Говорю же, экстравагантный мужчина.
– Ох уж эти детские пугалки, – отец Брины сел напротив меня и начал складывать брелоки в мешочки. Его изящные тонкие пальцы пианиста делали это намного быстрее, чем мои, – Дети бегали с историей кровавой невесты каждый Хэллоуин. Как минимум половина девочек были в образах женщины с воткнутой в сердце черной розой.
Я придвинулась ещё ближе.
– Помню сие разнообразие. Я в компании была одна ведьмой, – Брина повернулась к нам, облокотившись на стенд с травами, – В старшей школе платье у невесты становилось всё короче и короче.
– Ни грамма приличия, – Алессандр цокнул, – Бедная невеста была приличной и жила в то время, когда женщины носили корсеты и платья в пол.
Брина поджала губы, кивая.
– В страшилке говорится, что её можно увидеть в белоснежной ночной рубашке с длинными кровавым следом, начинающимся от груди и идущим до самых ступней.
Я закивала, требуя продолжения и подробностей.
– В туманную холодную ночь она неприкаянно ходит между домами, напевая себе под нос незамысловатую мелодию. Кто-то говорил, что поёт она о любви, кто-то, что о потере, а возможно и о том, и о том. Но то, что всегда остаётся неизменным – из её сердца торчит черная роза, покрытая шипами, а лицо заплаканное, словно уже много лет невеста не перестаёт плакать.
– Ты забываешь, эта женщина была очень красива. Даже со слезами на глазах её можно считать воплощением богини красоты. Афродита с разбитым сердцем – ещё одно её имя, – Алессандр приложил руку к груди, блаженно прикрывая глаза.
Картина и правда представала красивая. Густой туман, в котором гуляет одинокая женщина, чью историю никто толком и не знает. Ветер развевает её тонкую ночную рубашку, пробирая холодом до костей, но её это уже не волнует.
– Да-да. Но ведь именно красота её и погубила, – Брина сложила руки на груди, – Её убил один из поклонников. Он дарил ей каждый день букеты черных роз, которые выращивал сам в своём саду, но она не приняла ни один. Ни одно его признание не произвело на неё ожидаемого впечатления. Разозлившись, мужчина вывел её ночью из дома и воткнул одну из тех самых роз, нацепив на кончик железный наконечник. Она истекла кровью и стала призраком, блуждающим по той дороге и забирающим с собой красивых девушек, оставляя на этом месте черную розу.
Теперь понятно, почему мой дом считают проклятым. Легко связать огромный страшный особняк с садом, наполненным кустами тех самых роз, и пропажу девушек, тем более что есть такая страшилка.
– Когда появлялся туман, все девочки убегали по домам, а парни любили удерживать каждую на улице. Это была весёлая игра, – подытожила Брина, но как-то слишком грустно, словно ностальгия по тем временам приносила ей что-то кроме приятных воспоминаний.
Алессандр незаметно покачал головой.
– Об этой страшилке давно уже никто не вспоминал. Дети интересуются немного иным, хотя Хен Сук предлагала мистеру Вильденштейну устроить вечер ужастиков для детей в библиотеке в преддверии Хэллоуина.
Дети в библиотеке в количестве более трёх штук? Мне жаль библиотеку и её хозяина. Но больше организатора, который будет этих детей дисциплинировать, не давая разбегаться по залу.
– Он же согласился, – Брина забрала у нас готовые мешочки и скинула в корзину, спрятанную за прилавком.
– Только на подростков, но для них выбрали произведение классиков мрачной прозы, разбавив их современными произведениями. Твоими, кстати, – Алессандр кивнул мне.
– Знаю, по этому поводу завтра туда и иду, – я оттряхнула руки.
Нужно будет спросить у Гордона, какие они произведения подобрали. Я с удовольствием что-то подскажу. Как минимум, если там нет "Мастера и Маргариты" Булгакова, то нет смысла идти на этот вечер. И Конан Дойля. "Тайна поместья Горсторп" должна быть прочитана каждым.
И "Падение дома Ашеров" Алана По.
Меня опять понесло. Пол утра перебирала в голове произведения По, пытаясь найти хоть какую-то связь. В итоге, только перемешала в голове почти все рассказы и зависла на одном, на "Свидании". Что странно, я не люблю эту историю, но она идеально подходила под ту мысль, что крутилась у меня в голове со вчерашнего вечера. Под первое убийство моего нового маньяка. Оно пока очень сырое, непродуманное, но самое яркое, что было за последний год.
– С тобой всё хорошо?
Я захлопала глазами в недоумении. Алессандр ушёл обратно в подсобку и что-то там напевал, Брина сидела передо мной.
– Да. Всё волшебно, а что?
– Ты сегодня постоянно из реальности пропадаешь. Меня уже пугает, когда ты несколько минут в одну точку пялишься, – она поднялась с корточек и смахнула пыль с черной юбки, – Вдруг ты видишь то, чего не вижу я.
Правда? Не замечала за собой.
– Да, вижу. Паутину на потолке, – Брина закатила глаза, – Ладно. Просто думаю.
Девушка придвинулась ко мне ближе, заговорщицки улыбаясь.
– Не смей произносить его имя, – опередила я её. Его в моей жизни в последнее время слишком много. Скоро сделаю себе табличку:
"Одно слово о Брендане Холле и получите сломанную руку в подарок"
– Раз это не мысли о нашем горячем полицейском, то, возможно, – она постучала пальцем по подбородку, – Новая книга?
Я пожала плечами.
– Не уверена. Не хочу спешить с выводами, вдруг идея окажется не рабочей, – тем более, что в голове пока только одна сцена и пару фраз.
Брина похлопала меня по плечу, подбадривая.
– Не падай духом, – она обняла меня за плечи, – Тем более, что сегодня у нас с тобой в планах острый суп с кучей макарон, зелени и мяса.
У меня аж слюнки потекли.
– Ты обязана оценить наше лучшее кафе в городе с корейской кухней. Хен Сук умеет довести тебя до слез и оргазма за один укус острой курочки.
Звучит, как лучшее решение сегодняшнего дня.
Брендан
– Ты всю ночь тусовался в этом кабинете с шикарной девушкой? Серьёзно? – Алекс сидел на диване, скинув форму на стул и попивая йогурт из моего холодильника.
Он приперся ко мне после ночной смены, явно намереваясь выпотрошить мне мозг и узнать все подробности о новой жительнице нашего города. Даже не удосужился занести свою задницу в душ и побриться.
– И вы тупо разбирали архив?
– Мы поужинали, – мой стол был с самого утра завален бумагами, которые нужно было расфасовать и подписать.
Мы должны быть уверены, что полностью готовы к неприятностям, которые принесут штормы и дожди. Пожарные всегда в полной готовности, полиция не должна отставать. Люк выслал нам дополнительное оборудование и обеспечил необходимыми аптечками, с остальным мы справимся.
Логан отправился с другим офицером в школы, чтобы провести профилактические уроки и предупредить детей, что лишний раз лучше не выходить на улицу.
– Ты просто угостил её ужином? Хотя, зная тебя, это уже успех, – друг похлопал по коленям, – Признайся, она тебя зацепила, – Алекс подошёл ко мне и сел своей задницей на мой рабочий стол.
– Свали в туман, а?
Меня об этом уже все младшие по званию спросили. Молодые парни ходили и шептались похлеще пожилых женщин в магазине.
– Мне сказали, что она красива. С шикарным черным и длинными волосами и яркими голубыми глазами.
– Серыми, – буркнул я.
Алекс довольно хмыкнул, подловив меня.
– С точенной фигурой.
– Я бы сказал худощавой.
– Ничего страшного, откормишь, – друг хлопнул по одной из бумажек, отвлекая меня от чтения, – Приготовь ей своё лучшее блюдо. Как на счёт стейка и картофельного пюре с соусом?
Я промолчал. Мне не до того, чтобы готовить девушке, которую знаю пару дней.
– Хорошо, тогда я сам её накормлю, – Алекс хотел добиться от меня реакции и, к моему удивлению, добился.
Я замер, представив, как они идут в бар и проводят вечер вместе. Как Эмилия смеётся над очередной шуткой Алекса и общается, не огрызаясь.
Меня не должно волновать, с кем девушка ест, спит и проводит всё свободное время. Она может хоть с Логаном начать встречаться.
Меня не волнует.
Врать самому себе глупая затея.
Почти не волнует.
– А вдруг у неё кто-то есть? – я напрягся, – Вижу, тебя это заинтересовало.
Алекс подмигнул мне. Я же сглотнул. Где-то внутри что-то неприятно скрипнуло.
– Если хочешь узнать, так это или нет, советую обратиться к её подруге. Брина точно владеет данной информацией, и, возможно, расскажет тебе ещё что-нибудь интересное об этой девушке.
– Как жаль, что мне это не интересно, – опять ложь.
– Что я слышу? Брендан Холл, образцовый полицейский, врёт? Мне стоит записать это. Нет, лучше попросить Люка сделать огромный баннер в каждом его парке аттракционов.
Алекс знает меня слишком хорошо. И сейчас это некстати.
– Исчезни.
– У меня ощущение, что где-то рак на горе свистнул. Или свинья обрела крылья и полетела. В мире явно произошло что-то необычное.
Я откинул ещё одну стопку и повернулся к другу.
– У тебя сегодня слишком хорошее настроение, не находишь? Могу испортить, если не перестанешь паясничать.
Я не готов сейчас размышлять о том, почему мысль об отношениях Ланкастер с кем-то так меня беспокоят.
Точно не сегодня.
Алекс поднял руки, сдаваясь.
– А у тебя оно явно ниже плинтуса, – мягко сказано. Алекс помолчал, подбирая слова, – Переживаешь?
Слабый кивок. Этим вечером мне предстояло час провести на кладбище вместе со своим тестем. Бывшим, если так можно выразиться.
Сегодня стукнуло пять лет со дня смерти моей жены. Прошло уже столько времени с того момента, как мне сообщили о самоубийстве в проклятом особняке. С того дня, как я примчался на место, чтобы увидеть, как тело моей жены увозят на каталках, полностью прикрыв её тканью.
Ей было двадцать пять лет. Она была на год младше меня и с самой старшей школы молча бегала за мной хвостиком. Её считали одной из первых красавиц города, наряду с Бриной Ла Кас и Мэй Чен. Никто не сомневался, что после моего выпускного мы будем вместе. И так и произошло, мы создали тройку лучших пар города: Брендан Холл и Тереза Паркер, Люк Коннел и Мэй Чен, Гаррет Ройс и Брина Ла Кас. Наших свадеб ждали все.
Но судьба распорядилась иначе. Люк забрал Мэй сразу после выпускного и укатил с ней в Сиэтл, где построил свой бизнес с нуля. Эти двое до сих пор вместе, и мне не верится, что когда-то они разойдутся.
Гаррет уехал из города также после выпускного, бросив Брину. Их расставание было настолько громким, что весь город гудел об этом ещё несколько лет. Гаррет мечтал продолжить дело отца и стать военным, девушка в эти планы не входила. Брина же после него так и не вступила в отношения. Парни не задерживались около неё больше месяца.
Мы же с Терезой поженились через два года. А через четыре поняли, что поспешили. Наши отношения не были плохими, мы искренне любили друг друга, но уже не как пара, скорее, как брат с сестрой. Мы старались вернуть те чувства, что испытывали раньше, но ничего не помогало. Мы продолжали жить под одной крышей, но ночевали в разных комнатах. Об этом знал лишь Алекс, для остальных мы были примером счастливой семьи.
Никто так и не узнал правды. А после того, как она повесилась в том доме, на меня повесили ярлык "пожизненный вдовец". Но это лучше, чем то, что я заслуживал. Ведь покончила она с собой из-за меня.
– Нужно это пережить. Ты идёшь туда для того, чтобы почтить её память, а не ради Клода.
Отец Терезы так и не отошёл от смерти дочери. Иногда он даже ночевал на кладбище. Мне часто приходилось забирать его пьяного с пристани, где он начинал буянить.
Два года назад было принято решение не пускать меня на такие задания. Теперь им занимается Логан. Я, наконец-то, смог хоть немного выдохнуть. Клод Паркер был чистым описанием скорби, которая окутывала любого, кто начинал с ним диалог. Он не хотел жить дальше, но и умирать не хотел, поэтому застрял где-то между.
– Знаю. Надеюсь, он будет трезвым, – Алекс понимающе кивнул.
Не раз он сам забирал Клода, не раз помогал мне отвозить его домой.
Друг повернул голову и заметил два черных томика в специальном прозрачном пакете. Он поднял его пальцами и покрутил, рассматривая с разных сторон. Я этим же пол ночи занимался.
– А с этим что будешь делать?
– Подожду отчета экспертизы, но сомневаюсь, что на них что-то будет, – скорее всего воришка действовал в перчатках.
– Может спросишь у местного эксперта?
– Эмилия пойдёт к нему завтра и всё спросит, – я откинулся на спинку кресла и потёр глаза.
Вильденштейн страдал выходящей за рамки скрупулёзностью. Все книги в его библиотеке подсчитаны лично им, он знает, кто какую когда брал. Если это его книги лежали в архиве, то к нему будет много вопросов, хотя я не думаю, что Гордон как-то связан с этой историей. Он, скорее, будет пострадавшим, у которого забрали несколько томов.
Но, даже если все будет наоборот, меня, вероятнее всего, отстранят от дела.
Я вернулся к бумагам, продолжая перебирать их. Чем быстрее с этим разберусь, тем быстрее вернусь домой и попаду в душ.
– Она хочет помочь тебе разобраться в этом деле? – иронично спрашивает он.
– Она хочет влезть в неприятность и делает всё, чтобы добиться этого как можно быстрее.
– Не стоит недооценивать женское любопытство и любовь к кровавым семейным тайнам, – Алекс вздрогнул, – Каждая вторая перед сном смотрит подкасты о маньяках, чтобы расслабиться и уснуть. Они говорят, что это лучше секса.
– Ты сам любишь почитать ужастики перед сном, – я отбросил ещё одну стопку в коробку, – Не прибедняйся.
– Предпочитаю те, где крупным шрифтом написано: "Вымысел".
То есть те, где куча монстров и другой нечисти.
– И они точно не лучше секса, – мне не понравился его тон, – Как давно ты…
Я кинул в него стопку бумаг, но попал только в плечо. Этот гад смылся, довольно смеясь.
В команде "Эмилия+Брендан" появился новый болельщик.
7. Любовь приносит боль
Люди чаще убивают тех, кого любят, нежели тех, кого ненавидят.
Эмилия
Эта библиотека была лучшей, в которой мне удалось побывать. Я была в самых современных, в самых изящных и старых, но это было что-то в духе библиотек, строившихся лет сто назад, которые были закрыты для посетителей. Черные высокие стеллажи из темного резного дерева, полностью заставленные книгами, были разделены на отделения по жанрам. Также множество книг в стопках стояли на полу, на небольших столах, предназначенных для чтения. Компьютеров не было, зато были диванчики в конце каждого ряда стеллажей. Благодаря узкому пространству и полкам, которые шли чуть ли не до потолка, а также высоким напольным лампам с абажуром, дающим рассеянный мягкий свет, создавалось очень уютное уединенное пространство.
Интересно, название «Âme pure», красовавшееся у самого входа, что-то значит? Или просто красивое французское слово?
Посетителей почти не было. Мною был замечен один мужчина, вяло читающий сборник детских сказок на одном из диванчиков. Рядом с его ногой стояла полупустая бутылка пива.
– Грустная картина, не правда ли? – Гордон Вильденштейн возник рядом со мной так же тихо, как сова, прилетевшая на охоту.
– С моей точки зрения эта картина скорее странная, с ноткой запаха грязной кожи и похмелья, – я сморщила нос в легком отвращении, хоть где-то внутри теплилась и жалость.
Мужчина выглядел плохо. Мягко говоря.
Давно не стриженные грязные волосы паклями свисали на покрасневшее, покрытое пятнами, лицо. Морщины, появившиеся от употребления большого количества алкоголя, состарили мужчину так, словно ему было лет восемьдесят. По сравнению с ним Вильденштейн выглядел на все сорок пять. Потертая куртка, когда-то синего цвета, нуждалась в хорошей стирке и швее. Дырок было столько же, сколько на футболке и джинсах.
– Ты оцениваешь его со стороны незнакомого человека. Не зная истории этого мужчины, легко можно назвать его типичным пьяницей, – в голосе библиотекаря не нашлось места для жалости или понимания, он рассказывал факты, – Помнишь, я рассказывал о мужчине, чья жена покончила с собой в доме, в котором ты живёшь?
Я кивнула.
– Он отец той женщины.
Ох-ё. Он и правда похож на несчастного отца, потерявшего дочь. Хотя его покрасневшее лицо и заплывшие глаза говорят о том, что пьёт он уже много лет.
– На вашем лице отразился шок и сомнение, но жалости я не заметил, – библиотекарь повернулся ко мне, сложив руки за спиной, – Что же вызвало столь неоднозначную реакцию?
Мне часто доводилось видеть алкоголиков всех мастей. Отец стабильно выпивал бутылку коньяка за две недели. Пил он, как правило, по пятницам и субботам, но иногда мог пригубить пару бокалов вина вместе с матерью в будние дни. Естественно, это не рассматривалось никем, как зависимость. "Он же просто хочет расслабиться" – так мне всегда говорили. Но нет, когда человек предпочитает стабильно выпивать и не может представить свою пятницу без бокала, наполненного алкоголем – это не отдых. Это алкоголизм.
Но есть и другой вид зависимого человека. Тот, что пьёт каждый день. Он уверяет, что ему так легче. Алкоголь притупляет боль, позволяет забыть. Только это самообман. Человеку не легче, он просто бежит от жизни.
– Лицо, – вымолвила я, наблюдая, с каким трудом мужчина пытается перевернуть страницу, – Это не лицо скорбящего человека.
Вильденштейн кивнул, с довольной полу улыбкой.
– Вы писатель и хорошо читаете людей, – он положил руку мне на плечо, уводя от этой картины, – Однако пришли вы не за тем, чтобы узнать историю этого мужчины.
– И вы не расскажете её, даже если спрошу? – мы прошли по деревянной лестнице на второй этаж.
– Это не моя история. Может однажды вам кто-то другой и расскажет, но это точно буду не я.
Вот таинственный старый хрен. Знает же о моём любопытстве.
Второй этаж был ещё больше завален книгами. Стеллажи здесь были ниже и казались более старыми, чем те, что на первом. Не было ни столов, ни пуфиков или диванчиков. Только стеллажи и коробки с книгами.
– Это закрытая часть библиотеки, – пояснил Гордон, – Большей части посетителей вход сюда закрыт. Считай, моя личная коллекция.
Так будет выглядеть моё будущее. Это моя маленькая мечта, которую я точно должна осуществить.
– И кому же позволено сюда приходить? – поинтересовалась я, проходя среди стеллажей и проводя рукой по приятным корешкам.
– Список короток, – библиотекарь сложил руки за спиной, – Семья Ла Кас и Чен, капитан полиции и его жена, и еще один человек.
Брине позволено сюда приходить? Ощущаю легкую зависть.
– Чувствую какое-то «но». Что это за еще «один человек»?
– Тот, кто давно сюда не заходил.
Мужчина отвел взгляд.
– И всё? – с удивлением спросила я, когда Гордон так и не продолжил список.
– С сегодняшнего дня ещё вы.
Я чуть в ладоши не захлопала и не начала пританцовывать.
– Мне можно сюда приходить?
Вильденштейн медленно кивнул.
– Было бы кощунством не пустить сюда человека, который смотрит на мою коллекцию, как на самое дорогое бриллиантовое ожерелье.
Внутри я уже станцевала два раза Ча-Ча-Ча. На одной из полок лежало "Преступление и наказание" Достоевского, причём одно издание в оригинале. Русский язык я знала плоховато. По программе университета ездила по обмену учится в Северную столицу на год, где нас попытались погрузить в язык и историю страны, но это было пять лет назад. Без практики многое стерлось, однако я до сих пор помню, как приятно было дочитывать русскую сказку в оригинале. И не важно, что ты потратил на это несколько часов. Зато прочитал про то, как бабка двух гусей искала и глупых козлят волк обманул. И ещё про то, как лиса съела хлеб, который покатался по всему лесу.
У русских странные сказки.
– У вас и правда великолепная коллекция, – я аккуратно взяла с полки том рассказов Чехова. Запах старой бумаги щекотал нос.
– Знаю, что тебе нужно кое-что у меня узнать, – Вильденштейн скрылся за одним из стеллажей. До меня донесся скрип коробки и шарканье ботинок.
Да, точно. Находка в архиве. Интересно, что бы сделал Брендан, если бы я забыла спросить? Сколько бы нравоучений я выслушала?
– Не пропало ли у вас пару книг?
Библиотекарь вышел ко мне с коробкой в руках. На одной из сторон был приклеен скотч, но надпись была затерта.
– Это все мои экземпляры Эдгара Алана По. Ни у кого из посетителей библиотеки его нет на руках, – в коробке я насчитала не больше десяти книг и с вопросом посмотрела на Гордона, – Никогда не был любителем американский писателей. Читаю лишь русских и французских.
Хороший вкус. С этим стариком я готова подружиться.
– Это точно всё? Может где-то забыли и убрали? – в коробке было пару изданий в мягкой обложке, остальные в твердой, но все были обычными. Никаких подарочный или эксклюзивных изданий.
– Исключено, – отрезал библиотекарь, – Я помню каждую свою книгу.
Завидная память.
Тогда Вильденштейн нам ничем не мог помочь. Это были не его книги. Брендану придётся обходить каждого жителя города? Тогда могу только пожелать ему удачи.
– Тогда к вам у полиции нет вопросов, – я вернула ему коробку.
– Полицейский мог и сам сюда прийти, – отметил Вильденштейн и ушёл быстрее, чем я успела уточнить, что значат его слова.
Брендан не ходит в библиотеку? Хотя зачем, он заказывает свои книги о психологии преступников на Amazon и читает их неспеша, за стаканом полезного смузи из сельдерея и капусты. Или что-то там едят парни, чтобы на в теле не было ни капли жира?
В кабинете Вильденштейна, куда он меня пригласил, вернув коробку на место, было тесно. Эта комната напоминала ещё один зал библиотеки, только с длинным столом посередине, чёрным кожаный креслом и парой кресел по углам. Однако здесь на полках стояли фотографии.
Много фотографий в резных деревянных рамках и награды.
– Эти рамки я делаю сам, – и достал из шкафа несколько пухлых блокнотов, – Здесь то, что ты хотела узнать. А твои книги приедут в обед.
На страницах блокнота всё было исписано. И датировано.
– Это чей-то ежедневник?
– Скорее уж база данных местного шпиона, – буркнул мужчина.
На обложке одного из блокнотов была вышита фамилия Нортон.
– Вы их украли?
– Ещё чего, – по голосу слышно, что Вильденштейн возмутился, – Они были завещаны моей библиотеке после смерти матери твоей свихнувшейся соседки. Её прабабка и бабка были такими же поехавшими женщинами.
Сколько экспрессии. Видно, больная тема.
– Вот с чего началась ваша вражда, – я констатировала факт, а библиотекарь лишь фыркнул.
– Она украла мои книги, а потом запустила тараканов. Какой здравомыслящий человек будет это делать?
Я сдержала желание фыркнуть и углубилась в чтение. Почерк был запутанным и многие слова было проблематично разобрать. Видно, писали в спешке.
С каждой страницей этот блокнот всё больше напоминал настоящую базу национального шпиона. Чуть ли не поминутно были расписаны все перемещения каждого соседа и его действия. Кто когда пошёл на работу, кто подстригал кусты, кто выгуливал собак на чужом участке, чьи дети кричали громче всех, а чьи мусорили. Были даже пометки о непристойных романах благородных дам, которые целовались с неизвестными мужчинами, прячась в листве молодых яблонь.
У меня мурашки пробежали по спине. Хозяйка блокнота следила за каждым. Жуть.
Ближе к середине первого тома этих записей появилась первая пометка о постройке дома. А точнее двух. Особняк по соседству и семейное гнёздышко напротив.
Молодожёны трудились над домом вместе, что не пристало молодой даме. Их смех и щебетание раздражает уши и мозолит взгляд. Не гоже выставлять такое на публику.
Записи о моем доме были краткими и лишь об одном. Хозяин был явным богачом. Ни разу не посетил свой особняк во время строительства.
Дома достроили почти в одно и тоже время, в начале лета хозяйка дома уже сажала цветы.
Многие мужчины оборачивались и заглядывались на женщину. Крайне некультурное поведение. Ей не стоит выходить на улицу без мужа, чтобы не привлекать излишнее внимание мужчин. Женщине следует быть скромнее.
Здесь я закатила глаза. Прабабка миссис Нортон была такой же противной, что и её правнучка.
Хозяином особняка по соседству, который теперь перекрывал мне солнечный свет, приехал в полдень пятнадцатого июня. И, какого же было моё удивление, при виде его лица. Он был так похож на мужчину из дома напротив, только слегка старше.
Братья? В домах напротив жили братья? Интересный поворот сюжета.
– Вижу, вы озадачены, – впервые подал голос Гордон Вильденштейн. В его руках покоился томик Гоголя.
– Хозяева домов были братьями?
Библиотекарь кивнул.
– Графы Аркуровы, если быть точным. Младший счастливо женился, хоть и рассорился со всей семьей. После свадьбы сам выстроил семейное гнёздышко, сделав всё, чтобы жена была счастлива. А его брат пошёл иным путём и отстроил огромный особняк. Миссис Нортон считала, что это для того, чтобы показать новоиспеченной графине Аркуровой, кого она потеряла. Я же считаю, что он хотел видеть свою возлюбленную каждый день.
– Он был влюблен в жену своего младшего брата? – уточнила я. У нас тут любовный треугольник намечается.
– Именно. Он приносил к её порогу украшения, всегда сопровождая их букетом черных роз из своего сада.
Те самые розы, которые до сих пор цветут в моём саду.
И тут меня осенило:
– Это про них легенда с женщиной в тумане с черной розой?
Вильденштейн кивнул.
– Черная роза у многих ассоциируется со смертью и это понятно. Мало кто видит черный цвет в каком-то положительном ключе, – Вильденштейн неспеша поднялся с кресла и достал с полки одну из книг, – И в этой истории все связывают розу в руках призрака именно со смертью, но это далеко не так.
Открыв передо мной книгу, оказавшуюся старой энциклопедией ботаники, библиотекарь вернулся на место.
– У этого цветка много значений. Например – тайна. Или же сопротивление. Графиня Акурова не хотела быть со старшим братом и противилась ему, он же продолжал скрывать свои чувства, создавая вокруг себя все больше тайн.
Страницы энциклопедии уже давно выцвели и рисунок черной розы посерел. Текст был написан от руки, скорее всего пером, изящным женским почерком.
– Или власть, – добавила я, проводя подушечкой пальца по слову.
– Он хотел владеть ею и не задавался вопросом о том, хочет ли она этого. Граф желал иметь власть на любимой женщиной.
– И разве это можно назвать любовью? – спросила я.
– Бывает разная любовь, – начал пояснять Гордон, но не добавляя поучительного тона, – У него была безответная любовь, которая превратилась в больную одержимость за счёт характера. Граф был жаден и эгоистичен.
– Его жадность привела к убийству.
– За все века можно собрать уйму примеров того, как жадность завладевает людьми и толкает на самые мерзкие поступки. Братья и сестры убивают друг друга ради наследства, муж нанимает киллера для жены, чтобы при разводе не делить имущество. А кто-то убивает любимую, чтобы ни с кем её не делить, – Вильденштейн пожал плечами.
Я вернулась к блокноту и прочитала ещё несколько страниц. Миссис Нортон возмущалась, что на пороге соседки каждый день стоял букет безвкусных черных роз. Меньше возмущения у неё вызвала история с побегом двух девушек из города и пожаром в одном из баров города. Хотя всё же она подмечала не только тайные знаки внимания соседке, но состоянии женщины. Несколько заметок было посвящено тому, как графиня нервно гуляла по саду, заламывая руки, и что перестала общаться со всеми жителями города, ограничиваясь слабым кивком при встрече.
Трудно не догадаться, что она боялась. Преследования это нихрена не романтично, это страшно. Сталкеры преследуют своих жертв не для того, чтобы любить, хотя в их понимании и изнасилование может считаться проявлением любви.
– Эта история закончилась холодным туманным утром, когда молодой граф уехал на заработки, и графиня осталась одна. За сутки до этого женщина выбежала из особняка в слезах, и это видела лишь миссис Нортон, – Вильденштейн протянул мне кружку с надписью "книги рулят" с зеленым чаем.
Я даже не заметила, как он выходил.
– Утром тело нашел почтальон. Полиция убийцу так и не нашла.
– Не нашла? – моему шоку и негодованию не было предела, – Здесь же связь видна. Хотя нет, здесь буквально доказательства.
Я потрясла блокнотом в воздухе.
– Связь была видна лишь миссис Нортон, остальные же никак не могли связать старшего графа и графиню. Розы, на то время, выращивали многие, как необычное дополнение для сада. Да и женщина ведь перестала со многими общаться. Никто ничего не знал о её жизни.
– Миссис Нортон ничего не рассказала?
Вильденштейн отрицательно покачал головой.
Вот стерва. Она чертов свидетель, с её помощью они могли посадить этого ублюдка.
– Читай дальше, мне нужно отлучиться. Внизу кто-то устроил переполох.
Библиотекарь ушёл, а я стала листать дальше.
Молодой граф долго носил траур, пока не слег от лихорадки. Его брат похоронил в семейном склепе вместе с женой. Их дом Аркуров не продавал и никого туда не пускал. Вещи тоже не вывозил.
Боже, он сделал из этого места музей и ходил туда каждую пятницу. Мерзость.
Миссис Нортон с каждым годом писала о нём всё меньше. Он стал реже выходить на улицу, а после сорока совсем перестал. Его тело вывезли зимней ночью, спустя тридцать лет после гибели пары Аркуровых. После этого дома выставили на продажу, но никто не хотел их выкупать.
Так прошло несколько десятилетий. Автор блокнотов сменился, но продолжил такое же тщательное заполнение. И новых жильцов дома она не пропустила. Сначала был выкуплен особняк, через пару месяцев и дом.
Это было около пятидесяти лет назад. Молодая богатая семья с четырьмя детьми решила начать новый бизнес в Досчервуде. Их дочь стала первой красавицей города, а старший сын завидным женихом. Счастливое семейство из типичных сериалов.
В дом же заехал учёный. Его быстро приняли учителем в местную школу. И всё было хорошо. Хотя мисс Нортон раздражал сосед напротив своим "смазливым личиком".
Тихая вибрация моего телефона раздалась в мертвой тишине кабинета, словно колокол в церкви.
Номер был неизвестным.
– Слушаю, – я ответила, зная, что Грег постоянно меняет номера, но быстро поняла, что совершила большую ошибку.
– Ты решила довести нашу семью в ад? – холодный голос звучал, как плохо настроенная скрипка.
– И тебе привет, мама, – я закрыла блокнот и отодвинула подальше.
– Что это за бесовщина? Ты решила показать всем, что внутри тебя сидит настоящий дьявол? Что ты поддалась греху?
– Что на этот раз тебя не устроило?
– Твоя новая книга. Картинки в ней восхваляют все дьявольские силы, против которых мы боремся, – мать зашторила окно, скорее всего готовясь к очищению. Я знала этот звук и видела эту картину, как будто находилась сейчас в той самой комнате. Аж передернуло.
Я понимала, о чём речь. Переиздание серии про бывшего священника в преддверии Хэллоуина. Грег прожужжал мне все уши этим. Лучший художник в хоррор стиле, обложки, от которых мурашки по коже, иллюстрации и цветной срез. Это издание выходит самым выдающимся, которое у меня было. Но да, оно самое жуткое и "греховное" в понимании моих родителей.
– Вы ни с чем не боретесь, – я сжала пальцами переносицу, – И издание вполне хорошее.
– Хорошее? Ты не понимаешь, что значит хорошо, – послышался звон металла.
Миски для святой воды.
– Ты отреклась от всего хорошего. Отреклась от семьи и сообщества, чтобы поклониться дьяволу. Стать слугой Сатаны.
Сжимаю зубы, чтобы не выругаться.
– Никому я не служу, в отличие от вас. И, если ты считаешь, что побег с массового изнасилования – это отречение от всего хорошего, то я с радостью оплачу тебе лечение в психбольнице.
– Ты хочешь отправить меня в место, где люди отвергают Господа и занимаются богохульством? – ага, если лечение проблем с психикой именно так и называется, – Я всегда знала, что в тебе есть тьма.
Начинается.
– Ты родилась с ней и несёшь её в массы, отравляя молодые умы. Никто тебя не может остановить, даже я, твоя родная мать.
Та самая родная мать, которая писала жалобы на твои книги, приписывая, что я оскорбляю религию и чувства верующих.
– Но я не переставала верить, что ты найдёшь выход из царства демонов и вернёшься на свет. Мы с отцом делали всё, чтобы вытащить из тебя эту тьму.
– Вы топили меня в озере, – сквозь зубы проговорила я.
Ноябрь. Холодное утро. Я в белом сарафане. Отец тащит меня за руку к ледяному озеру, пока я разрываю глотку и молю о помощи. Но все жители города лишь наблюдают, сжимая деревянные кресты в руках. Они шепчут молитву себе под нос, пока я пытаюсь освободиться от рук отца, удерживающего меня под водой. Он даёт мне пару раз всплыть, но потом топит опять. Не знаю, сколько эта пытка длится по времени, но, когда я выхожу в одном намокшем белом платье, солнце уже светит во всю. Мужчины пялятся на мою грудь и ноги, ведь нижнее бельё мне надеть не дали.
Глаза начинает щипать от воспоминаний, а кожа покрывается мурашками.
– Мы освещали твоё тело, очищали душу, но и это не помогло.
– Это не очищение, это попытка убийства.
Я знаю, мама оскорблена. И теперь будет давить на меня, стараясь найти больную точку.
– Попытка убийства – это то, что ты сделала с отцом.
Удар тонкого ножа в плечо – это попытка самообороны. Я не планировала его убивать, просто не хотела быть изнасилованной собственным отцом на металлическом столе в катакомбах под городом.
– Его плечо всё ещё не зажило, и ты даже не удосужилась извиниться, – мать уже перешла на шипение.
– Не собираюсь извиняться.
– Вот так и выглядит дьявол. Он поселился в тебе, и ты с радостью его принимаешь в свои объятия. Мне стоило прислушаться к настоятельнице и утопить тебя во младенчестве.
Почему я всё ещё не отключилась? Зажмурившись, я облизнула губы и выключила телефон. Во рту был соленый вкус.
Слёзы. Снова они. Все разговоры с матерью заканчиваются ими. Каждый звонок – это ковыряние мелким ножиком по не зажившим ранам. Но я не могу не брать трубку. Где-то подсознательно, маленькая девочка всё ещё верит, что родители хотят её защитить. И взрослая девушка не может этому противостоять.
Щеки уже все мокрые, тушь давно потекла, но слезы всё ещё не останавливаются. В памяти всплывает каждый отрывок разговора с отцом, который заканчивался стоянием голыми стопами на заточенных гвоздях. Особый метод кровопускания.
Из-за которого теперь я не могу бегать.
Поднявшись на ноги, начала ходить из одного угла кабинета в другой. Воздуха начинало не хватать.
– Я не дома. Я в полной безопасности, – я шептала себе под нос слова, которые мы проговаривали каждый приём у психотерапевта, – Всё в порядке. Всё в порядке. Нет никакой опасности.
Глубокий вдох. Выдох.
Я уперла руки в бока, стараясь сосредоточиться на дыхании.
Вдох. Выдох. Вдох.
– Эмилия, что с тобой? – голос, в котором открыто читалось беспокойство, раздался почти рядом со мной и вызвал табун приятных мурашек. Меня словно закутали в теплое одеяло.
Я знала, кто это был. И по-хорошему, мне бы вытереть слёзы и повернуться к нему, но сил хватило только на прерывистый всхлип.
Большие горячие руки коснулись моих плеч, всё же поворачивая меня к себе. Я не хотела, чтобы он видел мои слезы, но и вытереть их не могла.
Вот так я застряла в руках полицейского Досчервуда во время истерики.
– Эмилия, – Брендан мягко сжал мои плечи, не встряхивая, а слегка придвигая к себе.
Скорее всего он сделал это не задумываясь, но я, по инерции, сделала ещё несколько шагов к нему, падая в крепкие объятия и прижимаясь щекой к мощной грудной клетке.
Я пожалею об этой минуте слабости? Скорее всего.
Готова ли я прекратить эти объятия? Определённо нет.
– Эми, – от мягкости в его голосе слезы потекли с новой силой.
Господи, сколько мне понадобится времени, чтобы избавиться от этого? И что мне нужно сделать, чтобы разрезать эту нить, всё ещё висящую на моей руке, и связывающую меня с прошлым?
– Случилось что-то плохое? – рука Брендана мягко легла на мою голову и стала поглаживать волосы. Вторая легла на спину и плотно прижала к крепкому телу, не оставляя между нами и капли пространства.
Я отрицательно покачала головой, отвечая на его вопрос.
– Тебя кто-то обидел?
И снова отрицательный кивок.
Меня уже нельзя обидеть словами. В нашей ситуации с семьёй всё намного сложнее.
Семья для ребёнка может быть самым безопасным местом, а может стать настоящим адом.
– Хорошо, – он гладит меня по голове, словно я хрустальная ваза и могу треснуть от одного слишком громкого чиха, – Тогда плачь, если тебе так нужно.
От него пахло мхом и дорогим бренди. Чертовски притягательный аромат, от которого приятно кружилась голова.
Твою мать, я нюхаю полицейского? При этом плача на его груди? Как же низко ты пала, Ланкастер.
– Это всё из-за этих домов, – сказала я, хотя это больше на бубнёж смахивало, – Кто же знал, что там всё так трагично.
– Ты расплакалась из-за всего этого? – Брендан кивнул на стол с личной базой данных семейки Нортон.
– А что? Считаешь меня черствым сухарём?
– Никогда. Черствости в твоём характере точно нет, в отличие от упрямства, – его рука спустилась мне на поясницу, и большой палец стал выписывать круги.
Я шмыгнула, усмехнувшись. Похоже, полицейский уже знает мои мысли.
– Я всё равно полезу в этот дом, – бубню ему в рубашку.
Брендан кладет подбородок мне на голову и глубоко вздыхает.
– Знаю.
8. У этого дома свои секреты
Черная кошка легко добьется своего.
Эмилия
Брендан скребёт подбородок, покрытый однодневной щетиной и, с хмурым видом, оглядывает дом.
– Неужели ты правда думал, что в библиотеке я солгала и лезть в этот дом не собиралась?
– Во мне теплился уголёк надежды, что ты не настолько свихнулась.
Мы стояли около покосившегося забора дома в предрассветное время. Было холодно, но меня грело предчувствие того, что сегодня я, наконец, раскрою все тайны этого дома.
Брендана грело кофе из термоса.
– Надежда умирает последней, – я похлопала его по плечу.
– С тобой она уже сдохла.
– Ты пессимист.
– Рядом с тобой весь мой оптимизм затухает под гнётом твоих безумных идей.
Я фыркнула, сделав шаг в сторону дома.
– Не может затухнуть то, чего изначально не было.
– Эмилия, – грозно рыкнул он, на что я показала ему язык и быстрым шагом направилась к двери в дом.
За спиной раздался тяжёлый вздох.
– Не лети вперёд паровоза, там может быть опасно.
Брендан поймал меня за капюшон и оттянул назад, первым переступая порог дома.
– Во-первых, не тяни меня так, я не ребёнок, – он кивнул на моё возмущение, мол продолжай, – Во-вторых, в этом доме нет ничего опасного.
– Естественно, – полицейский развёл руки, – И не важно, что он почти развалился и в любой момент то дверь отвалится, то балка на потолке.
– Я видела и хуже.
– Удивительно, что ты ещё жива, – он отвернулся, проходя дальше в дом.
Вот выскочка. А позавчера, пока обнимал меня в библиотеке, был нежнее Герци, выпрашивающей еды по утрам.
– Ты слишком правильный.
– И что в этом такого? – он сложил руки на груди, ожидая ответа. Прямо-таки отец за секунду до отчитывания нашкодившего ребенка.
– Это скучно, – я аккуратно ступила на скрипучую доску, – Каждый день одно и тоже. Не удивлюсь, если у тебя даже завтраки с ужинами одинаковые.
– Мимо, писательница, – он сделал шаг ко мне, – Моё меню настолько разнообразно, что любой ресторан позавидует.
– Хорошо. Тогда, когда ты последний раз путешествовал?
Брендан потер подбородок.
– Меня устраивает мой город и путешествовать я не сильно люблю.
– Вот видишь, ты всё время либо на работе, либо дома. Разве это однообразие не утомляет?
– Это говорит мне автор, который несколько месяцев может сидеть дома за написанием книг.
Я покачала головой, не соглашаясь.
– Даже во время работы с книгой я выхожу на улицу. Хожу писать в парки и библиотеки, или снова иду в какое-нибудь заброшенное место. А это в разы больше активности, чем у тебя.
Он приподнял бровь, не скрывая смешинки в глазах.
– Я возьму тебя как-нибудь на нашу обычную тренировку. Поймёшь, что такое активность.
Ей богу, пусть на него та самая балка с потолка и упадёт.
Но, мне пришлось признать, что в чём-то он был прав. Дом выглядел плохо. Краска на стенах потрескалась и обсыпалась. Дерево под ногами даже не скрипело, а похрустывало. Коридор, в который мы вошли, был темным и пыльным. Ковер на полу местами был погрызен молью, в отличие от небольшого шкафчика для обуви. Тот неплохо сохранился и был достаточно миленьким.
Запах гниения же царил в каждой комнате.
Я сморщилась. Этот запах был не от древесины. Это разложившееся мясо. На всю жизнь запомнила этот запах, после того как в заброшенном городе наткнулась на умершую корову.
– Этот запах.. – Брендан закрыл нос сгибом локтя и уверенно направился в сторону кухни. Я посеменила за ним, но резко врезалась в его спину, когда он затормозил в дверном проёме, – Не смотри.
– Что там?
– Сказал же, не смотри, – он запихнул меня себе за спину, когда я попыталась его обойти.
– Да что там? Я не маленькая, визжать не буду.
– Очень хочется на мертвую лису посмотреть? – Брендан повернулся и, сжав мои плечи, стал тащить назад.
Такой расклад меня точно не устраивал.
– А может там лис?
– Чего? – мужчина ошарашенно замер.
– Вдруг там не лиса, а лис. Это многое меняет.
Пока Брендан пытался сообразить, что я несу, я вырвалась из его рук и проскочила на кухню.
Это было милое помещение с деревянной утварью, обоями в цветочек и бежевыми шторами. Правда сейчас это всё было грязным и порванным, но в лучшие свои времена эта кухня была прототипом для какой-нибудь картины. Например, раннее утро в деревне. Рассветное солнце светит в окно, лучи падают на белую скатерть и небольшую вазу, в которой стоят свежие лилии.
Правда сейчас все мои фантазии рушит небольшое рыжее тельце, лежащее на полу. Он не свернулся в клубок, а просто лёг, словно спит под солнышком.
– Ты слушаться совсем не умеешь, я правильно понял? – Брендан встал за моей спиной и рыкнул в ухо.
– В моей комплектации нет такой функции.
Его недовольство я могла почувствовать спиной. Что ж, сам за мной попёрся, пусть теперь терпит.
Сделав пару шагов к телу лиса, а это был именно он, закрыла нос пальцами. Воняло, конечно, знатно.
– Вот и на кой черт ты к ней идёшь?
– К нему, – поправив Брендана, я взяла кусок ткани, который лежал на подоконнике и накрыла тело животного.
– Чего?
– Это лис.
– Как ты, блять, разглядела?
Я посмотрела на него исподлобья.
– Ты же можешь кошку от кота различить? – он кивнул, – Тоже самое, только размер чуть больше.
Я закрыла окно, через которое и пробралось животное. Правда кто его, черт возьми, открыл?
– Неужели пол так важен?
– Знаешь, в чём особенность лис?
Брендан прищурился и отрицательно покачал головой.
– Лис после смерти своей лисицы навсегда остаётся один. Они, как и люди, скорбят и тоскуют.
– И?
– Какой ты черствый.
Мне не нужно было оборачиваться, чтобы знать, что Брендан закатил глаза.
– Скорее всего этот лис сам решил умереть после потери своей самки и пришёл сюда. Он не ранен, не страдал от голода…
– Но, возможно, он подцепил какую-то хрень и умер от болезни.
– И такое может быть, – я повернулась к мужчине, – Но мой вариант мне нравится больше.
Не знаю почему. Либо этот дом, либо истории живущих здесь когда-то людей, натолкнули меня на такие мысли.
– Естественно, – буркнул он, – Осматривай давай остальное помещение. Мы пришли не для того, чтобы на мертвого лиса глазеть.
Точно. Но вынести тельце мы всё равно должны. И похоронить. Какая-то я сегодня сентиментальная.
В гостиной, которая примыкала к кухне, всё выглядело примерно также. На диванах лежали цветастые пледы, погрызенные насекомыми. На нескольких подсвечниках ещё остались остатки свечей. В небольшом камине ещё лежали дрова, которые не успели поджечь.
– Такое ощущение, что дом покидали в спешке, – Брендан провел пальцем по одной из полок, на которой стояла чашка и блюдце.
– Скорее всего именно так и было. В дневниках матери миссис Нортон не говорится о последних пропажах девушек, – я прошлась по комнате, заглядывая в каждую щель, – В последней записи об этом доме она говорит, что его заколотили, а хозяин – бывший учитель в городской школе, поспешно уехал.
– На этом она решила закончить вести свои наблюдения, попахивающие психической болезнью?
Я усмехнулась, аккуратно открывая небольшой шкафчик. Там было пару носовых платков и носки. Кто хранит это в гостиной?
– Если бы. Просто последний дневник так и остался у моей любимой соседки. Она припрятала его от Гордона.
– Кто бы сомневался, – Брендан покачал головой, подходя ко мне, – На кой хрен хранить носки в гостиной.
– А что, ты так не делаешь? – я мастерски сыграла негодование, – Всегда храню их именно в гостиной. Ещё люблю нижнее бельё сложить на кухне.
Брендан закашлялся, а я захихикала.
Какой доверчивый.
– Не шути так, – мистер полицейский похлопал себя по груди.
– Неужели подумал, что если зайдёшь ко мне, то обнаружишь трусики в шкафу с вилками?
Стоять. Это звучало, как флирт. Назад, не на ту тропу ступили. Не на ту.
– Знаешь, что самое интересное? – Брендан ступил ближе ко мне. На лице ни грамма смущения, – Я бы даже не особо удивился.
Чегось?
Он подмигнул и отошёл к часам. Подмигнул? Мне не показалось? Вот же самодовольный индюк.
Так. Часы. Большие напольные часы. Похожие я точно где-то видела. Они были высотой почти с Брендана и стояли в самом углу комнаты. Из темного дерева, с изящным циферблатом и позолоченным маятником.
Точно. Я вспомнила, где это видела.
– Отойди, – я схватила первый попавшийся табурет и взобралась на него со стороны правой стенки часов.
– Что ты делаешь? – Брендан быстро хватает меня за талию, удерживая от падения с шатающегося табурета.
Теплота его рук прожгла мою кожу даже через толстовку.
– В часах есть потайные отсеки, – шикнула я, пальцами пытаясь нащупать кнопку или место, на которые можно нажать.
– Какие к черту отсеки? Это старинные часы, которые уже несколько лет пылятся в этом доме. Они ходят то до сих пор с божьей помощью.
– Во-первых, ты только что оскорбил часовщика, сделавшего эти часы, во-вторых, это немецкие часы.
Брендан хмыкнул за моей спиной, словно мои последние слова не имели смысла.
– Все старые немецкие часы делались практические одинаково и во всех есть потайной отсек, – начала объяснять я, и, как доказательство моих слов, одна из деревяшек отошла от часов, открыв небольшое углубление в боковой части. Радостно выдохнув, я довольно улыбнулась Брендану, который с сомнением поглядывал на часы.
Может он и хороший полицейский с неплохими навыками детектива и шикарным телосложением, но в загадках старых домов мастер – я.
Пошарив рукой по тайнику и собрав всю пыль, вытащила оттуда странный продолговатый предмет и кусок скомканной бумаги.
– Ты сумасшедшая.
– Нет, просто иначе смотрю на мир.
Брендан спустил меня со стула и встал рядом, когда я начала разворачивать маленькую записку.
Зря я сюда приехала. Нужно было послушаться родителей и не влезать в неприятности. Но уже поздно. Он рядом. Он знает, что я в курсе его преступлений.
Я буду следующей. Он сам это сказал. Назвал меня своим новым произведением искусства. Я хотела всем рассказать, но никто мне не поверит. Они не знают, что среди них живёт больной на всю голову одержимый маньяк.
Если кто-то найдёт это письмо, знайте, ответ всегда у вас под носом. Просто нужно внимательней смотреть.
– Что за хрень? – прошептала я, переворачивая листок. Он был неаккуратно оторван из блокнота и в спешке сложен.
– Почему здесь не написано имя преступника? – Брендан забрал у меня листок и стал рассматривать внимательно текст.
Видно, что эта записка писалась в спешке. Короткие предложения, прерывистый почерк и местами забытые окончания. На одном из уголков бумажки виднелся овал, внутри которого бумага была неровной. Скорее всего это высохшая слеза.
И всё же, от прочтения такого мурашки по телу. Это предсмертное письмо жертвы маньяка. О скольких таких я писала, и сколько таких читала при просмотре очередных подкастов про убийц. Но сейчас всё ощущается сильнее. Я сама держу в руках последние слова одной из пропавших девушек. Новая улика в деле Досчервуда.
Найденная мной.
Брендан обязан меня похвалить.
– Она пишет, что хотела рассказать всем, но знала, что никто её всерьёз не воспримет. Возможно, не написав имя того, кто собирался её убить, она хотела заставить город задуматься.
– Задуматься, блять? Весь город ломает голову о том, кто похищает молодых девушек, а она решила поиграть в шарады?
– Считай, что эта записка переводится, как "Выкусите", – Брендан ещё больше помрачнел, – Она пишет, что искать нужно на самом видном месте. И, как показывает практика, а именно лучшая база данных в городе, – на моё замечание мужчина зыркнул так, что мне захотелось где-нибудь спрятаться, – Самые страшные преступления происходят у нас под носом, мы просто не хотим их видеть.
– Подробнее, Эми.
– Ситуация с графиней Аркуровой. Все в городе видели, что она стала замкнутой и нервной, при том, что её все чуть ли не боготворили, называя ангелом, – миссис Нортон, правда, называла её грешницей, – Никто не попытался понять, что происходит с женщиной. Возможно, если бы хоть кто-то приложил усилия и что-то разведал, то город узнал бы про излишнюю настойчивость и угрозы старшего Аркурова и смог предотвратить беду.
– Никто не думал, что у графа съехала крыша на почве любви.
– Вот именно. Его считали если не приятным мужчиной, то, по крайней мере, обычным. А ведь именно такие "обычные" и скрывают под маской свою, улетевшую в мир насилия, крышу.
Маньяка нельзя распознать. Как бы много ты не знал об их разновидностях, привычках и особенностях, понять, что именно он – твой муж, брат или сосед – способен расчленить молодую девушку? Почти нереально. И всегда у тебя будет лишь один довод: я же знаю его всю жизнь, он не мог такого совершить.
Мог. Еще как мог.
– А знаешь, в чем особенность маленьких городов?
Брендан сжал челюсть.
– Здесь каждый друг друга защищает, – я сделала шаг к нему, – И нет, это не плохо, просто имеет свой минус. Вы будете защищать от посторонних своего, не желая слушать правду.
– Преувеличиваешь.
Я хмыкнула.
– Если бы я пришла к тебе и сказала, что Гордон Вильденштейн каждую ночь караулит у моего дома и у меня есть доказательства, что он хочет меня прикончить. Кому бы ты поверил?
Брендан сжал челюсть и на щеках заходили желваки.
– Я бы выслушал тебя и провел расследование.
– Пока остальной город называл бы меня лгуньей?
– Никто не посмеет назвать тебя лгуньей, пока ты под моей защитой.
Ого. Я не ослышалась?
– А вы умеете говорить приятные вещи, Брендан Холл. У меня даже сердце затрепетало, – пусть считает, что я язвлю.
Ему не нужно знать, что это правда.
– Ты считаешь, что это своеобразная подсказка?
– Да. Правда нам она не поможет. Мы не знаем, кто жил в этом доме после учителя.
Брендан призадумался, присев на спинку старого дивана.
– Ещё не всё потеряно. Почерк с закругленными линиями и под наклоном, что говорит про миролюбивость и энергичность писавшего.
У меня аж глаза на лоб полезли. Брендан понял характер человека по почерку? Прекрасно осведомлена о такой технике, но никак не могла в ней разобраться. Вот если человек пишет, как курица лапой, он и по характеру тот ещё петух?
– Да ладно? Ты в этом разбираешься? – я похлопала мужчину по плечу, – А ты не так и бесполезен, как я думала.
– Эмилия, я тебя сегодня точно придушу.
Упс. По тонкому льду хожу.
– Мы знаем примерный характер девушки, можно поспрашивать в округе у пожилых людей. Может, кто-то помнит такую.