Я убил ее.
Некоторые говорят, что это была случайность. Они говорят, что я не хотел этого сделать, что я был напуган и просто пытался помочь. Возможно, это правда. Но правда также и в том, что мисс Парципанни, которая заменяла учителя математики в течение четырех часов тринадцати минут, была живой во время классного часа и умерла к ланчу.
Из-за меня.
Вот поэтому сейчас, не успело пройти и недели, мама, папа и я едем на север – далеко на север, практически в гости к Санта-Клаусу с его оленями, – в Академию Килтер для трудных подростков.
– Как ты там на заднем сиденье, парень? – спрашивает папа. – Нужно что-нибудь?
– Элиот, – отзывается мама, – пожалуйста, следи за дорогой.
– Джуди, я слежу. Я просто хотел узнать, не нужно ли Симусу…
– Симусу нужно вовремя приехать. А мне нужно, чтобы ты обращал внимание на дорожные знаки и мы не пропустили поворот.
Папа откидывается на пассажирском сиденье. Я знаю, что он пытается поймать мой взгляд в зеркале заднего вида, но я смотрю в окно. Сочувствие – это последнее, что мне сейчас нужно.
Лес вокруг становится все выше и гуще. Здания пропадают из виду. Ровная прямая дорога превращается в крутую и извилистую. У меня закладывает уши, и шуршание шин по асфальту становится приглушенным. Я зажимаю пальцами нос, готовясь высморкаться, но краем глаза замечаю, как мама недовольно поджимает губы, и передумываю.
Чем выше мы поднимаемся, тем тяжелее. Кажется, что две огромные руки обхватили мою голову и словно обмотали ее мокрым полотенцем. Перед глазами мелькают пятна – сначала белые, потом красные.
Наконец машина, дергаясь, притормаживает. В ушах раздается хлопок. Пятна исчезают.
– Просыпайся, тихий час окончен.
Я открываю глаза. Мама стоит возле дверцы. За ее спиной я вижу забор с колючей проволокой. За забором – серое кирпичное здание без окон.
Мы приехали.
Мама направляется к воротам, я натягиваю ботинки и собираю свои книжки.
– Тут так тихо. – Я выбираюсь из машины.
– Думаю, здесь неплохо. – Папа подходит ко мне и кладет руку мне на голову. – Мирно. Спокойно.
Секунду мы стоим неподвижно, вслушиваясь. Школа окружена лесом, но он не издает ни единого звука. Листья не шелестят, птицы не поют, даже в воздухе нет никакого движения. Не видно ни одной машины, кроме нашей. Я уже собираюсь спросить, нет ли здесь какой-то ошибки – может быть, существует другая Академия Килтер для трудных подростков, поближе к торговым центрам, заправкам и прочим признакам цивилизации, – когда ворота со скрипом открываются.
Папина рука, которая все еще лежит у меня на голове, дергается.
– Все хорошо, – вру я. – Со мной все будет в порядке.
Мама уже прошла полпути от машины к воротам, и я бегом нагоняю ее. По дороге я разглядываю желтую траву, лужи грязи и белесое небо. Растираю руки; интересно, эти мурашки – от холода или от волнения? Дома было плюс пятнадцать и солнечно, типичный осенний день. Здешняя погода больше напоминает раннюю весну: земля уже оттаяла, но все еще сжимается в ожидании вьюги. На улице так неуютно, что мне почти хочется зайти внутрь.
Почти.
– Запомни, – говорит мама, когда я ее догоняю, – это самое лучшее место. Ты будешь делать то, что тебе говорят. Все ясно?
– Да, – отвечаю я. Мне приходится бежать трусцой, чтобы не отставать от нее. – Обещаю, что…
– Обещаешь? – раздается громовой голос откуда-то сверху.
Мама резко останавливается. Мне приходится вильнуть в сторону, чтобы избежать столкновения.
– Тебе не кажется, что уже поздно для обещаний?
Я смотрю на закрытые серые двери, потом гляжу через плечо. Кто бы с нами ни разговаривал, он где-то поблизости – голос звучит прямо в ушах… Но рядом никого нет.
– В Академии Килтер для трудных подростков, – продолжает голос, – мы все видим и все слышим. Думаю, вам стоит иметь это в виду.
– Скрытые камеры, – мама кивает в сторону маленькой черной коробочки над дверьми. – Ну конечно.
Она машет рукой в камеру и взбегает по лестнице. Я следую за ней, но чувствую, что мои ноги вдруг потяжелели. Я успеваю одолеть только две ступеньки, когда открывается серая дверь и на пороге появляется женщина.
По крайней мере, мне кажется, что это женщина. Если смотреть от шеи и ниже, она гораздо больше напоминает мужчину, чем все женщины – и большинство мужчин, – которых мне приходилось видеть. На ней темно-зеленые штаны, такого же цвета рубашка с длинными рукавами, застегнутая под самое горло, и черные кожаные ботинки, так туго зашнурованные, что у меня при взгляде на них начинает пульсировать в ногах. У нее-то с ногами, наверное, все в порядке – они большие и накачанные, как и ее бицепсы, плечи и даже запястья. Форма, судя по всему, сделана из спандекса – иначе мускулы разорвали бы ее на лоскуты при первом же движении. Не удивлюсь, если кожа у этой женщины тоже зеленая.
– Если вы ждете письменного приглашения, вам придется прождать очень, очень долго. – Ее голос, который только что раздавался над нашим ухом, тоже звучит по-мужски.
– Это мисс Килтер, – говорит мама, когда я наконец добираюсь до верхней ступеньки.
– Очень приятно, – бормочу я. К нам подходит папа. Он идет медленно, волоча мою спортивную сумку. Когда добирается до верхней ступеньки, он вытирает пот со лба и глубоко вздыхает.
– Как здорово у вас тут все устроено, – замечает он, словно серое здание – это особняк Викторианской эпохи, а планшет в руках у мисс Килтер – поднос с черничными кексами.
От волнения я не могу двигаться, так что жду, пока папа подойдет поближе, и протягиваю руку, чтобы взять у него сумку.
Мы гуськом проходим внутрь. Фойе похоже на приемную моего ортодонта – разве что здесь нет растений, журналов и аквариума с рыбками. Диванов и стульев тут тоже нет; из мебели только маленький деревянный стол посреди комнаты и пустая вешалка.
В другом конце фойе я вижу закрытую дверь без таблички. Именно за такими дверями происходят ужасные вещи – установка брекетов, зондирование, все виды пыток.
– Личное имущество, – рявкает мисс Килтер.
Я опускаю глаза. Луч солнца, проникший сюда из входной двери, которая все еще открыта, освещает железный контейнер.
– Твои вещи, – подсказывает мама. – Их надо просканировать.
Просканировать. Поискать ножи, оружие, бомбы. Именно такие штуки носят с собой криминальные элементы вроде меня – так же, как обычные люди носят мобильники и жвачку с ментолом.
Я кладу рюкзак и спортивную сумку в контейнер. Хочу спросить, получу ли я их обратно, но не спрашиваю.
Мисс Килтер поднимает контейнер одной рукой и вскидывает себе на плечо, как будто он набит перьями. Она пересекает комнату, выдвигает из стены ящик и кидает туда контейнер. Через пару секунд раздается громкий металлический лязг.
– Пойдет. – Движением ноги она задвигает ящик обратно. – Вам нужно рассказать, как выбраться обратно на шоссе?
– Это все?
Мисс Килтер оборачивается ко мне и приподнимает брови.
– Простите, пожалуйста. – Я чувствую, как кровь отливает от лица. – Мы просто пробыли тут всего пять минут и…
Что насчет обзорной экскурсии? Ланча? Возни с документами, наконец?
– Это не летний лагерь, – напоминает мама. – Если хочешь, чтобы с тобой обращались как с хорошим ребенком, тебе стоило вести себя соответствующе.
Она говорила так и раньше – например, когда мне запретили смотреть телевизор из-за того, что я три дня подряд не заправлял постель. Или когда она спрятала от меня компьютерные игры, в которые я играл целыми ночами и потом клевал носом за завтраком. Но сейчас это прозвучало по-другому. Это было словно удар кулаком в живот. Поэтому я опускаю глаза и сосредотачиваюсь на собственном дыхании.
– Не беспокойтесь, миссис Хинкль. К тому времени, когда мы с ним закончим, ваш сын будет вести себя так хорошо, что вы усомнитесь, тот ли это мальчик, которого вы сюда привели.
Словно в подтверждение своих слов, мисс
Килтер хлопает себя по поясу, где с широкого кожаного ремня свешиваются наручники и кобура.
– Я не беспокоюсь. – Мама выдавливает улыбку. – Теперь уже нет.
Она поворачивается ко мне. Я стараюсь посмотреть ей в глаза, но не могу. Я гляжу на пол, вижу носки ее туфель возле моих кроссовок и чувствую облегчение. Она хочет обнять меня. Да, она сердита, и расстроена, и разочарована. Да, она хочет оставить меня здесь одного на три месяца. Но она все равно любит меня. Она не перестала в меня верить. Мы пройдем через это и снова будем семьей – может, даже более дружной, чем раньше.
Мама наклоняется ко мне – так близко, что я чувствую запах кофе, который она выпила сегодня утром.
– Сделай так, чтобы я гордилась тобой, Симус, – еле слышно шепчет она и долго, крепко меня обнимает.
Я открываю рот, чтобы сказать, что обещаю постараться, но она исчезает за дверью раньше, чем мне удается подобрать слова.
– Держись, парень. – Папа обхватывает меня руками и прижимает к себе. У него трясется живот, и я чувствую, что папа сдерживает слезы. – И помни, что я всегда говорю. Если кто-то плохо себя ведет…
Он замолкает, и теперь я тоже борюсь со слезами. Потому что папа всегда говорит – точнее, всегда говорил – вот что: «Если кто-то плохо себя ведет, убей его не слишком жестоко». Но он больше не может так сказать.
Мама зовет его снаружи. Он зарывается лицом мне в волосы, целует меня в макушку и отпускает.
Я смотрю, как он уходит – пятно цвета хаки с вкраплениями желтой клетчатой ткани. Он закрывает за собой дверь, стараясь больше на меня не смотреть.
Дверь защелкивается. Солнечный свет пропадает. Через минуту я слышу, как заводится машина.
Это была случайность.
Конечно, это была именно она. Я отлично представляю себе всю сцену – мелькают кулаки, скользят подносы, мисс Парципанни падает, обеими руками схватившись за голову. Это была ужасная, трагическая случайность, и все это поймут, если я объясню. Все простят меня, стоит только извиниться.
– Простите, – шепчу я.
Мои ноги сами собой начинают двигаться.
– Простите! – говорю я уже громче.
Мои ноги двигаются быстрее. Вскоре я уже бегу, мчусь со всех сил, распахиваю дверь.
– Простите!
Машина уже съехала с обочины. У меня перехватывает дыхание, когда задние фары мигают красным. Я выхожу за ворота – и меня тут же резко тянут назад.
– На твоем месте я бы этого не делала, – тихо говорит мисс Килтер у меня над ухом.
Хороший совет.
Особенно с учетом того, что она приставила мне к затылку пистолет.