На изучение второго за сегодняшний день самиздата у меня ушел час. Я буквально провалился в чтение сброшюрованных скоросшивателем листков писчей бумаги, погружаясь в теневую журналистику восьмидесятых.
В университете нам рассказывали о самопале времен цензуры, подробностей добавила старая гвардия, вспоминая, как кто-то доставал «Архипелаг ГУЛАГ», «Доктора Живаго» или «Мастера и Маргариту», а кто-то – эссе запрещенных философов. Но все это относилось к художественной литературе и публицистике. А тут прямо-таки настоящий журнал, еще и размноженный на несколько экземпляров, судя по следам от копирки. И мне зачем-то его подбросили, хотя явно понимали, что самопал и так дойдет до редактора официальной районной газеты. Планировали ускорить процесс?
Написано в «Правдорубе», к слову, было много всего шокирующего для советского человека. О действиях продотрядов и продразверстке, о периоде немецкой оккупации и наших местных коллаборационистах, о ГУЛАГе, о затоплении расположенной неподалеку от Любгорода-Андроповска Корчевы, исчезнувшего российского города. Как и Молога в Ярославской области, он погрузился в пучину рукотворного моря, после чего был предан забвению и оброс легендами. Но главное – таинственный автор (или даже целый коллектив) откровенно нападал на строительство новых АЭС в Союзе. Словно прямой вызов мне, причем уже второй за день. Я еще раз просмотрел последнюю статью.
Листы, на которых она была напечатана, немного отличались от остальных. И это давало повод предположить, что готовили ее наспех, вставляя уже в готовый «номер» самиздатовского журнала. Еще интересно, что вышла критика АЭС день в день с материалом Зои, опубликованным в официальной районке. Неужели так зацепило, что человек за несколько часов статью набарабанил? В принципе, технически это несложно, если твоя цель – исключительно удар по эмоциям. Или же кто-то знал о репортаже Шабановой… Так, ладно, что-то я глубоко начинаю копать. Мы же заранее готовились, информация могла и случайно просочиться. К тому же с момента запуска второго блока уже почти неделя прошла. Так что вовсе не обязательно, что это ответ на нашу статью. Вернусь к чтению.
Несмотря на откровенную чернуху, которая просто била ключом по моим мозгам, сама подача увлекала. Причем что-то мне даже показалось знакомым – я как будто бы уже читал подобное в своей прошлой жизни. Впрочем, неудивительно: наш холдинг вел сразу несколько исторических проектов о Любгороде и всей Тверской области. И… Мысль была совсем близко, но ухватить ее за хвост никак не получалось.
Трель звонка заставила вздрогнуть и вернуться в реальность.
– Евгений Семенович, на линии Анатолий Петрович Краюхин, – я схватил трубку коммутатора и услышал взволнованный голос Валечки.
– Евгений Семеныч? – я не видел первого секретаря, но хорошо представлял, что сейчас он подобен Везувию. Вот-вот взорвется и засыплет все вокруг пеплом. – Бери машину и немедленно ко мне! Ситуация безотлагательная!
Еще только собираясь, я уже знал, на какую тему будет разговор. Краюхину наверняка тоже попался на глаза номер «Правдоруба». И тоже вряд ли случайно – ощущение, будто кто-то специально разнес экземпляры едкого самиздата по всем ключевым фигурам нашего города. Интересно, уже нашли злоумышленников? А то есть у меня кое-какие мысли…
– Смотрите-ка, Евгений Семенович, в райкоме сегодня людно, – водитель Сева показал на забитую парковку возле бетонного здания.
Наверное, с десяток машин, и сплошь черные «Волги». Сомнений нет, собрание у Краюхина предстоит жарким. Едва я зашел в кабинет первого секретаря, мои подозрения тут же подтвердились. Сам Анатолий Петрович, второй секретарь Козлов, председатель исполкома Кислицын, главный комсомолец Жеребкин, полковник Смолин и еще ряд партийных деятелей рангом поменьше. Их имен я не знал или не помнил, да это и не важно. А вот чекист Евсей Поликарпов одной только своей персоной подчеркнул серьезность момента.
– Вот и Кашеваров, – Краюхин громогласно объявил мой приход. – Проходи, Евгений Семеныч, садись. Мы тут с товарищами уже немного подискутировали… Ты ведь это тоже видел?
Он швырнул на стол экземпляр «Правдоруба», и самопальный журнал со скрипом проехался по полированной поверхности. От него отделилась чуть смятая листовка – такая же, как и на стенде рядом с редакцией. Люди за столом обменялись репликами, кто-то покачал головой.
– Видел, – подтвердил я, взяв брошюру в руки и пролистывая, словно она могла как-то отличаться от той, что принесли мне. – И даже читал.
– Ну, и что скажете, товарищ Кашеваров? – спросил Кислицын, явно пытаясь развить бурную деятельность. – Как вам это… с профессиональной точки зрения?
– Если говорить откровенно, – начал я, и все моментально затихли, – написано хорошо. Я про журнал, если что, а не про этот листик.
По кабинету пронесся возмущенный ропот. Партийные деятели были недовольны.
– А что? – я обвел их взглядом. – Хотите дежурных фраз об антисоветчине? Да вы и сами все прекрасно понимаете. У меня спросили, что я думаю про журнал, и я ответил. Написано хорошо, человек явно подготовленный. А то и целый коллектив потрудился, что вернее всего.
– И вы со всем этим согласны?! – выкрикнул побагровевший Жеребкин, секретарь райкома ВЛКСМ. Нет, Вася Котиков определенно смотрелся бы лучше на его месте. Не того человека выбрали представлять интересы молодежи.
– Я сказал, что самиздат подготовлен грамотно, – вежливо и спокойно ответил я. – А признание качества формы еще не означает согласия с содержанием.
– Тихо все, – беззлобно сказал Краюхин. – Дайте Кашеварову договорить. Не маленькие тут собрались, так что будем разбираться без лозунгов, а по делу.
Жеребкин стыдливо отодвинулся назад, чтобы мне его было хуже видно, а я продолжил, собирая на себе изучающие взгляды опытных партийных бонз. Особенно внимательно смотрел Поликарпов, но он и так это по долгу службы обязан.
– Скажу честно, мне было интересно читать эту брошюру, пусть ее содержание и откровенно антисоветское, – говорил я. – Более того, я даже почерпнул для себя кое-что интересное в плане стилистики и подачи… Так что наш неизвестный идеологический противник силен, и недооценивать его точно не стоит.
– Да Котенок это! – раздраженно воскликнул второй секретарь Козлов. – Больше некому!
– Может, он и имеет отношение к «Правдорубу», – сказал я. – Но к листовкам – вряд ли. Я его видел перед задержанием, и он искренне негодовал, что на него хотят повесить безграмотные цидульки.
– Мало ли, что он там говорить будет! – вновь возмутился Жеребкин.
Его пышущее праведным гневом лицо было столь же красным, что и кулаки, которые явно чесались набить морду всем этим отщепенцам, вздумавшим порочить советский строй. Признаться, я думал, что во главе комсомольских райкомов должны стоять прагматичные личности вроде того же Краюхина, только моложе. Вот только у нас в Андроповске, судя по всему, думают иначе.
– Я его и не защищаю, – мой голос по-прежнему звучал уверенно и спокойно. – Но Котенок – журналист, был журналистом раньше… Если бы он и писал листовки, то точно не так топорно. Взять те же тезисы про обман с атомной станцией. Я подошел к людям, и из всей толпы они зацепили только пару человек, и это при том, что совсем недавно чуть ли ни каждый готов был наброситься на нее с критикой. И тут вдруг такое фиаско. А теперь вспомните, как слушают Котенка, если он начинает что-то рассказывать. Чушь порой городит, но не оторваться. Так что я скорее поверю, что он печатает журнал, а не расклеивает боевые листки. А во-вторых, на моей памяти он особо и не скрывал своих убеждений…
Я выразительно посмотрел на чекиста, параллельно обдумывая, что у него-то наверняка больше информации.
– То есть ты хочешь сказать, – пробурчал Краюхин, – что журнал и листовку делают разные люди?
– В этом я абсолютно уверен, – кивнул я.
– А ты что скажешь, Ефим Хрисанфович? – первый секретарь повернулся к полковнику Смолину. – Долго твоим архаровцам ловить этих… цеховиков от журналистики?
– Люди работают, – спокойно ответил главный милиционер. – Котенка допрашивают. С листовки и журнала криминалисты снимают отпечатки пальцев, ищут особенности печати, чтобы определить машинку. Опера и дознаватели опрашивают свидетелей. Ищем, Анатолий Петрович. Сроки называть не рискну, но приложу все усилия, чтобы они были минимальными.
– А что там, ты говоришь, с этим Котенком? – нахмурился Краюхин. – Он сознался?
– Свою причастность к листовкам яростно отрицает, – ответил полковник. – Про журнал говорит, что сам хотел бы такой выпускать, но кто-то его опередил.
– Понятно, – первый секретарь побарабанил пальцами по столу. – Значит, ждем новостей от милиции и КГБ. Журналы спрятать, попытки размножить – пресекать.
– А я считаю, что так делать не нужно, – сказал я, и все присутствующие в кабинете тут же воззрились на меня. Причем так, будто я в портрет Ильича плюнул. – И я объясню, почему.
– Нет, это возмутительно! – Жеребкин даже со стула вскочил. – Советскую власть поливают грязью какие-то недобитки, а редактор районной газеты собирается их покрывать? Не много ли вы о себе возомнили, товарищ Кашеваров?
– Что ж, – я усмехнулся и тоже встал, чтобы всем было хорошо меня видно. – Мы можем, конечно, все запретить. И делать вид, что никакого журнала не было, а листовки на стендах не висели. Но давайте представим, что будет дальше. Что скажут люди? А я могу подсказать – что нам нечего ответить, что правда глаза колет. Что подумают наши враги? Тоже могу подсказать… Им плевать! Но говорить они будут, что мы испугались. И будут использовать это, чтобы сделать свою брошюру модной.
– И что же? – поддержал главного комсомольца второй секретарь Козлов. – Пусть эта рвань и дальше выходит, а мы все на самотек пускаем? Даем диссидентам трибуну и тихо проглатываем?
Мужик он тоже оказался эмоциональным, хотя в целом вызывал у меня уважение. Ведь именно Козлов от райкома занимался проверками на заводе кожзамов. И такие люди нужны мне в качестве союзников. Жеребкин с его твердолобостью, кстати, тоже. Настроить его на нужный лад – и вот тебе готовый боец и глашатай твоих идей.
– С диссидентами милиция и КГБ будут действовать строго в рамках закона. Нарушили закон о печати? Получат штраф или срок, но когда это признает суд, – я пожал плечами. – Главное же, мы не будем прятать голову в песок. Враг подсказал, в какие болевые точки он бьет, обманывая людей. Так и прекрасно. Мы теперь сможем взять и проработать их, ответить на вопросы, которые раньше только на кухнях обсуждали. Напишем правду о тех событиях, расскажем, для чего были те или иные решения. А потом посмотрим, кому больше поверит народ.
– А если поверят им, а не вам? – Жеребкин буравил меня взглядом.
– Значит, я хреновый редактор и журналистов воспитал себе под стать. Если не смогу с фактами макнуть в дерьмо эти хайпожоров!
– Кого? – удивленно переспросил Жеребкин, и я поспешил продолжить. А то что-то действительно разволновался.
– Этих! – рявкнул я. – Вы сказали, что у них есть трибуна? Так у нас есть своя, а после нового года появится и вторая. Это наша война, и мы умеем сражаться, пусть и по-своему. Так что дайте мне два выпуска, и посмотрим, что будет. Тем более что с моими анкетами вы сможете в цифрах узнать, кто на самом деле победил. Так что?
Я разнервничался, возможно, наговорил лишнего, но… Как-то иначе сейчас было нельзя. А то бы меня не услышали, не поверили бы. Зато когда я поставил на кон голову, теперь, может, и взглянут по-другому. Эх, догадался бы раньше, что этот разговор будет – речь бы себе написал. Однако и так вроде бы получилось. Задумались важные головы, точно задумались!
– Так-так-так, – Анатолий Петрович снова забарабанил пальцами по столу. – Тихо, товарищи! Значит, в следующем номере твоей газеты выйдет опровержение «Правдоруба»?
– Именно, – кивнул я. – Ведь что фактически получилось? Мы написали статью в защиту АЭС, и тут же выходит материал в самиздате. Причем и в подпольном журнале, и в листовке. А это что означает?
– Что контроль ослаб, – пробурчал председатель райисполкома Кислицын. – Не досмотрели мы, не докрутили…
– А вот и нет, – я улыбнулся, все еще продолжая стоять, будто сам выступал с трибуны. – Это значит, что нас читают, нас опасаются, хотят ослабить наше влияние… А мы используем это, чтобы, наоборот, стать сильнее. Как в дореволюционные годы, когда партия не боялась спорить хоть с самим чертом.
– Ладно, – Краюхин подумал и принял решение. – Предлагаю попробовать. Что скажешь, Евсей Анварович?
Впервые за все это время первый секретарь посмотрел на чекиста, который словно бы отрешился от происходящего.
– Я доложу в управление, – ответил Поликарпов. – У товарища Кашеварова неплохое чутье, которое уже срабатывало. Уверен, получится и на этот раз.
– Тогда все свободны, – устало замахал руками Краюхин. – Продолжаем работать.
– Я это так не оставлю, – сквозь зубы процедил комсомолец Жеребкин, проходя мимо меня.
Я лишь улыбнулся ему в ответ, дождался, пока все выйдут, и негромко сказал чекисту:
– На пару слов.