«…его кличут Десяткой, и его прозвище пошло не от десяти добрых дел»
Он проснулся поздним вечером, с трудом вырвавшись из потустороннего мрака в сумеречную явь двухкомнатной квартиры. Тело ныло, как будто он лежал в деревянном гробу, а не в своей постели. Он решил, что проспал целую неделю. Просыпаться с каждым разом становилось все трудней, с каждым днем уходили силы. Он подошел к окну, раздвинул закрытые шторы, распахнул окно настежь. Порыв ветра сбросил на пол завалявшуюся на подоконнике полупустую пачку сигарет. Он закурил, выпуская клубы дыма в осень. За окном стоял поздний ноябрь. Уже сожгли опавшие листья, но снег еще не лег на голые ветви деревьев. Осень – самое неудачное время года, но за ней придет зима. Он любил зиму: усталое зимнее солнце, из последних сил посылающее свои слабые лучи, снежный покров, мягко скрипящий под ногами, короткие дни и длинные ночи… Он отчетливо понимал, что ему не дожить до зимы – скорее всего, в следующий раз он заснет и уже никогда не проснется. Проклятое равновесие поймало его в капкан, оставив медленно угасать и ждать неминуемой смерти. Он представлял себе равновесие в виде аптекарских весов с двумя чашами и стрелкой. В прошлый раз он пытался сдвинуть стрелку, но ему не повезло. Может, получится в этот раз? Он выбросил окурок в окно и шагнул в ночь…
Ночной город встретил его неоновым миганием реклам и пустыми улицами. Удивляться было нечему – в это время люди или отдыхают в своих уютных квартирах, или расслабляются в не менее уютных барах и клубах. Возможно, то, что ему было нужно, нашлось бы в одном из таких мест. Но он с упорством робота или фанатика бродил по пустым улицам, избегая скоплений народа. Огонек сигареты горел у его лица, как точка лазерного прицела.
Наконец его упорство было вознаграждено. На плохо освещенном перекрестке трое быковатого вида парней пытались затащить девушку в припаркованный у тротуара джип. Жертва дергалась в руках похитителей, пытаясь ударить кого-нибудь из них каблуком и вырваться, но было ясно, что ей это не удастся. Девушка не кричала – то ли у нее перехватило горло от испуга, то ли была уверена, что помощи ждать неоткуда. «Распустились, совсем оборзели», – бросил он в темноту и направился к джипу. Появление нового действующего лица явно не смутило троицу. По крайней мере, своего занятия мерзавцы не прекратили: один возился с дверью джипа, а два других пытались пропихнуть упирающуюся девчонку в машину. «Стоять, гаденыши! Отпустите ее», – сказал он. Этого хватило. Все, включая девушку, замерли, как в стоп-кадре из кинофильма. После секундной паузы навстречу ему, демонстративно нашаривая что-то в кармане кожанки, попер бритоголовый крепыш, видимо, лидер местной шпаны: «Ты че, мужик, а?» И услышал в ответ: «Быстро вали отсюда. Если хочешь дожить до зимы. Или хотя бы пережить сегодняшнюю ночь…» Угрозы в голосе незнакомца не было, только легкая брезгливость и уверенность в том, что его послушаются. Но бритоголовый почувствовал, что погружается в ванну едкого липкого ужаса. Отморозок стал главарем не случайно – он был безрассудно смел, без страха смотрел в дуло пистолета, но сейчас почувствовал себя кроликом перед удавом. «Ладно, мужик, еще свидимся…» – выдохнул сквозь зубы бандит и кивнул своим: «Отпустите дуру, потом сама жалеть будет…» Троица загрузилась в джип и уехала. Они остались вдвоем.
Он прижимал к себе рыдающую девушку, успокаивающе водил ладонью по ее волосам, а сам думал о равновесии. Одна из чаш весов потяжелела, и стрелка сдвинулась в нужном направлении, но этого было недостаточно. Впрочем, первый шаг сделан. Правда, времени мало: скоро наступит день, а с ним – вечная ночь… Он рывком вернулся из своих мыслей в холодную ночную реальность. «Успокойся, маленькая, все в порядке…» Девушка уже не плакала. Срывающимся голосом она говорила слова благодарности, рассказывала, слегка привирая, почему оказалась на улице в столь поздний час, проклинала несостоявшихся насильников. Кстати, ее звали Надя. Надя, Надежда… Он не был суеверен, но усмотрел в этом некий знак. Может, он и доживет до зимы… «Все будет хорошо, Наденька…» Он пытался остановить такси рукой с мерцающим огоньком сигареты, а она все время прижималась к нему, боясь, что он исчезнет, и ее мучители вернутся. Она была очень симпатичной, пережитый страх делал ее лицо детским и беззащитным. Усталый хмурый таксист молча выслушал адрес, распахнул дверь. Она думала, что он поедет с ней, не оставит ее одну. Но время шло, стрелка весов нависала над ним, словно топор палача. Не было времени и сил играть в рыцаря. Впрочем, он записал ее номер телефона. Конечно, она не будет возражать, если он позвонит попозже, чтобы узнать, все ли у нее в порядке. Такси отъехало. Надежда смотрела на него сквозь заднее стекло старой «Волги». Он опять был один.
Второй шанс выпал ему возле казино. Он не собирался заходить вовнутрь, просто шел мимо. И увидел нищенку. «Точнее, женщину, которой очень нужны деньги», – мысленно поправил он себя. Она не была похожа на бомжиху или нахальную попрошайку. Пожилая, в старом сером пальто – и совершенно седая. Она сидела на раскладном стульчике недалеко от роскошного выхода из казино. На достаточном расстоянии, чтобы, не дай Бог, не прогнали молодцеватые охранники, но все-таки на виду у клиентов казино, которые в хорошем настроении выходили из залы и садились в открытые двери своих «Роллс-ройсов» и «Мерседесов». Впрочем, желающих помочь ей не находилось. Не то чтобы им всем было жалко дать ей купюру с портретом умершего президента. Просто ее серое пальто не вписывалось в ту красочную жизнь, которой они жили…
Он заглянул в портмоне. Кажется, с прошлого раза у него оставались какие-то деньги… Деньги были. Немного. Их было недостаточно на полчаса игры в казино, но нищенке, которая ночью просит подаяние, этой суммы должно хватить. Сидевшая на стульчике женщина с усталой надеждой смотрела на него снизу вверх. «Должно хватить», – повторил он вслух, достав из портмоне десяток зеленых бумажек с цифрой «сто» и опустив их в раскрытую сумку. Глаза женщины расширились, она хотела что-то сказать, но в горле заклокотало. Она наклонилась вперед, словно пытаясь поцеловать ему руку. «Не нужно, – неожиданно мягко сказал он. – Это не вам, это на чашу весов». Как ни странно, она поняла.
Он уходил, она смотрела ему вслед, а ее губы шептали слова молитвы: «…отпусти ему его грехи». Он слышал ее слова, они колоколом бились у него в голове. Против ожидания, происшедшее серьезно изменило расклад сил. Видимо, деньги нищенке были жизненно необходимы. Может, без них она бы скоро умерла с голоду. Или не смогла бы купить лекарство больному внуку. Причина его не интересовала. Главное – чаши весов почти уровнялись, стрелка была в волоске от «зеро». Казалось, еще один шаг и равновесие потеряет свою власть над ним. Но нужно было, как в песне, найти место для этого шага. И он продолжил свой путь в лабиринте неосвещенных пустынных улиц.
После нескольких часов бесплодных поисков надежда снова сменилась унынием. Он не мог найти никого, чья судьба могла сдвинуть стрелку весов. Люди спали в квартирах, до утра забыв о своих бедах. А те немногие, кто встречались ему на пути, не нуждались в его помощи. Кажется, равновесие брало реванш за его легкие победы.
В какой-то момент он почувствовал, что не один. Обернулся и увидел пса, который шел следом, легко приноровясь к его неспешному шагу. Поняв, что замечен, пес подошел поближе, наклонил косматую башку, словно здороваясь, а потом присел на задние лапы. Это было удивительно; обычно всякая живность сторонилась его, пыталась обойти десятой дорогой. Видимо, этот пес был необычным животным. «Или просто очень голодным», – усмехнулся он, рассматривая поджарые бока с выступающими ребрами. В собаке чувствовалась порода, однако по грязной свалявшейся шерсти было видно, что о псе давно никто не заботится. «И что же мне с тобой делать?» – спросил он у пса. Тот, понятное дело, не ответил. «У меня нет куска мяса, и я не буду искать его посреди ночи. Времени у меня нет, понимаешь? Равновесию наплевать на собачек, кошечек и прочих божьих тварей. Иначе я купил бы пять буханок хлеба и всю ночь кормил голубей. К сожалению, равновесие любит играться людьми. Эх, попал бы мне в руки тот, кто это придумал…» Пес сидел и слушал, на умной морде читалось: «Сейчас этот человек перестанет пороть чушь и даст мне чего-нибудь пожрать». Он уловил иронию ситуации и, усмехнувшись, махнул псу рукой: «Ладно, псина, твоя взяла. Идем искать еду».
Окошко будки с выцветшей надписью «Ночной ресторан» было закрыто, но внутри тускло горел свет. Он постучал указательным пальцем в пластик окошка: «Открывайте, люди добрые, сильно есть хочется!» Окошко открылось, в нем показалось бородатое лицо пожилого азербайджанца. «Канечно, дарагой, для тебя – что пожелаешь: хот дог, шаверма,» – начал перечислять продавец, нарочито коверкая слова с «кавказским» акцентом. «Не для меня, отец. Вот собачка у меня голодная». «Да шел бы ты, парень, знаешь куда», – начал продавец, решив, что это очередная неумная шуточка местного жителя над приезжим «чуркой». Однако придумать, куда именно послать нахала, не успел: пес залаял, почувствовав истекающие из «ресторана» дивные запахи: «Гляди-ка – и впрямь собака. Худющая какая…»
Двое мужчин наблюдали за поглощающей мясо собакой. Он протянул продавцу полупустую пачку, тот с благодарностью взял сигарету, закурил, выпуская кольца дыма: «Хороший пес, даром что некормленый. У меня такой зверь был – умница, красавец, настоящий овчар». «Может, это он и есть? Тот, красавец твой, не убежал случайно?» – усмехнулся собеседник. Продавец долго молчал и курил сигарету. Потом все-таки ответил: «Не убежал мой, погиб. Один снаряд – и дома нет. И собаки нет, и жены, и сына… А я есть. Война…» Казалось, этому сильному человеку, который потерял все, кроме жизни, вряд ли кто-то смог бы помочь. И вдруг он понял, что нужно сделать. «Знаешь, отец, возьми-ка этого пса себе». Продавец был явно ошарашен предложением, но ничего не ответил, раздумывал над его словами. Он почувствовал, что на верном пути: «Жалко ведь, с голодухи сдохнет. А ты откормишь – и будет как новенький!» На лице продавца прорезалась улыбка: «А вот и возьму! А то такой красавец пропадает. Почему бы и не взять – квартира есть, регистрация есть, мяса – тоже, как понимаешь, завались…» – добавил продавец, словно уговаривая себя. И вдруг спросил: «Слушай, парень, а как звать собаку-то?» Собеседник докурил сигарету, щелчком отправил окурок в урну: «Друг. Зови его – Друг». «Друг», – повторил новый хозяин собаки, словно пробуя имя на вкус… И в этот момент чаши весов пришли в движение, стрелка миновала «зеро» и замерла уже на другой стороне шкалы. Пес оторвался от куска мяса и горестно завыл…
Итак, равновесие проиграло и выпустило ключ из своих рук. Теперь оставалось только поднять ключ с земли и выбрать дверь, которую этот ключ откроет. Как ни странно, он не любил то, что ему предстояло сделать. Он пытался отнестись к этому как к неприятной, но необходимой медицинской процедуре, но иногда это не помогало. Но времени что-либо изменить уже не было – утро вступало в свои права, скоро взойдет солнце и наступит день. Этой ночью он прошел долгий путь и не мог остановиться, не сделав последний шаг. Он снял трубку телефона-автомата и набрал номер.
Надя сразу взяла трубку, словно всю эту ночь, пока он боролся с весами в своей голове, она сидела у телефона и ждала звонка. «Это я. Я не спал всю ночь, бродил по темным пустынным улицам и думал о тебе…» Он говорил о встречах и расставаниях, о ночи, которую тяжело пережить, о голодных собаках и одиноких людях в темноте. В его искренних словах не было лжи, была только недосказанность, которая меняла многое. Он говорил, она слушала. Слушала его слова, погружалась в его голос. И когда он, наконец, задал свой главный вопрос, то получил тот ответ, на который надеялся: «Я жду тебя, приезжай». Он повесил трубку. Не хотел ни о чем думать, но думал о том, что она даже не знает его имени.
Ночное такси, усыпанная листьями остановка автобуса, темный подъезд, лифт со сгоревшими кнопками… Он подошел к двери, но не стал жать кнопку звонка. Спросил громко, давая последнюю возможность передумать: «Я пришел, можно войти?» И услышал: «Конечно, заходи». Он вошел, аккуратно закрыв за собой дверь. Она ждала его в коридоре, в легком халатике, накинутом на голые плечи, румяненькая и аппетитная. Он ожидал увидеть испуганные глаза ребенка, но встретил смущенно-кокетливый взгляд взрослой женщины. Они молчали два удара сердца, потом она вдруг оказалась в его объятиях. Она прижалась к нему, он гладил ее волосы, как на перекрестке, целую вечность тому назад. Ее губы искали его губы, но не нашли – он уже прижался губами к ее шее…
Через некоторое время он бережно, словно хрупкую статуэтку, опустил на пол пустую оболочку, которая еще недавно была живым человеком. Ему было плохо. Считается, что у таких, как он, нет души, но что-то болело и ломалось у него внутри. Он опять победил, и призом были несколько месяцев его жизни. Но в этот раз вкус победы был особенно горек. Он жалел ее, он презирал себя, он ненавидел того, кто придумал этот мир. Но теперь он был уверен, что доживет до зимы. Дождется усталого зимнего солнца и скрипящего под ногами снега, встретит короткие дни и длинные ночи…