Часы показывали четыре часа ночи. Город спал. Жители боялись невидимого чудища, что родился на их земле и стремился её истребить, и потому с наступлением темноты торопились выключить свет и лечь в кровать, но не для сна, а для мыслей: что будет дальше? Город закрыли вслед за заводом, туман сгущался и всё плотнее оседал на земле, кто-то говорил, что его подпитывает сырость осени. Болезнь тягучей смесью обволакивала дома. З-28 был похож на молодую, высокомерную и непредсказуемую девушку, которая вырывала жизни людей так же порывисто и легко, как зубья расчёски. Сегодня – десять, завтра – пять, послезавтра – двадцать. Возраст, здоровье и пол не имели значения. Любой мог попасть в её цепки пальцы.
Туман не стремился проникнуть в дома, но жители прикладывали все усилия, чтобы этого не случилось наверняка: плотно запирали двери, забивали окна ватой. Кому-то повезло спрятаться загородом, подальше от источника взрыва. На улице ходили быстро, почти бегом. Тело полностью закрывали одеждой: длинный воротник или шарф; плотные перчатки; на лице очки и маска. Продавцы собирали продукты под диктант покупателей и передавали их через импровизированные окошки. Детей прятали дома. На производствах, где всё ещё продолжалась трудовая деятельность, вёлся индивидуальный учёт – каждое утро врачи пронзительно всматривались в цвет кожи сотрудников, измеряли их температуру и заставляли вставать на весы (как будто никто не проделывал это самостоятельно каждое утро, едва открыв глаза).
Все это было до жути глупо и бессмысленно. Туман являлся лишь видимым воспоминанием о случившемся, а болезнь и вовсе не проявляла себя до потери сознания. Люди понимали это и, кивая головами, продолжали упорно забивать окна ватой, вставать на весы и носить маски.
Не судите их. Не судите того, кто боится. Не судите того, кто пытается не бояться. Бессмысленные действия дарили самый щедрый подарок – смысл верить и жить.
Страшно было спать. Думать тоже было страшно. Но лучше думать, чем спать. Так, казалось, болезнь не застанет врасплох, её можно будет заметить в тени и успеть убежать. Хотя всё же лучше спать, чем думать. Во сне можно на мгновение забыть о том, что происходит вокруг. Во сне можно было немного пожить.
Жители тихо размышляли в темноте, и только одно окно было наполнено светом этой ночью. Небольшое, почти крошечное, открывающее вид на подвал домика на окраине.
Если наклониться к земле, а лучше и вовсе на неё прилечь, то можно увидеть всю суть этого помещения. Потёртый бежевый диван с золотистыми узорами, издали напоминавшими цветы, и такого же фасона кресло с облезлыми подлокотниками и продавленным сиденьем. Металлический стеллаж, покрытый пылью и паутиной, был наполнен стеклянными банками. Одни – пустые и грязные, некогда отложенные на будущее, другие – чистые и содержательные (огурцы, помидоры и прочее съестное), рядом – башни из ярких консервов. В самом неосвещаемом углу, напротив стопок старых книг, стояли перемотанные скотчем и уже немного прогнившие от влаги коробки с вещами. Осколок зеркала висел как раз напротив окна, небольшое расстояние позволяло подглядывающему увидеть в нём своё отражение.
Тусклая, качающаяся на одном проводе лампочка не разрешила сразу заметить самое главное – в центре, сложив руки на животе и подогнув ноги в коленях, лежал человек с широко распахнутыми глазами, смотрящими прямо на горящий источник света. Казалось, он не дышал. Казалось, он не был жив. А ещё казалось, что это не помещает ему моргнуть, размять шею, встать в полны рост и заметить подсматривающего.
Нужно уходить, пока громкое дыхание и стук сердца не разбудили его, не заставили беспощадно гнаться, проворно искать. Нужно бежать в лес и скрыться там. Нужно быть очень тихим, нужно смотреть под ноги.