Спать Серов обычно ложился поздно, но сегодня то ли жара измотала, то ли наступил предел отпущенных ему сил, и Сергей завалился вскоре после девяти. Хотелось полежать, покурить, почитать книжку, наслаждаясь покоем и ничегонеделанием, что в последнее время случалось так редко. Постоянно приходилось куда-то бежать, кого-то задерживать, допрашивать, проверять полученные от осведомителей сведения, собачиться с начальством и, кроме всего, проявлять чудеса находчивости, смекалки и изворотливости, чтобы слишком явно не нарушать далеко не совершенный уголовный кодекс.
Постелив на диван свежую простыню и бросив на нее подушку, Сергей разделся и лег: может, так будет прохладнее? Он включил вентилятор, направил его на потолок и закурил. Хотел взять с тумбочки номер иллюстрированного журнала, но вдруг понял, что не сможет сейчас читать и бездумно разглядывать яркие картинки. Серая ленточка табачного дыма притягивала взгляд и, словно заворожив, будила воспоминания не только души, но и тела, которое настоятельно требовало своего. В конце концов он же здоровый тридцатипятилетний мужчина!
Ах, как некстати, как не вовремя серая ленточка дыма, похожая на ведущую в былое призрачную тропинку, поманила и увлекла в давно прошедшие, полные жаркой любви и безумной неги ночи, которые он проводил с Лариской Рыжовой в ее роскошно обставленной двухкомнатной квартире. Боже, каким же упоительно сумасшедшим было то незабвенное время, когда они никак не могли насытиться друг другом, отдавая себя без остатка и желая, чтобы невообразимый пир страсти и плоти длился как можно дольше, а лучше всего – вечно!
Да, все это крайне не ко времени и нужно гнать от себя воспоминания о Ларискиных руках, умевших быть нежными, ласковыми, но очень настойчивыми, если она считала, что пыл любви начал угасать. О ее губах, чуть касавшихся уха и легко щекотавших его, нашептывая нежные слова… Гнать, гнать прочь, иначе ни за что не заснуть! Ведь он порвал с Лариской, когда в его жизни появилась Эльвира. Или только кажется, что порвал, – ведь они расстались так и не объяснившись, и у него в столе до сих пор лежат запасные ключи от ее квартиры? А что, если сейчас поехать к ней, открыть дверь и просто сказать: «Здравствуй, это я». Не поменяла же она замки в стальной двери? Это накладно, а ее папаша исчез с украденными у акционерного общества деньгами и, если верить данным Интерпола, распростился с жизнью где-то у берегов Северной Африки. Куда только баксы не заведут русского человека, особенно если он не в ладах с Законом?!
Да нет, не поедет он к Лариске, все это бред на сексуальной почве: какие встречи, если она вновь заведет разговор о том, как бы добыть деньги отца?! Уж лучше ждать возвращения с гастролей милой блондиночки Элочки Ларионовой. Но пока дождешься, начнешь потихоньку сдвигаться умом от длительного воздержания. Получается, выход один – завести себе временную подружку, закрутив с ней ни к чему не обязывающую любовную интрижку? Не уходить же на самом то деле с головой в работу отдавая ей всего себя – она и так отбирает слишком много сил, чтобы приносить в жертву последнее. К тому же прав отец – всех преступников не пересажаешь. Прискорбно, но факт!
– А-а, черт! – глухо выругался Сергей и натянул простыню до макушки. Дернула его нелегкая предаваться воспоминаниям: теперь уж точно не заснешь.
За стеной, в гостиной работал телевизор и тихо звякала посуда – отец и тетя Клава, заменившая Сергею давно умершую маму, пили чай. Пойти, что ли, к ним, отвлечься на телевизионное вранье и мирную беседу со старичками? Все равно благие намерения пораньше лечь завели его на дорогу в ад воспоминаний, с которой, единожды ступив на нее, не так уж просто сойти.
Он заворочался под простыней, и тут в гостиной раздалась мелодичная трель телефонного звонка, и Серов замер: вдруг это звонят ему? И вдруг – чего только в жизни не бывает? – это Лариска или решившая нарушить обет молчания Эльвира?
– Что? Нет, он дома… Сейчас приглашу.
Это отец, он идет к дверям его комнаты! Серов вскочил и, ничего не спросив, пулей пролетел мимо Ивана Сергеевича к телефону, загадав про себя, что если это…
– Да, Серов у аппарата.
– Сергей Иваныч? – раздался в трубке хрипловатый басок дежурного, и все очарование придуманной сказки разом пропало, уступив место тривиальной серой обыденщине. Казалось, даже из наушника сочится насквозь прокуренный, пропахший сапожным кремом и мокрым сукном запах дежурки.
– Да, я, – преувеличенно бодро откликнулся Серов. – Что там?
– Я бы не стал беспокоить, – сделал неуклюжий реверанс дежурный, – однако вы оставили сторожевой листок на гражданина Зайденберга…
– Его задержали? Где он? – быстро перебил подполковник.
– Драгоценный ваш отсутствует, – хмыкнул дежурный. – Но в его квартире убийство.
– В какой квартире? – не понял Серов. У Зайденберга не было никакой квартиры: свою он продал и обитал неизвестно где, намереваясь покинуть страну. Неужели обнаружили его лежку? И кого там грохнули? Если самого Льва Марковича, то пиши пропало: еще одна нитка оборвана навсегда и очередной свидетель замолчал до Страшного суда.
– Недалеко от высотки, на набережной. Соседи позвонили, а группа обнаружила труп женщины. Документик там нашли на имя Зайденберга.
– Высылайте машину, – вздохнул Сергей. – Я через десять минут буду у подъезда…
Все места происшествий, связанных с убийствами, казались Серову похожими: вспыхивающие блицы фотоаппаратов экспертов, недовольные следователи, составляющие подробный протокол осмотра места происшествия, задерганные оперативники, рыскающие вокруг, словно гончие псы, в тщетной надежде заполучить хоть какую-то информацию, дающую возможность зацепиться и мотать, мотать…
Войдя в квартиру, Сергей сразу же отметил, что двери в ней словно в крепостной башне – одна сейфовая, со сложной системой сигнализации, электронными замками и телеглазком, а вторая из массивных дубовых плах, между которыми наверняка вогнали стальной лист.
Сержант в замызганной куртке с мятыми погонами, стоявший в прихожей, отдал подполковнику честь и молча показал в направлении кухни. Серов прошел туда.
Тело убитой уже увезли, и на полу с побуревшими пятнами крови остался очерченный мелом бесплотный силуэт. Эксперт возился у стола, кисточкой нанося на бутылки и рюмки специальный порошок для выявления отпечатков пальцев. Судя по всему, здесь прилично выпили, прежде чем отправили в мир иной… Кого?
– Привет! – Сергей кивнул Витьке Майорову, начальнику местной криминальной милиции. – Кого убили?
– Лолу. Она же гражданка Лукина Нина Ивановна.
– Нинка Центровая?
– Она самая, царствие ей…
– Чем ее?
– А вот! – Майоров поднял полиэтиленовый пакет, в котором лежали маленький вороненый пистолет и несколько стреляных гильз.
– «Беретта»? – с первого взгляда безошибочно определил Серов.
– Точно, всю обойму в грудь вогнали, штуку за штукой.
Любопытная подробность, но она более заинтересовала бы репортеров уголовной хроники, чем Серова: он примчался сюда совершенно по иному поводу и теперь горел нетерпением узнать: какие же следы ударившегося в бега гражданина Зайденберга скрывала эта квартирка в тихом престижном квартале?
– Где документ?
– Щас, – сразу понял Витька, – пошли.
Он провел Сергея в дальнюю комнату, служившую спальней. В ней стояли сдвинутые впритык две широченные двуспальные кровати, покрытые роскошными покрывалами, а стену украшала старинная икона Спаса с огромным зеркалом под ней – все как и положено в доме нувориша: смешение стилей, направлений моды и показная религиозность при полном неверии ни в Бога, ни в людей. Те, кто здесь жил, уповали лишь на силу денег.
– Странно все, – плотно прикрыв дверь, Майоров обернулся к Серову. – Очень странно.
– Что ты имеешь в виду? – Сергей понял, что с документом придется немного подождать, пока Витька не изольет душу.
– Квартира буквально напичкана электроникой! Скрытые камеры следят за двором, автостоянкой, подъездом. Есть даже автономный сильнейший аккумулятор, способный давать ток несколько суток. Двери видал какие?
Серов молча кивнул, еще не догадываясь, куда клонит коллега, но уже чувствуя, что его ожидают не самые приятные новости.
– Так вот, они были открыты, – уныло сообщил Майоров.
– Настежь?
– Да нет, прикрыты, но не заперты: мы нажали на ручку и вошли.
– Убийца мог торопиться, – предположил Сергей. – Вот и не запер, а то, может быть, даже не знал, как запереть. Ведь пока не установлено, кто застрелил Нинку. Кстати, ты проверил, есть ли записи с видеокамер?
– Ни одной кассеты, все голяком, – вздохнул Витька. – Там такой пульт с мониторами, но все обесточено и ни одной кассеты. Даже чистых нет. Впрочем, меня настораживает не только это.
– Что еще?
– Никто не звонил нам.
– Как не звонил? – ошарашенно переспросил Серов. – Мне дежурный сказал, что позвонили соседи и сообщили об убийстве. Кто-то же звонил!
– Вот именно – кто-то! Мои бойцы всех соседей обошли, не поленились даже в дом напротив заглянуть. Представь себе: никто ничего не видел и не слышал! И уж тем более не звонил в милицию.
– Не хотят, наверное, чтобы потом таскали на допросы и в суд. Мало кому такое нравится. А кто сообщил: мужчина или женщина?
– Женщина звонила, в дежурку. Полностью назвала адрес и сказала, что стреляли, убили, мол, там кого-то, похоже, слышала крики. Ну, я тут, как только узнал, что соседи отпираются, сам быстренько вместе со следователем прокуратуры провел эксперимент. Прикрыли двери и вышли на площадку, а мои бойцы в квартире вопили во все горло, словно их режут.
– Ничего не слышно? – догадался Серов.
– Точно, – мрачно подтвердил Витька. – Глухо, как в гробнице Тутанхамона. В этих домах из пушки можно палить в квартирах, и никакой сосед ничего не узнает, а тут она, видите ли, расслышала выстрелы из этой хлопушки и крики раненой.
– Вдруг двери были открыты?
– Ну, не знаю, не знаю, – раздраженно ответил Майоров. Он подошел к стоявшей около кровати тумбочке и выдвинул ее ящик. – Вот здесь нашли. Я велел пока не трогать.
Сергей заглянул через его плечо – в ящике лежал пропуск в филармонию с фотографией Зайденберга. Черной тушью на пропуске было жирно выведено: «Зайденберг Лев Маркович». Да, бесспорно этот пропуск принадлежал хозяину фирмы «Дана», но где подтверждения, что и квартира со всеми ее тайнами и трупами принадлежала тому же Льву Марковичу? Еще по дороге сюда, прямо из машины связавшись с дежурным, Серов уточнил, что данную жилплощадь приобрел некий гражданин Николаев, а утверждать, что Николаев и Зайденберг одно и то же лицо, пока нет никаких оснований.
– Мне дежурный сказал, что это квартира Зайденберга, – обернулся Сергей к коллеге. – Но здесь прописан Николаев? Почему решили, что хозяин Зайденберг?
– Баба эта и сказала, что тут квартира Зайденберга, – раздраженно ответил Витька. Неужели Серов не понимает, как ему сейчас придется вертеться с этим клятым убийством проститутки в неизвестно чьей квартире, битком набитой электронными штучками, словно правительственный особняк или секретный объект оборонного значения?
– Ясно, – протянул Сергей, хотя никакой ясности абсолютно не было и даже не предвиделось: все запутано, и бедного Витьку остается лишь пожалеть.
– Ясно… – передразнил Майоров и легонько подтолкнул Серова к двери. – Еще не все тайны мадридского двора тебе известны. Пошли, ознакомлю с некоторыми достопримечательностями здешнего замка, пока прокурорские не вцепились.
Заинтригованный Сергей последовал за ним в другую комнату, где около окна темнел открытый люк хитроумно устроенного под паркетным полом тайника. Заглянув в него, Серов убедился: там пусто. Интересно, какие, как выражается Витька, «тайны мадридского двора» тут скрывались?
– Видал? – Майоров вконец помрачнел. – Просто дом с привидениями, мать его! Буквально шагу не ступить, чтобы не вляпаться в новое дерьмо. Что тут было?! Кто забрал – тот, кто унес записи с мониторов, или другой человек? Кто пристрелил Нинку и оставил незапертыми двери? Откуда взялся пропуск Зайденберга в тумбочке и кто такой этот Николаев? Где он сам, в конце концов?!
– Мне кажется, опустошил тайник, забрал кассеты и убил Лолу тот, кто искал здесь Зайденберга и его деньги. А вот нашел или нет?
Серов опустился на колени и осторожно отвернул край ковра. Виктор сразу подался вперед и тихонько присвистнул: вместе с куском оборванной тонкой золотой цепочки на полу лежал небольшой исламский медальон в виде полумесяца с прилепившейся к нему крохотной звездочкой, с малюсеньким зеленым камушком в середине…
Лева открыл глаза и с удивлением обнаружил, что находится не на своей кухне, а в совершенно незнакомой ему скудно обставленной комнате старого дома с высокими потолками и узким окном. Со стен свисали лохмотья обоев, на побелке потолка серо-зелеными узорами расплылись пятна давних протечек, но пол был еще ничего, из крепкого паркета.
Однако самое главное, что Зайденберг оказался прикованным надетым на правое запястье наручником к трубе батареи парового отопления – левый браслет замыкался на ней, как кольцо на проволоке, по которой на дачах всяких жлобов бегают сторожевые псины, оберегая сады и огороды.
В голове еще плавал хмельной туман, и из него обрывочными картинками появлялись неясные образы: на полу лежала Лолка в луже крови, Лева бежал, кто-то хватал его и он вырывался из последних сил, боднув нападавшего головой в лицо и разодрав ему рубаху на груди… Чертовщина, да и только! Ему же надо сейчас открыть другой тайник, взять деньга и скорее мотать из города, пока лысоватый блондин с рысьими глазами и его команда вновь не сцапали за жабры. И тут страшная мысль заставила Зайденберга похолодеть: его обманули! Взяли деньги и, напоив вусмерть, перевезли в другое место, чтобы потребовать новый выкуп?
– Очнулся, шакал?
Лева с трудом повернул голову на голос. На стоявшем в углу покрытом клетчатым пледом продавленном диване сидел смуглый черноволосый мужчина с усами. С виду так, ничего особенного, рубаха и джинсы, но на коленях у брюнета лежал автомат. От этого Зайденбергу стало не по себе.
Черноволосый встал, положил автомат на диван, подошел к пленнику и врезал ему ногой по ребрам, заставив бедного Леву выгнуться от боли.
– Собака! – зло прошипел усатый. – Зачем голова бил, скотын?! А? Одежда рвал, кусал сумасшедший!
Он схватил Зайденберга за волосы и заставил запрокинуть голову. Заглянул в его глаза и, увидев в них метавшийся страх, злорадно рассмеялся, показав крупные, прокуренные до желтизны зубы. От усатого пахло дешевой парфюмерией, прогорклым табачным перегаром и… смертью. Это Лева уже научился определять безошибочно.
Значит, слишком много он нагрешил, если ни один из богов не пожелал услышать его мольбы и принять деньги, даровав взамен спасение. Или боги не нуждаются в подачках, тем более ворованными долларами, а хотят от человека иных жертв во искупление зла, привнесенного им в мир?
В комнату заглянул еще один усатый брюнет, удивительно похожий на первого. Он о чем-то спросил приятеля на неизвестном Леве языке и весело заржал. Первый мучитель выпустил волосы Зайденберга, брезгливо вытер пальцы о джинсы и пошел к столу, где запищал мобильный телефон.
– Да, – ответил усатый. – Да, очнулся. Хорошо.
Он положил телефон на стол и вернулся к Леве. Тот ожидал, что его снова начнут бить, но брюнет присел перед ним на корточки и вкрадчиво спросил:
– Дэньги гдэ?
– Какие деньги? У меня ничего нет! Ничего! Я нищий!
– Э-э, зачем кричишь? – меланхолично пожал плечами брюнет. – Я нэ глухой. Хозяин звонил, скоро придет. Не будь осел упрямый, отдай дэньги.
– Нет у меня ничего, – и Зайденберг отвернулся. Что толку говорить с истуканом, который едва может объясняться по-русски, а уж про его интеллект и подумать страшно.
Интересно, кто его новые охранники: цыгане, азиаты или кавказцы? Скорее последнее, но какого они роду-племени неизвестно – для Левы все уроженцы Кавказа были на одно лицо, как негры или китайцы. Неужели их хозяин такой же тип и с ним не удастся найти общего языка? И сколько им нужно? Наверное, отрывочные видения, всплывавшие в памяти, – не алкогольный бред: Лева подвергся нападению этих людей в собственной квартире. Но как такое могло случиться и почему привиделась Лолка, валявшаяся на полу в луже крови? Неужели черные придурки прибили непутевую бабу и теперь в квартиру нельзя и нос сунуть, чтобы не оказаться в лапах ментов? Или окровавленная проститутка всего лишь кошмар? Как бы узнать?
Тем временем второй охранник принес Леве стакан сока и бутерброд. Есть не хотелось, но сок пленник выпил с жадностью и попросил еще. Дали, и он пил сколько хотел. Потом под конвоем водили в туалет, но планировку квартиры выяснить не удалось – скорее всего, это была старая коммуналка с множеством комнатушек и закоулков. Когда вернулся, у батареи уже положили тюфяк и занавесили окно. И еще одна маленькая радость: разрешили курить. Все это обнадеживало.
Вскоре появился и загадочный «хозяин». В комнате царил полумрак, и Зайденберг не мог разглядеть его лица, но заметил, что это молодой, довольно высокий мужчина. Он сел на стул около стола, на котором стояла лампа, и направил ее свет на пленника.
– Все как в дешевеньких детективах, – съязвил Лева, но «хозяин» в ответ лишь рассмеялся:
– Вы так полагаете, Лев Маркович? Зря! Могу согласиться, что происходящее в какой-то мере напоминает детектив, но вот что дешевый – ни в коей мере. Речь идет об очень крупной сумме и ставки соответственно высоки.
– А именно?
– Жизнь, например!
– Убьете? – решился прямо спросить пленник.
– Я вас умоляю! – в притворном изумлении всплеснул руками «хозяин». – Зачем же так? Если не договоримся, у вас отнимут и жизнь и деньги другие люди, а не мы.
– Кто, позвольте узнать?
– Ознакомьтесь! – «хозяин» бросил пленнику плотный конверт. Открыв его, Зайденберг увидел несколько цветных фотографий, и кровь застыла в жилах, словно его внезапно окунули в ледяную прорубь.
Это монтаж, попытался убедить себя Лева, но сам же себе не поверил: какой монтаж, кто теперь станет заниматься такой фигней, впустую потратив время и деньт? Проще все выполнить в натуральном виде. Но если не монтаж, то что делать, как спасти хотя бы остатки денег и, главное, собственную жизнь? Мертвому деньги не нужны.
На фотографиях Зайденберг увидел лежащую на полу в луже крови Лолу – не зря, значит, ему чудился этот кошмар? – и самого себя, сидящего на стуле около заставленного бутылками стола.
– Эти фотографии очень дорого стоят, Лев Маркович! – как сквозь вату донеслись до пленника слова «хозяина». – Очень дорого! Как вы понимаете, если их отдать вместе с вами нашим доблестным блюстителям порядка, то они разберутся с «преступником и убийцей» по всей строгости закона.
Зайденберг закурил и прикинул: в квартиру теперь точно не сунешься! Наверняка эти гады сообщили ментам об убийстве, а если не сообщили, то по такой жаре труп Лолы скоро начнет разлагаться и пойдет ужасающая вонь. Тогда менты появятся сами. И вообще, страшно видеть на фотографии мертвое тело той, кто еще несколько суток назад дарил тебе свои ласки и тепло прекрасного тела. Мало ли что он намеревался сам застрелить ее, но ведь не сделал этого! Однако суть не в Лолке, суть в другом – «хозяин» правильно оценивает сложившуюся ситуацию и, следовательно, поведет речь о выкупе за те деньги, которые Зайденберг успел положить на счета в зарубежных банках! Что делать, что? Одни обобрали, другие тоже, третьи могут убить, а он прикован к трубе, безоружен и нет никаких документов. Если и сбежишь, то в кармане не найдется даже мелочи на метро.
– Надеюсь, вы понимаете? – прервал его мрачные размышления «хозяин».
– Понимаю, – вздохнул Лева и попросил: – Уберите свет, глазам больно. Мы можем поговорить и в полумраке.
А сам загадал: согласится или нет? Если да, то пиши пропало, а если нет, есть шанс выкрутиться. Почему? Да потому, что «хозяин» не захочет показать лицо, а тому, кого обрекли на заклание, можно показывать все, что заблагорассудится.
– Потерпите, – усмехнулся «хозяин», и Лева тайком с облегчением перевел дух.
Хотя какое, к чертям, облегчение? Нашел себе верную примету, дурачок: они спокойно перережут горло, даже если ты никого не видел! Гарантия жизни – деньги!
– Ну, если вы все понимаете, то должны быть готовы заплатить за свою жизнь и свободу. Или, может быть, я ошибаюсь?
– Нет, почему же, – Зайденберг облизнул пересохшие губы. «Хозяин» щелкнул пальцами – один из охранников тут же подал пленнику стакан холодного сока. – Почему же, – повторил Лева, возвращая пустой стакан. – Вы не ошиблись, но хотелось бы знать, представляете ли вы мое истинное финансовое положение?
– Вполне, – заверил «хозяин». – Думаю, пять миллионов долларов вас окончательно не разорят. Если станете упрямиться, то придется выложить семь.
– Нечего выкладывать, – угрюмо проворчал Зайденберг. Почему все вымогатели до тошноты похожи друг на друга и ведут одни и те же разговоры? – Меня обманули и обокрали, когда я собирался уехать за границу, а буквально вчера группа неизвестных уголовников заставила меня отдать последнее. Сожалею, господа, но вы немного опоздали!
– Ну, ну, не надо серчать, а тем более лгать. Денежки у вас, Лев Маркович, имеются, и вы их отдадите нам, если не хотите попасть в лапы российского правосудия и отдать все алчным государственным чиновникам. Нет, я понимаю, есть другой путь – в психушку, но там все до капли высосут врачи. Поверьте, они отлично умеют выкачивать деньги, а психушка не лучше тюрьмы, а то и похуже. Есть и третий путь: к пыткам и принуждению раскошелиться. Но самый лучший – первый.
– На ваш взгляд, – парировал Лева. – Предположим, у меня деньги в Швейцарии. Но это чисто умозрительное предположение! Только предположение, и не более того. Как я их возьму, сидя в этой вонючей дыре прикованным к батарее? Да еще не имея никаких документов, даже российского паспорта? Или вы полагаете, что я волшебник, маг и кудесник? Нет, вы ошиблись, я не волшебник и денег у меня нет!
Зайденберг закурил и устало прикрыл глаза. Интересно, что последует после его отказа? Начнут пытать, угрожать, морить голодом и мучить жаждой? Могут не давать спать, накормить каким-нибудь психотропным дерьмом, но все напрасно – чтобы взять деньги, пленника нужно вывезти за пределы страны: как ни вертись, а сам себя за задницу не укусишь!
Отдавать его ментам они тоже не будут: тогда точно прощай баксы! Пытать и мучтъ бесполезно, если не собираешься вывозить, а в квартиру они сами не пойдут – надо быть круглым идиотом, чтобы соваться на место убийства. Однако, если прикажут тупым брюнетам, пообещают им хорошо заплатить, то они полезут хоть к дьяволу в пасть.
Вопреки опасениям пленника, «хозяин» отнесся к его заявлению достаточно спокойно, можно даже сказать, равнодушно.
– Что же, воля ваша, – поднимаясь, процедил он. – Пока могу дать некоторое время на размышления. Подумайте, еще разок посмотрите на фотографии, взвесьте все «за» и «против», а потом вновь поговорим.
– Когда?
– Когда я сочту нужным.
– Но должен же я знать, сколько мне отпущено на размышления?
– Никто не знает, сколько нам отпущено вообще, – философски заметил «хозяин», погасил лампу и вышел из комнаты.
В первый момент после яркого света Лева ничего не видел, а когда проморгался, на диване валялся злой усач с автоматом…
«Хозяин» вышел в прихожую и приказал провожавшему его охраннику:
– Глаз не спускать! В туалет под конвоем и опять на цепь. Кормите как следует, ни в чем не отказывайте: захочет икры – дайте, пусть жрет. Главное – получить деньги! Пусть подумает, а я вскоре наведаюсь. Да, телефон не занимайте, держите его все время под рукой и в той комнате, где он сидит. Если вдруг захочет со мной говорить, то ждите звонка, а сами на связь не выходите. И из квартиры не высовывайтесь. Все понял?
– Да, да, – буркнул охранник и открыл массивную дверь. – Когда вас ждать?
– В любую минуту.
Спустившись по лестнице, «хозяин» вышел из парадного в грязный двор-колодец старого московского дома и свернул в подворотню-тоннель. Десяток шагов – и он очутился на залитой ярким солнечным светом оживленной улице центра столицы. Стараясь держаться в тенечке – уж больно припекало, – «хозяин» направился к ближайшей станции метро, заглядывая по дороге в разные бутики и супермаркеты, останавливаясь у киосков и витрин уличных павильонов. Кажется, за ним никто не увязался? Но лишний раз провериться не мешало.
В метро он успел вскочить в вагон, когда двери уже закрывались, но проехал всего одну остановку и поднялся наверх. Отыскав в длинном ряду припаркованных у края тротуара машин светлую «мазду», он открыл дверцу, сел за руль и, влившись в транспортный поток, неожиданно свернул в тихие переулки, где начал кружить, словно отыскивая нужный номер дома. Несколько раз он разворачивался и ехал в обратном направлении, пока ему не наскучило это занятие. Тогда светлая «мазда» вырвалась на магистраль, и через четверть часа «хозяин» остановился у таксофона. Набрав номер и услышав ответ, он сказал:
– Я там был. Пока все нормально.
– Проверился?
– Как всегда. За мной чисто. Правда, меня немного беспокоит, что Ахмед неизвестно где потерял свой медальон. Помните, у него на шее болтался на цепочке полумесяц со звездочкой? Боюсь, не остался ли он в квартире?
– А ты не бойся, – коротко хохотнул собеседник. – Это несущественно. Обойдется и без своей цацки, нехристь!
– Как слышимость?
– Нормально, берет твой разговор даже в прихожей. Но главное, чтобы связь не прерывалась в час «икс».
– Я им приказал… – начал было «хозяин», но его прервали:
– Не сотрясай зря воздух, мы слышали. Пока, можешь отдыхать!
«Хозяин» повесил трубку, вытер потный лоб и ухо платком и подумал, что встроить радиомикрофон в стандартную телефонную трубку мобильной связи было неплохой идеей: оказывается, через него операторы слышали даже его разговор с охранником в прихожей. Стоит это учесть и не болтать лишнего при посещении квартиры.
Интересно, все запишут на пленку или так и просидят с наушниками до часа «икс»? Впрочем, не его ума это дело и нечего совать нос куда не следует: меньше знаешь – дольше живешь!
Опасность Фомич почуял сразу, как чует ее уже не раз травленный матерый зверь, с ходу влетевший в охотничью облаву: пусть он еще не уловил ноздрями запахи человека и железа, грозящие ему гибелью, не увидел страшных красных флажков, очертивших последний круг его жизни, но он точно чувствовал – они где-то здесь, рядом, и теперь спасение зависит от него самого, от его выдержки, умения, смелости и хитрости. Иначе собаки, злобно урча, начнут рвать его еще теплое, дымящееся мясо, поглощая вместе с плотью его прежние силу и бесстрашие…
У каждого человека, даже если он стучит ментовскому подполковнику на некоторых своих бывших дружков и подельников, все равно есть свои собственные дела, о которых никаким Сергеям Иванычам знать не положено. Вот по таким делам сегодня и отправился Фомич. Он договорился встретиться на Таганке с одним приятелем – тот должен ждать его около рядов цветочников, расположившихся напротив входа в старое серое здание станции метро «Таганская-кольцевая». При встрече предполагалось тихомирно посидеть за пивком и обсудить возникшие проблемы, касающиеся добывания финансов, а при достижении договоренности отправиться вместе еще к одному приятелю, чтобы предложить ему войти в долю. Групповухи Власов не боялся, а провернуть заманчивое дельце ему одному было просто не под силу.
Конечно, Фомич не был волком, но вся его жизнь, в особенности долгие годы, проведенные в зоне, развили в нем поистине уникальную способность реагировать на приближающуюся опасность.
Опасность он почуял в метро, по дороге на место встречи, и забеспокоился – в таком состоянии на стрелку лучше не ходить. Но кому за ним таскаться и кому качать права? Ментам он без надобности, поскольку там, как самый надежный щит, прикроет от любых невзгод и напастей драгоценный Сергей Ваныч: не будь только сам идиотом и не подставляйся по-глупому. Мужикам из безопасности Горелый – так прозвали когда-то Власова за ожог на левой руке, полученный в раннем детстве, – тем более не интересен, потому что никаких государственных тайн или связей с заграницей у него нет. Даже любого госслужащего Фомич по блатной привычке предпочитал обходить за версту. Вот только Серова обойти не удалось.
Тогда остаются лишь свои, и они могли прийти по его душу в том случае, если где-то просочилось, что Горелый ссучился и стал стукачом. Но где и от кого могло просочиться? Не сам же подполковник на него бочку покатил? Хотя, кто знает, он мужик неоднозначный и вполне мог решить расстаться с осведомителем, переставшим таскать ему каштаны из огня, именно таким простым и страшным образом: через собственные каналы связи с криминальным миром сдать его тем, на кого он стучит. У каждого настоящего сыщика таких каналов превеликое множество – одни сами собой отмирают, другие возникают, третьи на подходе, и все тихой сапой. Поэтому Фомич почувствовал себя весьма неуютно и немедленно попытался определить с максимальной точностью, откуда ждать неприятностей. Глупо допускать, что порвется лента эскалатора как раз тогда, когда он будет подниматься или спускаться, и огромные машины зажуют рухнувшую в пролом дико кричащую от ужаса толпу. Не стоило ждать лихого прорыва грунтовых вод или обрушивания сводов вестибюля, а вот того, что тебя спихнут с края платформы под поезд, чтобы размозжило башку или убило током, побаиваться следовало.
Впрочем, кто может спихнуть с платформы? Только человек, особенно если он действует не один. Вот и надо выяснить, кто тут интересуется Власовым?
И Фомич завертелся ужом. Он выскакивал из вагонов, взбегал по ступенькам переходов с радиальных веток на кольцо и пересаживался обратно, неожиданно останавливался у книжных лотков или цветочниц, нырял в готовые закрыться двери отправляющегося поезда и переходил на станциях из вагона в вагон, а на долгих перегонах стриг глазами лица пассажиров, старательно выискивая тех, кто ему уже хоть раз сегодня попался на глаза, – память у Власова была, как говорят в народе, лошадиная. К тому же, как он вполне справедливо рассудил, кто бы ни затеял охоту за ним, много загонщиков не будет – не та сошка стукачок Фомич, чтобы устраивать на него царские облавы, да и жаден стал народец на деньги, а государство сильно обеднело. Поэтому рано или поздно он все равно вычислит тех, кто неведомым образом подал ему сигнал о своем присутствии, лишь подумав нехорошее, глядя в спину или затылок предполагаемой жертвы.
Изворачиваться и убегать Анатолий умел, но все равно примерно через час он понял: оторваться в метро, где всегда удавалось исчезнуть без следа, на сей раз вряд ли получится. Зато определились те, кто тянулся за ним, как нитка за иголкой.
Преследователей оказалось трое – крепкие мужики лет тридцати, ничем особенно не выделявшиеся в пестрой толпе пассажиров. Первый – среднего роста блондин в голубой джинсовой рубашке с закатанными рукавами, открывавшими мускулистые руки, и в темных джинсах – не пойми как обычно оказывался всегда чуть впереди Фомича. Второй – жилистый малый в светлой «ла-косте» и брюках из кремовой плащовки – таскал целый ворох свернутых в трубку газет и, встав неподалеку от Анатолия в качающемся вагоне, разворачивал, словно фокусник перед детишками, то одну, то другую. Третий – с круглой добродушной физиономией и чуть приплюснутым боксерским носом – то возникал, то пропадал, то у него в руках появлялась сумка из пестрой болониевой ткани, то исчезала. Впрочем, радовало лишь одно: судя по экипировке, эти бойцы не имели при себе оружия. Хотя носят же кобуры с пистолетами и на ноге!
Встречу с приятелем, ждавшим на Таганке, озабоченный Власов решил пустить побоку: потом можно позвонить или встретиться и извиниться. Главное, чтобы была у тебя такая возможность в дальнейшем – встретиться или позвонить. Сейчас важнее уйти живым и невредимым, а потом разберемся, что к чему и почему. Четверо мужчин, словно связанных невидимой нитью, уже полтора часа мотались по разным веткам метрополитена, и один из них, страстно желавший избавиться от остальных, никак не мог этого добиться, а остальные никак не соглашались сдаться и в ответ на все новые и новые выверты беспокойного клиента молча находили контраргументы, заставлявшие того в отчаянии закусывать губу до крови.
Наконец, решив, что дальше так продолжаться не может и пора положить конец дурацким гонкам, Фомич выскочил из метро на «Курской». Этот район он знал хорошо, к тому же предприимчивые строители изрыли там все кротовыми ходами, а у вокзала всегда полно народу. Тут тебе электрички, тоннели, ведущие к перронам и в залы ожидания, камеры хранения с рядами металлических ячеек, буфеты, киоски, праздношатающаяся публика. И открытый путь в кварталы старой Москвы с ее кривыми переулочками и проходными дворами.
Очутившись на улице, Анатолий на секунду приостановился около дверей вестибюля «Курской-радиальной», сделал вид, что прикуривает, и бросил быстрый взгляд налево – туда, где у протянувшегося на добрых полторы сотни метров стеклянно-алюминиевого здания вокзала, между беленьких пластиковых павильонов скрывались входы в тоннели. И тут же наткнулся взглядом на уже успевшую опротиветь рожу малого в светлой «ла-косте». Ясно. В ту сторону хода нет! Придется по подземному переходу на другую сторону Садового кольца и дворами к Покровке или на бульвар, а там уж как Бог даст! По крайней мере есть надежда, что тут, на вольном воздухе да среди закоулков, проклятая троица от него отвяжется. Должны же они, черт бы их побрал, когда-нибудь потерять его след?!
Власов быстрым шагом спустился в переход, поднялся наверх и сразу направился мимо ювелирного магазина и церковной лавки в глубь длинного проходного двора. Вернее, это был даже не один, а целая система сообщающихся между собой дворов и запутанных проулков, выводивших в Лялин и в Подсосенский переулки, а оттуда, через другие проходные дворы, к бульвару и дальше, к Солянке. Тот, кто слабо ориентировался в этом лабиринте, неизбежно должен отстать, потеряться среди строений, грязных мусорных баков и спортивных площадок, окруженных покосившимися обветшалыми заборами, проиграть во времени и упустить преследуемого. А Фомичу страстно хотелось, чтобы его упустили: кто знает, какова сегодня ставка на непонятных бегах, в которых он принужден участвовать? Вдруг цена ей ни много ни мало, а жизнь?
Скорее, скорее! Анатолий невольно убыстрял шаг. Закоулки хорошо, но недалеко есть прекрасный «сквозняк», как называют на жаргоне проходные подъезды. Этот был шедевром и не раз помогал Власову избежать нежелательных встреч, но пользовался он им очень редко и лишь в случаях крайней необходимости. Похоже, сегодня как раз такой случай.
В замечательном подъезде раньше располагались разные организации, а теперь их место заняли офисы фирм – по паре на этаж старинного дома, одно крыло которого выходило на Хохловку, а другое на бульвар. Выход во двор, скрытый от глаз не посвященных в таинства подъезда, был не самой главной его достопримечательностью. Великое достоинство заключалось в том, что, поднявшись на третий этаж и открыв скромно приткнувшуюся рядом с нишей лифта дверь, можно было попасть в галерею, выводившую в другой подъезд, а из него через черный ход выйти во двор, соответственно тоже проходной, быстренько очутиться в Колпачном переулке и оттуда, через Потаповский, вновь нырнуть в лабиринты старой Москвы. Тогда все эти любители газет и плосконосые только и увидят Толю Горелого! Адью!
Фомич метнулся за угол дома и побежал мимо детской площадки с избушкой на курьих ножках и деревянными гномами, охранявшими пыльную песочницу. Так, теперь еще раз за угол и в подворотню. Кажется, впереди никто не маячит и сзади тоже не слышно топота чужих ног, однако радоваться и праздновать удачу еще рано. Лучше на всякий случай свернуть в следующий проходной двор: так надежнее да и к спасительному «сквозняку» ближе.
Теперь скорее мимо автостоянки, на другую сторону бульвара и в подъезд, пока никто натужно не сопит в затылок. Используй преимущество на всю катушку, отрывайся так, чтобы больше на хвосте не висли.
«А если около дома начнут караулить? – мелькнула паническая мысль. – Ведь не в метро же они ко мне приклеились, а откуда могли вести, кроме как от дома?»
Хорошо, пусть так, но это обмозгуем потом: сейчас главное – оторваться!
Власов распахнул дверь и шмыгнул в прохладный полумрак подъезда. Перепрыгивая сразу через две ступеньки, помчался по лестнице наверх и тут внизу гулко хлопнула дверь. Анатолий не удержался и, свесившись через перила, посмотрел – кто вошел?