меня? Но это после, после… Сначала разберёмся с планетой.
Он отошёл к стеклянному столу, заваленному бумагами, и нервным жестом подозвал гостя.
Ари приблизился и сразу узнал копии некоторых своих рисунков, а также статьи по культурологии, которые он писал около двух лет назад.
– Вы также неплохо рисуете… – сказал профессор.
– Любой студент академии свободных искусств осваивает четыре главных направления: художественное, литературное, музыкальное, хореографическое…
– Да-да, знаю. Но с вами вечно что-то было не так. Как вы учились?
– Средне…
– Странно, что вы использовали это слово. Ведь «средним» вас упорно пытались сделать преподаватели. Что ни картина – неловкий эксперимент. Сочинение гимна – странная импровизация. Чем чаще от вас требовали исполнения классических правил в искусстве, тем реже вам удавалось выполнить задание правильно. «Правило» и «оригинальность» так редко ходят рука об руку, не правда ли?
– Зато «вычурность» и «претенциозность» очень просто спутать с «оригинальностью», – сказал Ари. – И я честно не знаю, что мной руководило: желание открыть новую планету или обычная гордыня.
– Мы надеемся, что первое, – произнесла молчавшая до этого Эрида, плавной походкой приближаясь к столу. – Умение увидеть то, чего не видят остальные.
Она взглянула на отца и продолжила:
– Надеемся. Потому что без надежды всё наше дело уже давно погибло бы.
Молодой человек неловко кашлянул:
– Не обижайтесь. Но для учёных всё это звучит слишком уж поэтично. Никогда не поверю, что моя так называемая «оригинальность» единственная причина, по которой меня выбрали.
– Не единственная, – ответил профессор, усаживаясь в кресло и загибая пальцы, – их пять. Primus – ваш опыт путешествий и знание языков. Secundus – владение основными навыками свободных искусств. Tetras – развитое воображение и оригинальность мышления (не «так называемая», а самая настоящая). Quartus – статьи, в которых вы рассказываете о том, как географический ландшафт влияет на звучание языков разных народов. Признаюсь, вы не первый, кто высказал подобную мысль, но ваши зарисовки воистину впечатляют. Вы действительно только по пейзажу можете воспроизвести напевность и интонацию языка, на котором говорит неизвестная народность?
– Действительно.
– А в обратном порядке?
– В смысле?..
– Могли бы вы понять язык, передать чувства, вложенные в речь, только по её звучанию?
– Возможно.
– Вы правда не посещали тех стран, о которых делали зарисовки, основываясь на звуках чужой речи?
– Правда. Я не смогу точно объяснить, но побывав во многих точках земного шара и узнав разные языки, начинаешь по одной только речи незнакомого человека представлять, как выглядит его страна. А потом оказывается, что зарисовки совпадают с фотографиями реальных мест.
– Понимаю-понимаю. Или только думаю, что понимаю. В любом случае попробовать стоит. Пройдёмте!
– Професс… Фроуд, вы не назвали пятую причину.
Хенсен шлёпнул себя по лбу.
– Ах да! Quintus – ваша фамилия: Андресен. Как у моего любимого писателя-сказочника. На мой взгляд, все его истории очень оригинальны. Простое совпадение, и всё же…
…Ари сел за круглый металлический столик на балконе и с грустью посмотрел на заросший дикими лианами берег. Остров-обсерватория двигался по воде – медленно, почти незаметно для глаз. Молодой человек достал блокнот и заскрипел ручкой:
«Это путешествие оказалось самым нудным в моей жизни. Более скучного места я ещё не встречал. Ума не приложу, как здешние учёные до сих пор не свихнулись. Не могу поверить, что с начала моего пребывания тут прошёл всего лишь месяц.
Профессор сам не понимает, чего от меня хочет. Они давали мне слушать «голос» планеты. Всю первую неделю я пытался найти хоть какую-то логику в вариациях тысяч интонаций и звуков. Щелчки, удары, жужжание, скрежет, свист, что-то напоминающее детский фальцет, рычание и прочее, прочее… Язык разрозненный, терзающий человеческий слух. Я сказал Эриде, что схожу с ума. Она посоветовала сократить время прослушивания. У них тут ходит такая астрономическая шутка, мол, если переглядишь в телескоп, то можешь найти там кучу новых цивилизаций. Так и у меня с «голосом» планеты.
Странные они люди: живут одержимые единственной идеей разгадать загадку Лиры. Вроде и учёные, а как дети малые. Мечтатели.
Я же пуст, нет больше ни идей, ни воображения. Простите меня, болотные жители. Моя голова заполнена илом, а глаза покрыты тиной. Я здесь только из-за одной…»
– Зачем вы меня звали? – Эрида в белой летней тунике, перехваченных лентами на запястьях и голенях, появилась на тропинке. Грозовое облако на голове двигалось следом. В миндалевидных глазах сверкнула молния. – Что-нибудь важное?
Ари рассеянно поглядел на хозяйку звёзд и лягушек.
– Я же просила не…
– Ну что у вас могут быть за срочные дела на этих болотах? – ухмыльнулся молодой человек. – Пройдитесь со мной. А то я умру со скуки.
От воды потянуло прохладой. Она неохотно кивнула – вдруг разговоры натолкнут его на разгадку.
Эрида первая нарушила молчание.
– Как ваши успехи? Сигналы с планеты напоминают вам хотя бы один из земных языков?
– Нет. Слушайте, иногда лучше забыть о проблеме, и тогда придёт её решение. Понимаете? Возможно, вся загвоздка в том, что вы здесь варитесь в одной кастрюле. Как в таких условиях может прийти оригинальная идея? Давайте не будем о планете. Прошу вас.
Девушка молча пожала плечами. Они шли по тропинке небольшого сада, выращенного на территории острова. Истошно квакали лягушки. Ари был явно не в настроении сегодня.
– Скажите, как вы можете терпеть хор этих рептилий? Они орут всю ночь.
– Лягушки – это амфибии, Ари.
– Какая разница! Как будто от этого их приятнее слушать. Название вашей планеты, кстати, весьма неудачно. Лира, музыкальный инструмент, не издаёт таких противных звуков.
– Мы же договорились не говорить о планете.
Он засопел и кивнул. Они обогнули станцию с самым крупным телескопом «Голиаф». Краешком глаза Эрида заметила сутулую фигуру отца, стоящего на одном из балконов. Он посмотрел на них и ушёл в полумрак комнаты.
– Вы никогда не хотели уехать отсюда? – спросил Ари каким-то другим, потеплевшим голосом.
– Я же говорила вам, что для нашей семьи…
– Да-да. Но вы, разве вы не хотите завести свою семью, детей…
– С кем?
Она посмотрела на него. Он был чуть ниже её ростом и совсем на неё не похож: светлая кожа, рыжие брови.
– Со мной, например, – прямо взглянув на неё, ответил Ари.
Она не выдержала, улыбнулась.
– Судя по нашей с вами внешности, наши гены довольно далеко разошлись когда-то.
– Бросьте, я не знаю генетики, но слышал, что для потомства это хорошо.
Она открыто рассмеялась:
– А вы когда-нибудь видели фотографии детей, появляющихся от таких браков? Их внешность довольно-таки…
– Оригинальная? – он тоже повеселел немного. – Ну вы же цените оригинальность…
Они смущённо помолчали, стоя у перил.
Лягушки словно издевались. Как будто им болота мало и все они собрались вокруг острова.
– Признайтесь теперь, что вам не хочется их убить, – Ари скрестил на груди руки и отвернулся от воды.
Девушка мечтательно уставилась на зелёную бархатную воду:
– Для них это самая лучшая песня. Просто мы не понимаем её. Нужно привыкнуть к ним, покрутить в голове этакие настройки, как у радио…
Она повернула голову и совсем близко увидела круглые от удивления глаза Ари. Его брови, как две гусеницы, поползли вверх.
– Что вы сказали, Эрида? Про песню и радио…
Она открыла было рот, чтобы повторить, но увидела только его удаляющуюся спину.
Разбуженный скрипом двери, профессор поднял со спинки кресла голову и быстро потёр глаза:
– А, это вы… Я задремал.
– Мне пришла в голову мысль. Вернее, не мне…
– Тише, Ари. Голова раскалывается. Честно говоря, я как раз собирался сообщить вам, что наш договор… Средства урезаны… А вы вместо работы гуляете с моей дочерью…
– Фроуд! Да послушайте меня! Вы засиделись, заспались на своём болоте. Эрида… Обсудим её в другой раз. Хотите о планете? Так вот – никакой это не язык. Склейте щелчки с щелчками, скрежет со скрежетом, рёв с рёвом…
Профессор зевнул:
– Не впечатлили, Ари. Естественно, мы первым делом классифицировали звуки и затем соединили их. Есть записи.
Молодой человек чуть не схватил его за плечи:
– Что же вы молчали! Давайте послушаем!
Они прошли в аудиторию.
Профессор включил первую попавшуюся запись, где были совмещены свистящие звуки, и долго недоумённо глядел на молодого человека, который слушал их с закрытыми глазами, покачивая ногой.
– Вы говорили, у вас неважно с музыкой, да, Фроуд? – сказал Ари слишком громко, так как сидел в наушниках.
Хансен нахмурился. Молодой человек снял ракушки.
– А у вашей дочери как?
– Честно говоря, особенно не интересовался, – покраснел вдруг профессор. – Но на музыкальных инструментах она никогда не играла.
– Ну естественно. Ведь ваша семья всю жизнь занималась только астрономией.
Ари обнаглел настолько, что сказав это, улыбнулся во все свои тридцать два зуба.
– К чему вы клоните?
– Никакой это не язык. Вот к чему. Самая обыкновенная музыка. Просто… Несколько отличающаяся от нашей, земной. Вы поймали сигнал радио, Фроуд. Или что-то в этом роде. Дайте мне послушать ещё пару записей, и я вам точно скажу, что это песни жителей планеты Лира, исполненные в разных стилях, которые они регулярно слушают у себя дома.
– Радио… – профессор побледнел. – Ари, неужели это значит, что вы не сможете разгадать, как выглядит планета?
Молодой человек улыбнулся:
– Спокойно, профессор! Представить себе пейзажи разных стран по музыке куда легче, чем по языку.
Фроуд кинулся к Ари и схватил его за плечи:
– Говорите, что вам для этого нужно!
– Время. Месяц или два.
– Мы подождём, нам не привыкать. Что ещё?
– Базу традиционных песен народов Земли. Музыкальную коллекцию планеты Лира со всеми соединёнными звуками. И холст, такой большой, какой сможете достать…
– С аудиотекой проблем не будет. А холст…
Профессор схватил Ари за руку и – кто бы мог подумать – побежал как мальчишка, увлекая молодого человека за собой.
Они пробегали через светлые залы и маленькие комнатки, заваленные книгами и наполненные неизвестными механизмами. Их ноги стучали по винтовой лестнице, перед глазами мелькали иллюминаторы. Наконец они вошли в огромный тёмный зал. Фроуд поднял рубильник, и яркие лампы осветили побелённые стены и мощные колонны, поддерживающие высокий потолок.
– Это помещение предназначалось для местной библиотеки, но…
– Средства сократили. Ясное дело. Вы, астрономы, любите жить на широкую ногу.
– Вам достаточно такого пространства?
– Более чем, благодарю. Но ввиду того, что я не ожидал, что холст будет настолько большим, я попрошу, чтобы все, кто не слишком занят на станции и умеет красить стены, присоединились ко мне.
– И я мог бы…
– При всём уважении к вам, Фроуд, вынужден отказать. Вы слишком долго мечтали увидеть, какая она – планета Лира, пускай для вас это станет сюрпризом.
Двадцать девять дней спустя Эрида под руку привела профессора к заветной двери зала. Их встретил Ари, с осунувшимся лицом и тёмными кругами под глазами. Запах краски исходил от него даже несмотря на то, что он был переодет в свежую одежду.
– Вы готовы?
Что-то в его тоне заставило Хансена вздрогнуть. Профессор кивнул.
– По мере того, как мы будем продвигаться дальше, папа, – шепнула на ухо Эрида, – стены будут последовательно освещаться…
На первом участке стены возник пейзаж: кривые линии жёлто-зелёных холмов, в них, как лежбище слонов, – разрозненные потрескавшиеся серые скалы. Широкая степь, усыпанная чёрными и белыми меховыми комочками…
Профессор присмотрелся – не может быть…
– Овцы? На планете Лира есть овцы?
– Нет, папа, – Эрида мягко улыбнулась, кинула взгляд на смущённого художника. – Это Монголия. Ари никогда не видел этой страны, просто слушал музыку и рисовал, для контроля. Вот фотографии для сравнения.
Следующие два пейзажа: Таиланд и Мексика; Хансен взглянул на подборку фотографий этих стран – изображение повторяло общие черты ландшафта. Он прошептал:
– Немыслимо. Антинаучно. Но работает.
Зажглись огни. Белое вьюжное поле, из земли торчат прозрачные глыбы льда.
– Южный полюс или северный…
– Нет, Фроуд, – услышал профессор глухой голос Ари. – Это она, Лира.
Хансен ускорил шаг. Экраны зажигались на высоких стенах. Новые глыбы льда, бесконечные белые безжизненные равнины. Он остановился, не решаясь шагнуть к самой широкой стене. К горлу подкатил ком:
– Там сплошной лёд. Никакой жизни, так? Мы размечтались, забылись…
Ноги его сделались ватными. Руки дрожали.
– Неужели вы перестали надеяться, профессор, – услышал Хансен странный голос Ари за спиной, – сделайте ещё шаг.
И он сделал.
Гигантское полотно озарилось белым светом…
…Причудливые, как сабли, разноцветные башни из хрусталя поднимались в небо. Крыши домов, свернувшихся улитками, щерились многогранными зубьями, переливающимися от зеленоватого света. Профессор уже понял, что это не лёд, а растущие из-под земли кристаллы. Крохотные существа, похожие на шёлковые платки, скользили по земле. Их тела, покрытые полупрозрачной мембраной, светились как рассвет.
Эрида и Ари стояли не шелохнувшись.
Кто-то включил динамик, и по залу разнеслась какофония звуков. Ноги сами пошли быстрее. На стенах возникали всё новые образы планеты Лира.
Фроуд Хансен почувствовал, как глаза наполняются влагой, он глядел на далёкие земли и не замечал, как напевает одному ему понятный мотив…