Голод Рехи - читать онлайн

Охота

Рехи родился через три сотни лет после Великого Падения. Он не помнил ни единого лучика света, ему казалось, что ночь, сменяемая на короткое время красноватыми сумерками, длилась вечно. Плотный покров бугристых облаков сливался на горизонте с шершавыми камнями пустоши. Рехи не понимал разговоров стариков о мифических рассветах и закатах. К тому же эльфийская молодежь не слишком любила слушать старинные легенды: большую часть жизни занимала охота. Рехи не задумывался, нравится ли ему бесконечно рыскать по пустоши, отплевывая черный песок пополам с пеплом. Просто гибкое жилистое тело, испещренное шрамами, вечно хотело есть. Голод родился вместе с ним и с того дня сопровождал неизменным спутником.

Все просто: охота – еда; еда – нет голода. Рехи не охотился в одиночку. Вместе с ним всегда шли еще пять-шесть эльфов: молодых парней и девушек. Взрослели все очень рано, и мало кому удавалось дожить до седин. Да и зачем? Сморщенные старцы, уцелевшие со времен мифического Солнца, красиво врали, будто раньше эльфы жили по триста лет. Сказали бы еще эти выжившие из ума развалины, что эльфы когда-то не пили человеческую кровь.

Еще рассказывали, будто до Падения росли цветы, колосились поля, а по земле не бродили жуткие монстры. Значения половины слов из рассказов Рехи совершенно не понимал. Что такое вообще «поля» и «цветы»? Он представлял родную пустошь, горький песок, грубые камни… Как выглядели иные предметы и пейзажи, мало кого интересовало.

Да и до легенд ли, когда группа эльфов снова пробиралась знакомой тропой к деревне людоедов, а на горизонте кружилась медленно приближающаяся буря? Хотелось успеть и поесть, и найти укрытие. Оставалось все меньше времени на стремительную атаку.

«Кажется, будет хорошая добыча», – размышлял Рехи, рассматривая из-за скалы ничтожное поселение-лагерь. Глаза, привыкшие к кромешному мраку, раздражал отдаленный огонь костров. Источники света всегда ужасно мешали, как и источники тепла. В их деревне из шести домов никому не требовалось укрываться одеялами или разводить огонь. Ледяная кожа не просила прикосновений тепла, пищу тоже не готовили. А острые клыки служили только для того, чтобы прокусывать шеи. Говорили, что во времена Солнца у эльфов не было клыков. И они не пили кровь. А чем тогда питались? Мифическими цветами? Рехи посмеивался над этой мыслью. Он никогда не оценивал, была ли та жизнь прекраснее или легче.

Когда-то его выпихнули в этот мир, и он не сказал бы точные день и год, соплеменники не запомнили. Рассказывали, мать Рехи умерла сразу после его рождения, а об отце никто не слышал. Его вырастила деревня, все понемногу. Охотиться он учился по большей части сам.

Старики говорили, что возраст Рехи – «четыре руки»: четыре раза по пятерне. «Четыре руки» времени он терпел тычки более сильных, более взрослых, но таких же голодных ребят и охотился. Слабых эльфят не кормили, крови людей не хватало и сильным воинам. Рехи доказывал раз за разом свое право питаться – право на жизнь. И вот теперь уже его собственный отряд спускался в долину. Бесшумно наступая на грибные грядки, тенью скользил к деревне людей.

– Думаешь, вооружены? – спросила коротко Лойэ, девушка из отряда, такая же жилистая, покрытая узором шрамов. С ней на днях удалось провести пару веселых часов, хотя в детстве Рехи ловил от нее оплеухи. А теперь в порыве страсти Лойэ чуть не прокусила ему левое плечо. Впрочем, больше их ничего не связывало.

– Как обычно, – небрежно фыркнул Рехи. Здесь его считали за предводителя, он направлял отряд. Уже, наверное, пять раз они выходили вчетвером. Загибая пальцы, Рехи мог посчитать до десяти. Этого всегда хватало. Ведь если врагов больше десяти, то самая верная тактика – бегство. Но ныне в людской деревне оказалось всего три воина в шкурах, четыре женщины и пятеро человеческих детенышей.

– У меня идея… А если затащить одного из них… к нам? Вон того, мелкого. Ну, как мешок с едой! – воодушевленно повышая голос, заявил парень из отряда. Рехи помнил, как они вместе росли, просили у деревенских еду, потом пошли на охоту. Одновременно вонзили клыки в шею человеческой старухи. Ее кровь была мерзкой на вкус. Кровь детенышей им нравилась больше, но те быстрее умирали.

– Тихо! Чтобы у него была кровь, его чем-то кормить надо, а из трупа пить – сам сдохнешь, – оборвал Рехи, гордясь своими познаниями и остроумием. Еще недавно его самого беспощадно шпыняли, но потом он собрал собственную подросшую ватагу.

«Если пить кровь не до смерти, то потом можно вернуться и напасть на тех же, – как-то раз предложил он. Кто-то поднял его на смех, кто-то махнул рукой, словно на слабоумного, но несколько эльфов прислушались. Они уже третий раз нападали на одно и то же стойбище. Убивали более слабых, очевидно, не слишком нужных людской стае. Обычно одного-двух, у остальных выпивали кровь, но не до конца. Источник корма оставался на старом месте, к которому вели проверенные тропы через перевал скалистых холмов.

Кажется, эти создания в шкурах мохнатых ящеров тоже нашли для себя удобные охотничьи угодья: недалеко находилось гнездо черных ящеров. Мясо и кровь, кровь и мясо.

Люди питались мясом. Эльфы – кровью. Больше их организмы ничего не принимали, а кровь ящеров оказалась слишком холодной для поддержания жизни в ледяных телах эльфов. Рехи помнил, как один сумасшедший попытался охотиться только на ящеров. Он кричал, что всем пора одуматься, потому что люди и эльфы – братья, а в Падении виноват какой-то Темный Властелин. Или он называл его иначе…

И какая разница, кто и в чем виноват, когда просто хочется есть, чтобы жить. Или жить, чтобы есть? Не так уж и важно, когда добыча на охоте и есть смысл жизни. А кому дело до далекого братства? Вряд ли люди отдали бы свою кровь добровольно, вспомнив какие-то древние времена. Эльфы зато не поедали друг друга даже в случае сильного голода, а люди – как придется. Голод правил миром.

А тот чудак убежденно говорил, что перестать пить кровь – единственный путь к возрождению. Возрождению чего? Чудак не говорил, зато настойчиво ловил мелких ящеров и пил их черную кровь. Он едва не обзавелся последователями. Да никто не пошел за ходячим трупом. Умирал он долго и мучительно, понемногу коченея день ото дня. Тело так и бросили у края холмов, где он застыл в нелепой позе: его задеревеневшие руки и ноги уже не гнулись.

На случай крайнего голода подошла бы любая кровь, но без горячей человеческой – хотя бы время от времени – никто долго не мог протянуть. Только трехсотлетние старики жили до сих пор непонятно чем, застыв неподвижно среди зловонного тряпья. Рехи никогда не видел, чтобы их кто-то кормил. Они никому не приносили пользы. Но из деревни их не гнали: то ли уважали, то ли боялись, то ли сохраняли, чтобы послушать захватывающие байки из далекого прошлого.

А им, молодым, нужно было ходить через горные кручи, терпеть удары ветра, грозящего оторвать от узких карнизов, резать о скалы ноги. Зато люди не находили деревню эльфов. Хотя однажды попытались и заплутали в каменном лабиринте, напоролись на гнездо ящеров и сгинули. С тех пор они забились в свою деревню, ощерились забором из камней и мусора, выращивали на песке грибы-колючки и надеялись, что «чудовища из-за перевала» не настигнут их.

Но Рехи упрямо возвращался, пролезал в узкие щели заграждений, рискуя напороться на острые шипы, ржавые осколки мечей и кинжалов. Говорили, после Великого Падения исчезли армии, но осталось много оружия: воткнутые в землю клинки, погнутые доспехи и рассыпающиеся кости устилали ковром целые равнины. Впрочем, старый металл с тычка крошился, а слепленный кое-как забор не служил преградой, особенно если поработать плечами и руками, расширяя себе лаз.

– Как пойдем на этот раз? Скрытно или нагло? – кинул своим Рехи, ухмыльнувшись.

– Давай скрытно, в деревне сейчас воины, – предложила Лойэ, отбрасывая белесые волосы со лба. Иногда Рехи казалось, что девчонка – его отражение: такая же ловкая и ненасытная.

– Поумнели с предыдущего раза. Умная еда, чтоб их, – фыркнул Здоровяк. Эльфы называли его так со скрытой насмешкой. Крови он пил не меньше и не больше, чем остальные, но бледная кожа почему-то висела на нем нездоровыми жировыми складками, а молодое лицо покрывали рытвины. Впрочем, внешность не играла большой роли, ведь своим глазам эльфы доверяли только наполовину. Вертикальные зрачки в обрамлении багряной радужки улавливали все в красноватых тонах, зато безотказно определяли расстояние до предметов. Так Рехи вычислил человеческую девушку, которая стояла спиной к забору, что-то переминая в глиняной крынке.

Рехи протиснулся через секретный лаз между скалой и забором и резко прыгнул. Как ни странно, люди до сих пор не заметили явную прореху. Гибкое тело эльфа раз за разом легко проникало через лаз в деревню. В прошлые набеги он несколько раз открывал главные ворота своему отряду. Тогда они устраивали погром, бессмысленное пиршество удальства.

Теперь они просто намеревались получить свою долю пищи, потому что торопились. Клыки впились в шею девушки, она выронила крынку, из которой посыпались куски сырого мяса.

«Опять человечину едят… Видно, у ящеров период спячки, в пещерах затаились, – отметил Рехи, чувствуя запах, хотя все затмевал вкус горячей крови, брызнувшей в горло. – Интересно, это они своего убили? Из соседнего поселения утащили? Или какую-нибудь дохлятину больную едят?»

Поговаривали, что от паршивой крови эльфы умирали, мучаясь болезнями своих жертв. На памяти Рехи так загнулся один из сильнейших воинов их небольшой общины. Каждую охоту возникал этот подсознательный страх. Но стоило крови потечь вдоль клыков, как все мысли затопляло болезненным блаженством.

Другие члены отряда проникли вслед за вожаком. Прячась за хибарами и недовольно щурясь на пламя зловонных костров, они присматривали себе жертв. В этот раз вступать в противостояние с воинами деревни не хотелось, хотя каждый зажал в руке заточенный клык черного ящера в полруки длиной. Отряд присмотрел себе зазевавшихся девушек и глупых детенышей. Некоторым повезло меньше: кровь немощных стариков несла наибольшую опасность. Впрочем, за все вылазки никто из группы еще серьезно не пострадал ни от ран, ни от заразы. Вожак старался оберегать своих, но делиться добычей Рехи тоже не привык.

Он заломил руки трепыхающейся девушке. Когда голод немного отступил, Рехи вытащил добычу через лаз в заборе, не разжимая зубов. И уже тогда вогнал клыки поглубже в артерию. Кровь стекала по подбородку и шее, стирая нанесенные сажей ритуальные рисунки. Рехи этого уже не замечал, тело его приятно вздрагивало, набиралось новых сил, а жертва увядала. Раскрытый в беззвучном крике рот последний раз судорожно схватил воздух, темные глаза остекленели и подернулись мутной пленкой.

Тело девушки мешком упало в песок, подняв зыбкое облачко пепельной пыли. Рехи жадно добирал остатки крови с пальцев, по-звериному облизывал длинным языком подбородок. Он довольно урчал и прерывисто дышал от удовольствия.

«Наверное, не стоило убивать ее», – слегка упрекнул он себя. Но чем старше он становился, чем больше еды требовалось, тем сложнее оказывалось придерживаться принципов придуманного способа охоты. Впрочем, о принципах в его мире уже давно никто не говорил. Все измерялось голодом и сытостью.

После пиршества на некоторое время всегда накатывало приятное безразличие, окружающий мир почти исчезал. Ни провонявшей тухлятиной деревни, ни ощерившегося пиками забора – ничего не существовало, хотелось свернуться в клубок и заснуть. Но приходилось одергивать себя, напоминать, что рваная туника из шкуры зеленого ящера не спасет от метких стрел человеческих охотников. И чутье вновь не подвело Рехи: судя по звуку, к деревне приближался отряд людей. Несся ядреный кислый запах человеческого пота, отчего накатывало омерзение. От эльфов так не воняло.

– Уходим, уходим! Вернулись воины! – крикнул Рехи. Двое уже покинули пределы стойбища, а Лойэ и Здоровяк все еще не отрывались от жертв. Их выгодно скрывала густая тень от большого шатра старейшины. Но люди уже начали замечать потери среди селян, по деревне прошел встревоженный гул. А отряд воинов с добычей приблизился к воротам, донесся сложный условный стук, по которому люди определяли своих.

Рехи самоотверженно кинулся обратно через лаз, отталкивая товарищей от слабо сопротивляющихся жертв. Они-то уже не могли навредить, а вот воины с настоящими мечами выкосили бы отряд молодых эльфов. Рехи поспешно схватил за плечо Лойэ, встряхнул ее, сминая серую робу из шкуры ящера.

– Ар-р! Ты свою доел! – безумно сверкнув алыми глазами, огрызнулась девушка. Голод превращал ее в монстра. Она не привыкла терпеть, потому что ее отец раньше всегда добывал лучшую кровь для дочери. Кто-то ее любил, даже заботился о ней. Но когда она вступила в пору юности, отца убили, а гордячке пришлось выживать одной, и Рехи казалось, что без него она бы пропала. Или же он просто льстил себе.

– Уходим! Там воины! – решительно сгреб ее Рехи, выпихивая через лаз, сдирая о камни локти.

Только за воротами Лойэ поняла, какая им грозила опасность. Тяжело дыша, она с досадой слизнула кровь с губ – следы неоконченной трапезы. Отряду пришлось спешно кинуться в сторону громадины каменистых холмов, к заветному перевалу. К тому же буря на горизонте вставала черной тучей. Рехи подталкивал Лойэ в спину, но она локтем ткнула спутника в грудь:

– Я сама могу идти!

– Эльфы! Проклятые эльфы! Чтоб вас всех переели ящеры! – донесся вой из деревни, и кто-то зашелся тяжким воплем потери. Эльфы понимали реакцию людей, но никто не чувствовал сострадания. Каждый хотел выжить. Все хотели есть. Все просто. Слишком просто.

– А где Здоровяк?! – внезапно спохватился Рехи, когда отряд отбежал от стойбища на достаточное расстояние, и грибные плантации остались далеко позади. Впереди расстилалась тропа перевала, зияла черным провалом, словно чей-то гигантский рот.

– Его… убили, – сдавленно проговорила Лойэ, застыв на мгновение. Обычно в пылу охоты она не замечала, что делают товарищи. Забота отца в свое время испортила ее характер, она не научилась переживать за других. Впрочем, каждый сражался сам за себя. Но теперь она рассказала, как вдвоем они напали на выбранных жертв. Здоровяку не повезло напороться на бывшего воина, который оказался не столько старым, сколько покалеченным на охоте, его боевой дух не иссяк. Сначала и правда удалось атаковать со спины, повалить наземь, впиться клыками. Но проклятый человек не впал в оцепенение, а атаковал в ответ.

– Солнце тебе на голову! Удача сегодня отвернулась от нас! – прошел на разные лады мрачный вздох по отряду. Здоровяк всегда помогал, служил ударной силой в вылазках.

Замешательство замедляло темп бега, хотя привычные к долгим переходам ноги не слишком устали. В худшие времена деревня кочевала, преследуя таких же перемещающихся людей, а весь нехитрый скарб таскали на себе. Люди давали отпор. Однажды они совершили обходной маневр, едва не застав эльфов врасплох. Тогда противники перебили половину общины.

Рехи, в то время еще щуплый подросток, схватил у одного из убитых клык ящера и вступил в борьбу вместе со всеми. В тот раз он впервые убил, победил самого настоящего воина! Атаковал со спины, вонзил клык прямо в хребет. С тех пор не расставался с оружием даже в деревне, даже когда развлекался с Лойэ или другими девушками.

У Здоровяка тоже висел на кожаном поясе заточенный клык. Видимо, именно им тот злосчастный воин ткнул эльфа в живот, использовав оружие против хозяина. Хорошо, что приятель сразу умер: тащить раненых, убегая от преследования, – самоубийство, да и шансов вылечиться почти не было. На заточенных мечах-клыках неизбежно сохранялись остатки яда из пастей ящеров. Вспоминались уцелевшие после стычек воины: они превращались в комок гнили. С чернеющими руками и ногами, они орали в бреду, точно демоны пустоши. Нет, судьба еще смилостивилась над Здоровяком, поэтому Рехи не испытывал сожалений.

В своей жизни он никого не любил, никем по-настоящему не дорожил, ни к кому не привязывался, чтобы не мучиться от боли предательства или уныния после потери друга. Он просто охотился со своим отрядом, потому что охотников-одиночек быстрее убивали.

– Ну! Чего встали! – понукал он приунывших ребят. Все встрепенулись и двинулись через скалы, вновь привычно балансируя на осыпающихся карнизах, оглядываясь на возможную погоню.

Из деревни никого не послали, воины измучились после охоты, а жертвы обнаружились, когда отряд отошел дальше расстояния выстрела. Снаряжать погоню не имело смысла. Рехи надеялся, что нерадивые олухи не завалят удобный лаз в горах. Впрочем, через несколько вылазок стоило сменить деревню, но недавняя разведка не подсказала, есть ли на их пустоши другие поселения людей.

С тех пор как община эльфов обосновалась на укрытой холмами равнине, защищенной от сильных ветров, пришлось совершать долгие вылазки в поисках пищи. Зато деревню не сметало ураганами: они проносились мимо. Хотелось верить, что так будет всегда, о будущем никто не задумывался.

Рехи помнил, как в детстве страшная буря раскидала их по пустоши. Взметенный пепельный песок засыпал глаза, ветер опрокидывал навзничь, хороня заживо. Жалкий скарб терялся безвозвратно. Да что вещи! Матери теряли младенцев. А вой бури заглушали вопли отчаяния.

Тогда кочевники-эльфы едва собрались вместе, некоторых так и недосчитались. Рехи тоже мог совсем пропасть, но сумел откопаться, вытащить себя из цепких лап песка и пепла. Его-то, сироту, никто не искал. С тех времен он боялся замкнутых пространств, они напоминали о страшном могильном плене.

Глухой тоской на сердце отзывался вид колыхавшейся тучи, несущей с собой бурю, делящей пустошь на два разных мира. Один – понятный, жестокий, но привычный. Другой – кромешный хаос, лик гибели. Хотелось верить, что ураган не доберется до деревни, разобьется о холмы, потревожив только камни на перевалах. Но спутанные белые волосы шевелились на голове, и лопатки сводило от приближения черной стены.

– Трехногих ящеров тебе в глотку! – с чувством выругался Рехи. – Буря движется быстрее, чем мы рассчитывали. Или это вы, придурки, прокопались! Вперед! По мертвым пусть плачет ветер, иначе живых за собой утянут. Скорее, бежим к деревне!

Буря

Лойэ сладостно застонала в предвкушении, когда мозолистая рука Рехи коснулась внутренней стороны ее оголенного бедра и двинулась чуть выше. После охоты чувства обострялись, желания обретали определенность, а минуты страсти дарили обоим участникам яркие ощущения, которые хотелось испытать еще раз и еще… Да, пожалуй, именно с ней, ненасытной и агрессивной, Рехи обретал такую же животную радостную безмятежность, как после крови, выпитой досуха из человеческой тушки. Теперь, когда оба были сыты, а приближение бури щекотало струны нервов легкой тревогой, наслаждение достигало предела, напоминая балансирование на острие меча.

– Трехногие ящеры!.. – выругался Рехи, когда Лойэ все-таки сделала это – прокусила ему правое плечо, изогнувшись всем телом и подавшись вперед. Она вздрагивала и довольно рычала, не замечая, что ее острые клыки все еще впиваются в кожу и плоть любовника. Он тоже ощутил это не сразу, глухая боль пришла чуть позже.

«Страсть чем-то похожа на поедание друг друга… Страсть – тоже голод», – невольно задумался Рехи, вспоминая, с какой жадностью его язык сплетался с языком Лойэ, как упоенно он кусал ее припухшие тонкие губы, а потом и обнаженную маленькую грудь. Но тут же всплывали картины с человеческим мясом, вывалившимся из крынки в деревне. Голод… Поедание друг друга… Впрочем, эти воспоминания не приносили омерзения. Уродство и красота – что это? Лойэ ощущалась прекрасной на уровне чего-то неосознанного, забытого.

– Подумаешь, – отмахнулась она, умиротворенно откидываясь на шкуру мохнатого ящера, постеленную в углу хибарки. Из дальнего – противоположного – угла доносился храп одного из стариков: никто особо не отгораживался и не скрывался друг от друга. Если древняя развалина что-то и увидел, это оставалось его впечатлением. Так думали и Рехи, и Лойэ, и все в поселении.

– Будто ты всегда об этом мечтала, – поморщился Рехи, вспоминая, как Лойэ еще девчонкой нещадно била его, пользуясь тем, что у нее-то есть отец, а задохлика-сироту некому защитить. Но теперь… Теперь она тоже не собиралась становиться его собственностью. Грудь ее часто вздымалась, она слизывала кровь Рехи с подбородка, отчего глаза ее нервно бегали, изучая низкий потолок шатра, состоявшего из разномастных шкур ящеров. Но ее голод утолила бы только горячая человеческая кровь.

«Если бы мы не пили кровь людей, то могли бы торговать с ни-ми», – иногда вспоминались слова того чудака, который упрямо питался ящерами. В чем-то он был прав: эльфам лучше удавалось выслеживать рептилий. Обоняние и инстинкты прирожденных охотников подсказывали местоположение логова, помогали определять количество зверей в нем. Поэтому ящеров легко ловили – ради шкур. Тех, что поменьше, отправляли на одежду, тех, что крупнее, – на шатры. Из клыков делали оружие, а мясо использовали по-разному, но не для еды. Сцеживали в глиняные крынки кровь на черный день. Впрочем, в мире, лишенном света, не осталось различий между днем и ночью. В нем уцелели только те, кто сумел подстроиться под вечный мрак. Холоднокровные эльфы. Толстокожие ящеры – последние животные. И люди, которые были не лучше ящеров, если выжили. А эльфы – не лучше людей.

Лойэ лежала неподвижно, но в ней читалась скрытая нерастраченная агрессия, и Рехи показалось, что перед ним не девушка, а одна из диких рептилий. Кажется, она не до конца утолила голод, поэтому неопределенное стремление чем-то насытиться выражалось в ином желании.

«Что ж, здорово вышло!» – ухмыльнулся Рехи, уже придумывая злодейский план, как недокармливать девушку. Вскоре идея показалась слишком жестокой. Оба прекрасно знали, каково долгое время ничего не есть, чувствовать, как силы уходят из усыхающего тела. Кожа истончалась, навыки притуплялись, в ногах не оставалось легкости. Тогда мысли занимал только голод, терялись стремления и связность речи. Сон не приносил облегчения, потому что в нем алым туманом маячила пища, много-много еды! А пробуждение оглашал болезненный вопль отчаяния.

В тяжелые времена в общине так и сходили с ума: уносились в пустошь, неведомо куда, терялись среди пещер, отдавая свои кости на милость ящерам. Впрочем, некоторые возвращались, принося радостные вести или даже притаскивая пленников. Некоторые делились добычей, в общине тогда уже не существовало своих и чужих, терялись все остатки родственных связей. Кто успевал наесться – тот и выживал.

Помнится, Лойэ в один из таких ужасающих периодов оттолкнула Рехи от свежей тушки, да с такой силой, что он поразился. С тех пор он и приметил ее для отряда.

А потом, когда уже вместе им случилось удачно поохотиться, как-то само собой они оказались вдвоем, обнаженными, на подстилке из шкур. Голод – это голод, а сытость – это и страсть, и веселье, и что угодно. Но когда сытости нет, остается только болезненная мысль о крови, а вязкая жидкость, что бежит по телам ящеров, – отвратительная замена. Порой радовались и ей. Но не теперь… Теперь все мысли занимала буря.

– Как думаешь, стоит возвращаться в эту деревню еще раз? – говорила Лойэ, накидывая через голову робу и натягивая штаны.

– Пока не стоит, – ответил Рехи. – Но через какое-то время можно. Ты знаешь еще деревни?

– Не знаю. Чтоб их… Мне кажется, люди соберут новый отряд, чтобы выследить нас. Не хочу превращаться из охотника в добычу.

– А клык тебе на что?

Лойэ молча поскребла в шапке спутанных волос, слегка взбивая их, и села возле недошитой туники. Ее научила одна старуха, с тех пор у Лойэ получалась удобная одежда из размятых шкур.

Древних немощных эльфов не бросали, потому что они приносили пользу, храня память о прошлом. Откуда бы еще дети черного мира узнали, как снимать костяными и каменными ножами шкуры, сушить их и делать из них одежду? Откуда бы они почерпнули навыки изготовления обуви? А носиться босиком по щербатым камням – незавидный удел ящеров. Так что каждый житель деревни старался изготовить себе пару обуви из связанных шкур и кожаных тесемок. У Рехи, правда, получалось неказисто: самые первые сапоги ему помог сделать покойный Здоровяк.

Зато Лойэ нравилось орудовать костяной иглой, кажется, не меньше, чем клинком. Она ловко продевала тонкие полосы кожи, сшивая части заготовки. Рехи же сел рядом, задумчиво щурясь и потирая укушенное плечо. Главное, чтобы не загноилось! А то безобидная забава превратилась бы в большую проблему. Для Лойэ, правда, после таких «игр» могла возникнуть другая проблема… Но она об этом не задумывалась. Рехи же не представлял, что станет добывать пищу для кого-то, кроме себя.

Однако на будущее никто не строил планы. Все радовались настоящему, насколько вообще помнили значение этого слова. А следующий день скрывала завеса урагана, который навис над равниной. Ветер уже гулял по шатру, колыхал шкуры, словно тонкие лоскуты, неприятно лизал кожу. Рехи поежился и поспешил накинуть одежду, но больше никуда не двинулся, лениво наблюдая за работой Лойэ. Кому и зачем она шила? Вроде хотела обменять на что-то. А Рехи ничего не делал, только охотился. Из одежды его устраивала и снятая с убитого воина туника, которую он никогда не менял, старые штаны и недавно снятые с какого-то мертвеца сапоги.

– Не скучно же тебе, – протянул Рехи. Ему порядком надоело смотреть, как Лойэ сшивает неровные края шкуры. Но из шатра выбираться не хотелось: снаружи все неистовее завывал ветер, разнося шершавый серый песок, перемешанный с сажей и копотью. Они не ведали, почему в их мире все покрывал пепел, который приносили напитанные им тучи. Казалось, словно триста лет назад кто-то зажег гигантский костер. Рехи даже не совсем представлял, сколько это – триста лет.

– Я так успокаиваюсь, – отрезала Лойэ, нервно дергая прочную иглу. Кое-что из полезных мелочей оставалось от мира до Падения.

Порой на пути во время кочевания встречались развалины древних городов, мертвые, зловещие до дрожи. Некоторые утверждали, что видели между обломков сотни призраков. Старики со вздохами вспоминали какие-то крепости и замки. Что это такое, Рехи толком не понимал. Утрамбованные груды камней напоминали ему обычные скалы, только под ногами слишком часто скрипели кости сгинувших обитателей.

Под гул урагана мрачные картины сами лезли в голову, а в сердце невольно теснились дурные предчувствия. Лишь бы не повторился давний кошмар! Лишь бы… Нет-нет, скалы защищают от ветров, скалы ограждают от смерчей – только это и оставалось повторять. Но нарастал безотчетный страх замкнутого пространства. Рехи боролся с ним как мог, поэтому руки сами потянулись к талии Лойэ, потом к шее и волосам, немного погладили, задумчиво перебирая прядки. Страсть отвлекала от страха. Но на этот раз Рехи напоролся только на оплеуху, точно в детстве.

– Не мешай! – рявкнула на него Лойэ так, что старик в углу проснулся. А ее, похоже, страх отвлекал от возможной страсти. Она лишь неистово дырявила неподатливую шкуру, закрепляя грубые петельные стежки.

«Ну что с ней не так? Только что стонала и извивалась… Теперь – не мешай», – недовольно отшатнулся Рехи. От нечего делать он лег плашмя на мех, вытянув руки вдоль тела. Но заостренные уши чутко улавливали движение ветра за пределами деревни. Все ее обитатели тоже нервно замерли.

Доносился запах грозы, но молнии тонули за темной завесой, клубящейся над холмами. Рехи закрыл глаза, ему представилось странное парение над пустошью. Он будто наблюдал все отстраненно, с высоты черных туч. Он отчетливо рассмотрел, как тяжелый полог бури переползает через скалы, перекидывая через них жадные лапы. От этого образа Рехи встрепенулся, но убедился, что деревня все еще на месте.

А если буря и правда перевалилась через холмы? Но горизонт у края равнины все равно скрывался в дымке. Лишь бы через преграду не пришли гибельные завихрения, долгое время не приходили же. Но все этого безотчетно боялись, старались не думать, чтобы не привлечь беду. Лойэ же задумчиво покачивалась вперед-назад.

– Тебе было жаль Здоровяка? – решил отвлечь ее разговором Рехи. Тема все равно выходила невеселая.

– Нет, с чего бы? – пожала плечами Лойэ, не оборачиваясь. – Разве ты стал бы жалеть, если бы убили меня?

– Ну… ты-то не Здоровяк.

– А в чем разница? Кроме внешности, – небрежно бросила она. – Не думай, что нас что-то связывает.

– И не думаю. Ты просто прокусила мне плечо! – усмехнулся Рехи, потирая место возле ключицы. Два отверстия от клыков уже не сочились кровью, у эльфов она, густая и вязкая, вообще быстро сворачивалась. Чтобы совсем не застыла, наверное и требовалась подпитка в виде крови людей.

– Совсем молодежь друг друга не ценит… А в старые времена… клялись в любви до гроба, – внезапно вклинился в разговор старик из угла, и это было привычное брюзжание.

– Ты еще скажи, что когда-то эльфы не пили кровь! – осадил его насмешливый Рехи. – Давай, старик, это твоя любимая сказка.

– Так рассказывают… Когда-то эльфы служили идеалом для людей, – пошевелилась сморщенная развалина в окружении дырявых шкур.

Бесконечное число морщин перепахали бесформенное лицо в обрамлении редких седых волос. Тощее, как скелет, тело двигалось слабо, неохотно. И как они все-таки еще жили? Словно кто-то в наказание обрек их на такое существование.

– Почему же они… мы… стали пить кровь людей? – заинтересованно подала голос Лойэ, повернув голову.

– Ты видишь другой корм в этой пустыне? – отмахнулся Рехи. Сама ведь любила охоту! Чего ей не хватало? Будто кому-то было дело до правды. Хоть правда, хоть ложь – уже ничего не изменилось бы. Сказки только заставляли верить в мистическое спасение с помощью великого чуда или унижали рассказами, будто когда-то эльфы считались идеалом. Да и для кого! Для людей! Зачем идеалы еде? Ах да, люди тогда тоже друг друга не лопали.

– Но что было до Великого Падения? – настаивала Лойэ, отложив в сторону работу.

– Мир, – непонятно отвечал старик. Рехи задумывался, что такое вообще «мир». Он знал деревню, долгую дорогу, скитания без конкретной цели, короткие и длинные стоянки, вылазки за едой, тропы между темных скал.

– Сейчас не-мир? – спросил он.

– Сейчас его остатки, – мрачно проговорил старик, уставившись перед собой.

– Почему вы называете это Падением?

– О! О-о-о-о! – старик затянул долгую монотонную мелодию, голос его то хрипло стенал, вторя порывам снаружи, то срывался на горловой свист.

– Ну хватит уже! – топнул ногой Рехи.

– Да, Великое Падение… Великое… – Сморщенные широкие ладони закрыли лицо рассказчика. – Оно случилось не сразу. Сначала была Великая Война. Когда Темный Властелин вышел против эльфов, он пытался поработить весь мир. Он восседал на гигантском троне из костей и черепов. И прислуживали ему… ему… – старик недовольно хлопнул себя по безжизненно вытянутым ногам. – Забыл… я все забыл!

Сказка не удалась, впрочем, ее все слышали много раз. Рехи бы сам сумел закончить: «И прислуживали ему самые мерзкие твари, начавшие эту войну. Среди них были и эльфы, и люди».

Пожалуй, стариков и правда оставили на веки вечные в наказание за Великую Войну. Сами же об этом рассказывали. А верить или нет… Рехи никого не осуждал, потому что не представлял, как выглядел прошлый мир. Те же старики рассказывали, что и в нем сиротам жилось несладко. Их так же шпыняли и мучили, хоть в пустоши, хоть в городах. Поэтому Рехи не жаждал каким-нибудь колдовством отмотать время и предотвратить Падение. Если случилось, значит, заслужили.

Хотя… что случилось? Великая Война, Великое Падение, Великий Темный Властелин… Все у них звалось «великим», а на деле оказывалось премерзким. Темный Властелин – нелепое прозвище. Похоже, его истинное имя из страха забылось. Чего он хотел? Не верилось, что кто-то один способен раскрошить целый мир. Порой хотелось плюнуть ему прямо в лицо, чтобы перечеркнуть весь воспеваемый суеверный страх, пришедший из сказок. Рехи бы не устрашился, так он убеждал себя.

– И где же он теперь? – живо интересовалась Лойэ. Она в детстве редко слушала эти россказни. Это Рехи рос со стариками, изгоями общины. В какой-то мере он был благодарен им: они служили его защитой в детстве, весьма зыбкой, но все же позволили не умереть с голоду.

– Э-э-э… Властелин-то? – старик пренебрежительно махнул рукой. – Подох, как и все мы. Тьфу, туда ему и дорога. Думал править, а со своей магией просто разворотил все… – но глаза старика остекленели, он подался вперед, шепча в беспричинной панике: – Без возврата. Возврата нет!

«Возврата куда?» – подумал Рехи, пожимая плечами. Его все это почти не занимало, вязло на зубах унылым пересказом одного и того же. Улеглась бы только поскорее буря! Ведь ждала новая охота, крови хватало всего на неделю. Опять захотелось плюнуть Темному Властелину в лицо за этот вечный голод…

– Говорят, если пойти в сторону красных сумерек, то можно выйти к разрушенной цитадели Темного Властелина, – продолжал старик взволнованно, словно прочитал его мысли.

– И зачем мне это? – картинно закатил глаза Рехи. Лучше бы они сохранили знания предков, как спасаться от ураганов.

– Чтобы узнать правду о том, что случилось со всеми нами. Оттуда никто не возвращался, но идет слух, будто там заключены все ответы.

– К ящерам все ответы, старый дурак, если оттуда никто не возвращался, – вышел из себя Рехи.

Внезапно, точно вторя вспышке гнева, порыв ветра ударил в стенку шатра, оторвал от земли одно из креплений, пошатнув подпорку. Жилище покосилось. Его восстанавливали после частых падений без особого труда. Лишь бы укрепленные опоры не переломало. И теперь как раз они угрожающе заскрипели. Рехи выбрался наружу, в глаза и нос тут же набился песок с пеплом. Кашляя и шипя, он попытался позвать кого-то из селян, спросить, что происходит, но голос потонул в лютом гомоне.

Ураган! Ураган окутывал деревню. Неужели он все-таки перешел через скалы?

«Надо уходить… Надо уходить!» – понял Рехи, возвращаясь в шатер, чтобы предупредить остальных. Хотя он не представлял, куда бежать. Тело металось без конкретной цели.

Поселение слишком привыкло, что скалы ограждают их от всех напастей, они роковым образом потеряли бдительность. Планов спасения не существовало.

– Говорят, эта буря будет сильнее, чем предыдущие, – неожиданно равнодушно объявил старик, впадая в оцепенение. Отчего-то он улыбался. Ему-то хорошо! Он свое отмучился! А Рехи хотел жить.

– Кто говорит? – вздрогнула Лойэ, уже приторочив к поясу клык. Она тоже готовилась бежать.

– Духи! Духи повсюду! Двенадцатый Проклятый говорит с нами! – заголосил трехсотлетний старец, вскинув руки в экстатическом воодушевлении.

– Замолчи, старый дурак! Не поминай… – исступленно крикнул на него Рехи, но в тот миг страшный порыв налетел на шатер, раздался оглушительный скрип.

– Это из-за тебя! Из-за тебя мы гибнем! Ты вспомнил Проклятого! – истошно закричал Рехи.

Опоры скрипели, ветер вырывал шкуры – шатер рушился. Ураган добрался до деревни, взметнув вихрь пепла и осколков. Песчаная буря погрузила целый мир в кромешный хаос. Был мир – остался хаос… На Рехи разом навалился весь пережитый ужас детства. Песок снова сковывал его по рукам и ногам плотными арканами.

Он потерял из виду Лойэ. Рехи пытался удержать ее руку, но ветер оказался сильнее, их пальцы разомкнулись. Все исчезли, крики селян доносились слабым писком, собственный вой был всего лишь задушенным хрипом, горло забил песок. И только отчетливо гудел возглас старика, который впервые за долгие годы встал во весь рост:

– Гибнем?! Мы погибли триста лет назад!

Он безумно смеялся до тех пор, пока буря не поглотила его тщедушное тело. Но Рехи уже ничего не видел. Удар стихии опрокинул его, словно перебив ноги. Он запутался в остатках шкур и едва не напоролся на собственное оружие. Зрение и слух не подсказывали, куда ползти. Крупный озноб скручивал живот, прошивал тело… Животный ужас не позволял направлять собственные движения: Рехи то ли бежал, то ли уже лежал с переломанными руками и ногами – не понять. Вскоре он просто замотался в широкую шкуру, позволив песку накрыть его гибельной волной.

Голова лопалась от удушья. Воздух иссякал, ураган выкачал его из сплющенных легких. Воздуха бы! Хоть каплю воздуха! Без него еще страшнее, чем без еды. Им завладела лишь сдавленная дикая мысль: «Это смерть? Смерть?»

Рехи не хотел умирать, об остальных он уже не думал. Удар по голове чем-то тяжелым едва не вышиб дух, лишив сознания. Настала кромешная темнота…

Другой голод

Спекшиеся кровоточащие губы бередил песок, глаза под опухшими веками невыносимо саднило. Рехи не задавался вопросом, жив ли он. Если еще больно – жив. Он не удивлялся чудесному спасению. Единственной эмоцией при пробуждении оказался гнев, скрутивший тугой узел за грудиной. Там зажегся костер, черное пламя которого наделяет способностью плеваться ядом. Беззвучным шепотом были произнесены все вспомнившиеся ругательства, даже людские. Стало чуть легче.

Рехи с трудом выпутался из шкур. Кулаки уперлись в песок, заставляя тело слегка дернуться вперед. Ноги сковал небольшой бархан. Бурю как будто наделили разумом, заставили преследовать одного эльфийского выродка. Да-да, выродок, никому не нужный, а теперь оставшийся один в целом мире, лицом к лицу с волей стихии. Но Рехи не сдавался и полз вперед, вытягивая связки под коленями и вывихивая лодыжки, фыркал и отплевывался. Ничего, не впервой. Не впервой извиваться рассеченным червяком. Не впервой рвало желчью от давящего легкие кашля. От этого даже легче, меньше песка в горле, хотя нет, там словно поселилась колючка, выбивающая злые слезы из иссушенных глаз. Нет, слезы нельзя: телу нужна влага. С рвотой и так ушли остатки пищи.

Да уж, удачно поохотились! Лучше бы остались там, в горах среди пещер. Лучше бы… Однако никому нет дела до непроизошедшего. Отряд вместе с деревней раскидало по пустоши. Рехи даже не задумывался, где он. Выбраться бы! Выпрямиться в полный рост, пересилить волю неутихающего ветра.

Главное – не поддаваться панике, не вспоминать ужас детства, потому что тогда Рехи был хлипким сопляком, а теперь дорос до воина, вожака стаи. Да, стаи, в которой числилась и Лойэ. Хотя вряд ли она уцелела. Никто не выживал в умирающем мире. Старики не просто так голосили, что настают последние дни. Может, им было лучше знать?

Рехи не привык сдаваться, но борьба с песком выжала его, скрутила в обессиленный жгут. Он вновь болезненно проваливался в подобие небытия. Руки дрожали, пульсирующий живот соприкасался с песком. Разум покидал тело и вновь парил над пустошью неуловимым ветром. Рехи в оцепенении отчетливо видел развороченные останки того, что недавно называлось деревней.

Из песка торчали шатры, вернее, их фрагменты: кости сломанных опор, разорванные шкуры, черепки утвари. И в этой беспорядочной мешанине медленно умирали эльфы, кто-то пытался двигаться, кто-то тихо стонал от боли. Знакомые лица не различались, помощи тоже ждать не приходилось. Песок окропила их холодная кровь, смешавшись с пеплом. Из открытых переломов рук, ног, шей желтоватыми осколками виднелись развороченные кости, с которых свисали куски мяса.

И это ели люди? Что ж, они не дождались бы пиршества на останках эльфов! Песок хоронил все – тела, образы, воспоминания, мысли. Так даже лучше. Лучше, что нигде не встретилось изуродованного трупа Лойэ. Она так и осталась на грани сознания прекрасной, горячей и дикой. Так лучше, даже если самому предстояло скоро отправиться следом за ней.

Рехи никогда не задумывался о том, что его ждет после смерти. Он слишком хотел жить. Но не в тот момент. Сил совсем не осталось… Боль – единственный признак того, что он все еще жив. Но ведь и умирают через мучения. Кажется, ему не удалось обмануть судьбу, да никто и не обещал ему избранности. Одна из множества жертв… Сколько их было? Четыре руки? Пять рук? Десять раз по десять рук? Или еще больше? И он – всего лишь один палец на этих десятках рук, наверное, безымянный или мизинец. А для себя ведь каждый избранный…

И теперь он тонул в песке, его засыпал пепел, отчего хотелось как следует проморгаться, да не получалось. Глаза ничего не видели, только в обычном красноватом оттиске расплывался туман. Буря еще не улеглась, накрывала новыми порывами и хоронила заживо. Но тело дергалось и дергалось вперед, разгребая угрожающий гибелью саван.

Колотило крупным ознобом, почти судорогами, скрючивающими пальцы и ладони. Ничего, так даже удобнее рыть путь вперед – как лопатой. Лишь бы не провалиться в галлюцинации, лишь бы не упустить драгоценное время, отведенное до страшного момента, когда песок возведет очередной курган. Нашелся же усердный строитель! Рехи даже ухмыльнулся, но поперхнулся воздухом и снова уткнулся лбом в пепел.

«Давай! Ну, давай же! Скормить тебя ящерам! Копай, слабак!» – рычал на себя пленник пустыни. В безвыходных ситуациях всегда помогало, и к ящерам он слал поддержку ближних с их ободряющими речами. Швырнуть себя вперед он сумел бы и сам. Но в тот миг его охватило отчаяние: измученное тело не слушалось злых призывов рассудка.

И все тем же парением вне сознания Рехи рассмотрел, как от дальних холмов жадным облаком пыли резво бегут вездесущие ящеры. Только их не хватало! Как будто сам на себя накликал. Кто же хотел на самом деле, чтобы его сожрали эти твари? Это тоже какая-то форма каннибализма: пожирание холоднокровными ящерами таких же холоднокровных эльфов. Они почуяли слабость разрушенного поселения двуногих существ, вышли из спячки, потревоженные зовом урагана, и выбрались из своих пещер.

Ящеры… кругом одни ящеры. Вот их зловонные клыки, каплющие ядовитой слюной зубы, вот – раздвоенные языки. Приземистые тела, торчащие по бокам кривые лапы, свалявшаяся от долгой спячки шерсть. И маленькие кружки злобных красных глазок с вертикальными зрачками.

Клыки впивались в плоть, смешивали пласты кожи и мышц с обломками костей. Заглатывали целыми кусками, не пережевывая. Жители поселения пропадали в бездонных желудках, обреченные перевариваться в течение долгой спячки, бесконечно крутиться в едкой кислоте.

Рехи помнил, как однажды на охоте вспорол мелкому ящеру брюхо и едва насмерть не обжегся брызнувшей оттуда жижей. От нее потом дымился песок, с трудом поглощая мерзкий запах.

Ящеры… да, всюду ящеры. Их жадный клекот возвещал о начале пиршества. Впрочем, каннибалы орали не лучше, да и сам Рехи после удачно пойманной добычи буйно радовался. Что скрывать? Что ценить? Что откладывать? Тихонько ожидать вот таких катастроф?

Миру пришел конец, и не этому огромному непонятному «нечто», которое старики называли «мир». Нет-нет, разрушился привычный мир Рехи. Он мог трижды ненавидеть деревню, проклинать каждого ее жителя, но под неподъемной крышкой из песка пришло осознание: это и оказался его мир – понятный, познанный, кочующий среди пустоты всего остального, однажды по чьей-то ужасной глупости выбравший эту мнимо безопасную равнину.

Так и гибнут миры: от неверного выбора, от близости логова ящеров. Рептилии торопливо перебирали лапищами, и Рехи не знал, как он это чувствует. Он отчетливо видел, как змеятся вдоль камней гибкие тела, одни покрытые мехом, другие – чешуей. Кажется, они решили отомстить за охоту на них, упивались своим превосходством, набивая пасти свежей плотью, находя ее по запаху, мастерски выкапывая из-под пепла. Чуткие ноздри Рехи тоже улавливали свежий дух смерти и крови, смешавшийся с запахом его собственной желчи и вонью вывалившихся внутренностей тех, кому не повезло наткнуться на острые ребра шатров или собственное оружие.

Стоило подумать об оружии, как что-то едва не вонзилось прямо в живот. Рехи инстинктивно втянул его, отчего показалось, что кишки прилипли к позвоночнику. Ну что ж, лучше так, чем выпотрошить самого себя заветным клыком. А уж показалось, что меч пропал навечно.

Рехи встрепенулся и вновь принялся жадно разгребать песок, потому что слух улавливал клекот приближающихся рептилий. Или это ветер перешептывается с сонмом новых призраков?

Вроде и немного их, всего-то деревня. А много – это сколько? Целые города? Там разрушения казались больше, но это были совсем чужие для Рехи миры, чужие печали.

Его волновало, как вытащить из-под себя клинок, да еще отравленный. Хорошее изобретение для искусных воинов – любая рана оказывалась смертельной. Только пить кровь жертвы потом запрещалось. Оружие использовали только в прямых стычках с людьми, враждебными племенами или ящерами.

Рептилии же неумолимо приближались. Уже не приходилось пользоваться каким-то неведомым третьим глазом, чтобы отчетливо уловить метание стремительных теней вокруг. Свежатина… Всех притягивала свежая еда, теплая кровь. Рехи торопливо обдумывал, как поступить: замереть и прикинуться мертвым или попытаться дать отпор.

Слабость сковывала руки и ноги, а точное количество ящеров никто бы не подсказал. Чудилось, что их целые орды. Вот уже не в видениях, а в настоящем кривые лапы с острыми черными когтями разрывали и переворачивали остатки скарба в поисках плоти. Не в бестелесном парении, а в непосредственной близости от головы щелкали пасти. От исходящей из них вони к горлу снова подкатывала желчь, но скоро даже она иссякла.

Рехи старался не шевелиться, но он не сдавался, не отдавал себя на милость судьбы. Рука осторожно нащупывала рукоять оружия, пальцы, уже не сведенные дрожью, привычно сжались на кривом отростке, бывшем изначально корнем острого зуба. Да, вот она, знакомая кожаная оплетка. Сражаться пришлось бы левой рукой, но Рехи никогда не делил навыки. Лево-право… Он даже не особо понимал значение этих слов. Он умел управляться с клыком обеими руками. Когда вокруг рыщут голодные твари – это главное.

«Жди… еще жди!» – командовал Рехи сам себе. В голове всегда отчетливо звучал собственный голос. Сам себе хозяин и командир, он научился слушаться этих коротких приказов, которые выражались порой не словами, а отточенными рефлексами. И теперь он ждал.

Песок, который снова засыпал почти с головой, зашевелился: сверху доносилось деловитое копошение. Ящер нашел себе подходящую добычу, еще не догадываясь, что его поджидают.

«Не сейчас. Пусть откопает тебя», – твердил Рехи, однако сердце замирало в груди, а с висков сочился холодный пот, отчего к ним липло еще больше шершавых песчинок и невесомых хлопьев пепла. Момент для атаки выдался бы всего один – заветный и неуловимый. Поторопиться – обречь себя на ловушку из песка. На зов убитого ящера могли кинуться его сородичи, туша бы вдавила Рехи в землю. А промедлить – та же верная смерть, но еще более мучительная и постыдная. В мире эльфов худшим кошмаром считалось превратиться в чей-то обед.

Воины верили, будто от такой гибели не попадут в какие-то далекие дали, прекрасные и веселые, где павшие в бою вечно празднуют и буянят. Так Рехи понимал старинные рассказы, осколки веры прошлого мира. А сам цеплялся за тело, не желая с ним расставаться. Уж что там после смерти – не особо важно.

А вокруг царствовали голод и пожирание других тел. Рехи с отвращением чувствовал себя аппетитным, пусть и костлявым, куском мяса. Какой-то ящер позарился на него, еще живого, еще трепыхавшегося и, наверное, вкусного.

Когтистые лапы царапнули вдоль спины по тунике (повезло, что одежду шили из кожи рептилий), больно дернули за свалявшийся клубок волос. Тогда сердце сжалось на миг, а в висках оглушающе застучало.

«Еще не сейчас, еще не сейчас», – едва не воя, приказывал Рехи, но все еще сжимал меч под грудью, однако уже постепенно отводил руку. Секунды – эти капли воды – стекали быстро и… все-таки медленно. Ящер почему-то остановился, словно намереваясь посмаковать будущую добычу. Или его отвлек собрат по стае?

Рехи сглатывал горькую слюну, отсчитывая вздохи до броска. Оружие постепенно высвобождалось, оставалось только взмахнуть им под нужным углом, чтобы всадить ящеру под пасть, прямо в череп. А дальше – бежать, пока остальные не заметили. Обычно они атаковали стаей, как и эльфы, поэтому силы оказывались равны. Но не теперь… не теперь. Рехи знал наверняка одно: ничто уже не останется прежним. Судьба непонятно зачем требовала измениться. Но до чего же это оказалось тяжело!

И разве герои прошлых эпох, до Падения, не боялись? Разве не так же отсчитывали вздохи до решительного броска? Разве как-то иначе желудки скручивало предельной тревогой, разве не так же тошнило от песка и ран? Это потом всё обтесали и украсили в легендах, добавили чудесные подробности великих подвигов и мудрые мысли в просветленных умах. А так… Страшно. Очень страшно. Но выбора-то не оставалось! Кто не сдавался, превращался в героя. Если не в героя, то просто в выжившего скитальца.

Рехи, как и всегда, сражался лишь за одного себя. Он не думал ни о Лойэ, ни о соплеменниках, когда лапы ящера снова принялись за раскопки. И вот когда в проеме над головой показалась отвратительная пасть, Рехи резко дернулся влево, а потом атаковал снизу вверх. Рука окрепла и безотказно повиновалась, избавившись от дрожи.

С глухим чавканьем клинок пробил складки под пастью ящера и врезался рептилии прямо в череп. Ящер отпрянул, вытягивая за собой Рехи, который не намеревался отпускать рукоять.

«Вот так намного быстрее!» – проскочила шальная мысль, однако никто не говорил о скорой победе. Тварь не желала так просто издыхать. Видимо, удар пришелся не в крошечные зачатки мозга, а в артерии шеи, поэтому вдоль левой руки Рехи сочилась вязкая темная кровь, а сам ящер бесновался и бился, мотая головой из стороны в сторону. Но Рехи не сдавался. Он уперся в песок обеими ногами и выдернул клинок из пасти ящера, но лишь затем, чтобы снова обрушить его на противника.

Однако ящер быстро обернулся вокруг себя, сбивая нападавшего хвостом. Ноги и живот пронзила острая боль, от которой Рехи завыл, закусывая губы. Проклятый хвост! Впрочем, еще удавалось пошевелиться, значит, кости остались целы, значит, еще оставалось время на одну решительную атаку.

Рехи ловко перекинул клык в правую руку. Превозмогая острую боль в икрах и коленях, он вскочил, отрываясь от земли в прыжке, и перемахнул через жадно щелкнувшую пасть ящера, чтобы оседлать его загривок и всадить клинок по самую рукоять прямо в темечко. Тогда ящер заревел и обмяк. Пару раз дернулся отвратительный шипастый хвост, лапы загребли пепел, и туша замерла.

Рехи обессиленно сполз на землю, мечтая забыться крепким сном, но пришлось вставать, тяжело опираясь о бок твари. «Идти, надо идти… Надо!» – неуверенно твердил командир в голове. Мысли сбивались, дыхание было прерывистым.

Теперь он хромал на обе ноги, пусть и временно, но скорость бега непозволительно снизилась. А уходить куда подальше следовало прямо сейчас: как и в его видениях под слоем песка, в деревне шел кровавый пир. Хорошо хоть ящеров, а не каннибалов. Стать обедом двуногой падали – самая позорная смерть для эльфа. Хотя ящеры ничем не лучше, но мертвым уже все равно, кто и как терзает их тела. Это уцелевшие способны испытывать стыд.

Рехи не понимал, рад ли спасению. Вместе с жизнью длилась боль. Каждый шаг выбивал из глаз жгучие слезы. Что, герои древности разве не плакали? Не стонали от ран? Все-то в легендах врали красиво и правильно. Только они с их хвалеными правилами разрушили мир, срубили его под корень. Как ураган, который разметал все, что помнил Рехи на протяжении «четырех рук» лет.

Оставалось только плутать между скал, принюхиваться и прислушиваться, обнимая избитое тело руками. Удар пришелся на ноги и правый бок, что-то там нестерпимо билось и ныло, когда Рехи глотал скупой воздух, наполненный липкими частичками пепла.

Он закашлялся и опустился на одно колено, но неподалеку послышалось копошение ящеров. Они вгрызались в тело селянина, обгладывали кости, перемалывали хрящи. А в мертвом лице узнавались черты соотрядника. Еще недавно они вместе штурмовали деревню людей, а теперь никого не осталось. Ни юных, ни древних.

Рядом с парнем обнаружился и один из стариков общины, растерзанный и выпотрошенный. Они-то хотели умереть – измучились от наказания не-жизнью. Вряд ли до Падения они догадывались, что через три сотни лет – да сколько это вообще? – их телами полакомятся отвратительные хищники. Никто не уцелел. Никто. И Рехи даже не пытался кого-то откопать, потому что повсюду слышалось жадное чавканье, прерываемое лишь суматошной грызней ящеров друг с другом.

– Лойэ… – тихо позвал Рехи без особой надежды. Но голос прозвучал писком, украденным ветром. Да и кого звать-то? Конечно, подруге не удалось уцелеть. Может, ей повезло больше, чем ему. Рехи так устал, что его все чаще посещала мысль: не зря ли так упорно откапывался из-под песка? И все же он не выпускал из руки меч и брел к холмам, подальше от деревни и логова ящеров. Он не догадывался, сколько прошло времени, разве только плотно сбитое черное небо над головой успело осветиться красноватым туманом и снова угаснуть для вечной ночи. Боль не кончалась, она отделилась от сознания и предвещала неизбежность разложения всего и вся.

«Идти… надо куда-то идти. У меня больше нет мира. Но осталась дорога», – подумал Рехи и в следующий миг набрел на узкую пещеру в одной из скал. Он ушел уже достаточно далеко, чтобы его не преследовали ни ящеры, ни призраки тех, кто не пережил бурю.

«Теперь я понимаю, что значит разрушенный мир, что значит голод… другой голод», – думал Рехи, скрючиваясь на голых камнях. Он не мучился от холода – хотя бы с этим повезло от природы, – поэтому прятался, словно дикий зверь, без костра.

Терзал голод, но какой-то другой. Есть не хотелось: уж очень ныли ноги, гудели, словно склоны перед камнепадом. Но нет, терзал другой голод. Голод потерь… Наверное, это так называлось. Словно вырезали кусок из души, вырвали кожаным лоскутом и не пришили к нужной заготовке. Голод одиночества? Да, пожалуй, именно он, тягучий, унылый, оставляющий дыру где-то не то возле желудка, не то прямо в сердце. Ведь все в жизни измеряется голодом, да только он разный. И этот оказался новым, крайне неприятным.

Рехи остался один. И осознание этого навалилось, как сбивающие с ног песчаные волны. Мысли затопила предельная усталость, но даже в полубреду преследовала горькая пустота. Он не видел смысла в таком существовании. И от бессмысленности к нему тянула жадные лапы смерть, предлагала сдаться, напоминая, что без своего племени в пустыне не выжить, можно и не бороться. Но нет! Он же выбрался из песка и победил ящера, к тому же он и так всегда сражался в одиночку.

Может, надо было просто выдумать новую цель? Или не выдумать, а прочитать в шепоте ветра, будто кто-то всегда звал его. А теперь, слившись с голодом одиночества, этот голос обрел неприятную осязаемую силу. Что-то велело двигаться дальше…

После нескольких часов беспокойного сна Рехи решительно вышел на узкий каменистый карниз и всмотрелся в горизонт. Там, у самой кромки, неизменно поблескивало далекое алое зарево. Каждый раз на охоте он рассматривал этот маячок с возвышенностей, по нему зачастую и находил путь среди однообразных камней и песка.

Вспомнились рассказы о Темном Властелине и его Разрушенной Цитадели. После всех потрясений бред старика больше не казался бредом. Рехи был уверен, что тварь из крепости все еще не сгинула, иначе Цитадель не светилась бы, иначе не тянула бы туда неведомая сила. Или хотелось не просто скитаться, а идти к определенной цели?

«Дать в морду Двенадцатому Проклятому за то, что сделал со всеми нами!» – вспомнились собственные наглые намерения. Не такие уж плохие, когда не осталось других. Только дорога, только путь, но теперь обнаружилась точка назначения, бессмысленная и почти недостижимая. Но Рехи отличался упрямством.

Он поправил клинок на поясе и подумал: «Красные сумерки, значит? Пойду в сторону красных сумерек. К Разрушенной Цитадели».

Встреча

Колени набрякли темными мешками кровоподтеков: удар хвостом оставил свой след надолго. Но Рехи шел вперед, переступая по запыленной земле. Предполагалось, что где-то здесь затерялась тропа между скал, но по ней так давно никто не ступал, что она не отличалась от бездорожья.

«Цитадель… Цитадель… На кой ящер мне Цитадель?» – периодически возникала в голове здравая мысль. В висках стучало, взгляд туманился, во рту поселилась сухость, а на зубах привычно скрипел песок, ступни горели – все как обычно. Не первый раз случался такой долгий переход без пищи и отдыха. Рехи знал, что способен брести вперед до следующей смены красных сумерек. Потом немного отдохнуть, подремать и снова идти. А за ним ступала шаг в шаг, стежок в стежок на рваном полотнище дороги черным силуэтом бесславная гибель. Впрочем, что такое эта слава? Память в умах народа? А если нет ничего – ни народа, ни памяти?.. Только погруженный в вечную ночь мир.

«Есть хочется», – временами думал Рехи, но тут же давил эти слова в сознании, чтобы не усугублять мучения тела. Всегда помогало, с детства, когда он еще не умел охотиться, а еда ему доставалась только каким-то чудом. Как он вообще выжил? И для чего?

«Цитадель», – твердил себе Рехи, временами поднимая глаза на горизонт, где багровым пятном исправно маячило нечто вроде крепости. Если глазам видно, значит, не настолько далеко. Но после смены красных сумерек расстояние не слишком-то сократилось. А существовала ли Разрушенная Цитадель?

Возможно, на горизонте маячил мираж. И все равно надо было идти, хоть куда-то, хоть к какой-то цели, а не возвращаться к разоренной деревне. С ней ничего не связывало, и там никто не ждал. Посещали мысли наведаться знакомым путем в поселение каннибалов, чтобы восполнить силы. Но сражаться с целой деревней в одиночку – нереально… Если бы попался отряд охотников, возможно, удалось бы выследить неопытного мальчишку.

Рехи помнил, что впервые его молодые изогнутые клыки впились в шею неудачливого охотника, ровесника. Они оба тогда жутко напугались: тот мальчишка увлеченно выслеживал мелкого ящера, забыл об осторожности и отбежал от своих. Да так и пропал в пещере за скалами, где из тени атаковал юный хищник. Рехи тогда не колебался ни мгновения, разве только боялся напороться на копье, но голод пересилил страх. Он впервые испытал вкус настоящей свежей крови, хлынувшей потоком из неумело разорванных шейных артерий, горячей, смешанной с частицами выдранной кожи. Паренек не успел даже вскрикнуть, хотя все равно пришлось заломить ему руку с копьем и зажать рот. Ловкое тело эльфа само среагировало. Рехи четко помнил свою первую победу. Как же прекрасно он тогда поел…

Видения минувшего прервались. Что-то неприятно царапало правую щеку и лоб. Рехи приоткрыл отяжелевшие веки: он обнимался с иссушенным деревом. Этого еще не хватало!

Старики рассказывали, что раньше на этих палках распускались и шелестели листья, зрели плоды. Фантазия рисовала что-то невообразимое, а взгляду всегда представали только застывшие скелеты растений. Теперь один из них послужил подпоркой для ослабевшего тела.

Рехи не определился, то ли он заснул, то ли потерял сознание, то ли просто слишком крепко задумался, позволив себе улететь в прошлое. В те времена ему казалось, что жизнь довольно паршивая штука. Теперь же помимо голода пронзала неведомая пустота. Тьма.

Как ни странно, но его бывшая деревня источала тусклый свет, каждый член общины вплетался в единую сеть. Старики, на которых Рехи непрестанно орал, строптивая стая молодых эльфов, Лойэ, с которой словно бы ничего не связывало, даже неизменно понукавшие и презирающие молодняк матерые воины – все они придавали существованию общины какой-то смысл.

А потом смерть всех пожрала, и наступила пропитавшая все насквозь темнота. И что осталось? Что? Рехи всегда считал себя способным выжить в одиночку, но чем дальше он брел, тем меньше удавалось убедить себя в оправданности цели.

«Ну, дашь ты ему в морду? И что дальше?» – точил сознанье гадкий червь сомнений. Рехи продолжал обнимать дерево, хотя уже воротило от нелепости собственной позы с полусогнутыми, безумно саднящими коленями. Но отлепиться от иссохшей облезлой коры и двигаться дальше не удавалось. Усталость сочилась по венам вместе с застывающей кровью. Организм просил подпитки, иначе обещал заживо заморозить хозяина изнутри. Все вспоминался тот чудик с кровью ящеров. Сейчас бы и она подошла для временного восполнения сил.

В деревне Рехи знал, где искать пищу. А теперь… Теперь осталось только одно дерево, единственный столп мироздания, вбитая кость между землей и крышей туч.

Чудилось, что пространство сужается, пустошь скукоживается, обступает и сдавливает со всех сторон. Кажется, случился тяжкий приступ, может, начинавшегося безумия, может, вернувшихся видений?

«Голодный обморок, чтоб его к ящерам трехногим!» – смутно догадался Рехи. Не так уж и важно, когда дыхание сбивалось, а тяжесть меча – единственной вещи, взятой в дорогу, – представлялась непомерной.

«Главное, не упасть, главное, не упасть!» – твердил внутренний голос. Рехи понимал, что если рухнет на черный песок, то уже не поднимется никогда и присоединится к погибшим. Может, не так уж и страшно. Рехи привык делать все наперекор судьбе и всем, кто мечтал растоптать его. Но веки снова тяжелели, вдохи превращались в пропитанный пылью хрип. Заснуть бы в объятиях этого дерева, если больше ничего не существовало, если здесь заканчивался путь… Но ведь он так и не начался!

Рехи глухо зарычал и уперся лбом в кору, стесывая кожу мелкими сучками, чтобы растормошить себя, вывести из оцепенения. Он же не изменился, те же руки, ноги. Разве только чернота внутри сжималась, выкачивая воздух из легких. Чернота навалившейся смерти, перекресток пространства, отмеченный древом.

Сломленный странник скреб пальцами кору, царапался наверх, лишь бы разогнуть колени. Но не выдерживал ожесточенной борьбы с бессилием. Глупо и паршиво проигрывать в самом начале пути, но у множества отчаянных скитальцев путь закончился, так и не начавшись.

Кто-то бредил славными подвигами и погибал, так и не взмахнув мечом. Кто-то мечтал о чудных далях, умирая в шатре деревни. А старики, подпитывая мечты безумцев, рассказывали про далекий Последний Бастион, где остались знания предков, где сохранились растения и животные. А потом кто-то недобрым словом с сожалением вспоминал одно исчезнувшее поселение эльфов. Однажды они уверовали в этот миф и ринулись вперед, увлеченные иллюзией великого спасения. Община Рехи осталась на месте, кто-то вздыхал, что зря, но вестей о соседях долгое время не было. Потом при одном из переходов кочевники наткнулись на груду разбросанных обглоданных костей да часть нехитрой утвари. Как раз в том направлении ушли беспокойные соседи.

Рехи не желал становиться одним из таких же ненормальных путников. Впрочем, жизнь оседлого хищника-одиночки тоже длилась недолго. А новую общину найти не удавалось, да его бы и не приняли. Тупик! Повсюду! Рехи резко дернулся вверх, встал. Но качнулся и все-таки упал с глухим стоном и воем.

Вот и все… Сбывались все кошмары. Он уже не боялся смерти, просто жгла лютая досада: и стоило с таким трудом выкапываться из-под песка, биться с ящером, брести куда-то, чтобы по непонятной причине вот так рухнуть, рассыпаясь золой. От несправедливости мира Рехи кусал песок, словно намеревался проглотить целиком весь мир, прогрызть его насквозь. Но потом прошло и это. Все замерло.

Он умирал. Все еще не смирился духом, но его тело отдавало себя на волю небытия. Проклятая оболочка… Приходится охотиться, есть, отдыхать – все ради нее. А ради себя хотелось только убить Двенадцатого Проклятого, который допустил это безобразие вокруг. Но кто бы позволил? Весь мир был против очередного скитальца. Будто этот хваленый и проклинаемый Темный Властелин в лице бесприютных ветров здесь всем заправлял.

Внезапно сомкнутые веки пронзил невероятно яркий свет. Рехи вскинулся, заслоняя лицо рукой. Оказывается, тело все еще двигалось! И даже удалось приподняться, принюхаться. Повеяло непривычной свежестью, это не был запах добычи или опасности. Но нутро резал невыносимо яркий желтовато-белый свет, казалось, будто глаза выворачивают из глазниц. Смаргивая слезы и ориентируясь больше на слух, Рехи попытался приподняться чуть выше.

Сияние намного превосходило скупые отблески людских костров, от которых метались только серые тени. Оно искрилось и нарастало, проникая под сомкнутые веки. И то ли сквозь них, то ли внутри головы Рехи различал в центре этого свечения силуэт человека с огромными отростками за спиной. Наверное, они назывались крыльями. Некогда их носили вымершие птицы, скелетики которых попадались пару раз в песке. Но теперь все дышало каким-то нездешним спокойным великолепием, отчего Рехи все больше охватывали трепет и одновременно озлобленность испуганного звереныша, загнанного в угол превосходящей силой.

Лицо человека скрывалось в плескании света. Золотистые перья были покрыты узором темных пятен. Сияние спадало, позволяя разлепить веки.

– Иди к Разрушенной Цитадели, – внезапно донесся мягкий голос.

– Солнце тебе на голову! – вскочил Рехи, забывая о боли в ногах. – Призраки приперлись!

Встречаться с пришельцами из иного мира ему совсем не хотелось. Раньше он никогда не видел прозрачные силуэты, но рассказы некоторых «очевидцев» с детства ужасно пугали его. Обычно он смеялся, отмахивался, но порой в завываниях ветра чудились вздохи и чей-то шепот, и легенды невольно вплавлялись в сознание.

Может, так они и приходят – посреди пустоши к умирающим? Может, он уже умер, и так его уводили за грань? Мысли вспыхивали, как снопы искр, и запутывались, перетекая друг в друга сбитыми формами и образами.

Свечение окончательно исчезло, являя материальные черты, но что-то мешало их рассмотреть. Образ рябил волнами, разве только поблескивали задумчивостью прозрачные карие глаза незнакомца. Кто еще такой пришел? Уж не сам ли Двенадцатый Проклятый?

Рехи схватился за клык, сдавил рукоять, готовясь атаковать. Но что-то подсказывало, что силы возможного противника находятся за гранью понимания простого эльфа пустоши.

– Я не призрак. Я твой проводник, – спокойно проговорило существо, кажется, слегка усмехнувшись. – У Цитадели ты найдешь ответы на свой голод.

Странные слова… Разве голодают от вопросов? Рехи ничего не понимал, просто стоял, тяжело дыша, с мечом наперевес.

– Прости нас, дитя разрушенного мира, – продолжил пришелец с неожиданным печальным сочувствием, почти ласково. Рехи даже не вспомнил бы, в чьем голосе улавливал подобные ноты. Впрочем, от жалости он только зверел. В селении тоже кто-то периодически жалел избитого «сироточку», а потом другие снова пинали и кусали, а нежданные спасители словно бы делали только хуже своим снисхождением.

«За что прощать-то? Я зла не держу. Зачем мне еще какое-то зло, если я держу меч?» – мысленно ухмыльнулся Рехи, вспоминая, как научился давать сдачи. Впервые по молодым клыкам получил эльфеныш старосты общины. И с тех пор Рехи не нуждался в жалости, кто-то его ненавидел, кто-то презирал, но только не жалели. А задиристый эльфеныш с тех пор получил прозвище Одноклык. Теперь он тоже погиб, как и остальные, превратился в воспоминание. Впрочем, и от жизни Рехи остались лишь образы прошлого и дорога. Бесконечная дорога.

– Прости за твою жестокость. Иди! – ударило по ушам громогласное восклицание, хотя тон словно бы и не повышался.

Через миг существо исчезло, унеслось куда-то за горизонт мерцающей точкой, зато Рехи ощутил непонятную легкость во всем теле, хотя раны еще болели, но уже не тянули к земле. Кажется, его странствие не заканчивалось в самом начале, словно кто-то задался целью испытать его. Но становиться чьим-то слугой не хотелось, в этом мире давно уже не осталось господ и подчиненных.

«Ящеры трехногие, призраки помогают… Вроде бы. Или что это было? Ладно, я могу идти – уже легче, уже лучше», – заключил Рехи, приторочив меч обратно к поясу. Силы чудесным образом вернулись, но не настолько, чтобы перестать чувствовать голод. Что ж… ему велели идти. Но дух свободолюбия не позволял слушаться прямых приказов, поэтому ближайшей целью виделись поиски еды.

Рехи направился в сторону знакомых скал. Они вырисовывались изломом неровных линий, словно чей-то гигантский перебитый хребет, а тучи клубились у ребер-вершин алыми клоками развороченных мышц. Там всегда охотились люди, там же располагались гнезда постылых ящеров. И уж с кем столкнешься – с отрядом людей или сворой ящеров – распоряжалась только судьба, в которую Рехи не верил.

Он шел наудачу, ведь все равно предстояло найти проход к горной тропе, чтобы преодолеть перевал и пересечь каменистую долину. Только бы встретились в пути до Цитадели еще хоть какие-нибудь поселения «пищи»! Опыт подсказывал, что мир не сошелся клином на паре деревень, где-то еще жили и люди, и эльфы. Вряд ли все общины ринулись к несуществующему Последнему Бастиону и сгинули в пути. Да, хорошо бы, если не ринулись. Все это россказни про крепости со знаниями древних – глупые сказки, будоражащие воображение. Зато Цитадель реально торчала вдали на горе, и от нее исходил мутноватый красный свет, зловещий и манящий одновременно.

«Интересно, как вообще выглядели эти старые крепости? „Кре-пость“, „ци-та-дель“ – странные слова. Я помню только обломки», – думал Рехи, пока ноги медленно несли вперед, поднимая облачка пыли.

По-прежнему со всех сторон давила тишина, да так, что дух воина просил встречи, пусть даже с врагами, а то вздохи ветра навязчиво напоминали о брошенных в разоренной деревне телах. Но умный хищник внутри подсказывал, что хватит еще на его долю опасностей и кривых дорожек. Порой лучше наслаждаться мертвенной тишиной. Да не удавалось: на сердце камень лежал не меньший, чем встречавшиеся вокруг валуны, покрытые трещинами.

И все-таки никогда тишине не удавалось воцариться безраздельно: вечно что-то перешептывалось, постукивало, поскрипывало – где-то падали камни, где-то ветер перетирал черный песок, просеивал песчинки, смешивая их с пеплом. Гармония хаоса не нуждалась в живых существах, желая застыть завершенной картиной. Но Рехи всегда делал все наперекор – он все еще двигался, шел вперед и вперед.

Когда немного утихла боль в коленях, ему удалось набрать скорость. Он привычно прыгал между скалами, пересекая без боязни расселины и взбираясь на уступы. Хотя временами раны напоминали о себе огненной волной резкой боли, которая пробегала вдоль позвоночника. Приходилось закусывать губы, рвано вдыхая шершавый воздух, да двигаться дальше. Прочь от воспоминаний…

И вскоре тишина разорвалась однообразными звуками: нестройный топот ног стучал по камням. Рехи шевельнул заостренным ухом, оценивая расстояние и количество охотников. Не приходилось даже сомневаться, что именно с людскими воинами придется столкнуться. Знать бы наверняка, сколько их! То ли еда, то ли гибель. Но лучше погибнуть в бою, чем замерзнуть от голода. Решив так, скиталец храбро двинулся вперед.

Прыжки по камням выходили непривычно тяжеловесными, но все-таки собственные шаги не отзывались гулким эхом, как у людей. Как только эти неповоротливые существа ловили проворных ящеров? Разве только загоняли их в пещеру и наваливались скопом. Хотя часто охота не приносила ничего, а если еще урожай сухих колючек-грибов совсем пропадал, то в пищу шли либо пленники вражеского клана, либо наиболее слабые соплеменники. Эльфам, может, еще повезло. Хотя, конечно, не тем, кто остался в песке среди руин деревни. Но один-то уцелел! И все еще хотел жить.

Рехи, цепляясь за выступы и едва не срываясь в пропасть, обходными путями поднялся на несколько каменных террас выше привычной тропы, чтобы из тени нависающей скалы рассмотреть и пересчитать людей. Если бы их оказалось больше, чем пальцев на двух руках, то охота отменялась.

«Чтоб ваши потроха сожрали ящеры! – выругался Рехи. – Четыре руки… Четыре руки!»

Много, слишком много, наверное, отряд собирался не просто на охоту. Что если они прознали про разрушенную деревню заклятых врагов и направлялись туда, чтобы поживиться уцелевшим добром? Рехи с омерзением представил, как грязные руки будут обирать изуродованное тело Лойэ. Да… И она осталась где-то там, когда перепуганный беглец кинулся в неизвестность, даже не попытавшись кому-то помочь. А если кто-то еще уцелел? Или мог уцелеть с его помощью? Тогда бы они вдвоем, возможно, справились с отрядом в «четыре руки», отвлекли бы парочку наиболее глупых. Впрочем, что теперь мешало?

Рехи быстро отмел намеки на самобичевание: не настолько он дорожил деревней, чтобы беспомощно сетовать на судьбу. Инстинкты требовали немедленно найти источник теплой крови, поэтому хищник принялся старательно изучать состав отряда, который медленно тянулся по тропе. Эльф лучше людей знал эти скалистые холмы и четко помнил, когда воинам придется идти строго по одному. Пока они передвигались беспорядочной ватагой и могли с легкостью убить одинокого эльфа.

Рехи проворно перескочил через тропу, оставаясь незаметной тенью. Затем пробежал немного вперед, приметив наиболее узкий перешеек, когда людям приходилось проталкиваться между валунов, избегая давящих объятий скал. Помнится, Здоровяк там частенько застревал, всегда доносилось его гулкое пыхтение. Среди людей грузные тоже находились. Интересно, сколько они сожрали своих сородичей, раз так растолстели? Впрочем, в разрушенном мире пышное тело не было признаком здоровья, даже наоборот: некоторые порой страшно разбухали, при этом мучаясь от голода многие смены красных сумерек. Кто-то отекал до смерти, кто-то высыхал в щепу, кто-то прощался с рассудком. Рехи же удавалось не сходить с ума, он всегда успевал найти себе пищу. Теперь упускать шанс он тоже не собирался.

Как он и ожидал, люди недовольно зафыркали, посылая проклятья скалам, но все-таки растянулись тонким ручейком. Замыкающими шли несколько тощих парней и девушек. Их-то и выслеживал притаившийся охотник. Все мысли Рехи отключились, он обратился в зрение и слух, словно в него вселился дух ящера. Он слышал, как бьются на шеях пульсирующие жилки, и от этого неуловимого колебания сладостно вздрагивал в предвкушении добычи.

Боль не чувствовалась, когда согнутые ноги напружинились, а руки приготовились схватить жертву. Рехи практически бесшумно спустился чуть ниже, приникая к краю скал. Он балансировал на крошащейся породе, надеясь, что люди не услышат падающих из-под ног камешков. Впрочем, их отвлекла иная забота: один из громил отряда все-таки застрял посередине ущелья и натужно охал, стремясь протиснуться, стесывая кожу до мяса. Ему пытался помочь весь остальной отряд.

– Зачем только тебя взяли! – восклицали на разные голоса люди. Они не слишком-то переживали за ближнего, скорее тревожились, как им самим теперь выбираться.

Рехи рассматривал веселящую его сумятицу. Приблизившись вплотную к краю, он оценивал, кто идет последним в отряде. Им оказался не слишком мощный на вид парень. Рехи прикинул, что с легкостью затащит его наверх. Одновременно с мыслью последовало и действие: руки вцепились в плечи жертвы и немедленно зажали парню рот, чтобы тот не поднял тревогу. Стремительно уносящиеся мгновения – ничтожно мало, а на охоте они решали все. И Рехи успел.

Он кинулся вверх по карнизу, впиваясь жертве в шею, тем самым обездвиживая ее на время. Может, зубы эльфов тоже содержали парализующий яд, если многие жертвы теряли способности пошевелиться? Возможно. Но это никогда не интересовало его, уж точно не в момент охоты.

Рехи пировал на каменной террасе, куда ни за что не добрались бы люди. После первого глотка от восторга закружилась голова, после второго – тело благодарно отозвалось восполнием сил. И все-таки чего-то не хватало, чего-то неуловимого. С несвоевременным сожалением вспоминались совместные охоты. Зачем? От умерших остались только имена. Все, что было раньше, ветром унесло. Голод скорби, голод мести. Остался только кровавый пир посреди пустыни. Клыки врезались в плоть, размыкали артерии, вырывали сухожилия, словно кровопийца разучился находить вожделенную жилу.

Человек хрипел, но уже не вырывался, лишь с губ его слетал неразборчивый свист. Кого просил о помощи? Ведь уже попался, а хищник никогда не отпускает добычу. Но человеческий воин попытался из последних сил лягнуть эльфа, тогда Рехи выхватил оружие и полоснул под коленями жертвы, твердой рукой без колебаний перерезая поджилки. Никакой пощады, никаких чудес спасения, никаких идеалов и целей – в этой круговерти текло время коротких жизней.

Теперь хотелось чего-то большего, не просто насытиться: мучило непонятное желание схватить и растерзать, но не человека, а снесший деревню ураган, перерубить и искромсать тугие воронки смерчей, растоптать ветер. Попался же только неудачливый людской охотник, который трепыхался, словно лохмотья в бурю, дергаясь из стороны в сторону на подгибающихся ногах. Но клыки держали края рваной раны, язык слизывал багряные капли, и Рехи с торопливым наслаждением впитывал их, размазывал по лицу.

По мере утоления голода становилось легче, однако воронка на месте сердца по-прежнему зияла пустотой. Рехи никогда никого не любил – терпел, жил рядом, но не привязывался. А теперь почему-то мстил. Кому?

Вскоре он отбросил труп охотника, выпитый, напоминавший полый кожаный бурдюк. «Пей до дна, до дна пей, сердцу будет веселей», – вспоминалась местная песенка их удалой стаи, пока Рехи с победоносной медлительностью стирал кровь, смахивая остатки волокон и выплевывая застрявшие между зубов кусочки кожи. Ему не нравился запах прогорклого пота немытого тела, но вкус свежей молодой крови заглушал все прочие запахи и ощущения. Лишь бы не слышать в голове вой голосов истребленных соплеменников. Слишком отчетливо вырисовывался образ каждого, хотя Рехи и не ценил их раньше, лишь искал выгоду в совместных набегах.

«Пей… веселей… кому веселей?» – думал он, переступая через тело.

Теперь привычно клонило в сон, в сытую апатию впадающего в оцепенение ящера. Впрочем, с террасы открывался слишком хороший вид на одинокий алый огонек Разрушенной Цитадели. Рехи скинул с себя леность: он знал, что обязан идти, не по приказу, а от своей неискоренимой злости на все это мироздание.

Когда он осторожно спускался на другую сторону долины, надеясь обойти поселение по широкой дуге, среди скал мелькнула невыносимо знакомая тень, сверкнув на мгновение белесой копной спутанных волос.

– Лойэ?! – шепотом позвал Рехи, однако ветер украл его голос.

Поединок

Над пустошью разносился монотонный гул. Он появился из темноты, как и все, что рождалось в этом мире. Ветер перебирал размеренные удары, которые ошибочно принимались сначала за скрежет вихря меж скалистых холмов. Потом заостренные эльфийские уши нервно вздрогнули, различая незнакомые или же забытые интонации.

«Как бы не ящеры… Хотя нет, они так не умеют. Воющих ящеров я не встречал. Или это не вой? Ни на что не похоже. Бом-бом… Бом… Что это? Приближается», – подумал Рехи. Впрочем, не особо интересовало то, что его не касалось. Главное, чтобы не несло опасности, а все остальное, незнакомое и непонятное, пусть себе существует, желательно где-нибудь подальше. В странствиях кочевников он всякого навидался, но большинство картин не имели названия, поэтому так и оставались отголосками неведомого прошлого. Слишком много слов и определений растворил голодный пепел. Он же прирастал плотной маской к обветренному лицу. Покрытое запекшейся кровью – собственной, убитого ящера и недавней жертвы, – оно застыло равнодушной личиной. Отражать на нем еще какие-то эмоции Рехи считал лишней тратой сил. Слишком долгий путь, надо все беречь – и силы, и мысли, и эмоции.

Он не считал, сколько прошел. В любом случае Разрушенная Цитадель все не приближалась, просто мерцала красным свечением. И Рехи шел вперед, стиснув зубы, напрягая органы чувств, чтобы не наткнуться на случайные отряды людей, но больше его ничего не интересовало. Остался только путь ради пути.

Равнина Черного Песка сменилась второй, точной такой же. Раньше эльфы не углублялись в исследования пустоши за холмами. Теперь оказалось, что там тоже привычный унылый пейзаж. А еще какие-то дурачки говорили, будто за горами лежит цветущая земля. Зачем вообще кровопийцам те самые мифические цветы? Рехи никогда не мечтал о лучшем мире, не пытался строить его. Уж если дан тот, в котором родился, то о чужом прошлом нет смысла сожалеть.

– Спа-спасите… Спасите! – разрезал тишину отчетливый стон. Рехи напряг слух и потянулся к рукояти меча. Мольбы о помощи не трогали его, а вот ловушек он опасался.

Знавал он мелкие отряды бандитов, которые промышляли с помощью фальшивых россказней о своем горе. И ведь попадались же им наивные добряки, которые велись на стоны измазанных не своей кровью людей. Рехи помнил, как на его глазах отряд каннибалов уволок в зловонные пещеры двух отчаянных странников, пришедших на жалостливый зов. Жертвы до этого болтали о Последнем Бастионе, говорили, что надо жить «по-людски», «по заветам предков». Вот и стали чьим-то ужином по заветам нового времени. И кого спасла внезапная доброта?

«Но этот точно не притворяется. Не повезло наткнуться на ящера. А ведь со мной могло случиться такое же, – вскоре уверенно провозгласил Рехи, когда подобрался к едва уловимому источнику шума.

По песку полз человек… Или то, что от него осталось. Левая рука валялась в отдалении, за обрубком тянулся яркий кровавый след. А рядом ошметками месива из мышц и костей волочились обглоданные ноги, на которые наматывались беспорядочным розовато-бурым клубком выдранные кишки. Рептилия явно вгрызлась в живот и выудила лакомые куски, пожирая заживо.

Порванные трубки потрохов истекали кровью, наполнялись шершавым песком, неестественно разбухали отечностью, которая уже придавала им лиловый оттенок. Распоротое тело трепыхалось, подгребало песок уцелевшей правой рукой и вот так ползло куда-то вперед в поисках помощи. Синюшные губы беспрестанно шевелились, а перехваченное обручем боли горло издавало то шепот, то вой.

«Доесть его, что ли» – подумал Рехи, рассматривая бессмысленные корчи. Чужие страдания не отзывались болью собственных ран.

Он поглядывал по сторонам в поисках ушедшего вперед отряда или засады. Но до ушей лишь навязчиво доносилось отдаленное «бом-бом-бом», как будто отсчитывалось время, отведенное не то умирающему, не то остаткам мира.

«Чтоб этих ящеров к ящерам трехногим! – запутав сам себя, мысленно выругался Рехи, топая ногами. – Доесть! Ага! И самому помереть. Кровушка-то отравлена».

Он остался без обеда, а уже третью смену красных сумерек никто не попадался. Поэтому тело снова пробирал озноб, неприятно покалывало кончики пальцев.

– Спасите… Спасите… Спасите, – исступленно повторял умирающий, вторя ритмичному гулу. Из-за яда глаза его заволокло зеленоватой пленкой, он слепо поворачивал голову и бился в последних судорогах.

Рехи молча наблюдал за мучениями живого существа, не двигаясь с места, как будто пропитываясь чужой агонией. Ему не нравилось слушать стоны, но и не находилось нужного импульса, чтобы прикончить гибнущего неудачника. Пальцы так и застыли на рукояти, инстинкты дурманил запах крови. Так бы и впился в остатки пожеванного рептилиями тела. Только здравый смысл удерживал от гибельной неосторожности.

– Спасение спасенным! – выкрикнул человек особенно громко и неистово. И с этим воплем изошла из тела последняя капля жизни, вылетела и повисла обрывками слов, растворилась среди вздохов пустоши.

«А ведь ящеры бродят где-то рядом», – встрепенулся Рехи, выходя из непривычного ступора. На всякий случай он обнажил меч, но на стремительный бросок не хватило бы прыткости из-за отбитых коленей. Везде чудились враги. Ящеры выпрыгивали тенями в кошмарных снах, ящеры чудились в мельтешении частичек пепла. Но вместо них под гул ветра проявился печальный голос:

– Ты не имел права помочь.

Рехи узнал его, неведомо как, но узнал. Это был тот самый Проводник, который ослепил у засохшего дерева. Не слишком-то хотелось встречаться с личной галлюцинацией, от неестественного сияния до сих пор подергивалось правое веко.

– Вот заразы вы! Любимая песня, да, любимейшая, – внезапно разрезал тишину возглас, незнакомый, отчаянный и дикий, словно рык рептилии.

– Ты Страж Вселенной, – печально продолжал «сияющий», но неожиданно строго оборвал: – Ты знаешь, что дозволено, а что нет.

«Ну конечно, еще б мне кто определял границы дозволенного», – язвительно подумал Рехи, хотя обращались вовсе не к нему. Он медленно двигался на монотонный металлический гул, потому что переговоры существ вторили странному звуку. Казалось, вся эта сумятица слов и звуков находилась в одной стороне. Но никто не показывался.

– Тогда зачем я вообще?.. – охнул собеседник. – Зачем, Митрий? Зачем?

Вопрос истошно звенел в воздухе, перемешиваясь с густой тишиной. Ответа не последовало. И правда? Какой еще ответ, когда на пути Рехи, который шел дальше, попадались все новые и новые трупы: где-то оторванные руки, где-то куски раздробленных черепов, а песок под ногами от крови поменял цвет.

На одной оторванной руке все еще дергались пальцы. Рехи бесцельно, но пристально смотрел на них. Разглядывал – и ничего не чувствовал. Только мучил жгучий голод, но каждое новое тело отдавало горьковатым запахом яда.

«Все испоганили, – досадовал эльф-кровопийца. – Сколько еды пропадает». Очевидно, целый отряд охотников потерпел неудачу: ящеры атаковали более хитро, или попалась стая особо крупных зверюг. Кто кого в этой вечной борьбе, так и существовали.

«Молите о спасении, и вас спасут», – вспоминались слова еще одного свихнувшегося фанатика из соседской общины. Это он заморочил всем головы россказнями о Последнем Бастионе. Да, многое Рехи слышал и на память не жаловался, коллекционируя занятные истории и предрассудки спонтанно возникающих культов. Но ничему и ни во что не верил.

«Стоп! А где же ящеры?» – спохватился Рехи, оглядываясь по сторонам. Но везде только гулял ветер, засыпавший надежным покровом пепла свежие трупы. Ноги месили песок, скользя на попадавшихся кусках мяса. Один раз Рехи случайно наступил на чью-то грудную клетку, почти раздавил скользкое сердце, брызнувшее напоследок кровью. Стопа после неверного шага провалилась в изорванный клыками рептилий хаос того, что раньше называлось внутренностями. Теперь крошилось и лопалось, как гниль в трухлявом пне. Щиколотку царапнули обломки ребер несчастного, голову которого откусили по самые плечи.

«Иду по трупам к заветной цели», – думалось Рехи, и он все больше убеждался, что ящеров спугнуло нечто ужасающее. А он находился теперь в центре этого «нечто», сгущавшегося, словно темная воронка!

Вечный мрак уплотнялся, ветер все отчетливее доносил размеренное колыхание тяжелых звуков. И сквозь них яростным возгласом пробивался знакомый скрежет оружия. Да не простого: костяные клинки бились друг о друга с глухим стуком, зато редкие металлические – с боевым звоном. Настоящий меч в общине носил самый мощный воин, клинок передавался из поколения в поколение уже три сотни лет. Рехи укорял себя за трусость, ведь он даже не попытался покопаться в песке, чтобы забрать реликвию. Хотя там были ящеры. Да и зачем ему меч? Он бы не спас. Его втянули во что-то кошмарное, ведь даже огромные рептилии обратились в бегство.

Их следы испещряли песок, и вскоре Рехи различил вдалеке бегущих прочь тварей. Они побросали лакомые куски, стремясь укрыться в темных расселинах. Огромные рептилии, растоптавшие и разорвавшие целый отряд беспощадных воинов, неслись в панике, не разбирая дороги. А избитый эльф оставался в окружении свежих трупов, пропитываясь смертью, как шкуры шатров – дымом.

«Их напугали те двое. Мне бы тоже бежать. А я зачем-то тащусь вперед, прямо на звуки. Что я вообще делаю?» – вздрогнул Рехи, инстинктивно выхватывая свой костяной неуклюжий клинок. Да куда уж ему! Вокруг все звенело от двух настоящих мечей, хотя по-прежнему никто не появлялся.

Внезапно пространство сотряс бешеный скрежет, и прямо из-за плотного свода облаков на землю обрушились две фигуры. Одна сияла золотыми крыльями, а вторая, окутанная мраком, казалось, парила просто так. Они сцепились с ожесточением лютых врагов. И вскоре взгляд не сумел уловить ничего, кроме мерцания клинков. Рехи застыл посреди пустоши, запрокинув голову. А над ним носились два вихря – золотой и черный.

– Смотри же! Смотри! – рокотал голос «темного», а «золотистый» – вроде его назвали Митрием – терял сияющие перья, выдранные из крыльев. Одно упало к ногам Рехи, снова ослепило, но быстро испачкалось в пыли и погасло.

– Крылья семаргла чернеют от отчаяния… А как определить наше безумие?! – сотрясал пространство яростный голос, пока меч без крестовины выписывал невероятные кульбиты. Вдоль прямого длинного клинка полыхали алые знаки-письмена.

«Вот бы мне такой», – жадно подумал Рехи. Лишь бы этот шедевр не направили против него. Терзали сомнения, он не мог желать победы ни одной из сторон. Митрий с золотыми крыльями и Страж в темном коконе сцеплялись дикими зверями, обрушивались на землю в отдалении, поднимая клубы пыли. И тут же взмывали ввысь, прошивая насквозь незыблемый черный полог неба.

Неужели за ним еще что-то существовало? В это никто не верил, даже не задумывался, лишь молились, чтобы тяжелая крыша не рухнула на головы. А тут ее дырявили и терзали ярчайшими вспышками. Рехи нервно вздрагивал после каждой, но продолжал неподвижно наблюдать, лишь по привычке сжимая клинок. Впрочем, на него не обращали внимания, или так казалось. Какое им обоим дело до песчинки в этом море пепла? Или он в чем-то ошибался на свой счет?

Рехи осознал, что голос звучит в его голове и что это не его мысли. Пробрала жуть, сжала обручем боли виски и затылок. Сходить с ума не хотелось, даже если цель странствия была достойна только безумцев. Хотя надо же всем куда-то стремиться, позже придумалось бы что-то более умное и осмысленное. Потом, когда-нибудь потом.

А уж если чужие голоса в сознание лезли, так впору самому со скалы прыгать, чтобы не мучиться. Какие-то отзвуки неведомых миров вечно слышали обреченные, говорили, что так их приглашает на «ту сторону» Двенадцатый Проклятый. Но нет, Рехи понял, что снова говорят двое из-за облаков.

– В вас здесь поверили, как в богов! – хрипел сорванным голосом «темный», который называл себя Стражем, обрушиваясь на противника. – Снова провернули свою штуку?.. Вы рангом пониже, еще как пониже. Всего лишь люди крылатые, бестелесные. Но целые цивилизации поклонялись вам в древности.

Страж с ревом бури откинул Митрия, бросил прямо на землю, да так, что мощные крылья вспахали пепел глубокими бороздами. Но Проводник не сдался и ни единым вздохом не показал свою боль, если вообще ее испытывал.

Рехи так и стоял поодаль, одной ногой на чьем-то раздавленном сердце. Здравый смысл жизнелюбивого зверя велел прятаться, хотя бы за ближайший валун. Но пространство вокруг стянул тугой узел, невероятная пляска поединка мешала оценивать реальность.

– Всего лишь маскировка. Всего лишь способ противостояния, – спокойно отвечал Митрий, плавно поднимаясь и превращаясь в один нестерпимо слепящий сгусток света. Впрочем, черных перьев в роскошных крыльях за время поединка прибавилось.

– И сколько жертв приносили вам? Гор, Зевс… Как звали вас здесь? – опустился на землю Страж. Он не позволял себя рассмотреть, искажая свой образ.

– Это уже не так важно. Мы сражались за этот мир, – ответил Проводник, Митрий, тяжело поднимая золотые светоносные крылья.

– Но проиграли? Нет! Вы не проиграли! Рушить миры – тоже способ противостояния? Посмотри! Посмотри вокруг!

С этими словами «темный» снова обнажил меч, обрушил его сверху, а Проводник выставил блок из своего клинка. Из металла ли? Или опять из этого проклятого света?

Говорили, что свет солнца однажды убьет всех эльфов-кровопийц, впрочем, в это верили люди-людоеды. Но теперь Рехи узрел, что за мощь кроется в этом невозможном сиянии. Может, эльфы и не умерли бы, но ослепли бы наверняка. Как вообще триста лет назад жили все время при такой яркости красок? Рехи щурился, смаргивал слезы, но упрямо смотрел.

– Это все… из-за подобных тебе. И из-за меня, – отвечал «представитель солнца».

Поединок вновь унесся за облака, и оба участника долгое время не появлялись. Рехи даже испытал разочарование. Хотелось узнать, чем все закончилось, хотя обычно он с легкостью забывал незавершенные истории, случайно подсмотренные фрагменты чужих судеб. Но теперь вершилось такое, что не каждый житель пустоши увидит на своем веку. Из-за туч доносилась песня клинков, пуще прежнего мелькали золотые и алые вспышки.

А потом внезапно с сумасшедшим скрежетом зарокотал гром, вдоль туч побежали красные молнии, разрезая их, создавая неровную паутину. На мгновение через разрывы хлынули яркие лучи. Они вонзались в темный лик пустоши, словно жала насекомых. И под их натиском привычные цвета плавились: черное оказывалось то серым, то синим, то лиловым, то еще каким-то. Рехи не знал названия многих оттенков, да и не это занимало его теперь.

«Это и есть солнце? Нет-нет-нет!!! Не надо!» – содрогнулся он. Все чувства смешались, как у раненого зверя. И тогда он кинулся за ближайший валун, накрывая голову руками. Лишь бы не ослепнуть! Лишь бы не… Ему почудилось, что мифическое солнце падает на землю. Короткие мгновения показались вечностью.

Когда Рехи посмел приоткрыть левый глаз, рассчитывая остаться в случае чего косым, но не слепым, то вокруг уже царила родная темнота. Тогда он, создание вечной ночи, благодарно выдохнул и даже улыбнулся.

«А я уж думал, последние дни настали», – прогонял страх Рехи, хотя до того ему казалось, что он пережил еще один ураган. Однако ничего разрушительного не произошло.

– Ну, все, успокоился?

– А ты? – послышались два знакомых голоса. Только сейчас они не рокотали над пустошью. Крылья Митрия слабо мерцали, да и напоминал он больше человека в длинном светлом балахоне, такого чистого и аккуратного, который не снился даже. Неужели и правда кто-то носил такую неудобную одежду, стеснявшую движения?

Впрочем, длинные полы не мешали знакомым приемом заламывать руку противника за спину и давить поверженному врагу коленом на позвоночник, чтобы не трепыхался. Хотя Страж больше не пытался бежать, меч его валялся рядом, кокон тьмы тоже куда-то подевался. Взгляду предстал обычный, в понимании Рехи, житель пустоши: рваная туника из бурой шкуры ящера, потрепанные сапоги, заштопанные бурые штаны. Разве только кожаные наручи с золотистым узором выделялись, но доспехи порой находили в старинных сокровищницах. Самому как-то раз удалось заполучить отличные защитные пластинки на колени, но и они не спасли от недавнего удара ящера, хотя без них, наверное, от ног мало что осталось бы. Да, собственные раны все еще болели, а вот на Страже не было видно ни одной.

«Похож на эльфа», – приметил соплеменника наметанный взгляд, правда, клыков не обнаружилось, да и сальные каштановые волосы, разметавшиеся по широким плечам, никогда не встречались в народе Рехи. Эльфов отличали два оттенка – красный и белый. Алые глаза и волосы цвета золы.

«Ну не такие уж вы и страшные. Впрочем, к ящерам трехногим, кто ж вы такие?» – терялся в догадках Рехи, все еще не смея высунуться из своего ненадежного укрытия, но, скорее, чтобы не мешать развитию событий. Пожалуй, впервые его разбирало любопытство, даже не страх. Он и половины не понимал из разговора, как и самой сути поединка.

Вскоре Митрий спокойно отпустил Стража, который одним движением вскочил и вернул меч в ножны на спине. Только недавно так ожесточенно бились, что небо чуть не уронили, а теперь разошлись, словно это была дружеская тренировка. Рехи даже возмутился.

– О! Смотри, кого мы встретили, – обратился Страж, и Рехи понял, что оба смотрят на него.

– Я теперь его проводник, – кивнул по-свойски Митрий, будто они вместе охотились или кровь пили! Рехи почти обиделся: «Как был непонятный чужак, так и остался».

– Еще чего! Я не просил меня провожать! – крикнул он первое, что сорвалось с языка. Ему не нравилось, что кто-то смеет говорить за него. Кем бы тот ни был, хоть трехногим ящером, хоть самим солнцем.

– Проводник куда? – внезапно поддержал Страж. – В очередную пропасть? Проект Стражей Вселенной провалился, а потом вы придумали проект Стражей Миров? И что? Удивлены после всего этого результатом? Нет?

– Не слишком ли ядовитыми словами ты разбрасываешься, ученик? – язвительно заметил Митрий.

– «Словами»… «Ученик»… Ну, так научи же меня хоть чему-то! Научи всех нас! Учитель! – осклабился Страж, хотя рука его уже тянулась к мечу.

«Наш парень», – подумал Рехи, который тоже привык все решать скорее клинком, нежели словами. Впрочем, доверять хотя бы одному из этих пришельцев не хотелось. Но они не убили и даже не попытались съесть – уже что-то новое.

– Ты ропщешь две с половиной тысячи лет. Но это был твой выбор, – непреклонно отвечал Митрий. Вот умел же завернуть пафосную речь ни о чем.

– Да? Только никто не предупредил о последствиях, потому что вы сами их не знали. Думали, накачаем силой каких-то слишком добрых идиотов – и сразу мир во всем мире. Во всех мирах! Не вышло.

– Ты переполнен ядом обиды.

– Ядом… Подходящее место, чтобы плеваться ядом. Ты, Митрий, посмотри-ка вокруг. Здесь же все ядовитое. Недавно извергался Вой Пепла, того и гляди Великий Разлом расколет последний материк на мелкие островки. Если рванет Глас Пламени, то точно все распадется на кусочки. Еще один мертвый мир в нашу коллекцию «спасенных»?

Рехи насторожился. Он слышал о гигантских огненных горах по обе стороны известного мира. Говорили, будто именно они подпирали небо и покрывали его копотью. Нередко с запада доносилось рокотание Воя Пепла. После его заунывной песни земля обычно гудела, покрывалась трещинами, падали шатры и нередко набегали потревоженные в спячке, сбитые с толку ящеры. Но тогда-то они легче всего попадались в ловушки. Помнится, Рехи даже радовался, когда старики говорили: «О, Вой Пепла извергается». А вот остальные названия встречались только в страшных легендах. «Чтоб вам сгинуть в Великом Разломе!» – ходило известное ругательство, которым Рехи мысленно уже несколько раз послал пришельцев.

– Кажется, мы увлеклись. Он нас видит.

– Это я хотел, чтобы он нас видел. Ну, здравствуй, Рехи! Здравствуй! – снова обратился к нему Страж. Голос его напоминал клекот хищной птицы. Ворон и гепард – кто это такие, житель пустоши вообще не представлял. Но какое-то неведомое знание четко подкинуло незнакомые образы. Не на уровне сознания, а где-то глубже. И это-то страшило больше всего.

– Солнце вам на голову! Трехногих ящеров в глотку! Опять призраки! – простонал Рехи, хватаясь за виски. Как же ему все это надоело! Он еще не разобрался толком, что именно, но уже надоело, особенно когда его позвали по имени. Он никому еще не представлялся, а что самое паршивое, о нем знали все, а он о пришельцах – ничего.

– Мы не призраки, – улыбнулся крылатый Митрий, словно пытаясь загладить вину, но внешняя доброжелательность только настораживала.

– Прощай, Рехи, – кивнул Страж.

– А ты-то кто? – не стушевался Рехи. Ему претило слишком ласковое обращение непонятного Митрия и не нравилась таинственность Стража.

– Сумеречный Эльф, – кратко бросил напоследок новый знакомый. И оба растворились в воздухе. Бывает. Что еще сказать после всего увиденного?

«Ага, все-таки эльф. И где водятся такие эльфы? Надеюсь, не у заброшенной цитадели, тьфу, Разрушенной Цитадели. Чтоб им всем сгинуть в Разломе! Или оно само скоро сгинет. Ну, сгинет и сгинет. А я все равно дойду. Интересно, сумеречные – это племя такое?» – рассуждал Рехи. Он вновь куда-то шел, с трудом преодолевая боль в коленях. Ноги сами несли вперед, размазывая по песку чужую кровь и прилипшие к подошвам лоскуты плоти. Произошедшее не укладывалось в голове, что-то смещалось, рушилось, ломалось. Снова.

«Но куда я иду? Куда?» – вернулся вскоре к реальности Рехи, окончательно стряхивая морок дурных видений. Он уже сомневался, не померещились ли ему те двое – странные и окончательно его запутавшие. Неизменным оставался размеренно-ритмичный гомон «бом-бом-бом», и он приближался в реальности. А еще голод напоминал: «Ты жив, приятель». И это радовало. Мертвые не голодают.

Вскоре из-за холма выскользнула относительно знакомая картина – разрушенный город. «Го-род» – странное слово, которое представало нагромождением неровных камней и истлевшими обугленными скелетами. От них уже не доносился не только дурманящий аромат пищи, но и запах тления: они просто лежали, придавленные грудами кирпичей, раздробленные обломками.

Рехи шел на звук по остаткам немой улицы, невольно дорисовывая, кто и как умер в этом пристанище призраков. Кого-то прихлопнуло обломком, у него из головы вытекал мозг – вот и дыра в пожелтевшем черепе. Кого-то раскромсало пополам – он, наверное, корчился, подбирая потроха. Кости оставались среди камней, а тех, кому посчастливилось умереть на земле, уже давным-давно похоронил песок, хотя носок сапога случайно что-то раскапывал. Занятное зрелище. Рехи даже отвлекся от прочих невеселых мыслей.

Суеверия уже не пугали, чуть раньше он повстречал кого-то похуже, а теперь просто молча рассматривал умерших горожан. А загадочный звук все нарастал, особенно когда в спину подул промозглый, но душный ветер. Источником шума оказалось странное сооружение, единственное уцелевшее. Оно устремлялось в небо в четыре человеческих роста или даже выше, но не напоминало гору, разве только срезанным шпилем, ведь горы не бывают такими квадратными. Кажется, это называлось башней. Звук шел с самой вершины, и Рехи после всех потрясений совсем не боялся, поэтому задумчиво зашел под полуобвалившийся свод, натыкаясь на выщербленные ступени, и поднялся на самый верх. Там, на узкой площадке, и висел, покачиваясь, источник шума.

«Похож на язык… Эй, что, тоже голоден?» – Рехи с усмешкой обратился к уныло колыхавшейся вытянутой полусфере. Поначалу испугавший звук на самом деле не нес никакой угрозы. А руины башни показались подходящим пристанищем для последнего из общины без роду и племени.

протяжно прокатилось вдоль сознания.

– Да кто ж ты такой? И что делаешь в моей голове? – Рехи недовольно постучал по темечку рукоятью меча, потом потер ушиб и вздохнул. Избежать вторжений в свой разум никак не удавалось, значит, это не стоило лишних усилий.

«Тут-то меня ящеры не достанут», – сообразил расчетливый житель пустоши. С башни открывался отличный обзор, а крупные рептилии наверняка застряли бы на винтовой лестнице. Разве только мешал постоянный гул. Тогда смекалистый Рехи взял меч, посмотрел, как крепится язык колокола, и с силой ударил по ржавой петле.

– Все, онемел ты, приятель. Нечего странников привлекать.

Установилась тишина, только пустошь где-то надрывно охала далекими горными обвалами.

Довольный, Рехи устроился, растянувшись на боку подальше от края люка. Но сон почему-то не шел, глаза бессмысленно рассматривали новое пристанище. На стенах вдоль парапета проступали сгоревшие картинки, вроде как они назывались фресками. На них в разных сюжетах просматривались странные фигурки, напоминавшие Митрия. «Крылатые люди… – заметил Рехи, уже засыпая. – Нелепость какая-то. Поклонялись, как богам… Наверное, я поклоняюсь своему голоду. Мы все».

Проснулся он, когда красные сумерки колыхались сизыми отблесками, озаряя пустошь. До Падения это время считалось днем, все вставали и шли по делам. Теперь же время суток давно не имело значения, Рехи мог бы спать и до кромешной темноты. Но его потревожил шелест среди развалин. Уши и чутье никогда не позволяли застать врасплох, так что он вскочил, обнажив меч, и спустился, притаившись за башней. Стоило в ясных багряных отсветах различить пришедшего в обитель призраков, как оружие невольно опустилось. А зря…

Расплата.

– Лойэ?! Я думал, ты мертва, – охнул Рехи, не ожидая от себя такого радостного изумления. Наверное, сказались впечатления последнего времени.

– Мертва… Как же! Не-е-т! Жива! – горько ухмыльнулась Лойэ, но тут же взорвалась с рыком хищника: – Ты бросил меня умирать! Я звала тебя из-под песка! Звала!

Она выхватила костяной клинок и подсечкой сбила Рехи с ног. Отравленный наконечник стремительно понесся к бьющейся жилке на шее. Пришлось срочно отступать, откатываться за камни, тревожа покой древних скелетов.

– Выходи! Я тебя живьем сожру! – дико заревела Лойэ, но Рехи только отступал. А она гоняла по всем развалинам с неукротимостью голодного ящера. Рехи всегда знал, что с этой полоумной лучше не связываться. Стоило ей почуять запах крови, как тонкая невысокая девушка превращалась в смертоносного хищника. Она и в минуты плотских утех постоянно кусалась, а теперь, похоже, и в самом деле вознамерилась съесть. Хотя она имела право на гнев.

Рехи не оправдывался, не протестовал против обвинений. В конце концов, если бы он по-настоящему дорожил своей случайной избранницей, то услышал бы ее крики о помощи в развалинах деревни. Говорили, влюбленным и страх перед ящерами да бурями не мешал. Вроде в таких ситуациях и проверялась искренность чувств. Хотя какие чувства? Лойэ же сама всегда говорила, что их не связывает ничего, кроме охоты. А прочие забавы на сытый желудок – просто забавы, не более того. Но с чего бы тогда Рехи так обрадовался встрече с этой ненормальной? Зря обрадовался. Светлые чувства не для мира пепла и тьмы. «Вот я дурак, еще и меч опустил…» – запоздало сокрушался он. Повезло еще сохранить при себе оружие. Лойэ повалила его на песок и едва не проткнула горло клинком, но Рехи вовремя выставил блок, закрывая руками лицо и шею, за что получил рваную рану повыше запястья. Потом удалось отбить новый взмах смертоносного жала своим мечом-клыком. Сперва Рехи не хотел калечить единственную выжившую из своей общины. Он-то надеялся вместе продолжить скитания. Двое – это уже не один, не сухое дерево, проткнувшее черноту неба. Но, видно, не судьба. Злобная она тварь, эта судьба, о которой все твердили. Рехи скорее верил в хаотическую смену бессмысленных событий.

«Голод остался единственным чувством. Так. Друг друга едят», – вздохнул кто-то в голове, на что Рехи только закатил глаза: «Со-о-олце тебе на голову! Ну, тебя только не хватало!» Его не слишком заботило, кто вещает: в пустоши все рано или поздно сходили с ума. Больше беспокоило странное затишье: Лойэ умело скрывалась.

Они раскатились в разные стороны после первой стычки, Рехи метнулся за башню, а там куда-то в завалы. В обители призраков хватало мест для пряток. Еще не покидала надежда придумать какой-нибудь план, но тот все не складывался, не хватало красноречия. Оправдываться? Лгать? Правда-то была проста: бросил на милость ящерам, пару раз вздохнул и ушел куда подальше. А Лойэ выжила, выбралась самостоятельно и выслеживала свою «добычу».

Рехи даже не чуял ее, а эльфы обычно различали друг друга издалека по неуловимому для человека запаху. Каждый носил отпечаток своего, уникального. Аромат тела Лойэ всегда нравился Рехи больше остальных, порой пьянил не меньше свежей крови, если поглубже вдохнуть, зарыться носом в ее макушку, перебирая волосы. Впрочем, таких сладких моментов не предвиделось.

«Вот прирежет она меня, и что дальше? Что она-то будет делать? – с долей злорадства подумал Рехи. – Ну и пусть одна тут бродит! Мне-то уже все равно будет».

Под ногой некстати скрипнула старая кость, распавшаяся прахом. Тут же донесся знакомый аромат, слишком невовремя напомнивший о приятных мгновениях. Но теперь в нем отчетливо проступал особый привкус гнева и жажды убийства, именно по нему эльфы определяли, что ящеры или люди готовятся к атаке.

– Выходи! Трус! Ты всегда был трусом! Ты даже полюбить не мог из-за трусости! – орала неугомонная Лойэ, осыпая проклятьями на разные лады, да так изобретательно и мерзко, что у нее бы могли поучиться иные матерые воины.

Рехи всегда знал, что разгневанная подружка хуже врага. Он-то все еще надеялся, что запах ярости вскоре сменится слезами или хотя бы отчаяньем. Или как там бывает у женщин? Обычно они начинают реветь, Рехи сам несколько раз видел семейные ссоры с поединками, а потом все стихало. С Лойэ так не получалось, поэтому она заставляла перебегать от одной свалки камней к другой.

«Надо перерезать ей глотку! Чтобы не выступала! И пошла она к ящерам! Солнце вам на голову, будто я не знал, что спутник из нее никудышный», – молча ворчал Рехи, готовя клык, но не атаковал первым, все еще ожидая каких-то перемен. Лойэ же только больше распалялась.

Пока Рехи прятался, она перелетала черной тенью с одного возвышения на другое. Ее не волновало, насколько прочны конструкции. Пару раз она устроила настоящие обвалы, но сама осталась невредима, точно отрастила пару крыльев, как у проводника Митрия. Рехи завидовал ее легкости. Как он успел рассмотреть в пылу разгоравшейся борьбы, Лойэ тоже досталось: поджившие ссадины на лице и руках не лгали, но, очевидно, проклятые рептилии не травмировали ей ноги.

«Может, кто-то еще выбрался? Кроме нее…» – мелькнула обнадеживающая мысль. Вдвоем или втроем удалось бы усмирить Лойэ и, может, построить новую деревню хотя бы прямо на обломках этого города. Сделали бы центром башню с онемевшим колоколом. Занятное же сооружение, с него и пустошь просматривалась, а мертвецы потеснились бы. Если бы Лойэ встретила его иначе, то, возможно, не пришлось бы больше тащиться к мифическим развалинам с мутной целью. Но Лойэ была в гневе.

– Мы остались одни! Только двое! Никто больше не выжил. Никто! – яростно выплевывала она. – И ты даже не попытался никого спасти!

С ней действительно никого не оказалось, все фантазии отсекло заявление, что больше никто не выбрался. Вокруг только восставал сонм мертвецов. И это чуть не стоило Рехи жизни: нога снова раздавила чью-то кость, осколки черепа, и тут же на звук сверху прыгнула беспощадная тень, метя клинком прямо в сердце.

Рехи, уклоняясь от наточенного лезвия, отшатнулся к остаткам стены, зацепился за край и перемахнул на другую сторону. Но приземлиться не удалось: Лойэ схватила сзади за щиколотки. Рехи повалился вниз, пропахав камень и без того разбитым носом. Пыль засыпала глаза, а на спину сиганула полоумная девица.

Рехи дернулся и наотмашь ударил мечом. В тот миг он забыл, что сначала не хотел причинять вред невольному противнику. Хотя Лойэ-то сражалась на полном серьезе и ничем не уступала в навыках.

– Да, мы остались вдвоем! Ты вообще одна хочешь оказаться тут?! – зашипел Рехи, сбрасывая с себя Лойэ, которая едва не свернула ему шею коленями. Вот уж не хотелось испытывать на себе ее коронный прием. Она норовила прыгнуть на плечи превосходящему в росте противнику и сломать ему позвоночник резким стремительным движением. От особо удачных убийств она всегда вздрагивала, как в экстазе. Убийство и страсть – все тот же голод. Только убийство – голод разрушений.

– Лучше одной, чем с тобой! – крикнула Лойэ, снова кидаясь с клинком. Выпад оказался не очень мощным, да и клыками ящеров всегда с трудом фехтовали. Ими обычно протыкали из засады, но теперь пришлось выставить заслон из своего оружия.

Рехи стремился отвести от себя опасность и выбить меч из руки Лойэ. Он все еще не хотел ее убивать. Вспомнился один хитрый прием, который использовал тот самый воин племени, носивший почетный металлический клинок. Рехи попытался повторить.

Он стремительно вывернул клык, заставляя Лойэ выгибать запястье под неудобным углом. То ли мастерства не хватало, то ли противник попался не менее опытный, но замысел не удался: воительница ловко вывела клинок из ловушки, отскочила в сторону, пробежала пару шагов по отвесной стене и оказалась за спиной. Рехи резко закинул свое оружие назад, не успевая даже развернуться. К счастью, интуиция не подвела, ему удалось, неестественно вывернув руку, отразить новый удар.

– Чтоб тебя песок засыпал! – беспрестанно рокотала Лойэ, брызжа слюной.

– Ну и к ящерам тебя! – выругался Рехи, устав от оскорблений.

Если уж она совсем сошла с ума, то, может, и правда стоило ее бросить, откинуть подальше от себя. Только не хотелось. Да и разум ее не покидал. Просто их обоих слишком несвоевременно накрыло бурей, слишком больно приложила судьба.

Когда Рехи развернулся, перекатившись вбок после очередной атаки, то успел заметить, как изменилось лицо Лойэ: от левого уха до носа тянулась свежая борозда рваной раны, обещавшей оставить глубокий шрам. Рехи сам носил такие – на скулах, на лбу, да и по всему телу. И все же показалось, что эта отметина перепахала самую сущность Лойэ. Но сожаление проснулось лишь на миг, они оба слишком гордились талантом воина, чтобы принимать сочувствие.

Клыки вновь скрестились, глухо стукнувшись друг о друга. Отравленные наконечники искали цель. Диагональные удары ничего не решали, потому что неумело заточенные лезвия никого не ранили, только скрежетали друг о друга, будто сжатые зубы. Вся сила этого оружия сосредотачивалась в засечных ударах самым краем лезвия – там скапливался весь остаточный яд уничтоженных рептилий.

«Неужели ты хочешь увидеть, как я умираю в корчах?» – почти в отчаянии подумал Рехи. Он не давал спуску, не отступал ни на шаг, но что-то мешало атаковать в полную силу. Наверное, он не хотел снова оставаться один в совершенно чужом мире.

Мир – это не место. Мир – это окружение. И гасить собственной рукой последний осколок своего мирка не хотелось, да еще в голове ворохом ненужных мыслей пролетало все, что они пережили вместе. Охота и страсть, даже детские годы, когда избалованная девчонка била сироту. Вот как теперь, только он научился давать сдачи.

– Ящеры вырвут твои потроха! – шипела Лойэ. В алых глазах металось пламя безрассудства, очевидно, она отчетливо представляла растерзанного Рехи. Или это он представлял, помня недавние сцены: от сапог все еще не отлипли ошметки чьего-то сердца. Возможно, по ним Лойэ и выследила его среди развалин. Настоящий охотник не должен ничем пахнуть, уж точно не чужой мертвечиной.

– Пусть тебя каннибалы поимеют и съедят! – выплюнул Рехи в ответ.

– Тебя тоже! – огрызалась Лойэ, осыпая его градом ударов. Похоже, Рехи нанес ей особое оскорбление, за что тут же получил крепким кулаком в челюсть и успел отвести еще несколько выпадов мечом.

Лойэ фехтовала и одновременно била ногами, стремясь подсечкой повалить противника навзничь. Рехи подпрыгивал и перекатывался, ругая себя за поспешные слова, которые придали воительнице дополнительную прыть. Клинок несся то с одной стороны, то с другой. То к животу, то к шее в разной последовательности. Рехи же метил врагу в руки или ноги. Удары снизу сменялись ударами сверху, свободной рукой Лойэ целилась в глаза. Растопыренные пальцы жадным пауком мелькали возле лица, отчего Рехи с отвращением мотал головой.

– Я выцарапаю! Выцарапаю их! – открыто признавалась она. Значит, еще и слепым хотела оставить прямо посреди пустоши. Рехи только недавно избежал такой напасти. Наверное, она не застала солнце, то самое, падающее в пустыню. Может, наблюдение за сражением Митрия и Сумеречного Эльфа остудило бы ее пыл.

– Ты сама об этом пожалеешь! – яростно отвечал Рехи, атакуя уже без шуток, в полную силу. Горизонтальные удары удавались ему лучше всего: простые, без прикрас, да еще колющие. Он привык все решать быстро, одной атакой вонзая противнику под ребра клинок. На охоте так и вовсе выслеживал жертв без оружия, чтобы не отравить «еду».

Рехи вовремя вспомнил прием, совсем недавно придавивший некого Сумеречного Эльфа к земле; быстро перекатился в сторону, нырнув под клинок Лойэ, и схватил ее за свободную руку, надеясь вывернуть запястье или даже вывихнуть. Но она не сдавалась и молниеносно лягнула прямо в колено, словно знала, куда бить. Расколотый ящером наколенник не спас. Рехи глухо завыл, старые раны отозвались множеством иголок, острая боль прошлась разрядами по новым синякам. Пришлось отпустить запястье противника и отпрянуть в сторону. Лойэ перевернулась на спину, а потом одним прыжком вскочила, нанося колющий удар.

– Сдохни уже! Сдохни! Ты бросил меня умирать! Знаешь, каково под песком?! – орала она, пока Рехи уворачивался от череды неутомимых атак, словно от волны песчаной бури. Несколько раз он останавливал разящий клинок Лойэ, переводил дыхание, успевая бросать в ответ короткие фразы:

– Знаю, стерва бешеная! – Снова несколько ударов, скрип клыков и собственных сцепленных зубов. – Я там же был! – Главное, не сбить дыхание, только бы не сбить дыхание, но уж очень хотелось сказать: – Я еле откопался!

Опять в голове Рехи возник безмятежный глас, словно его не касались никакие события, словно он наблюдал за ними издалека, из глубины веков. Что такое века? Поединок оставил лишь одно настоящее, жгучее, запечатленное в ссадинах и сбившемся дыхании.

«Опять этот! Убью! Всех убью! Выдеру из головы! И из сердца!» – кипя яростью, обругал самого себя Рехи, одновременно блокируя удар Лойэ.

Все-таки удалось извернуться, поднырнуть ей под локоть и захватить руки, прижимая к спине, сводя в замок. Рехи умел неплохо обездвиживать противника тем или иным способом: это всегда помогало на охоте, ведь слаще напиваться кровью еще живых врагов. Впрочем, насчет Лойэ планы строить вообще не получалось. Только Рехи попытался опрокинуть ее, как непостижимым образом сам оказался на земле, и вновь клинок несся к его шее.

– Ящерово отродье! Ты реально убить меня хочешь? Меня, к трехногим?! – с горечью воскликнул Рехи, успевая откатиться, суетливо глотая каменную пыль. А меч Лойэ врезался рядом в перемолотый сапогами песок.

– Да! Тебя! – снова зарычала она, и Рехи окончательно решил, что подружка повредилась рассудком из-за бури. А чем путешествовать с безумной, лучше уж совсем одному. Безумные – это как ожившие мертвецы: оболочка та же, знакомая, а внутри непонятное месиво. И мысли у таких не лучше трупных червей.

– Ты же… мы же… – пробормотал устало Рехи. В пылу битвы его охватило неуместное безразличие. Но в следующий момент в мышцы влилась новая сила, привычная решительность: значит, необходимо убить, чтобы не мучилась и его не мучила.

Рехи уверенно двинулся вперед, прицеливаясь для удара не по ногам, а прямо в шею. Слишком привык он к этому месту, где обычно пульсировало его избавление от голода. Ныне его пронизал совсем иной «голод», буравивший нутро непривычной пустотой, словно кто-то решил прокопать сквозь него туннель. Что-то давило в груди, будто он проглотил тяжелый камень. «Убить Лойэ… Убить…» – эта мысль билась в висках, вызывая яростный протест. Кажется, Рехи согласился бы путешествовать и с безумной. Вот только она…

– «Мы же» что? Я же что? Любила тебя! Ну? – фыркнула она и ровным тоном сдержанно отрезала: – Ты трус. Ты просто трус. А я не люблю трусов.

Лойэ всегда выбивала почву из-под ног своей холодной рассудительностью. Срабатывало ее непостижимое умение превращаться из дикого зверя в сдержанную «ледяную принцессу» общины. Впрочем, это не помешало ей встретить удар и уже в новом стиле, с непривычным спокойствием, отвести клинок в сторону изящным круговым движением, от которого кисть Рехи невольно выгнулась под нелепым углом, не позволявшим выставить защиту.

«Обманный прием?! Проклятье!» – пришло осознание, а через мгновение что-то обожгло бок, вроде левый, если Рехи опять не спутал названия сторон. Да, левый, после ранения в правый обычно гибли на месте, истекая кровью. Хотя она-то в избытке брызнула через дыру в тунике.

– Стерва! Ящерово отродье! Чтоб тебя каннибалы сожрали! – простонал Рехи, отшатнувшись назад. Он проявил слабость, наверное, впервые поддался чувствам, впервые кого-то пожалел.

«Поделом тебе, поделом! Ты не имел права ее там бросать!» – закопошились собственные мысли, хотя они бы больше подошли тому безмятежному чудику, Митрию. Но вот возникали сами собой слова о расплате, о понятиях, о которых толковали старики. До Падения не бросали друзей и защищали возлюбленных. И как? Рехи-то видел, как матерые воины оставляли свои семьи на растерзание ящерам, говоря: «Ну и ничего, если я не выживу, все сдохнут. А так бабу новую найду, детей еще наделаю». Впрочем, от такого паскудства Рехи самого воротило.

– Ну, я виноват! Там песок был… Песок… – проскулил он.

Лойэ замедлилась, застыла в боевой стойке. Рехи же зажал ладонью рану и одновременно выставил в оборонительном движении клинок. Больше всего возмущало, что новая ненужная боль казалась ему заслуженной, даже очищающей, словно сняли с груди увесистый камень.

– Песок здесь везде был, есть и будет, – отозвалась негромко Лойэ, тяжело дыша. Поединок измотал и ее. Она хрипела с угрожающим рыком, точно загнанный ящер, и сплевывала вязкую слюну пополам с песком. Рехи терпеливо выжидал, надеясь, что проверка на прочность закончилась. Продержаться бы, не дать слабину, а то перед глазами то ли плясал новый вихрь пепла, то ли поднялись предвестники потери сознания. А там уж не каждому суждено очнуться. Вроде и не страшно, но слишком нелепо принимать смерть от своей взбешенной подружки. Или он именно это заслужил?

«Ты предал ее… Ты ушел и не вернулся, даже когда ящеры покинули деревню. Ты. Предал!» – отпечаталось в мыслях и на сердце верное название своего поступка. Обычно он не оценивал свои решения и дела, но все-таки раньше он не предавал. Вот как это все называлось, вот что терзало еще одной формой голода, который подтачивал изнутри. Как-то слишком мелко и неприятно, недостойно вожака. Даже глупого вожака исчезнувшей стаи.

– Да, я трус! Я испугался и убежал!

От осознания становилось легче, словно яснее увидел самого себя. Впрочем, от раны это не спасало и не сулило какие-то невероятные чудеса на голову. На нее, горемычную, обычно только беды сыпались одна за другой, без цели и просвета.

– Я проклятый трус! И я изменился… Я меняюсь, прямо сейчас меняюсь, – продолжил Рехи, но губы шевелились медленно и неохотно. Но Лойэ не слушала, стремительно скрываясь среди развалин, и это отрезвило, заставив насторожиться. Если бы не рана, Рехи бы раньше уловил приближение новой опасности. Все-таки их «игра» среди руин привлекла постылых свидетелей.

– Мы поймали еду! – последнее, что услышал Рехи, и кто-то приложил его сзади по голове.

Отличное завершение поединка! Просто отличное! Хитрая Лойэ вовремя скрылась и даже не попыталась предупредить. Это ли не считалось предательством с ее стороны? Пожалуй, зря Рехи так болезненно принял свое. Разрушенный мир не ведал благородства.

«Еда?! Людоеды… Эльфоеды!..» – пронеслось первобытным ужасом на фоне меркнущей картинки черных небес. Оставался ли теперь шанс очнуться? До чего же все нелепо складывалось, неказисто и искорежено! Как и весь их мир.

Эльфоеды

Рехи сперва решил, что быстро очнулся, хотя после удара по голове это не так-то просто. Потом понял, что спит или пребывает в глубоком забытьи, так как картина перед глазами предстала совершенно незнакомая. Житель пустоши уж точно никогда не прогуливался по галереям помпезных дворцов, не видел мраморных колонн с затейливой резьбой, не вдыхал аромат пышных роз и разноцветных лилий. Он и слов-то таких никогда не знал, но во сне всякое случается, поэтому Рехи не удивлялся.

Он парил призраком, легко рассекая воздушную гладь. Красоту неизвестного огромного строения он принимал как должное. Множество искусных статуй, картин, гобеленов и барельефов с изображением каких-то гербов ничуть не изумляли, словно когда-то все это существовало неотъемлемой частью мира. Мира до Великого Падения – вот что четко понял Рехи даже в беспамятстве.

А может, он уже умер и по недосмотру каких-нибудь сил угодил в прошлое? Или в лучшие миры, о которых мечтательно твердили старики.

Но в идеальных сферах вряд ли могли идти переговоры о войне… Два человека медленно шли вдоль галереи, и их не радовали дивные ароматы сада, не услаждало слух щебетание разноцветных птиц. На обоих лежала печать тревоги и даже растерянности, однако оба, вероятно, не привыкли поддаваться воле судьбы. Они еще не догадывались, что постигнет их мир, они еще не видели Падения. Рехи мысленно усмехнулся – то ли с горечью, то ли со злорадством.

– Белая Крепость не выстоит, мой король, – подобострастно сутулясь, тихо говорил сухонький человечек в желтом балахоне. Одежду его украшала вышивка: красный орнамент змеился вдоль пояса, ворота и рукавов. Свет отражался от дорогой ткани, играл переливами так же, как и на смоляно-черной острой бородке. Человечек все извивался, семеня за собеседником. Но вертлявость и желание угодить шли вразрез с решительными тонкими губами и стальным взглядом, которого недовольно избегал второй, плотный и невысокий.

– Нам не хватает людей или стены недостаточно крепки? – спросил тот, кого назвали «мой король». Вроде бы так величали в старые времена правителей больших кусков земли. Наверное, они все носили на головах нелепые рожки, насаженные на круглую основу, а еще за ними волочились длинные красные плащи. В пустоши любой ящер запросто бы схватил за такие тряпки и уволок в нору. Впрочем, Рехи ничего не раздражало. Он просто слушал и смотрел, пока позволяло время, с какой-то тайной печалью, будто он уже много лет назад попробовал такую жизнь: вкушал сочные плоды и наслаждался шелестом листвы. А король с советником – о, еще одно старое-новое слово – представали скорее фоном. Они обсуждали начало какой-то войны. И это заинтересовало Рехи.

– Нам не хватает людей, милорд, – еще больше сутулился советник, словно в иных обстоятельствах он достал бы из-под земли целые легионы. Любят же люди навешивать на себя клеймо вины.

– Тогда… – король запнулся на мгновение, но продолжал решительно, точно убеждая самого себя. – Мы должны перекинуть из-за моря гарнизон наемников. Мы выставим их в битве.

– Казна опустеет, – выдохнул советник.

– Если у нас не будет армии, казна достанется завоевателям!

– Да, милорд, Вы совершенно правы.

Наемники, деньги… Рехи понимал, что кто-то сражается за еду, кто-то за свои семьи, кто-то за свою крепость – все ради выживания, не более того. А для чего предназначались деньги? Деньги – так люди прошлого называли круглые блестящие штучки. В грезящем сознании всплывал отзвук перезвона монет. Впрочем, во сне всякое могло возникнуть.

«Зачем деньги? Зачем этот сон? И зачем я слушаю разговоры людей? Люди – это же мешки с кровью, вонючая еда», – задумался Рехи, но эти двое не напоминали кровожадных людоедов. Они отличались и от знакомых эльфов – наверное, до Падения все было иным. И что же привело к нему? В Рехи разгорался интерес, не сожаление и не злость, а интерес зеваки, который наблюдает случайную драку.

– Мой брат всегда готов загрести своими лапами самые лакомые куски, – вздыхал король, опускаясь на каменную скамью возле изящного круглого фонтана. – Ненасытный. Война неизбежна. Только пока мы говорим, время работает против нас. Вели явиться писарю, а потом немедленно отправляй гонцов. Нам нужна эта армия, и мы обязаны выиграть эту войну.

– И пусть Двенадцатый будет милостив к нам, – воздел ладони к небу советник, благоговейно глядя наверх.

Кого он там надеялся рассмотреть? Во двор заглядывало солнце, над головами раскинулся лазоревый купол, осыпанный перьями облаков. Вот этой картине Рехи поразился и попытался потереть глаза. Но потом успокоился: он же находился во сне. Хотя, если приходили видения, значит, с какой-то целью. Если ему показывалось синее небо, значит, не просто так. Неужели вечная ночь началась уже после Падения? И неужели раньше молились Двенадцатому Проклятому, тому самому Темному Властелину из сказок? Похоже, все так и обстояло, потому что король милостиво кивнул:

– Да, пусть будет… Если он еще слышит нас в своей Цитадели. Последний раз его видел воочию мой дед.

– Милорд, будьте более почтительны к нашему воплощенному божеству! – не по чину возмутился советник. – Он не обязан показываться Вам, но он все слышит, я уверен. И его заступничество нам понадобится.

– Да хоть чье-то! Лишь бы война не затянулась.

«Двенадцатый Проклятый? Милостив? Бред какой-то! Они поклоняются ему, как… как божеству!» – обескураженно охнул Рехи. Все чувства смешались, закипая и путаясь. И еще этот извечный надоедливый голос заунывно напевал:

Опять этот «голос» крутил старые воспоминания, обучал ненужным чужим словам. Кому, спрашивается, интересны стихи? Песни? Барельефы? Фонтаны? Фламинго? Особенно когда вокруг только вонь, кровь и голод пополам со злобой и вечной борьбой. Рехи с отвращением отшвыривал от себя чужие образы.

Лица короля и советника плавились, рассыпались хлопьями пепла, их сметал огненный смерч. И не только их: рушились города, сравнивались с землей крепости. На искаженном полотне сна появилось целое поле брани, но без победителей и побежденных, ибо все корчилось в агонии, огонь пожирал тела. И застывало пепелище смерти. Все поглощал ненасытный пламень, превращавший сады в пустоши, а людей – в обугленные кости или зыбкий прах. Ужас умирания взревел оглушительным воплем, последним стоном.

Одновременно прекратилось легкое парение в облике призрака. Сначала появились жгучая боль в левом боку и ломота в запястьях, потом зазвенело в ушах, и еще зачесалась рана на затылке. От неожиданности с губ сорвался слабый стон, хотя и оставаться в дивном старом мире совсем не хотелось. В обреченном мире хорошо лишь тем, кто еще надеется избежать конца. Рехи-то помнил четко: все погибает, все неизбежно распадается пеплом и тленом. Только кому-то роют могилу поглубже, кто-то сгорает, а кого-то съедают ящеры или людоеды.

Вот к ним-то Рехи и попал, как он понял, обнаружив себя привязанным к грязному столбу. По неестественно выгнутой спине ползали мурашки боли и холода от прикосновения местами скользкого, местами заскорузлого материала – то ли дерева, то ли металла. Зрение не прояснялось, но вокруг сновали силуэты, чуткий слух доносил отрывистые реплики:

– Пусть мясо посидит до возвращения охотников.

– Но мы его поймали! И мы голодны! – вопил кто-то в ответ. Их отгоняла бесформенно толстая женщина, потрясавшая седыми космами, наверное, одна из жен лучшего воина племени – вождя.

– Эй, старая карга! Не стой на пути! Это наше право! Освежевать добычу, – возражал решительный голос.

– Нет, традиции нарушать нельзя. Эльфа может освежевать только опытный охотник, – говорила женщина, пока Рехи силился рассмотреть окружающих. Он не рассчитывал встретить союзников, но, если бы деревня оказалась знакомой, то вспомнил бы пути отступления. Столб, как назло, торчал из зловонной лужи за навесом из шкур, закрывавшим обзор.

– Верно, – кивали другие людоеды. – Они не менее ядовиты, чем ящеры.

– Так что пошли прочь! Добыли – молодцы. А еда потом.

– Ничего, хоть ухо отрежем… – хохотнул кто-то из группы тощих уродливых недоростков.

– Пошли прочь! Традиции надо чтить! – взвилась старая карга, размахивая руками.

«Попался отряду мальчишек… – осознал Рехи. – Как глупо! Трехногие, солнце им на голову, как же глупо!»

– Ядовитые? – продолжался спор.

– Разве ты не видел клыков? Как у ящеров! Они звери, звери! – пугала ненормальная старуха.

– А вон у этого нет клыков. И ушей нет. И космы не белые, – тыкали на кого-то мальчишки.

– Но он назвался Сумеречным Эльфом. Значит, он эльф.

– Какая вам разница? Они оба – отличное мясо. Я устал жрать ящеров с грибами-колючками, – пробубнил кто-то из воинов, но его отогнали возгласом:

– Пошли отсюда! Разлом вас поглоти!

Наверное, жена сильного воина рассчитывала получить лучшие куски при дележке мяса, вот и придумывала невероятные традиции и преувеличивала ядовитость эльфов. Хотелось бы поразить всех одним взглядом или укусом, но сказки остаются выдумками, ложью.

– Сумеречный Эльф… Никакой ты не эльф! Но ты – мясо, – донесся напоследок писклявый голосок одного из стаи мальчишек, а потом сочный звук неумелого удара-пощечины.

«Сумеречный Эльф?! Но как?» – поразился Рехи. Он почти сразу понял, что с другой стороны столба тоже кто-то прикручен, но рассчитывал увидеть Лойэ. Еще надеялся позлорадствовать, мол, своенравная предательница не предупредила об опасности, а сама так увлекалась бессмысленным поединком, что тоже попалась. Теперь же оставалось гадать, кого из этих двоих меньше хотелось встретить на своем пути.

– Кажется, мой друг, они оставили нас в покое. На какое-то время, – вскоре донесся безмятежный голос.

– Дают мясу «подышать» перед тем, как съесть, – собрав последние силы в кулак, съязвил Рехи и буркнул: – И я тебе не друг.

– Не друг, не враг… а так, – пропел Сумеречный Эльф и вздохнул: – Ни друзья тебе не нужны, ни проводники. Да, через горы ты и сам прошел. И пока ничего не понял.

В тот момент боль в левом боку вновь напомнила о себе, прошлась разрядом через все тело, царапнула по сердцу, перехватила дыхание. Тогда будто что-то оборвалось, Рехи в полной мере понял, что попал в западню.

– Отстаньте все от меня, – бессильно прорычал он, хотя получился жалкий скулеж: – Понимать уже нечего. Особенно здесь.

– Ты думаешь, что это конец? – встрепенулся Сумеречный Эльф. Сам он после избиения людоедами будто бы не верил в это. И как он вообще попался? А еще звался каким-то там Стражем! Может, его поединок с Митрием привиделся? Бред и реальность уже давно смешались.

– К ящерам такой конец! – мотнул головой Рехи. – Если будешь болтать, тебе свернут челюсть.

– Мне не страшно, – решительно отвечало странное существо, этот Сумеречный Эльф. – Или страшно… Страшно, что происходит с вашим миром.

«Проклятье, еще сидеть с ним спина к спине у вонючего столба… – сетовал Рехи. – Если сначала начнут жрать его, надеюсь, они подавятся этой тварью, Стражем. Говорил же Митрий, что он полон яда. Да, пусть его едят и травятся, а я сбегу. Кстати, и где там Проводник хваленый? Все у них на словах…»

На миг мысли стихли, в ушах поднялся свист, перед глазами заплясали темные точки. Левый бок нещадно жгло, песок налип на края раны, царапая невидимыми сыпучими когтями. Эльфы редко умирали от потери крови: слишком вязкая и холодная, она быстро сворачивалась, образуя струп. Но общей слабости и мучений это не умаляло.

Да и людоеды не намеревались ждать, их не интересовало, кого жарить на костре. Лишь бы не заживо! Хотя зачем об этом раздумывать? Рехи не привык сдаваться, поэтому упрямо стряхивал с себя губительную дрему, прикидывая, куда утащили его оружие. А ведь Сумеречного Эльфа не спас и его хваленый настоящий меч. Не специально же дух-призрак попался племени. Хотя дух ли? Бестелесный мираж не попытались бы съесть.

Рехи пришел к выводу, что невероятная битва средь черных небес ему благополучно почудилась от усталости и голода. Последняя часть разборки с заломленными руками выглядела более реалистично. Наверное, два скитальца что-то не поделили, теперь Митрий кинул своего напарника, вот тот и попался.

Да, так все укладывалось в рамки понимания, а всякие вспышки, крылья и полеты – может, игра искусных гипнотизеров. Старики рассказывали, что раньше в их мире существовал целый тайный орден людей и эльфов, способных морочить головы иллюзиями. Наверное, не повезло наткнуться на последних представителей.

Так Рехи окончательно объяснил себе все невероятное, что случилось с ним за недолгое время, поэтому сосредоточился на реальности, ее образах и звуках, этом грубом клубке ругательств, рева голодных детей и канючащих подростков. Все бормотали, поглядывая на пленников: «Когда мы уже разделаем эльфов? Когда вернутся охотники, чтобы выпотрошить ядовитых эльфов?»

Кто-то в предвкушении обсасывал старые кости, на вид – берцовые, человеческие или эльфийские. Другие выжидающе прогуливались возле столба, точно стая ящеров. Только дикие твари не брали пленников, не отвечали за свои поступки, а племя еще беспрестанно переговаривалось, создавая иллюзию разумности.

Кто-то плюнул Рехи в лицо, но попал на темечко, потом бесстрашно подошел и схватил за шею, рассматривая со всех сторон, насильно поворачивая голову. В ноздри ударил отвратительный запах пота и гнилых зубов. Они сложились в угрожающий оскал-улыбку. Чья-то косматая голова закрыла обзор, людоед похотливо хохотнул:

– А ничего такого поймали… Может, пустить его по кругу сначала?

К горлу Рехи невольно подкатила тошнота, внутри все смерзлось и напряглось от ужаса. Его все еще держали за шею, откидывая голову назад. «Ну почему я?! Вон тот чем не нравится?» – пронеслось в мыслях. Уже надоело, что все беды мира сыпались только на него одного. Про людоедов ходили всякие слухи, но в происходящее не хотелось верить. Рехи сжался, как перед прыжком, выворачивая шею. Казалось, что скоро лопнут жилы и хрустнут позвонки. Что-то и правда болезненно скрипнуло возле затылка, но зато удалось освободиться и стремительным движением загнанного хищника вцепиться в руку врага, который уже тянулся к тесемкам своих сальных штанов.

– Он укусил! – взвился тот. – Укусил меня! Спас-спа…с-и-те…

Яд в клыках немедленно подействовал, голос людоеда поглотили судороги, он повалился в грязь, не в силах совладать с собственным телом. Изо рта у него пошла пена.

«Ну что? Не хочешь больше пустить по кругу? А-а-а! Не можешь!» – со злорадным торжеством подумал Рехи, рассматривая корчи. Впрочем, отрава действовала недолго.

– Говорила же! Он ядовитый! – выскочила откуда-то уже знакомая старая карга, но теперь Рехи был ей едва ли не рад. Она давала время составить план побега. Впрочем, вместе с ней прискакало несколько дюжих молодцев, которые без пощады вмазали по лицу и под дых. Удары сыпались со всех сторон: кулаки пробовали на прочность скулы и нос, подошвы грубых сапог ударяли в живот и в грудь. Вскоре Рехи обмяк, на какое-то время все померкло, но его хотя бы оставили в покое.

– Столько миров… столько-столько миров, – пробудил из небытия едва уловимый вздох.

– Эй, ты… У нас нет на это времени, – попытался намекнуть на побег Рехи, хотя расквашенные губы слушались теперь совсем плохо.

– Время – мой главный враг, – не воспринимал намеков Сумеречный Эльф. – Только я успеваю в одном мире что-то исправить, случается что-то в другом. Сколько же их было? В одном недавно настал мир ценой уничтожения двух мощнейших армий. Я их всех убил. Убил и даже не помню толком об этом, это случилось в «фазе тьмы». Странно. Все странно. Какие еще миры? Мой родной мир Бенаам почти погиб… Мир, разрушенный вампирами, потерял своего хранителя… Мир с ядовитым океаном – моих рук дело. Каменный Эйлис – ох, тоже… Все разрушенные миры. А… еще ведьма Майорана и одна принцесса чуть не разрушили свой. Кое-где я исправлял, подхватывал, не из долга Стража, а потому что я человек. Я хочу помочь людям. Но не имею права. Якобы в будущее нельзя вторгаться, менять канву событий. И там, где я пытался, наставал еще больший хаос. Да, я и есть вестник хаоса, сумерек. Но ваш мир… я не хочу ему помогать. В нем сгнили сами люди. Слишком долго, триста лет после Падения, двести лет каннибализма.

Рехи почти не слушал, все равно не понимал этот бред сумасшедшего. Немало сумасбродов шаталось по Долине Черного песка. Ах да, Рехи сам превратился в одного из них. Наверное, теперь предстояло договариваться с такими же ненормальными.

– Когда тебя сожрут, я могу забрать твой меч? – прервал Рехи.

– Нет, парень, он не для тебя, – резко осадил Сумеречный Эльф, значит, все-таки удалось привлечь его внимание. – Я и меч уже две с половиной тысячи лет неразделимы. Не помню себя до шестнадцати лет, но, кажется, его я украл у своего отца.

– Ты хотел убить отца? – заинтересовался Рехи. Конечно, не было времени на обсуждение семейных конфликтов, но вроде бы так удалось наладить контакт с сообщником по побегу.

– Наверное. Да, наверное, хотел именно этим мечом, – кивал со своей стороны столба Сумеречный.

– Это нормально. Я бы своего тоже убил, хотя я его не знаю… Ладно. Все равно твоя железка у них, – отвечал Рехи, невольно оборачиваясь к собеседнику и скашивая глаза. Только тогда он заметил, что Сумеречный Эльф не сидел без дела.

«Вот болтун ушлый! Звук голоса заглушает трение веревок. Ящеры трехногие! Да он уже освободился! Та-а-ак, ядовитый, делаем вид, что мы друзья», – спохватился Рехи, наблюдая, как бледные руки с изрезанными запястьями уже скинули арканы из сложных узлов. Теперь освободившийся пленник только выжидал удобный момент. Впрочем, караулы людоедов по-прежнему бродили вокруг «еды».

– Эй, а мне не поможешь? – прошептал изворотливый Рехи, умерив свою дерзость.

– Ну, если попросишь. Может, я вредный? – тут же поддел Сумеречный Эльф. А хитрым же и наглым он оказался! Даже чем-то напоминал самого Рехи, поэтому неимоверно раздражал. Но в таких ситуациях союзников не выбирают.

– Ты знаешь, где наше оружие? – прошептал едва уловимо Рехи. Сумеречный отозвался:

– Вон в том шатре. – Он кивнул на круглое строение из добротных шкур крупных ящеров. – Мой меч преподнесли вождю. Сперва обойдемся оружием караульных.

Пришлось замолчать на некоторое время: сторожа едва не заметили переговоры пленников.

– А для начала какой план? – вскоре поинтересовался Рехи.

– Прикинься дохлым.

– Почему не ты?

– С такой избитой рожей и связанными руками ты сыграешь эту роль убедительнее, – усмехнулся Сумеречный. – По моей команде. Когда караульные будут в слепой зоне для остального племени.

«Да уж, повезло, что этот столб не в центре деревни», – отметил Рехи, украдкой следя за караульщиками. Когда его перестали избивать, а разделывать еще не пришло время, за пленниками остались смотреть всего двое. Другие ушли на сторожевые посты по периметру поселения.

Наверное, остальных воинов племени ждали с охоты на ящеров. Отряды молодых парнишек обычно отправляли недалеко на поиски чего-то полезного среди развалин старых городов, а в этот раз они притащили настоящую добычу. Ничего-ничего, Рехи надеялся отыграться на них позднее, уж он бы напился их крови. Но все по порядку.

«Соберись! Соберись!» – уговаривал он себя. Не к месту напоминала о себе рана на боку. Поганая Лойэ! Кто еще больший предатель? Хотя, может, она тоже попалась, может, ее уже съели. Или с ней развлекались людоеды. От подобных вариантов сделалось ужасно тоскливо. Хотя не заслужила она, чтобы о ней кто-то тревожился. Но не получалось выкинуть ее совсем из сердца и головы, вытравить из мыслей. Рехи встряхнулся в ожидании сигнала.

– Сейчас, – выдохнул Эльф.

Рехи тут же обвис, опустив голову на грудь. Притвориться мертвым и правда не составило труда, но приходилось твердить себе: «Только оставайся в сознании!» Бескорыстно вытаскивать его никто не стал бы.

– Эй! Вы! Эй, вы! Мертвечину есть собираетесь? Он сдох тут, кажется, – подозвал охранников Сумеречный Эльф.

– Посмотри, что там, – кивнул караульщик.

– Эй ты, урод! Да, ты, – провоцировал Эльф, заставляя подойти не к Рехи, а сперва к себе.

– Заткнись, падаль! – рыкнули на пленника, приближаясь к нему. Караульный, судя по звукам, уже занес кулак для смачного удара, но неожиданно сам получил в морду. Рехи распахнул глаза, но едва заметил, как стремительно метнулся Сумеречный в сторону второго караульного. Последний не успел и рта разинуть, чтобы позвать на помощь.

«Я так не умею…» – со смесью ужаса и восхищения подумал Рехи, уже начиная нервничать: освободит ли его ненадежный союзник, потому что Сумеречному Эльфу явно не требовалась помощь. Он свернул шеи обоим воинам и уже успел оттащить тела в тень шатра, оставшись незамеченным для остальных.

«Уйдет… ой, уйдет! Кинет эльфоедам на потребу», – запаниковал Рехи. Никогда раньше он мысленно никого не умолял, а теперь заклинал помочь. Надежда и отчаяние смешались непонятным водоворотом. За короткие мгновения пронеслось несколько жизней. И вот Сумеречный подошел с острым костяным ножом, перерезал гнилые веревки. Возможно, стоило самому их перетереть еще раньше, но прикрутили уж очень туго.

– Бежать или сражаться? – почти приветливо ухмыльнулся Сумеречный, заглядывая в лицо Рехи и даже помогая подняться. Удалось не с первого раза: ноги не гнулись.

– Я всегда предпочитаю бегство, – честно отозвался Рехи. Сражаться на территории врага – верная смерть. Прошли времена баталий наподобие тех, что причудились во сне: осады крепостей, армии наемников. Значения новых слов улавливались скорее на уровне интуиции, да и никак не помогали справиться с этой треклятой реальностью.

– Способ остаться в живых ударит тебе под дых… – пропел какую-то ересь Сумеречный Эльф, сжимая костяной клык. Людоеды неплохо его наточили, лучше, чем Рехи свое утерянное оружие. На возвращение его не было времени, жители пустоши не отличались сентиментальностью по отношению к вещам. Все дается на время – предметы, еда, друзья, сама жизнь.

– Сам разберешься, – дернулся Рехи, но благодарно принял один из клинков, изъятых у караульщиков, а потом склонился над свежим трупом.

Свернутая шея – не помеха. Пока их не хватились, Рехи впился клыками в грязную кожу поверженного врага. Пришлось с некоторым усилием вытягивать желанную алую влагу. Еще теплая кровь наполнила исстрадавшееся тело приятной легкостью. Голод… Четыре смены красных сумерек приходилось идти с ним рука об руку, а теперь он отступал, отползал в свою темную пещеру, чтобы слишком скоро вновь вступить в свои права.

«Ты что творишь?!» – подумал Рехи, но выкрикнуть это не успел, когда Сумеречный Эльф бесстрашно скользнул в шатер вождя. Затем оттуда донеслись сдавленные возгласы. Для Рехи тоже нашлось дело: проклятая карга встрепенулась на шум.

– Пленники! – воскликнула она. – Сбежа-а-а-а…

Но договорить ей не удалось – клинок быстро резанул по шее. «Ого, а мой клык так не умел», – отметил Рехи острое лезвие, когда в лицо брызнула кровь. Длинный язык взволнованно слизал с губ дополнительную подпитку. Привычно и приятно.

Хотя много ли чести воевать со старухами. То ли дело с теми, кто поймал! Может, с мальчишками тоже нечестно, но желание поквитаться пересилило. К шатру сбежались все сторожа, и пока Сумеречный отвлек на себя внимание, Рехи подкараулил виденных в отряде подростков. Именно они бесчестно ударили по голове.

Одного Рехи пырнул в спину, второму вспорол живот, в очередной раз подивившись остроте нового клыка-меча. Месиво потрохов вывалилось в пыль, незадачливый мальчишка еще пытался их удержать и пару мгновений обескураженно стоял на месте. Потом повалился разорванным мешком. Рехи не хотел убивать их так. Он бы обрадовался свежей молодой крови, но времени уже не оставалось. Бежать! Бежать прочь!

Но появился Сумеречный Эльф. Теперь пламя тусклых костров отражалось в его чудесном отполированном клинке с алыми рунами. Неужели он собрался сражаться один против всего племени? Все сбежались к шатру вождя, схватились за оружие. Опять не оставалось выбора, потому что неровный частокол проступал сквозь мрак предательски далеко.

Рехи и Сумеречный встали спина к спине в плотном окружении. Со всех сторон маячили озверевшие грязные рожи. Кто-то с костяными мечами, кто-то с каменными топорами и молотами. У парочки блеснули старинные клинки из гробниц прошлых людей. Это с такими штурмовали некую Белую Крепость? В любом случае все поглотил пепел, а потом изрыгнул вот таких тварей: кровожадных, примитивных.

Первым атаковал недавно укушенный людоед. Быстро же он отошел от обездвиживающего яда. С бешеным возгласом он занес топор, метя Рехи в голову. Удалось уклониться, перекатившись боком по песку, но отомстить за себя клинком не представилось возможности: стремительное оружие Сумеречного взметнулось яростным отблеском, рубанув по шее врага. Первая жертва грядущей битвы затихла в песке, и это послужило сигналом всем остальным.

«Ну… ему с таким мечом сподручнее. Пора бежать от этого безумца», – сообразил Рехи, когда разгорелось сражение. На Эльфа накинулись целой кучей, а он без устали вращал мечом, еще успевая приговаривать:

– Вот твари! Конец света не повод убивать в себе человека.

Казалось, он выбирал, кого пронзать верным клинком, словно имел список целей. Уж не специально ли позволил взять себя в плен?

Лезвие со свистом рассекало воздух, врезалось в тела с сочным чавканьем, с хрустом вгрызалось в кости, отрубая руки, ноги, головы… Рехи только успевал немного помогать, тыкая кого-то своим костяным оружием. И ему не нравилось волочиться где-то на вторых ролях, будто мешая. Впрочем, он никогда не геройствовал. Добраться бы до частокола… Наметанный взгляд охотника-налетчика уже приметил подходящее место, чтобы перепрыгнуть. А потом – убраться куда подальше. Как обычно.

«А если где-то здесь Лойэ? – вспыхнули зачатки вины и совести, но их тут же засыпал песок ненависти: – Да она предала тебя еще раз! И ты ее снова предаешь, даже если она не узнает об этом». Непривычно схлестнулись противоречивые чувства – вины, неприязни, желания найти ненормальную девушку или, наоборот, избавиться от нее.

Но от них спас Сумеречный, который внезапно разрубил одного из воинов на две половины, развалившиеся в разные стороны. Мощнейший удар обрушился сверху, кровь брызнула в лицо Рехи. А Сумеречный мастерски уклонился от атаки дикарей и броском вырвался вперед, достигнув новой цели. На другом людоеде красовался почти сохранившийся доспех, вскоре тоже разрубленный вместе с обладателем. Людоеды застыли в замешательстве, воины отступили на несколько шагов в священном трепете, где-то завыли женщины.

«Да это же был вождь!» – изумленно осознал Рехи, не прекращая взмахивать мечом, используя ступор противника. Сумеречный тоже продолжал сражаться рядом, он хрипло дышал, на кроваво-алых губах играла ухмылка. Показалось, что вокруг него вновь формируется кокон плотной тьмы, отлетавшей черными искрами.

«Опасный. Очень опасный», – отметил про себя Рехи и вдруг испугался Сумеречного едва ли не больше, чем врагов. Животный, первобытный ужас пробрал от кончиков пальцев до корней волос.

«Все, теперь точно надо убираться!» – сказал себе Рехи, отсекая любые сомнения. Агрессия людоедов только нарастала, теперь они мстили за вождя, но бестолково, каждый на свой лад. Рехи уже не смотрел. Он кинулся к частоколу, проскользнул под чьим-то шатром, разбил несколько глиняных кувшинов, запутался в плетеной корзине, опрокинул варево из костей и устроил пожар, раскидав угли из очага… Так даже лучше! Больше хаоса!

Забор, частокол – еще чуть-чуть. Ноги несли быстрее, чем обычно, или так казалось. Лишь бы вырваться из кипящего котла, в который превращалась деревня. Из-за спины доносились взрывы, дикий скрежет и душераздирающие крики. Неужели это все творил Сумеречный Эльф? Или люди устроили свару между собой? Да уже неважно! Лишь бы добежать, докатиться. Прыжками, на четвереньках и как придется. Но внезапно кто-то повалил наземь, придавив ноги.

– Попался! – прорычал людоед. Рехи извернулся змеей, отчаянно лягаясь, заревел взбешенным зверем и впился клыками в шею врага, ударив того несколько раз мечом в живот, пронзая доспех из кожи ящера. Другой рукой он отводил от себя оружие противника, сжимая запястье. В тот миг мысли отключились, осталось только телесное, животное, озлобленное.

Когда короткое противостояние закончилось, Рехи выплюнул кусок выдранной с мясом гортани противника. Сердце бешено колотилось, и только возле самого забора пришло осознание: «Да это же был воин, настоящий воин». Но гордости за себя или радости победы не было, страх гнал прочь – в родную тьму, в пустошь, подальше от костров людоедов.

За спиной что-то оглушительно рвануло, взвилось вихрем. Но снова наблюдать нечто невероятное и жуткое не хотелось. «Нет, Сумеречный точно не из ордена гипнотизеров. Кто он? Да хоть сам Двенадцатый Проклятый! Он помог мне бежать. И хватит с меня», – отсек лишние рассуждения Рехи, перемахивая через забор. Он мягко приземлился на песок, но тут же споткнулся обо что-то и покатился под гору вдоль дюны.

«Тринадцатый… Я – Тринадцатый», – донесся в голове с прощальной печалью далекий голос, но Рехи уже никого не слушал, он бежал прочь, утопая в клубах пыли. Он опять направлялся в сторону красных сумерек, точно там находился неведомый полюс притяжения, не позволявший сбиться с пути.

«Так, цель прежняя. Двенадцатый Проклятый, – думал он. – Может, я хочу не просто набить морду? Может, мне надо спросить, как мы такими стали… За что мы такими стали?»

Голод прошлого

Митрий сидел на камне посреди темноты и пепла, и сложенные за спиной крылья едва мерцали. Он рисовал на песке странные символы. Погруженный в свое бессмысленное занятие, Проводник, казалось, не замечал никого вокруг. Иссушенная тонкая ветка передвигала песчинки, словно мгновения, отмеренные миру. Линии складывались в узор: набор точек образовывал безупречно ровные круги.

Рехи едва различал их, сутуло застыв поодаль, точно загнанный зверь. Дыхание сбилось, под ребрами клокотал невыносимый огонь, пробирая попеременно ознобом и жаром.

– Ну хоть кто-то… Хоть кто-то… – беззвучно шевелились спекшиеся губы. Рехи и сам не понимал, что обязан сделать этот «кто-то», но, наверное, помочь. За время бега прочь от деревни людоедов тело потеряло слишком много крови, слишком отчетливо напоминали о себе все раны. Сбежать-то оказалось просто: достаточно кинуться вперед в восторженном прыжке. Зато выжить – почти нереально. Пустошь всех убивала – медленно, мучительно, соблазняя несбыточными надеждами и случайной удачей. Только угасала вера в последний шанс, как снова возникало что-то, кто-то приходил… Вот и теперь на большом камне сидел сгорбленный крылатый человек в неизменно чистом балахоне.

Митрий плавно вывел круг, потом поставил по его контуру несколько крупных точек. Получилось даже сосчитать их: две руки плюс еще два пальца, и еще один – вне круга. «Три-три… тринадцать!» – вспомнил мудреное слово Рехи и тут же вздрогнул, словно вновь донесся голос Сумеречного, как совсем недавно. Определенно, все они были связаны. Но как и зачем? Рехи не понимал и не очень-то стремился разгадать тайну.

Впрочем, даже нараставшая боль не мешала рассматривать незатейливые рисунки. Круги дополнялись отростками, которые тянулись от них стрелами в разных направлениях. Вскоре орнамент превратился в неразборчивую паутину. Митрий вздохнул.

«Сам, что ли, запутался? Поделом! Нечего других путать», – зло подумал Рехи, но сказать вслух не посмел. Он одинаково боялся как прогневить Проводника, так и спугнуть. В силе его уже не приходилось сомневаться, и Рехи обычно вовремя хватался за выгоду.

Но крылатый странник старательно делал вид, будто перед ним пустое место. Вскоре он принялся рассуждать с самим собой, внимательно поглядел куда-то наверх – словно там нашлось бы что-то, кроме черного полога – и, опустив голову, обратился неизвестно к кому:

– Он просто несправедлив или не знает, как сразить зло? Он допускает его как необходимость или не может победить? Кружа веками по мирам, я пытался понять. А еще раньше – поговорить напрямую…

– И что? – подал голос Рехи. Надоело ему изображать сухое дерево или молчаливый камень. Митрий словно бы дружелюбно поднял глаза. Они оказались не красными, как у эльфов, а какими-то прозрачными, в тон коры деревьев. Рехи забыл название этого странного цвета.

– Только крылья чернели, – с обреченной горечью отозвался Проводник, болезненно сцепив кисти в замок. – Из-за моего вопроса мы совершили все это. Все-все это.

«Что… «все»? Это вы разрушили мой мир?» – предположил Рехи. Раньше он не задавал подобных вопросов, но вот какие-то существа свалились с неба и теперь должны были ответить. Что-то пугало в Митрии, и даже больше, чем в Сумеречном. То ли его внешняя доброта, то ли ожидание подвоха, то ли смутное понимание, что он призрак.

Рехи не определился, а на болтовню не оставалось времени: ноги подкашивались, и даже сытный обед не спасал, наоборот – просился обратно из-за общей слабости. На зубах скрипели песчинки, отзываясь в голове противным шорохом, словно осталась сплошная пустота вместо мозга. Хотя лоб накалился, в висках стучало, и весь окружающий мир представал неизмеримо далеким и отстраненным. «Как же хочется спать… спать-спать», – твердил предательский голос, который Рехи старательно гнал от себя.

– У тебя это… тряпья какого-нибудь нет? Мне бы рану перевязать.

Рехи попытался выдавить из себя подобие улыбки, вроде так выражали свое почтение старые люди. Эльфы-то не слишком любили скалиться друг на друга: если показал острые зубы, значит, готов напасть.

– В свое время, – отстраненно отозвался Митрий. Рехи испугался, что сделал что-то неправильно. Он досадовал: откуда ж ему знать, как приветствуют друг друга эти крылатые!

– Да я подохну до «своего-то» времени, – хотел воскликнуть Рехи, но вышло пугающе спокойно, точно признание неизбежности. Он поморщился, будто готовился заплакать, завыть навзрыд, хотя и не умел, но вместо этого вырвался лающий смех. Да, хотелось смеяться громко, надсадно, чтобы услышали все – людоеды, ящеры и еще какие-нибудь твари, забредшие в это забытое всеми высшими силами место. Хотя нет, вот один из вроде как «высших» сидел на камне, изображал из себя мудреца прежних лет. И над ним тоже хотелось смеяться – за его чистоту, за его загадочные слова.

Он втягивал в какую-то непонятную игру, не иначе. Рехи много раз отражал такие атаки: его вечно приглашали в сумасбродные авантюры. То чудак-самоубийца пытался привлечь в свою секту «не пьющих человеческую кровь», то безумные соседи, унесшиеся к Последнему Бастиону… или как он там назывался. Обозначения и имена таяли в шелесте песка и смертельной сонливости. Может, его звали в секту божества прошлого мира, нынешнего Темного Властелина? Ведь Двенадцатого Проклятого тоже когда-то называли иначе, сам слышал во сне. Или все померещилось из-за безумца в голове?

Но теперь даже загадочная вторая личность молчала. Онемевшие пальцы неплотно прижимали к припухавшему краю раны порванную тунику. Крови вытекло уже предостаточно, чтобы добить одинокого странника. Правда, она почти остановилась.

«Ящеры трехногие! Я умру от удара этой полоумной девицы?! Всегда знал, что она меня погубит!» – с ненавистью к Лойэ подумал Рехи. Сожаления, любви или хотя бы отзвука печали по отношению к ней, пожалуй, уже не осталось, только не после всех злоключений в поселении людоедов. Впрочем, воспоминания тоже постепенно отступали, осыпались и плавились, даже недавние представали так размыто, словно это стряслось вовсе не с ним.

Оставались только песок с пеплом: с них начиналась жизнь любого рожденного после Падения, ими же и заканчивалась. Что-то застывает в неизменности: голод и песок – без них никак. Может, и хотелось бы, но никак нельзя, не дозволено.

– В свое время, в свое время… – передразнил Рехи, поперхнувшись. Проклятые частички пепла все-таки набились в горло. Казалось, в воздухе его становилось больше по мере движения в направлении красных сумерек. Определенно, там не ждало ничего хорошего. Но в иной стороне вообще ничего не ждало: поселений эльфов на всей известной пустоши больше не было. Не миловаться же с людоедами.

– Скоро. Пока послушай меня, – твердо сказал Митрий.

– Не буду, мне просто больно, – надломился голос Рехи и превратился то ли в вой, то ли в смех: – Надоел! Все надоели!

– Кричишь, как Сумеречный, – вздохнул с видом разочарованного наставника Митрий. Но Рехи не привык слушать учителей и древних наставников. Ведь это они допустили уничтожение мира, значит, и советы их ничего не стоили.

– И он надоел! – продолжал биться в агонии смеха взбесившийся эльф. – Ящерово отродье, солнцем в голову ударенный.

– Да… Какие знакомые слова, – с сарказмом ответил Митрий. – Он тоже когда-то сыпал проклятьями. Тринадцатый из Двенадцати. Ты ведь идешь к Цитадели?

– Иду! Бреду… Я в бреду все бреду… – вздрагивал от короткого хохота Рехи. Раньше с ним такого не случалось, а теперь он опасался помереть, окончательно удушенный безостановочным смехом. Но, наверное, так лучше, чем издыхать в луже собственной рвоты, беспомощно подбирая раскромсанные потроха. Лучше со смехом перед лицом крылатых проводников: его посылали к какой-то Цитадели, а он бы всем назло умер. Хотя нет, он же сам намеревался отомстить Двенадцатому Проклятому. Эта мысль отрезвила, смех оборвался.

– Да, ты так и правда не дослушаешь.

Митрий встал со своего места, подошел и заставил убрать руку от раны. Рехи неохотно повиновался, поняв, что Проводник – из плоти и крови. По крайней мере, ладони и пальцы его оказались шершавыми, а их прикосновение к коже привело к вспышке боли, прошедшей от ног до головы. Из-за нее Рехи упустил момент, когда Митрий оторвал от балахона приличный кусок и замотал рану. Обычно повязки приносили чуть ли не больше мучений, чем повреждения: прилипали вместе с песком, присыхали так, что отдирали их с мясом, да еще грубая материя всегда ужасно терла. Но ткань белого балахона успокоила глубокий порез, охладила навязчивое жжение.

Митрий вернулся к своему камню, Рехи плотнее прижал спасительную тряпку к левому боку. Ясность мыслей понемногу возвращалась: «Ну что ж, не каждый вот так поможет».

– А теперь послушай, – настойчиво продолжал разговор Митрий. – В пути важно знать о цели. Слушай песок. Слушай! Только песок. Нет ничего, кроме песка.

Голос Митрия усыплял, уносил куда-то вдаль, хотя Рехи мог поклясться, что стоял на прежнем месте, значит, каким-то образом удавалось не лишиться сознания. Но все звуки действительно исчезали, песок на зубах поскрипывал в монотонном ритме, да еще Проводник завел какую-то песню на два голоса с глухим присвистом, вводящую в состояние транса. Рехи застыл с открытыми глазами, а вокруг очертания предметов менялись, превращались во что-то другое, ранее сокрытое, едва уловимое, словно потаенный мир всегда дремал за завесой.

– Ты видишь их. Ты скоро увидишь их.

«Что увижу?» – хотел небрежно возразить Рехи, но длинный язык присох к небу. Невысказанный вопрос утратил необходимость, когда привычный ландшафт преобразился. Вроде это была та же пустошь и в то же время совсем другая: ее во всех направлениях пронизывали странные линии, напоминающие путаницу веревок или каракули на песке. Одни безвольно застыли, другие метались и вспыхивали, словно молнии. Только все они несли клеймо неприятной черноты, выглядели неопрятными и грязными, какие-то и вовсе напоминали по цвету и составу остывшую рвоту. Из вот этого состоял истинный портрет мира? Как будто гигантский ящер однажды сожрал его, а потом побрезговал и выплюнул.

Но все же этот неприглядный узор манил. Любопытство опять сыграло с Рехи злую шутку: рука сама невольно потянулась к одной из грязно-прозрачных веревок. Пальцы дотронулись до упругой поверхности – и тут же на них отпечаталась липкая слизь, приставая к коже. Рехи судорожно отпрянул, словно обжегся, линии же стремительно померкли, растворились. Но вместе со слизью будто бы влились под кожу невыносимый страх, первобытный ужас. До воя, до крика.

– Это… Это… Это они повсюду! Это мы этим дышим! – заикаясь, воскликнул Рехи. Челюсть сводило, тело корежила волна подступавшей паники.

Он бессмысленно озирался, хватал ртом воздух и тут же с отвращением отплевывался, словно надеясь выкашлять то, что увидел мгновение назад. Слизь и шипы – это мерзкое сочетание на черных «веревках», которые свешивались, наверное, с неба. Уж если такое скрывалось под облаками, то над ними, вероятно, находилось что-то еще более страшное.

– Для легких они безвредны, – спешно уверил Митрий, слегка усмехнувшись, и тут же погрустнел: – Но для всего мира…

Грязные «веревки» вновь мелькнули перед глазами, всего на мгновение, но на Рехи в очередной раз обрушилось ощущение гадливости, словно побывал в слюнявой пасти, а то и в желудке ящера. Еще один страх в копилку омерзения: лишь бы больше никогда не узреть эту картину, этот потаенный облик мироздания.

– Линии мира не всегда красивы. Особенно когда кто-то добирается до них, калечит и разрывает, – вздохнул Митрий. Очевидно, он не мог ничего исправить. Так зачем вообще показывал? Хватало и других потрясений!

донесся уже привычным отзвуком голос, поселившийся в сознании.

«Корни зла… да, приятель, ты, к ящерам трехногим, ужасно прав, похоже, очень похоже», – говорил с самим собой Рехи, постепенно справляясь с приступом трясучки.

– Ну и зачем все это было? – храбрился он, отмахиваясь от навязчивого присутствия посторонних и потусторонних сущностей вокруг. Что, если живые существа тоже состояли из этих сплетений? Гадко, ужасно гадко – это чувство отвлекало от преследовавшего голода. Теперь каждую трапезу вспоминались бы эти линии.

– «Зачем?» – казалось, Проводника заинтересовал простенький вопрос. – Ты должен быть готов к встрече.

Ответ ничего не объяснял, Рехи все еще колотил озноб, отзывавшийся новой болью в ране на боку. Действие чудесной тряпицы прекратилось. Не существовало чудес.

– Я тебе ничего не должен. И никому!

Собственный голос срывался в неприветливый рык. Да и для чего вежливость? Проводник явно не собирался как следует помогать, а всякие полумеры и рассуждения никого не спасали.

– Что ж… Тогда просто послушай…

Митрий прошелся вокруг камня, заложив руки за спину, стряхивая с крыльев земной прах, но от того золото оперения не засияло ярче. Да и к лучшему. Рехи и так опасливо щурился, вспоминая, какой яркий свет исходил от Проводника при первой встрече.

– Опять! Я только что такого наслушался! – воскликнул Рехи, мрачно добавляя: – Есть теперь не смогу.

– Сможешь, – отмахнулся Митрий. – Твой голод верней сознания. Но только ли телесный? Ты ведь слышишь, как кто-то пробуждается в тебе, кто-то ждет своего часа. Голос в голове. Голод прошлого.

Рехи насторожился. Он слышал, конечно, он слышал, с рокового урагана расшифровал посторонний шум на периферии сознания. Что-то неопознанное сопровождало его всю жизнь: скрывалось в тенях глубоких пещер или поблескивало на острых когтях кровожадных ящеров; что-то неотступно следовало за ним, точно осколки чужой памяти. Другой бы сошел с ума, но Рехи просто не привык задумываться о чем-то сложнее еды и множества опасностей, подстерегавших в пустыне. Голос не мешал охотиться – и хватит с него внимания.

– Пусть ждет – не дождется.

– Посмотри на круг, – продолжил Митрий, отчего Рехи только больше закипел. Хотелось уже двинуться дальше, гордо пройти мимо, но рисунки на песке мерцали синим свечением, образуя неразборчивые узоры. Что-то подсказывало, что в них скрыт ответ.

Рехи не любил головоломки. Помнится, Здоровяк отлично придумывал затейливые загадки, построенные на иносказаниях. Вот так сидел в шатре в кругу их маленькой стаи да морочил всем головы. Лойэ обычно хлопала глазами, но временами отгадывала. Рехи в боях отличался смекалкой, умел направить свой небольшой отряд, но скрытых смыслов и символов никогда не понимал. Поэтому Здоровяк, басисто смеясь, вечно ставил самопровозглашенного вожака в глупую ситуацию на этих сборищах любителей отгадывать простые вещи, запрятанные под сложным саркофагом. Как линии мира… Не думать бы о них, лишь бы не думать о них! Лучше воспоминания.

Да, все же веселые были времена когда-то, в редкие мгновения затишья. Наверное, повезло Здоровяку погибнуть в деревне врагов, а не стать добычей ящеров во время урагана. Рехи горько усмехнулся: да уж, дожили, уже радовался, что кто-то погиб легче других. А его самого теперь уносил ветер. Все дальше и дальше от разрушенной деревни. В никуда.

– Их было Двенадцать. Потом пришел еще один, – объяснял Митрий, указывая на свои чертежи. – Это сделал я… мы. Мы дали им силу, чтобы они несли во все миры добро, чтобы предупреждали появление зла.

– Что для тебя добро-то? – поморщился Рехи. – Вон для людоедов добро – это нажраться эльфятины. Ну а для нас… напиться крови людоедов. Покувыркаться с кем получится и на боковую – вот и добро. Вот и счастье.

Простая истина, казалось бы, больше и правда ничего не интересовало и не существовало. Или уже не совсем так? Но хотелось ввернуть что-то в пику напыщенной благостности Митрия. Впрочем, его тоже не миновала скорбь: в правом крыле померкло еще одно перо, оставшись черным пятном.

– Мы хотели предупреждать любое зло, но… да, мы ошиблись. Мы хотели отнять свободу выбора, – сокрушенно продолжил Митрий, низко опуская голову. – А лучше ли вам с такой свободой?

– Лучше. Оправдываться не перед кем и незачем: сам натворил – сам отвечай. У пустыни цена ошибки – жизнь.

Рехи пошатывался, но упрямо стоял. Шел непонятный словесный поединок: совсем не то искусство, в котором удалось преуспеть, но казалось важным выстоять и в нем, показать свой взгляд на мир. Он пока не придумал куда направиться дальше. А так хотя бы не давила гнетущая тишина неизвестности.

– Мы хотели установить великое царство добра на земле, во всех мирах. Рай без насилия и боли.

– И без стремлений. Ничего, сами разберемся, – отмахнулся Рехи, опираясь о валун, на котором чуть раньше сидел Проводник. – И опять никаких ответов. Да как же… снизойдут они до нас…

Разговор заходил в тупик, получалось сдавленное бормотание себе под нос. Глаза слипались, и все больше подрагивали колени.

– Да не даст он ответов, – внезапно раздался знакомый голос. – Митрий никогда их не дает, только обещания.

– Тебя еще не хватало… – охнул Рехи и обернулся: шагах в десяти за спиной стоял Сумеречный Эльф. Конечно, убежишь разве от такого! Эти зловещие призраки неотрывно следовали за ним, давая указания. Надоело чувствовать себя камнем, что несется по злой воле рока с самой вершины на дно пропасти без права решать свою судьбу.

«На убой меня готовят? В жертву принести хотят?» – гадал Рехи, вспоминая рассказы о старинных культах, которые нашли отклик в черных сердцах людоедов. Порой пойманных не просто так съедали, а обвешивали всякими побрякушками, окуривали пахучим дымом, приговаривая какую-то бессмыслицу. Поедали «избранного» точно так же, как и всех, жадно впиваясь зубами в жесткое мясо, но утверждали, будто все это во славу каких-то духов-богов. Эльфы-то не верили ни во что, так честнее. Старики рассказывали, что потеряли веру с началом Падения.

«Неужели ко мне явились эти самые древние духи-боги?» – устрашился Рехи, когда Сумеречный нехотя стряхнул свежую кровь со стального клинка. Все-таки завидное оружие он носил, красивое, прочное, с горящими письменами, чем-то напоминавшими рисунки на песке.

– Скажи ему короче: после неудачи с кругом Двенадцати вы наштамповали единицы поменьше, – недобро ухмыльнулся Сумеречный, обращаясь к притихшему Митрию. – Для более мелких поручений, с более слабой силой. Но опять все пошло наперекосяк. Нет? М-м-м? Не так было?

– Что ты тут забыл? – недовольно вздрогнул Митрий, уходя от ответа. – Ты мог освободиться, мог раньше и проще… Зачем вообще попал в эту проклятую деревню людоедов? Зачем позволил себя избить? Для тебя все игра?

– Смотрел сквозь людей и на людей. Да-а-а… Не всякий мир достоин спасения.

– Всякий.

– Уйдите от меня, оставьте в покое, – прошептал Рехи, решительно разворачиваясь. «Пусть хоть в спину бьют!» – подумал он. Лишь бы не оставаться рядом с этими безумцами.

Он сосредоточился на поскрипывании песка под ногами. Как и требовал Проводник: только песок, больше ничего, совсем ничего. А там нашлась бы надежная холодная пещера, отлежался бы. И потом пошел бы дальше. Из раны больше не сочилась кровь. Только бы не напороться на очередных дикарей или ящеров – и уже нормально.

– Рехи! Постой… – слабо возразил Митрий.

– Что ты его останавливаешь? Он идет туда же, куда и мы. Только что мы там будем делать? Все мы. У тебя ведь тоже нет плана, – язвительно хмыкнул Сумеречный.

– Но я нашел Рехи.

– И он тебе не рад.

«Имя мое откуда-то знают. Ну, нашел ты меня! Лучше бы не находил», – отметил Рехи. Мысли ударялись в виски, перекатывались от затылка ко лбу, сжимали обручем. Однако ноги еще куда-то несли, и он шел.

Сначала Рехи опасался, что Проводник и Сумеречный будут его преследовать, но они остались позади и вскоре скрылись за грядой валунов. Он двигался наугад, тянул воздух, опасаясь наткнуться на хищников или людей – обоих всегда сопровождал удушливый смрад. Но обоняние щекотал только тяжелый пепел.

распевал отстраненный голос, та самая «единица поменьше». Нашелся бы толк от нее, сила какая-нибудь, как в сказках для маленьких. Там вечно рассказывали про великих героев, которые спасали мир или даже миры. Но что-то никто не спешил приходить и вытаскивать их всех из этого вечного бессмысленного кружения в плену голода и страха, который поселился где-то под сердцем воспоминанием о склизких «линиях мира». Рехи даже посмотрел на пальцы: никакой слизи, ни следа.

«Ладно, не знаю, что это. От мыслей проще сдохнуть, а мне надо идти», – твердил он себе с завидным упрямством. Снова единственным спутником сделалась давящая тишина. Где-то издалека доносился гул камнепада, напоминавший утробный рев гигантской твари. Что если вдали ждало неизвестное огромное зверье? Голодное, как и все.

Но долго огорчаться грядущими бедами не удалось: в дымный воздух примешался едва уловимый запах живого существа. Рехи тут же схватился за клинок, новый клык, полученный в бою. Тряпка уже прилипла к ране, прижимать не приходилось, только сил на очередной поединок совсем не осталось. У всех есть свой предел.

– Опять ты… – безысходно выдохнул Рехи. Он ожидал от себя любой реакции: злости, негодования, хоть радости, но усталость украла все чувства. Перед ним предстала Лойэ. Она выскользнула из-за валунов, очевидно, до того скрывалаясь, выслеживая возможную добычу.

– Ага. И опять ты! – недобро хохотнула Лойэ. Она выглядела тоже потрепанной и измученной: туника из шкуры ящера пестрела дырами, сквозь одну временами просвечивала правая грудь; синяки и ссадины испещрили руки и лицо, волосы спеклись от крови, она же забрызгала впавшие щеки, но кровь была явно чужая. У Лойэ обнаружился ее же старый клинок. Неужели ей удалось спастись от отряда эльфоедов? Скрылась? Сбежала? Сражалась? Хотя разве стоило переживать о ее злоключениях? Она же бросила, предала. Но все это ощущалось каким-то далеким и малозначительным. Перед глазами болезненно стояли сплетения линий, словно не осталось чего-то более важного.

– Что с тобой сделали людоеды? – спросил Рехи. Сражаться с Лойэ и ненавидеть ее больше не хотелось, а злиться он устал.

– Ты в плен к ним попал, что ли? – Лойэ горделиво подбоченилась.

– Да.

– Слабак, я от них отбилась, – небрежно бросила Лойэ. – Эй! Ну, ты чего? Рехи! Рехи! Рехи!

Лойэ затараторила с суетливым беспокойством. Врагов так не зовут! Но Рехи уже не слышал, зачем к нему обращаются: силы дошли до предела, до роковой черты, словно эта встреча выдавила последние капли выносливости. Он устал сражаться с собственными противоречиями. Все-таки он любил Лойэ, по крайней мере, не представлял, что однажды придется убить ее. Нет уж! Ни за что. Рехи уже определился и стоял на своем, хотя на самом деле почти падал.

Глупое и бессмысленно хрупкое тело вновь теряло сознание, оставляя себя на милость то ли подруге, то ли врагу. Над головой несколько мгновений маячило черное-пречерное небо, пронизанное красными жилками. Дальше все провалилось в пустоту.

на прощанье пропел очередной безумец, словно сидел где-то на краю пропасти, болтая беззаботно ногами, рассматривая смерть сквозь неизбежность жизни. Конец? Финал всех страданий? Без решительного удара? Без великих битв? Не всем уходить красиво. Но как же не хотелось умирать!

– Больно же! – вскинулся Рехи. Что-то пронзило припухший левый бок, не клинок, а что-то маленькое и острое. По ощущениям напоминало волос в горле или шип под ногтем: терпимо, но выматывающе неприятно.

– Не дергайся! Так лечились в прежние времена, – донесся знакомый голос, и сильные женские руки настойчиво прижали плечи обратно к земле. Рехи часто заморгал, озираясь вокруг. Он лежал в пещере, со сталактитов во тьме капала вода, стекая невидимым ручейком. Все-таки Лойэ не добила, даже притащила в убежище. Как странно и великодушно с ее стороны. В ней открывались все новые и новые черты. Раньше она воспринималась просто девчонкой из отряда, развлечением, временами – обузой. Потом стала последней выжившей из их деревни, последним знакомым эльфом в этом огромном мире. Теперь еще и пыталась лечить. В руках она держала тонкую иголку с ниткой и упрямо тыкала этим приспособлением в рану Рехи.

– Как лечились? Откуда ты знаешь? – возмутился он, не слишком-то доверяя такому врачеванию. Сама же пырнула, а теперь исправляла. Да, Лойэ в деревне ловко управлялась с починкой одежды, но Рехи-то не был туникой или штанами!

– От одной старухи научилась. Она отца штопала… – Лойэ болезненно запнулась: – Но он все равно умер. Иголку я из деревни прихватила, всегда с собой носила.

– Она не говорила, что от гнили в зашитых ранах умирали? – Рехи припомнил метавшихся в бреду раненых, отца Лойэ в том числе. Стало жутко. Порой воины возвращались с победными улыбками на лицах, бодрые, лишь немного обескровленные. Но через пару смен красных сумерек впадали в бредовые видения и мучительно умирали с почерневшими губами и пеной у рта.

– В незашитых тоже. Ничего, я вроде бы промыла, – пожала плечами Лойэ, кивая на водицу, стекавшую со сталактитов. – Все равно мы безнадежные странники.

– Но умирать так я не планирую!

– Молчи и не мешай! Мне самой страшно, я ж первый раз.

Рехи морщился, но терпел. По счастью, стежков пришлось делать немного, хотя края воспаленной кожи и плоти стягивались неохотно, причиняя страдания. Какое-то время пришлось молчать, сжимать зубы, чтобы не заорать в голос.

– Безнадежные странники, – протянул Рехи, бессильно выдыхая, когда все закончилось. – Мы можем остановиться.

Почему-то вновь полезли глупые видения о том, как они с Лойэ прямо в этой пещере создают новое поселение. Место казалось подходящим: темным, закрытым от ветра. В узкий лаз входа не протиснулись бы незваные гости. Рехи вдруг невыносимо захотелось построить собственный дом, соорудить вокруг частокол, раскинуть шатры из шкур – вот и деревня готова. А от ураганов защитила бы пещера.

– Где? И как? – оборвала пространные раздумья Лойэ, вновь возвращая его на тропу бессмысленных скитаний.

– Поищем деревню эльфов, – предложил Рехи, морщась, пока Лойэ завершала свою работу. Справилась она неплохо и быстро, словно и правда воспринимала испещренную шрамами кожу эльфа как латаную-перелатаную одежду.

– Нас не примут, – упрямо отмахнулась она. – Да и здесь деревень эльфов почти не осталось.

– В Долине Черного Песка еще могут быть, – предположил Рехи.

– Где? Ты их видел? – недовольно воскликнула Лойэ, отскочив в сторону, и скрылась в густой темноте. – Нет, Рехи, мы пойдем только вперед. Ты и сам это знаешь.

Рехи некоторое время молча лежал, ощущая спиной только вывернутую мягкой стороной наружу тунику, расстеленную на камнях. На зубах неизменно поскрипывал песок, а в пещере монотонно капала вода.

– Куда ты направлялась? – вскоре спросил Рехи. – Неужели только меня выслеживала?

– Да сдался ты мне! Я иду к Последнему Бастиону, – чуть помедлив, ответила Лойэ, вновь приближаясь и садясь рядом. – Я хотела уйти из деревни еще с тех пор, как погиб отец. Сейчас выбора не осталось. В Бастионе есть место для всех. Так говорят. Помнишь наших соседей…

– Которые все перемерли в пути? Помню я про Бастион. Еще одна выдумка. Значит, нам не по пути. Я иду к Разрушенной Цитадели.

– Будто она реальна. Да, значит, не по пути.

– А может быть, остаться здесь? – вновь несмело предложил Рехи. Он уже не слишком верил, что дойдет до Цитадели, да и Сумеречный с Митрием направлялись туда же. Встречать их больше не хотелось. А последние слова Сумеречного об отсутствии плана и вовсе звучали крайне зловеще. Если те двое не представляли, что делать, то куда уж Рехи? Двенадцатый Проклятый был очень опасным монстром. Возможно, стоило просто остаться, остановиться, сделаться незаметной песчинкой на фоне великих свершений.

– Остаться? Где? – снова встрепенулась Лойэ, словно дикий зверь. От нее исходила необузданная мощь, которую не сломила даже пустошь. Она вбила себе в голову не менее безумную цель скитаний, чем Рехи. Но он теперь мечтал отдохнуть.

– Ну, прямо здесь.

Он обвел взглядом пещеру. Лойэ вздохнула и потянулась к нему, запустив длинные пальцы в его спутанные патлы. Рехи прикрыл глаза, стало спокойно и даже уютно. На мгновение он почти поверил, что Лойэ согласится с его замыслом. Но она с прощальной грустью ответила:

– Нет. Уже никак. Мы теперь дети урагана. Он нас снес вместе с деревней. Это ураган! – она прижала руки к груди, к сердцу. – Он теперь внутри. Мы теперь – ветер. Чувствуешь это вечное стремление куда-то?

– Чувствую, – признался Рехи, и собственные глупые идеи о новой деревне оставили его.

– Вот и я тоже. Мы идем только вперед.

– Но почему не в одном направлении-то?

«Мне надо к Цитадели. Ты ищешь Бастион. Как же нам удержать друг друга?» – совсем растерялся Рехи. Лойэ же, вероятно, неуклонно следовала своему неведомому плану, потому не мучилась.

– Так уж случилось.

– Я так устал… – пробормотал вскоре Рехи. Лойэ вновь ласково погладила его по голове, и с прикосновениями ее ладоней уходила щемящая тоска, забывались искореженные линии мира, наставал глухой, но сладостный покой. Время не имело значения, пока она оставалась рядом. На миг или на вечность – не так уж важно.

– Спи.

– Чтобы ты меня убила? – постепенно проваливаясь в дрему, ехидно заметил Рехи. Нет, он уже знал, что Лойэ простила его, а вернее, решила, что они в расчете. Обидеться бы, высказать что-то. Но зачем? Слишком мало оставалось времени для взаимного непонимания. Лучше чувствовать прикосновения ладоней и легкие поцелуи на рассеченных скулах. Умела же Лойэ быть невероятно нежной, невыразимо трепетной.

– Уже не убью. Ты предал меня, я предала тебя. Мы оба выжили – равновесие восстановлено.

– Стихийная ты… точно ураган.

– Ураган…

Голоса таяли, тонули в перезвоне капель. Тишина застыла для двух скитальцев в крошечном мире пещеры. Сначала Лойэ держала голову Рехи на своих коленях, потом свернулась рядом калачиком. В полудреме казалось, что нет места безопаснее и надежнее этой пещеры. Но за ее пределами расползался хаос…

Не в своем уме

Вновь мерещились непонятные картины: случайные штрихи сливались в величественные строения, мерцающие точки – в живых существ…

Замок показался знакомым, непроизвольно вспомнились названия растений в саду, не пугало обилие гобеленов и барельефов в прилегавших к нему галереях; статуи в фонтанах и нишах уже не выглядели непривычно и дико. Правда, на этот раз сад показался запущенным и унылым: на дорожках шелестели пожелтевшие листья, вода в фонтанах отдавала гнильцой, по ее мутной поверхности плавали мелкие веточки, утонувшие мухи и сморщенные лепестки. Не осталось богатства и радости жизни, которые шокировали в прошлый раз. Или Рехи просто привыкал к непонятным снам, где он вроде и не был собой. Слишком много знал, слишком легко понимал то, что никогда не видел, ведь он даже не подозревал, как выглядел мир до Падения. Возможно, оно уже приближалось: печать уныния подсказывала, что садом некому заниматься.

Правители мобилизовали в регулярную армию последних садовника и поваренка, оставив служить во дворце лишь самых немощных. «Что-что? Откуда я таких слов-то нахватался? – дивился самому себе Рехи, впрочем, интересные видения заставляли махнуть на все рукой: – А!.. Я – не я. Лучше знать, чем не знать. Лишь бы не мешало».

Так он парил, не ощущая собственного тела, по опустевшему дворцу, где скулили длинноногие мохнатые животные, которых называли собаками. Наверное, они были вкусными, вкуснее ящеров. Да… Даже сквозь сон Рехи почуял теплую кровь в бьющихся жилах. Вот если бы после Падения остались они, не пришлось бы людьми питаться… Хотя… Почему не осталось никого, кроме ящеров? А вдруг это собак превратили в мохнатых рептилий? По стати и размеру некоторые вполне подходили. После взгляда на «линии мира» Рехи – или другая сущность в его сознании – строил всевозможные теории. Вряд ли смутные сны показывали историю другого мира. Только где существовали дворец и город? Почему речь шла об армии? Все воспринималось как бездоказательно верное, и пугали слишком сложные слова, значение которых воспринималось на уровне подсознания как готовая картинка.

Вот так Рехи легко и определил, когда «подлетел» к просторной пустынной зале, что попал на военный совет. Вокруг длинного стола с обширными подробными картами стояло несколько человек в начищенных доспехах, плащах и мантиях. Некоторые явно принадлежали к военному сословию, другие были жрецами, третьи – вельможами, о чем говорили пышные бархатные камзолы всех цветов…

Цвета… Яркий свет и цвета! Рехи различал цвета! Неправильно и странно: он видел сон, где существовало такое многообразие красок, что наяву он бы вмиг сошел с ума. Да измененное зрение жителя ночи в обычной жизни и не восприняло бы такое ненужное разнообразие оттенков. Вот и новое открытие, вот и новая странность. Впрочем, рассматривать слишком подробно обитателей залы не хотелось, больше заинтересовало, над чем корпит совет элиты во главе с уже знакомым правителем.

– Королевства эльфов согласились присоединиться к нам в борьбе с Вашим братом, мой король, – донесся обрывок отчета одного из советников. Он раскатал длинный список по столу, надломив зеленую сургучную печать с гербом в виде скрещенных сабель на фоне дубового листа. Там же содержался текст, с которым немедленно ознакомился король, хмурясь по мере прочтения.

Рехи глядел через плечо правителя, который не гнушался сходить с трона и склоняться вместе со всеми над картой. И, что самое удивительное, Рехи различал буквы. В реальности он бы тупо глядел на сплетения бессмысленных черточек, напоминавших следы маленькой ящерки. Но здесь он четко уловил написанные витиеватым стилем распоряжения другого короля, его согласие на военный союз и посильную поддержку ресурсами. Эльфийского короля! У Рехи перехватило дыхание, если так случается у призраков из будущего, попавших в прошлое: «Эльфы?! Эльфы? Эльфы… Но как? Мы что, сражались плечом к плечу с людоедами триста лет назад? Или они еще не были людоедами?»

Он задумался: в мире прошлого при всем этом изобилии вряд ли практиковалось поедание друг друга. Да и старики не просто так утверждали, будто когда-то эльфы не пили кровь.

– Хорошо, – вздохнул король, взмахнув рукой, отчего длинный рукав взметнулся наподобие крыла. – Но западные эльфы слабее восточных, а те не откликнулись.

– У нас есть крепость, – твердо говорил один из военачальников, для верности хлопнув себя металлической позолоченной перчаткой по золоченому же панцирю. Такой бы найти в кургане! Рехи все больше разбирало любопытство, как жили эти люди, раз даже обломки их мира приносили неплохие доспехи и мечи. Кое-где еще встречались искореженные куски чудных штук, которые здесь назывались кораблями.

Несколько человек как раз склонились над картой, на которой расплылось синее пятно, море с очертаниями материков, и деловито передвигали по ней миниатюрные кораблики. Их поглощала эта занятная игра. Впрочем, «другой» Рехи вовремя подсказывал своему глуповатому собрату из пустоши, что это вовсе не игра, а разработка стратегии. Планировали отправить флотилию на защиту приграничных крепостей королевства, потому что с той стороны наступала угроза смешанной армии эльфов и людей.

– Да, крепость, – вздыхал тем временем меланхоличный король. – Осада вымотает всех. Будет ли милостив к нам Двенадцатый…

«Да куда уж ему!» – усмехнулся Рехи, откровенно издеваясь над тупым поклонением фальшивому идолу.

– Выбора нет, – мрачно заверил военачальник. – В открытом бою мы не выстоим, пока не прибудет подкрепление от северных наемников и западных эльфов. Но когда оба войска придут, они нападут на врагов с тыла.

– Еще нельзя забывать о пиратах с юга. Они уже три раза атаковали наши крепости. И мы не располагаем информацией, чьи интересы они представляют, – подал голос сухощавый мужчина в изумрудном плаще. Каштановые волосы были коротко острижены, на плечах красовались нашивки с изображением якорей, камзол отливал цветом морской волны. А из-под волос отчетливо торчали аккуратные заостренные уши.

«Да он эльф! Эльф в рядах людей! Ничего не понимаю», – поразился Рехи, помотав призрачной головой. Ломались все его представления о мире: еда воспринималась как личности, куча неизвестных терминов легко и просто становились понятными. Да еще этот эльф с якорями казался смутно знакомым. Выглядел он крайне мрачным: выступающие скулы сильно заострились, под глазами пролегли тени, а на лбу вздулась жила. Его больше всех беспокоил невеселый Совет.

– Я помолюсь Семарглам и Двенадцатому в Храме Надежды. Надеюсь, они будут к нам милостивы, – четко сказал сам Рехи, даже губы невольно шевельнулись на грани яви и сна.

«Нет, точно: здесь я – не я», – одернул он себя, потому что, будучи в своем уме, он бы ни за что не выпалил такую бессмысленную ерунду. Да даже в чужом уме это звучало ужасно глупо. Говорил кто-то другой, кто-то, кем он был до этого. Или не был никогда. Тот, кто подал голос на Совете, светил лиловой мантией жреца, прятал ладони в широких рукавах и, очевидно, искреннее веровал, что имеет некую связь со всеми этими бесполезными летающими созданиями, которые до смерти напугали на пустоши «настоящего» Рехи. Значит, здесь их называли Семарглами.

– Молитва нам сейчас очень пригодится, – скорбно кивнул король, как будто враги уже обложили со всех сторон его крепость. Да он еще не познал ни лишений, ни голода: на столике с витыми ножками стояла ажурная ваза с сочными нетронутыми фруктами. Невидаль какая… Рано еще молиться, когда хватает еды, как считал Рехи, и со злобной завистью рассуждал: «Этот слабак проиграет, по лицу вижу. Он не выживет с таким настроем, слишком надеется на высшие силы, слишком мало верит в себя. Жалкий паникер».

– Да помогут нам Митрий и Двенадцатый! – кивнул в ответ другой жрец в бордовом балахоне. Лицо его скрывал капюшон, плащ скрепляла у горла застежка в виде головы гепарда.

– Пусть будет милостив тот, кто вечно плачет за мир, – вторил ему другой жрец. Они превратили военный совет в обмен любезностями. Но шикнуть на них никто не посмел.

«Что? Митрий? Да ты в одной шайке с Двенадцатым Проклятым! Крылатая ты тварь, тебе еще молились, а ты допустил все это», – возмутился Рехи. Хотя он уже сомневался, виноват ли во всем этом один семаргл.

Картинка сменилась, Рехи надеялся проснуться, вынырнуть из бесконечной череды кружения по чужим сознаниям и воплощениям. От сна он лишь больше уставал. На мгновение его пробудила острая боль в ране, но не вернула к реальности, лишь отозвалась тошнотой и слабостью, огрела со всего размаху волной озноба, а потом снова сшибла в забытье, снова в этот вязкий, тягучий кошмар благообразия прошлого мира.

На этот раз Рехи оказался на обширной каменной террасе, увитой побегами винограда. С нее открывался чудесный вид на огромный город: разноцветными точками маячили всевозможные каменные строения с черепичными и соломенными крышами, где-то вились артерии и вены улиц, по ним текла суетливая толпа, доносилось ржание лошадей, разнообразные окрики. На многочисленных башнях развевались лиловые флаги с гербом в виде руки, сжимавшей фигурно вырисованное пламя. «Свет Двенадцатого да пребудет с нами!» – гласил девиз, начертанный вокруг рисунка. Хотя расстояние вряд ли позволило бы четко рассмотреть, скорее «другой» Рехи знал эту фразу наизусть.

«Это что, я иду набить морду божеству?! Ну что они все ему так поклоняются? Двенадцатый… Тринадцатый… Сумеречный Эльф Тринадцатый. И что? Видел я и Сумеречного, и как Митрий придавил его к земле, и в деревне людоедов у столба. Вполне себе человек. Ну, почти», – заключил Рехи. Его упрямство не позволило бы усомниться в верности собственного безумного плана, кем бы ни был Двенадцатый Проклятый. Делалось обидно за всех этих далеких непонятных людей, за их наивную веру, ведь с ними просто играли, не лучше, чем с корабликами на той карте.

«Какой мир разрушили, какой мир… Сколько тут еды!» – ахал и охал Рехи, пока не заметил сидевшую на скамье девушку. Она рассматривала город у подножья дворца. От нее веяло неземной печалью. Легкий синий шелк закрытого платья струился по полу длинным шлейфом, черные локоны рассыпались из высокой прически вдоль покатых плеч. Ее тихое смирение кардинально отличалось от необузданной красоты Лойэ. Она очаровывала, словно от нее веяло прохладой вечернего моря, тогда как от Лойэ всегда летели незримые искры.

«Ох, как бы она сейчас ревновала!» – усмехнулся Рехи, невольно сравнивая девушек. Определенно, в прошлом женщины выглядели какими-то совсем беспомощными, как куклы, которых мастерили из обрывков кож маленькие девочки в деревне. Разве удастся отбиться от ящера в таком неуклюжем балахоне, да еще расшитом жемчугом? Новой знакомой вряд ли приходилось хоть когда-то держать в руках оружие. Может, и зря.

«Если город падет, что будет с Миррой, что будет с ней?» – запричитал не своим голосом Рехи, как будто застрял в чьем-то сознании. Он не верил в переселения душ, не верил в повторную жизнь. Но кто-то взывал столь ясно и пронзительно, что хотелось хоть как-то поддержать его в этой бесконечной тревоге. Несчастным оказался все тот же жрец в лиловом балахоне. Он наблюдал за девушкой из-за угла, прячась за колонной. Пару минут смотрел, потом отворачивался и горестно заламывал руки, скулы его сводило, из глаз едва не текли слезы.

«А, влюбленный! И явно не по статусу. Да она же принцесса! Ну, дочка вождя или вроде того, – самостоятельно догадался Рехи, насмехаясь над сдержанностью молодого жреца. – Ну, ты еще расплачься, мужик. Успокойся, все падете. И ты, и твоя Мирра». Он бы уж точно не подглядывал за девушкой из-за угла. Как минимум, подошел бы, поговорил, а там как-нибудь уединился бы в укромном уголке. Хотя здесь, наверное, так было не принято. Все-то у этих прошлых людей оказывалось затянуто в рамки условностей и бессмысленных клятв.

«Митрий… Митрий! Ответь! Ты наделил нас силой, мы, твои Стражи Миров, взываем к тебе! Что делать теперь? Враги наступают с юга и с северо-запада. Как поможет моя сила? Я готов отдать свою жизнь!» – все причитал парень, беспрестанно теребя в руках застежку в виде головы гепарда.

«И ты туда же… Ну вот опять. Заткнись уже! Ну, заткнись! Мне же кажется, что это я бормочу! А если меня там Лойэ услышит? Засмеет же» – попытался шикнуть на жреца Рехи, естественно, безуспешно.

От сцены на террасе всех отвлек безумный возглас, донесшийся из зала Совета. Мирра испуганной птичкой отпрянула к перилам парапета, сжав их так, что побелели костяшки. Красивая она была все-таки, такая хрупкая, что хотелось защитить. Но прошлое – самый надежный тайник, из него уже ничего не вытащить, в нем уже ничего не изменить. Поэтому мимолетное сожаление Рехи потопил в заинтересованности воплями.

Он несся вместе со жрецом в зал. Теперь там царил хаос: военные карты кто-то изодрал в клочья, игрушечные кораблики разметал по полу, добротный длинный стол исцарапало лезвие кинжала. А посреди всего этого метался знакомый эльф с якорями. Он то носился вокруг стола, то вскакивал на него, то со всего размаху, расшибая лоб, падал на пол и бился в конвульсиях. Изо рта его шла пена, становясь кровавой из-за обкусанных губ. При этом Рехи не заметил клыков во рту эльфа – все не так, все странно. Но больше заинтересовало то, что в бессильном отчаянии, до сорванного голоса восклицал несчастный:

– Город падет… Падет город. Двенадцатый отвернулся от нас. Двенадцатый – он Проклятый! Мы все молились Проклятому!

«Да это ж мой старик! Ну, тот, который меня вырастил!» – вдруг узнал ополоумевшего военачальника Рехи – уловил слишком знакомые интонации голоса. И фрагменты образа окончательно сложились. Испещренное морщинами оплывшее лицо дряхлого эльфа из «прошлых времен» едва ли походило на заостренные черты этого безумца. Но манеры, движения – все неуловимо совпадало, особенно эти экзальтированность и пророческие вопли.

– Ты совсем с ума сошел! – кинулся к нему жрец, разметав широкий балахон, точно огромную фиолетовую тучу. Впрочем, поймать верткого воина не сумел: он скакал по столу и прятался за спинкой трона, страшно вращая глазами. Пальцы его кривились, словно когти, и скребли дорогую обивку, оставляя борозды.

– Не сошел! Ко мне во сне явился Тринадцатый! – осмысленно воскликнул эльф, вновь вскочив на стол. На его вопли сбежался весь двор, стражники уже ощерились пиками, за их надежной защитой стоял растерянный король.

– Тринадцатый?! – почти в панике всплеснул руками король. – Ужас-без-имени?! Ты сошел с ума!

– Ко мне явился Тринадцатый! – воздевая руки к небу, голосил ненормальный. – Он предсказал всем нам скорый конец и наказание жизнью тем, кто уцелеет!

В тот момент его все-таки стащили со стола и уложили лицом вниз, скрутив руки за спиной. Он продолжал истошно скулить и бормотать, как он проживет еще три сотни лет и узрит разложение душ людей и эльфов. Не соврал ведь, старый дурак.

– Не убивать! – вовремя успел приказать король, заметив занесенный меч.

– Мой король, он предатель и смутьян! – возник вертлявый советник.

– Стража! Уведите его! Адмирал сошел с ума, – приказал после некоторой паузы король. Он был шокирован, словно потерял близкого родственника, вернее, важного соратника. Бывалый воин, когда-то стоявший во главе целых флотилий и ведший их на штурм неприступных крепостей, бился головой о стены и катался по полу, вырываясь из рук обескураженных стражников. Скоро он затих и, обессилев от приступа, заключил убитым тоном:

– Брат пошел на брата. Мы обречены.

Он обвис на крепких руках стражников и больше не сопротивлялся. Король распорядился запереть его в самой высокой башне.

– Сколько лет он служил мне, – сокрушался правитель, устало садясь на трон. – Обращайтесь с ним как можно бережнее! Мы не выбираем, когда лишиться разума. Это просто недуг, как любая другая болезнь.

Лицо его при этом выражало неподдельное участие. Другой уже при первых словах срубил бы адмиралу голову с плеч, чтобы в трудные времена никто не сеял дополнительную панику. А этот просил еще заботиться о бывшем соратнике. Обращались с ним и правда хорошо, раз он пережил Падение и оказался «наказан долгой жизнью». Король ведь явно не дотянул до конца войны. «Хороший ты дядька, добрый, – вздохнул Рехи. – Но слабый».

– Недуг ли? Что если проклятье? – сомневался молодой жрец. – Все потому, что он эльф… Говорят, нескольким эльфам одновременно явился Тринадцатый. Проклятый.

«Эй, братец! Ты не эльф, что ли? А с какого ящера я через твою голову все вижу?! Страж ты Мира, тьфу!» – выругался мысленно Рехи. Похоже, он стал свидетелем начала губительного разделения народов.

– Да-да, – подтвердил второй жрец в бордовом балахоне. – А как его зовут, знаете? Сумеречный Эльф. Ясное дело, что с эльфами что-то не то творится.

– А что если они и правда предчувствуют конец? Говорят, они наделены даром предвидения, – сокрушенно прикрыл лицо рукой усталый король.

Казалось, в нем все стремилось к смерти. В душе он уже давно проиграл, его вера в себя истлела. Он уже представлял, как лично зарежет любимую дочь, чтобы она не досталась грязным захватчикам.

– Ваше Величество! Мы выстоим! – убеждали его на разные голоса придворные, жрецы, военачальники. Но Рехи уже улетал от них, устремляясь в давящую ледяную темноту.

«Что это? Смерть?» – в который раз испугался он, опасаясь, что яд отравленного клинка все-таки доконал его избитое тело. Но он оказался в полной темноте не в одиночестве. Перед ним теперь отчетливо проступали черты назойливого Сумеречного Эльфа. Лицо его выглядело напряженным, как будто он тоже вспоминал вместе с Рехи и переживал эту невеселую историю, предшествовавшую Падению.

– Ну, привет, Ужас-без-имени, – поддразнил Рехи. Даже перед ликом гибели он не смирился бы, не стал умолять.

– Не люблю это прозвище. «Знающий», как меня называли прошлые эльфы, мне больше по душе.

– Ты вроде провожатого смерти?

– Нет. Я человек.

– Человек, как же, – хмыкнул Рехи. – Зачем я вспоминаю прошлое?

– Кто не помнит прошлого, теряет будущее, – высказал прописную истину Сумеречный. Рехи без своего «внутреннего жильца» ничего такого никогда не слышал, но фраза ему все равно не понравилась. Что же, если он не помнил своих родителей, то сам не имел права заводить детей? Впрочем, и не хотел особо, уж точно не на этом вечном пути к Цитадели.

– Оно уже потеряно, – напомнил очевидную вещь Рехи. – Разве изменю я что-то? Да я бы им всем морды набил, если бы не парил там призраком.

– Не так будущее меняют, – грустно усмехнулся Эльф.

– А как?

– Хороший вопрос. С учетом того, во что здесь превратились линии мира.

Рехи поморщился от невольного воспоминания, вновь к пересохшему горлу подступила тошнота. Да еще чернота на острое мгновение озарилась бесчисленными переплетениями фиолетово-сиреневых склизких линий, они вились порванными веревками, переплетаясь лапами гигантского паука. Они причиняли боль.

– Я тоже не знаю, что с этим делать, я тоже, – охнул Сумеречный Эльф, попытавшись дотронуться до одной из линий, но его немедленно что-то обожгло, он отдернул руку, прижимая ее к груди: – Проклятье! Тварь ты, Двенадцатый! С первого дня знакомства терпеть тебя не мог!

Рехи же в свою очередь потянулся к самой светлой линии, как ему показалось. Она напоминала прозрачный пузырь и слегка пульсировала. Пальцы не обожгло, даже наоборот – приятное тепло распространилось по телу. Но тут же сотни других разом зашипели и накинулись на единственную светлую. Она вздрогнула и погасла, а новая атака «неправильных» линий едва не вышибла дух.

– Держись! – крикнул напоследок Сумеречный, пока Рехи давился новым приступом отчаянной тошноты. Ненавистная слизь набивалась в рот, хлестала по рукам и ногам, стягивала грудь, мешая дышать. Потом он очнулся на какое-то время, выплевывая вполне реальные слизь и желчь.

– Все тут заблюешь скоро! Устала тебя переворачивать, чтоб не захлебнулся! – доносилась сквозь тяжелое забытье ругань Лойэ. – Ящеры!.. Еще и руками размахивает!

Наверное, она имела в виду тот миг, когда Рехи пытался ухватить светлую линию. Почему-то ему казалось, что именно она вернула к жизни. И погасла. Пугало, что даже якобы всесильный Тринадцатый Проклятый испытал вполне реальную боль, попытавшись распутать лабиринт темных корней.

– Пора бы мне уже валить отсюда. Но ты же – это ты, – бормотала что-то Лойэ, срывалась на рык и снова гладила по голове. Ненормальная дикарка. А что бы в такой ситуации делала та самая Мирра из прошлого? Впала бы в панику? Позвала придворных лекарей? Ох, сколько странных новых слов вертелось в голове.

– Не надо было… отравленным клинком… – пробормотал с трудом Рехи, но снова потерял сознание.

Три смены красных сумерек в бреду прошли с унылым однообразием и воспринимались скорее как помеха в пути, нежели заслуженное наказание за предательство. С клинком у шеи хорошо говорить, что изменился, что не хотел бросать, но никакой вины на самом деле он не ощущал. Лучше бы Лойэ не дралась с ним, следуя своим представлениям о чести и справедливости. К кому и когда она была справедливой? Стае пользы почти не приносила из-за своей несдержанности, терпели ее из-за личной привязанности Рехи и навыков боя, которым обучил ее покойный отец. Но стоило ли применять их против единственного уцелевшего представителя своего вида? Рехи не мог ответить, что справедливо, а что нет.

Левый бок нестерпимо горел, но боль казалась далекой, как раскаты грома из-за гор. Так же в роковой день внимали вою урагана, считали, будто он далеко, а шкуры шатра достаточно надежны.

«Не спасло. Нас уже ничего не спасет», – думал Рехи, наблюдая сквозь полуопущенные веки за Лойэ.

Она маячила где-то рядом, обмывала горящее лицо пещерной водицей. Потом говорила, что хочет есть, и куда-то отлучалась, бросая его одного в темноте. Рехи не мог пошевелиться.

На четвертую смену красных сумерек он пришел в себя. Лойэ рядом не оказалось, и в сердце закрался безотчетный страх, что она больше не вернется. Она всегда следовала лишь велению собственных полубезумных фантазий. Кто знает, может, внутренний голос требовал без промедления отправиться на поиски проклятущего Бастиона.

Рехи прислушивался к переговорам капелек, стекавших с невидимых камней в тонущую во тьме речушку, вдыхал кисловатый запах подгнивавших водорослей. Рядом еще витал аромат Лойэ, исходивший от брошенной на полу шкуры. Значит, она не ушла насовсем, не оставила…

Впрочем, стоило разуму немного проясниться, Рехи недовольно куснул опухшие растрескавшиеся губы: больше всего на свете он не желал оказаться хоть на короткое время беспомощным. Но вот ранение спутало все планы, и теперь, уже в сознании, ему оставалось только ждать. Сердце отмеряло удары ожидания. Рехи сбился со счета, попросту закончились «пальцы». Долго же Лойэ охотилась! А если ее поймали? Он не сумел бы помочь ей. Людоеды, возможно, бродили где-то рядом, если от их деревни хоть что-то осталось. Лучше бы Сумеречный Эльф смел ее под корень, они не имели ничего общего с теми разумными людьми из прошлого. Лишь бы новые люди из настоящего не добрались до Лойэ.

Одиночество сдавливало медленно заживавшие ребра, голова все еще нещадно кружилась, но Рехи подполз к выходу, чтобы хоть в щелочку между камней увидеть каменистую долину. Красные сумерки теперь резали глаза, отзывались болью в висках, но вскоре удалось различить точку на горизонте.

– Лойэ… Надеюсь, это ты! – выдохнул Рехи. Никогда еще он не ждал ее, никогда не волновался. И не совсем понимал, виноваты в этом бедственное положение или все-таки его чувства к ненормальной подружке? Впрочем, разделять и обдумывать собственные ощущения не хотелось, не имело смысла. Вот в этот конкретный миг он ждал ее, в другой – ненавидел. Так уж все меняется со временем. Важно настоящее.

– Куда ползешь? – приветствовала его Лойэ. Выглядела она довольной: губы мерцали ярко-алым, их раскрасила свежая чужая кровь, отпечатавшаяся и на одежде, и на коже.

– Тебя ждал, – буркнул Рехи, хотя зуб на зуб не попадал от озноба.

– Вон какая я теперь важная! Живой остался. Надо же. Ты должен был умереть от яда в ране, – насмехалась Лойэ, почти пританцовывая. Хорошо ей сделалось, крови-то свежей напилась, от нее всегда такой становилась. Хотелось бы знать, кого и где поймала.

– Значит, не так много его в твоем клинке осталось, – ухмыльнулся Рехи.

– Держи, – она протянула кожаный бурдючок, в котором оказалось немного крови после ее пиршества. – У меня правило: если кого-то не убиваю с первого раза, значит, не судьба. Значит, мы не враги.

Рехи жадно припал к свежей крови. Опустошенный, высушенный, он острее обычного ощущал голод и был готов едва ли не кричать от радости, когда получил желанную подпитку. Лойэ он в тот момент просто безоговорочно обожал, забывая, что именно она послужила причиной новых злоключений.

«Умереть от яда или заражения… Ну, не умер же. Либо шьешь ты хорошо, Лойэ, либо тряпица Митрия была с противоядием. Невероятно, конечно, но должен же быть от этих крылатых хоть какой-то толк», – добавил про себя Рехи, стараясь не вспоминать искаженные линии мира и прочие странности, связанные с семарглами и Стражами.

Он вновь заснул, но через какое-то время вскинулся, разбуженный сдавленным воем. Он подполз к щели меж камней, вслушиваясь в смутно знакомый голос, и лицезрел, как по пустоши шатается одинокий странник с мечом за спиной. В сером силуэте с накинутым на голову рваным капюшоном безоговорочно узнавался Сумеречный Эльф. Но не страшный дух, не темный вихрь и даже не пленник в деревне врагов. Он бродил среди валунов, судорожно хватая воздух, протягивал руки и отдергивал дымящиеся обугленные ладони, заливаясь жалким сдавленным воем. Какая-то невероятная сила причиняла ужасную боль неуязвимому существу.

«Это линии мира так?» – почти с сочувствием подумал Рехи, осознавая, что даже пришедшие извне силы не способны спасти его мир.

Голод пути

Жар постепенно спадал, мысли прояснялись, и бредовые сны наконец покинули Рехи. Ему порядком надоело внимать голосу прошлых времен, тем более ничего нового пока не было, усталый рассудок постоянно крутил надоевшие картинки. Зато живучее тело восстанавливалось, преодолевая последствия отравления, и постепенно возвращались силы. Только делать ничего не получалось, поэтому давили бесконечная скука и неприятное ощущение зависимости от Лойэ, как будто она всю жизнь только и добивалась такой «любви». Раньше они сами по себе охотились, а теперь приходилось ждать ее возвращения с охоты, надеяться на подарок в виде очередного бурдючка со свежей кровью.

Впрочем, пару раз Лойэ не везло, она приносила только мелких ящеров. «А если и правда они раньше были собаками? Собаки… слово-то какое», – размышлял Рехи. Ему только и оставались мысли и раздумья. Он насчитал семь смен красных сумерек до того момента, когда яд, как показалось, окончательно покинул избитое тело. Тогда Рехи самостоятельно выбрался из пещеры и осмотрелся.

Царствовала глухая ночь, привычная и манящая простором пустоши. Слегка затхлый воздух пещеры сменился ветрами пустыни, напитанными вечным запахом гари. Рехи постоял какое-то время у края убежища, осторожно цепляясь за валуны. Ноги еще слегка подрагивали в коленях, но, если бы обошлось без сражений, он бы сумел в скором времени продолжить путь. Даже тяжесть заполученного в деревне чужого костяного клинка не давила на спину, Рехи специально проверил. Он размял плечи, попробовал перескочить с валуна на валун – получилось неплохо. Все мышцы, уставшие от лежания ничком на жестких камнях, благодарно отзывались легким покалыванием.

– Уже ожил? – вскоре приветствовала у входа в убежище Лойэ. Она вернулась с очередной охоты и наблюдала за неловкими упражнениями Рехи. Он слегка смутился и спрыгнул на землю. Нет, все-таки в ногах не было еще достаточной легкости, чтобы совершить это простейшее движение бесшумно.

– Ожил-ожил, – буркнул Рехи. Говорили они с Лойэ мало, как обычно; она все больше поругивала за что-то, потом то ли прощала, то ли себя обвиняла за чрезмерную мстительность. По крайней мере, Рехи отчетливо помнил, как часто она держала его голову у себя на коленях и что-то жалобно напевала, когда его мучила тяжелая трясучка. Вроде один из заговоров старых людей на здоровье. Наверное, ее в деревне тоже старики научили.

Старики… Безумный адмирал… Кто бы мог подумать, кого с детства не слушался Рехи, с кем постоянно препирался, кого потом почти презирал. Наверное, впервые в сердце кольнула тоска по конкретному эльфу, а не по всей деревне. И не из-за давнего секрета, а просто… почему-то. Рехи и сам не догадывался о причинах, его занимало скорее появление Лойэ. «Как она теперь решит? Враг я ей или кто?» – думал Рехи. Даже после всего произошедшего он не доверял неуравновешенной девушке, прикидывая, как удобнее выхватить меч.

– Ну чего встал, как истукан? – фыркнула Лойэ, проходя мимо.

– А что надо-то?

– А не знаю.

Вот так они и перекидывались словами, не догадываясь о значении отдельных фраз. Сначала, в детстве, они повторяли за взрослыми из деревни, перенимали их манеры, их привычки. Потом придумывали что-то свое, теперь потеряли образец, а новый не придумался. Поэтому они не знали, о чем говорить, что обсуждать.

– Ты где охотилась? – спрашивал Рехи.

– Да там… Остатки деревни людоедов разбрелись по пустоши. Ошалелые они сейчас, ловить-то легко, – объяснила Лойэ. – Помнишь, «бабах» какой был? Такой «бабах»! Аж над всей пустошью…

– Еще бы! Я был там, – напомнил Рехи с усмешкой. Значит, все-таки коварные враги превратились в таких же скитальцев. Сумеречный Эльф постарался. Тринадцатый Проклятый.

– Ой, да было бы чем хвастаться. В плену был, – отмахнулась Лойэ, потом они снова замолчали. Спрашивать о дальнейших планах никому не хотелось, отчего на долгое время между ними повисла неприятная неловкость. Они ничего не делали, просто сидели рядом возле входа в пещеру и таращились на край горизонта, прочерченный зубцами далеких-далеких гор. Вот из-за них и маячил алый свет Разрушенной Цитадели. Последний Бастион ждал тоже где-то там. Никто не рассказывал, как преодолеть горы, есть ли там хоть какая-то надежная тропа.

Оба странника постепенно осознавали, что тяготы пути, с которыми они уже столкнулись, покажутся им легким испытанием по сравнению с тем, что ждет впереди. Они ведь никогда раньше не покидали Долину Черного Песка, кочевали себе вдоль хребта холмов, оставшихся теперь далеко позади. Раньше все казалось таким понятным и простым… Сердце сжималось от тоски. Рехи потянулся к ладони Лойэ и нервно сдавил ее руку.

– Ну, ты чего? – мотнула она лохматой головой, но осеклась, как будто и без слов прекрасно все понимала. Они чего-то ждали. Не огненных знаков в небе и не ведущего вперед образа – они ждали, когда внутренние голоса велят двигаться дальше.

«Неужели все-таки в разные стороны, Лойэ?» – исступленно размышлял Рехи, но вслух ничего не говорил. У них не существовало причин расставаться, как и необходимости двигаться дальше вместе. Но обязывало ли хоть что-то вообще жить? Нет. В этом мире смерть настигала проще простого. Поэтому каждый упрямо следовал своему плану, пусть чаще всего тоже гибельному. Но выбрать свою смерть – тоже победа в сражении с судьбой. Лишь не хотелось терять Лойэ, хотя Рехи убеждал себя, что никогда ею и не дорожил вовсе.

Ночью они лежали спина к спине, но на этот раз не спали, каждый размышлял о своем. Рехи догадывался, что это, наверное, их последняя ночь вместе. Никто не оставил своих безумных целей, никто не собирался задерживаться в этой унылой пещере. Да и разве это жизнь? Смотреть вечно только на отблески красных сумерек, бояться засады врагов, постоянно трусливо прятаться и заметать следы. Нет! Не для них. В них обоих клокотал ураган.

Когда прошло действие яда и тяжелые видения спали, Рехи лишь отчетливее осознал свое стремление к Цитадели. Но Лойэ… Что их теперь связывало?

Он не стал задумываться, просто потянулся к напряженно съежившейся девушке, внезапно охваченный приятным жаром, совсем не похожим на тот, что выпивал из него силы последнее время. Рехи осторожно поцеловал гибкую шею Лойэ, провел по коже языком, слизывая вездесущие песчинки. За такое своеволие без разрешения он несколько раз получал в нос, но теперь не сомневался и не опасался. Она в ответ вытянулась и повернулась к нему, резко и жадно впиваясь в губы долгим поцелуем. Длинные языки двух хищников привычно сплелись, точно гибкие хвосты ящеров, дыхание сделалось сладостно рваным.

Вскоре Лойэ скинула с себя тунику, а потом стянула одежду и с Рехи. Сам он не успел, поразившись настойчивости и торопливости его страстной дикарки. Он навис над ней, изголодавшись по такой близости. Руки с удовольствием вспоминали, какие мягкие на ощупь упругие девичьи груди, как сладко вздымаются они, отвечая на ласки, как твердеют округлые бусинки небольших сосков.

Губами Рехи припадал сначала к ключицам этого разгоряченного жилистого тела, оставляли влажный след, постепенно спускаясь к животу. Лойэ каждый раз почему-то шутливо взвизгивала, когда Рехи целовал ее над пупком, но на этот раз только долго и протяжно выдохнула, почти всхлипнула, точно по утраченному навек.

Во всем, что ныне происходило между ними, не осталось былой ребячливости, торопливости или одного лишь животного желания. Только теперь в полной мере пришло понимание слов старого адмирала, когда он твердил о чувстве по имени «любовь». Впрочем, страсть затопила сознание, когда Лойэ внезапно перехватила запястья Рехи, почти боевым приемом высвободилась и с видом победительницы резко оседлала его бедра.

– Ха! Работает… Значит, ты уже точно здоров, – лукаво усмехнулась довольная Лойэ, но умолкла, упоенно прикрывая глаза, жадно впиваясь вздрагивающими пальцами в плечи Рехи, позволяя долго и жадно целовать свою шею, откидывая голову назад.

Вскоре пещера наполнилась протяжными вздохами, в которых в равной мере сочетались песнь наслаждения и боль расставания. Молодые тела просили повторить это изначальное буйство природных инстинктов – еще и еще. Нельзя расставаться, особенно на пике наслаждения, но искаженный рассудок твердил, что надо куда-то идти, стремиться, искать… Зачем? Все – зачем?

Мысли причиняли боль хуже отравы, когда Рехи бережно сжимал обнаженную Лойэ в своих объятьях. Теперь он по-настоящему корил себя за то, что посмел бросить ее в разрушенной деревне, и не представлял, как оставит ее теперь. Прошло не так много времени, но ему казалось, что он постарел на много лет: такое важное ему вдруг открылось. Впрочем, разве имели значение древние знания?

Лишь бы не расставаться теперь. Но их обоих тянул в неизвестность какой-то новый неразгаданный голод. Как еще назвать это смутное чувство, которое неприятно царапало объятое сонной истомой тело? Еще один вид голода, голод грядущего, голод пути. Он приказывал слишком скоро разлучиться, забыть друг друга, потерять последнюю связь с реальностью.

А Рехи не хотелось, он исстрадался от неопределенности и непостижимости, когда рассматривал картины прошлого. Ему так и не открылось, для чего все это свалилось на него. Рядом с Лойэ, понятной и простой, он вновь возвращался к самому себе, обычному парню с пустоши, вожаку маленькой стаи. К тому же снова хотелось есть, а голод всегда упрощал самые сложные вещи.

– Мы подчинены своему телу. Его голоду, – вздохнул Рехи.

– Ты бы хотел остаться без тела? – промурлыкала двусмысленно Лойэ, плотнее прижимаясь к нему. Впервые настолько доверчиво и искренне.

– Я устал от него…

– И что бы ты без него делал? – заинтересовалась Лойэ.

– Не знаю.

– Без тела никаких радостей, – рассмеялась она, а потом, приподнявшись на локтях, замерла изваянием мировой печали: – Последних не останется. А были другие?..

– Откуда мне знать? – дернул плечами Рехи. Но Лойэ резко села, скрестив ноги. Уставившись на него, она исступленно воскликнула:

– Ты знаешь! Ты слишком много знаешь. Смотрела всегда на тебя… и видела будто кого-то еще, кого-то другого, чужого.

Рехи вздрогнул, садясь напротив, съеживаясь, рассматривая Лойэ исподлобья, как будто только что встретил. Неужели она всегда подозревала, что в нем обитает кто-то еще? Этот голос из прошлого, этот жрец в лиловом балахоне, которому, наверное, не выпало шанса вот так соединиться со своей Миррой. Сделалось даже противно, что некий полудурок из прошлого запросто мог подсматривать за всем, что творил Рехи, хотя последний стыдливостью не страдал. Больше мучили ненужные и странные знания.

– Это и меня пугает, – признался Рехи. – Это и заставляет идти к Цитадели.

Они вновь растянулись на скомканных вывернутых туниках. Лойэ отвернулась, Рехи зарылся лицом в ее волосы. Аромат ее тела успокаивал его и отвлекал от извечного диалога с самим собой и всеми этими Стражами Вселенной, Миров… и прочего хаоса. Лойэ всегда раскрывалась перед ним в первозданной бесхитростности, не заставляла постигать что-то невозможное, в отличие от разных Проводников и Проклятых.

– Лойэ, почему нам не по пути? – вздохнул Рехи, хотя обещал себе, что не сорвется в такое малодушие. Он никогда и никого не уговаривал, не просил снисхождения и не пытался привязать к себе. А теперь вот хотелось просто остаться рядом, быть вдвоем, и пусть бы весь остальной мир совсем обрушился, обуглился, сгорел. В конце концов, если у самого Сумеречного Эльфа ничего не получалось сделать в его шатании по пустоши, то вряд ли существовал другой исход для пустынного эльфа Рехи. Он соглашался даже умереть, но рядом с Лойэ, вдыхая аромат ее растрепанных волос. И их, навечно сплетенных в объятиях, засыпал бы горький пепел.

– Потому что так ведет дорога, – оборвала она взметнувшийся поток чувств, да так решительно, что вместо них тут же пришел сковывающий глухой холод. Такой обычно витал в древних курганах.

– Не хочешь убить Двенадцатого Проклятого? – все еще уговаривал Рехи.

– Его нет. Он уже умер, – уверенно отозвалась Лойэ. То ли так ей нашептала досужая молва, то ли она и правда знала намного больше, чем казалось раньше, то ли уверенно убеждала себя в собственных заблуждениях.

– Откуда тебе знать? Тогда Бастиона тоже нет! – обиделся Рехи, переворачиваясь на спину и демонстративно закидывая руки за голову.

– Может, и нет. Но я пойду, – отвернулась от него Лойэ, вновь сжимаясь наподобие свернувшегося ящера. Рехи осознал свой промах и миролюбиво поцеловал ее между лопаток, прямо в острые выпирающие позвонки, обтянутые тонкой кожей. Исхудали же они оба: раньше кости так не торчали. А дальше предстояло познать еще больше лишений. Повезло им обоим жить лишь настоящим, не мучиться думами о будущем, иначе вездесущий ужас не позволил бы и пошевелиться.

– Хотя бы до гор, может, вместе?.. – несмело предложил Рехи, аккуратно притягивая Лойэ поближе к себе, призывая развернуться, расцепить нервно перекинутые крест-накрест руки, царапающие предплечья.

– Ты не дойдешь до своей Цитадели, – недобро отозвалась Лойэ, затем развернулась и мимолетно поцеловала, объясняя: – Ты слишком хочешь остаться.

Она ничего не просила, ни от чего не предостерегала, в ней не жил дополнительный разум, не показывал картины грядущего и прошлого. Но уверенный тихий голос с непостижимой настойчивостью сокрушал упрямство Рехи. Хотя его мимолетную нерешительность тут же замещала немая злоба, обида.

– А что тебя гонит вперед? – спросил он.

Хотел сказать с угрозой и пренебрежением, но вышло заинтересованно. Они оба не догадывались об истинных причинах странствий друг друга. Лойэ молчала, долго и отрешенно, что было совсем на нее не похоже. Она приподнялась и села, сиротливо обхватив колени руками и положив на них подбородок, словно хотела сделаться меньше, намного меньше – наподобие зародыша.

– Память, – коротко отрезала она, помедлила и добавила: – Меня преследуют призраки. Вчера приходил отец. А до этого – все селяне. И отец снова и снова. Я не знаю, чего он хочет от меня. Поэтому бегу.

В голосе ее звучали то невыплаканные слезы, то бессильная озлобленность.

– Призраков не существует, – уверенно заключил Рехи.

– Существуют, – уверенно мотнула головой Лойэ, а потом рассудительно дотронулась указательным пальцем до лба Рехи. – Разве ты не видишь их у себя… в голове?

Пришлось сглотнуть комок обиды и прикусить язык: Лойэ вышла победительницей в этом странном споре. Призраки в виде смутных силуэтов, может, и не существовали, не обступали молчаливыми тенями из страшных сказочек, зато внутренние – буравили сердце и разум, метались в душе, отворяя самые потаенные ее уголки.

– Постоянно, – признался Рехи.

– Я тоже, – уверенно кивнула Лойэ. – Поэтому мы обречены идти.

Они просто бежали, стремились унестись подальше от себя, избавиться от навязчивых видений. Ведь и правда: все селяне приходили поочередно не наяву, а во снах. При жизни Рехи редко задумывался об их лицах, не стремился запомнить привычки или повадки. Неприветливые сородичи просто существовали где-то рядом, кто-то помогал, но чаще они мешали. И все же теперь являлись в видениях пугающе отчетливо. Чем дальше уносился день урагана, тем ярче делались сны об утраченной жизни. Но неужели Лойэ вскоре предстояло слиться с этим хороводом бестелесных образов, превратиться только в воспоминание?

– Хотя бы до гор давай, ну… вместе, – смущенно предложил, в общем-то, нормальную полумеру Рехи. Им обоим предстояло перебраться через непреступные пики, которые рвали небо когтями вершин, отчего казалось, будто клубятся не облака, а парящая в воздухе кровь. Там бы любому понадобилась помощь. Воющий ветер даже среди низеньких холмов отрывал путников от узких карнизов, а камнепады норовили опрокинуть в бездну. При переходах не раз спасала рука товарища. Рехи и сам однажды поймал Здоровяка, сильно растянул мышцы плеча, но все же не бросил. Тогда все это ничего не значило, теперь, когда каждый стал лишь призраком памяти, малозаметные детали врезались в сознание острыми иглами.

– Вместе. А? – повторил Рехи почти с мольбой.

– Хорошо. Ты спи-спи, – торопливо согласилась Лойэ, убаюкивая подозрения.

Она легла рядом, нежно прижалась и обвила руками шею, как будто действительно согласилась остаться и продолжить странствия вместе. Рехи не верил своевольной избраннице, но, засыпая, думал, что теперь понимает то далекое чувство, которое исчезло три сотни лет назад. Это что-то странное по имени «любовь». Рядом с Лойэ он был уверен, что не ошибается.

А наутро она ушла.

Рехи проснулся не от звука шагов или холода, а от потерянного аромата. В пещере все так же подгнивали водоросли, витал дух сырости и давно выпитой крови, попахивали костяной клинок и кожаная туника. Но запаха Лойэ во всем этом привычном многообразии уже не обнаружилось, ни единого следа ее присутствия.

Раньше сознания в Рехи пробудилось одиночество брошенного ребенка. На грани сна и яви ему почудилось, что в день своего рождения он испытал точно такое же чувство, уже в полной мере осознавая, насколько велик и неприветлив принявший его мир. И теперь единственная родная душа тоже покинула его, как мать когда-то, как и отец еще раньше. Только ее забрала не цепкая лапа смерти, а огненная лихорадка собственного безумного выбора.

Рехи резко подскочил, заметался по пещере, как раненый ящер. В тех местах, где лежала одежда Лойэ накануне, где ступали ее ноги, он обнаружил последние отголоски запаха. Ниточка аромата вела наружу, там же у края на песке еще сохранились следы. Рехи почти обрадовался: он хотел ринуться за ней, немедленно догнать.

Он пошел вперед, забывая об осторожности, о своем маяке – красном отблеске цитадели. Но следы вскоре потонули в песке. И ориентиров больше не осталось.

Рехи вновь остановился посреди пустыни, уже не чувствуя запаха, не различая занесенных пеплом отметин от ее шагов. Связующая нить оборвалась. А на сердце осталась безграничная тревога. Лойэ еще была жива, еще куда-то шла.

«Что мне делать? Искать вместе с ней Бастион или отправиться к Цитадели? – размышлял Рехи, рассматривая горы на севере. – Вперед! Все равно нам обоим к той огромной гряде. А там еще надо найти тропу».

Пещера осталась позади, потонула в черной дымке. Какое-то время он еще надеялся встретиться с Лойэ, случайно столкнуться с ней, даже представлял, как она снова приставит к его горлу клинок, воскликнет: «Не иди за мной». Но болезненно-яркий образ таял, вместо звонкого хрипловатого голоса лишь ветер перешептывался с песком, наметая высокие барханы. И ноги снова несли к Разрушенной Цитадели, которая маячила над горизонтом отчетливой алой точкой.

В деревне никто и не предполагал, что она так далеко. Большинство о ней просто не задумывались. И вот теперь Рехи шел к ней, а слова адмирала из прошлого придавали ему уверенности, ведь старику уже в начале Падения являлись откровения. Рехи понимал, как тяжело, наверное, было старику все эти годы.

Об этом он и думал, когда вновь увидел старых знакомых. Печальный Митрий и мрачный Сумеречный Эльф встретили его посреди пустоши, появились без шума или вспышек, поэтому Рехи не испугался, не обнажил меч, даже не вздрогнул. Он остановился перед ними, гордо откинув голову, словно равный.

– Теперь ты готов к настоящему странствию, – без приветствий начал Митрий.

– Что значит «настоящему»? – скривился Рехи, будто все его прошлые мытарства они приравнивали к детской игре.

– Ты прошел и через смерть, и через любовь, – пояснил, еще больше запутывая, семаргл.

подал голос «напарник» из головы, но смысл его слов потерялся за общим гулом негодования. Оно клокотало в венах, бурлило в крови.

– То есть вы намеренно изводили меня? – сжимая кулаки, глухо отчеканил Рехи. – Намеренно в лепешку раскатывали?

– Примерно так, – приподнял брови Сумеречный Эльф, словно речь шла о безделице.

– Это вроде обряда посвящения, – с торжественным спокойствием проговорил Митрий. Рехи припомнил, что лет сто назад люди в деревнях как-то специально отмечали вступление детей во взрослую жизнь, подвергали их разным испытаниям и иногда даже мучениям. Впрочем, в его деревне уже ничего такого не придумывали, хватало и тяжелой жизни, чтобы с ранних лет повзрослеть. Посвящением считалось первое убийство, первое самостоятельное утоление голода, когда острые зубы разрывали шею добычи.

– Посвящение… Ага, типа того, – усмехнулся с издевкой Сумеречный. – И называется оно «Сначала сделай из избранного яичницу».

– Да что б вам подавиться ящерами! – воскликнул Рехи, топнув ногой. – А Лойэ тоже вы подсылали? Она по вашей указке действовала?

На миг показалось, что земля уходит из-под ног, превращается в зыбучий песок. Незнакомые чувства, окутывавшие с недавнего времени образ Лойэ, взревели, возопили, причиняя боль. Не хотелось верить, что все обман.

– Нет-нет. Ни в коем случае. На такое вероломство мы не способны, – оправдывался Митрий. – Мы лишь провели тебя по грани между жизнью и смертью. Да, намеренно. Иначе ты бы не раскрыл свой дар.

«Да, на такое не способны. А на другое способны! Сам признался, крылатый», – мысленно добавил Рехи и сказал:

– И в чем он? Смотреть истории из прошлого? Мне не надо.

– Истории – следствие. Цель – видеть линии мира. Эта способность даруется всегда лишь нескольким избранным, – плавно и певуче поведал Митрий.

– Точнее… проклятым, – непроизвольно вырвалось у Рехи.

– Парень сечет самую суть, – едко уточнил скрипучий голос Сумеречного. – Нет никакой разницы между избранностью и проклятьем.

– Сумеречный, ты вновь смешиваешь все понятия, – резко шикнул на него Митрий, и образ благостного защитника миров резко растаял. Семаргл словно скрывал что-то темное, прикрывал собственный промах, страшную правду.

– В сумерках все кошки серы, – выдал нечто непонятное Сумеречный. – Я все уравниваю до невзрачного серого цвета: добро – зло, избранность – проклятье. Но не проклятьем ли обернулось ваше желание наштамповать избранных?

– Ты не обязан помогать нам, – обратился к Рехи Митрий, отвернувшись от спутника. – Просто в нашей борьбе важен каждый, кто способен видеть линии мира.

– Вот эти, от которых тошнит? – задохнулся Рехи, содрогаясь от малейшего воспоминания. – Тот, кто придумал их, явно сошел с ума.

– Да, вот эти. Раньше они были иными, – виновато проговорил Митрий. И оба собеседника собрались уходить, отвернулись и, наверное, растаяли бы в воздухе через несколько шагов. Но Рехи, немного промедлив, окликнул их:

– Постойте! В своих снах я слышал про какой-то Храм Надежды. И там поклонялись тебе, Митрий. Так вы… боги?

Слово далось с трудом. Рехи никогда и ни в кого не верил, только в себя и в волю случая. А что хорошего эти крылатые-пернатые сделали, когда пришли в его мир? Ничего. Значит, не заслуживали почитания.

– Нет. Мы люди, – виновато потупился Митрий, словно не зная, как объяснить. – Семарглы – все-таки люди. Одни из первых избавленные от оков тела, но все же творения, а не Творец.

– Твари вы, а не творения, – фыркнул Рехи, впервые в полной мере чувствуя различие этих похожих слов.

– Мы виновны в том, что допустили возникновение этого культа, – Митрий не рисковал смотреть в глаза, наверное, не выдержал бы. Тяжело, когда в лицо бросают правду. Рехи овладел гнев. Он чувствовал, что именно из-за семарглов разрушился его мир.

– Культ, надо сказать, очень продуманный. Люди и эльфы склонны вообще выдумывать, – без тени страха пояснил Сумеречный. – Ну, Двенадцатому до какого-то времени это явно льстило. Зато я в культе считался необходимым злом. Этакое пугало и кара. Тоже интересно. Помнится, говорил один мой знакомый из другого мира: «Я бы стал их необходимым злом». Зато я не стал, не хотел.

– Кто-то едет, – прервал короткий рассказ Сумеречного Митрий.

На горизонте, поднимая клубы пыли, и правда показалась некая фигура. Вихрь скрывал ее, рисуя фантастичные очертания.

– Да это же… Это же… – Рехи остолбенел, приглядевшись: – Это человек или эльф верхом на ящере! Эй, ну куда вы вечно?!

Собеседники растворились в воздухе, словно закончилась игра измученного разума. Показалось, что Митрий превратился в гепарда, а Сумеречный в ворона. Рехи с недавних пор как будто вспомнил название некоторых животных прошлого мира. Но ценности эти знания не имели, когда ненадежные проводники снова бросали на произвол судьбы. Может, они и правда ему просто чудились? А вот лихой всадник оказался вполне реальным.