Ливень аплодисментов перешёл в гром оваций. Они были для Николая лучшей музыкой. Даже – разнообразной той, под которую он два часа без устали с наслаждением пел на самой престижной сцене столицы. Девушки и женщины в годах, торопясь в очередь, всё несли и несли букеты к его не по-мужски стройным ногам. «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» – исполняла арию всякий раз при этом его восторженная душа. Неизменно чмокал в щёчку поклонниц, кланялся, улыбался, и щедрый свет направленных софитов звёздными искорками вспыхивал на его идеально белых крепких молодых зубах. Хотя сам был «натуральным» брюнетом, о чём с особым энтузиазмом доверительно сообщал в одном из своих «бессмертных» хитов: «Натуральный брюнет, во всём свете такого нет!».
Масков на лёгких крыльях славы подлетел к самому краю авансцены. Поклонился, наверное, в сотый раз, вдруг начал терять равновесие, с ужасом глянул в оркестровую яму. Пел, как обычно, под фонограмму, там не было музыкантов. Но на «бриллиантовый голос страны», как певца давно окрестила пресса, в упор смотрел из ямы его костюмер.
Половина лица Гётовича безнадёжно утонула в неосвещённой черноте давно не обитаемого прибежища музыкантов, а на другую падало красное облачко дежурного фонаря. Его робкий свет исказил половинки лба, носа, щеки и подбородка, сгруппировал их в отвратительную полугримасу, а самым ярким пятном на ней кроваво выпячивался казавшийся круглым глаз.
Зрительный зал, сцену быстро оккупировал едкий запах горящей электропроводки. Из оркестровой ямы, где прятались от людей змееподобные разноцветные кабели, показал себя сизый дым. Один за другим кому-то отсалютовали осколочно-стеклянными хлопками осветительные приборы. Газеты потом врали, никакой паники не было, публика только ахнула, и тут же по залу зажглись аварийные красные лампочки. Билетёры привычно распахнули все двери, люди организованно двинулись в гардероб, где отдыхала от своих хозяев верхняя одежда. А о том, что к Маскову пожаловала истерика, журналисты так и не узнали. Николая со сцены в гримёрку увёл готовый ко всему и умеющий держать язык за зубами его концертный директор Гарик.
Впрочем, певец быстро восстановился в своём загородном доме-замке. Пару раз нырнул в манящую голубизну бассейна – и как новенький! Правда, вернулось и навязчивое недоумение последних двух месяцев: ну, почему, почему она не обращает на него (Маскова!) внимания? Тысячи фанатеющих блондинок, брюнеток, шатенок, дам всех мастей, готовы были всё отдать и целиком отдаться лишь за мимолётное знакомство со звездой. Но ему остро нужна была только та, которую увидел тогда, два года назад, на корпоративе в честь 8 Марта одного весьма важного для государства министерства. Он честно отработал свой шестизначный гонорар на сцене модного ночного клуба, и расслаблялся с другими артистами за по-купечески щедро накрытым столом уютного VIP-зала, отделённого от смертных участников банкета расписными шёлковыми шторами. Через какое-то время, судя по зафонившему звериным стоном микрофону, на сцене снова началось движение. Никому не дававший покоя нагловатый паренёк (ведущий? тамада? аниматор?), укротив микрофон классическим «Раз, два, три…», объявил голосование за «Мисс Министерство». Он петушиным фальцетом выкрикивал имена и должности красавиц ведомства, список которых, видимо, заранее был утверждён министром и, возможно, председателем профсоюзного комитета. Рейтинг претенденток определялся громкостью аплодисментов. Весь этот шум заинтересовал сидельцев помещения за напыщенными от сознания собственной дороговизны шторами, их тем не менее бесцеремонно раздвинули, так что все артисты видели триумф изящной блондинки, названной победительницей.