Необходимо понимать, что мир – явление внутреннее. Мир должен быть результатом самодисциплины – индивида или целой цивилизации. Должен проистекать изнутри. Если мы наделим правом насаждения мира некую внешнюю силу, со временем она начнет становиться все более могущественной – у нее просто не будет альтернативы. Неизбежными последствиями станут взрыв, катастрофа и хаос. Таков закон нашей вселенной. Создавая пару противоположностей, следует ожидать, что в отсутствие хрупкого равновесия между ними одна в конце концов поглотит другую.
Чтобы стать богом, живому существу необходимо выйти за пределы физического. Три этапа, из которых состоит этот процесс, хорошо известны. Первый: ему необходимо осознать тайную агрессию. Второй: распознать цель в животной форме. Третий: испытать смерть.
После этого новорожденный бог должен обрести перерождение в уникальной инициации, через которую он найдет того, кто его призвал.
Льюис Орн не мог вспомнить поры, когда бы ему не снился странный, изо дня в день повторяющийся сон – поры, когда он мог отправиться спать со спокойной уверенностью, что безумное ощущение реальности этого сна не вцепится ему в душу.
Сон начинался с пения – слащавого невидимого хора, сиропа для ушей, небесной шутки. Из музыки появлялись дымчатые фигуры, добавляя визуальные образы, от которых оставалось такое же ощущение.
Наконец всю эту чепуху перекрывал голос, изрекающий тревожные восклицания вроде: «Богами не рождаются, их создают!»
Или: «Заявить о своей нейтральности – всего лишь способ признаться, что принимаешь необходимость войны!»
С виду Орна едва ли кто-то принял бы за человека, которого могли преследовать подобные сны. Это был коренастый юноша с плотными мышцами уроженца тяжелой планеты – он родился на Чаргоне, что в Джемме, – квадратным бульдожьим подбородком и пронзительными глазами, от взгляда которых собеседникам часто становилось неуютно.
Несмотря на это странное обстоятельство или, быть может, благодаря ему, он исправно отдавал почести Амелю – «планете, где обитает вся божественность». Восклицания из сна, ни на миг не оставлявшие мыслей Орна даже наяву, побудили его утром девятнадцатого дня рождения записаться в Службу переобнаружения и переобучения, целью которой было вновь объединить галактическую империю, раздробленную Рубежными войнами.
По окончании учебного курса в великой Школе мира на Мараке, одним облачным утром ПП оставила Орна на меридианной долготе и сороковой параллели недавно переобнаруженной планеты Хамал, терратипичной до восьми знаков после запятой, население которой было достаточно близко к генетическому дрейфу гомо-С для скрещивания с коренными жителями Сердцевинных миров.
Через десять хамальских недель, стоя на краю крохотной пыльной деревушки где-то в северной части Центрального нагорья планеты, Орн нажал экстренную кнопку маленького зеленого сигнального устройства, спрятанного в правом кармане куртки. В тот момент он остро осознавал, что является единственным на Хамале представителем службы, агенты которой периодически исчезают по «неустановленным причинам».
Его рука потянулась к сигнальному устройству, когда он увидел, как примерно три десятка хамалян с хмурой задумчивостью пялятся на товарища, который только что споткнулся и благополучно плюхнулся на пятую точку прямо в кучу мягких фруктов.
Ни смеха, никакой заметной смены эмоций.
Вкупе со всеми другими подмеченными деталями случай с падением во фрукты закрепил ауру обреченности, окружавшую Хамал.
Орн вздохнул. Дело сделано. Он отправил сигнал в космос, запустив цепочку событий, которая могла окончиться уничтожением Хамала или его самого, или того и другого вместе.
Как ему открылось позднее, с этого момента он избавился от навязчивого сна. Но сменившая его вереница реальных событий со временем навела Орна на мысль, что он в действительности оказался в загадочном мире своих сновидений.
Религия требует существования множества дихотомических отношений. Ей требуются верующие и неверующие. Те, кому известны тайны, и те, кто лишь страшатся их. Посвященные и непосвященные. Бог и дьявол. Абсолюты и относительность. Бесформенное (но находящееся в процессе формирования) и то, что уже обрело форму.
– Сейчас мы создадим бога, – сказал аббод Халмирах.
Это был невысокий темнокожий мужчина в бледно-оранжевом одеянии, мягкими складками ниспадавшем до щиколоток. На его узком, гладком лице выделялся длинный нос, нависавший, будто утес, над широким ртом с тонкими губами. Коричневая лысая макушка казалась отполированной до блеска.
– Мы не знаем, из какого существа или предмета родится бог, – добавил аббод. – Им может оказаться даже кто-то из вас.
Он обвел жестом послушников, сидевших на голом полу в спартански простом зале, освещенном косыми лучами утреннего амельского солнца. Помещение представляло собой защищенную приборами и заклинаниями пси-крепость, двадцать метров в длину и ширину, три – в высоту. Одиннадцать окон – пять с одной стороны и шесть с другой – выходили на увитые зеленью крыши центрального жилого комплекса Амеля. Стены за спиной и напротив аббода были сложены из белого камня, испещренного коричневыми линиями, похожими на дорожки насекомых – то была часть устройства пси-машины. Стены мерцали холодным белым светом, водянистым, словно стерилизованное молоко.
Чувствуя, как струится сила между двумя этими стенами, аббод ощутил вспышку вины и страха. Он знал, что ученики разделили с ним это предчувствие. Формально курс назывался «религиозная инженерия», но юные ученики настаивали на том, чтобы тщеславно именовать его «созданием богов».
И они уже достаточно продвинулись в обучении, чтобы понимать опасность.
– Все, что я говорю и делаю, тщательно спланировано и рассчитано, – продолжал аббод. – Случайное влияние здесь губительно. Именно этому служит намеренная простота зала. Малейшее вторжение чего-либо необычного может внести непредсказуемые изменения в то, что мы делаем. И потому я говорю, что любой из вас, кто пожелает сейчас покинуть комнату и не участвовать в создании бога, не должен стыдиться своего поступка.
Послушники заерзали под своими белыми одеждами, но никто не воспользовался этим предложением.
Аббод ощутил легкий укол удовлетворения.
Пока происходящее держалось в рамках его предсказаний.
– Как мы знаем, опасность создания бога заключается в успехе. В науке о пси успех такого порядка, на который мы рассчитываем в этой комнате, несет в себе фундаментальную отраженную угрозу. Мы на самом деле создаем бога и, сотворив его, парадоксальным образом создадим то, что уже не будет являться нашим творением. Мы вполне можем сами стать созданием того, что создали.
Аббод кивнул себе под нос, задумавшись о случаях создания богов в истории человечества: диких, рациональных, примитивных, изощренных… но всегда непредсказуемых. Неважно, как он был сотворен – бог всегда идет собственной дорогой. К божественным прихотям нельзя относиться легкомысленно.
– Бог каждый раз заново появляется из хаоса, – продолжал аббод. – Мы этого не контролируем; мы лишь знаем, как создать бога.
Он чувствовал, как во рту накапливается сухое электричество страха, как вокруг растет необходимое напряжение. Бог должен возникать частично из страха, но не из него одного.
– Мы должны благоговеть перед своим творением, – сказал он. – Должны быть готовы обожать, слушаться, молить и покоряться.
– «Обожать и слушаться», – пробормотали ученики по его подсказке. Благоговение исходило от них волнами.
«О да, – подумал аббод: бесконечные возможности и бесконечная опасность, вот где мы сейчас оказались. Ткань нашей вселенной вплетена в эти мгновения».
– Сначала мы вызываем к существованию полуформу, агента того бога, которого собираемся создать. – Он поднял руки и рассек поток силы, струящийся между двумя стенами, рассыпав по залу маленькие вихри.
В движении он ощутил одновременность, временной разрыв в своей вселенной, и внутреннее осознание образов рассказало ему о трех вещах, происходящих разом. Перед мысленным взором встало видение – его собственный брат Аг Эмолирдо, длинноносый, похожий на птицу человек, залитый бледным светом, стоит на далеком Мараке и беспричинно рыдает. Это видение перетекло в образ руки, один из пальцев которой вдавливал кнопку в корпус маленькой зеленой коробочки. В это же мгновение аббод увидел, как сам стоит с поднятыми руками, а из пси-стены позади него выходит шриггар – смертоносный чаргонский ящер.
Послушники ахнули.
С томной медлительностью ужаса аббод опустил руки и повернулся. Да, это был настоящий шриггар – существо столь высокое, что в этой комнате ему приходилось пригибаться. Из коротких лап торчали огромные острые когти. Узкая голова с раскрытым крючковатым клювом, в котором виднелся раздвоенный язык, повернулась налево, потом направо. Стебельчатые глаза вращались, дыхание наполнило комнату болотным смрадом.
Внезапно клюв захлопнулся: «Клац!»
Когда он открылся снова, из него раздался голос: низкий и бестелесный, он звучал без всякой синхронизации с пастью и языком шриггара.
– Бог, которого вы создаете, может умереть при рождении. Подобные вещи происходят в свой срок и своими путями. Я стою на страже в полной готовности. Будет война, и будет город из стекла, где строят свои жизни существа с высоким потенциалом. Будет время для политики и время жрецам возбояться последствий своей дерзости. Все это должно миновать ради достижения неведомой цели.
И шриггар стал медленно растворяться – сначала голова, потом огромное тело, покрытое желтой чешуей. Там, где он стоял, собралась лужа теплой коричневой жидкости и потекла по залу, мимо ног аббода, мимо сидящих послушников.
Никто не смел шевельнуться. Все знали, что нельзя добавлять в уравнение случайную силу, пока не иссякли последние вспышки пси.
Любой, кто хоть раз чувствовал, как по коже бегут мурашки от электризующего осознания невидимого присутствия, познал первичное ощущение пси.
Стискивая руки за спиной так, что костяшки пальцев побелели, Льюис Орн мрачно смотрел из окна второго этажа на хамальское утро. В безоблачном небе поднимался над далекими горами огромный желтый шар солнца. День обещал быть жарким.
За спиной раздавались царапающие звуки стилуса, которым оперативник Бюро по Контролю и исправлению делал на трансляционной бумаге заметки о только что проведенной беседе. Бумага передавала записанные слова на ожидающий его корабль.
«Ну, допустим, я зря нажал экстренную кнопку, – думал Орн. – Но у этого умника нет никакого права меня драконить! В конце концов, это мое первое задание. Нельзя ожидать, что я справлюсь идеально в первый же раз».
Скрип стилуса начинал действовать на нервы.
Квадратный лоб Орна прорезали тревожные складки. Опершись левой рукой на грубую деревянную раму окна, правой он взъерошил жесткую щетину коротко стриженных рыжих волос. Свободный покрой белого форменного комбинезона – стандартной одежды агентов ПП – подчеркивал его коренастое сложение. Широкое лицо Орна налилось кровью. Он чувствовал, что колеблется между гневом и желанием дать волю своенравному характеру, который обыкновенно держал в узде.
«Если я ошибся насчет этого места, меня выкинут со службы. Между Контролем-исправлением и ПП слишком много тёрок. Этот болван из КИ был бы рад выставить нас дураками. Но, клянусь богом, если я прав про Хамал, им придется попрыгать!»
Орн тряхнул головой.
«Хотя, наверное, я все-таки ошибся».
Чем дольше он об этом думал, тем отчетливей ему казалось, что было глупо вызывать КИ. Население Хамала, скорее всего, неагрессивно по природе. Очень вероятно, нет никакой опасности того, что ПП предоставляет технологическую базу для вооружения потенциальному разжигателю войн.
И все же…
Орн вздохнул. Его не отпускало туманное, расплывчатое беспокойство. Чувство напоминало момент перед пробуждением, когда мозг затопляет смутное осознание происходящего и действие, мысль и эмоция сливаются в одно.
Кто-то грузно спустился по лестнице на другом конце дома. Пол под ногами Орна затрясся. Здание было старое – казенная гостиница, сложенная из грубых бревен.
В комнате стоял кислый запах множества прошлых жильцов и неряшливой уборки.
Из окна второго этажа Орн видел часть мощеной булыжником рыночной площади деревни Питсибен. За нею можно было разглядеть широкую полосу гребневой дороги, поднимавшейся с равнин Рогга. По ней тянулась двойная цепь подвижных фигурок: это крестьяне и охотники шли на питсибенский рынок. Над дорогой висела янтарная пыль, слегка размазывая пейзаж и придавая ему романтическую мягкость.
Крестьяне ступали по дороге тяжело, покачиваясь в такт шагам и склонившись вперед, к ручкам своих низких двухколесных тачек. Они были одеты в длинные зеленые пальто, желтые береты, одинаково заломленные на левое ухо, желтые штаны с манжетами, потемневшими от дорожной пыли, и открытые сандалии, из которых торчали узловатые пальцы, растопыренные, будто лапы ездовых животных. На их тачках высились горы зеленых и желтых овощей, словно специально выдержанные в той же пастельной цветовой гамме.
Охотники в коричневых костюмах двигались в ногу с вереницей, но держались сбоку, будто охраняли фланг. Они вышагивали, высоко подняв головы, покачивая перьями на кепках. На одной руке каждый нес под залихватским углом ружье с раструбом, а на левом плече болталась подзорная труба в кожаном чехле. За охотниками семенили их ученики-помощники с трехколесными тачками; оттуда свешивались крохотные болотные олени, пятнистые утки и порджо – змеехвостые грызуны, которых хамаляне считали деликатесом.
В отдаленном устье долины Орн видел темно-красный шпиль корабля КИ, спустившегося на планету в клубах пламени сегодня сразу после рассвета по сигналу его передатчика. Корабль тоже как будто окутывала сонная дымка – его очертания скрывались в голубом дыму, который исходил от кухонных печей крестьянских домишек, рассыпанных по долине. Красная громада корабля высилась над домами, нелепая на их фоне, словно елочная игрушка, забытая великанами после праздников.
На глазах у Орна один из охотников помешкал, достал трубу и пригляделся к кораблю КИ. Судя по виду, он испытывал лишь легкое любопытство. Такое поведение не вязалось ни с какими ожиданиями; оно просто-напросто ни с чем не вязалось.
Клубы дыма и жаркое желтое солнце, словно сговорившись, придали сельскому пейзажу летний вид – пышная зелень за маревом пастельной жары. По большому счету, сцена была мирная, и глубоко в душе Орна всколыхнулась горечь.
«Проклятье! Плевать мне, что говорят КИ. Я правильно их вызвал. Эти хамаляне что-то скрывают. Никакие они не мирные. Ошибку совершил не я, а тот тупица, который первым вошел с ними в контакт и начал разливаться про то, какое огромное значение мы придаем мирной истории!»
Тут до Орна дошло, что скрип стилуса затих. Сотрудник КИ прочистил горло.
Орн развернулся и посмотрел в другой конец комнаты.
Агент КИ расположился за грубым столом подле не заправленной постели Орна. По столу перед ним были разбросаны бумаги и папки. На одной из стопок лежало миниатюрное записывающее устройство. КИшник сидел, сгорбившись, на массивном деревянном стуле.
Это был большеголовый долговязый человек со слишком крупными чертами лица, грубой обветренной кожей, растрепанными темными волосами и оплывшими веками. Они придавали его лицу выражение надменного высокомерия, которое словно было обязательным для всех сотрудников КИ. Агент носил перелатанную синюю полевую форму без знаков отличия. При встрече он представился как Умбо Стетсон, глава оперативников КИ в этом секторе.
«Глава оперативников, – подумал Орн. – С чего бы им посылать сюда высокое начальство?»
Стетсон заметил, что на него смотрят, и заговорил:
– Полагаю, большую часть мы уяснили. Давай только проверим еще раз на счастье. Ты сел здесь десять недель назад, верно?
– Да. Меня спустили на шлюпке с транспортного корабля ПП «Арнеб редискавери».
– Это было твое первое задание?
– Я уже говорил. Я закончил Уни-Галакта с выпуском 07-го года и прошел стажировку на Тимурлене.
Стетсон нахмурился.
– А потом они послали тебя прямо сюда, на эту недавно переобнаруженную захолустную планету?
– Все так.
– Ясно. И ты отправился, весь полный ПэПэшного духа, этакого миссионерского желания послужить на пользу человечеству и все прочее.
Орн покраснел, потом насупился.
Стетсон кивнул.
– Вижу, в старом добром Уни-Галакта по-прежнему учат чепухе про «культурное Возрождение». – Он положил руку на сердце и заговорил карикатурно воодушевленным голосом: – «Наша миссия – воссоединить потерянные планеты с центрами культуры и промышленности и возобновить славное шествие человечества, столь безжалостно прерванное Рубежными войнами!»
А потом сплюнул на пол.
– Думаю, все это можно опустить, – пробормотал Орн.
– Тут ты о-о-очень прав, – сказал Стетсон. – Так, ну и что ты привез с собой на этот очаровательный курорт?
– У меня был словарь, составленный первоконтактником, но он оказался довольно отрывочным в…
– Кто этот первоконтактник?
– На словаре указано имя «Андре Буллон».
– О… не родственник ли Верховного комиссара Буллона?
– Не знаю.
Стетсон что-то нацарапал у себя в бумагах.
– И в отчете первоконтактника говорится, что это совершенно особенное место, мирная планета с примитивной земледельческо-охотничьей экономикой, так?
– Верно.
– Ага. А что еще ты привез с собой в этот цветущий сад?
– Обычные рабочие материалы и отчеты… и передатчик, конечно.
– И два дня назад нажал кнопку экстренного вызова, так? Ну и как тебе, быстро мы прилетели?
Орн мрачно уставился на пол.
Стетсон продолжал:
– Полагаю, твоя эйдетическая память напичкана всякой культурно-медицинско-индустриально-технологической информацией.
– Я полностью квалифицированный агент ПП!
– Выдержим минуту благоговейного молчания, – парировал Стетсон.
Внезапно он хлопнул ладонью по столу.
– Чертов идиотизм! Политические интриги и ничего более!
Орн рывком вернулся в реальность.
– Что?
– Все эти махинации ПП, сынок. Демагогия, которая продлевает несколько политических жизней, подвергая опасности всех нас. Попомни мои слова: однажды мы переобнаружим лишнюю планету; мы снабдим ее население индустриальной базой, которой оно не заслуживает, а потом увидим новую Рубежную войну, призванную положить конец всем Рубежным войнам!
Орн, сверкая глазами, сделал шаг вперед.
– Черт, а зачем я, по-вашему, нажал экстренную кнопку?
Стетсон откинулся на стуле. Вспышка помогла ему восстановить спокойствие.
– Дружище, именно это мы сейчас и пытаемся выяснить. – Он постучал стилусом по передним зубам. – Так почему ты нас вызвал?
– Я вам уже сказал! Потому что… – Он махнул рукой в сторону окна.
– Тебе стало одиноко и захотелось, чтобы КИ прилетели подержать тебя за руку, так?
– Ой, да идите к черту! – гаркнул Орн.
– Всему свое время, сынок. Всему свое время. – Набрякшие веки Стетсона, казалось, еще отяжелели. – Так… что там дурачье из ПП учит вас нынче искать?
Орн проглотил очередную гневную отповедь.
– Следы войн.
– Что еще? Но давай поконкретнее.
– Мы ищем укрепления, военные игры среди детей, занятия строевой подготовкой или другие признаки подобных групповых действий…
– Например, ношение формы?
– Конечно! Боевые шрамы, ранения и следы боевых действий на зданиях, уровень медицинских познаний в лечении ранений, признаки масштабных разрушений… ну, и все такое.
– Физические доказательства. – Стетсон покачал головой. – Ты считаешь, этого достаточно?
– Черта с два, нет, не считаю!
– Тут ты о-о-очень прав, – сказал Стетсон. – Хм-м-м… Давай-ка копнем поглубже. Я не совсем понимаю, чем тебя встревожил здешний честной народ.
Орн со вздохом пожал плечами.
– В них нет никакого огня, задора. Никакого юмора. Они живут в состоянии вечной серьезности, почти мрачности.
– Вот как?
– Ага. Я… я… э-э-э… – Орн облизнул губы. – Я… кхм… сказал Совету вождей, что наш народ очень заинтересован в стабильном источнике фрулаповых костей для производства чайных блюдечек из костяного фарфора под левую руку.
Стетсон резко подался вперед.
– Что?
– Ну, они все время такие серьезные, черт побери. Я терпел, сколько мог, а потом… э-э-э…
– И что было дальше?
– Они запросили подробное описание фрулапа и стандартный метод подготовки костей к транспортировке.
– Что же ты им сказал?
– Ну, я… В общем, опираясь на мое описание, они решили, что на Хамале фрулапы не водятся.
– Ясно, – сказал Стетсон. – Так вот что с этой планетой не так – фрулапы не водятся.
«Перебор, – подумал Орн. – Ну почему у меня не выходит держать свой огромный рот закрытым? Теперь он решит, что я спятил!»
– А крупные кладбища, национальные памятники, что-нибудь подобное? – спросил Стетсон.
– Ни одного. Однако у них есть обычай хоронить покойников вертикально, а над головой сажать фруктовое дерево. И фруктовые сады встречаются просто огромные.
– Думаешь, это что-то значит?
– Мне от этого не по себе.
Стетсон сделал глубокий вдох, откинулся назад. Постучал стилусом по столу, уставившись в пространство. Но вскоре снова заговорил:
– А как им дается переобучение?
– Промышленный аспект их очень заинтересовал. Вот почему я оказался в деревне Питсибен. Мы обнаружили неподалеку месторождение вольфрама и…
– Ну а что их медики? – перебил Стетсон. – Познания в лечении ран и тому подобное?
– Трудно сказать, – ответил Орн. – Вы же представляете себе врачей. Они убеждены, что уже все знают, и не поймешь, что же им известно на самом деле. Но все-таки я помаленьку разбираюсь.
– На каком уровне их медицина в целом?
– Неплохое базовое представление об анатомии, хирургии и лечении переломов. Однако в познаниях о лечении ранений мне не удалось найти системы.
– Есть какие-нибудь догадки о том, почему планета такая отсталая? – спросил Стетсон.
– Их история гласит, что население Хамала пошло от шестнадцати выживших – одиннадцати женщин и пятерых мужчин – с тритсахинского крейсера, выведенного из строя на раннем этапе Рубежных войн. Они спустились на шлюпке со скудным набором снаряжения и еще более скудным – навыков. Как я понял, среди них были в основном уцелевшие из машинного отсека.
– Так они и просидели тут, пока не появилась ПП, – сказал Стетсон. – Чудно. Просто чудно.
– Это было пятьсот стандартных лет назад, – сказал Орн.
– И этот кроткий народец до сих пор живет охотой и земледелием, – пробормотал Стетсон. – О, как чудно. – Он бросил на Орна пристальный взгляд. – Если допустить, что у местных есть склонность к агрессии, сколько времени пройдет, прежде чем эта планета станет представлять несомненную военную угрозу?
– Что ж, в системе есть две необитаемые планеты, на которых можно организовать добычу ресурсов. Ну, я бы сказал, двадцать – двадцать пять С’лет после того, как они заложат промышленную основу у себя на планете.
– А сколько пройдет времени, прежде чем агрессивное ядро додумается уйти в подполье, так что нам придется разнести планету на куски, чтобы до них добраться?
– Теми темпами, что сейчас, им хватит года.
– Начинаешь понимать, какую очаровательную проблемку вы со своими дурачками из ПП нам создаете? – Стетсон обвиняюще ткнул пальцем в сторону Орна. – А мы попробуй только чуть оступиться! Что начнется, если мы объявим планету агрессивной, приведем оккупационные силы, а ваши проклятые шпионы выяснят, что мы ошиблись? – Он стиснул руку в кулак. – Вот!
– Они уже начали строить фабрики для производства механических орудий, – сказал Орн. – Времени зря не теряют. – Он пожал плечами. – Впитывают абсолютно все, будто темная мрачная губка.
– Как поэтично, – рыкнул Стетсон. Он рывком поднял свое долговязое тело со стула и вышел на середину комнаты. – Пойдем-ка, взглянем поближе. И я тебя предупреждаю, Орн, у КИ есть дела поважнее, чем нянчиться с ПП.
– Да вам только дай выставить нас кучкой дуболомов, – сказал Орн.
– Тут ты о-о-очень прав, сынок. Уж совесть меня за это не замучает.
– Ну и что такого, если я ошибся! Первый…
– Посмотрим, посмотрим. Давай-ка. Поедем на моем багги.
«Ну все, понеслась, – подумал Орн. – Этот шарлатан не станет даже по сторонам смотреть, когда намного проще сложить руки и издеваться над ПП. Мы еще не начали, а мне уже конец».
Одним из фундаментальных условий конструирования религии для любого вида являются вычленение и ненарушение тех саморегулирующихся систем, от которых зависит выживание этого вида.
Когда Орн и Стетсон вышли на мощеную улицу, жара уже начала набирать силу. Желто-зеленый флаг над гостевым домом Питсибена безжизненно обмяк на флагштоке.
Вся деятельность как будто замедлилась. Флегматичные хамаляне группками стояли подле укрытых полотняными навесами овощных лотков, хмуро глазея на припаркованный перед входом транспорт КИ.
Багги оказался обычным белым двухместным везделетом в форме капли, с окном по всему периметру и турбиной сзади.
Орн и Стетсон сели и пристегнули ремни безопасности.
– Вот о том и речь, – сказал Орн.
Стетсон запустил турбину, которая заурчала, набирая мощность, выжал сцепление. Багги несколько раз подпрыгнул на булыжниках, пока не включилась гиропружинная система, а потом аккуратно и точно повернул мимо лотков с овощами.
– В смысле, «о том и речь»? – спросил Стетсон поверх гула турбины.
– Да о тех увальнях. В любой другой точке вселенной ваш багги обступили бы толпой, пялились через решетку вентиляции на турбину, под днище поднырнули, чтобы подвеску разглядеть. А эти козлы просто стоят поодаль, мрачные как ночь.
– Фрулапов у них нет, – сказал Стетсон.
– Ну!
– Как думаешь, почему они так себя ведут?
– Думаю, им приказали.
– А может, они просто робкие?
– Ладно, забудьте тогда.
– Из твоих отчетов я понял, что на Хамале нет фортифицированных деревень, – сказал Стетсон. Он притормозил, чтобы протиснуться между двумя низко посаженными тачками. Владельцы тачек едва одарили багги взглядом.
– Я не видел, – сказал Орн.
– Строевой подготовки в больших группах не проводят?
– Я не видел.
– И никакого тяжелого вооружения?
– Я не видел.
– Да что ты заладил, «не видел, не видел»? – взорвался Стетсон. – Подозреваешь, они что-то скрывают?
– Да.
– Почему?
– Потому что все на этой планете как-то не сходится. А когда все не сходится, значит, каких-то кусков не хватает.
Стетсон отвлекся от дороги и бросил на Орна внимательный взгляд.
– Не доверяешь им, значит.
Багги резко вильнул за угол – Орн вцепился в ручку дверцы – и очутился на широкой гребневой дороге.
– Я еще в самом начале вам об этом сказал.
– Для нас нет большего удовольствия, чем копаться в смутных подозрениях ПП.
– Уж лучше я допущу ошибку, чем вы, – прорычал Орн.
– Ты, должно быть, заметил, что они строят почти все из дерева, – сказал Стетсон. – На их уровне технологического развития деревянные строения обычно свидетельствуют о мирном существовании.
– Если, конечно, мы правильно судим… – Орн обвел жестом окрестности, – …об уровне их технологического развития.
– Этому вас в старом добром Уни-Галакта учат?
– Нет. Моя собственная догадка. Если у них есть артиллерия и мобильная кавалерия, каменные укрепления бесполезны.
– Откуда у них кавалерия? Согласно твоим отчетам, на Хамале нет верховых животных.
– Это значит только, что я их не нашел… пока!
– Ладно, – сказал Стетсон. – Буду рассуждать логически. Ты говорил про оружие. Какое оружие? Я не видел ничего тяжелее ружей, с которыми ходят здешние охотники.
– Если у них есть пушки, это объяснит очень многое, – сказал Орн.
– Например, отсутствие каменных укреплений?
– Вот именно, черт возьми!
– Интересная теория. А кстати, как они изготавливают ружья?
– Штучное производство, их делают опытные мастера. У них есть что-то вроде гильдии.
– Что-то вроде гильдии. Ну, дела! – Стетсон резко остановил багги на пустынном участке дороги и заглушил турбину.
Орн молча огляделся. Вокруг царило знойное, сонное спокойствие. Кое-где по пыльным колеям хребтовой дороги пробирались прыгучие насекомые.
Его охватило тревожное чувство, будто он раньше уже бывал в точно такой же ситуации, в этих самых обстоятельствах, что его жизнь была бесконечным повторением, колесом, из которого не сбежать.
– Первоконтактник видел какие-нибудь следы пушек?
– Вы же знаете, что нет.
Стетсон кивнул.
– Хм-м-м-м.
– Но это могло быть случайностью, а могло и умыслом, – заметил Орн. – Тупица в первый же день облажался, сказав местным, как нам важно, чтобы население на переоткрываемых планетах было мирным.
– Ты в этом уверен?
– Я слышал запись.
– Тогда ты о-о-очень прав, – сказал Стетсон. – Для разнообразия. – Он выскользнул из багги. – Пойдем-ка. Поможешь.
Орн вышел со своей стороны.
– Зачем мы остановились?
Стетсон подал ему конец измерительной ленты.
– Будь любезен, приложи эту идиотскую рулетку вон там к краю дороги, хорошо?
Орн повиновался. Пластиловый кончик ленты холодил кожу, между пальцами набилась пыль. В воздухе пахло землей и затхлой растительностью.
Как оказалось, ширина гребневой дороги составляла чуть менее семи метров.
Стетсон объявил об этом, записывая цифру в блокнот.
И пробормотал что-то о «линиях регрессии».
Они вернулись в багги и снова отправились в путь.
– Какое значение имеет ширина дороги? – спросил Орн.
– Мы в КИ запустили прибыльный побочный бизнес – омнибусы продаем, – сказал Стетсон. – Просто хотел проверить, поместятся ли наши последние модели на здешних улицах.
– Хохмач! – рыкнул Орн. – Видно, КИ становится все труднее и труднее окупать свое содержание.
Стетсон рассмеялся.
– Ты о-о-очень прав! Мы еще собираемся запустить производство тоника от нервов для агентов ПП. На этом уж точно бюджет подлатаем.
Орн откинулся поглубже в свой угол и мрачно нахохлился.
«Все, мне конец. Этот главный остряк-оперативник не найдет ничего такого, чего не сумел найти я. Не было у меня разумной причины звать КИ, кроме того, что тут все как-то не сходится».
Стетсон повернул багги – дорога нырнула вправо и вниз через рощицу.
– Наконец-то мы убрались с высоты, – сказал он.
– Если бы проехали прямо, попали бы в болото.
– Да ну?
Дорога привела их в устье широкой долины, исчерченной полосами деревьев, посаженных для защиты от ветра. Из-за деревьев в неподвижный воздух кольцами поднимался дымок.
– Что там за дым? – спросил Стетсон.
– Крестьянские дома.
– Ты проверял?
– Да! Проверял!
– Какой обидчивый.
Дорога провела их к самой реке и дальше, по деревянному мосту с каменными опорами. На дальней стороне моста Стетсон затормозил и уставился на две узкие колеи от тачек, вьющиеся по берегу реки.
Потом они снова отправились в путь, к новому гребню.
За канавами, обрамлявшими дорогу, виднелись ограды из бруса.
– Зачем им ограды? – спросил Стетсон.
– Чтобы отмечать границы владений.
– А почему из бруса?
– Чтобы болотные олени не забредали, – ответил Орн. – Это резонно.
– Ограды из бруса для границ и от болотных оленей, – произнес Стетсон. – А какого размера эти олени?
– По множеству свидетельств – книги, чучела и прочее, – самые крупные особи достигают полуметра.
– И дикие.
– Очень дикие.
– Не самый подходящий вариант для кавалерии, – сказал Стетсон.
– Они точно исключаются.
– Значит, ты уже изучил эту тему.
– Очень внимательно.
КИшник задумчиво сжал губы.
– Давай-ка еще раз пройдемся по их правительству, – заговорил он наконец.
Орн повысил голос, перекрывая турбину, зашумевшую, когда багги принялся натужно взбираться на следующий хребет.
– В каком смысле?
– Что там у них с наследованием?
– Право членства в Совете, кажется, переходит к старшему сыну.
– Кажется? – Стетсон провел багги вверх по крутому склону и на дорогу, которая повернула направо вдоль по гребню.
Орн пожал плечами.
– Ну, они пытались запудрить мне мозги какой-то выборной процедурой на случай если старший сын умер, а наследников мужского пола больше нет.
– Но строй точно патриархальный?
– Точно.
– А во что они играют?
– У детей я видел юлу, рогатку, игрушечную тачку – но ничего военного не заметил.
– А взрослые?
– Во что играют взрослые?
– Да.
– Я видел игру, в которой нужно четыре команды из четырех человек. Играют на квадратном поле метров в пятьдесят шириной. Из угла в угол идут гладкие диагональные канавы. В каждом углу встают по четыре человека, и они по очереди…
– Дай угадаю, – сказал Стетсон, – они яростно ползут друг на друга по этим канавам!
– Очень смешно! Нет, они берут два тяжелых мяча с углублениями для пальцев. Один мяч зеленый, другой – желтый. Первым бросают желтый, и он катится по канаве. Зеленый мяч нужно бросить так, чтобы он попал в желтый на пересечении.
– И он никогда не попадает.
– Иногда попадает. Скорость не предугадать.
– А когда попадает, все кричат ура, – сказал Стетсон.
– Зрителей нет.
– Вообще нет?
– Я не…
– …видел, – закончил Стетсон. – В общем, звучит как мирная игра. У них хорошо получается?
– На удивление неуклюже, как мне показалось. Но вроде бы им нравится. Если задуматься, это почти единственное, что приносит им хоть какое-то видимое удовольствие.
– Странный из тебя миссионер, – сказал Стетсон. – Люди не веселятся; тебя тянет влезть и начать организовывать игры.
– Военные игры, – сказал Орн. – Не думали об этом?
– А? – Стетсон на мгновение оторвал взгляд от дороги. Багги вильнул и подпрыгнул, наехав на обочину. Он рывком вернул внимание на дорогу.
– Что если кто-нибудь шустрый из ПП возьмет и сделает себя императором этой планеты? – спросил Орн. – Он мог бы даже основать собственную династию. И вы узнаете об этом только тогда, когда упадут первые бомбы или люди начнут умирать по неустановленным причинам.
– Это самый страшный кошмар КИ, – сказал Стетсон и притих.
Солнце поднималось все выше; дорога бежала мимо каменистых речных берегов, крестьянских наделов, редких кустов и приземистых яйцевидных деревьев.
Наконец Стетсон спросил:
– А что на Хамале с религией?
– Тут мне пришлось покопаться, – ответил Орн. – У них монотеизм, молятся Вышебогу Амеля. В тритсахинской шлюпке был молитвенник. Есть несколько бродячих отшельников, но, насколько мне удалось понять, отшельники – шпионы Совета. Лет триста назад какой-то святой начал вещать, что Вышебог явился ему в видении. Теперь у этого пророка есть культ, но никаких признаков религиозных трений не заметно.
– Сплошные добро и свет, – резюмировал Стетсон. – А духовенство?
– Религиозным контролем занимается Совет. Они назначают жрецов, называемых «хранителями молитвы». Стандартным считается, судя по всему, девятидневный цикл религиозных обрядов. Есть всякие сложные вариации, включающие праздники, так называемые Дни очищения и годовщину того дня, когда пророк, которого звали Аруне, телесно вознесся на небеса. Священство Амеля прислало Письмо о временном разрешении, и не сомневаюсь, что можно ожидать обычных в этом случае конференций, а потом заявления, что Вышебог заботится даже о самых малых Своих творениях.
– Я, кажется, улавливаю в твоем голосе ноту сарказма? – спросил Стетсон.
– Вы улавливаете ноту опаски, – сказал Орн. – Я уроженец Чаргона. Нашим пророком был Махмуд, по всем правилам признанный духовенством Амеля. Когда дело касается Амеля, я действую осторожно.
– Мудрый человек молится раз в неделю, а пси изучает каждый день, – пробормотал Стетсон.
– Что?
– Ничего.
Дорога нырнула в неглубокую низину между холмами, пересекла тоненький ручей и, поднявшись на новый гребень, размашисто свернула по нему налево. Вдалеке, на возвышении, виднелась новая деревня. Когда они оказались так близко, что можно было разглядеть желто-зеленый флаг над зданием управы, Стетсон остановился, открыл окно и заглушил двигатель. Ротор турбины постонал и постепенно затих. При открытом окне и с выключенным кондиционером они тут же ощутили давящую дневную жару.
По спине Орна покатились капли пота, собираясь в мокрую лужицу там, где тело соприкасалось с пластиковым углублением сиденья.
– На Хамале нет авиатранспорта? – спросил Стетсон.
– Никаких следов.
– Странно.
– Не особенно. Есть у них такое суеверие: они считают, что отрываться от земли опасно. Без сомнения, причина в том, что их предки едва спаслись из космоса. Они вообще слегка антитехнологичны, если не считать Совета – там к вопросу потенциала создания механизмов относятся с несколько большим энтузиазмом.
– Синдром машинного отсека, – пробормотал Стетсон.
– Что?
– Высокие технологии для мыслящих существ опасны, – пояснил Стетсон. – Многие культуры и субкультуры в это верят. Временами я и сам начинаю.
– Почему мы тут остановились? – спросил Орн.
– Мы ждем.
– Чего?
– Чтобы что-нибудь случилось, – ответил Стетсон. – Что хамаляне думают о мире?
– Они его очень ценят. Совет в восторге от мирной деятельности ПП. Среди простых граждан просматривается паттерн ответов, указывающий на механическую реакцию. У них есть поговорка: «Человек обретает мир в Вышебоге». Все очень последовательно.
– Орн, ты можешь мне сказать, зачем нажал на кнопку экстренного вызова? – требовательно спросил Стетсон.
Орн беззвучно пошевелил губами, потом:
– Я же вам говорил!
– Что тебя заставило? – продолжал Стетсон. – Какая последняя соломинка пригвоздила ракету к земле?
Орн сглотнул, потом тихо начал:
– Их было несколько. Во-первых, они устроили банкет в…
– Кто устроил?
– Совет. Устроили банкет в мою честь. И… э-э-э…
– Подали фрулапа, – подсказал Стетсон.
– Вы слушать будете или нет?
– Мальчик мой, я весь внимание.
Орн окинул Стетсона скептическим взглядом.
– Что-то не заметно. – Потом продолжил: – В общем, на банкете Совета подавали похлебку из хвостов порджо, в которой…
– Порджо?
– Это местный грызун. Считается деликатесом, особенно хвост. Беженцы с Тритсахина первое время выживали только на порджо.
– Значит, его подавали на банкете.
– Да. И они… в общем, повар, перед тем как подать мне миску с похлебкой, связал живого порджо какой-то веревкой, которая в горячей жидкости быстро растворилась. Тут зверек выпрыгнул из котла, обрызгав меня с головы до ног.
– И что?
– Они минут пять хохотали. Единственный раз, когда я видел, чтобы хамаляне по-настоящему смеялись.
– Хочешь сказать, они тебя разыграли, а ты до того рассердился, что нажал экстренную кнопку? Мне казалось, ты говорил, что у них нет чувства юмора.
– Слушайте, умник! Вы хоть подумали о том, кем надо быть, чтобы сунуть живого зверя в кипяток ради шутки?
– Жутковатый юмор, – согласился Стетсон. – Но все же юмор. И поэтому ты вызвал КИ?
– Поэтому тоже!
– А еще почему?
Орн описал инцидент с комическим падением в кучу фруктов.
– А они, значит, даже не рассмеялись, и это возбудило в тебе подозрения, – подытожил Стетсон.
Лицо Орна потемнело от гнева.
– Ага, и на шутку с порджо я просто обиделся! Конечно, вам уже все ясно! А я все равно прав про них всех! Давайте, делайте из этого свои выводы!
– Именно так я и собираюсь поступить, – сказал Стетсон, завел руку за приборную панель багги, вытащил микрофон и заговорил в него: – Это Стетсон.
«Ну что, я доигрался», – подумал Орн. Под ложечкой засосало, к горлу подступила кислая горечь.
Из-под панели приборов раздался гул космопередатчика, а следом:
– Корабль слушает. Как там оно? – Ровное звучание голоса намекало на работу шифровальной аппаратуры.
– У нас тут совсем беда, Хэл, – сказал Стетсон. – Срочно вызывай оккупационные силы, приоритет Первый.
Орн рывком сел прямо и уставился на агента КИ.
В передатчике застучало, а потом:
– Так все плохо, Стет?
– Хуже я не видел. Выпиши ордер на первоконтактника – это какой-то тупица по фамилии Буллон. Проследи, чтобы его уволили. Мне плевать, даже если он – родная матушка Комиссара Буллона! Чтобы назвать Хамал мирной планетой, надо быть слепым – да еще тупым вдобавок!
– С возвращением будут проблемы? – спросил голос из динамика.
– Сомневаюсь. Оперативник ПП вел себя довольно тихо, и они, пожалуй, еще не знают, что мы их раскусили.
– Скажи-ка мне на всякий случай свою метку.
Стетсон сверился с индикатором на приборной панели.
– А-восемь.
– Понял.
– Вызывай сию секунду, Хэл, – сказал Стетсон. – Я хочу, чтобы к завтрашнему дню тут было все О-формирование.
– Уже сделано.
Гул космопередатчика сменился тишиной. Стетсон убрал микрофон на место и повернулся к Орну.
– Значит, чутье подсказало?
Орн тряхнул головой.
– Я…
– Обернись.
Орн посмотрел назад, на дорогу, по которой они приехали.
– Видишь что-нибудь любопытное? – спросил Стетсон.
Орн задавил рвущуюся наружу радость.
– Вижу одного крестьянина и одного охотника с помощником – они спешат, потому что припозднились.
– Я имею в виду дорогу. Можешь считать это первым уроком методики КИ: широкая дорога, идущая по гребням, это дорога для войск. Крестьянские дороги узки и следуют водным путям. Военные дороги шире, огибают болота и пересекают реки под прямыми углами. В точности как эта.
– Но… – Орн умолк, потому что к ним приблизился охотник. Тот прошел мимо, едва бросив на багги мимолетный взгляд.
– Что в кожаном чехле у него за плечом? – спросил Стетсон.
– Подзорная труба.
– Урок второй, – продолжил Стетсон. – Для наблюдения за небом придумали телескопы. А подзорная труба – это приложение к дальнострельному оружию. По моим догадкам, у этих ружей огневой диапазон около сотни метров. То есть, можешь считать доказанным, что артиллерия у них есть.
Орн кивнул. Голова все еще шла кругом от стремительного развития событий, и он не решался позволить себе выдохнуть.
– А теперь посмотрим на ту деревню впереди. Видишь флаг? Флаги почти неизбежно зарождаются как боевые знамена. Не всегда, однако в свете всего остального можно считать его неплохой косвенной уликой.
– Ясно.
– Вспомним еще робкий характер местного населения, – продолжал Стетсон. – Подобная инертность абсолютно всегда свидетельствует о наличии могущественной военной и/или религиозной аристократии, которая подавляет технологический прогресс. Совет вождей Хамала – не что иное, как аристократия, которая весьма искусно использует для государственного управления религию, а также шпионов – еще один неизбежный продукт войны.
– Они и в самом деле аристократы, – согласился Орн.
– Правило номер один наших учебников, – сказал Стетсон, – гласит, что в любой ситуации, где есть имущие и неимущие, есть позиции, которые приходится защищать. А это всегда означает наличие армии – зовешь ты ее войсками, полицией или гвардией. Готов поставить последний кредит на то, что эти игровые поля с зелеными и желтыми шарами – на самом деле учебные полигоны.
Орн сглотнул.
– Я должен был догадаться.
– Ты и догадался. Подсознательно. Все, что здесь не так, ты заметил подсознательно. И встревожился до чертиков. Потому и нажал экстренную кнопку.
– Пожалуй, вы правы.
– И еще урок. Самый важный показатель при определении агрессивности: мирные народы, по-настоящему мирные, мир вообще не обсуждают. У них развилась динамика ненасилия, в которой обычная концепция мира даже не фигурирует. Они о нем и не думают. Единственная причина развить более чем пассивный интерес к миру в том смысле, в каком мы его понимаем, – это постоянный и жестокий контраст войны.
– Конечно. – Орн сделал глубокий вдох и вгляделся в деревню, стоящую на возвышенности перед ними. – Но как же отсутствие укреплений? У них нет животных для кавалерии и…
– Можно не сомневаться, что артиллерия у них есть. Хм-м-м… – Стетсон потер подбородок. – Ну, пожалуй, этого достаточно. Мы без сомнения обнаружим здесь паттерн, который вычеркивает мобильную кавалерию из уравнения и не позволяет строить каменные фортификации.
– Наверное.
– Случилось тут примерно вот что, – сказал Стетсон. – Первоконтактник, этот тупица, чтоб ему гнить в военной тюрьме, сделал про Хамал неверные выводы. Он раскрыл наши карты. Хамаляне собрались, объявили перемирие, спрятали или замаскировали все, что хоть как-то связано с военным делом, предупредили граждан, а потом сосредоточились на том, чтобы выжать из нас все, что возможно. Они уже послали делегацию на Марак?
– Да.
– Этих придется тоже подхватить.
– Само собой, – кивнул Орн. Он начинал ощущать, как его затапливает чистая волна облегчения, но со странной примесью тревоги где-то в глубине. Его собственная карьера оказалась вне опасности, но он подумал о том, что теперь случится с Хамалом и каковы будут последствия. Полное О-формирование! Военная оккупация творила ужасные вещи и с оккупантами, и с оккупированными.
– Думаю, оперативник КИ из тебя получится неплохой.
Орн резко вынырнул из раздумий.
– Из меня… что?
– Я тебя вербую, – сказал Стетсон.
Орн уставился на него.
– А вам можно?
– В нашем правительстве еще осталось несколько сметливых ребят. Можешь считать за данность, что у КИ есть такие полномочия. – Агент нахмурился. – Мы слишком многих своих оперативников находим именно так – в одном шаге от катастрофы.
Орн сглотнул.
– Это… – Он замолк, потому что мимо транспорта КИ прошел крестьянин, толкая перед собой скрипучую тачку.
Они со Стетсоном проследили взглядом за тем, как ловко покачивалась спина крестьянина, как крепко он ставил ноги на пыльную дорогу, как гладко катилась тачка с наваленной на ней горой овощей.
– Вот я фрулап леворукий! – пробормотал Орн и ткнул пальцем в удаляющуюся спину. – Это и есть ездовые животные для кавалерии. А тачка – колесница!
Стетсон хлопнул правым кулаком по раскрытой ладони.
– Черт подери! И ведь прямо у нас перед глазами! – Он мрачно улыбнулся. – Завтра, когда появится О-формирование, тут будет немало удивленных и сердитых лиц.
Орн молча кивнул, досадуя, что нет никакого другого способа предотвратить опасность военных вылазок в космос. И подумал: «Хамалянам нужна другая религия – которая показала бы им, как держать свою жизнь в гармонии с планетой, а планету – в гармонии со вселенной».
Но учитывая, что развитие всех религий контролировал Амель, надеяться на такое не приходилось. Религиозной системы, продвигающей гармонию, не существовало – на Чаргоне точно… и даже на Мараке.
А уж на Хамале – никаких шансов.
Каждому разумному существу необходима религия в какой-то форме.
Умбо Стетсон мерил шагами капитанский мостик своего разведывательного крейсера. Его ботинки гулко стучали по полу, который во время полета являлся задней стеной мостика. Сейчас корабль – блестящая красно-черная башня высотой в четыреста метров – стоял вертикально на хвостовых плавниках. Через открытые шлюзы мостика в полутора сотнях метров внизу виднелись густые кроны джунглей планеты Гина III. Над горизонтом, примерно в часе от заката, висело масляно-желтое солнце.
Ситуация на Гине складывалась отвратная, и ему не хотелось отправлять в такое место неопытного оперативника. Особенно паршиво было от того, что этого конкретного оперативника завербовал в КИ глава сектора по имени Умбо Стетсон.
«Я его к нам зазвал, а теперь отправляю на смерть», – думал Стетсон.
Он бросил взгляд в другой конец мостика, на Льюиса Орна – ныне младшего полевого оперативника КИ с новеньким дипломом.
Вышколенного… и умного, но еще ни разу не бывавшего в деле.
– Взять бы да просто соскрести с этой планеты все живое подчистую, – пробормотал Стетсон. – Чтоб стала гладкая, как яйцо! – Он прервал свои метания и мрачно высунулся из открытого шлюза по правому борту на почерневший от пламени круг, выжженный крейсером в траве поляны.
Втянув голову обратно в шлюз, глава сектора замер, как обычно сгорбившись. Мешковатая пятнисто-синяя форма делала его сутулость еще более заметной. Хотя в ходе этой операции он располагал полномочиями адмирала дивизии, на форменной одежде не было никаких отличительных знаков. Весь его облик поражал какой-то растрепанной неопрятностью.
Орн стоял у противоположного шлюза, изучая покрытый джунглями горизонт.
Там, слишком далеко, чтобы разглядеть, что-то поблескивало – должно быть, город. Время от времени он бросал взгляд на панель управления, на хронометр над нею, на большую транслитовую карту их местонахождения, опущенную с верхней переборки. Было немного не по себе – Орн очень остро ощущал, как переигрывают его привыкшие к тяжелым планетам мышцы на Гине III, гравитация которой достигала лишь семи восьмых по терранскому стандарту. Зуд от хирургических шрамов на шее, куда ему вживили микрокоммуникационное оборудование, сводил с ума. Он почесался.
– Ха! – гаркнул Стетсон. – Политики!
В шлюз со стороны Орна влетело изящное черное насекомое с похожими на ракушки крыльями и опустилось на его коротко остриженные рыжие волосы. Орн бережно снял существо с головы и отпустил. Оно снова попыталось сесть на прежнее место. Он увернулся. Насекомое пересекло мостик и вылетело в шлюз возле Стетсона.
Новенькая синяя форма Орна не скрывала его крепкого сложения. Ее накрахмаленная свежесть придавала ему армейского лоска, но что-то в этом широком асимметричном лице не давало относиться к нему до конца серьезно.
– Мне уже надоело ждать, – сказал Орн.
– Это ему-то надоело! Ха!
– С Хамала ничего не слышно?
– Забудь про Хамал! Сосредоточься на Гине!
– Да я просто так спросил, чтобы время убить.
По верхушкам океана листвы у них под ногами пробежал легкий ветерок.
Тут и там между кронами пестрели красные и фиолетовые цветы; они кланялись и кивали, будто внимательные слушатели. В открытые шлюзы струился густой запах гниющих и свежих растений.
– Ты глянь на эти проклятые джунгли! – сказал Стетсон. – Да чтоб их всех, вместе с их тупыми приказами!
Орн молча слушал, как ярится его командир.
Было очевидно, что Гина представляет собой необычную и очень опасную проблему.
Однако мысли Орна настойчиво возвращались к Хамалу. Власть на планете была захвачена, и воцарился ожидаемый кошмар. Никому до сих пор не удалось сделать так, чтобы оккупационные силы не вели себя заносчиво и не занимались обычными угнетательскими практиками – например, увозили с собой самых привлекательных и согласных женщин. Когда оккупанты наконец отчалили с Хамала, население планеты, возможно, стало мирным, но на нем остались шрамы, которые, пожалуй, не исчезнут и через сотню поколений.
Из панели над головой Орна раздался сигнал вызова. Замигала красная лампочка динамика. Стетсон бросил сердитый взгляд на позволившее себе такую наглость оборудование.
– Да, Хэл?
– Короче, Стет, только что пришли приказы. Выполняем план С. КомГО сказал, можешь сообщить полевому сотруднику засекреченные данные, а потом газуй на хрен отсюда.
– Вы их спросили, можно ли послать другого?
Орн встрепенулся, внимательно слушая. Столько секретности, а теперь еще и это?
– Отрицательно. Дело особо срочное. КомГО предполагает, что планету все равно придется подорвать.
Стетсон испепелил динамик взглядом.
– Тупоголовые, жирнозадые, безмозглые, бессердечные ПОЛИТИКИ!
Он дважды глубоко вдохнул и выдохнул.
– Ладно. Скажи им, мы согласны.
– Подтверждение уже в пути. Хочешь, я поднимусь, помогу с инструктажем?
– Нет. Я… черт побери! Спроси их еще раз, нельзя ли послать другого!
– Стет, они говорят, нужно послать Орна из-за записей на «Дельфинусе».
Стетсон вздохнул.
– Может, дадут хотя бы побольше времени на инструктаж?
– Особая срочность, Стет. Мы теряем время.
– Если это не…
– Стет!
– Что еще?
– Получено подтверждение контакта.
Стетсон вытянулся, застыв на носках.
– Где?
Орн кинул взгляд на шлюз, потом снова сосредоточился на Стетсоне.
От электризующей смеси спешки и нежелания, которой был пронизан мостик, у него крутило желудок.
– Контакт… примерно в десяти кликах, – прохрипел динамик.
– Сколько?
– Толпа. Если хочешь, я посчитаю?
– Нет. Что они делают?
– К нам торопятся. Тебе бы лучше пошевелиться.
– Ясно. Держи нас в курсе.
– Будет сделано.
Стетсон посмотрел на своего неопытного младшего полевого сотрудника.
– Орн, если решишь, что не хочешь на это задание, только слово скажи. Я тебя поддержу всеми силами.
– Зачем мне отказываться от первого же задания?
– А ты послушай, и поймешь. – Стетсон подошел к вертикальному шкафчику возле транслитной карты, вытащил белый комбинезон с золотыми знаками и бросил Орну. – Надевай, пока я рассказываю.
– Но это же форма ПП…
– Натягивай чертову форму на свою уродскую спину!
– Да, сэр, адмирал Стетсон, сэр. Сию секунду, сэр. Но я думал, что покончил со старым добрым Переобнаружением и переобучением, когда вы завербовали меня в КИ. – Он начал менять КИшную синюю форму на белую форму ПП. И, словно вспомнив, спешно добавил: – …сэр.
Крупные черты Стетсона исказила кривая ухмылка.
– Знаешь, Орн, одна из причин, почему я тебя нанял, это твоя неизменная уважительность по отношению к начальству.
Орн застегнул длинную молнию на форменном комбинезоне.
– Конечно, сэр… сэр.
– Ладно, кончай придуриваться и слушай внимательно. – Стетсон махнул рукой на транслитную карту с наложенной на нее зеленой сеткой. – Мы вот тут. – Он ткнул в карту пальцем. – А вот город, который мы пролетали, когда спускались. – Палец сместился в сторону. – Как только мы тебя сбросим, направишься к городу. Он такой огромный, что, если возьмешь примерный курс на северо-восток, точно его не пропустишь. Мы…
Снова зазвучал сигнал вызова, замигала лампочка.
– Что теперь, Хэл? – гаркнул Стетсон.
– Поменяли на план Н, Стет. Новые приказы в пути.
– Пять дней?
– Это все, что они могут дать.
– Да чтоб меня…
– КомГО сказал, дольше информацию от Верховного комиссара Буллона скрывать не получится.
– Значит, пять дней, – вздохнул Стетсон.
Орн переместился поближе к карте и спросил:
– Это очередной промах ПП?
Стетсон скривился.
– Хуже, спасибо Буллону и компании. Мы оказались в одном рывке от катастрофы, но старый добрый Уни-Галакта по-прежнему накачивает мальчишек ПэПэшной чепухой.
– Либо мы переоткроем планету, либо она однажды переоткроет нас, – сказал Орн. – По мне, так лучше уж первое.
– Ага, и однажды мы переоткроем их слишком много. Но эта Гина – совсем другая птица. Это не, я подчеркиваю, НЕ переоткрытие.
Орн ощутил, как напряглось все тело.
– Инопланетяне?
– И-НО-ПЛА-НЕ-ТЯ-НЕ, – процедил Стетсон. – Вид и культура, с которыми мы никогда раньше не контактировали. Язык, который пихали тебе в голову, пока мы летели сюда – инопланетный язык. Словарь неполный, но это все, что нам удалось собрать с миников. А теми скудными данными о местных, что у нас есть, мы с тобой не поделились, потому что надеялись выскрести тут все дочиста, и чтобы никто не узнал.
– Ну и дела! Почему?
– Двадцать шесть дней назад разведчик КИ по этому сектору прилетел на планету для рутинного осмотра. Прочесывая свою сеть мини-сникеров, чтобы считать с них данные, он заметил один лишний.
– Их?
– Нет, наш. Это был миник с «Дельфинус редискавери». О «Дельфинусе» не приходило отчетов в течение восемнадцати стандартных месяцев. Причина исчезновения неизвестна.
– Считаете, он упал сюда?
– Мы не знаем. Если он правда спустился на Гину, нам его заметить не удалось. А мы искали, сынок. Уж поверь мне, искали. Но теперь у нас есть кое-что еще. Одна мелочь, из-за которой мне хочется разнести Гину в клочья и сбежать домой, поджав хвост. У нас…
Снова раздался звук вызова.
– ЧТО ОПЯТЬ? – рявкнул Стетсон.
– Протащили над этой бандой миник, Стет. Насколько можно разобрать, они говорят о нас. Очень похоже на диверсионную группу, еще и вооруженную.
– Каким оружием?
– Внизу слишком темно, трудно сказать наверняка. Инфралуч на этом минике не работает. Но как будто какие-то винтовки. Возможно, даже с «Дельфинуса».
– Можешь поближе подобраться и рассмотреть?
– Смысла нет без инфры. Освещение там очень скудное. Но двигаются они быстро.
– Приглядывай за ними, но остальные сектора не запускай, – посоветовал Стетсон.
– Мне сколько лет, по-твоему? – с возмущением прохрипел динамик, и звук резко оборвался.
– Одно я люблю в КИ. Все тут как на подбор такие уравновешенные.
Мрачно пялясь на белую форму Орна, Стетсон провел ладонью по рту, будто съел что-то грязное.
– Зачем я это нацепил? – спросил Орн.
– Для маскировки.
– А усы клеить будем?
Стетсон невесело улыбнулся.
– КИ разработало способ бороться со всеми этими жирнозадыми политиканами. Мы запустили собственную поисковую систему и находим планеты раньше них. Нам удалось поставить на ключевых постах ПП своих шпионов. Если от них поступает сообщение о какой-нибудь опасной планете, мы отсеиваем информацию о ней.
– О.
– А потом посылаем туда какого-нибудь смышленого паренька вроде тебя… замаскированного под сотрудника ПП.
– Ничего себе. А что будет, если ПП наткнутся на меня, пока я там в ладушки с инопланетянами играю?
– Мы от тебя откажемся.
– Чепуха! Они ни за что… Эй! Вы же сказали, что это место нашел корабль КИ.
– Так и есть. А потом наш шпион в ПП перехватил рутинный запрос на отправку сюда агента-инструктора с полным набором оборудования. Запрос, подписанный офицером-первоконтактником по имени Рисо… с «Дельфинуса»!
– Но он же…
– Да, пропал. Запрос был фальшивый. Теперь ты понимаешь, почему мне хочется разнести это место? Кто осмелился бы подделать такой запрос, не зная наверняка, что на самом деле офицер-ПК исчез… или погиб?
– Стет, так какого лешего мы тут делаем? – решительно спросил Орн. – Для инопланетного контакта требуется полная команда спецов со всем…
– Для здешнего потребуется одна порция взрывчатки размером с планету, парень. Через пять дней. Если только ты не успеешь добыть им помилования. За это время толки о планете уже дойдут до Верховного комиссара Буллона. Если через пять дней Гина еще будет существовать, можешь себе представить, как политики с ней повеселятся? Мама не горюй! Орн, нам нужно, чтобы к тому моменту планета была либо одобрена для контакта, либо пуста.
– Мы позволяем себя подгонять, – сказал Орн. – Мне это не нравится. Вспомните, что было на…
– Не нравится ему!
– Должен быть другой выход, Стет. Побратавшись с алериноидами, мы в одних только физических науках получили прорыв в пятьсот лет, не говоря уже…
– Алериноиды не подбивали наших исследовательских кораблей.
– А вдруг «Дельфинус» сам здесь упал? Джунгли большие. Местные могли просто наткнуться…
– Это тебе и предстоит выяснить, Орн. Если повезет. Ответом на их запрос станешь ты – агент-инструктор Службы ПП. Но скажи-ка мне вот что, мистер ПэПэ, какой срок понадобится виду, освоившему орудия труда, чтобы стать угрозой для Галактики, – при учете всех тех данных, что хранятся у тебя в голове?
– Вы видели город, он же огромный. Им хватит полугода, чтобы укрепиться, и уже никакого…
– Ясно.
Орн тряхнул головой.
– Но представьте себе: две цивилизации, шедшие к зрелости абсолютно разными дорогами. Подумайте, сколько мы знаем разных методов для решения одних и тех же проблем. Это дало бы нам такой толчок…
– Ты прямо как лекцию в Уни-Галакта читаешь. Заканчивай мечтать, как мы пойдем рука об руку в туманное будущее.
Орн сделал глубокий вдох. Он чувствовал, что его заставляют принимать рациональные решения слишком быстро.
– Почему я? – спросил он. – Вы так торопитесь меня туда закинуть. Почему?
– Из-за списков с «Дельфинуса». В них ты еще числишься оперативником ПП со всей идентификационной информацией, снимком сетчатки и прочим. Это важно, если собираешься маскироваться под…
– Других таких у вас больше нет? Я в КИ новообращенный, но…
– Отказываешься?
– Этого я не говорил. Просто хочу знать, почему я…
– Потому что большие шишки в генштабе скормили одному из своих механических чудищ список требований. И чудище выплюнуло твое имя. Они искали кого-нибудь ловкого, надежного… и заменимого.
– Эй!
– Именно поэтому я тут инструктирую тебя, а не сижу спокойно на главном корабле. Это из-за меня ты попал в КИ. А теперь слушай внимательно: если нажмешь экстренную кнопку без причины, я лично с тебя шкуру сдеру. Нам обоим известны плюсы контакта с инопланетянами. Но если действительно попадешь в переделку, зови на помощь, и я прямо на этом крейсере грохнусь в город тебя вытаскивать. Усек?
Орн с трудом сглотнул; в горле пересохло.
– Да. И спасибо, Стет, но если…
– Мы будем поблизости, на орбите, а за нами – пять кораблей, набитых пехотой КИ, плюс контрольное судно класса IX с бомбой-планеточисткой. А решение принимаешь ты, да поможет тебе Бог! Во-первых, нам нужно выяснить, захватили они «Дельфинус» или нет, и если захватили, то где он. Потом надо понять, насколько эти болваны воинственны. Можно с ними вести дела? Или они слишком кровожадные? Какой у них потенциал?
– За пять дней?
– Ни секундой больше.
– Что мы о них знаем?
– Немного. С виду похожи на древних терранских шимпанзе, только мех синий. Лицо безволосое, кожа розовая.
Стетсон коснулся кнопки у себя на поясе. Транслитная карта над его головой превратилась в экран с застывшей на нем фигурой.
– В натуральную величину.
– Выглядит как знаменитое отсутствующее звено, – сказал Орн.
– Да, но тебе придется другое звено поискать.
– Зрачок вертикальный, – отметил Орн, внимательно разглядывая существо. Изображение гинца спереди взяли с камеры мини-сникера. Ростом он был примерно полтора метра. Тело со свисающими длинными руками слегка клонилось вперед.
Плоский нос с двумя вертикальными щелями, рот – безгубая прорезь над скошенным подбородком. На руках – по четыре пальца. Существо носило широкий ремень, на котором болтались аккуратные мешочки и непонятного назначения предметы, по-видимому, орудия труда. Или, возможно, оружие. За одной из полусогнутых ног виднелся кончик хвоста.
Стоял инопланетянин на чем-то вроде лужайки, а позади него возвышались сказочные шпили города, который они чуть раньше видели с воздуха.
– Хвосты? – спросил Орн.
– Ага. Они живут на деревьях. Мы на всей планете ни одной дороги не нашли. Зато звериных маршрутов через джунгли полно. – Лицо Стетсона потемнело. – И если сложить этот факт с тем, какой современный там город…
– Рабовладельческая культура?
– Вероятно.
– Сколько у них городов?
– Мы нашли два. Этот и еще один на дальней стороне. Второй лежит в руинах.
– Война?
– Это ты нам расскажешь. Сплошные загадки.
– Какая доля планеты покрыта джунглями?
– Суша почти вся. Есть полярные океаны, несколько озер и рек. Одна невысокая горная цепь тянется вдоль экватора примерно на две трети обхвата планеты. Следы континентального дрейфа только старые. Рельеф планеты устоялся уже давно.
– И всего два города. Вы уверены?
– Более-менее. Трудно не заметить город, когда он такого размера. – Стетсон указал на пейзаж за спиной инопланетянина. – Должно быть, две сотни километров в длину, по меньшей мере пятьдесят в ширину. И просто кишит этими существами. Мы получили довольно надежную оценку численности; согласно ей, в городе больше тридцати миллионов жителей. По объему населения это самый крупный город, о котором мы когда-либо слышали.
– Ого-го, – выдохнул Орн. – И вы посмотрите на размер этих зданий. Гинцы могли бы столько нам рассказать о градостроительстве.
– А мы, возможно, так и не успеем их послушать, Орн. Если ты не вправишь им мозги, тут останется только пепел для наших археологов.
– Должен быть другой выход!
– Я тоже так думаю, но…
Звякнул сигнал вызова.
Голос Стетсона прозвучал устало:
– Да, Хэл?
– Та шайка всего в пяти кликах, Стет. Снаряжение Орна у порога, в воздушных санях.
– Сейчас спустимся.
– А зачем сани?
– Идея Хэла. Если гинцы подумают, что это наземный багги, то могут пропустить момент, когда ты захочешь от них оторваться. А уж в воздухе мы всегда сможем тебя подхватить, сам знаешь.
– Стет, какие у меня шансы?
– Мизерные. Может, даже хуже. Скорее всего, эти головорезы захватили «Дельфинус». Мы подозреваем, ты им нужен только для того, чтобы завладеть твоим снаряжением и всеми твоими знаниями.
– Всего пять дней.
– Если не выберешься до тех пор, мы взрываем.
– Заменимый.
– Хочешь отказаться от миссии?
– Нет.
– Так я и думал. Слушай, помни о правиле черного хода, сынок. Всегда оставляй себе запасный выход.
– Прямо как вы сейчас, – сказал Орн.
Стетсон смотрел на него несколько ударов сердца, а потом:
– Точно. Давай-ка проверим устройство, которое хирурги запихнули тебе в шею.
– Я как раз хотел спросить.
Стетсон приложил руку к горлу. Его рот оставался закрытым, но Орн услышал шипение голоса, исходившее из вживленного передатчика.
– Слышишь меня, Орн?
– Слышу. Это…
– Нет! – шикнул голос. – Прикоснись к контакту микрофона. Рот не открывай. Просто двигай речевыми мышцами, не говоря вслух.
Орн повиновался, приложил руку к горлу.
– Нормально?
– Так-то лучше, – сказал Стетсон. – Слышу четко и ясно.
– Какой радиус передачи?
– Рядом с тобой всегда будет находиться сникер-реле. Когда ты не держишь руку на контакте, эта штука все равно будет передавать нам, что ты говоришь и что творится вокруг. Мы будем наблюдать за всем происходящим. Уяснил?
– Будем надеяться.
Стетсон протянул правую руку.
– Удачи, Орн. Я не шучу насчет спуститься за тобой на крейсере. Только слово скажи.
– Знаю я это слово, – сказал Орн. – «СПАСАЙТЕ!»
Склонись перед Уллуа, межзвездным скитальцем Эирбов. Не допусти богохульства, не остави богохульника в живых. Да иссохнет от богохульства рот его. Да будут богохульники прокляты Богом и благословенными. Да поразит богохульника проклятье от стопы до главы его, во сне и наяву, сидя и стоя…
Серая грязь под ногами и мрачные темные прорехи между синими деревьями чудовищных размеров – такими предстали перед Орном джунгли Гины. До земли долетал лишь слабый отблеск солнечных лучей.
Замаскированные сани Орна с отключенными параграв-юнитами тряслись и прыгали по мощным древесным корням. Буйно пляшущий свет фар то вычерчивал на стволах дуги, то упирался в грязь. В воздухе, покачиваясь на высоких ветвях, висели длинные петли ползучих растений. На лобовое стекло дождем капал конденсат, отчего пришлось включить обдув.
Орн в рулевом кресле кабины саней сражался с приборной панелью, одновременно пытаясь смотреть во все стороны, чтобы не пропустить приближение отряда гинцев-налетчиков. Его не отпускало смутное ощущение замедленной съемки, которое жители тяжелых планет всегда испытывали в условиях более слабой гравитации. К горлу подкатывала тошнота.
В воздухе вокруг трясущихся саней мелькало множество разных существ – синих и красных, зеленых и фиолетовых, блестящих и тусклых. Одни порхали неспешно, другие проносились стрелой. В двух конусах, образованных светом передних фар, клубились гинские насекомые с пушистыми крыльями. Тьма за пределами двух лучей была наполнена неумолчным стрекотом, треском, свистом и тиканьем.
Вдруг в имплантированном динамике Орна зашипел Стетсонов голос.
– Как оно там?
– Инопланетно.
– Той шайки нигде не видно?
– Никак нет.
– Ладно. Мы отчаливаем. Удачи.
У Орна за спиной раздался глубокий, раскатистый рев реактивных двигателей крейсера, поднимавшегося в небо. Все другие звуки помедлили в наступившей тишине, а потом снова начали свое пение: сначала самые громкие, потом те, что потише.
Мимо саней пролетел плотный темный предмет, мелькнул в свете фар и исчез за ближайшим деревом. Потом еще один. И еще. Призрачные тени на маятниках лиан закружили с обеих сторон. Что-то с грохотом опустилось на крышу.
Орн затормозил так резко, что тяжело нагруженные сани покачнулись, и обнаружил, что сквозь лобовое стекло смотрит на аборигена Гины. Местный, сгорбившись, сидел на капоте; зажатая в правой руке винтовка Марк ХХ, заряженная разрывной дробью, указывала Орну прямо в голову. Потрясенный внезапностью столкновения, он все же узнал оружие: оно входило в стандартную экипировку десанта на всех исследовательских кораблях ПП.
Местный как две капли воды походил на изображение с транслитного экрана, вплоть до пояса с загадочными мешочками. Четырехпалая рука, сжимавшая приклад винтовки, выглядела вполне твердой.
Орн медленно приложил руку к горлу, активировал скрытый микрофон и задвигал речевыми мышцами:
– Только что вошел в контакт. Один из шайки сидит на капоте и целится мне в голову нашей винтовкой Марк ХХ.
В имплантированном динамике зашипел голос Стетсона:
– Нам вернуться?
– Никак нет. Ожидайте. Он кажется скорее любопытным, чем агрессивным.
– Осторожнее. Нельзя предугадать реакцию незнакомого вида.
Орн снял правую руку с шеи и поднял ладонью вперед. Подумал мгновение и поднял вторую руку тоже. Универсальный символ мирного настроя: пустые руки. Дуло винтовки слегка опустилось. Он вызвал в памяти гинский язык, которым его гипнотически напичкали по дороге сюда. Очиро? Нет, это значило «народ». А! Он вспомнил громоздкое фрикативное звучание приветствия.
– Ффроираграззи, – произнес Орн.
Местный чуть сдвинулся влево и ответил на чистом высокогалактийском без малейшего акцента:
– Ты кто?
Орн поборол внезапно накатившую панику. Видеть, как безгубый рот складывает знакомые слова, было странно и жутко.
– Местный говорит на галактийском? – прошипел голос Стетсона.
Орн коснулся шеи:
– Вы сами слышали.
– Ты кто? – настойчиво повторил гинец.
Орн опустил руку.
– Я – Льюис Орн из Службы переобнаружения и переобучения. Меня прислали сюда по запросу офицера – первоконтактника с корабля ПП «Дельфинус».
– Где твой корабль? – спросил гинец.
– Высадил меня и улетел.
– Почему?
– Опаздывал на следующее задание.
Боковым зрением Орн заметил, что землю вокруг него заполонили еще тени. Сани качнуло – кто-то спрыгнул на груз, сложенный за кабиной.
Абориген перебрался на подножку саней и одним рывком открыл сдвижную дверь. Дробовик он по-прежнему держал на изготовку.
Безгубый рот снова сложился в галактийские слова:
– Что ты везешь в своем… транспорте?
– Оборудование ПП, необходимое полевому сотруднику, чтобы помочь населению переоткрытой планеты восстановить цивилизацию и экономику. – Орн кивнул на винтовку. – Вы не могли бы отвести оружие куда-нибудь в сторону? Оно меня нервирует.
Дуло не шелохнулось, все так же указывая Орну в живот.
Гинец раскрыл рот, обнажил длинные клыки и голубой язык.
– Мы не кажемся тебе странными?
– Как я понимаю, гуманоидные существа на этой планете претерпели серьезные мутационные изменения, – сказал Орн. – Что стало причиной? Жесткое излучение?
Гинец не ответил.
– Впрочем, неважно, – продолжал Орн. – Я здесь для того, чтобы помочь вам, как мы помогаем всем другим переоткрытым планетам.
– Я – Тануб, Вождь Высокой Тропы Граззи, – сказал местный. – Я решаю, кто будет помогать.
Орн сглотнул.
– Куда ты едешь? – спросил Тануб.
– Я направлялся в ваш город. Это дозволено?
Несколько ударов сердца Тануб молчал; его вертикальные зрачки то расширялись, то сужались. Этот взгляд напомнил Орну большую кошку, которая решает, напасть или нет.
Наконец Тануб сказал:
– Дозволено.
Скрытый динамик зашипел голосом Стетсона:
– Это все меняет, Орн! Мы спускаемся за тобой. Чистый галактийский, да еще Марк ХХ – это уже совсем другая история. «Дельфинус» точно у них.
Орн коснулся горла:
– Нет! Дайте мне еще немного времени.
– Зачем?
– Иначе я окажусь под перекрестным огнем! К тому же, есть у меня одна догадка про этих гинцев.
– Какая?
– Сейчас некогда. Доверьтесь мне.
Последовала долгая пауза, во время которой Орн и Тануб продолжали разглядывать друг друга. В конце концов Стетсон сдался:
– Ладно. Продолжай действовать по плану. Но разузнай, где они спрятали «Дельфинус». Если вернем себе корабль, у них не останется козыря.
– Зачем ты все время себя трогаешь? – спросил Тануб.
Орн убрал руку с горла.
– Это от нервов. Оружие меня всегда нервирует.
Тануб слегка опустил дуло дробовика.
– Может быть, продолжим путь к городу? – предложил Орн. Облизал пересохшие губы. Зеленое освещение в кабине придавало лицу гинца жутковатый зловещий вид.
– Скоро отправимся.
– Составите мне компанию? – спросил Орн. – За мной есть пассажирское сиденье.
Зрачки Тануба по-кошачьи дернулись вправо, потом влево.
– Да.
Он обернулся, гаркнул какой-то приказ во мрак джунглей, а потом залез в кабину позади Орна.
От гинца пахло мокрой шерстью и еще немного – кислотой.
– Когда можно будет ехать? – спросил Орн.
– Великое солнце скоро опустится, – сказал Тануб. – Как только взойдет Чираначурусо, мы сможем продолжать путь.
– Чираначурусо?
– Наш спутник… наша луна.
– Какое красивое слово, – сказал Орн. – Чираначурусо.
– На нашем языке это значит «рука победы», – сказал Тануб. – Она осветит нам путь.
Орн обернулся, чтобы посмотреть Танубу в лицо.
– Вы хотите мне сказать, что что-то видите в том свете, который пробивается через эти деревья?
– А ты не видишь? – спросил Тануб.
– Без фар – нет.
– У нас разные глаза, – сказал Тануб и, наклонившись к Орну, всмотрелся в его лицо. Вертикальные зрачки гинца расширились, потом сузились снова. – Ты такой же, как… другие.
– Те, что с «Дельфинуса»?
– Да.
Тут Орн заставил себя замолчать. Ему хотелось спросить про «Дельфинус», но он чувствовал, что ступает по очень узкой тропинке терпимости. Им так мало удалось выяснить о гинцах. Как они размножаются? Что у них за религия? Было очевидно, что Стетсон и стоящие за ним чины не ожидали успеха миссии. Это был отчаянный ход разменной пешкой.
Орна пронзило внезапным сочувствием к гинцам. Тануб и его товарищи не имели никакой власти над собственной жизнью. Все решения принимали перепуганные люди.
Перепуганные, доведенные до отчаяния люди, выросшие в тени ужасов Рубежной войны. Давало ли это право им судить о судьбе целого вида? Жители Гины были мыслящими существами.
Никогда до того не считавший себя особенно религиозным, Орн все же мысленно произнес молитву: «Махмуд, помоги мне спасти этот… народ».
И вдруг его захлестнуло волной внутреннего спокойствия, ощущением силы и уверенности. Он подумал: «Решения принимаю я!»
Джунгли накрыла холодная тьма, резко приглушив звуки дикой природы. Гинцы в кронах и вокруг саней подняли галдеж.
Тануб, кряхтя, поерзал в кресле.
Гинец, стоявший на багажном отсеке саней, спрыгнул на левую сторону.
– Едем, – сказал Тануб. – Медленно. Держись за моими… разведчиками.
– Как скажете. – Орн осторожно повел сани в объезд торчащего на пути корня, глядя, как свет фар выхватывает из темноты суетливые фигуры его сопровождающих.
Пока они ползли вперед, в кабине стояла тишина.
– Слегка направо, – сказал Тануб, указывая на просвет между деревьями.
Орн подчинился. Вокруг с лианы на лиану метались силуэты.
– Я любовался вашим городом с воздуха, – рискнул Орн. – Там очень красиво.
– Да, – сказал Тануб. – Весь ваш вид так считает. Почему корабль спустился так далеко от города?
– Мы не хотели садиться там, где можно что-нибудь разрушить.
– В джунглях ничего нельзя разрушить, Орн.
– Почему у вас только один большой город? – спросил Орн.
Молчание.
– Я говорю, почему…
– Орн, ты не знаешь, как у нас принято себя вести, – прорычал Тануб. – Поэтому я тебя прощаю. Город нужен для нашей расы; для ее всевечности. Наши дети должны рождаться в лучах солнца. Когда-то, давным-давно, мы строили грубые площадки на верхушках деревьев. Теперь… так делают только дикие.
В ушах Орна зашипел голос Стетсона:
– Полегче с разговорами про потомство и размножение. Тема всегда деликатная. Это яйцекладущие существа. Половые железы у них, судя по всему, скрыты под длинным мехом там, где должен быть подбородок.
«А кто решает, где должен быть подбородок?» – мимоходом подумал Орн.
– Те, кто властвует над местами рождения, властвует над нашим миром, – сказал Тануб. – Когда-то был еще один город. Мы разгромили его, разбили башни и втоптали в грязь, где джунгли смогут его поглотить.
– А много их… диких? – спросил Орн.
– С каждым сезоном все меньше, – ответил Тануб. Его голос звучал уверенно, горделиво.
– Вот откуда они берут рабов, – сказал Стетсон.
– Скоро диких не останется вовсе, – добавил Тануб.
– Вы отлично говорите по-галактийски, – заметил Орн.
– Вождь Высокой Тропы может позволить себе лучших учителей, – сказал Тануб. – Ты тоже много всего знаешь, Орн?
– Поэтому меня сюда и послали, – сказал Орн.
– Многим планетам нужно обучение? – спросил Тануб.
– Очень многим, – ответил Орн. – Ваш город… я видел там очень высокие здания. Из чего вы их строите?
– На вашем языке – из стекла, – сказал Тануб. – Инженеры с «Дельфинуса» сказали, что это невозможно. Как ты видел, они ошиблись.
На несущей волне раздался шипящий голос Стетсона:
– Культура стеклодувов! Это многое объясняет.
Замаскированные воздушные сани ползли между деревьями, а Орн размышлял об услышанном и увиденном. Стеклодувы. Вождь Высокой Тропы. Глаза с вертикальными зрачками. Живут на деревьях. Охотники. Воинственные. Рабовладельческая культура. Дети должны рождаться на солнце. Традиция? Или физическая необходимость? Обучаются быстро. «Дельфинус» и его команда провели здесь всего восемнадцать стандартных месяцев.
Один из разведчиков спустился в свет фар и помахал.
По команде Тануба Орн остановил сани. Они прождали почти десять минут, прежде чем двинуться дальше.
– Дикие? – спросил Орн.
– Возможно. Но наш отряд слишком силен, чтобы они напали. И хорошего оружия у них нет. Не бойся, Орн.
Между гигантских стволов начало пробиваться мерцание множества огней. Оно становилось все ярче и ярче – сани добрались до опушки леса и выкатились на открытое пространство травы примерно двух километров в ширину, за которым располагался город.
Орн восхищенно уставился перед собой. Шпили гинского города конусами и спиралями уходили в освещенное луной небо, поднимаясь выше самых высоких деревьев. Город казался хрупким кружевом из мостов, сияющих колонн и мерцающих точек света. Во все стороны от колонны к колонне тянулись мосты – так, что раскинувшаяся перед глазами сеть казалась одной гигантской влажной от росы паутиной.
– И все это из стекла, – пробормотал Орн.
– Что происходит? – торопливо спросил Стетсон.
Орн коснулся горла:
– Только что выбрались из джунглей, движемся к ближайшим строениям города. Они восхитительны!
– Жалко, если придется взорвать это место.
Орну вспомнилось чаргонское проклятье: чтоб ты рос как сорняк, да только головой в землю!
Тануб сказал:
– Достаточно, Орн. Останови свой транспорт.
Орн резко затормозил, и сани застыли на месте. Повсюду в лунном свете он видел вооруженных гинцев с винтовками Марк ХХ и ручными бластерами. Прямо впереди уходило в освещенное луной небо цилиндрическое здание на пьедестале со стеклянными контрфорсами. Оно показалось Орну выше, чем их крейсер в кольце опаленной травы.
Тануб наклонился к его плечу.
– Нам не удалось тебя обмануть, так ведь, Орн?
В желудке все сжалось.
– В каком смысле?
От запаха гинской шерсти в кабине было трудно дышать.
– Ты понял, что мы никак не можем быть мутировавшим вариантом вашей расы.
– Да.
– Ты мне нравишься, Орн, – сказал Тануб. – Ты станешь одним из моих рабов. Я отдам тебе отличных самок с «Дельфинуса», и ты научишь меня всему, что знаешь.
– Как вы захватили «Дельфинус»? – спросил Орн.
– Откуда тебе это известно? – Тануб отстранился, и Орн увидел вскинутое дуло винтовки.
– У вас оружие с корабля, – сказал Орн. – Мы не раздаем оружие. Наша цель – уменьшить численность вооружения по все…
– Жалкие ползучие создания! – перебил Тануб. – Вам не тягаться с нами, Орн. Мы идем высокой тропой. Наша ловкость безмерна. Мы превосходим в хитрости всех других существ. Мы поработим вас.
– Как вы захватили «Дельфинус»? – повторил Орн.
– Ха! Они привели свой корабль к нам прямо в руки, потому что у него прохудились сопла. Мы честно сказали им, что можем сделать лучше. Ваш вид производит очень несовершенную керамику.
Орн вгляделся в Тануба при тусклом свете фонаря в кабине.
– Тануб, вы слышали о КИ?
– КИ! Они расследуют и исправляют то, в чем ошиблись другие. Их существование доказывает вашу ущербность. Вы совершаете ошибки!
– Многие народы совершают ошибки.
Гинец настороженно застыл, открыл рот, обнажив длинные клыки.
– Вы захватили «Дельфинус» обманом? – спросил Орн.
Волна передатчика донесла до его слуха шипящий голос Стетсона:
– Не дразни его!
Тануб сказал:
– «Дельфинусом» управляли глупые простаки. Ваш вид крупнее; они решили, что мы слабы. – Дуло винтовки сдвинулось, ткнувшись Орну в живот. – Ты ответишь на мой вопрос. Почему ты заговорил про КИ?
– Потому что я оттуда. Я прибыл сюда, чтобы выяснить, где вы спрятали «Дельфинус».
– Ты прибыл, чтобы умереть, – сказал Тануб. – Мы спрятали ваш корабль в самом подходящем месте. За всю историю у нас не было лучшего места для того, чтобы затаиться и выбрать момент для нападения.
– Вы не видите иного пути, кроме нападения? – спросил Орн.
– В джунглях сильные убивают слабых, пока не останутся только сильные, – сказал Тануб.
– Но потом сильные начинают истреблять друг друга, – парировал Орн.
– Это аргумент слабаков!
– Или тех, кто видел, как такое мышление делает непригодными для всякой жизни целые миры – как не остается ничего ни сильным, ни слабым.
– Пройдет всего один ваш год, Орн, а мы уже будем готовы. И тогда посмотрим, кто из нас прав.
– Мне очень жаль, что вы так рассуждаете. Когда две культуры встречаются, как встретились наши, они обычно помогают друг другу. И обе выигрывают. Что вы сделали с командой «Дельфинуса»?
– Они стали рабами, – сказал Тануб. – Те из них, кто выжил. Некоторые сопротивлялись. Другие отказались учить нас тому, что нам нужно было узнать. – Он прицелился винтовкой Орну в голову. – Тебе хватит ума не отказываться, так ведь, Орн?
– Мне нет нужды отказываться, – сказал Орн. – Мы в КИ тоже учителя. Мы преподаем уроки народам, которые совершили ошибку. Вы ошиблись, Тануб. Вы сказали мне, где спрятан «Дельфинус».
– Так держать, сынок! – гаркнул Стетсон сквозь шипение несущей частоты. – Где он?
– Невозможно! – оскалился Тануб. Дуло винтовки по-прежнему указывало Орну в голову.
– Он на вашей луне, – сказал Орн. – С темной стороны. На скале на темной стороне вашей луны.
Зрачки Тануба расширились, потом сузились снова.
– Ты читаешь мысли?
– КИ нет нужды читать мысли. Мы полагаемся на свое интеллектуальное превосходство и на ошибки других.
– Два штурмовых судна уже в пути, – прошипел голос Стетсона. – Мы летим за тобой. Я хочу знать, как ты догадался.
– Ты такой же глупый слабак, как и другие, – процедил Тануб.
– Очень жаль, что вы сформировали свое мнение о нас, наблюдая за низшими рангами ПП, – сказал Орн.
– Эй, полегче, – предостерег Стетсон. – Не время нарываться. Не забывай, он наверняка так же силен, как любой другой примат, живущий на деревьях.
– Ползучий раб, – прохрипел Тануб. – Я могу убить тебя на этом самом месте.
– Вместе со мной погибнет вся ваша планета. Я не один, Тануб. Каждое мое слово слышат другие. Над нами сейчас висит корабль, который может расколоть планету на куски одной-единственной бомбой, так что даже камни вскипят. Земная кора потечет, как вода, что уж говорить о ваших стеклянных домах. Вся планета превратится в один большой керамический шар.
– Лжешь!
– Предлагаю договориться, – сказал Орн. – Мы не хотим вас уничтожать. И не станем, если только вы нас не вынудите. Мы предоставим вам ограниченное членство в Галактической федерации, пока вы не докажете, что не представляете угрозы остальным…
– Ты смеешь меня оскорблять… – прорычал Тануб.
– Лучше поверьте, – сказал Орн. – Мы…
Его прервал голос Стетсона:
– Нашли, Орн! «Дельфинус» поймали в крохотном горном ущелье точно там, где ты и сказал! Сопла сорваны. Мы сейчас там прибираемся.
– Я не лгу, Тануб. Мы уже освободили «Дельфинус».
Взгляд Тануба скакнул вверх, а потом снова сосредоточился на Орне.
– Невозможно. Мы контролируем ваши средства связи, и сигнала не было. Огни нашего города до сих пор горят, и ты не…
– В вашем распоряжении только простенькое оборудование ПП, – сказал Орн, – а не то, что используем мы в КИ. Ваши люди затянули с сигналом тревоги, и теперь уже поздно. Это в их природе.
– Откуда ты знаешь? – вскинулся Стетсон.
Орн проигнорировал его и продолжил:
– Кроме захваченного оружия, которое вы держите в руках, очевидно, что у вас нет ничего, чтобы выстоять против нас, Тануб. Иначе вы не носили бы винтовку с «Дельфинуса».
– Если это правда, то мы погибнем, как храбрецы, – сказал Тануб.
– В этом нет необходимости, – сказал Орн. – Мы не…
– Верить тебе слишком рискованно. Мне придется тебя убить.
Орн вдавил до упора педаль управления воздушных саней.
Сани рванулись вверх, ускорение прижало пассажиров к сиденьям. Винтовка хлопнулась Танубу на колени. Он попытался поднять ее, но безуспешно.
Вес Орна увеличился лишь в два раза по сравнению с привычным на родном Чаргоне, так что он резко потянулся назад, выдернул винтовку из рук Тануба, нашел ремни безопасности и связал ими гинца. А потом отпустил педаль.
Тануб пялился на него, скалясь от страха.
– Нам не нужны рабы, – сказал Орн. – Большую часть работы за нас делают машины. Мы пришлем сюда специалистов, научим вас жить в равновесии с планетой, строить хорошие транспортные сети, добывать полезные ископаемые и…
– А что взамен? – прошептал Тануб. Казалось, физическая сила Орна впечатлила его.
– Для начала можете научить нас своей технике создания керамики, – сказал Орн. Пока он говорил, в его сознании пронеслась вереница созидательных образов – мироподдерживающая функция рынка, намеренная деспециализация производства, при которой одна деревня делает наконечник косы, а соседняя деревня – рукоятку, уверенность в будущем, подкрепленная работой профессиональных гильдий и каст…
Почти забывшись, он добавил:
– Я надеюсь, вы поймете, что мы правы. Нам совсем не хочется спускаться сюда и стирать вас с лица планеты – хотя теперь мы знаем, что можем это сделать. Но нам было бы очень грустно взорвать ваш город и заставить вас снова растить детей в джунглях.
Тануб поник.
– Город… – прошептал он. А потом, наконец: – Отвези меня к моему народу. Я поговорю о том, что узнал, с… нашим… советом. – Он смотрел на Орна неотрывно, и в его манере теперь сквозило уважение. – Вы в КИ сильны… слишком сильны. Мы этого не предусмотрели.
Поскольку самые ранние пси-ощущения пришли к человечеству из неизвестных источников, примитивная эмоциональная реакция на пси оказалась связана со страхом, концепцией майя – проекции ложных реальностей – инкубами и ведьмами, колдунами и шабашами. Эти ассоциации глубоко укрепились в нас, и наш вид демонстрирует склонность к повторению старых ошибок.
Свет в кают-компании Стетсонова крейсера был приглушен, удобные кресла вплотную придвинуты к столу из светлого дерева, обитому зеленой тканью. На столе стояли кристалатовые бокалы и графин темного хочарского бренди.
Орн поднял бокал и сделал небольшой глоток.
– Я уже думал, мне никогда больше не придется выпить ничего настолько вкусного.
Стетсон налил и себе бокал бренди.
– КомГО слышал весь разговор по мониторящей сети. Ты в курсе, что тебе вне очереди присвоили звание старшего полевого агента?
– Наконец-то меня оценили по достоинству, – сказал Орн, и шутливая легкость собственных слов встревожила его. Он попытался припомнить ускользающее воспоминание – что-то про примитивное сельское хозяйство, про орудия…
Крупные черты Стетсона расплылись в широкой ухмылке.
– Старшие сотрудники успевают продержаться примерно вполовину меньше, чем младшие, – сказал он. – Очень высокая смертность.
– Следовало догадаться. – Орн сделал еще глоток бренди, и его мыслями снова завладела судьба гинцев и хамалян: военная оккупация. Можно звать это хоть необходимым вмешательством КИ, хоть превентивным наблюдением – на деле все равно выходит насильственный контроль.
Стетсон щелкнул выключателем на главном пульте системы звукозаписи крейсера:
– Давай-ка все запишем, – сказал он.
– С чего мне начать?
– Кто уполномочил тебя предлагать гинцам ограниченное членство в Галактической федерации?
– На тот момент это мне показалось хорошей идеей.
– Но младшие полевики не делают таких предложений по собственному решению.
– КомГО против?
– КомГО как раз раскрыл рот, чтобы дать такую команду, и тут ты нас опередил. Ты ведь не слышал его в своей сети?
– Нет… нет, не слышал.
– Скажи мне, Орн, как ты сообразил, где спрятали «Дельфинус»? Мы уже по-быстрому просканировали луну, и нам не показалось вероятным, чтобы они его туда засунули.
– Больше было некуда. Тануб назвал своих людей «граззи». Большинство мыслящих существ называют себя чем-то вроде «народ», но это на их языке «очиро». В списке наших переводов никакого «граззи» нет. Я задумался над этим. Должна была существовать концептуальная суперструктура, напрямую связанная с животной формой, с животными характеристиками – так же, как и у нас. Я подумал, что если сумею уловить концептуальную модель их коммуникации, то они будут у меня как на ладони. Это был вопрос жизни и смерти, но, что странно, тревожился я за их жизнь и смерть.
– Ясно, ясно, давай дальше, – торопливо сказал Стетсон.
– Все по порядку, – пожурил его Орн. – Но до всего дойдем. К тому времени я уже немало знал про гинцев. В джунглях обитали их враги, дикие существа, во многом на них похожие. Они жили на свободе, которая могла даже вызывать определенную зависть. Граззи. Граззи. Мне подумалось, не может ли это быть заимствование из другого языка. Что, если оно значило «враг»?
– Не понимаю, к чему ты ведешь, – сказал Стетсон.
– Веду нас к «Дельфинусу».
– Это… это слово подсказало тебе, где «Дельфинус»?
– Нет, но оно подтвердило гинский паттерн. Я с первого контакта подозревал, что культура Гины, возможно, походит на культуру древнетерранских индейцев.
– Это которые делили людей на касты и поклонялись дьяволу или что-то вроде того?
– Не индийцев, а индейцев. Америндов, коренных обитателей Америки.
– И что навело тебя на такие подозрения?
– Наша встреча напомнила мне набег примитивных кочевников. Их главный спрыгнул прямо на капот саней. Это была демонстрация бравады, нечто вроде ритуала доблести «ку».
– Что еще за «ку»?
– Вызывающий поступок, который подвергает воина непосредственной опасности. Он хотел выставить меня дураком.
– Я что-то потерял нить, Орн.
– Терпение, мы идем к цели.
– К тому, как ты узнал, где они спрятали «Дельфинус»?
– Именно. Понимаете, их главный, этот Тануб, сразу же представился Вождем Высокой Тропы. Этого в нашем списке переводов тоже не было. Но догадаться несложно: вождь налетчиков. Почти в каждом языке нашей истории есть термин для налета или нападения, происходящий от слова «дорога», «тропа» или «путь».
– Разбойники с большой дороги, – сказал Стетсон.
– Само слово «рейд», – продолжал Орн, – это искаженный вариант древнечеловеческого слова «дорога».
– Ладно, ладно, но как все это…
– Мы почти добрались, Стет. Смотрите, что нам известно о них к этому моменту? Культура стеклодувов. По всем признакам можно было предположить, что они недавно поднялись с первобытного уровня. А потом они подыграли нам, рассказав, насколько их вид уязвим к вымиранию – им необходимо строить жилье высоко в солнечных лучах.
– Ага, это мы и тогда услышали. И поняли, как их можно контролировать.
– «Контролировать» – плохое слово, Стет. Но не будем сейчас об этом. Вы хотите знать, что мне подсказала их физиология, их язык и все остальное. Так вот: Тануб сказал, их луна называется Чираначурусо. Перевод: «рука победы». Когда я это услышал, все встало на свои места.
– Не понимаю.
– У них вертикальные зрачки.
– И что это значит?
– Это признак ночного хищника, который обыкновенно нападает на добычу сверху. Истории не известны никакие другие существа с вертикальным разрезом в органе, воспринимающем свет. А Тануб сказал, что «Дельфинус» спрятан в самом подходящем месте за всю их историю. Значит, где-то высоко, очень высоко. И, конечно, в темноте. Соединим, и получится высокая точка на темной стороне Чираначурусо, на «Руке победы».
– Ох, я грипус лупоглазый, – прошептал Стетсон.
Орн ухмыльнулся.
– Не стану вам поддакивать… сэр. Я сейчас так себя чувствую, будто от одного моего слова вы и правда можете в него превратиться. А мне пока что хватило контактов с негуманоидами.
«Жизнь познается через смерть, – сказал аббод. – Без вечного присутствия смерти невозможно достичь просветленности, вознести сознание над рамками, отступить от сети символов и окунуться в бесфоновую пустоту».
Стетсону запало в память, что высокие чины назвали произошедшее «шелебским инцидентом» и были довольны, поскольку КИ отделалось лишь одним пострадавшим. Он думал об этом все время, пока его разведывательный крейсер вез раненого обратно на Марак. В памяти то и дело всплывал давний разговор с ним.
«Старшие сотрудники успевают продержаться примерно вполовину меньше, чем младшие. Очень высокая смертность».
С языка сорвалось цветистое прьядское ругательство.
По словам врачей, на выздоровление полевого агента, вывезенного с Шелеба, надеяться не следовало. «Живым» он оставался лишь по весьма ограниченному определению. И жизнь, и ее определение полностью зависели от утробоподобной креш-капсулы, которая управляла почти всеми функциями его жизнедеятельности.
Корабль Стетсона, залитый утренним светом, ярким росчерком выделялся на медицинской приемной площадке Центральной станции Марака. Раненый все еще был на борту – ожидал прибытия транспорта из госпиталя.
Бирка на креш-капсуле гласила, что изодранный комок плоти внутри принадлежит индивиду по имени Льюис Орн. На фото в прикрепленном файле был изображен коренастый рыжий парень с развитыми мышцами, несимметричными чертами лица и крепким сложением жителя тяжелой планеты. Плоть в капсуле мало напоминала фото, но даже в безвольной расслабленности полусмерти измазанное заживляющим гелем тело Орна окружала какая-то странная аура.
Всякий раз, приближаясь к капсуле с телом, Стетсон ощущал силу, заключенную в нем, а потом костерил себя за то, что размяк и ударился в метафизику. У него не было понятийной системы, способной объяснить это чувство, поэтому он отмахивался от него, мысленно делая пометку сходить на консультацию в Пси-отдел КИ – просто на всякий случай. Скорее всего, это ничего не значит… но просто на всякий случай. В медицинском центре наверняка есть специалист по пси-вопросам.
Команда медицинского центра занялась доставкой креш-капсулы с Орном сразу, как они получили разрешение на посадку.
Стетсону, который действовал будто в тумане от потрясения и горя, не понравилось, с какой непринужденной и холодной эффективностью работала команда медиков. Было очевидно, что они видели в этом пациенте скорее диковинку, чем что-либо еще. Глава команды по результатам осмотра записал, что Орн потерял один глаз, все волосы на той же стороне головы – на левой, как и было указано в данных капсулы; у него полностью отказали легкие, почки, он лишился пяти дюймов правой бедренной кости, трех пальцев на левой руке, приблизительно сотни квадратных сантиметров кожи на спине и бедре, левой коленной чашечки, а также части зубов и челюстной кости на левой стороне лица.
Датчики капсулы показывали, что Орн провел в состоянии предсмертного шока уже чуть более ста девяноста часов.
– Зачем вы потратили на него капсулу? – спросил один из врачей.
– Потому что он живой!
Врач указал на индикатор на корпусе капсулы.
– Жизненные показатели этого пациента слишком низки, чтобы выдержать хирургическую замену поврежденных органов или энергопотерю, необходимую для их отращивания. Он еще поживет – благодаря капсуле, – но… – И врач пожал плечами.
– Но он же живой, – не сдавался Стетсон.
– Всегда можно надеяться на чудо, – сказал врач.
Стетсон бросил на него испепеляющий взгляд, полагая, что это был сарказм, но врач смотрел не на него, а в крохотное обзорное окошко капсулы.
Наконец он выпрямился и покачал головой.
– Мы, конечно, сделаем все, что в наших силах.
Затем они перегрузили капсулу на парящую больничную каталку и поспешили в сторону одного из серых монолитов, окружавших поле.
Стетсон вернулся в свой кабинет на крейсере, уныло опустив плечи, что еще сильнее подчеркивало его обычную сутулость. На лице со слишком крупными чертами залегли печальные складки. Он опустился в кресло за письменным столом и, сгорбившись, уставился в пустоту открытого рядом шлюза. В четырех сотнях метров внизу кипела муравьиная возня главного порта, от которого долетала вверх какофония рева и грохота. За чертой приемной зоны госпиталя выстроились в линии еще два ряда крейсеров – сверкающие красно-черные иглы. Среди прочей бурной активности диспетчеры готовились перевести его крейсер в эту ожидающую группу кораблей.
«Сколько из них сначала остановились в медицинской зоне, чтобы выгрузить раненых?» – подумалось Стетсону.
Было досадно, что он не обладал этой информацией. Стетсон пялился на корабли, на самом деле не видя их – перед глазами у него стояли ошметки плоти и красные дыры, зиявшие в теле Орна, когда они перекладывали его в креш-капсулу с изрытой земли Шелеба.
«Такое всегда случается на каком-нибудь рутинном задании, – подумал он. – У нас были о Шелебе только смутные подозрения – показалось странным, что на всех высших постах там женщины. Простой необъясненный факт – и из-за него я потерял одного из своих лучших агентов».
Стетсон со вздохом повернулся к столу и начал составлять рапорт: «Милитаристская группировка на планете Шелеб устранена. (Ну и наворочали мы там дел!) На месте оставлено оккупационное формирование. (Орн прав про оккупационные силы: всю пользу, какую приносят, они аннулируют тем же количеством вреда!) Дальнейшей опасности из этого источника для общегалактического мира не ожидается». (Что может сделать разбитое и деморализованное население?)
Причины операции: (тупость поганая!) ПП – за два месяца контакта с Шелебом – не сумели зарегистрировать признаков милитаризованности».
Основные признаки: (да полный набор!)
1) Правящая каста состоит только из женщин.
2) Расхождение между численностью и занятиями мужчин и женщин намного превосходит лютигскую норму!
3) Классический синдром секретности/иерархии/контроля/безопасности.
Старший полевой агент Льюис Орн обнаружил, что правящая каста контролирует пол потомства при зачатии (см. подробности в приложении) и вырастила армию рабов-мужчин для поддержания своего режима. У агента ПП выпытали всю информацию, заменили двойником и убили. Оружие, созданное на основе данных, полученных таким коварным путем, нанесло смертельно опасные ранения старшему полевому агенту Орну. Прогноз выживания отрицательный. Посему рекомендую наградить агента Орна Медалью за заслуги перед Галактикой и добавить его имя в Список Славы».
Стетсон отодвинул рапорт. Для КомГО этого хватит. Командующий галактическими операциями никогда не читал дальше голых подробностей. Мелкий шрифт пережевывали его помощники, и это происходило позже. Стетсон вбил в поиск досье Орна и приступил к задаче, которую ненавидел пуще всего – уведомлению родственников. Сжав губы, пробежал записи глазами. «Родная планета – Чаргон. В случае ранения или гибели уведомить: миссис Викторию Орн, мать».
Стетсон просмотрел все досье, оттягивая момент отправки проклятого сообщения. Орн поступил на службу в десант Федерации в возрасте семнадцати стандартных лет (сбежал из дома), и его мать дала согласие уже после вербовки. Через два года: перевод по стипендии в Уни-Галакта – ПэПэшный университет здесь, на Мараке. Пять лет в университете, одно полевое задание ПП за плечами, стремительная вербовка в КИ за блестяще подмеченные признаки милитаризации Хамала. Еще два года – и креш-капсула!
Стетсон с размаху швырнул досье о серую металлическую стену напротив; потом поднялся и принес бумаги обратно к столу. В глазах у него стояли слезы. Он щелкнул нужным коммуникационным переключателем, продиктовал уведомление в Центральный секретариат, приказал передать с крайней срочностью. А потом спустился в порт и напился хочарским бренди, которое так нравилось Орну.
На следующее утро с Чаргона пришел ответ: «Мать Льюиса Орна слишком больна для уведомления и для поездки. Уведомление было перенаправлено сестрам. Пожалуйста, попросите миссис Ипскотт Буллон с планеты Марак, супругу Верховного комиссара, выступить в качестве представительницы семьи». Под сообщением стояла подпись: «Мадрена Орн Стэндиш, сестра».
С какой-то смутной опаской Стетсон все-таки позвонил в резиденцию Ипскотта Буллона, предводителя партии большинства в Ассамблее федерации. Миссис Буллон ответила на звонок, не включая камеры. На фоне раздавался шум воды.
Стетсон уставился в серую пустоту своего настольного экрана.
Ему всегда были неприятны пустые экраны. Голова болела от хочарского бренди, а нутро настаивало на том, что это идиотский поступок. Почему-то казалось, что он совершает ошибку.
Из динамика возле экрана донесся низкий, хрипловатый голос:
– Говорит Полли Буллон.
Приказав нутру заткнуться, Стетсон представился и передал сообщение с Чаргона.
– Сын Виктории при смерти? Здесь, на Мараке? О, бедняжка! А Мадрена на Чаргоне – ведь сейчас же выборы. О да, конечно. Я немедленно отправлюсь в госпиталь.
Стетсон поблагодарил и, простившись, завершил звонок. А потом озадаченно откинулся в кресле.
Жена Верховного комиссара!
Это выбило его из колеи. Какая-то мелочь не давала покоя. И тут он вспомнил: Первоконтактник! Хамал! Придурок по имени Андре Буллон!
Стетсон по зашифрованному каналу вызвал отчет о ситуации на Хамале и выяснил, что Андре Буллон был племянником Верховного комиссара. Блат начинался высоко, само собой. Но в случае Орна очевидного влияния не наблюдалось. Сбежавший из дому подростком. Умный. Инициативный. Орн утверждал, что ничего не знает о связи между Андре Буллоном и Верховным комиссаром.
«Он говорил правду, – подумал Стетсон. – Орн и правда не знал, что они родственники».
Он продолжил проглядывать отчет. Представьте себе! Племянника перевели на офисную работу глубоко в недрах бюрократической машины, перекладывать отчеты с места на место. Возле отметки о переводе стояла зеленая галочка, означавшая давление сверху.
А теперь оказывается, что семья Орна как-то связана с Буллонами.
Все еще озадаченный, но не приблизившийся к разгадке, Стетсон кое-как сочинил записку только для глаз КомГО, а потом переключился на список срочных дел в собственном файле-ежедневнике.
По мере того как мифологический глоссарий расширил наше изначальное примитивное понимание пси, произошла трансформация. Гримуар породил любопытство, страх уступил и дал дорогу экспериментам. Люди осмелились подвергнуть пугающую бездну изучению с помощью аналитических орудий разума. Из этих по большей части незамысловатых потуг появились первые практические руководства, с помощью которых мы разработали религиозную концепцию пси.
Овальная креш-капсула с плотью Льюиса Орна висела на крюках, ввинченных в потолок отдельной палаты медицинского центра КИ. В водянистой зеленоватой полутьме комнаты непрерывно что-то гудело, постукивало, шипело и клацало. Время от времени тихо приоткрывалась дверь: в комнату заходила фигура в белом, проверяла показатели на датчиках креш-капсулы, осматривала инструменты поддержания жизнедеятельности, а потом удалялась.
По выражению врачей, Орн «держался».
Постепенно он превратился в одну из главных тем для разговора интернов на обеденном перерыве:
– Агент, пострадавший на Шелебе, еще с нами.
– Да уж, эти ребята, должно быть, из другого теста сделаны!
– Ага. Я слышал, у него осталась примерно восьмая часть внутренностей – печени, почек, желудка лишился начисто.
– Бьюсь об заклад, он до конца месяца не дотянет.
– Гляди-ка, верняк Тэвиш готов поспорить!
Утром восемьдесят восьмого дня Орна в креш-капсуле к нему в палату вошла медсестра с ежедневным обходом и, подняв ширму смотрового окошка, заглянула внутрь. Высокая жилистая медсестра была профессионалкой, она уже давно научилась встречать чудеса и несчастья с одинаково невозмутимым выражением лица. Ее задачей было просто наблюдать.
Привычный ритуал проверки умирающего (или уже мертвого) оперативника КИ не предвещал никаких хлопот, кроме заполнения карты пациента.
«Со дня на день, бедняга», – подумала она.
Тут Орн открыл единственный оставшийся глаз (медсестра ахнула) и тихим шепотом спросил:
– Тех дамочек на Шелебе накрыли?
– Да, сэр! – выпалила она. – Еще как, сэр!
– Очередная катастрофа, – сказал Орн и закрыл глаз. Дыхание, поддерживаемое аппаратом, стало более глубоким, а сердце заработало активнее.
Медсестра спешно кинулась звать врачей.
Отчасти наша проблема заключается в том, что мы пытаемся ввести внешний контроль за надсистемой, которая в идеале должна контролироваться внутренними уравновешивающими силами. Мы не пытаемся выявить и уберечь от вмешательства те саморегулируемые системы, от которых зависит выживание нашего вида. Мы игнорируем собственные функции обратной связи.
В памяти Орна остался промежуточный период туманной пустоты, а потом боль и постепенное осознание того, что он, судя по всему, находится в креш-капсуле. Другого объяснения не было. Он помнил внезапный взрыв на Шелебе… взрыв, который захлестнул его безмолвной волной – ни малейшего звука, просто всепоглощающее ничто.
Старая добрая креш-капсула. В ней он чувствовал себя в безопасности, огражденным от внешних угроз. Но внутри него все равно что-то происходило. Ему вспоминались… сны? Он не знал точно, сны ли это. В них было что-то про рукоять и наконечник. Он пытался ухватиться за ускользающий паттерн мышления, чувствуя свою связанность с креш-капсулой и еще более отдаленную связь с какой-то безжалостной манипулятивной системой, массовым эффектом, который сводил все существование к базовому уровню.
«Неужели человечество придумало войну и угодило в ловушку собственного изобретения? – размышлял Орн. – Кто мы в КИ такие, чтобы выставлять себя ангелами, которым позволено вмешиваться в дела всех разумных существ, вступающих с нами в контакт? Может ли быть, что вселенная оказывает на нас влияние, которое мы пока не способны до конца понять?»
Он чувствовал, как вращаются шестеренки в мозгу/рассудке/сознании, визуализируя всю эту деятельность как причудливый инструмент символизации влечений и энергетических желаний всего живого. Где-то глубоко внутри поднялся древний инстинкт, отпечаток архаических тенденций, оставшихся неизменными несмотря на все этапы эволюции, которые он миновал.
Орна внезапно захватило ощущение присутствия всеобъемлющей мысли/идеи: самое тщетное усилие сознания – это попытка изменить прошлое, выполоть расхождения, как сорняки, настоять на общем счастье любой ценой. Воздерживаться от причинения вреда другим – это одно; конструировать счастье для окружающих и вынуждать их принять его – значит нарываться на реакцию равного противодействия.
Орн провалился в сон, но эта запутанная мысль продолжала трепетать и кружиться на периферии его сознания.
Человек действует под влиянием многокомпонентных потребностей в ощущении превосходства, самоутверждаясь через ритуал, настаивая на рациональной необходимости учиться, стремясь к достижению поставленных самим собой целей, манипулируя условиями окружающей среды и при этом игнорируя свои собственные способности к адаптации, вследствие чего всегда остается не до конца удовлетворенным.
Орн медленно, но верно шел на поправку. Не прошло и месяца, как врачи решились провести пересадку внутренностей, что увеличило скорость восстановления. Еще через два месяца ему провели курс атлотль/гибирил-терапии, стимулировавший передачу энергии, которая позволила заново вырастить потерянные пальцы, глаз, кожу на голове, стереть иные следы внутренних и внешних повреждений.
На протяжении всего этого времени в душе Орна шла борьба. Он чувствовал, что когда-то усвоенные паттерны мышления душат его, словно он претерпел фундаментальную перемену, отделившую его от прошлого тела. Все предпосылки, на которых строилось его прежнее существование, поблекли, словно тени, бесстрастные и чуждые растущей в нем новой плоти. Он чувствовал, что собственная смерть удивила его, и смирился с полным отрицанием прошлой жизни, рассыпавшейся пеплом. А теперь он заново выстраивал себя, добровольно приняв определение существования, состоящее только из одного компонента.
«Я – цельное существо, – думал он. – Я существую. Этого довольно. Я порождаю сам себя».
Эта мысль проскользнула в него, словно искра пламени, подгоняя вперед, выгоняя на свет из пещеры предков. Колесо его жизни поворачивалось, и он знал, что оно пройдет полный круг. Казалось, будто он спустился в нутро вселенной, чтобы посмотреть, как там все сделано.
«Больше никаких старых табу, – думал он. – Я уже побывал и живым, и мертвым».
* * *
Через четырнадцать месяцев, одиннадцать дней, пять часов и две минуты после того, как его подобрали на Шелебе «считай, мертвым», Орн вышел из госпиталя на собственных двух ногах в компании на удивление молчаливого Умбо Стетсона.
Скрытый под темно-синим плащом КИ форменный комбинезон Орна обвис на его когда-то мускулистом теле, словно сдутый воздушный шар. И все же привычный лукавый огонь снова горел в глазах агента – даже в новом, который был ровесником его духовного просветления. Если не считать потери в весе, он походил на прежнего Льюиса Орна достаточно, чтобы любой старый знакомый узнал его после секунды колебания. Только внутренние перемены не раскрывались перед досужим наблюдателем.
На улице было пасмурно, зеленоватое солнце Марака заволокли облака. Стояло позднее утро. Холодный весенний ветер пригибал траву на лужайке, порывами налетал на экзотические растения, высаженные по периметру посадочной площадки госпиталя.
Орн остановился на лестнице, спускавшейся на площадку, и глубоко втянул прохладный воздух.
– Прекрасный день, – сказал он. Новая коленная чашечка ощущалась странно – удобнее, чем старая. Он остро чувствовал все свои отросшие конечности и боролся с синдромом нового тела, из-за которого все выпускники креш-капсул носили нешутливое прозвище «дважды рожденных».
Стетсон протянул руку, чтобы помочь Орну спуститься по ступенькам, сконфузился и положил ее обратно в карман. За фасадом усталого высокомерия проглядывала нотка тревоги. Его крупные черты застыли в хмурой гримасе. Тяжелым векам не удавалось скрыть пристальный оценивающий взгляд.
Орн посмотрел на небо к юго-западу.
– Флиттер скоро должен быть здесь, – сказал Стетсон.
Порыв ветра потянул Орна за плащ. Он пошатнулся, но восстановил равновесие.
– Я в порядке, – заверил он.
– Зато выглядишь, как объедки с поминок, – рыкнул Стетсон.
– С моих собственных, – сказал Орн и ухмыльнулся. – И вообще, мне надоело гулять по этому моргу, который они называют госпиталем. Все медсестры либо замужем, либо все равно заняты.
– Руку даю на отсечение, тебе можно доверять, – пробормотал Стетсон.
Орн взглянул на него, озадаченный этим замечанием.
– Что?
– Руку даю на отсечение, – повторил Стетсон.
– Нет-нет, Стет. Давай лучше мою. Мне как-то попривычнее.
Стетсон потряс головой, словно медведь.
– Смейся! Я тебе доверяю, но ты заслуживаешь возможности спокойно восстановиться.
– Выкладывай, – сказал Орн. – Что тебя мучает?
– У нас нет права наваливать на тебя задание вот так сразу.
– Стет? – В тихом голосе Орна звучал смех.
Стетсон посмотрел на него:
– А?
– Прибереги благородные жесты для кого-нибудь, кто тебя не знает, – сказал Орн. – У тебя есть для меня работа. Все нормально. Ты сделал нужные реверансы, успокоил совесть.
Стетсону удалось выдавить кривую улыбку.
– Проблема в том, что мы в отчаянном положении и времени очень мало.
– Звучит знакомо, – сказал Орн. – Но я не уверен, что хочу играть в старые игры. Что у тебя на уме?
Стетсон пожал плечами.
– Ну… раз ты все равно будешь гостить у Буллонов, мы подумали… в общем, мы подозреваем, что Ипскотт Буллон плетет заговор с целью захвата правительства, и если ты…
– Что значит захвата правительства? – перебил Орн. – Верховный комиссар Галактики – и есть правительство, согласно Конституции и решению Ассамблеи, которая его избрала.
– Не в том смысле.
– А в каком тогда?
– Орн, возможно, у нас на руках внутренний конфликт, который может вылиться в новую Рубежную войну. Мы считаем, что у его истоков стоит Буллон, – сказал Стетсон. – Мы обнаружили восемьдесят одну подозрительную планету – все из старой проверенной гвардии, которая уже многие века состоит в Галактической лиге. И у нас есть основания полагать, что на каждой из этих проклятых планет орудует банда предателей, поклявшихся свергнуть власть Лиги. Даже на твоей родной планете – Чаргоне.
– На Чаргоне? – Весь облик Орна выражал недоверие.
– Могу повторить.
Орн покачал головой.
– А чего ты от меня хочешь? Чтобы я вернулся выздоравливать домой? Я там с семнадцати лет не был, Стет. Не уверен, что…
– Да нет, чтоб тебя! Ты нам нужен дома у Буллонов. И, кстати, ты не мог бы объяснить, как они оказались твоими экстренными контактами?
– Знаешь, это очень странно, – сказал Орн с задумчивой отстраненностью. – Сколько в КИ ходило банальных шуточек про старого Выскочку Ипскотта… и тут я узнаю, что его жена и моя мать учились вместе – даже были соседками по общежитию, во имя всего святого!
– Твоя мать об этом ни разу не упоминала?
– Насколько я помню, не всплывало вообще.
– А с ним самим ты уже знаком?
– Пару раз он привозил жену в госпиталь. Показался мне приятным дядькой, хоть и немного чопорным.
Стетсон задумчиво сжал губы, перевел взгляд на юго-запад, потом обратно на Орна.
– Любой школьник знает, как натийцы и маракская лига сражались в Рубежных войнах – как развалилась прежняя цивилизация. Теперь, когда маракская лига стала Галактической, а мы начали потихоньку собирать осколки, все это кажется далеким прошлым.
– Пять веков – срок немалый, – сказал Орн. – Уж извини за банальность.
– Может статься, все это было не далее как вчера. – Стетсон кашлянул и внимательно посмотрел на Орна.
Тот спросил себя, почему Стетсон действует так опасливо. На что он намекал, говоря про натийцев и маракцев? В глубине души его что-то тревожило. Зачем заговорил про доверие?
Стетсон вздохнул и отвел взгляд.
– Ты сказал, что доверяешь мне, – прервал молчание Орн. – Почему? Этот потенциальный заговор как-то связан с КИ?
– Мы так полагаем, – сказал Стетсон.
– Почему?
– Где-то с год назад команда археологов из ПП копалась в развалинах на Даби. Те места почти сровняли с землей в ходе военных действий, но целому банку записей с натийского аванпоста удалось уцелеть.
Он искоса посмотрел на Орна.
– И что? – спросил тот, когда молчание снова затянулось.
Стетсон кивнул, будто бы сам себе, и продолжил:
– ПэПэшники не сумели разобраться в своем открытии – тут ничего удивительного – и вызвали криптоаналитика из КИ. Он взломал сложный шифр, которым были сделаны записи. А потом, когда то, что он читал, начало обретать смысл, нажал на экстренную кнопку, не давая знать ПП.
– Из-за чего-то, что натийцы написали пять сотен лет назад?
Стетсон вскинул набрякшие веки, перестав скрывать холодный, пронзительный взгляд.
– Даби была перевалочным пунктом для избранных членов влиятельнейших натийских семей, – сказал он.
– Перевалочным пунктом? – озадаченно переспросил Орн.
– Для подготовки беженцев, – пояснил Стетсон. – Известная уловка. Такая же старая, как…
– Но пятьсот лет, Стет!
– Да плевать, хоть пять тысяч! – сорвался Стетсон. – В прошлом месяце мы перехватили обрывки послания, написанного тем же кодом. Какая самоуверенность, только подумай! Ты бы не поразился? – Он тряхнул головой. – И во всех обрывках, которые нам удалось перехватить, речь идет о ближайших выборах!
Орн почувствовал, что головоломка Стетсона затягивает его, волнует воображение, заставляет снова думать как натасканный следователь из КИ – любой ценой необходимо предотвратить новую Рубежную войну.
– Предстоящие выборы очень важны, – сказал Стетсон.
– Но до них всего два дня! – возразил Орн.
Стетсон коснулся датчика времени у себя на виске, помедлил, налаживая хроносинх.
– Если точнее, сорок два часа и пятьдесят минут. Вот уж дедлайн так дедлайн.
– В записях Даби фигурировали какие-нибудь имена? – спросил Орн.
Стетсон кивнул.
– Да, названия планет. И фамилии, но их зашифровали какой-то новой кодовой системой, которую мы пока не взломали и, возможно, не взломаем вообще. Она слишком простая.
– В каком смысле «слишком простая»?
– Кодовые имена, очевидно, имеют какое-то внутринатийское культурное значение. Мы можем перевести записи Даби в слова, но каким образом эти слова соотносятся с кодовыми именами – выше нашего понимания. Например, кодовое имя для Чаргона – Победитель. Есть идеи, почему?
Орн покачал головой.
– Нет.
– Вот и я так подумал, – сказал Стетсон.
– А у Марака какое кодовое имя? – спросил Орн.
– Голова. Может, это как-то связано с Буллоном?
– Ясно. Но тогда как…
– Они наверняка уже все равно их поменяли, – сказал Стетсон.
– Необязательно. Шифровальную систему ведь не поменяли. – Орн тряхнул головой, пытаясь ухватить мысль, которая мерцала где-то рядом, прямо за чертой сознания, но она не давалась. Он вдруг ощутил, что совсем обессилел от напряжения, с которым слушал осторожный рассказ Стетсона о заговоре.
– Ты прав, – пробормотал Стетсон. – Тогда мы продолжим ими заниматься. Может, что-нибудь и всплывет.
– Какие у вас есть зацепки? – спросил Орн. Он был уверен, что Стетсон еще не раскрыл какую-то критически важную деталь.
– Зацепки? Мы зарылись в книжки по истории. Если им верить, натийцы были виртуозами политических игр. Записи с Даби сообщили нам пару-тройку фактов – как раз достаточно, чтобы раздразнить и сбить с толку.
– Например?
– Натийцы выбирали, куда внедрить своих подсадных беженцев, дьявольски тщательно. Каждая из этих планет была настолько истерзана войнами, что местные жители просто хотели восстановиться и забыть о насилии. Указания, данные натийским семьям, были предельно ясны – окопаться, впитать приемную культуру, разработать политические слабые места, создать подпольную организацию, подготовить своих потомков к захвату власти.
– Эти натийцы, похоже, необычайно терпеливый народ.
– С какой стороны ни посмотри. Они взялись подкапывать изнутри, чтобы обернуть поражение в победу.
– Напомни-ка мне, что у них за история, – сказал Орн.
– Первая волна людей прибыла с Натии II. В их собственной мифологии они зовутся арбами или эирбами. У них диковинные обычаи – кочуют по космосу, но отличаются сильным чувством семьи и верностью своему народу. По характеру мрачны и очень переменчивы, если верить текстам. Почитай учебник истории седьмого класса, и будешь знать почти столько же, сколько я.
– На Чаргоне, – сказал Орн, – наши учебники называли натийцев «одной из фракций, участвовавших в Рубежных войнах». У меня сложилось впечатление, что они виноваты не больше и не меньше, чем маракская лига.
– Кое-где такое заявление могут посчитать крамольным.
– А ты считаешь?
– Историю всегда пишут победители.
– Пожалуй, только не на Чаргоне, – сказал Орн. – А почему вы вцепились в беднягу Верховного комиссара? И раз уж мы про это заговорили, почему ты выдаешь информацию такими крохами, будто скряга – содержание зятю-кутиле?
Стетсон облизнул губы.
– Одна из семи дочерей твоего бедняги в данный момент находится дома. Ее зовут Диана. Она возглавляет полевую команду оперативниц КИ.
– Кажется, я про нее слышал, – сказал Орн. – Вроде бы миссис Буллон упоминала, что она сейчас дома.
– В общем… одно из натийских шифрованных посланий было адресовано ей.
– Ну и ну! – изумленно выдохнул Орн. – А кто его отправил? Что там говорилось?
Стетсон кашлянул.
– Знаешь, Лью, мы все перепроверяем по базам.
– Еще что нового расскажешь?
– Сообщение было написано от руки и подписано МОС.
Наконец, не дождавшись продолжения, Орн спросил:
– И вы знаете кто это – МОС?
– Наша проверка выдала нам один результат на «МОС» в стандартной переписке с родственными контактами. Мы проверили оригинал. Почерк совпадает. Имя – Мадрена Орн Стэндиш.
Орн замер.
– Мадди? – Он медленно повернулся к Стетсону. – Так вот что тебя гложет.
– Мы знаем наверняка, что ты не бывал дома с семнадцати лет, – сказал Стетсон. – У нас есть сведения о каждом значимом отрезке твоей жизни. Мы уверены, что твоя совесть чиста. Вопрос в том…
– Позволь мне, – перебил Орн. – Вопрос в том, сдам ли я собственную сестру, если до этого дойдет?
Стетсон, не отвечая, внимательно смотрел на него, и Орн заметил, что тот прятался теперь за маской старшего офицера КИ. Одна рука его лежала в кармане формы. Что скрывалось в этом кармане? Передатчик? Оружие?
– Понятно, – сказал Орн. – Я помню присягу и знаю свой долг: моя работа – следить, чтобы у нас не случилось новой заварухи, подобной Рубежным войнам. Но Мадди точно замешана?
– Без всяких сомнений, – выдавил Стетсон.
Орн вызвал в памяти картины своего детства.
Мадди? Он вспомнил рыжеволосую пацанку, всегда готовую принять участие в любой авантюре, союзницу в борьбе против взрослых, когда те слишком рьяно пытались влезть в их тайный детский мирок.
– Ну? – не выдержал Стетсон.
– Моей семьи нет среди потомственных предателей, о которых ты рассказываешь, – сказал Орн. – Так причем тут Мадди?
– Все завязано на политике, – сказал Стетсон. – Мы считаем, причина – ее муж.
– А-а-а, член Ассамблеи от Чаргона, – сказал Орн. – Я с ним не знаком, но с интересом следил за его карьерой… и Мадди писала мне о нем, присылала фото, когда они поженились.
– Сестра тебе очень нравится, – сказал Стетсон. Это было утверждение, а не вопрос.
– У меня остались… теплые воспоминания. Она помогла мне, когда я сбежал.
– Почему ты ушел из дома?
Орн почуял скрытый вес, заключенный в этом вопросе, и с усилием придал голосу невозмутимость.
– Семейные дела. Я знал, чем хотел заниматься. Родственники были против.
– Ты хотел поступить в десант?
– Нет, это был просто способ попасть в ПП. Я не люблю насилия. И не люблю, когда за меня все решения принимают женщины.
Стетсон бросил взгляд на юго-запад; оттуда приближался флиттер, поблескивая корпусом в лучах зеленоватого солнца.
– Ты готов… – начал он, подбирая слова, – внедриться в семью Буллонов…
– Внедриться!
– Чтобы выяснить все, что сможешь, о заговоре, связанном с грядущими выборами?
– За сорок два часа?
– Или быстрее.
– Кто мой контакт? – спросил Орн. – В их резиденции я буду в ловушке.
– Мини-передатчик, который мы вживили тебе в шею перед заданием на Гине… – сказал Стетсон, – врачи его заменили по моему запросу, когда собирали тебя по кускам.
– Как мило с их стороны.
– Он работает. Мы будем слышать все, что происходит вокруг тебя.
– Костыль для моей верности, – сказал Орн. Пока он произносил эти слова, ему подумалось, что если он только пожелает, чтобы передатчик исчез из его плоти, тело выдавит его из себя, будто созревший фрукт – семя. Он тряхнул головой. Что за безумная идея!
– Он не для этого нужен, – возразил Стетсон.
Испугавшись буйства собственных мыслей, Орн коснулся скрытого в шее бугорка и заговорил субвокально. Он был уверен, что шипящие звуки его голоса уловит какой-нибудь дежурный офицер КИ в радиусе охвата волны.
– Эй, кто там уши греет? Слушайте внимательно, когда я буду разыгрывать свой спектакль перед Дианой Буллон. Вдруг да и научитесь чему-нибудь, наблюдая за работой профессионала.
К его удивлению, ответил на это Стетсон:
– Не особенно увлекайся своей работой, а то забудешь, зачем ее делаешь.
Выходит, Стет тоже носил одно из этих проклятых устройств. КИ что, уже вообще никому не доверяет?
Обратная связь в контексте человеческих систем включает в себя сложные бессознательные процессы, как индивидуальные, так и коллективные или общественные. То, что подобные бессознательные силы могут влиять на индивида, является давно признанным фактом. Однако о крупномасштабных процессах и их влиянии известно меньше. Чаще всего мы видим их лишь латентно, как статистические данные – в кривых численности населения, в исторической эволюции, в изменениях, которые растягиваются на несколько веков. Мы часто приписываем такие процессы религиозным силам и склонны избегать рассмотрения их с аналитической точки зрения.
Хозяйка дома, миссис Буллон – маленькая, пухлая, мышеподобная старушка – стояла почти в самом центре гостевой спальни, сцепив руки на животе длинного тускло-серебристого платья.
«Нужно не забывать обращаться к ней „Полли“, как она попросила», – подумал Орн.
У нее были кроткие серые глаза, полностью седые волосы, зачесанные назад в украшенную драгоценными камнями сетку, – и крохотный рот, из которого раздавался поразительно низкий хрипловатый голос. Шея с несколькими подбородками плавно переходила в объемистую грудь, а оттуда силуэт шел отвесно вниз, будто бочонок. Ее макушка едва поднималась над парадными эполетами Орна.
– Мы хотим, чтобы тебе было с нами уютно, совсем как дома, Льюис, – сказала она. – Считай, что ты – часть нашей семьи.
Орн оглядел гостевую спальню Буллонов: неброская обстановка, старомодный селектоколор для смены цветовой гаммы. Из полярокна открывался вид на овальный бассейн. Стекло (он не сомневался в том, что это стекло, а не какой-нибудь более технологически мудреный материал) было приглушено до темно-синего цвета, и от этого казалось, словно на улице все залито лунным светом. Справа у стены стояла анатомическая кровать, а поблизости – несколько встроенных шкафов. В приоткрытую дверь слева виднелась выложенная плиткой ванная комната. Все вокруг дышало традициями и комфортом. Он и вправду почувствовал себя уютно.
И не стал этого скрывать:
– Я уже как будто дома. Знаете, у вас тут все устроено точь-в-точь как у нас на Чаргоне. Прямо из детских воспоминаний. Я очень удивился, увидев ваш дом с воздуха, когда мы подлетали. Местность другая, но дом почти копия.
– У нас с твоей мамой было много общих идей, когда мы учились вместе, – сказала Полли. – Мы крепко дружили. И до сих пор еще близки.
– Не сомневаюсь, ведь вы столько для меня сделали, – сказал Орн и сам не узнал своего голоса, ставшего каким-то чужим. Какая банальность! Какое лицемерие! Но слова продолжали литься из него: – Не знаю, смогу ли когда-нибудь отплатить вам за…
– А, вот вы где! – пророкотал низкий мужской голос из дверного проема за спиной. Обернувшись, Орн увидел Ипскотта Буллона, Верховного комиссара лиги, подозреваемого в заговоре.
Буллон был высоким мужчиной с резкими чертами лица, изрезанного сетью морщин. Из-под густых бровей внимательно глядели темные глаза, черные волосы вились редеющими кудрями. Он буквально излучал безобидную неуклюжесть, что наверняка было стратегической уловкой.
«Ну никак он не тянет ни на диктатора, ни на заговорщика», – подумалось Орну.
Буллон шагнул в комнату, заполнив ее своим голосом.
– Рад, что ты выбрался целым и невредимым, сынок. Надеюсь, тебе здесь все по вкусу. Если нет, только слово скажи.
– Все… хорошо, – сказал Орн.
– Льюис как раз рассказывал мне, что наш дом очень похож на его дом на Чаргоне, – пояснила Полли.
– Здесь старомодно, но нам это нравится, – сказал Буллон. – Знаешь, я не любитель столичного современного стиля. Слишком уж он технический. Мне куда больше по душе старомодный четырехугольник с центральной осью вращения.
– Я как будто своих родственников слышу.
– Вот и отлично! Наша большая гостиная обычно смотрит на северо-восток, там открывается вид на столицу. Но если тебе захочется солнца, тени или ветерка, не стесняйся сам поворачивать дом, куда нужно.
– Вы очень добры, – сказал Орн. – На Чаргоне мы обычно подставляем большую гостиную под морской бриз. Нам нравится свежий воздух.
– И нам, и нам. Обязательно расскажешь мне про Чаргон, когда у нас с тобой получится посидеть по-мужски. Будет интересно послушать, что ты думаешь о тех местах.
– Наверняка Льюису сейчас хотелось бы ненадолго остаться одному, – сказала Полли. – Он только сегодня вышел из госпиталя, не будем его утомлять.
«Она пытается его выставить, – подумал Орн. – И даже не сказала, что я дома с семнадцати лет не был».
Полли прошла к полярокну и настроила его на нейтральный серый, а потом повернула тумблер селектоколора, установив доминирующим цветом в комнате зеленый.
– Вот, так больше располагает к отдыху, – сказала она. – Если тебе что-нибудь понадобится, просто позвони в звонок возле кровати. Автодворецкий тебе поможет или найдет нас, если сам не справится.
– Что ж, увидимся за ужином, – сказал Буллон.
И они вышли.
Орн пересек комнату и посмотрел в окно на бассейн. Девушка еще не вернулась. Когда флиттер-лимузин с шофером опускался на посадочную площадку у дома, Орн заметил, как на фоне голубой плитки у бассейна кивают друг другу зонтик и соломенная шляпа. Под зонтиком укрывалась Полли Буллон, а под шляпой – стройная молодая женщина в купальном костюме. Едва завидев флиттер, она поспешно скрылась в доме.
Орн вызвал незнакомку в памяти: ростом не выше Полли, но тоненькая, с золотисто-рыжими волосами, уложенными в пучок под широкополой шляпой. Она не потрясала красотой – в узком лице просматривались угловатые черты отца, глаза казались чересчур крупными. И все же у нее были полные губы, волевая линия подбородка и аура замечательной уверенности в себе, а во всем облике сквозили поразительное изящество и женственность.
Значит, вот его цель, Диана Буллон. Куда она так торопливо направилась? Орн поднял взгляд на пейзаж, раскинувшийся за бассейном: лесистые холмы и смутные очертания изломанной горной цепи на горизонте. Буллоны жили в дорогостоящем уединении, несмотря на свою любовь к традиционной простоте… или, быть может, как раз из-за нее. В центре города такое старомодно-элегантное жилище не построишь. Но здесь, среди километров дикого леса и сознательно нетронутой суровой глуши, они могли позволить себе жить, как захочется.
А еще – укрыться от любопытных глаз.
«Время рапорта», – подумал Орн, коснулся кнопки передатчика на шее, вызвал Стетсона и рассказал ему все новости.
– Ясно, – ответил тот. – Найди дочь. Она подходит под описание женщины, которую ты видел у бассейна.
– Знаю, – сказал Орн, разорвал соединение и сам себе подивился. Ему казалось, что он разделился на несколько человек – один из них играл в игру Стетсона, другой преследовал личные интересы, а еще один неодобрительно наблюдал за происходящим. И все это время его не оставляло чувство, словно какое-то фундаментальное ядро его бытия вернулось из мертвых, чтобы полностью погрузиться в жизнь – теплую, до краев наполненную красотой и движением. Тело занималось одним, а какая-то ключевая частица его, наполненная жизнью и силой, парила на иной плоскости реальности, где смерть считалась лишь одним из этапов взросления.
Казалось, словно он искажается, растягивается. Пытаясь убежать от этого ощущения, Орн переоделся в простую светло-голубую форму, вышел из комнаты и двинулся по изогнутому желтому коридору. Прикосновение к датчику времени сообщило ему, что в этой местности скоро полдень. До того, как накроют ланч, еще оставалась возможность немного поисследовать. Из недолгого осмотра дома и его сходства с местом, где он вырос, Орн знал, что коридор ведет в большую гостиную. Гостевые комнаты и спальни мужчин располагались во внешнем кольце, а комнаты для узкого семейного круга и спальни женщин – во внутреннем.
Орн отправился в гостиную. Это была продолговатая комната, занимавшая две стороны четырехугольника. Под окнами стояли низкие диваны – одни смотрели в комнату, другие – на улицу. Пол покрывали толстые ковры с пестрым красно-коричневым узором.
На дальнем конце гостиной над металлической тумбой склонилась фигура в таком же голубом комплекте, что и у него. Когда она выпрямилась, комнату наполнила звенящая музыка.
Орн замер, очарованный знакомым звучанием. Воспоминания перенесли его в прошлое. Этот инструмент назывался каитрой: в детстве его сестры играли на нем в очень похожей комнате. Он узнал и женщину за инструментом – те же волосы цвета червонного золота, тот же силуэт. Это была незнакомка, мелькнувшая утром у бассейна. Держа в каждой руке по молоточку, она играла на шестирядной – в каждом ряду по пять струн – каитре, которая представляла собой продолговатое блюдо из черного дерева, установленное на металлической тумбе.
Орн, витая в меланхолических воспоминаниях, медленно приблизился к ней со спины. Его шаги скрадывал густой ковер. У мелодии, которую играла девушка, был любопытный ритм: он навевал образы силуэтов, которые буйно пляшут вокруг пламени костра, вскидывая руки, припадая к земле, топая ногами. Диана взяла последний аккорд и заглушила струны.
– Я даже заскучал по дому, – сказал Орн.
– Ой! – Она резко обернулась и ахнула. – Вы меня напугали. Я думала, тут никого нет.
– Простите. Музыка меня захватила.
Она улыбнулась.
– Я – Диана Буллон. А вы – Льюис Орн.
– Надеюсь, вы и вся ваша семья будете называть меня Лью, – сказал он. Теплота ее улыбки была ему приятна.
– Конечно… Лью. – Она положила молоточки на струны каитры. – Это очень старый инструмент. Большинству людей его звучание кажется… немного странным. Умение играть на нем передается в семье моей матери из поколения в поколение.
– Каитра, – сказал Орн. – Мои сестры на ней играют. Я уже очень давно ее не слышал.
– Конечно, – сказала она. – Ваша мать… – Она замолкла, будто запутавшись. – Мне надо привыкнуть к тому, что вы… то есть, что у нас дома живет чужой человек, который на самом деле не чужой.
Орн обнаружил, что широко улыбается и что той части его существа, которая наблюдает за его действиями, от этого тошно.
Несмотря на строгий покрой формы КИ и туго затянутые узлом волосы, Диана показалась ему очаровательной. И у нее была просто электрическая аура. Орн напомнил себе, что разговаривает с главной подозреваемой в натийском заговоре. Диана и Мадди? Ситуация была слишком странной, чтобы просто так с ней смириться. Он не мог позволить себе симпатизировать этой женщине, но она ему нравилась. Ее семья проявила к нему доброту, пригласила к себе в дом как дорогого гостя. А как он отплачивал им за гостеприимство? Шпионил и вынюхивал.
Орн напомнил себе, что его главный приоритет – верность КИ и миру, символом которого была эта организация. Но тут другая часть его личности язвительно подсказала – миру вроде того, который они насадили на Хамале и Шелебе.
Он не придумал ответа оригинальнее, чем:
– Надеюсь, я недолго буду казаться вам чужаком.
– Уже не кажетесь, – сказала она, а потом шагнула вперед и взяла его под руку. – Если чувствуете в себе силы, могу провести вам персональную экскурсию по дому. Он очень странный, но я его обожаю.
Музыка представляет собой критически значимый элемент многих случаев переживания пси, на которые навешивается ярлык религиозных. Через экстатическую энергию ритмических звуков мы воспринимаем призыв, который адресован силам, стоящим вне времени, не имеющим привычных ширины и длины и не сжатых в материальную форму, знакомую нам в нашем уголке вселенной бесконечных измерений.
К тому времени, как настал вечер, Орн совершенно запутался. Диана показалась ему интересной и волнующей, но при этом он никогда еще не встречал женщины, с которой ему было бы так комфортно. Ей нравились плавание, бескровная охота на палойку, вкус дитарских яблок. Она проговорилась, что не питает особенного уважения к старшему поколению и бюрократической верхушке КИ, и добавила, что никому и никогда еще в этом не признавалась.
Они смеялись, как безумные, над какой-то абсолютной чепухой.
Орн вернулся в свою комнату, чтобы переодеться к ужину, и помедлил у полярокна, которое переключил на прозрачную передачу. В этих широтах темнело рано, и ночь уже набросила эбонитовый покров на окрестные холмы. Слева линию горизонта подсвечивало далекое облако городских огней. Вершины скал, из-за которых пока еще не показались три луны Марака, были окутаны оранжевым ореолом.
«Я что, влюбляюсь в эту женщину?» – спросил себя Орн.
Он снова ощутил, будто его существо раскололось – и на этот раз почувствовал, что ко всем силам, уже воюющим внутри него, присоединилось влияние детских воспоминаний. Его вдруг снова охватил трепет чаргонского религиозного воспитания со всем его мистицизмом.
Он подумал: «Это – я. Я – сознание себя, которое чувствует Абсолют и знает Высшую мудрость. Я – единое безличное Я, которое есть Бог».
Это очень напоминало ритуалы древности, помогавшие переводить королевскую власть на язык религии, но он ощутил, что старые концепции наполнились новыми смыслами.
– Я – Бог, – прошептал Орн, ощущая в себе присутствие некой силы. Он понимал, что говорит не о своих эго-личности-самости. «Я», осознающее это, находилось вне границ обычных человеческих материй.
Орн осознал, что только что пережил религиозный опыт, пусть и не понимал его значения. Ему были знакомы определения пси, которым учили в КИ, но это переживание потрясло его.
Захотелось связаться со Стетсоном – не для рапорта, а просто чтобы разобраться со своей запутанной ролью в доме Буллонов. Вместе с этим порывом пришло резкое осознание того, что Стетсон или кто-то из его помощников слышал все, о чем они говорили с Дианой.
Автодворецкий позвал к ужину, выдернув Орна из размышлений о том, что он сбился с пути истинного. Торопливо переодевшись в свежую форму для отдыха, он отправился в малую гостиную на другом конце дома. Буллоны уже сидели за старомодным ячеистым столом, на котором красовались настоящие свечи (в воздухе пахло благовониями) и шардийский золотой сервиз. За окном резво карабкались на верхушку горного хребта две из трех лун Марака.
– Добро пожаловать, желаю тебе обрести здоровье в этом доме, – сказал Буллон, поднявшись с места, и сел лишь одновременно с Орном.
– Вы повернули дом.
– Нам нравится смотреть, как восходят луны, – сказала Полли. – Романтический вид, правда? – Она коротко посмотрела на Диану.
Та не поднимала глаз от стола. Платье из огненной сетки с глубоким вырезом делало ее рыжие волосы еще ярче; на шее поблескивала нитка райнахского жемчуга.
Орн, усаживаясь напротив, подумал: «Господи, какая же она красивая».
Полли, по правую руку Орна, казалась моложе и изящнее в струящемся зеленом платье, скрадывавшем ее габариты. Сидящий по левую руку Буллон был одет в черные укороченные брюки свободного покроя и длинный, до колена, кубский жакет из жемчужно-золотой ткани. Все в этих людях и окружающей их обстановке дышало богатством и властью.
На мгновение Орн увидел в этом подтверждение подозрений Стетсона. Буллоны, пожалуй, решились бы на что угодно, лишь бы не потерять эту роскошь.
Своим появлением Орн прервал спор между Полли и ее мужем. Но стоило ему устроиться, как они тут же продолжили спорить. Этот недостаток сдержанности не смутил Орна, а наоборот – он почувствовал себя дома, среди своих.
Диана поймала его взгляд, посмотрела влево и вправо на родителей и ухмыльнулась.
– Я же на этот раз не участвую в выборах, – говорил Буллон. Его голос звучал натужно, словно он едва сохранял терпение. – Почему мы должны тратить вечер на всех этих людей, просто чтобы…
– Наши званые вечера в честь выборов стали традицией, – сказала Полли.
– Мне бы хотелось хоть раз просто расслабиться. Побыть с семьей без всяких…
– Но ведь список даже не особенно большой, – увещевала Полли. – Всего пятьдесят человек.
Буллон застонал.
– Папочка, – вмешалась Диана, – это же важные выборы. Неужели ты сможешь расслабиться? На повестке семьдесят три места, решающее большинство. Если что-нибудь пойдет не так в одном только секторе Айке… ведь… тебя могут разжаловать обратно в рядовые чиновники. Ты потеряешь пост… В смысле, кто-то другой займет…
– Добро пожаловать на мою треклятую работу, – сказал Буллон. – С ней сплошная головная боль. – Он улыбнулся Орну. – Прости, что надоедаем тебе этими бесконечными пререканиями, мальчик мой, но женщины в этой семье из меня все соки выжмут, если дать им волю. Как я слышал, у тебя день тоже был довольно насыщенный. Надеюсь, мы тебя не утомляем. – Он отечески улыбнулся Диане. – Ты ведь только что из госпиталя, и вообще.
– Диана задала бодрый темп, но мне понравилось, – признался Орн.
– Завтра возьмем маленький флиттер и покатаемся по лесу, – сказала Диана. – Вести буду я, а Лью сможет расслабиться.
– Только обязательно возвращайтесь заранее, чтобы не опоздать на ужин, – попросила Полли.
Буллон повернулся к Орну.
– Видишь?
– Ну же, Скотти, – сказала Полли, – ты не можешь… – Внезапно из алькова у нее за спиной послышался гулкий звон. – Это меня. Прошу извинить. Нет-нет, не вставайте.
Диана наклонилась к Орну.
– Если хочешь, мы можем приказать, чтобы тебе приготовили что-нибудь особенное. Я спросила в госпитале, и мне сказали, что у тебя нет никаких ограничений в еде. – Она кивнула на нетронутый ужин Орна, который появился в ячейке рядом с его приборами.
– О нет, все отлично, – уверил Орн. У него не выходило расслышать, о чем говорит Полли в алькове. Там наверняка был установлен защитный конус. Он принялся за свой ужин: мясо в экзотическом соусе, опознать который ему не удалось, сирикское шампанское, аталока о-семиль… роскошь, заправленная роскошью.
Вскоре Полли вернулась к столу.
– Что-то важное? – спросил Буллон.
– Нет, это по поводу приема. Профессор Вингард не приедет, ему нездоровится.
– По мне, лучше бы никто не приехал и мы остались вчетвером, – сказал Буллон. – Так у меня хоть будет время поболтать с Льюисом.
«Если только это не ловкая маскировка, он не похож на человека, который мечтает захватить побольше власти», – подумал Орн.
Только сейчас он впервые спросил себя, не солгал ли ему начальник, не было ли все это частью внутренней политической игры, начатой Стетсоном и его приятелями. Что если какая-нибудь клика внутри КИ затеяла переворот? Нет! Он приказал себе перестать гоняться за призраками; нужно было действовать, используя только полученную информацию, крупицу за крупицей.
Полли бросила взгляд на мужа.
– Скотти, честное слово, тебе нужно больше гордиться своим положением. Ты – большой человек, и иногда полезно напомнить об этом людям.
– Если бы не ты, дорогая, я был бы никем – и меня бы это устраивало, – сказал Буллон, с нежностью улыбнувшись жене.
– Ну что ты, Скотти, – смутилась та.
Буллон ухмыльнулся Орну.
– По сравнению с моей женой, Льюис, я в политике полный идиот. Никогда не видел, чтобы кто-то мог так предугадывать события, как она. Это у нее в крови. Ее мать была такой же, а уж бабушка! Та просто не знала себе равных.
Орн уставился на него, застыв с поднятой вилкой. В его мозгу взорвалась внезапная догадка.
«Не может быть! – подумал он. – Просто не может быть!»
– Тебе наверняка знакома вся эта политическая кухня, Лью, – сказала Диана. – Твой отец ведь был членом Ассамблеи от Чаргона?
– Да, – пробормотал Орн. – Он погиб на службе.
– Прости, – сказала она. – Я не хотела бередить старые раны.
– Ничего. – Орн тряхнул головой, все еще захваченный своей взрывной идеей. Это было невероятно, но… паттерн казался практически идентичным.
– Ты хорошо себя чувствуешь, Льюис? – спросила Полли. – Ты вдруг так побледнел.
– Просто устал, – сказал Орн. – Видно, я отвык от такого активного образа жизни.
Диана расстроенно опустила вилку.
– Ох, Лью! Я ведь как дикая тебя сегодня гоняла, а ты только что из госпиталя.
– В нашем доме можно без церемоний, Льюис, – сказал Буллон.
– Ты был очень болен, и мы это понимаем, – добавила Полли заботливо. – Если устал, Льюис, отправляйся прямо в постель. Занесем тебе попозже чашку горячего бульона.
Орн огляделся – со всех сторон на него смотрели с озабоченным вниманием. Они и вправду за него тревожились, тут сомнений быть не могло. Его разрывало между чувством долга и простыми человеческими эмоциями. В своем собственном мирке это были добрые и честные люди, но если они… Запутавшись, Орн отодвинул стул и начал:
– Миссис Буллон… – Потом вспомнил, что она просила звать ее Полли. – Полли, если вы правда не возражаете…
– Возражаю? – гаркнула она. – А ну-ка, иди ложись поскорее.
– Может, тебе что-нибудь нужно? – спросил Буллон.
– Нет-нет, ничего. – Орн встал. Колени казались резиновыми, и сейчас особенно сильно чувствовалось, что новая коленная чашечка удобнее старой.
– Увидимся утром, Лью, – сказала Диана. В эту короткую фразу ей удалось вложить и гостеприимство хозяйки дома, и что-то теплое и интимное, какое-то личное сообщение. Орн не знал, хочет ли улавливать его смысл.
– До утра, – кивнул он.
И отвернулся, думая: «Господи, как же сильно она мне нужна!»
Удаляясь по коридору, он еще услышал, как Буллон говорит по-отечески настойчиво:
– Ди, может быть, лучше не таскать завтра паренька по всему лесу? В конце концов, он сюда приехал отдыхать и выздоравливать.
Но ее ответ проглотила закрывшаяся дверь.
В уединении своей комнаты Орн нажал передатчик на шее и позвал:
– Стет?
В ушах у него зашипел голос:
– Это сменщик мистера Стетсона. Орн, правильно?
– Да, это Орн. Я хотел бы сразу проверить кое-что в тех натийских записях, что археологи нашли на Даби. Выясните, был ли среди засеянных планет Шелеб?
– Ясно. Сейчас.
Последовало долгое молчание, а потом:
– Лью, это Стет. С чего вопрос про Шелеб?
– Он был в натийском списке?
– Нет. Почему ты спрашиваешь?
– Вы уверены? Это бы многое объяснило.
– Шелеба в списках нет… хотя погоди минутку.
Тишина, а потом:
– Шелеб находится по пути на Ауригу, и Аурига в списке была. У нас есть сомнения, что они кого-то оставили на Ауриге. Возможно, если их корабль попал в беду…
– Точно! – не выдержал Орн.
– Не используй голос! – приказал Стетсон. – Только субвокальное общение. Они не могут прослушивать эту систему, но знают, что она существует. Нельзя, чтобы они начали подозревать тебя, потому что ты разговариваешь сам с собой.
– Прости, – сказал Орн. – Но я знал, что Шелеб обязательно…
– Почему? Что ты выяснил?
– У меня есть догадка, и она меня пугает, – сказал Орн. – Помните, что женщины, которые правили на Шелебе, регулировали мужское и женское потомство путем контроля пола при зачатии. Именно этот дисбаланс…
– Не надо напоминать мне про то, что нам бы хотелось похоронить и забыть, – перебил Стетсон. – Какое это сейчас имеет значение?
– Стет, что если ваша натийская подпольная сеть состоит исключительно из женщин, выведенных таким же образом? И их собственные мужья ничего об этом не знают? Что если на Шелебе ситуация просто вышла из-под контроля, потому что они потеряли контакт со своим главным штабом? Их ведь обнаружили ПП.
– Святая Матерь Марака… – прошептал Стетсон. – У тебя есть, чем доказать …
– Ничем, кроме интуиции. Вы сможете добыть список гостей, приглашенных завтра к Буллонам на званый вечер в честь выборов?
– Да, сможем. А зачем?
– Прочешите его на предмет женщин, которые вертят своими мужьями-политиками. И дайте мне знать, сколько их и кто они.
– Лью, этого не достаточно, чтобы…
– На данном этапе у нас больше ничего нет, – сказал Орн. Он умолк, озаренный новой мыслью. – Возможно, есть еще кое-что. Не забывай, что у натийцев кочевое прошлое. Его следы не могли исчезнуть полностью.
У нас есть очень древняя пословица: «Чем больше Бога, тем больше дьявола; чем больше плоти, тем больше червей; чем больше имущества, тем больше тревоги; чем больше контроля, тем больше нужда в контроле.
День у Буллонов начался рано. Несмотря на выборы, Верховный комиссар отправился на работу через час после рассвета, миновав заспанного Орна в коридоре с бодрым «Доброе утро, сынок. Хорошо спал?»
Орн признался, что спал хорошо. В дверях большой гостиной он заметил Диану и Полли.
– Мне пора, – сказал Буллон. – Видишь, почему я говорил, что эта проклятая работа все соки выжимает?
Подошла Диана, а за нею Полли – обе поинтересовались здоровьем Орна. Все вместе вышли из дома проводить Буллона до флиттера-лимузина. На небе не было ни облачка, в воздухе стоял запах зелени с легкой примесью цветочных ароматов.
– Сегодня напрягаться не будем, Лью, – сказала Диана. – Мне сделали внушение.
Когда, проводив отца, они поднимались обратно на крыльцо, она взяла его за руку. Орну было приятно касание ее ладони – этот крохотный тактильный контакт доставил столько удовольствия, что мечтать о душевном покое уже не приходилось.
В дверях он отнял руку, встал рядом и сказал:
– Веди.
– Первым делом – завтрак. Тебе нужно набираться сил.
«Надо бы держаться начеку, – подумал Орн. – Все в этой семье чересчур открытые и милые».
Ему вдруг вспомнилось, как милы были с ним женщины Шелеба – до того, как он стал их мишенью. Тело вспомнило боль.
– Думаю, пикник – это как раз то, что доктор прописал, – сказала Диана. – У нас тут есть небольшое озерцо с полянкой на берегу. Возьмем визоры и пару хороших романов – или что угодно, что захочешь почитать. Будем весь день лениться и бездельничать.
Орн поколебался.
– А как же ваша шикарная вечеринка?
– У матушки все схвачено.
Орн огляделся. Полли уже ушла в дом, бросив напоследок:
– Ну-ка, поторапливайтесь, завтрак вам двоим накроют уже через пару минут.
Орн представил себе все то, что может случиться сегодня в этом доме, все, за чем ему надо бы наблюдать. Но нет… если он верно проанализировал ситуацию, Диана была слабым звеном. Да и время тоже поджимало. К завтрашнему дню правительство могло уже оказаться под полным контролем натийцев.
Выбор нужно было сделать сейчас.
– Приветливая туземка, моя жизнь – в твоих руках, – сказал он.
И мысленно добавил: «Надеюсь, я не пророк».
Тот, кто стремится к познанию, даже и к познанию пси, ради награды, повторяет ошибки первобытных религий. Знание, полученное из страха или в надежде обрести награду, не освобождает из сетей невежества. Так древние приучились наполнять свою жизнь заблуждениями.
У озера было тепло. Густую траву на склоне за спиной Орна усеивали фиолетовые и оранжевые цветы, а в воде отражался дальний берег, заросший темным кустарником. Меж кустов и деревьев сновали крохотные зверьки. В камышах на той стороне озера копошился грумис, время от времени покряхтывая, будто невидимый старик прочищал горло.
Диана лежала на пледе, расстеленном для пикника, закинув руки за голову и прикрыв глаза. Червонное золото волос рассыпалось вокруг ее лица веером.
– Когда все мои сестры жили дома, мы устраивали пикник почти каждый Восьмидень, – сказала она. – Конечно, если позволяла погода. На мой вкус, тут слишком часто устраивают дождь.
Орн сидел рядом с нею и глядел на озеро. Ему было очень не по себе. Паттерн казался пугающе очевидным.
«Что на Шелебе, что дома, что здесь», – думал он.
– На той стороне озера мы с девочками сколотили плот, – продолжала Диана, садясь и вгляделась вдаль. – Знаешь, кажется, его остатки еще там. Видишь? – Она подняла руку, чтобы указать на кучку бревен, и случайно задела ладонь Орна.
Их обоих словно ударило электрическим током.
Сам не понимая, как это произошло, Орн обнаружил, что сжимает Диану в объятиях, а их губы сомкнуты в долгом поцелуе. Бурлящая в нем паника поднялась почти к самой поверхности. Он отстранился.
– Я этого не планировала, – прошептала Диана.
– Я тоже, – буркнул Орн и покачал головой. – Господи! Почему иногда все так жутко сложно!
Диана моргнула.
– Лью… я тебе… не нравлюсь?
Он решил игнорировать шпионящий за ними передатчик и говорить честно.
– Нравишься? Я в тебя влюблен.
Она со вздохом прильнула к его плечу.
– Тогда в чем проблема? Ты не женат. Матушка уже проверила твое досье. – Диана лукаво улыбнулась и откинула голову, чтобы взглянуть ему в лицо. – Она у нас немножко ясновидящая.
К горлу Орна подступила кислая горечь. Паттерн был таким кристально ясным.
– Ди, – сказал он, – я убежал из дома, когда мне было семнадцать.
– Я знаю, милый. Матушка мне все про тебя рассказала.
– Ты не понимаешь. Мой отец умер до того, как я родился. Он был…
– Твоей матери, наверное, пришлось очень тяжело. Остаться одной с детьми… да еще и с младенцем на подходе.
– Они давно этого ожидали, – сказал Орн. – У отца была болезнь Броуча. Диагностировали слишком поздно. Она уже добралась до центральной нервной системы.
– Какой ужас, – выдохнула Диана. – Значит, они тебя, конечно, планировали… в смысле, планировали родить сына.
Орн вдруг почувствовал себя рыбой, вытащенной из воды. Он попытался уцепиться за мысль, которая бултыхалась где-то совсем рядом, и наконец схватил ее, но она продолжала вырываться из рук.
– Отец был членом Ассамблеи от Чаргона, – прошептал он, словно грезя наяву. В его тихом голосе звучало потрясение. – Как только я научился говорить, матушка начала готовить меня к тому, чтобы я занял его место в жизни общества.
– И ты взбунтовался против всего этого контроля и планирования, – сказала Диана.
– Это было невыносимо! Я сбежал при первой же возможности. Нынешний депутат от Чаргона – муж одной из моих сестер. Надеюсь, ему нравится!
– Мадди, – сказала Диана.
Орн вспомнил, что Стетсон рассказывал о зашифрованной коммуникации между Дианой и Мадди. От этой мысли его обдало холодом.
– Ты знакома с Мадди? – спросил он.
– Очень хорошо. Лью, что с тобой?
– Это все политика. Ты ожидаешь, что я буду играть в ту же игру по твоим правилам. Карабкаться наверх, выбиваться из сил, цепляясь когтями.
– Через двадцать четыре часа все это, возможно, уже не понадобится, – сказала она.
Внезапно Орн уловил шипение сигнала в шейном передатчике, но, кто бы их ни прослушивал, голоса он не подал.
– А что будет… через двадцать четыре часа? – спросил он.
– Выборы, дурачок. Лью, ты очень странно себя ведешь. Тебе точно не нездоровится? – Она положила ладонь ему на лоб. – Может, нам лучше…
– Минутку, – сказал Орн, снял ее руку со своего лба и задержал в своей. – Насчет нас…
Она сжала его ладонь.
Орн сглотнул.
Диана отняла руку, коснулась его щеки.
– Думаю, мои родители уже подозревают. Любовь с первого взгляда – это у нас в крови. – Она с нежностью вгляделась в его лицо. – Кажется, температуры у тебя нет, но, пожалуй, нам лучше…
– Вот ведь придурок, – пробормотал Орн. – Только сейчас догадался, что я натиец!
В ее взгляде появилось изумление.
– Только сейчас догадался?
– Я знал… – сказал он. – Знал и не хотел этого знать. Когда признаешься себе в чем-то… приходится с этим смириться.
– Лью, я тебя не понимаю, – сказала она.
Передатчик Орна хрипло охнул и тут же снова умолк.
– У наших семей идентичные паттерны поведения. Вплоть до организации дома, во имя всего святого! Вот же она, разгадка. Ну я и придурок! – Он щелкнул пальцами. – «Голова»! Полли! За всем этим стоит твоя мать!
– Но, милый… конечно. Она… Я думала, ты…
– Вези-ка меня обратно к ней, и поскорее, – сказал Орн. Он коснулся кнопки на шее, но его прервал голос Стетсона.
– Отличная работа, Лью! Мы высылаем шоковый спецотряд. Нельзя рисковать…
В панике Орн возразил вслух:
– Стет! Никаких войск! Давай лично дуй к Буллонам, и чтобы один!
Диана вскочила на ноги и попятилась.
– Что это ты задумал? – изумился Стетсон.
– Буду спасать наши тупые головы, – рявкнул Орн. – Один! Слышишь меня? Иначе начнется заваруха похлеще любой Рубежной войны!
– Лью, с кем ты разговариваешь? – спросила Диана.
Он, не отвечая, повторил:
– Ты меня слышал, Стет?
– Девушка знает, что я на связи? – спросил Стетсон.
– Конечно, знает, она же слышит, как я с тобой разговариваю! Так ты явишься сюда один, без войск?
– Ладно, Лью. Не знаю, что там за ситуация, но я все-таки доверяю тебе, хотя ты и признался… ну, ты в курсе, что я слышал. Оккупационный отряд будет наготове. Я появлюсь в резиденции Буллонов через десять минут, но не один. Со мной будет КомГО.
Пауза.
– И он надеется, ты знаешь, что делаешь.
Дьявол кроется во всем, чего мы не понимаем. Фон вселенной кажется затуманенному глазу непроницаемо черным, и потому мы видим в нем сатанинскую ширму, заслон, который и порождает всю нашу неуверенность. Именно из этой сферы постоянной угрозы произрастает наше видение ада. Чтобы побороть дьявола, мы стремимся к иллюзии всеведения. Перед лицом бесконечной вселенной, неминуемо существующей за сатанинским заслоном, нескончаемое Все должно оставаться иллюзией – лишь иллюзией и не более того. Примите это, и заслон рухнет.
В углу большой гостиной Буллонов собралась на редкость хмурая компания. Опущенные жалюзи и затемненные полярокна приглушали сияние зеленого полуденного солнца. Вдалеке гудел кондиционер и раздавались тихие механические звуки, с которыми робо-прислуга готовилась к приему по случаю выборов.
Возле одного из диванов стоял Стетсон, прислонившись к стене и засунув руки глубоко в карманы своей мятой и перелатанной формы.
Его высокий лоб был так нахмурен, что напоминал проселочную дорогу с колеями от грузовиков. Перед Стетсоном мерил шагами пестрый ковер адмирал Собат Спенсер, Командующий галактическими операциями КИ. Это был лысый человек с бычьей шеей, голубыми глазами и обманчиво мягким голосом. КомГО метался туда-сюда с отчаянием пойманного в клетку зверя – три шага туда, три обратно.
На диване сидела разъяренная Полли Буллон. Ее губы были неодобрительно сжаты, а лежащие на коленях руки сцеплены так крепко, что костяшки пальцев побелели. Диана стояла рядом с матерью, стиснув опущенные кулаки, и неотрывно смотрела на Орна испепеляющим взглядом.
– Что ж, этой маленькой конференцией мы обязаны моей глупости, – сказал Орн. Он стоял шагах в пяти от Полли, уперев руки в бока. Метания адмирала, который все мельтешил справа от него, начинали действовать на нервы. – Но вам лучше меня выслушать. – Он бросил взгляд на КомГО. – Всем вам.
Адмирал Спенсер остановился и мрачно зыркнул на Орна.
– Я не услышал еще ни одной убедительной причины, почему мне не взорвать здесь все подчистую, чтобы раз и навсегда покончить с этой ситуацией.
– Ты… предатель, Льюис, – прохрипела Полли.
– Склонен с вами согласиться, мадам, – сказал Спенсер. – Только с другой позиции. – Он бросил взгляд на Стетсона. – Про Скотти Буллона что-нибудь слышно?
– Мне сообщат, как только его найдут, – сказал Стетсон. В его голосе звучала мрачная настороженность.
– Вас ведь пригласили на сегодняшний прием, адмирал? – спросил Орн.
– Это тут причем? – огрызнулся тот.
– Значит, вы готовы заключить под стражу собственных жену и дочерей по обвинению в заговоре?
На губах Полли заиграла натянутая улыбка.
Спенсер открыл рот, потом закрыл, так ничего и не сказав.
– Среди натийцев в основном женщины, – сказал Орн. – И женщины из вашей семьи в том числе.
У адмирала сделался такой вид, словно его пнули в живот.
– Какие… доказательства? – выдавил он.
– Доказательства есть, – сказал Орн. – Сейчас я к ним перейду.
– Чепуха, – рявкнул адмирал. – Не может быть, чтобы…
– Лучше послушайте его, адмирал, – сказал Стетсон. – Уж одно про Орна я точно могу сказать – его стоит послушать.
– Тогда пусть говорит по делу! – прорычал адмирал.
– Дело вот в чем, – начал Орн. – Среди натийцев – в основном женщины. И лишь несколько случайных мужчин и несколько запланированных, вроде меня. Поэтому не было и фамильного древа, которое можно было бы отследить – только тесное маленькое сообщество женщин, пробивавшихся к верхам власти через своих мужей.
Спенсер прочистил горло и сглотнул. Казалось, он ловит каждое слово Орна, не в силах отвести глаз от его рта.
– Мой анализ, – продолжал Орн, – показывает, что заговорщицы впервые зачали нескольких мужчин примерно тридцать-сорок лет назад, чтобы подготовить их к занятию избранных высокопоставленных должностей. Другим мужчинам-натийцам – тем, кто родился из-за сбоя при контроле пола, – о заговоре не сообщалось. Но эти новые, достигнув зрелости, стали полноценными его участниками. Полагаю, такую судьбу они готовили и мне.
Полли мрачно посмотрела на него, а потом снова опустила взгляд на руки.
Диана отвернулась, когда Орн попытался встретиться с ней глазами.
Он продолжил:
– Первую часть схемы планировалось привести в исполнение на нынешних выборах. Если бы все получилось, это развязало бы им руки.
– Ты откусил больше, чем сможешь проглотить, мальчишка, – прорычала Полли. – Уже поздно, вы никак не сможете нам помешать. Никак!
– Это мы посмотрим! – отрезал Спенсер. Ему как будто удалось восстановить самообладание. – Арест кое-каких ключевых фигур, масштабный фокус прессы на ваших…
– Нет, – перебил Орн. – Нужно мыслить трезво, адмирал. Она права. Для такого подхода слишком поздно. Пожалуй, для него даже сотню лет назад было поздно. Уже тогда эти женщины слишком глубоко окопались.
Спенсер посуровел и прожег Орна взглядом.
– Молодой человек, одно мое слово, и от этого места останутся одни развалины.
– Я знаю, – сказал Орн. – Будет еще один Хамал, еще один Шелеб.
– Мы же не можем просто сидеть сложа руки! – прорычал КомГО.
– Допустим, не сложа руки, но нечто вроде того. У нас нет выбора. Пора вспомнить про рукоять и наконечник.
– Про что? – громыхнул Спенсер.
– Первая страница в учебнике КИ, – сказал Орн. – Еще первобытные сообщества обнаружили, как противостоять постоянному искушению насилия и убийств. Одна деревня делает только наконечники для косы, а соседняя деревня – только рукояти. И ни та, ни другая не вмешивается в чужую сферу производства.
Полли подняла голову и внимательно вгляделась Орну в лицо. Диана казалась озадаченной.
– Знаешь, что я думаю? – сказал Спенсер. – Своей попыткой замутить воду ты только доказал, что натиец всегда останется натийцем.
– Натийцев больше не существует, – возразил Орн. – Пять сотен лет смешения с другими народами об этом позаботились. Есть только тайное сообщество талантливых знатоков политической науки.
Он хитро улыбнулся Полли и снова посмотрел на Спенсера.
– Подумайте о собственной супруге, сэр. Скажите честно, вы были бы сегодня КомГО, не направляй она вашу карьеру в нужное русло?
Лицо Спенсера потемнело. Он втянул подбородок и попытался было уничтожить Орна взглядом, но не получилось.
В конце концов он криво усмехнулся.
– Соби начинает приходить в себя, как я и ожидала, – сказала Полли. – Ты добился своего, Льюис. Мы разберемся, с кем понадобится, но тебя среди этих людей не будет.
– Не нужно недооценивать будущего зятя, – сказал Орн.
– Ха! – рявкнула Диана. – Я терпеть тебя не могу, Льюис Орн!
– Это пройдет, – мягко сказал тот.
Диану передернуло от ярости.
– По-моему, большинство козырей на руках у меня, – заметил Спенсер, переключив внимание на Полли.
– Если вы не до конца понимаете ситуацию, то ничего у вас на руках нет, – сказал Орн.
Спенсер обратил на него заинтересованный взгляд.
– Поясни.
– Политическая власть – сомнительная привилегия. За влияние и богатство вы платите тем, что балансируете на острие кинжала. Народ – огромная аморфная масса – уже не раз ополчался на правительство и поглощал его. Сердитая толпа может восстать в одно мгновение. Чтобы этого не допустить, править нужно хорошо – не идеально, но хорошо. Иначе рано или поздно настанет ваш черед. Так говорила мне моя мать, настоящий политический гений. И это запало мне в память. – Орн нахмурился. – Я не хотел идти в политику из-за компромиссов, которые необходимы, чтобы добиться поста… и мне не нравилось, что за меня все решают женщины.
Стетсон отлепился от стены.
– Это мы уже поняли, – подал голос он, и все головы повернулись в его сторону. – Чтобы оставаться у власти, натийкам приходилось быть довольно неплохими правительницами. Признайте. Это очевидный факт. А если мы их изобличим, то дадим куче политиков-дилетантов, фанатиков и властолюбивых демагогов оружие, которое поможет им оказаться у власти.
– Настанет хаос, – поддержал Орн. – Так что мы позволим натийкам продолжать – только внесем два небольших изменения.
– Никаких изменений, – отрезала Полли.
– Выходит, вы не поняли, в чем суть урока о наконечнике и рукояти косы, – сказал Орн.
– А ты не понял, в чем суть реальной политической власти, – парировала она. – Сдается мне, Льюис, вам нечем крыть. У вас есть я, но вы ничего из меня не вытянете. Наша организация сможет функционировать и без меня. Вы не посмеете разоблачить нас. Это дискредитирует слишком многих важных персон. Все козыри у нас в руках.
– А у нас в руках – коса, – сказал Орн. – За десять дней КИ переловит девяносто процентов вашей организации.
– Вам их не найти! – огрызнулась Полли.
– Каким образом, Лью? – спросил Стетсон.
– Кочевники, – сказал Орн. – Этот дом, в сущности – просто роскошный шатер. Мужчины живут во внешнем круге, женщины – во внутреннем. Их можно вычислить по устройству жилища. Должно быть, этот инстинкт у натийцев в крови.
– Считаешь, этого хватит? – усомнился Спенсер.
– Добавьте сюда любовь к диковинным музыкальным инструментам. Каитра, барабан, гобой – все это инструменты кочевых народов. Плюс матриархальный семейный строй – необычный для кочевого наследия, но не неслыханный. Присмотритесь к политическим карьерам тех, кого привели к власти жены. Если мы кого-то и упустим, то немногих.
Полли уставилась на него, раскрыв рот.
– Что-то я не поспеваю, – сказал Спенсер. – Но точно знаю одно. Для меня главное – не допустить новой Рубежной войны. И если мне придется посадить всех до еди…
– Через час после того, как о заговоре станет известно, вы уже будете не в том положении, чтобы кого-то сажать, – сказал Орн. – Муж натийки! Вас самого посадят – если раньше не разорвет на части взъяренная толпа.
Спенсер побледнел.
Стетсон кивнул, признавая правоту Орна.
– Хорошо, расскажи нам про рукоять и наконечник, – сказала Полли. – Какой компромисс ты предлагаешь?
– Первое: мы можем наложить вето на любого вашего кандидата, – сказал Орн. – Второе: вы не имеете права занимать более половины высших должностей.
– Кто будет накладывать вето? – спросила Полли.
– Адмирал Спенсер, Стет, я… и любой, кого мы посчитаем достойным доверия.
– Ты что, Богом себя возомнил? – возмутилась Полли.
– Не более чем вы, – ответил Орн. – Я хорошо помню материнские уроки. Нам нужна система сдержек и противовесов. Вы режете пирог, мы первыми выбираем себе кусок. Одна группа мастерит наконечник косы, другая – рукоять. А потом мы собираем их в готовый продукт.
Последовало продолжительное молчание. Наконец его нарушил Спенсер:
– Мне не кажется идеальным вариантом вот так просто…
– В политике и не бывает идеальных вариантов, – сказал Орн.
– Приходится все время штопать там, где расползается, – согласилась Полли. – Это и значит – править. – Она усмехнулась и посмотрела на Орна. – Ладно, Льюис, мы согласны. – Потом перевела взгляд на Спенсера. Тот мрачно пожал плечами.
Полли снова обернулась к Орну.
– Только ответь мне на один вопрос, Льюис. Как ты догадался, что всем руковожу я?
– Легко, – сказал Орн. – Записи, которые мы обнаружили, гласили, что кодовое имя натийских… – он едва не сказал «предателей», – …потомков на Мараке переводится как «голова». А в вашем имени, Полли, содержится древнее слово «полл», означающее «голова».
Миссис Буллон бросила на Стетсона вопросительный взгляд.
– Он всегда так шустро соображает?
– Всегда, – ответил Стетсон.
– Если вдруг хочешь пойти в политику, Льюис, – сказала Полли, – я с удовольствием…
– Я и так уже в политике, – проворчал Орн. – А чего я хочу, так это осесть где-нибудь с Ди и нагнать все те годы жизни, которые пропустил.
Диана напряглась и, обращаясь к стене за спиной у Орна, произнесла:
– Я больше никогда в жизни не хочу ни разговаривать с Льюисом Орном, ни слышать о нем! Это мое окончательное, повторяю, окончательное решение!
Плечи Орна поникли. Он отвернулся, сделал неверный шаг и внезапно рухнул во весь рост на толстый ковер гостиной. Люди, стоявшие у него за спиной, ахнули.
Стетсон крикнул:
– Вызовите врача! Меня предупреждали в госпитале, что он еще очень слаб.
Тяжелые шаги Полли спешно удалились в сторону коммуникационного алькова.
– Лью! – Это был голос Дианы. Она упала на колени подле Орна, нежно касаясь его головы и шеи.
– Надо перевернуть его и расстегнуть ворот, – сказал Спенсер. – Дать ему воздуха.
Они бережно повернули Орна на спину. Он был бледен.
Диана расстегнула ему воротник и уткнулась туда лицом.
– Лью, прости меня, – всхлипнула она. – Я не хотела. Пожалуйста, Лью… прошу тебя, не умирай. Пожалуйста!
Орн открыл глаза и сквозь рыже-золотое облако волос Дианы разглядел Спенсера и Стетсона. Из коридора доносился голос Полли, торопливо что-то диктовавшей в коммуникационный центр. Орн ощутил у себя на коже теплую щеку Дианы, мокрую от слез, и медленно, со значением подмигнул мужчинам.
Диана, сотрясаясь от рыданий, прильнула к его шее, и ее движения активировали кнопку передатчика. Орн услышал, как в ушах зашипел сигнал. Этот звук наполнил его яростью. «Нужно избавиться от этой проклятой штуки! – подумал он. – Да чтоб она оказалась на дне самого глубокого маракского моря!»
Только успев сформулировать мысль, Орн резко ощутил пустоту в теле там, где до этого был передатчик. Шипение моментально прекратилось. Со внезапной вспышкой изумления Орн осознал, что устройство пропало.
Медленно, постепенно его затопило понимание. «Пси! Во имя всего святого, я – пси!»
Он бережно отстранился от Дианы и позволил помочь себе сесть.
– Лью, – прошептала она, гладя его по шее.
У них за спинами появилась Полли.
– Доктор в пути. Он велел согреть пациента и не позволять ему двигаться. Почему он сидит?
Орн едва слышал их. В голове крутилась мысль: «Придется лететь на Амель. Ничего не поделаешь».
Он не знал, как у него это получится, но знал, что это неизбежно.
На Амель.
У смерти есть множество аспектов: нирвана, бесконечное колесо жизни, равновесие между организмом и мышлением как чистой деятельностью, напряжением/расслаблением, болью и удовольствием, поиском цели и отрицанием. Этот список бесконечен.
Шагнув из-за щитов корабля на спусковой трап, залитый горячим амельским солнцем, Орн в ту же секунду почувствовал в атмосфере игру пси-потоков, словно оказался между противоборствующих магнитных полей. Нахлынуло головокружение, пришлось схватиться за перила трапа. Постепенно дурнота миновала, и вскоре он уже мог различить в двух сотнях метров под собой блестящий трикрит космопорта. Над поверхностью плясал горячий воздух, поднимаясь так высоко, что даже на этом уровне стояла жара. Ветра совсем не было, но скрытые порывы пси то и дело осаждали его недавно пробудившиеся чувства.
Когда он поднял тему Амеля, его дела сразу же и с таинственной гладкостью двинулись в этом направлении. Ему предоставили и вживили оборудование для детекции и амплификации пси. Никто и словом не упомянул об исчезновении шейного передатчика, а он сам не попросил его заменить.
В Пси-отделе КИ нашли техника, который обучил Орна управляться с новым оборудованием, вычленять первые резкие сигналы, сообщающие о присутствии пси, фокусироваться на отдельных элементах этого нового спектра.
Были изданы необходимые приказы, подписанные Стетсоном и Спенсером – и даже Скотти Буллоном – хотя Орну дали понять, что приказы являются лишь простой формальностью.
Это было суматошное время – приходилось осваивать новые обязанности по отбору политических игроков, готовиться к свадьбе с Дианой, разбираться во внутренней кухне КИ, с которой он раньше был знаком лишь по слухам, всплывавшим на поверхность, а еще – привыкать к новому и причудливому ощущению страха, родившегося из осознания пси.
Стоя на посадочном трапе над космопортом Амеля, Орн четко вспомнил этот страх. Его передернуло. Амель кишел ощущениями, от которых по коже бежали мурашки. В мозгу, словно обжигающие вспышки молний, вспыхивали странные порывы. В одну секунду ему хотелось кряхтеть, как кириффа, которая плещется в грязной луже; в следующую в груди вскипал смех, а из горла рвались рыдания.
«Меня предупреждали, что поначалу будет тяжело», – подумал он.
Подготовка не ослабила страха перед пси, а только приучила мыслить трезво. Без нее коварные ощущения могли бы перепутаться в мозгу и смешаться в коктейль из страха и экзальтированного восторга – вполне логичных эмоций для послушника, который только что высадился на планете-монастыре.
Его со всех сторон окружала святая земля, заповедник всех религий известной вселенной (и, как утверждали некоторые, всех религий неизвестной вселенной). Орн заставил себя сфокусировать внимание на внутреннем центре, как его учили. Постепенно давящее осознание потускнело до фонового раздражителя. Он глубоко втянул сухой горячий воздух и ощутил смутную неудовлетворенность, словно тому не хватало какого-то ключевого компонента, к которому были привычны его легкие.
По-прежнему крепко держась за перила, он помедлил, чтобы проверить, что подавил все фантомные порывы. Кто знает, на что его могло толкнуть одно из этих требовательных ощущений? В блестящей внутренней поверхности открытого шлюза отражался силуэт Орна – слегка искаженный, лестный его отличию от худощавой нормы. Он казался полубогом, возродившимся из далекого прошлого Амеля: коренастый, плотный, с мощной мускулистой шеей. Линия лба под коротко остриженными рыжими волосами была отмечена едва заметным шрамом. Остальные крохотные шрамы на своем бульдожьем лице он видел только потому, что знал, куда смотреть. В памяти Орна хранились и другие шрамы, разбросанные по всему крепкому телу, но он чувствовал себя вполне восстановившимся после Шелеба – хотя и знал, что Шелеб не восстановился после него. В КИ ходила шутливая присказка о том, что старших полевых агентов можно опознать по количеству шрамов и медицинских повязок. Вот только никто не высказывал сходного наблюдения о тех многочисленных мирах, в жизнь которых вмешалось Бюро.
Он задумался о том, понадобится ли Амелю такое вмешательство и сможет ли КИ вообще здесь вмешаться. Твердого ответа на эти вопросы у него не было.
Все еще пережидая эффект энергии пси, Орн оглядел раскинувшийся перед ним пейзаж. С трапа открывался панорамный вид – нагромождение башен, колоколен, шпилей, монолитов, куполов, зиккуратов, пагод, ступ, минаретов, дагоб… Они сплошь покрывали плато, которое тянулось до самого горизонта, покачиваясь в волнах горячего воздуха. Cолнечный свет золотил мешанину ярких основных цветов и потрепанных временем пастельных: зданий из плитки и камня, трикрита, пластила и синтетических материалов, изобретенных тысячей тысяч цивилизаций.
Местное желтое солнце, Дабхе, стояло в зените на безоблачном голубом небе. Его давящий зной упрямо пробивался через тогу Орна. Тога была светло-бирюзового цвета, и он подосадовал на то, что не сможет носить здесь никакой иной одежды. Этот цвет предполагал, что он является учеником, но ему не казалось, что он явился сюда учиться в обычном смысле этого слова. И все же это было необходимое условие доступа на Амель. От тяжести одеяния тело покрылось влагой.
В одном шаге от Орна тихо гудело лифтополе, готовое спустить его в сутолоку, царившую у подножия трапа. Внизу суетились жрецы и пассажиры – там проходила церемония очищения новых учеников. Орн не знал, нужно ли ему проходить через подобный ритуал. Сотрудник космопорта сказал ему, что он может не торопиться с высадкой.
Что они там делали? До него доносился пульсирующий бой барабанов и напевные причитания, едва различимые за скрежетом механизмов порта.
Прислушиваясь, Орн внезапно ощутил ужас при мысли о неизвестности, ожидавшей его на узких извилистых улицах и в нагромождении зданий религиозного заповедника. Легенды, тайком утекавшие с Амеля, дышали запретными тайнами и мощью, и Орн понимал, что они уже заранее исказили его восприятие. Однако этот ужас был ему хорошо знаком. Впервые он почувствовал его еще на Мараке.
* * *
Орн сидел за письменным столом в привычной обстановке своей холостяцкой офицерской казармы. Его расфокусированный взгляд был обращен к окну, за которым раскинулся парк, принадлежащий кампусу университета КИ. Зеленое солнце Марака, висящее низко в вечернем квадранте, казалось далеким и холодным. Таким же далеким казался и Амель – ему предстояло отправиться туда лишь после свадьбы и медового месяца. Его на постоянной основе прикрепили к антивоенному колледжу КИ читать лекции по предмету «Нетипичные признаки милитаризации».
Внезапно он отвернулся от стола и, нахмурясь, оглядел скромное казенное помещение. Что-то было не так, и ему все не удавалось уловить, что именно. Комната казалась такой обычной – серые стены, грубые очертания койки, белое покрывало с синей монограммой КИ, изображающей скрещенные меч и стилус, жесткий стул, который был приставлен вплотную к изножью кровати, чтобы оставить трехсантиметровое пространство для плоской серой двери шкафа. Все как положено, все на своих местах. Но он не мог побороть ощущение, что произошла какая-то перемена… и перемена опасная.
Посреди этого медленного озарения дверь из коридора со стуком распахнулась и в комнату вошел Стетсон. Глава оперативников был одет в привычную залатанную синюю форму. Единственные знаки отличия – золоченые эмблемы КИ на вороте и форменной фуражке – казались слегка заржавевшими. Орн мимоходом задумался, когда их в последний раз полировали, но тут же оттолкнул эту мысль. Стетсон придавал куда большее значение полировке разума.
За Стетсоном, словно домашний питомец на невидимом поводке, следовала механотележка, на которую были грудой навалены краткассеты, микропленки и даже несколько примитивных книг в стилапермовых обложках. Тележка неуклюже закатилась в комнату, с грохотом проехавшись колесами по раме сдвижной двери.
Орн уставился на тележку, моментально опознав в ней причину своего ужаса. Он поднялся на ноги и внимательно посмотрел на Стетсона.
– Что это, Стет?
Стетсон подтянул к себе стул, стоявший у кровати, и сбросил фуражку на покрывало. Его темные волосы нечесаной гривой торчали во все стороны. Набрякшие веки, казалось, еще отяжелели.
– Ты повидал достаточно заданий, чтобы угадать с первого взгляда.
– Я что, уже никакого права голоса не имею? – спросил Орн.
– Ну, видишь ли, твое положение, возможно, немного переменилось, а возможно, и нет, – сказал Стетсон. – К тому же, ты сам говорил, что этого хочешь.
– У меня свадьба через три недели, – запротестовал Орн.
– Свадьба откладывается, – сказал Стетсон и примирительно поднял руку, увидев, как потемнело лицо Орна. – Подожди. Просто откладывается, ничего более.
– По чьему приказу? – возмутился Орн.
– Ну, в общем, Диана согласилась сегодня утром отправиться на задание, которое поручил нам Верховный комиссар.
– Мы договорились сегодня поужинать вместе!
– Ужин тоже откладывается, – сказал Стетсон. – Она просила извиниться за нее. В этой куче на тележке есть визокуб – там записаны ее извинения, признания в любви и все такое прочее, но она надеется, что ты поймешь необходимость ее внезапного отбытия.
У Орна вырвался рык.
– Какую еще необходимость?
– Необходимость удалить ее от тебя. Ты отправляешься на Амель через шесть дней, а не через шесть месяцев, и тебе еще надо освоить гору всего, чтобы подготовиться к отлету.
– Лучше скажи по-хорошему, куда отправилась Диана.
– Она знает, что занимала бы слишком много твоего времени и отвлекала от дел. Ты не смог бы сосредоточиться на том, что сейчас от тебя срочно требуется. Она отправилась на Франчи Приму доставить кое-какие важные конфиденциальные сведения, которые объяснят подпольной натийской диаспоре, почему она больше не подпольная и почему избранный ими кандидат был вынужден столь поспешно снять свою кандидатуру с выборов. Ей не грозит никакая опасность, и вы сможете пожениться, когда ты вернешься с Амеля.
– Если только вы не придумаете еще какого-нибудь срочного дела, – оскалился Орн.
– Вас обоих никто не заставлял принимать присягу КИ, – сказал Стетсон. – Она просто выполняет приказы – как и все мы.
– Да уж, в КИ оказалось так здорово, – прорычал Орн. – Я всем новым друзьям сразу советую туда поступить.
– Амель, помнишь?
– Но почему так внезапно?
– Амель… в общем, Лью, Амель – не такой фунт изюма, как ты, возможно, себе воображаешь.
– Не такой… но ведь там проходят продвинутое пси-обучение. Ты же передал им мою заявку, разве нет?
– Лью, все немного не так.
– А как?
– На Амель не подают заявлений. Оттуда призывают.
– И что это значит?
– Если ты не в списке одобренных лиц, не выпускник и не какой-нибудь священнослужитель, то можешь попасть туда лишь одним способом. Нужно стать учеником – призванным.
– И меня призвали?
– Да.
– А если я откажусь стать учеником?
Вокруг губ Стетсона собрались жесткие складки.
– Ты принес клятву верности КИ. Помнишь?
– Я ее перепишу, – рыкнул Орн. – К словам «Клянусь своей жизнью и сокровенной честью выискивать и уничтожать семена войны всюду, где они объявятся» надо добавить: «и пожертвую в процессе кем и чем угодно».
– Неплохое дополнение, – сказал Стетсон. – Предложи, когда вернешься.
– Если вообще вернусь!
– Что ж, такая вероятность есть всегда. Но тебя призвали, и КИ отчаянно хочет, чтобы ты согласился.
– Так вот почему никто из вас не удивился моему запросу.
– Отчасти да. Пси-отдел подтвердил, что у тебя есть способности… и это нас обнадежило. Нам нужен на Амеле кто-то твоего калибра.
– Зачем? Отчего КИ интересуется Амелем? Там даже близко никогда войны не было. Большие шишки слишком боятся оскорбить своих богов.
– Или своих жрецов.
– Я никогда не слышал, чтобы у кого-то возникали трудности с допуском на Амель, – сказал Орн.
– У нас они всегда возникают.
– У КИ?
– Да
– Но ведь наши техники из Пси-отдела там обучались.
– Их выделили нам с Амеля – и по тамошнему настоянию, не по нашему. Нам еще ни разу не удавалось послать на Амель настоящего разведчика – надежного и преданного делу.
– Вы думаете, жрецы что-то замышляют?
– Если так, то мы в беде. Как нам справиться с силами пси? Каким образом можно задержать кого-нибудь вроде того паренька с Весселя, который без корабля прыгает на любую планету во вселенной? Как иметь дело с человеком, который может извлечь нашу аппаратуру из-под своей кожи, не сделав ни единого надреза?
– Выходит, вы про это знаете, да?
– Когда твой передатчик перестал издавать звуки окружающей тебя обстановки и начал передавать рыбье бульканье, мы догадались, – сказал Стетсон. – Как тебе это удалось?
– Я не знаю.
– Допустим, ты говоришь правду.
– Я просто пожелал, чтобы это случилось, – признался Орн.
– Просто пожелал! Может быть, поэтому ты и отправляешься на Амель.
Орн кивнул, пораженный этой мыслью.
– Может быть. – Но его по-прежнему не отпускало то самое предчувствие, теперь уже направленное не на тележку, а дальше, в сторону Амеля. – Вы уверены, что они призвали именно меня?
– Уверены и встревожены.
– Ты толком ничего не объяснил, Стет.
Стетсон вздохнул.
– Лью, мы только сегодня утром получили подтверждение: на следующей сессии Ассамблеи будет внесено предложение расформировать КИ и передать все его функции Переобнаружению и переобучению.
– Ты, должно быть, шутишь.
– Не шучу.
– Тайлеру Джемину и его ПэПэшникам?
– Им самым.
– Этому… бездарному политикану! Половина всех наших проблем вызвана тупостью ПП. Они уже десять раз едва не довели нас своими выходками до новой Рубежной войны. Я думал, Джемина мы первым делом собирались убрать с поста.
– Угу, – согласился Стетсон. – Но предложение пойдет в работу на следующей сессии Ассамблеи, а это меньше чем через пять месяцев. И амельское духовенство его полностью поддерживает.
– Единогласно?
– Да.
– Но это такая глупость! Посмотреть только на…
– Ты что, сомневаешься, что религиозная горячка сумеет довести эту инициативу до одобрения? – спросил Стетсон.
Орн покачал головой.
– Но на Амеле тысячи религиозных сект… может, даже миллионы. Вселенское перемирие не позволяет…
– В мирном договоре не сказано, что им нельзя ополчаться на КИ.
– Но тогда я не понимаю, Стет, если жрецы против нас, зачем им одновременно приглашать меня учеником?
– Теперь ты понимаешь, почему мы встревожены, – сказал Стетсон. – Еще никому – повторяю, никому! – не удавалось отправить на Амель агента. Ни КИ. Ни старой маракской Секретной службе. Ни даже натийцам. Все попытки оканчивались вежливой депортацией. Ни один агент еще не отходил больше чем на двадцать метров от места посадки.
– Что там навалено на тележке? – спросил Орн.
– Все, что ты должен был изучать следующие шесть месяцев. У тебя шесть дней.
– А что будете делать, чтобы вызволить меня с Амеля, если дело запахнет рыбой?
– Ничего.
Орн неверяще уставился на начальника.
– Ничего?
– По нашим самым надежным данным, твое обучение на Амеле – они называют его «инициацией» – занимает примерно шесть месяцев. Если за это время от тебя не поступит никакой весточки, мы пошлем запрос.
– Запрос: «Что вы сделали с его трупом?» – осклабился Орн. – Да идите вы; через шесть месяцев уже и КИ не будет, чтобы этот запрос отправить!
– Ну, по крайней мере, будут обеспокоенные граждане, твои друзья.
– Которые меня туда послали!
– Не сомневаюсь, ты понимаешь, что это необходимо. Диана поняла.
– Она в курсе всего этого?
– Да. Она поплакала, но все поняла и отправилась на Франчи Приму, как ей было велено.
– Я – ваше последнее средство, да?
Стетсон кивнул.
– Мы должны выяснить, почему вселенский религиозный центр настроен против нас. Никакими молитвами, уж извини за каламбур, нам туда не попасть и не одолеть их. Мы можем попытаться действовать силой, но это разожжет религиозные восстания по всей федерации. И тогда Рубежные войны покажутся нам уроком физкультуры в пансионате для благородных девиц.
– Однако ты не исключаешь этого варианта?
– Конечно, нет. Но я не уверен, что нам удастся набрать для этого достаточно волонтеров. Мы никогда не одобряли персонал на основе религиозной принадлежности, но черта с два они сами нас одобрят, если мы вдруг решим напасть на Амель. Это опасная тропа, Лью. Нет, мы должны выяснить причину! Может, нам удастся исправить то, что им не по нраву. Это наша единственная надежда. Может, они не понимают нашего…
– А что, если они планируют военный захват, Стет? Что тогда? Что, если на Амеле пришла к власти какая-то новая группировка. Это ведь возможно?
Стетсон погрустнел.
– Если бы ты мог это доказать… – Он пожал плечами.
– Что первое в списке дел? – спросил Орн.
Стетсон указал большим пальцем на тележку.
– Займись пока этими материалами. Ближе к вечеру медики поставят тебе новый, более совершенный усилитель пси.
– Когда мне идти к медикам?
– Они сами тебя найдут.
– Вот вечно меня кто-то находит, – пробормотал Орн.
Вселенная без войны предполагает концепции критической массы в применении к человеческим существам. Любая непосредственная проблема, способная привести к войне, всегда обостряется до вопросов личной ценности, сложностей технологического синергизма, вопросов этико-религиозной природы и того, какие области открыты для противодействия. Неизбежно остаются и неизвестные величины, вездесущие и чаще всего предательски сложные. Человеческую ситуацию в вопросе войны можно сравнить с многолинейной закольцованной обратной связью, в которой ни один элемент нельзя считать незначительным.
В ечерний свет расчертил палату Орна в медицинском центре КИ длинными тенями. Настала пора затишья между обедом и часами посещения. Псевдоперспективу в комнате отключили, дабы окружающая обстановка больше располагала к отдыху и спокойствию. Селектоколор был установлен на темно-зеленый, освещение приглушено. Под подбородком мешался пухлый узел индукционной повязки, но щекочущее чувство быстрого заживления пока не давало о себе знать.
Пребывание в лазарете доставляло Орну смутный дискомфорт. Он знал, почему. Местные запахи и звуки напоминали о долгих месяцах, которые он провел, цепляясь за жизнь после Шелеба. Ему вспомнилось, что Шелеб тоже считали планетой, которая ни в коем случае не способна развязать войну.
Прямо как Амель.
Дверь палаты скользнула в сторону, пропуская высокого костлявого офицера-техника с раздвоенной молнией на воротнике – эмблемой Пси-отдела. Когда он вошел, дверь закрылась.
Орн внимательно оглядел незнакомца: тот напоминал птицу – длинный нос, острый подбородок, узкий рот. Стремительный, беглый взгляд. Подняв правую руку в торопливом приветствии, офицер облокотился на перекладину у изножья кровати Орна.
– Аг Эмолирдо, – представился он, – глава Пси-отдела. Аг – сокращенное Агоний.
Из-за индукционной повязки Орн не мог двигать головой, поэтому пришлось скосить глаза и смотреть на Эмолирдо поверх собственного носа. Так, значит, вот он – нелюдимый и таинственный специалист КИ по изучению пси. От него исходило ощущение проницательной самоуверенности. Он напомнил Орну одного жреца дома на Чаргоне – тоже амельского выпускника. От этого воспоминания ему стало не по себе.
– Я про вас слышал, – сказал он. – Как поживаете?
– Сейчас узнаем, как я поживаю, – ответил Эмолирдо. – Я просмотрел ваше досье. Оно поразительно. Вы в курсе, что, возможно, являетесь пси-центром?
– Чем? – Орн попытался сесть, но повязки держали крепко.
– Пси-центром, – повторил Эмолирдо. – Сейчас поясню.
– Уж будьте добры, – сказал Орн. Ему не нравился невозмутимый, всезнающий тон Эмолирдо.
– Можете считать это началом своего продвинутого обучения, – сказал Эмолирдо. – Я решил самолично им заняться. Если наши подозрения верны… что ж, вы – огромная редкость.
– Насколько огромная?
– Ну, все подобные вам остались за мифической завесой древности.
– Ясно. А что собой представляет пси-центр?
– Так мы называем этот феномен. Если вы – пси-центр, значит, вы… в общем, вы – бог.
Орн, потрясенно моргнув, застыл на кровати. Он ощутил, как поворачивается колесо жизни, как его единое бытие вспыхивает ужасающей страстью к существованию. Всепоглощающее озарение вскипело в нем, поднимая на поверхность для пересмотра все древние инстинкты живого существа.
«Ничто нельзя исключить из жизни. Все едино», – подумал он.
– У вас нет никаких вопросов? – удивился Эмолирдо.
Орн сглотнул.
– Вопросов полно.
– Задавайте.
– Почему вы считаете, что я – этот… пси-центр?
Эмолирдо кивнул.
– Вы – очевидный остров порядка в беспорядочной вселенной. Четыре раза с тех пор, как вы обратили на себя внимание КИ, вам удалось совершить невозможное. Любая из проблем, с которыми вы справились, могла привести к восстаниям и даже полноразмерным военным действиям. Но вы взяли и сотворили порядок из…
– Я сделал лишь то, чему меня учили, и не более того.
– Учили? Где же?
– В КИ, конечно. Дурацкий вопрос.
– Такой ли уж дурацкий? – Эмолирдо нашел себе стул и уселся возле кровати, так что его лицо оказалось на одном уровне с головой Орна. – Давайте разберемся по порядку, начиная с нашей формулировки жизни.
– Я формулирую жизнь тем, что живу ее, – сказал Орн.
– Пожалуй, мне следовало сказать «давайте взглянем на этот вопрос с другого угла», просто ради определения. Жизнь в том смысле, как мы ее понимаем, представляет собой мост между Порядком и Хаосом. Мы определяем Хаос как чистую энергию, неукрощенную, доступную всему, что может обуздать ее и привести к какому-то подобию Порядка. В этом смысле Жизнь становится хранилищем Хаоса. Вы следуете за моей мыслью?
– Я слышу ваши слова, – сказал Орн.
– Ах… – Эмолирдо прочистил горло. – Говоря иначе, Жизнь кормится Хаосом, но должна существовать в рамках Порядка. Хаос представляет собой фон, на котором Жизнь познает себя. Это приводит нас к еще одному фоновому состоянию, называемому Стазисом. Его можно сравнить с магнитом. Стазис притягивает свободную энергию до тех пор, пока давление бездвижности и неадаптации не усиливается настолько, что приводит к взрыву. Взорвавшись, формы, пребывавшие в Стазисе, возвращаются обратно к Хаосу, к не-Порядку. Из этого мы делаем неизбежный вывод, что Стазис всегда оканчивается Хаосом.
– Отличненько, – сказал Орн.
Эмолирдо нахмурился, потом продолжил:
– Это правило верно как на химически-неодушевленном, так и на химически-одушевленном уровнях. Лед, стазис воды, взрывается, вступая в контакт с крайне высокой температурой. Застывшее общество взрывается, когда сталкивается с жаром войны или обжигающей новизной контакта с незнакомым обществом. Природа не приемлет стазис.
– Так же, как она не приемлет вакуум, – сказал Орн с единственной целью прервать поток слов Эмолирдо. Что тот пытался донести? – К чему все эти разговоры о Хаосе, Порядке и Стазисе?
– Мы мыслим категориями энергетических систем, – сказал Эмолирдо. – Таков пси-подход. У вас есть еще вопросы?
– Вы ничего не объяснили, только наговорили слов. Как все это связано с Амелем или с вашим подозрением, что я… пси-центр?
– Амель кажется нам примером стазиса, который не взрывается.
– Значит, возможно, он не статичен.
– Весьма проницательное замечание, – согласился Эмолирдо. – Что же до пси-центра, тут мы подходим к вопросу чудес. Вас призвали на Амель, потому что мы считаем вас чудотворцем.
Орн попытался повернуть голову и ощутил укол боли в забинтованной шее.
– Чудотворцем? – прохрипел он.
– Понимание пси – это понимание чудес, – произнес Эмолирдо своим поучающим тоном. – Дьявол прячется во всем, чего мы не понимаем. Поэтому чудеса пугают нас и наполняют ощущением неуверенности.
– Как тот парень, который, как мне сказали, умеет прыгать с планеты на планету без корабля, – вставил Орн.
– Вам сказали правду, – кивнул Эмолирдо. – Или вот другой пример чуда: один человек пожелал, чтобы некое устройство исчезло из его тела и при этом не принесло ему никакого вреда.
– А что случится, если я пожелаю, чтобы вы исчезли из моего поля зрения? – спросил Орн.
На губах Эмолирдо мелькнула странная полуулыбка. Словно он поборол внезапный порыв вскрикнуть или рассмеяться, решив не делать ни того, ни другого.
– Может получиться интересно, особенно если я парирую собственным желанием.
Орн запутался.
– Я что-то не улавливаю.
Эмолирдо пожал плечами.
– Я лишь хочу сказать, что изучение пси – это изучение чудес. Мы исследуем то, что происходит вне известных каналов и вопреки общепринятым правилам. Религиозные люди называют такие явления чудесами. Мы же говорим, что столкнулись с пси-феноменом или работой пси-центра.
– Перемена ярлыка не обязательно меняет сущность вещи, – сказал Орн. – Я все еще не улавливаю.
– Вы когда-нибудь слышали о пещерах чудес на древних планетах? – спросил Эмолирдо.
– Слышал истории о них.
– Это больше, чем просто истории. Скажем так: в подобных местах обнаруживались скрытые формы, завихрения, посылавшие проекции за пределы видимой вселенной. Всюду, кроме таких центров, сырая и хаотическая энергия вселенной противостоит нашему желанию Порядка. Но в них чистая энергия внешнего Хаоса становится доступной в избытке и подвластной укрощению. Самим актом своего желания мы придаем этой чистой энергии уникальные новые очертания, которые идут вразрез с нашими устоявшимися правилами. – Глаза Эмолирдо сверкали. Казалось, он с трудом пытался сдержать бурное душевное возбуждение.
Орн облизнул губы.
– Формы?
– Существуют недвусмысленные исторические свидетельства, – сказал Эмолирдо. – Люди сгибают проволоку, скручивают ее, вырезают куски из пластика, составляют беспорядочные причудливые наборы, казалось бы, никак не связанных предметов… и происходят чудесные вещи. Гладкая металлическая поверхность становится липкой, словно ее вымазали клеем. Человек рисует пентаграмму на определенном куске пола, и в ней начинают танцевать языки пламени. Из бутылки странной формы сочится дым, который почему-то подчиняется человеческой воле. Все это формы, понимаете?
– И что?
– А еще есть живые существа, в том числе люди, внутри которых скрывается аналогичный пси-центр. Они шагают в… ничто и появляются на расстоянии световых лет. Им нужно лишь взглянуть на больного неизлечимой болезнью, и тот исцеляется. Они воскрешают мертвых. Читают мысли.
Орн попытался сглотнуть. В горле пересохло. Эмолирдо говорил с уверенностью, даже убежденностью, выходящей за пределы слепой веры.
– Но зачем называть все это «пси»? – спросил Орн.
– Так мы выводим эти феномены из области слепого страха, – пояснил Эмолирдо. Наклонившись к прикроватной лампе Орна, он задержал кулак между лампой и зеленой стеной за изголовьем.
– Взгляните на эту стену.
– Я не могу голову повернуть, – сказал Орн.
– Прошу прощения. – Эмолирдо убрал руку. – Там просто была тень. Можете ее мысленно представить. Допустим, на плоскости этой стены живут разумные существа, и они увидели тень моего кулака. Смог бы какой-нибудь гений среди них представить себе форму, которая отбросила эту тень – форму, существующую вне его собственного измерения?
– Вопрос старый, но интересный, – сказал Орн.
– А если бы существо на плоскости стены смастерило механизм, посылающий проекцию в наше измерение? – спросил Эмолирдо. – Оно было бы как те слепцы из притчи, что изучали слона. Его устройство выдавало бы данные, которые не вписываются в его измерения. Ему пришлось бы угадывать новые паттерны, формулировать всяческие опциональные постулаты.
Кожа под повязкой на шее Орна начала безумно чесаться. Он устоял перед порывом запустить туда палец. В голове мелькали обрывки чаргонского фольклора: лесные волшебники; маленький народец, исполнявший желания людей, но так, что те начинали сожалеть о загаданном; пещеры, в которых больные чудесным образом исцелялись.
Щекотка быстрого заживления манила его палец с почти неодолимой силой. Он нащупал на прикроватной тумбочке пилюлю, проглотил ее и прислушался к себе, ожидая облегчения.
– Вы задумались, – сказал Эмолирдо.
– Вы вживили мне в шею новый усилитель пси. С какой целью?
– Это усовершенствованный датчик наличия пси-активности. Он засекает пси-поля, присутствие центральных форм. И усиливает ваши латентные способности. Он поможет вам противостоять эмоциям, вызванным энергией пси, и определять мотивы окружающих путем чтения их эмоций. Вы также сможете засекать опасность, еще отдаленную во времени – предвидеть, если желаете. Я рекомендую вам несколько сеансов парагипноза, они помогут сделать эти функции более для вас понятными.
Орн почувствовал, как в шее закололо, а в желудке стало пусто, но не от голода. Опасность?
– Ощущение предвидения опасности вы ни с чем не перепутаете, – сказал Эмолирдо. – Оно напоминает диковинное чувство страха, пожалуй, похожее на голод. Вам словно будет чего-то недоставать, например, внутри или во вдыхаемом воздухе. Это очень надежный сигнал опасности.
Орн все еще чувствовал пустоту в желудке. На коже выступил пот. Воздух палаты в легких казался затхлым. Ему хотелось отмахнуться от всех этих ощущений и от знающих намеков Эмолирдо, но оставался факт по имени Стетсон. В КИ не было большего скептика, и все же Стет приказал ему пройти через это.
Ну, а еще был передатчик, который Орн вынул из себя одним желанием.
– Вы немного побледнели, – заметил Эмолирдо.
Орн выдавил натянутую улыбку.
– Кажется, на меня уже накатило это ваше предвидение.
– Ах, вот как… Опишите свои ощущения.
Орн послушался.
– Странно, что это случилось так быстро, – сказал Эмолирдо. – Есть возможность понять, что является источником опасности?
– Вы, – ответил Орн. – И Амель.
Эмолирдо сжал губы.
– Возможно, само изучение пси представляет для вас опасность. Это странно. В особенности если окажется, что вы и вправду пси-центр.
Когда мудрый человек не понимает, он говорит: «Я не понимаю». Глупец и невежа стыдятся своего незнания и молчат там, где вопрос мог бы принести им мудрость.
Орн сказал себе, что не может больше торчать на трапе корабля, не вызывая подозрений. Ему удалось преодолеть первое потрясение от эффекта потоков пси, только предчувствие опасности продолжало ныть, будто больной зуб. Было жарко, тога оттягивала плечи. Он насквозь промок от пота.
Но желудок говорил: жди.
Он сделал полшага в сторону лифтополя, и ощущение пустоты внутри усилилось. Ноздри уловили густой аромат благовоний – такой едкий, что он перебивал даже довлеющий по всему космопорту запах озона и машинного масла.
Несмотря на подготовку и бережно взращенный агностицизм, Орн почувствовал благоговейную дрожь. Амель источал ауру магии, которая бросала вызов неверию.
«Это просто пси», – сказал себе Орн.
Звуки пения и причитаний поднимались из глубины лабиринта, словно акустический туман. В памяти замелькали обрывки картин из детства на Чаргоне: религиозные процессии на светлые праздники… образ Махмуда, огненным взглядом взиравшего с киблы… звон азана на главной площади в День Баирама – «Не допусти богохульства, не остави богохульника в живых…»
Орн тряхнул головой и подумал: «Сейчас самое подходящее время, чтобы стать набожным и склониться перед Уллуа, межзвездным скитальцем Эирбов».
Корни его страха уходили очень глубоко. Он потуже затянул пояс и решительно шагнул в лифтополе. Ощущение опасности не пропало, но и не усилилось.
Мягкое как пух касание лифтополя спустило его на землю и выплюнуло возле крытой галереи. Внизу было жарче, чем на трапе. Орн вытер влагу со лба. В узкой тени перехода жалась кучка одетых в белое жрецов и учеников в бирюзовых тогах. Орн направился к ним, но они начали расходиться парами – по жрецу вместе с каждым учеником.
Только один священнослужитель остался на месте – высокий, плотно сбитый, такой тяжелый на вид, что казалось, земля должна содрогаться, когда он по ней ходит. «Может, он тоже с Чаргона?» – подумал Орн. У жреца была бритая голова, лицо усеивали глубокие следы царапин. Из-под нависающих седых бровей смотрели суровые темные глаза.
– Ты Орн? – грохнул жрец.
Орн шагнул под покров галереи.
– Да.
В тени было видно, что кожа у жреца маслянисто-желтая.
– Я – Бакриш, – сказал он, уперев увесистые ладони в бока, и прожег Орна взглядом. – Ты пропустил церемонию очищения.
– Мне сказали, можно не торопиться.
– Так ты из этих, значит?
Что-то в его плотной фигуре и угрюмом лице напомнило Орну маракского сержанта-инструктора из КИ. Воспоминание помогло прийти в себя и даже улыбнуться.
– Что смешного? – требовательно спросил Бакриш.
– На этом смиренном лице отражается радость предстать перед вами здесь, на Амеле, – сказал Орн.
– Вот как?
– В каком смысле «из этих»? – спросил Орн.
– Один из этих талантов, которые являются на Амель обрести равновесие, – сказал Бакриш. – Только и всего. Пойдем. – С этими словами он развернулся и зашагал вдаль по крытому переходу, даже не оглянувшись, чтобы проверить, следует ли Орн за ним.
– Равновесие? – удивился Орн.
И, поспешив за Бакришем, обнаружил, что ему приходится едва ли не бежать вприпрыжку, чтобы не отставать от него.
«Ни подвижных дорожек, ни перескоков, – подумал Орн. – Примитивная планета».
Крытая галерея, словно длинный клюв, торчала в стене невысокого здания без окон, построенного из серого пластита. Двойные парадные двери вели в полутемный коридор, где Орна окатило прохладным воздухом. Он заметил, однако, что двери приходилось открывать вручную и одна из них скрипела. Шаги эхом разносились по коридору.
Бакриш провел его мимо двух рядов узких келий без дверей. В некоторых обнаружились бормочущие фигуры, другие были набиты диковинным оборудованием, третьи пустовали. В конце коридора их встретила еще одна дверь – она вела в комнату, в которой как раз хватало места для небольшого письменного стола и двух стульев. Комнату наполнял розовый свет из скрытых эксайтоламп. В воздухе стоял запах плесени. Бакриш втиснулся на сиденье за столом и жестом велел Орну занять второй стул.
Повинуясь, тот почувствовал, как предупреждающая боль в желудке обострилась.
– Как ты знаешь, – начал Бакриш, – мы на Амеле подчиняемся условиям Вселенского перемирия. Разведывательная служба КИ уже наверняка проинформировала тебя об очевидных импликациях этого факта.
Орн скрыл свое удивление таким поворотом разговора.
– Теперь ты должен понять, что в моем назначении твоим наставником нет ничего необычного.
– А почему его могут посчитать необычным? – спросил Орн.
– Ты – последователь Махмуда, а я – хинд и уали под божественным покровительством. Согласно условиям перемирия, все мы служим одному Богу, у которого много имен. Понимаешь?
– Нет, не понимаю.
– Хинды и эирбы издревле враждовали между собой, – сказал Бакриш. – Ты об этом не знал?
– Кажется, где-то встречал упоминание, – признался Орн. – По моему мнению, враждебность приводит к насилию, а насилие – к войне. Я дал клятву противостоять этой прогрессии.
– Похвально, очень похвально, – сказал Бакриш. – После того как Эмолирдо рассказал нам о тебе, мы, конечно, просто обязаны были увидеть тебя собственными глазами. Поэтому ты здесь.
Орн подумал: «Значит, Стет был прав – Пси-отдел шпионит для Амеля».
– Ты представляешь собой занимательную задачку.
Орн придал лицу пустое выражение и с помощью новообретенного пси-осознания попытался нащупать эмоцию, слабость, хоть какую-нибудь подсказку относительно той угрозы, которую здесь ощущал.
– Я думал, что просто приеду сюда учиться.
– Не бывает ничего по-настоящему простого, – сказал Бакриш.
При этих словах Орн почувствовал, как ощущение угрозы растворяется, и заметил, что жрец бросил взгляд на дверной проем. Он резко обернулся и успел заметить, как в коридоре мелькнул, удаляясь, край робы и какой-то странный предмет на колесах.
– Так-то лучше, – сказал Бакриш. – Теперь нам известна тензорная фаза твоего усилительного прибора. Мы можем обнулить его или уничтожить вместе с тобой.
Орн поборол панику при мысли о том, какую бомбу медики зашили в него по приказу Эмолирдо. Ему пришло было в голову, что можно попытаться желанием извлечь прибор из себя, но он не знал, подействует ли это на Амеле. Сделать что-то не так показалось ему более опасным, чем временно подыграть и подстроиться под ситуацию.
– Рад, что вы нашли, чем занять себя.
– Не язви, – сказал Бакриш. – Мы не желаем тебя уничтожать. Мы хотим, чтобы ты использовал полученные устройства. Поэтому их тебе и выдали, и обучили их использованию.
Орн сделал два глубоких вдоха. Пси-подготовка включилась без его сознательного участия. Он сфокусировался на внутреннем центре спокойствия, и оно пришло, окатило его прохладной свежей волной. Он сделался холодным, наблюдательным, спокойным, чувствительным ко всякой пси-силе. И в то же время в его мозгу молниями полыхали мысли. Такого паттерна событий он не ожидал. Его что, поймали в ловушку?
– У тебя есть какие-нибудь вопросы? – осведомился Бакриш.
Орн кашлянул.
– Да. Вы поможете мне встретиться с аббодом Халмирахом? Я должен выяснить, почему Амель пытается разрушить…
– Всему свое время, – сказал Бакриш.
– Где мне найти аббода?
– Когда время придет, ваша встреча будет устроена. Он неподалеку и всегда ожидает подобных событий с великим любопытством, уверяю тебя.
– Каких событий?
– Твоей инициации, конечно же.
– А, точно. В которой вы попытаетесь стереть меня в порошок.
Бакриш, казалось, был озадачен.
– Поверь, мой юный друг, у нас нет желания тебя уничтожать. Мы лишь предприняли необходимые меры безопасности. Это серьезный вопрос, и он привлек наше внимание.
– Вы сказали, что можете меня уничтожить.
– Только при самой крайней необходимости. Сейчас ты должен понять два фундаментальных факта: ты хочешь разузнать все о нас, а мы – о тебе. Самый лучший способ нам обоим достигнуть этой цели – это подвергнуть тебя инициации. У тебя в самом деле нет выбора.
– Это вы так говорите!
– Я тебя уверяю.
– Выходит, я должен позволить вам вести меня вслепую, как грифку на бойню. Либо так, либо вы меня уничтожите.
– Кровожадные мысли здесь, право, не к месту, – сказал Бакриш. – Взгляни на ситуацию с моей точки зрения: это интересное испытание.
– Но только одному из нас грозит опасность.
– Я бы не стал так говорить.
Орн почувствовал, как внутри вскипает гнев. И ради этого он отложил свадьбу, ради этого отдал себя в руки врачей, приказы которым, скорее всего, отдавал предатель КИ, ради этого прошел изнурительную пси-подготовку. Ради этого!
– Я выясню, что вы скрываете, – прохрипел Орн, буря взглядом Бакриша. – А потом раздавлю вас.
Бакриш побледнел. Его желтоватая кожа приобрела болезненный оттенок. Он сглотнул и покачал головой.
– Ты должен пройти через таинства, – пробормотал он. – Мы не знаем другого способа.
Орн почувствовал неловкость за эту вспышку бравады и подумал: «Почему этот шут сдрейфил? Все козыри – у него на руках, однако моя угроза его напугала. Почему?»
– Ты соглашаешься на инициацию? – отважился нарушить молчание Бакриш.
Орн откинулся на стуле.
– Вы сказали, у меня нет выбора.
– Воистину, это так.
– Тогда соглашаюсь. Но взамен вы дадите мне поговорить с аббодом!
– Конечно… если останешься в живых.
Мы происходим от Всеединого и возвращаемся ко Всеединому. Как можем мы что-то утаить от Источника всего прошлого и Конца всего сущего?
– Он прибыл, преподобный аббод, – сказал жрец. – Бакриш сейчас с ним.
Аббод Халмирах стоял за писцовым пюпитром, утопая босыми ногами в оранжевом ковре того же оттенка, что и его длинная роба. Комната за закрытыми ставнями, спасавшими от знойного амельского солнца, выглядела темной и старомодной. Тусклый свет исходил лишь от четырех древних светошаров в углах под самым потолком. Аббода окружали деревянные стены, в камине за спиной тлели оранжевые уголья. Его узкое лицо с длинным носом и тонкими губами казалось спокойным, но он остро ощущал все в этой комнате: маслянистые тени на деревянных стенах, скрип сандалий жреца по полу возле ковра, слабый трепет пламени в потухающем очаге.
Жрец, который явился с докладом, Макрити, был одним из самых доверенных сподручников аббода, но его внешность – длинные черные волосы с длинными бакенбардами, обрамляющими идеально круглое лицо, глухой черный костюм с цилиндром и широкий белый воротник – аббода смущала. Макрити выглядел уж слишком похожим на иллюстрацию из рассказов про Вторую волну инквизиции. Однако придираться к религиозным атрибутам, разрешенным условиями Вселенского перемирия, было негоже.
– Я почувствовал его прибытие, – сказал аббод и снова повернулся к пюпитру. Он писал ручкой на бумаге – ему нравилось сохранять древние обычаи. – Насколько я могу судить, в его подлинности нет никаких сомнений.
– Он совершил все три шага за пределы человеческого опыта, но еще нет уверенности в том, что он переживет инициацию и откроет призвавшего – вас.
– «Откроет» – какое многозначное слово, – сказал аббод. – Ты прочел доклад моего брата?
– Прочел, преподобный аббод.
Тот поднял глаза от пюпитра.
– Знаешь, а ведь я видел ту зеленую коробочку. Она явилась мне в видении за миг до того, как перед нами появился шриггар. Еще я увидел своего брата и ощутил сверхчеловеческое влияние, которое тот момент оказал на его эмоции. Меня завораживает, как точно события повторили слова шриггара. Как говорят, «круг замкнулся». – И он вернулся к своим бумагам.
– Преподобный аббод, – сказал Макрити, – война, город из стекла и время политики – все это в прошлом. Я изучил ваши записи о создании бога. Настает время нам возбояться последствий своей дерзости.
– Я и боюсь, – сказал аббод, не поднимая взгляда.
– Мы все боимся.
– Но подумай, – продолжал аббод, изящным росчерком ставя на бумаге знак препинания. – Это ведь наш первый человек! Чего мы коснулись в прошлом – горы на Талисе, Говорящего камня на Кринте, Бога-мыши на Старой Земле, одушевленных и неодушевленных предметов подобного толка. А теперь у нас есть первый бог-человек.
– Были и другие, – заметил Макрити.
– Но их создали не мы!
– Возможно, мы об этом пожалеем, – пробормотал Макрити.
– О, я уже жалею, – сказал аббод. – Но теперь ведь все равно ничего не изменить, так?
День короток, а задача огромна и работники ленивы, но награда велика, и наш Господин велит нам поторапливаться.
– Эта комната называется «кельей медитации о вере», – сказал Бакриш, распахнув дверь перед Орном и указывая внутрь. – Тебе нужно будет вытянуться на полу и лежать на спине. Не садись и не вставай, пока я не разрешу. Это очень опасно.
– Почему? – Орн сунул голову внутрь, чтобы оглядеться.
Помещение оказалось узким и высоким. Потолок, стены и пол были сложены из белого камня, испещренного коричневыми жилками, похожими на ходы насекомых. Комнату наполнял холодный белый свет без видимого источника, пресный, будто стерилизованное молоко. В воздухе висел запах сырого камня и плесени.
– Это очень мощная пси-машина, – сказал Бакриш. – Распластайся на спине, и будешь в относительной безопасности. Поверь моему слову – мне доводилось видеть, к чему приводит неверие. – Его передернуло.
Орн кашлянул, прочищая горло. Было холодно. Пустота в желудке давила, словно набухший мешок, предупреждая о какой-то ужасной опасности.
– А если я откажусь? – спросил он.
– Прошу тебя, – сказал Бакриш. – Я здесь, чтобы помочь. Отступиться сейчас опаснее, чем продолжать. Намного опаснее.
Его голос звучал искренне, и Орн, обернувшись, увидел в темных глазах жреца мольбу.
– Прошу тебя, – повторил Бакриш.
Орн сделал глубокий вдох и шагнул в келью. Сигнал опасности слегка ослаб, но все же оставался четким и настойчивым.
– Ляг на спину ровно, – сказал Бакриш.
Орн растянулся на полу. Камень холодил кожу сквозь плотную ткань тоги.
– Как только инициация начнется, единственный выход – это пройти через нее.
– А вы проходили? – спросил Орн. Лежать на полу было до странности неловко. Бакриш, стоявший в дверном проеме, с этого ракурса казался гигантом.
– Ну конечно же, – ответил Бакриш.
Орн подумал: если его пси-осознание не ошибается, он, кажется, засек в эмоциональной базе жреца глубокую симпатию.
– А что ждет в конце инициации?
– Это каждый открывает для себя сам.
– Неужели пойти на попятный сейчас в самом деле опаснее? – спросил Орн и приподнялся, опираясь на локоть. – Я думаю, вы меня просто используете – должно быть, это какой-то эксперимент.
Бакриш буквально излучал сожаление.
– Когда ученый видит, что его эксперимент не удался, он не всегда отказывается от дальнейших попыток… на новом оборудовании. У тебя в самом деле нет выбора. А теперь ляг ровно; так будет безопаснее всего.
Орн повиновался.
– Тогда давайте начинать, – сказал он.
– Как прикажешь. – Бакриш сделал шаг назад, и дверной проем исчез, не оставив на стене никакого следа.
Чувствуя, как пересохло в горле, Орн стал оглядывать келью: навскидку метра четыре в длину, два в ширину и десять в высоту, хотя рябой каменный потолок расплывался в вышине, и он подумал, что расстояние до него, пожалуй, еще больше. Быть может, бледное освещение нарочно обманывало органы чувств.
Остерегающее предчувствие угрозы по-прежнему не давало расслабиться.
Внезапно комнату наполнил голос Бакриша, бестелесный и раскатистый. Он раздавался повсюду – вокруг и внутри Орна.
– Ты находишься в пси-машине, – сказал Бакриш. – Она окружает тебя. Инициация, которая тебе предстоит, уходит корнями в древность и потребует от тебя многого. Она призвана испытать качество твоей веры. Не справившись, ты потеряешь жизнь, душу… или и то, и другое.
Орн стиснул кулаки. Ладони покрылись потом. Он ощутил резкое усиление фоновой пси-активности.
Вера?
Ему вспомнилось, каким испытанием стала креш-капсула; сон, который его когда-то преследовал.
Богами не рождаются, их создают.
В креш-капсуле он заново собрал свое существо, вернулся из мертвых, отринув старые привычки, старые кошмары.
Испытать качество веры? Во что же он может верить? В себя? Он вспомнил время, проведенное в креш-капсуле, и вопросы, которые его изводили. Тогда он стал сомневаться в КИ, и постепенно в нем начало рождаться осознание. Где-то внутри себя он ощутил древний инстинкт, пережиток архаических тенденций.
И тут Орн вспомнил свое одночастное определение бытия: «Я – цельное существо. Я существую. Этого довольно. Я порождаю сам себя».
У него было, во что верить.
В келье снова загремел голос Бакриша:
– Погрузи свою самость в мистический поток, Орн. Чего тебе бояться?
Орн ощутил сконцентрированное на нем пси-давление, недвусмысленное свидетельство глубоко скрытого намерения.
– Я предпочитаю знать, куда двигаюсь, Бакриш.
– Иногда мы движемся просто ради того, чтобы двигаться, – сказал Бакриш.
– Бред!
– Нажимая кнопку, которая включает в комнате свет, ты опираешься на веру, – сказал Бакриш. – Ты веришь в то, что будет свет.
– Я верю своему прошлому опыту, – сказал Орн.
– А что было в первый раз, в пору, когда опыта еще не было?
– Удивился, должно быть.
– Ты обладаешь познаниями обо всем опыте, доступном человечеству? – спросил Бакриш.
– Допустим, нет.
– Тогда приготовься удивляться. Я должен открыть тебе, что твоя келья не оборудована никаким осветительным механизмом. Свет, который ты видишь, существует лишь потому, что ты этого желаешь, и ни по какой другой причине.
– Что…
Словно воды реки забвения, в комнату хлынул мрак, обрубая все чувства. Предчувствие угрозы сделалось оглушительным.
Во тьме прозвучал хриплый шепот Бакриша.
– Верь, ученик мой.
Орн задавил бурное желание вскочить на ноги, броситься к стене, в которой была дверь, и заколотить в нее кулаками. Там должен быть проем! Но он вспомнил невозмутимую мрачность предостережения жреца. Побег равнялся гибели. Пути назад не было.
Высоко под потолком появилось дымчатое сияние и стало по спирали спускаться к Орну. Тот поднес к глазам правую руку – ее очертания было видно лишь на фоне странного свечения, от которого в комнате не становилось светлее. С каждым ударом сердца ощущение давления росло.
«Темно стало, когда я усомнился», – подумал он.
Получается, молочное свечение, наполнявшее комнату, символизировало антитезу темноты, страха темноты? Не отбрасывающий тени свет померцал и залил келью, но он был более тусклым, чем в первый раз, а под потолком, где зародилось туманное сияние, кипело черное облако. Оно манило, будто абсолютная тьма глубочайшего космоса.
Орн в ужасе уставился на облако.
Тьма, заглушающая чувства, вернулась.
Под потолком снова замерцало туманное сияние.
Предчувствие опасности внутри Орна вопило во всю мочь. Он закрыл глаза, силясь преодолеть страх и сконцентрироваться. Когда глаза закрылись, страх отступил. Глаза потрясенно распахнулись.
Страх!
Призрачное сияние спустилось ниже.
«Закрыть глаза!»
Чувство нависшей опасности поутихло.
«Страх – это тьма, – подумал он. – Тьма притягивает к себе даже в присутствии света».
Он успокоил дыхание, сфокусировался на внутреннем центре. Вера? Что это значило? Слепая вера?
Страх тащил за собой тьму. Чего они от него хотели?
«Я существую. Этого довольно».
Он заставил себя открыть глаза и вперил взгляд в бессветную пустоту кельи. Опасное свечение потянулось к нему. Даже в полном мраке был ложный свет. Не настоящий, потому что в нем ничего нельзя было разглядеть. Это был антисвет. Он узнал бы его присутствие где угодно, даже во тьме.
Орн вспомнил, как давным-давно, еще на Чаргоне, ребенком оказывался в темноте в собственной комнате. Лунные тени казались ему чудовищами. Он крепко зажмуривался, боясь увидеть что-нибудь немыслимо ужасное, если вдруг откроет глаза.
Ложный свет.
Орн глядел вверх, на свивающееся кольцами сияние. Ложный свет – это ложная вера? Свечение начало сворачиваться обратно. А полная тьма, значит, – полное отсутствие веры? Свечение мигнуло и погасло.
«Достаточно ли верить в мое собственное существование?» – задумался Орн.
Келья оставалась темной и пугающей. В воздухе пахло каменной сыростью. Тьму заполнили вкрадчивые звуки – скрежет когтей, шипение, царапанье, шорохи и взвизги. Орн населил звуки всеми ужасами, какие только могло породить его воображение: ядовитыми ящерами, безумными чудовищами, смертельно опасными змеями, клыкастыми ползучими гадами из кошмаров. Чувство угрозы поглотило его целиком. Он лежал, замотанный в него, как в кокон.
Сквозь тьму, извиваясь, прополз хриплый шепот Бакриша.
– Орн, у тебя глаза открыты?
– Да, – ответил Орн с усилием, от которого задрожали губы.
– Что ты видишь?
Из этого вопроса родилась картина и заплясала у Орна перед глазами. Он увидел Бакриша в зловещем красном свечении, с искаженным от мучений лицом, его тело дергалось и металось…
– Что ты видишь? – требовательно повторил Бакриш.
– Вас. Я вижу вас в преисподней Садун.
– В Махмудовом аду?
– Да. Почему я это вижу?
– Разве свет не лучше, Орн? – В голосе Бакриша звучал ужас.
– Почему я вижу вас в аду, Бакриш?
– Умоляю тебя, Орн! Выбери свет. Верь!
– Но почему я вижу вас в…
Орн замолк, охваченный чувством, будто что-то заглянуло в него с мрачной решимостью. Оно проверило его мысли, изучило процессы жизнедеятельности и каждое невысказанное желание, взвесило и занесло в список его душу.
За этим пришло новое осознание. Орн понял, что, пожелай он, и Бакриш оказался бы в глубочайшей пыточной яме Махмудовых кошмаров.
Стоило только пожелать.
«Почему нет? – спросил он себя. И тут же добавил: – Но зачем?»
Кто он такой, чтобы принимать подобное решение? Чем Бакриш заслужил вечность Махмудова гнева? Разве это он задумал разрушить КИ? Бакриш был пешкой, простым жрецом.
А вот аббод Халмирах…
Келья наполнилась стонами и скрипом. Из тьмы над Орном выпрыгнул язык пламени, пылающее копье, занесенное и нацеленное, заливая стены кроваво-красным сиянием.
Предчувствие угрозы когтями раздирало Орну желудок.
Кто был подходящей целью для фанатичной жестокости Махмуда? Если загадать желание, поразит ли оно только одну цель? А что будет с загадавшим? Вдруг и его ждет кара?
«Что, если я тоже окажусь в аду с аббодом?»
Орн был абсолютно уверен в том, что мог в это самое мгновение совершить опасный, чудовищный поступок. Обречь своего собрата-человека на вечную агонию.
Какого человека и за что?
Дает ли сама возможность право воспользоваться этой возможностью? Ему стало тошно от накатившего соблазна. Никто из людей этого не заслуживал. Никто и никогда этого не заслуживал.
«Я существую, – подумал он. – Этого довольно. Боюсь ли я себя самого?»
Танцующее пламя дрогнуло и погасло, исчезло из темноты, полной шипения, скрежета и ползучих шорохов.
Орн вдруг почувствовал, что от его собственной дрожи ногти на руках стучат об пол. Его захлестнуло понимание. Когти! Он успокоил руки и рассмеялся вслух, потому что скрежет когтей затих. Почувствовал, как ноги извиваются в невольной попытке бегства. Успокоил ноги. Загадочные шорохи прекратились.
Осталось только шипение.
Он понял, что это его собственное дыхание пытается пробиться сквозь стиснутые зубы. Его скрутило от смеха. Свет!
Келью залило ослепительным светом. Во внезапном порыве упрямства он отверг свет, и темнота вернулась – теплая, тихая темнота.
Он понял, что пси-машина реагирует на его самые заветные желания – желания, которые не могло подавить никакое колебание разума. Желания, в которые он верил.
«Я существую».
Ему стоило лишь пожелать света, но он выбрал тьму. Напряжение вдруг отпустило, и Орн, вопреки предостережению Бакриша, поднялся на ноги. Лежание на спине помогло ему ощутить собственную внутреннюю пассивность, предположения и предубеждения, туманившие его существо. Но теперь туман рассеялся. Орн улыбнулся во мраке и крикнул: