– Пиво принес, водка принес, нарезка принес, курица копченый, ветчина, – загибал пальцы Айрапет Варданян, стоя в прихожей квартиры Губиных.
За ним с выражением презрения на лице наблюдала стоящая у косяка Антонина Лавриненко, высокая стройная девушка с короткой прической, одетая в джинсы и свободный голубой свитер. Ее лицо можно было бы назвать симпатичным, если бы не некая грубоватость, появившиеся явно раньше времени круги под небольшими резкими глазами и придававшие ему хмурое и холодное выражение, да еще острый подбородок. Весь ее облик был каким-то неженственным и угловатым.
Хозяева дома, Олег и его жена Маша, маленькая полнушка с круглым добродушным лицом и выразительным бюстом, были настроены более благожелательно.
– Проходите, проходите, – ворковала Маша. – Одежду вот сюда, пожалуйста, – сделала она жест в сторону вешалки, показывая пришедшей с Варданяном крашеной блондинке, куда повесить вещи.
– Ой, у вас здесь так классно! – выразила та свое восхищение новой мебелью. – Просто супер.
– Наташа, проходи в комнату, там тоже все супер, – с некоторой иронией произнес Губин.
– Ой, да у вас здесь просто рай! – восторженно воскликнула Наташа, проходя мимо безучастной Лавриненко в комнату.
– Эдем материального благополучия, – сострила Антонина наконец, отлепилась от косяка и со вздохом проследовала на кухню, открывая по пути пачку дорогих сигарет.
За ней прошла Маша с пакетом, принесенным Варданяном. Она принялась выкладывать продукты и выпивку на стол.
– Вы что, с ума сошли – на Рождество приглашать этого барана с его шлюхой? – понизив голос, спросила Лавриненко. – Зачем он тут сдался?
– Ой, ну… – растерялась сразу Маша. – Ну не говорить же ему было, что мы не хотим его видеть! К тому же он всегда такой щедрый, такой милый. Вон видишь, сколько всего принес!
– Только этим он и славен, наш армянский рыцарь гор, – как стихи, продекламировала Лавриненко.
Тоня была несколько высокомерной особой. Это качество, унаследованное от матери, подогревалось еще и высоким материальным уровнем, а также тем обстоятельством, что она заканчивала факультет иностранных языков в университете, уже работала переводчиком и относилась к друзьям, «господам экономистам», чуть свысока, считая себя гуманитарием, а значит, лицом более высокого разряда.
– Вы словно не понимаете, что этим он хочет купить вашу дружбу. А вот это все, – Тоня показала на продукты, – мы и сами легко могли бы купить. И какой стандартный набор, боже мой! Сразу видно, что у человека ни ума, ни фантазии.
– Да хватит тебе ворчать! – отмахнулась беззлобная Маша. – Пришли и пришли. Сидят, не мешают.
– Ладно еще Варданян, в нем хоть шарм какой-то есть, весьма, правда, сомнительный, – продолжила язвить Антонина. – Но эта крашеная выдра – просто кошмар какой-то! Где он ее подцепил?
– В парикмахерской, по-моему, познакомился.
– За версту видно.
– А что? По-моему, неплохая девчонка. Добрая.
– Ага, шлюха, – вздохнула Лавриненко. – И вкуса нет совсем. Оксана и то лучше, хоть и из деревни.
– Ой, да наплюй ты на все это! Сама себе праздник портишь.
– Из мужчин, кстати, никого интересного не намечается? – спросила Антонина.
Маша застыла на месте, удивленно взглянула на Лавриненко.
– Мужчин? Ну… Я не знаю… Сергей с Димкой придут. Ювеналий…
– Первые два совсем неинтересные типы. А Ювеналий – это что, тот самый… урод церковный?
– Ну да, – прыснула Маша в кулачок. – Только зря ты так, он хороший парень.
– Ну, в принципе получше, чем первые два, – задумчиво процедила Антонина. – Но все равно – православный экстремист он. От него по-настоящему мужского предложения можно всю жизнь ждать, как в Африке снега.
– А у тебя сегодня, Антонина, игривое настроение, я посмотрю, – улыбнулся вошедший в кухню Олег.
– Оно у меня всегда игривое, – тут же отпарировала Лавриненко. – А вы все никак нормальных пацанов не можете пригласить.
– Тебе вообще-то не угодишь, – сказал Олег. – И почему ты такая колючая?
– Жизнь потому что не сложилась, – вздохнула Лавриненко и выразительно посмотрела на Олега.
– Хм, в двадцать два года у нее не сложилась жизнь… Смехота, да и только.
Тут в кухню заглянул Айрапет Варданян.
– Пачему грустный такие? Пачему не пьем, пачему не танцуем? – громко и весело ворвался он в разговор, щелкая пальцами, пританцовывая и с интересом поглядывая на Лавриненко. – Девушка такой хороший сидит, эх, джигита не хватает! Ну ничего, сейчас развеселим. Олег за двоих сойдет! Серега с Димкой придут. Водка пить будем, пиво будем…
Антонина отвернулась и сморщилась. Айрапет или не замечал, или не хотел замечать ее неприязненного отношения и продолжал весело сыпать свои реплики.
– Я думаю, можно уже накрывать на стол, – сказала Маша. – Скоро все остальные придут.
Она пошла в комнату, взяв с собой распечатанные продукты, а Олег достал из холодильника приготовленные загодя салаты. Наташа подсела к Антонине и попыталась завести непринужденный разговор. Но Лавриненко отвечала односложно, сквозь зубы и старалась вложить в свой тон как можно больше презрения. Наташа, однако, не расстроившись из-за этого, хмыкнула, сунула в рот кусок ветчины с тарелки и, подхватив Айрапета под руку, потащила его в комнату. Немного постояв в одиночестве, Антонина направилась туда же. Задорный, многократный звонок в дверь застал ее на полпути.
– Тоня, открой, это Димка с Сережкой наверняка! – крикнула из комнаты Маша.
Антонина распахнула дверь. Это и в самом деле оказались Сергей Никитин и Дмитрий Шатилов, закадычные друзья-приятели.
– Здорово! – фамильярно проорал с порога Никитин. – Я знаю, что у вас здесь наливают! А девочек хороших здесь целуют! – и вытянул губы куриной гузкой.
– Не, ты не думай, мы не на халяву пришли нажираться, – тут же добавил Шатилов, видя, как перекосилось лицо Антонины. – Мы водяры принесли, во! – Он сунул ей под нос полиэтиленовый пакет, в котором бултыхались три бутылки водки и баночка спрайта.
Шатилов явно предлагал Лавриненко взять у него пакет. Та тем не менее, даже не удостоив его взглядом, повернулась и пошла в комнату. Там она села на диван и, взяв со столика стопку журналов, углубилась в чтение, всем своим видом давая понять, что в этом доме она единственный желанный и достойный человек, а все остальные – лишние.
Тем временем в комнату, весело горланя, ввалились Шатилов с Никитиным. Они дружно поздоровались со всеми, похлопали Варданяна по плечу, а Шатилов, подмигнув, сказал:
– О, я вижу, у Айрапета в цветнике появилась настоящая роза. Сразу видно, истинный горец! – и скосил глаза на Наташу, говоря явно с издевкой.
– У него что ни цветок, то роза, – поддержал его Никитин. – Слушай, дорогой, поделись секретом, где таких девушек берешь?
– Э, места надо знать, слушай! – щелкнув пальцами, ликующе отреагировал Варданян, принимая слова обоих парней за чистую монету.
Наташа, тоже расценив все это как комплимент в свой адрес, заулыбалась и постаралась придать своему лицу выражение светской львицы. Она покосилась на Лавриненко, равнодушно листающую журнал, и, подражая ей, заложила ногу на ногу и томно откинула голову назад.
Олег с Машей, искоса наблюдая за гостями, переглядывались и улыбались, расставляя на столе закуску и выпивку. Тут раздался еще один звонок, прозвучавший очень аккуратно и даже как-то настороженно. На этот раз открывать пошел Айрапет. Через несколько секунд все услышали его громкий голос:
– А, Ювеналий, здравствуй, дарагой! Пачему опаздываешь? Нехарашо, друзья ждут, стол накрыт, водка стоит, пиво стоит, девушки такие сидят… Прахади, прахади, тебе штрафную надо наливать…
– А вы что, уже пьете? – послышался приглушенный и осторожный голос.
– Не, не, не пьем, не пьем, тебя ждем! Как можно без тебя, дарагой? – тараторил вовсю Варданян.
– Тогда мне штрафная не положена, – серьезно ответил невидимый пока Ювеналий, а следом прозвучал женский голос, негромко что-то сказавший.
– О-о-о, зачем девушка прячешь, э? – еще более восторженно завопил Айрапет. – Да ты у нас просто Ричард Гир! Какой красотка привез, а? О, да это наша Оксана! Прахади, дарагая, все заждались тебя! Стол накрыт, водка стоит, пиво… – начал он в десятый раз загибать пальцы.
Ювеналий вскоре показался в дверях комнаты. Он остановился перед большим зеркалом на стене и начал тщательно расчесывать волнистые темные волосы. Это был невысокий молодой человек, с аккуратно постриженными усами и бородкой, с овальным лицом. От него веяло архаичной благообразностью. Образ подчеркивала строгая одежда: серый свитер и темные брюки строгого покроя. Единственным ярким пятном на этом однообразном фоне был золотой зуб, который сверкал во рту молодого человека.
– Честь имею представить, Ювеналий Добрынин! – вальяжно раскинувшись на диване, провозгласил Никитин.
– А почему ты не в церкви? – спросил в свою очередь Шатилов. – Неужели решил, не дожидаясь полночи, по-светски нажраться?
– Ему до первой звезды нельзя, – ответил за Ювеналия Никитин. – А в церковь он наверняка завтра ни свет ни заря попрется.
– К заутрене пойду, – серьезно подтвердил Ювеналий, поздоровавшись за руку с Губиным и кивнув головой поднявшей в этот момент глаза Лавриненко.
– Прахади, чего стоишь, садись, вон со мной садись, – продолжал командовать Айрапет, замещая в роли хозяина невозмутимого и флегматичного Олега, который только улыбался со своего места. – И Оксану с собой бери, всем места хватит.
В этот момент вошла Оксана Комолова. Она тоже была одногруппницей почти всех находившихся в квартире людей, за исключением Губина и Лавриненко. Олег в прошлом году закончил институт, а Лавриненко в эту компанию вообще влилась только благодаря тесной дружбе с семейной парой Губиных.
Стройная, не очень высокая, с длинными распущенными каштановыми волосами, Оксана была одета в коротенькую юбочку-трапецию и приталенный пиджачок салатного цвета. Она приветливо поздоровалась сразу со всеми и уселась рядом с заботливо пододвинувшим ей стул Ювеналием, расправив юбку на коленях.
– Ну, короче, наливаем, – брякнул Никитин и начал именно с Оксаны.
Он, хитро глядя на нее и скашивая взгляд на Ювеналия, налил ей почти половину бокала водки. И не остановился бы, если бы она не возмутилась.
– Ты что, с ума сошел? Зачем так много?
– Водки много не бывает, – весело ответил Никитин.
– И женщин тоже, – откликнулся Шатилов, по-свойски подмигнув Оксане.
– А вот мужчин всегда почему-то много. Только количество никогда не переходит в качество, – процедила Лавриненко и удостоилась благодарного взгляда Оксаны.
– Как это не переходит? – взвился Никитин. – Ты сначала попробуй, а потом говори.
– Сколько ни говори халва, во рту слаще не станет, – отрезала Лавриненко и, отвернувшись, стала накладывать себе салат, сохраняя на лице высокомерное выражение.
– Девушка знает восточные пословицы! Что за умный девушка! – воскликнул Варданян. – Красивый, скромный, к тому же умный. Не девушка, сказка просто, мечта!
Тут он неожиданно осекся, увидев, как вытянулось лицо его пассии, и тут же перевел свое льстивое красноречие в ее сторону.
– Никто не сравнится, однако, с Наташей моей! – заорал он с чисто кавказской эмоциональностью.
– Тише, перепонки лопнуть могут! – отшатнулся Шатилов. – Хватит базарить, короче, выпить пора уже.
– Точно, – поддержал его Никитин.
– Мне пока не надо, – положил руку на рюмку Добрынин, оправдывая свое звание православного человека.
Никитин пожал плечами, буркнул что-то типа «нам больше достанется» и продолжил свою миссию по разливанию водки.
– А почему ты без Любы? – неожиданно спросила Оксана у Никитина.
– Да, действительно, Серега, а куда делась Люба? – спросил Губин. – Нам она так нравится…
– Я хотела за ней зайти, но она сказала, что вы вместе придете, – сказала Оксана.
– Да пошла она… – взмахнул рукой Никитин. – Достала уже своими истериками, дурища. Устроила мне праздник: заладила типа, куда ты три бутылки водки покупаешь. Я ей, естественно, сказал: сколько ни купи, все равно три раза бегать. А она, прямо как нудная жена, разоралась: я не пойду тогда никуда! Типа, ты, когда пьяный, – дурак. Я говорю, ну и не ходи, мне еще лучше, мы с Диманом нормально попразднуем. А что, вон Тонька вечно сидит одна, так и ей будет веселее. С нами двумя, обоими свободными…
– Сомневаюсь, – не поворачивая головы в сторону Никитина, кинула реплику Лавриненко.
– Ах, ах, ах! – поигрывая ладонями в воздухе, тихонько передразнил ее Никитин, переглянувшись с Шатиловым, и оба дружно заржали.
– Если бы знала, что так получится, сама бы за ней зашла, – с досадой и укором в голосе проговорила Оксана. – Будет теперь девчонка весь вечер из-за тебя в одиночестве киснуть.
– Почему это из-за меня? – недоуменно пожал плечами Никитин.
– А потому! Ты ей все нервы истрепал, – с возрастающим негодованием сказала Комолова.
– А тебе-то что? – ощетинился Никитин. – Я ее насильно не держу, сама на меня повесилась, значит, нравится.
– Это не наше дело, конечно, – поспешил вмешаться Губин, – но все же ты, Серега, зря так с ней. Люба – милая девушка, и если ты не можешь с ней нормально общаться, лучше расстаться и голову не морочить.
– Вот именно, – неожиданно поддержал его Добрынин. – А так себя вести просто недостойно.
– Да святотатство просто! – картинно приложив руки к груди, воскликнул Никитин, насмешливо глядя на Ювеналия.
– Зачем ссоримся… Давайте пить лучше! Рождество – светлый праздник, всем дружить надо. Пить будем, гулять будем, целоваться будем! – вклинился в перепалку Айрапет, сверкая белыми зубами. – Первый тост – за дружбу. Наташа, бери рюмку!
– Ой, какая красивенькая! – воскликнула парикмахерша, восхищенно крутя в руках рюмку. – Дорогая, наверное?
– Да, – односложно ответил Губин, поднимая свой бокал с шампанским. – Давайте – за дружбу…
Все выпили, потом через некоторое время еще раз. И тут многие заметили, что у Никитина сердитое и озлобленное выражение лица. Его задели слова друзей, сказанные в начале праздника. Он некоторое время сидел, тупо бычась, а потом начал потихонечку задираться к Лавриненко. Никитин пытался начать разговаривать с ней по-английски, нарочно ломая язык и утрируя произношение, которое и так было у него ниже среднего уровня. Антонина скрепя сердце старалась не реагировать, понимая, что ее реплики только еще больше раззадорят возбужденного Сергея.
– Тоня, а ты бы пользовалась успехом на Пикадилли, – заявил вдруг Никитин. – Ты, кажется, в Лондоне была? Ну и как развлекалась? Я слышал, там процветают свободные нравы. Поделись своими впечатлениями с друзьями об английских леди.
При этих словах Шатилов сдавленно засмеялся, а Никитин, подбодренный реакцией друга, продолжил.
– Может, и мы с Диманом туда махнем.
– Нет, я все-таки позвоню Любе, – встала со своего места Маша и пошла к телефону.
Айрапет Варданян, почувствовав осложнение обстановки, решил разрядить ее, включив музыку на полную мощь. Тут же его обвила руками Наташа, и они стали танцевать. Встала со своего места Лавриненко и сама пригласила постного Ювеналия, который при этом чуть оживился, галантно поклонился и чинно повел ее на центр комнаты.
Шатилов развел руками и, притворно вздохнув, провозгласил:
– Ну вот, почти всех женщин разобрали. Как тут не запить от такой жизни?
Он налил себе и Никитину. Сергей, одним махом опрокинув рюмку, уставился на танцующих мрачным и злым взглядом. Глаза его покраснели, было видно, что алкоголь сильно подействовал на него. И подействовал не самым лучшим образом. В нем явно чувствовалась агрессия, готовая вырваться наружу в любой момент, лишь только появится объект для ее выброса.
В это время в комнату вернулась Маша, к которой тут же подскочил Шатилов и, кривляясь, опустился перед ней на одно колено, приглашая на танец. Маша нехотя положила руку ему на плечо, и они тоже присоединились к танцующим.
– Так что Люба? – спросил ее муж.
– Ее нет дома, – пожав плечами, ответила Маша. – Просто не знаю, где она может быть.
– Топиться, наверное, побежала, – сострил Шатилов.
Никитин при этих словах резко поднялся, подошел к Оксане и рывком потянул ее со стула в круг.
– Ты что? – возмутилась она. – Полегче нельзя? Я вообще-то не собиралась с тобой танцевать!
– А тебя и не спрашивают, – отрезал тот.
Тут забеспокоился даже Шатилов, примиряюще сказав:
– Серег, хорош, в самом деле, чо ты?
Никитин немного успокоился и уже повежливее пригласил Оксану. Та с недовольным выражением лица пошла с ним. В центре на абсолютно несгибающихся ногах двигался словно аршин проглотивший Добрынин. Лавриненко же, видимо, пытаясь развлечь саму себя, прижималась к нему, гладила по спине и даже издавала вздохи. Невообразимо прямой и напряженный Ювеналий с каменным лицом продолжал мерно ее вертеть. Наконец танец закончился, и все вернулись к столу.
– Эх, харашо! – воскликнул разгоряченный Айрапет. – Теперь самое время еще выпить и под быструю музыку потанцевать.
– Лезгинку спляши! – бросил ему сидевший набычившись Никитин.
– А спляшу, что такого, э? – весело откликнулся полный оптимизма Варданян. – Думаешь, раз я армянин, то лезгинка плясать не умею? Хочешь, тебя научу, дарагой? – подмигнул он Никитину.
– Я тебя сам чему хочешь научу, – пробурчал тот и стал разливать водку по новой.
В этот момент прозвенел звонок.
– Это за тобой, Серег, – кинул Шатилов.
– Чо это за мной-то?
– Буянишь много. Олег ментов вызвал.
– Чего-о-о? – Никитин агрессивно воззрился на Губина.
Но хозяин дома, не снимая с лица улыбки, коротко пояснил:
– Юмор.
– Чего-о-о? – пуще прежнего взвился Никитин.
Тут Маша, проговорив: «Слава богу, это, наверное, Люба», – пошла открывать дверь. Но ее предположения оказались неверными – очень скоро в комнату вошел человек лет тридцати с добродушным круглым лицом, который воскликнул при входе:
– Чего шумим, а драки нет?
– Ща будет! – пообещал Никитин, нехорошо глядя на вновь прибывшего.
– Ты бы лучше, Никитин, зачет наконец сдал, – вздохнул гость. – Третий месяц уже «хвост» висит. Я тебе делаю поблажку: выучи только времена. Остальное – бог с тобой, все равно не осилишь. Бутылку поставишь, я тебе, так и быть, черкну закорючку.
– Это он может! – сказал Шатилов, прижимая руки к груди. – Вы не думайте, Валерий Григорьевич, что он пьяный, он все соображает. И английский он выучит… За бутылку.
– Под «бутылкой» имеется в виду виски, – с улыбкой уточнил Валерий Григорьевич.
– Вис-ки-и-и? Да вы чо? – протянул Никитин. – Я сам его сроду не пил! Давайте «Анапу», а?
– Торг здесь не уместен, – продолжая добродушно улыбаться, сказал Валерий Григорьевич.
– А вы, Валерий Григорьевич, в Англии были, да? – подлизываясь, спросил Шатилов, накладывая себе салат.
– Был, – коротко ответил тот, присаживаясь на уголок стола.
– А еще?
– А еще, Шатилов, я был молодым и рьяным, только поэтому я вам кое-что прощаю.
Валерий Григорьевич, строго посмотрев на Дмитрия и Сергея, повернулся к Оксане Комоловой.
– Ты придешь заниматься завтра? – спросил он.
– Может быть, пропустим, Валерий Григорьевич? – тихо ответила та. – Праздник все-таки.
– Ну, кому праздник, а кому работа, – усмехнулся мужчина.
– Эх, как вы много работаете, Валерий Григорьич! – с наигранным восхищением протянул подхалим Шатилов.
– Тебе, кстати, советую начать делать то же самое, – откликнулся тот. – Трудотерапия – как раз то, что вам с Никитиным нужно.
– Так ведь мы учимся, Валерий Григорьич, – приняв безмерно усталый вид, вздохнул Шатилов. – Когда ж еще работать?
– В таком режиме, как вы учитесь, можно одновременно числиться в трех вузах, да еще и работать. И нигде вашего отсутствия не заметят.
– Ну уж, вы про нас так говорите, будто мы с Серегой дебилы какие, – обиделся Шатилов. – Есть некоторые, кто и похуже нас учится.
– Да. Именно их и называют дебилами, – отрезал Валерий Григорьевич и повернулся к Губину.
– Ну что, Олег, понравился тебе «Ван дер Грааф Генератор»?
Губин сделал серьезное лицо, повернулся к шкафу, в котором аккуратно стояли компакт-диски, нашел нужный и с видом эксперта протянул:
– Немного мрачновато. Но тексты ничего, я пробовал переводить.
– Тексты замечательные, – поддакнул преподаватель, забирая диск. – Питер Хэмилл – это же герцог арт-рока! Ну а у тебя чего-нибудь нового не появилось?
– Прикупил недавно «Койл» в магазине по случаю.
– А это что такое?
– Вот послушайте, может быть, понравится. Они электронщики альтернативные, с эпатажиком кое-каким, там всякое ненормативное извращенчество, рассказики, запрещенные к продаже в Британии, пуканье в сортирах, голубизна и прочее.
– Фу, – скривился Валерий Григорьевич. – И ты такое слушаешь?
– Нет, там интересно. Декаданс, тексты – что-то типа Рембо. Они на него даже ссылаются.
– Ну ладно, давай, расширю свой кругозор, – согласился преподаватель. – А что это у тебя? – он полез в шкаф. – Ух ты, а я не слышал этого Боуи!
– Девяносто девятый, – прокомментировал Губин. – Жуть, серость полная, совсем свихнулся мужик на старости лет. Впрочем, если хотите, возьмите.
– Возьму, возьму. А тебе подкину на днях нового Фриппа. Идет?
– Безусловно, – отреагировал Губин.
Преподаватель английского убрал диски к себе в пакет, кинул взгляд сначала на двух оболтусов, развалившихся на диване, потом на Оксану, церемонно попрощался с Машей, прильнув губами к ее ручке, и вышел в прихожую. Когда за ним закрылась дверь, Никитин презрительно процедил:
– Пидарас. Может, догнать его? – посмотрел он на Шатилова.
– Зачем?
– По репе настучать.
– Да успокойся ты, Серега! Сегодня Рождество все-таки, – ответил Губин. – К тому же Садальский – нормальный мужик. Чего ты на него взъелся? Он тебе, по-моему, всегда зачеты ставил за просто так.
– Ага, за просто так! Бутылку «Гжелки» ему поставишь, он и распишется. А то – виски, виски!
– С твоими знаниями другой тебе и за ящик коньяка оценку не поставит, – отрезала Оксана.
– Фу-ты ну-ты, какие мы умные! – снова взъярился Никитин. – А чего же ты у него торчишь, дополнительно занимаешься?
– А мне с ним общаться интересно.
– Ага, музычку всякую заумную послушать. Вот Эй-Си-Ди-Си – это я понимаю. А то Олег давал мне послушать – я уж не помню, как называется, – уши вянут от их гнусавости.
Никитин скривил кислую физиономию, свидетельствовавшую о высокой степени отвращения, возникшего у него в результате прослушивания музыки, любимой филофонистом Губиным.
– Что ты ему давал-то? – спросила Антонина у Олега.
– Джетро Талл, по-моему, – вспомнив, ответил Губин.
– А, ну все понятно, – усмехнулась Лавриненко. – Слушай, Олег, а что за мужик сейчас приходил?
– Преподаватель наш по английскому языку, Валерий Григорьевич Садальский, – ответил тот. – Он и у меня преподавал, и у Машки сейчас.
– Интересный тип, – процедила Антонина.
– И неженатый, – поддакнула Маша.
Никитин вдруг остановил свой взгляд на Лавриненко, и его осенило:
– А вот Тонька мне с английским все и срастит. За меня зачет сдаст, с Садальским по тихой договорится, и все, – он многозначительно подмигнул Лавриненко. – Ты ж на него явно запала. Так вперед!
– Слушай, Серега, ты базар-то фильтруй, – помрачнел хозяин дома.
– Зачем так плохо говоришь? – поддержал его Варданян.
Ювеналий Добрынин осуждающе покачал головой, а сидевшая рядом с ним Оксана вспыхнула и уставилась в тарелку. Атмосфера в комнате продолжала накаляться. Антонина ушла из комнаты, не удостоив Никитина ответом. Наташа переводила непонимающий взгляд с одного лица на другое и глупо хлопала глазами.
– Пошла набираться опыта мастурбации, – прокомментировал исчезновение Лавриненко совсем разошедшийся Никитин. – Нет, ты смотри, Садальский-то какой у нас мужик. Крышу срывает у молодых девчонок. Даже у таких нестандартных, как Тонька. Надо же, а, Диман? Ты чего сидишь вялый? – толкнул он в бок приятеля.
Шатилов, несмотря на то, что внутренне поддерживал Никитина, все же понимал, что тот сейчас переходит грань. Об этом можно было судить по тому, как наливалось кровью лицо обычно невозмутимого и радушного практически в любых ситуациях Олега Губина. Маша совсем растерялась – покраснела, затеребила скатерть и бумажную салфетку в руках и откровенно не знала, что ей делать дальше. Ювеналий по-прежнему сидел и осуждающе молчал, надувшись, как мышь на крупу. На выручку неожиданно пришла Оксана Комолова.
– Знаешь что, Сережа, – тихо, но твердо сказала она, – по-моему, тебе все-таки лучше отсюда уйти. Пока ты совсем не съехал.
– Куда это я съехал? – набычился Сергей.
– Да, в самом деле, Серега, ты сегодня перебрал, – поддержал Оксану Олег. – Иди-ка, проспись дома.
– Если ты поссорился с Любой, никто не виноват в этом, – сказала свое слово и Маша.
– Но для нее лучше будет, если она не станет с тобой мириться, – в сторону сказала Оксана.
Никитин снова взвился. Он поднялся над столом, но покачнулся и, облокотившись на Варданяна, ткнул пальцем в Оксану.
– Эй ты! Ты еще тут вякать будешь? Забыла, кто ты такая, что ли? – угрожающе заговорил он. – Ща я тебе напомню.
Оксана встала, обогнула стол и, подойдя к Никитину, заглянула ему прямо в глаза. Потом, миролюбиво взяв его за руку, четко произнесла:
– Пойдем-ка поговорим на кухню. Только спокойно.
– Ну давай, поговорим, – все еще с угрозой согласился Никитин.
– Оксана, может, не стоит? – спросил Губин. – Или мне с вами пойти?
– Нет-нет, я его сейчас успокою, – тихо ответила Оксана, пока Никитин вылезал со своего места и пробирался мимо Варданяна и Наташи к выходу.
Оксана с Никитиным исчезли на кухне.
Маша вздохнула и, покачав головой, сказала:
– И до каких пор он будет третировать всех, кто приехал из района? Мне Люба рассказывала, что он каждый день ее этим попрекает. Мол, деревенщина, и все! А теперь за Оксану принялся. А сам, хоть и в городе родился, а тупица настоящий.
– Кто это тупица? – подал голос Шатилов.
– Ладно, ты еще, Диман, будешь нарываться, – раздраженно бросил Губин.
Наташа тем временем затеребила своего кавалера за руку.
– Айрапетик, может быть, пойдем, а?
– Куда пойдем? Зачем пойдем? Водка есть, пиво есть, не допили еще! – Варданян один из компании сохранял оптимизм и бодрость.
– Вот только праздника нет, – капризно посетовала Наташа. – Надо было в «Конек» идти, а теперь уже там мест нет. Говорила ведь тебе, заранее надо было столик заказать! А тебе как будто денег жалко стало. Или у тебя их нет? – провокационно спросила она.
Тут Айрапет взвился горным орлом. Он выпрямился и стал похож на греческую статую, стройную и совершенную. Это было так комично в обрамлении выпивки и закуски, что Губин, не удержавшись, засмеялся.
– Как денег нет? – не обращая внимания на реакцию людей, с театральной оскорбленностью вопрошал Варданян. – У меня денег нет?
Выдержав небольшую паузу, он сменил тон на горделиво-уверенный в себе:
– Я покажу сейчас, сколько у меня денег. Сейчас позвоню, и столик будет. Хочешь?
– Ха-чу! – капризно сказала Наташа и с вызовом посмотрела на Айрапета.
Тот решительно шагнул к телефону, чуть не сбив возвращавшуюся Тоню Лавриненко. Буквально через полминуты он подошел к Наташе и сделал широкий приглашающий жест в сторону двери.
– Пошли, дарагая! Через пятнадцать минут нас ждут. Машина поймаем, водка будет, шашлык будет, все будет.
Завершив свой блистательный монолог, Варданян сделал церемонный общий поклон и бросил:
– Всех с Рождеством! Пейте, веселитесь, Айрапета вспоминайте. Я зайду дня через два, перед сессией.
Наташа с видом королевы, гордо подняв голову, прошествовала в прихожую, и через некоторое время оттуда раздался ее капризный голос, возвещавший о том, что Айрапет, видите ли, не так подал ей пальто. Затем после его картинных извинений послышался звук отпираемой двери и удивленный возглас:
– О, еще один гость! Захади, дарагой. Извини, но мы уже уходим, нам пора.
– Кто там еще? – встрепенулась Маша, посмотрев на Олега.
Тот равнодушно пожал плечами и сказал:
– Сейчас увидим.
– Кто бы там ни был, он у меня сейчас получит… п-по башке! – неожиданно пристукнул указательным пальцем по столу Шатилов, которого откровенно развезло.
– Да хватит уже! – сердито прикрикнула на него Маша. – Давай лучше в самом деле домой собирайся и Сережку забирай. Хватит Оксане там нянчиться с ним.
– С кем это она нянчится? – послышался приятный мужской голос, и в комнату заглянул лощеный молодой человек, с аккуратно прилизанными темными волосами. Он был одет в дорогую дубленку, а на его ногах красовались массивные тупоносые черные ботинки, начищенные до блеска.
– Привет, Рома, проходи, – пригласила Маша.
– Да нет, я на минутку, за Оксаной, даже разуваться не хочу.
– Ой, ну хоть выпей с нами за Рождество.
– Я за рулем, – пояснил Роман. – А где Оксана-то?
– А она про тебя забыла, – вызывающе произнес Шатилов. – Она с Серегой в кухне уединилась…
– Ой, да не слушай ты его! – поморщилась Маша и встала. – Сейчас я ее позову.
Роман, бросив на Шатилова презрительный взгляд, исчез в прихожей. Вскоре из кухни вернулась Оксана, попрощалась со всеми и направилась к выходу. Следом нетвердой походкой вышел, покачиваясь, Никитин. Но взгляд его был более спокойным и осмысленным… пока не наткнулся на Романа, спокойно державшего шубку невесты и дожидавшегося, когда Оксана наденет сапоги.
– Привет автолюбителям, – задиристым тоном поздоровался Никитин.
Роман суховато ответил на приветствие.
– Как состояние наших дорог, не вредит ли вашей крутой тачке? – продолжил Никитин.
– Нет, – односложно ответил Роман.
– В такой гололед и в аварию недолго попасть, а ремонт-то дорог, – не унимался Сергей.
– Ничего, у меня денег хватит, – усмехнулся Роман.
– А невеста не пострадает от этого? Она мне говорила, что ты за рулем полихачить любишь. Как бы ты не угробил девку.
– Не волнуйся, я осторожен.
– А может, ей все же лучше на другой машине поехать? – продолжал задираться Никитин. – Тачку поймать – и за тобой следом. Правда, ты можешь ее и не дождаться… Или нет, не так – к обеду как раз дождешься. Только это ничего, главное, – попытался он похлопать Романа по плечу, – все равно тебе ее вернут. Ну, подержат малость, попользуют, тебе ж не жалко?
Роман резко сбросил руку Сергея со своего плеча и повернулся к Оксане, подавая ей шубу. Никитина это задело.
– Ты чо это? – грубо спросил Никитин.
– Ничего, – раздраженно ответил Роман.
– Ничо? – уточнил Сергей.
Роман пристально посмотрел ему прямо в глаза и спросил:
– Послушай, ты зачем нарываешься?
– А чо ты тут на меня бочку катишь, козел?
Роман, побледнев, уже шагнул к Никитину и занес руку для удара, как из комнаты вылетели Губин и Добрынин, услышав последнюю фразу Сергея. За их спиной виднелось перепуганное лицо Маши.
– Ром, а Ром! Успокойся, – заговорил Олег, перехватывая руку вышедшего из себя жениха Оксаны и отталкивая Никитина.
Тот, усмотрев в этом личное оскорбление, взъярился пуще прежнего.
– Ты чего это меня толкаешь, а? – прорычал он. – Всем по башке, что ли, настучать?
– Слушай, сейчас я тебе настучу! – не выдержал Олег и схватил Никитина за грудки.
На подмогу ему тут же двинулся Роман, и даже Добрынин сделал шаг вперед.
– Олег, не надо! – дрожащим голосом вскрикнула Маша.
Никитин, вырываясь из рук Губина, яростно матерился. Добрынин схватил его с другой стороны, а Олег, повернувшись к Роману и Оксане, тихо сказал:
– Давайте, идите быстрее отсюда. Мы с ним сами управимся.
Роман не согласился с таким предложением и остался на месте. Олегу пришлось повторить просьбу, а Оксана потянула жениха за рукав и шепнула:
– Пойдем, пойдем, он без нас лучше успокоится!
Роман нехотя двинулся за ней, обернулся у выхода, окинул взглядом картину и, вздохнув, вышел за дверь.
– Убью! – бился в руках Никитин, теряя, однако, силу.
– Давай домой, живо, а то сейчас и в самом деле врежу! – пообещал Губин.
– Куда это давай? – окрысился Сергей, но тон его стал ниже. – Там водка моя осталась, я не уйду, пока не выпью.
Маша стремглав кинулась в комнату, притащила оттуда начатую бутылку водки и сунула ее Никитину.
– Вот, забирай свою водку и уходи!
– Это чего я, в подъезде ее пить должен? – запротестовал тот. – Как лох, что ль, последний?
– Это твои проблемы! – рявкнул Губин, подталкивая Никитина к двери.
– Да вы чо, охренели, что ли? – заорал Никитин.
Олег, потеряв терпение, швырнул Никитина в руки Добрынину, сам резко шагнул к двери и, распахнув ее, пинком отправил Никитина на лестницу. Следом полетели его ботинки и куртка. Затем Олег яростно захлопнул дверь и повернул два раза замок.
– Эх и дурак! – покачал он головой. – Ну и дурак! Рожают же таких дураков!
– Это мы сами, извиняюсь, дураки, что вообще его в компанию пустили, – заметила Маша.
– Все от безбожия, от того, что духовной жизнью не живем, – укоризненно заметил Ювеналий.
– Слава богу, хоть этот идиот угомонился, – вздохнула Маша, имея в виду Шатилова. – Спит вон на диване.
Шатилов действительно устал от алкоголя и с открытым ртом, немилосердно храпя, спал на диване, свесив ноги на пол.
– Так, пускай просыпается и тоже двигает отсюда, – никак не мог успокоиться Олег. – Мне надоело это все!
– Может, не стоит его трогать? – вступилась Лавриненко. – А то сейчас тоже буйство учинит. Говно не трогай – оно и не завоняет.
– Мне вообще здесь этого говна не надо! – заорал выведенный из себя Олег и круто повернулся к жене: – Вот, твои одногруппники, между прочим! Друзья, тоже мне, нашлись! Я таких козлов в дом не приглашаю!
– Олежа, ну кто же знал, что они совсем соображать перестают, когда выпьют? – оправдывалась Маша.
– Как будто это в первый раз!
– Ну, в таком состоянии он действительно в первый раз, – заметила Маша. – Раньше все же поспокойнее себя вел. И потом, ты же знаешь – их в дверь, они в окно. От них же невозможно отвязаться!
– Слава богу, что ты последний год учишься. Дальше, надеюсь, они о себе не напомнят.
Тут, словно издевательское подтверждение слов Маши, откуда-то с улицы послышался пьяный голос:
– Губины – пидарасы!
Олег и Маша одновременно вздрогнули, повернувшись в сторону балкона, со стороны которого доносились выкрики.
– Губины – пидарасы! И лесбияны! – продолжал орать потерявший остатки разума Никитин. – А Тонька – первая лесбиянка!
Олег кинулся к окну. На противоположной стороне улицы, покачиваясь из стороны в сторону, стоял Никитин с бутылкой водки в руках. Он отпивал из нее прямо из горлышка, откашливался и продолжал горланить:
– А Тоньку вообще никто трахать не хочет, она Губину за это платит! Губин, ты не волнуйся, я сам за твоих лесбиянок возьмусь, хочешь?
Маша, услышав эти фразы, побелела и вцепилась в руку мужа. Она была готова разрыдаться. Даже у непробиваемой Антонины начали подрагивать пальцы. Она взяла сигарету и скрылась на кухне.
– Ну, сейчас я ему! – кидаясь в прихожую, прошипел Олег.
В это время там обувался Ювеналий Добрынин, собираясь к заутрене. Увидев перекошенное от ярости лицо Олега, он остановил его.
– Не нужно, не нужно насилия, – замогильным голосом заговорил он. – Сейчас я с ним сам поговорю, по-христиански. Нужно излечить душу его заблудшую.
– Какую душу? – рвался Олег. – Его только кулаком по морде можно излечить. И то ненадолго.
– Не нужно, Олег, – вышла из кухни Антонина. – Лучше не обращать внимания на этого дурака, он сейчас сам уйдет. Неужели ты не видишь, что он нарочно нас провоцирует? Сейчас ему надоест собственная невостребованность, и он домой пойдет.
– Господи, бедная Люба! – вздохнула Маша. – Какое счастье, что она не пришла, а то ей больше всех досталось бы.
Лавриненко презрительно усмехнулась.
– Вот видите, Ювеналий… Вы говорите, что по-христиански мало кто поступает. А Люба – яркий пример милосердия. Представляете, жить с таким человеком, спать с ним в одной постели…
Ювеналий строго сдвинул брови и серьезно посмотрел на Лавриненко.
– А вы мне симпатичны, Ювеналий, – неожиданно томно сказала Антонина. – Я вам позвоню как-нибудь, поговорим на христианские темы, можно?
– Хорошо, – сухо ответил Добрынин. – Только после праздников.
– Разумеется, – согласилась Лавриненко, улыбнулась на прощание уже окончательно собравшемуся Ювеналию и пошла обратно в кухню.
Крики за окном стихли. Олег подошел к балкону и выглянул. Он увидел медленно удалявшегося Никитина, который на ходу отпивал водку, что-то продолжая говорить, но уже как бы себе под нос. Отойдя уже на довольно приличное расстояние, он неожиданно повернулся и выкрикнул:
– Козлы!
После чего запустил опустевшей бутылкой в дом Губиных. Бутылка разбилась о металлическую решетку лоджии первого этажа. Никитин чуть-чуть подождал, словно желая, чтобы жильцы вышли и стали бы с ним разбираться, но так и не дождался. Постояв, покачиваясь, на одном месте, он наконец решительно завернул за угол дома и скрылся в темноте.
– Ну и дурак, – снова закачал головой Губин, продолжая всматриваться в темноту.
Он видел, как вышел из подъезда Ювеналий и, оглядевшись по сторонам, пошел в противоположную сторону. Олег, подождав еще немного, вернулся в комнату.
– Выпить что-нибудь осталось? – спросил он у Антонины.
Та отрицательно покачала головой. Олег выругался сквозь зубы и тут обратил внимание на Шатилова. Подошел к нему и начал трясти его за плечо. Дмитрий очнулся не сразу, с трудом сел на диване.
– Шоу окончено, – прокомментировал свои действия Губин. – Гоу хоум, плиз!
– Какой хоум, ты чо, Олег? – скривился Шатилов. – Дай поспать.
– Здесь тебе не гостиница. Давай, двигай!
– Да ты чо? Я мешаю, что ли? – начал юлить Шатилов, начинавший понимать, что все разошлись, и удивляясь, что рядом с ним нет его закадычного дружбана. – А Серега-то где? Ушел, что ли?
– Ушел… – нехорошо ухмыльнулся Олег. – Выгнали мы его.
– Вы-гна-ли? – удивился Шатилов. – Да вы чего? Пацана обидели… Стоп, подожди… А почему? Он буянил, что ли?
– Ты что, не знаешь дружка, что ли, своего?
– Да ну… Да Олег… Ну, это ерунда какая-то, – на Шатилова вдруг напал приступ миролюбия. – Это он выпил просто лишнего. Завтра наверняка с бутылкой приедет – извиняться.
– Мне чихать на его извинения, – сухо ответил Губин. – Давай собирайся, я устал уже от этого Рождества.
Шатилов покачал головой, окинул мутным взглядом стол.
– Слушай, Олег, а выпить нет, что ли, больше?
– Нет, – так же сухо ответил Губин. – Я за пивом собираюсь в ларек.
– А… и я с тобой, – засуетился Шатилов. – У меня и бабки кое-какие остались.
– Давай, собирайся, – подтолкнул его Олег, понимая, что поход за пивом в ларек – самый удобный предлог спровадить Шатилова из квартиры.
Дмитрий неуклюже встал, обогнул стол, чуть не упав на Антонину, не удержавшись на повороте. Та брезгливо отодвинулась.
– Пардон, мадам, – с глупой улыбкой сделал примиряющий жест Шатилов и направился в прихожую.
Губин с презрительной улыбкой наблюдал за его перемещениями. Через десять минут с кряхтениями и многократными проверками наличия всех своих вещей – часов на руке, денег в карманах, шарфа и полиэтиленового пакета, Шатилов наконец-то вышел на лестничную клетку. Одевшийся Губин вышел следом и тут же закрыл дверь. Шатилов двигался медленно, Губин не стал его ждать и направился прямо к ларьку, находившемуся за соседним домом.
Когда он вернулся с пивом в свой двор, Шатилова он уже не обнаружил. Порадовавшись тому, что не придется тратить время на разговоры с неприятным ему человеком, Олег присел на скамейку и почти что с наслаждением прильнул к горлышку бутылки с освежающим светлым пивом.
Выпив полбутылки, Олег почувствовал облегчение. Нервное напряжение последних часов спадало. Ему захотелось побыть одному. Приди он сейчас домой, и наверняка придется выслушивать упреки и обвинения Маши и Тони. Словом, все то, чего ему абсолютно не хотелось сейчас слышать.
Олег поднялся со скамейки и медленно пошел к близлежащему скверу.