Главный редактор - читать онлайн

ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР

(роман)

Посвящается Дмитрию Белову – мужчине, которого бесконечно люблю, и Владимиру Амелину – учителю, которому безмерно благодарна.

***

Сюжет и все персонажи вымышлены. Любое совпадение с реальными событиями и живущими или жившими людьми случайно.

Ноябрь, 2000 г.

Небоскреб взорвут, это решено. Вопрос – какой именно.

Клуб считал подходящей мишенью Эмпайр Стэйт Билдинг, но боссу не понравилось – дескать, маловато символизма. По той же причине он завернул еще с десяток неплохих вариантов.

Швед Ларс Свенссон отвечал за проведение операции и разработал проект, где этого самого символизма было сколько угодно. Он прилетел на остров, который босс облюбовал для проживания, потягивал цитрусовый сок и ждал, пока шеф закончит читать предложенный план. На сей раз их встреча проходила в прохладе кондиционеров, что Свенссона только радовало. Кабинетную тишину особняка, схоронившегося в экваториальных джунглях, нарушало бормотание телевизора. Неразбериха на президентских выборах в США стала главной темой последних недель.

Свенссон скользнул взглядом по плазменной панели и подумал, что хорошо бы, наконец, разобраться с этой проблемой. Америка уже месяц как на иголках из-за пересчета голосов. Без разницы – что демократ Дэвис, что республиканец Браун – оба кандидата слабоваты. Впрочем, и тот, и другой сгодятся на роль временного постояльца Белого дома.

– Ты это серьезно? – босс оторвался от чтения. – Авианалет на Всемирный торговый центр?

– Вы же хотите эффектности.

– Я хочу эффективности. Таранить самолетами башни-близнецы, похожие на две цифры «один» – не тот смысл, который вкладывается в эту акцию. И почему одиннадцатое сентября? Намекаешь, что мы как бы служба 911? – босс отодвинул бумаги. – Не подходит. Нужен другой вариант.

Свенссон понял: спорить бесполезно. Поджатые губы шефа давали понять, что дебаты не уместны и ВТЦ останется на прежнем месте. Уж если старик что-то вбил себе в голову, его не переубедишь.

Он называл босса стариком только мысленно, поскольку знал его истинный возраст. Внешне же тот мог дать фору сорокалетнему Свенссону. Под бронзовой кожей без намека на старческую дряблость угадывалась недюжинная сила мускулов, а смуглое лицо обладало красотой зрелости, которой рукоплескал Голливуд в 40–50-х годах XX века. Но в отличие от героев Грегори Пека и Кларка Гейбла, в образе не чувствовалось романтического благородства. Глаза подтверждали это: холодные, привыкшие видеть жизнь без прикрас, безучастно взирающие как на светлые ее стороны, так на ужасы и трагедии.

Босс перевел взгляд на телевизор, транслировавший репортаж из Вашингтона.

– …таким образом, политологи полагают, что предвыборная гонка закончится в Верховном суде. Кандидат от Демократической партии Алан Дэвис намерен подать апелляцию…

Босс хрустнул пальцами и кивнул в сторону экрана.

– Жаль терять Дэвиса. Славный малый, хоть и нафарширован идеалами, как рождественская индейка – яблоками.

– Поэтому члены Клуба и выступают за Брауна. Хотя он никому не симпатичен.

– Нужно быть сумасшедшим, чтобы симпатизировать ему. Однако сейчас всем нужна война. А Браун хоть и глуп, но управляем. С Дэвисом же кучу времени ухлопаем на препирательства.

Свенссон промолчал, понимая, что это рассуждения вслух, и его мнение может с успехом оставаться при нем. Он повертел опустевший стакан. Желудок недовольно заурчал, напомнив, что кроме сока в нем ничего не было за часы длительного перелета. Хорошо бы прислуга сервировала обед в столовой, но, скорее всего, предстоит экзекуция на солнцепеке, который хозяин считал свежим воздухом. Свенссон представил грядущую пытку ультрафиолетом и то, как взопрел бы на его месте обычный человек. Воротник дорогой рубашки натер бы шею, а едкие капли ползли бы дальше, за шиворот, мерзко щекоча и расплываясь липким пятном между лопаток. Он испытывал смешанное чувство брезгливости и зависти к людям с нормальным потоотделением, поскольку сам из-за врожденного гипогидроза почти не потел. Это свойство организма доставляло неудобства, но чаще играло на руку.

То же самое можно было сказать о внешности Свенссона. Одутловатая рыхлая фигура, бледная кожа, выцветшие волосы и брови вызывали отталкивающее впечатление. Оно усиливалось прозрачно-водянистой радужкой глаз, которые обычно смотрели сквозь собеседника. Внушать неприязнь у Свенссона давно вошло не только в привычку, но и в круг обязанностей.

Телевизор продолжал бубнить, освещая мнения экспертов и аналитиков, когда босс, наконец, подытожил:

– Скажи Дэвису, что мы не нуждаемся в его услугах. И проследи за Брауном, чтобы не наложил в штаны от счастья. Вообще, ты с ним построже. Разнузданных дворняг надо держать на коротком поводке. На таких стоит надеть ошейник со стразами, и они уже воображают, что выиграли приз благодаря своей неотразимости.

– Членам Клуба доложить о вашем решении?

– Нет, сам сообщу. Пойдем обедать, Рита накрыла в саду.

Свенссон подавил вздох, а босс щелкнул пультом, и экран погас.

Через два дня США получили политического лидера. Сорок третьим президентом стал кандидат-республиканец Колин Браун. И лишь небольшая группа людей знала, что избрание этого человека гарантировало Америке фатальное будущее.

Июнь, 2001 г.

Лето только вступало в свои права, и Москва еще не погрузилась в привычную духоту. Молодая листва одерживала победу над смогом и окутывала столицу дымкой поздней весны. Город-муравейник предвкушал вечер пятницы. Ожидание выходных прошмыгнуло в редакцию газеты «Точка зрения», словно нахальный торговый агент. Оно отвлекало от работы и убеждало затолкать поглубже в стол дела, а на задворки сознания – мысль, что завал придется разгребать в понедельник.

Стрелки часов застряли между пятью и половиной шестого и отказывались ползти к отметке «семь». Это приводило в легкое возбуждение обитателей офиса на восьмом этаже. Да и во всей редакции вряд ли нашелся бы человек, не желавший перерыва в суматошных буднях.

Деловую обстановку хотелось сменить на ресторанно-клубный полумрак. Пить что-то покрепче кофе. Наблюдать объекты посексуальнее, чем шкафы-купе, напичканные документами. И флиртовать с кем-то посговорчивей, чем серый монстр, единый в трех лицах – принтер, копир и сканер.

Евгения Мельникова – собкор «Точки зрения» – сидела на рабочем месте и отчаянно сопротивлялась несерьезности, витавшей в воздухе. До шести кровь из носу нужно сдать материал о коррупционном скандале, а он не отшлифован и без заголовка. Кроме того, через полчаса летучка. Чтобы ей пусто было. Сложно подсчитать, сколько раз проклиналась затея главного редактора Николая Петушкова проводить разбор полетов в конце трудовой недели. Коллеги, обязанные присутствовать на собраниях, единодушно разделяли мнение о бессердечности главреда.

Жене пришлось побороться за право заседать в конференц-зале наравне с начальниками отделов. Но когда простые смертные были на низком старте, рассуждая о новомодном пабе и тонкостях вкуса ирландского эля, ее разбирала досада. Кой черт дернул отвоевывать возможность обязательного общения с Петушковым? Нет, она рада. Весьма. Только, пожалуйста, поставьте на паузу галдеж коллег, запах распускающегося лета и леность пятничного вечера.

Женя тряхнула головой. Так, надо сосредоточиться. Но в царящей атмосфере такой фокус провернуть было сложно. Часы в углу монитора показывали 17:35. Пять минут, чтобы собраться с мыслями, и двадцать, чтобы материализовать их на бумаге.

– Граждане, куда бы от вас сбежать? – взмолилась Женя. – Вы – моя расстрельная команда.

– Что, скандал о продажных политиках недостаточно скандален?

– Мягко сказано. Петушков решит, что я лично изжила коррупцию в стране. Причем полностью.

– Хм, тогда иди в курилку. Там никого.

Небольшое вентилируемое помещение, действительно, пустовало. Работники бизнес-центра с приходом теплых деньков предпочитали коптить воздух во внутреннем дворике.

Женя мерила шагами расстояние от массивной пепельницы до зеркала. Хмурясь и шевеля губами, она подбирала приличный заголовок, но идеи отдавали заезженными штампами. Перебрав с десяток вариантов, она опустилась в кресло, и в зеркале напротив отразилась симпатичная двадцатичетырехлетняя шатенка. Впрочем, внешний вид беспокоил ее сейчас в последнюю очередь.

Этого нельзя было сказать о мужчинах, которые находили Женю весьма волнующей особой. Звание первой красавицы ей не принадлежало, однако противоположному полу хватало пары секунд, чтобы уловить в облике притягательность. Чистая кожа, острые черты лица, слегка вьющиеся волосы и живые карие глаза. Абрис груди смягчал фигуру «вечного подростка» с узкими бедрами и худыми руками. Даже в строгом деловом костюме силуэт выглядел соблазнительно, не говоря уж о джинсах и разноцветных футболках, к которым Женя испытывала особенную любовь.

Когда же она начинала говорить, низкий, с хрипотцой тембр работал на контрасте: не верилось, что подобные интонации принадлежат миниатюрному созданию. Это привлекало мужчин, и они неизменно делали стойку на женщину-ребенка с проницательным, умным взглядом и вибрирующим сексуальным голосом.

Просиживание в курилке не дало результатов: мыслей по поводу заголовка не прибавилось. Ситуацию надо было срочно спасать.

Женя вернулась в кабинет, и пока в голове шла напряженная работа, а названия статьи проносились одно за другим, пальцы стучали по клавиатуре, внося правку. Отключившись от внешнего мира, она не слушала, что происходит вокруг. Поэтому, когда блеснула зацепка, не сразу поняла, что озарением обязана рассуждениям коллеги о «резаном» пиве.

– Темное – плотнее. Поэтому, когда сверху наливаешь светлое, оно не смешивается. Очень прикольно.

Женя восхищенно прищелкнула языком.

– Ты чего? – скосил взгляд ценитель пива.

– «Темная сторона белых зарплат»! Спасибо, ты – мой гений.

Покончив со статьей, она выключила компьютер, пожелала всем хороших выходных и направилась во владения главреда. А едва переступила порог конференц-зала, как поняла: ничего хорошего от летучки не жди.

Во главе длинного стола расположился Николай Максимович Петушков, на лице которого застыла мрачная готовность линчевать, четвертовать и колесовать.

Тучный, с проседью в волосах, в молодости он был ярким и видным мужчиной. Время наложило отпечаток, но во внешности оставалось нечто, выдающее характер, и то, что называется породой. Разложив бумаги, пестревшие пометками, Петушок – как за глаза его называли в редакции – черкал в них. Посматривая на дорогие часы на запястье, он то и дело обводил свинцовым взглядом присутствующих.

За столом сидели несколько человек. Народ изучал потолок и рисовал каракули в ежедневниках – лишь бы не видеть перспективу публичной порки в угрюмом взгляде босса. Комната была погружена в гнетущее молчание. И каждый гадал, что случилось, в надежде, что гнев прольется на чужую голову.

Женя проскользнула на место и порадовалась, что не все в сборе. Значит, не попадет под горячую руку за опоздание. Слава богу, статью закончила в срок. К ней шеф не придерется. Правда, нет плана публикаций на будущую неделю, но это поправимо. Пока Петушков будет метать гром и молнии, она придумает что-нибудь аппетитное или хотя бы удобоваримое. Не впервой. К тому же очевидно, что главная тема мероприятия – разнос и взбучка. И мишенью станет кто-то из глав отделов, а не обычные собкоры, как она.

На совещаниях присутствовал генералитет: топ-менеджеры и финансовая дирекция. Допуск рядовых бойцов означал, что на них начальство делает определенную ставку. Поэтому Женя хоть и страдала от пятничных экзекуций, но гордилась, что менее чем за год прорвалась в круг избранных.

Она метила на должность Полины Мазуркевич – руководителя отдела экономики. Той было лет двести, и половину из них, по мнению Жени, бабуля пребывала не в своем уме. Сухощавая экзальтированная старушенция раздражала ее педантизмом, писклявым голосом и приторными духами. Многие недоумевали, как старорежимное существо прижилось в современном, энергичном коллективе. По части работы сине-чулочная Мазуркевич, конечно, специалист. Но есть молодые и адекватные сотрудники, способные заменить Бабу Ягу, которая то впадала в невыносимую чопорность, то в истерику, то в маразм. И уж точно в качестве главы отдела Женя проявила бы себя намного лучше.

Госпожа Мазуркевич догадывалась об этих тщеславных намерениях, потому питала взаимную неприязнь и не скрывала своего отношения. А уж когда эта выскочка, проработав полгода, стала появляться на летучках, Полина не на шутку обеспокоилась и объявила холодную войну.

Петушков был в курсе и наблюдал за конфликтом с позиции главного редактора. Престарелая карга его тоже нервировала, однако он видел положительные стороны, которых не замечали остальные: преданность, профессионализм, связи и стаж. Мазуркевич – старожил «Точки зрения», хоть и «с приветом». Этого динозавра просто так не уволить. Он долго ломал голову, как отправить ее на пенсию и кем заменить, пока год назад Жора Лесник – давний знакомый и декан журфака, где училась Женя – не сообщил, что пришлет кое-кого. Посмотреть.

* * *

Лесник имел слабость к симпатичным студенткам, о чем хорошо знал Петушков. Он иронизировал над приятелем, напоминая истину про седину, бороду, беса и ребро, однако каждый раз уступал и соглашался «уделить пару минут» очередной протеже. Звонки Лесника носили ритуальный характер: после обмена дружескими приветствиями он с напускной важностью сообщал, что есть кое-кто небезынтересный для «Точки зрения». Петушков, ухмыляясь, представлял, как эта «кое-кто» притихшей восторженной птичкой сидит рядышком с Жорой, и назначал дату, когда лесниковская колибри могла прилететь в редакцию. Оба знали: пять минут щебетания – и Петушков выпроводит ее, убедив: в «глянце» та реализуется лучше, чем в бизнес-издании.

Такие звонки раздавались нечасто, и ему не составляло труда подсобить другу в обольщении прелестниц. Подшучивая над приятелем, который в пятьдесят с гаком оставался холостяком, Петушков интуитивно чувствовал: в действительности тот не мог совладать ни с одной пташкой, привлекавшей мужское эго. Судя по девицам, приходившим на «собеседование», Лесник из раза в раз попадал в плен чар откровенных стерв. И Петушков полагал, что это еще большой вопрос, кто там кого использует.

В общем, все были довольны. Лесник получал порцию обожания от очередной красотки. Та получала шанс попасть в «Точку зрения», но профукивала его. А Петушков порой получал ценных сотрудников. Правда, если Лесник рекомендовал кого-то стóящего, обычно это оказывались мужчины. Поэтому, когда миниатюрное чудо с каштановой копной волос появилось в редакции, последнее, о чем мог подумать Петушков – что эта Мельникова может удачно заменить Мазуркевич.

Раздавшийся год назад звонок Лесника озадачил. Тот не включал деловито-важные интонации, по которым стало бы очевидно присутствие на том конце провода очаровательной слушательницы, и напрямик спросил:

– Коль, как у тебя с вакансиями?

– Нужен техперсонал. Твоих подопечных интересует?

– Есть очень перспективная девочка.

– О, конечно, присылай! Веришь, переживать начал – полгода от тебя ни весточки. Решил, что ты променял виагру на люмбаго.

– Хорошо, что ты графоман, а не юморист. Действительно, многообещающая девчушка.

– Дай угадаю: ноги от ушей, а в разрезе широко распахнутых… э-э-э… глаз виден большой-пребольшой интеллект?

– Ну да, виден, – согласился Лесник, вспомнив облегающую майку Жени, – но это дело десятое. Она – самородок. Пристрелишь ведь, если отдам ее в «Делец».

– Жор, отдавай, – голос изменился и стал серьезным. – Штат укомплектован под завязку. На огранку самородков нет времени. Про бюджет вообще молчу.

Лесник засопел и протяжно вздохнул. Петушков насторожился: по окончании подобных сцен Жора имел дурную привычку доставать из рукава козырного туза. И еще прежде, чем тот выложил карты на стол, Петушков понял, что будет вынужден встретиться с юным сокровищем журфака, обладателем волнующего интеллекта. Выдержав мхатовскую паузу, Лесник небрежно бросил:

– У нее интервью с Султонбеком Мирзоевым. Подумал, тебе интересно.

Петушков поперхнулся и сжал телефон.

– Сукин сын, врешь ведь!

– Чистая правда, друг мой.

– Невозможно!

– О, да, невозможная девчонка. Тебе понравится.

– Уверен, что она не?..

– Абсолютно. Факты подлинности – на руках. Говорю же, черт в юбке. Не очень таких жалую. Однако помню, что ты от них балдеешь.

– Но как ей удалось? – мысль Петушкова лихорадочно заработала. За полтора года, что Мирзоев в тюрьме, ни один журналист не прорвался к нему. И студентка провернула такое?!

– История, как она добыла текст, даже покруче, чем сам материал. Я обомлел: настоящий детектив. Рассказал бы, да не хочу у нее хлеб отнимать.

– Погоди, погоди, – Петушков пытался сосредоточиться, но не мог поверить, что кто-то заполучил интервью с террористом, покушавшимся на президента. – В «Делец» не звонил, надеюсь? Если да – отрекусь.

– Только что сам предлагал отправить ее к «дельцам».

– К черту шуточки. Где материал и девица?

– В моей приемной.

– Сделай так, чтобы побыстрее оказались в моей.

– Хорошо, хорошо, – рассмеялся Лесник. – Нетерпение взаимно: малышка тоже мечтает познакомиться с тобой.

– Учту. Давай ее сюда.

Через час Женя была в его кабинете. Наметанным взглядом Петушков сразу вычислил, почему барышня не приглянулась Леснику: тот не замечал женщин без пышных форм и кукольного личика. У худосочной, угловатой студентки не было шансов заполучить протекцию и попасть в святая святых – кабинет главного редактора «Точки зрения». Но тем не менее она находилась здесь. Причем явно не из-за третьего размера груди.

Девица сидела, сложив руки на коленях, прикрытых строгой юбкой. Пальцы взволнованно расправляли складки темной ткани. Блузка из плотного материала была расстегнута на одну пуговицу. Минимум украшений: золотая цепочка, скромные сережки. Ни дать ни взять – выпускница института благородных девиц. Если бы не глаза. Пронзительные, изучающие – они меняли облик одним махом. Петушков не сомневался: перед ним, как и сказал Лесник, черт в юбке. Точнее, чертенок. Потому что, невзирая на официальную одежду и общение, в остром взгляде и нетерпеливых жестах проскакивали любознательность и жажда жизни.

Петушков затянулся сигаретой.

– Курите, Евгения?

– Если требуют обстоятельства – все журналисты курят. В дыму часто прячутся важные сведения.

Он подвинул к ней пепельницу, приглашая разделить компанию.

– Спасибо, не буду.

– Отчего же? Отличная возможность узнать побольше о «Точке зрения».

– Мне известно главное: хочу работать у вас и только у вас, – прозвучал пылкий, предсказуемый ответ.

– Прекрасно-прекрасно. Однако, следуя вашей логике, вы сейчас пренебрегаете получением информации?

Он наклонился через стол, чтобы стряхнуть пепел, и исподтишка наблюдал за Женей, которую загнал в угол последним вопросом. На ее лице сменялись эмоции: замешательство перешло в негодование, щеки вспыхнули краской, а ладони сжались в кулаки. Но она сразу взяла себя в руки.

– Дополнительные источники важны. Просто, знаете… – она запнулась, замолчала и уставилась на собственные коленки.

Петушков выпускал клубы дыма и был уверен, что знает. Много раз видел. Сейчас мамзель вскинет голову и затараторит про свой профессионализм и трудолюбие. И как он не пожалеет, взяв ее в штат. Пауза затягивалась. Начали одолевать подозрения, что интервью вообще нет, а Лесника обвели вокруг пальца. Но он ошибся.

Женя тряхнула каштановой гривой и насмешливо фыркнула. Точно резвая лошадка, которая старалась чинно вышагивать, но, улучив момент, сбросила сковывающую сбрую и почувствовала себя свободной, в своей стихии. Куда только подевался образ неоперившейся институтки. Вместо пятикурсницы перед ним сидела решительная женщина с упрямым взглядом. В глазах читалось, что знает цену товару, с которым пришла. Будет торговаться и не продешевит. Интервью с Мирзоевым – выигрышный билет, гарантированный джекпот, и ей это известно.

Когда она заговорила, голос расплескался по кабинету с жаркой торопливостью:

– Табачная промышленность озолотилась за мой счет, пока собирала информацию о «Точке зрения». Два года работала здесь курьером, надеясь поймать удачу за хвост при встрече с редакторами и там уж блеснуть талантом. Атаковала отдел кадров резюме и рекомендациями. Слала публикации под псевдонимами – мечтала, что редколлегия заметит искру божию. Но все бесполезно, – она раздосадовано прикусила губу. – Я взяла интервью у Мирзоева, потому что вам оно нужно так же сильно, как мне – стать частью команды «Точки зрения».

Жадный взгляд вцепился в Петушкова. Тот кашлянул и по-отечески уточнил:

– Материал с собой?

Женя чуть не подпрыгнула от радости, услышав доброжелательность в голосе. Дрожа от возбуждения, она выложила на стол папку. Лихорадочный блеск в глазах, приоткрытый от волнения рот – весь ее вид выражал едва сдерживаемую гордость. Петушков, пряча улыбку, покачал головой: давно не встречал таких искренних эмоций.

– Там, сверху – интервью, а ниже…

– Пожалуйста, посиди спокойно, – попросил он и погрузился в чтение.

Женя поерзала в кресле и огляделась, не веря, что план удался. Сколько сил положила, чтобы оказаться в этом кабинете! И вот она здесь. Старания, ухищрения, риск – все было не напрасно! Сердце ликовало.

Петушков закончил читать и задумчиво погладил подбородок. Положил перед собой распечатанный текст и поправил страницы, машинально подравнивая уголки. Глаза-рентгены словно просвечивали Женю.

– Как все провернула? Я должен знать от и до. Начиная с того, как тебе взбрела в голову эта безумная затея, заканчивая тем, как набивался текст. И не дай бог, соврешь.

Он лично перепробовал все варианты – даже не самые чистоплотные – чтобы добыть интервью с Мирзоевым. То же самое безрезультатно сделал «Делец» и монстры вроде «Уолл Стрит Джорнэл» и «Форбс». Поэтому Петушков был уверен: это невозможно. Разве что без вмешательства потусторонних сил не обошлось.

Женя скромно потупилась.

– Было сложно, но в институте учили, что честный журналист…

– Господи, да оставь ты эти ужимки! После речей про хватание за хвост удачи и редакторов не поверю, что действовала как «честный журналист». Выкладывай с потрохами, как дело было, – он указал на бумаги. – Если тут правда, то это – бомба. Сама понимаешь. Но прежде чем зажечь фитиль, я обязан знать, из чего ты ее смастерила. Пальба холостыми не в стиле «Точки зрения». Лесник пообещал детективный роман про похождения с этим интервью, – Петушков прикурил новую сигарету и прищурился. – Кроме того, надо получить представление, кого зачислю в штат. Так что вещайте, госпожа Мельникова.

Женя покраснела до ушей. С одной стороны, смутило уличение в пафосе, но с другой – порадовала фамильярность, на которую перешел главред. Он общался так, будто уже принял ее на работу. И отбросив сомнения, она рассказала, как сделала то, что не получилось ни у кого.

* * *

Учеба в вузе и подработка в СМИ давали неоценимый опыт. Но к последнему семестру Женя решила, что бесценный – не равно бесплатный. Кроме того, насмотрелась на внештатников в возрасте. Деятельные, отпахавшие не один десяток лет, они получали копейки, обивая пороги издательств, и были готовы писать про что угодно: турниры сумоистов, парламентские выборы и средства от облысения. Перспектива застрять навечно в их роли не впечатляла.

В один не особо прекрасный день, получив за статью про антиблошиные ошейники в три раза меньше, чем ожидала, она поискала правду в бухгалтерии «Собачьей радости» и разругалась в дым с замредактора. После этого подход к трудоустройству изменился, и обозначилась цель – попасть в штат серьезного издания.

В конце 90-х таких было два: «Делец» и «Точка зрения». Они освещали политику, экономику и считались элитой на рынке деловой информации. Студенты молились на эти иконы. Публикации обеих газет служили наглядным обучающим пособием, о них с жаром спорили на лекциях и в курилках, разбирали каждый абзац и страстно желали видеть свою фамилию под подобными материалами. Женя, как и прочие, горела идеей стать собкором одного из этих изданий.

Журфак давал не только профессию, но и становился школой жизни. Хорохорившиеся птенцы, убежденные, что каждый из них уникум и без пяти минут гений, получали уроки, больно бьющие по самолюбию. К пятому курсу Женя обнаружила, что в ее группе, где раньше было примерно поровну представителей обоих полов, перевес оказался на стороне мужчин. Вспомнились девушки – пестрые, яркие, рассуждавшие о феминизме, реформах Маргарет Тэтчер и проблемах стран третьего мира. Позже кто-то с блуждающей улыбкой сообщал о замужествах и академических отпусках «феминисток».

Приближалась защита диплома, и все больше чувствовалась натянутость в отношениях с однокурсниками. Легкий флирт и посиделки после занятий ушли из будней. Вместо них появилась вечная занятость какими-то делами. Женя с беспокойством осознавала: не только она метит в крупное издание. Желающих предостаточно.

Идеальным вариантом была протекция декана. Но это скорее походило на институтскую байку, чем на реальную возможность попасть в издательский дом. Выпускники из кожи вон лезли, чтобы заиметь благословение Георгия Лесника. Казалось, главная задача – миновать водораздел между акулами пера и мелкой рыбешкой. А как выжить в стае – можно разобраться в процессе плавания.

Женя тоже пыталась выделиться и старалась, чтобы Лесник отметил ее работы. Однако не преуспела. По перешептываниям знала: особо отчаянные выходили на прямой разговор с ним, но заметных результатов никто не достигал.

Уже некоторое время она размышляла над этим вариантом, и он все больше ей нравился. В один из дней решение окончательно созрело. Лекции уже закончились, и народ разбредался по домам, когда она вошла в приемную Лесника. Секретарей не было, привычной суеты – тоже. В углу, сгорбившись и сжимая реферат, сидел студент-очкарик. Он учился на несколько курсов младше и носил фамилию кого-то из знаменитостей, но кого именно – Женя не помнила. Она присела на диван и кивнула в сторону кабинета.

– У себя?

– Угу. Двадцать минут жду.

Приемная обычно напоминала проходной двор: заочники с «хвостовками», отличники-стипендиаты, абитуриенты, преподаватели сновали весь день. Но сейчас, под вечер здесь царила тишина. Лишь сосед пару раз высморкался и вытер нос платком.

Наконец, дверь в кабинет декана распахнулась. Всклокоченные волосы, отсутствие пиджака и беспечное насвистывание говорили, что Лесник не ждал посетителей.

– Давно сидим? – изумился он.

Очкарик сглотнул и что-то проблеял. Женя недоуменно посмотрела на него: этот олух что, даже не сообщил об ожидании?

– Полчаса, – еле слышно булькнуло из угла дивана. – Георгий Иваныч, я тут того… Реферат написал, как вы сказали.

– А чего мнешься, будто взятку принес? – преподаватель забрал помятые бумаги, пролистал и вытаращился на студента. – Ты в своем уме? Что за «Анна Каренина» в белых стихах? Кто эту галиматью накатал?

– Я… сам.

– Если сам, отчислю за безудержный бред. Когда у психиатра отмечался, Толстой?

Женя вспомнила: незадачливый студент был однофамильцем великих русских писателей.

– Почему – бред? – заморгал тот.

– Только воспаленный шизофренией мозг способен такое сочинить. Ты либо клинически болен, либо над тобой поглумились, всучив эту ахинею. Перед тем, как сдавать, хоть бы прочел свой эпос.

– Я читал… То есть, писал.

– Слушай, не позорь классиков – смени фамилию. Или топай в ПТУ: там ни одного Толстого не знают, сойдешь за своего, – Лесник вернул «эпос» и безнадежно махнул рукой, но недотепа продолжал бубнить:

– Георгий Иваныч, правда, сам писал. Мне же только зачет надо.

– Любезный, от вашего творчества за версту пахнет не зачетом, а справкой об умственной неполноценности! Похоже, для тебя абзац связного текста наваять – как взять интервью у Мирзоева!

– У кого?

Лесник уставился на него как на привидение.

– Неужто не слыхал? Преподаватель кафедры. Все мечтают статью о нем написать, а он ни с кем не желает общаться.

– Не-а, – грустно шмыгнул Толстой и, осененный догадкой, выпалил, – а если возьму у него интервью, поставите зачет?

Женя расхохоталась вместе с Лесником. Сутулый паренек расстроенно замялся, не понимая, где опростоволосился. Просмеявшись, Лесник торжественно кивнул.

– Если проинтервьюируешь Султонбека Мирзоева, считай, зачет в кармане. Еще диплом красный вручу и в «Точку зрения» отрекомендую. Иди, попытай счастья. Он, должно быть, в четыреста пятой аудитории сидит, тебя ждет, – Лесник всхлипнул от смеха, но сразу стал серьезным. – Ох, Толстой, до чего ж ты горькое зрелище. Исчезни-ка с глаз долой. И не появляйся без нормального реферата, – он повернулся к Жене. – Ну, а у тебя что?

– У меня, хм, разговор.

– В десять минут уложишься? Мне семинар вечерникам читать.

Лесник пропустил Женю вперед и указал на кресло. Та присела и сделала глубокий вдох. Шутка про Мирзоева не только позабавила, но и пронзила идеей, как заполучить протекцию.

– Хочу узнать кое-что, – начала она. – Видите ли, собираюсь строить карьеру в крупном издании. Но туда не берут без опыта. А откуда ему взяться, если никто не дает его наработать? Замкнутый круг, ей-богу. Знаю, иногда рекомендуете в «Точку зрения», и вот…

– Так, так, ясно. Очередная жертва студенческой мифологии хочет вознестись на Олимп журналистики при помощи молитвы в моем кабинете. Вы сговорились? Ты пятая на этой неделе! Вцепились в дурацкую легенду – зубами не отдерешь. Женя, я не даю рекомендаций. Редко – подчеркиваю, очень редко – звоню Петушкову и советую встретиться с кем-то из студентов. Но это – в исключительных случаях, – он запнулся, вспомнив свои исключения, и подсластил горькую пилюлю. – Не спорю, ты умная, талантливая девочка. Но согласись, ничего беспрецедентного не сделала.

– То есть если совершу беспрецедентное…

– Тогда – конечно.

– Насколько беспрецедентным должен быть случай?

– Настолько, чтобы не иметь прецедентов, – Лесника начала утомлять бессмысленность беседы.

Женя насупилась. В эти посулы верилось не больше, чем в обещания Деда Мороза. И она пошла ва-банк:

– Интервью с Султонбеком Мирзоевым достаточно беспрецедентно?

– Так, все! Хватит ереси на сегодня. Сначала граф Толстой, теперь ты. Свободна.

– Но если все-таки достану интервью, устроите встречу с Петушковым?

– Мельникова, ты рехнулась?! Ладно, очкарик – бог ему ложку мозгов пожалел, бывает! Но ты с какого перепуга в рассудке повредилась? Твоя фамилия не знатного рода, однако это не повод позорить предков! Давай, дуй отсюда!

Она не шелохнулась. Лишь глаза горели на побелевшем лице, когда снова отчеканила:

– Клянусь, сделаю материал, если пообещаете познакомить с Николаем Максимовичем.

Лесник заерзал. Мелькнула шальная мысль: может, правда, того? Двинулась? Тихоней никогда не была, но и на психованную вроде не походила. Обычная студентка со средней успеваемостью и средним уровнем политкорректности. Словом, как большинство учащихся. Какой бес в нее вселился?!

– Любезная, позвольте поинтересоваться, как осуществите намерение? – процедил он, переходя на обращение «с любезностью», как окрестили привычку студенты. – Мирзоев пробудет в тюрьме до второго пришествия. Общение со СМИ запрещено. О каком интервью вообще речь? Но предположим невероятное: вы стали комариком, проникли в его камеру, обернулись там красной девицей, и он дал вам интервью. Черт подери, сами знаете: опубликовать откровения нельзя. Если их напечатают, он открестится от всего. Иначе его вышлют на родину, где по нему виселица плачет. Любое сказанное прессе слово расценивается как нарушение тайны следствия – надеюсь, помните, что он под следствием? Кто согласится на интервью в таких условиях? Но раз нынче вечер гипотетических рассуждений, допустим, Евгения, что он наподобие вас сошел с ума. И ему не дорога жизнь. Он – поборник гласности, поэтому готов пойти на верную смерть во имя свободы слова. И вот интервью с таджиком всея Руси выходит в печать. Что дальше? – Лесник метнул недобрый взгляд. – В газету приходят замечательные люди из ФСБ. Душевно, за чашкой чая беседуют с главным редактором и уточняют: «Кто же такой умный-разумный написал статью?» Естественно, знакомятся с умником, чтобы понять, как тот провернул дельце. А после всех – умника, редактора и прочих – оптом, в соседнюю камеру с Мирзоевым. За пособничество терроризму. За соучастие в покушении. Да мало ли за что! Мельникова, ты рассердила меня необдуманной выходкой. Но я спишу это на преддипломное обострение. Сделай выводы, и чтобы подобное не повторялось впредь.

Он строго посмотрел на Женю. Та была белее мела, а когда заговорила, губы дрожали:

– Если достану интервью, и Мирзоев подпишется под каждым словом, и к материалу нельзя будет придраться ни с юридической, ни с фактической стороны – познакомите с Петушковым?

Лесник уже не сомневался: точно, сбрендила. Но не был уверен: звонить в «03» или еще поразвлечься идиотским разговором? Резко перегнувшись через стол, он заглянул в ее глаза и тихо, хлестко произнес:

– Не люблю тратить время на настырных пустобрехов. Жаль эти десять минут. Но еще больше сожалею о последних пяти годах. Всего хорошего, Евгения.

Он указал пальцем на дверь, но маленькое изваяние не двинулось с места.

– Оглохла?

– Если… достану интервью…

– У меня лекция, – отрезал он и направился к выходу.

– Просто пообещайте это!

Женя привстала, видя, что он уходит, не дав слова. Тот обернулся. Помедлив, подошел и произнес по слогам, будто пытался достучаться до глухонемой:

– Не понимаешь? Это невозможно.

– Значит, когда сделаю невозможное, ответите тем же?

Он устало закрыл глаза. Воистину, клинический случай.

– Хорошо. Принесешь интервью с Мирзоевым – позвоню Петушкову. Но если не сделаешь этого – а ты не сделаешь – об этом разговоре станешь жалеть всю профессиональную жизнь. Не беспокойся, она будет недолгой: лично прослежу. Начну с того, что окажешься беспрецедентным случаем, когда студент не защитил диплом.

Лесник вышел из кабинета, хлопнув дверью. А Женя задумалась, не слишком ли высокую цену решила заплатить за призрачную возможность попасть в «Точку зрения».

На следующий день она обложилась материалами про Султонбека Мирзоева. Таджик по национальности, боевик по роду занятий и самый известный бандит на пространстве бывшего СССР был притчей во языцех. Им разве что детишек не пугали, хотя он был пострашнее Бабайки и Кощея.

После попытки взорвать лимузин президента, вся родня, за исключением матери, отказалась от блудного сына, а власти объявили врагом номер один. Правда, не ясно: то ли потому, что хотел убить главу государства, то ли из-за того, что потерпел в этом неудачу.

Женю это не волновало. Специализацией в институте – да что там! – страстью по жизни была экономика. Политикой же интересовалась, поскольку та влияла на финансовые процессы. Как, например, сейчас, когда ее светлое будущее экономического обозревателя зависело от интервью с политическим преступником.

Она перелопатила интернет, тонны газетных вырезок и журнальных публикаций о Мирзоеве, его родственниках и коллегах – таких же «работниках ножа и топора». На третий день про Таджикистан знала столько, сколько ни про какую другую страну. Биографию террориста могла цитировать наизусть. А информированность о покушении на президента стала энциклопедической. Увы, это ни на йоту не приблизило к главной цели. Поэтому решила провести разведку боем. То есть сходить в СИЗО, где томился герой ее ненаписанной статьи.

В подобных заведениях Женя раньше не бывала. Знания о тюремном укладе ограничивались остросюжетными романами, обрывками второсортных сериалов про «ментов» и строчками из песен в стиле «русский шансон». Как она подозревала, это мало соотносилось с реалиями быта за решеткой.

На всякий случай оделась неприметно. Густые волосы стянула в «конский» хвост, нацепила старые джинсы и видавший виды свитер. Отказ от косметики сделал существо в мешковатой одежде серым мышонком. Она удовлетворенно оглядела себя в зеркало и отправилась штурмовать темницу.

Пока тряслась в вагоне метро, сочинила легенду на случай, если кто-то вздумает расспрашивать о цели визита. В памяти всплыло, что в тюрьме есть музей. Правда, не факт, что действующий. Честно говоря, сомнение вызывало само его существование. Как ни старалась воскресить логическую цепочку, не могла взять в толк, откуда почерпнула эти сведения.

От предлога веяло чем-то дурацким, но ничего правдоподобнее на ум не шло. Кроме того, сам повод был не глупее, чем поездка в острог. Не представляла, что будет там делать и что рассчитывает найти. Но в библиотечной пыли озарение, как добраться до Мирзоева, не пришло. Значит, нужно действовать методом научного тыка. Перед глазами стоял светлый лик Лесника, побожившегося запороть ей карьеру. И не сомневалась: тот исполнит угрозу.

В стенах тюрьмы оказалось не так жутко. «Вполне сносно и пристойно», – рассудила Женя, поднимаясь по чистой лесенке пропускного пункта. Но дальше проникнуть не удалось, и оптимизм закончился. Милиционер, уточнивший, какие заботы привели ее сюда, не походил на дядю Степу. Скорее он напоминал уставшего клерка, погрязшего в рутине.

На бодрое вранье про музей он ответил, что экскурсии проводятся только для юридических лиц. Это расстроило посетительницу, которая чуть не плача пожаловалась на длинную, трудную дорогу, сходу наплела с три короба, что пишет книгу про тюремные музеи и объехала полстраны, собирая материал. Видимо, история получилась убедительной: страж порядка перестал отделываться однообразным «ничем не могу помочь», оживился и спросил, как обстоят дела на Колыме. Выяснилось, что у него там похоронены родственники. Увы, туда писательница еще не добралась.

Поняв, что скучного охранника не разговорить, она отошла в сторонку – почитать правила поведения и тюремную политинформацию. Мимо сновали люди. В основном, сотрудники СИЗО, прокуратуры и других ведомств. Иногда хлопала входная дверь, и появлялся кто-то в штатском, нагруженный сумками и пакетами. У всех – стандартный комплект: нижнее белье, одежда, предметы гигиены. В некоторых «передачках» встречались книги и газеты. Все добро тщательно досматривалось: трусы, рубашки, штаны перетряхивались, литература и пресса пролистывались. Никакой возможности утаить что-то от недремлющего ока закона.

Поездка ничего не дала. Женя развернулась, чтобы уйти, но тут ее взгляд упал на сгорбленную старушку. Обветренное смугло-желтое лицо с узкими прорезями глаз выдавало уроженку южных стран. В авоськах – тот же бледный набор заношенного до дыр исподнего и газетка на тарабарском языке. Милиционер проверил вещи, просмотрел газету, и посылка отбыла в камеру к безвестному заключенному.

Женя, застыв, проследила, как сумка с биркой «допуск разрешен» скрылась в лабиринте коридоров. От внезапного озарения, как осуществить задуманное, у нее ослабели колени. Украдкой взглянув на охранников и убедившись, что те не заметили странного выражения ее лица, она быстро вышла на улицу.

Прошагав пару кварталов, остановилась и прислонилась к стене дома. Сердце колотилось как бешеное. Теперь она знала, как взять интервью у Мирзоева, причем с соблюдением всех условий! Радость распирала, и, не выдержав, она рассмеялась.

Остаток дня прошел в разработке операции «захвата террориста». Расписав ее до подробностей, Женя не нашла причин, почему затея могла провалиться.

На утро она позвонила приятелю с журфака, который специализировался на уголовной хронике. Поболтав пару минут о погоде, рассказала, что готовит статью о работе переводчиков в тюрьмах. Кстати, нет ли знакомых среди них? Очень бы выручил, дав контакты.

Через пять минут она уже общалась с некоей Ларисой – переводчиком при прокуратуре. Благодаря ей Женя выяснила важные сведения. Да, услуги переводчика предоставляются заключенным-нерезидентам на время следствия. Корреспонденция – письма, открытки, телеграммы – переводятся на русский. Журналы, газеты и литература обязательно просматриваются: иногда арестанты грешат тайной клинописью между строк. Нет, как правило, книги и периодика не подвергаются переводу: свободных рук не хватает. Дай бог справиться с текучкой. Где уж тут многотомную публицистику в оригинале читать.

Попрощавшись с Ларисой, Женя поблагодарила небеса за удачу. Умозаключения подтверждались. Теперь надо нанести еще один визит в СИЗО. Нарядившись как накануне, она отправилась в тюрьму в надежде застать вчерашнего охранника. Налаженный с ним контакт упростил бы сбор разведданных. Привлекать внимание и заводить новые знакомства среди персонала не хотелось.

По счастью, милиционер с внешностью бухгалтера-неудачника дежурил на посту. Женя, просияв, бросилась к нему и поделилась новостями. Вчера ей рассказали, что головорез Султонбек Мирзоев сидит здесь. И вот подумала: раз не суждено побывать в тюремном музее, то в книге стоит упомянуть хоть об этом экспонате.

– Ага, он второй год тут. Но это – элитный клиент. К нему пускают только мать и адвокатов.

– Да, слыхала. Никаких интервью и прессы. Самый загадочный преступник XX века.

– Не люблю этого, – нахмурился милиционер. – Вы, писатели, чуть ли не героя из него делаете. Убийца и террорист. Ничего загадочного в нем нет. Отойдите с прохода, люди же идут.

Она подвинулась, пропуская паломников с «передачками». Клерк в синей форме явно не разделял мнение журналистов, для которых Мирзоев был фигурой космического масштаба. Впрочем, от стража порядка требовалась другая информация, поэтому Женя сделала вид, что согласилась с его позицией.

– Вы правы, окружать разбойников романтическим ореолом – неверно. Бандиты – они и есть бандиты. Потому хочу написать про отпетого негодяя вроде Мирзоева. Это будет развенчание мифа.

Тот одобрительно кивнул, но вслух выдал заезженную фразу:

– Ничем не могу помочь, к сожалению.

– Знаю… Хотя не исключено, что можете. Для изобличения ужасов, которые натворил Мирзоев, не обязательно общаться с ним. Достаточно посмотреть вокруг. Сколько людей сделал несчастными! Даже родня знаться не хочет! А какие страдания причинил матери? Бедная женщина!

– О, да, не представляете, как мучаются матери извергов. Каждый день наблюдаю эту картину. Жалко их. Растишь ребенка, растишь… Надеешься, человеком станет. И вдруг такое.

– Сущий ад, – подтвердила Женя. А про себя вспомнила поговорку – что посеешь, то и пожнешь. Не зря ведь ее придумали?

– Кстати, мать Мирзоева навещает. Может, по поводу книги с ней побеседуете?

– Просто читаете мои мысли! Как раз хотела спросить!

– Свидания им редко разрешают. Он больше с адвокатами. Но «передачки» матушка исправно носит. Милейшая старушка, хотя немного того…

– Сумасшедшая?

– Да нет… Гадалка она. Будущее видит. Некоторым нашим ребятам такого напророчила… И главное, сбылось. Они теперь и сами не рады, что узнали все наперед.

– Да у вас тут, оказывается, своя вещая Кассандра.

– Кто?

– Неважно. А часто она приходит?

– Каждый вторник и пятницу, по расписанию.

– Так сегодня же пятница!

– Ну вот значит, будет. Обычно к вечеру появляется. В общем, посидите, подождите. Придет она.

И она действительно пришла. Но лучше бы не приходила.

Мать Мирзоева походила на бабульку, виденную накануне. Ей не было и семидесяти, но из-за горестей, выпавших на долю, она выглядела на все восемьдесят. Седые волосы прикрывал темный синтетический платок, а в потухших глазах читались смирение и готовность к новым тяготам, если судьба решит еще больше поиздеваться над ней. Нелепое облачение из лоскутков и заплат указывало на крайнюю бедность.

Женя отметила этот момент. У террориста номер один, хоть тот и сидел за решеткой, наверняка денег – куры не клюют. Матери на приличную одежду должно хватать – не все же на дорогих юристов уходит. Впрочем, не ее забота. Главное – понравиться Анзурат Акобировне. Все усилия направила на это. А также на то, чтобы без запинки произнести ее имя.

Она знала, что для прессы мать боевика давно потеряла интерес. Речи адвокатов, мнения чиновников и причитания родительницы даром никому не сдались. Вот интервью с самим Мирзоевым – да, очень желанно. А остальное – увольте. Есть более актуальные темы. В том числе, хватает непойманных террористов. Кому нужна выжившая из ума старуха? Лишь студентке-пятикурснице.

Сначала Анзурат Акобировна не могла понять, чем вызвано внимание молодой особы, но спустя полчаса все встало на свои места.

Покинув СИЗО, Женя предложила зайти в кафе, но та испуганно замахала руками. Поэтому для общения выбрали скверик неподалеку. Там, не откладывая в долгий ящик, Женя сообщила, что никакая она не писательница. Да, имеет отношение к писательскому цеху, но ее призвание – журналистские расследования, и дело Мирзоева – самое сложное в ее практике. Она собирается взять у него интервью, которое создаст общественный резонанс. Не исключено, даже пересмотрят меру наказания.

Первый же вопрос Анзурат Акобировны обнаружил, что пожилая таджичка не так проста. Она попросила показать удостоверение: откуда ей знать, что Женя та, за кого себя выдает? Тем более, пять минут назад представилась писательницей. Несколько раздосадованная, что бабуля оказалась вовсе не божьим одуванчиком, а здравомыслящей гражданкой, Женя показала студенческий билет, пояснив, что «корочек» штатного сотрудника пока нет. И чтобы рассеять сомнения, достала пару своих статей на политическую тематику. Та осталась удовлетворена.

Сложив иссушенные руки поверх длинной аляповатой юбки, Анзурат Акобировна поинтересовалась, в чем заключается план и как он выгоден сыну.

– Вам известно: если Султонбек даст интервью, его вышлют в Таджикистан. А там ждет верная смерть. Потому и молчит. Иначе давно организовал бы пресс-конференцию прямо в камере. Если есть деньги, это не проблема. Сами знаете, в каком мире живем.

Женя уважительно посмотрела на нее. Очевидно, за внешней, преждевременно увядшей наружностью скрывался сильный характер и ясный ум. Подбирая слова, она сказала:

– Я так думаю, это будет не вполне интервью. Скорее, публикация личного дневника. План таков: за несколько дней до выхода материала в печать Султонбек сообщит надзирателям о пропаже его частных записей. Идеально, если на этой почве произойдет небольшой скандал. Такой, чтобы все прониклись идеей: воровство совершено ради материальной выгоды. Ведь откровения знаменитого политзаключенного дорого стоят на черном рынке. Такую логику мы породим у тех, кто возьмется расследовать инцидент.

Что в итоге? Когда публикация увидит свет, Султонбек разыграет трагедию вселенского масштаба, будучи в ужасе, как наживаются на его горе. И в глазах общественного мнения станет не только пострадавшим от кражи, на которой тюремные начальники нагрели руки, но и жертвой политической провокации. Между тем, в самой статье вольным стилем расскажет, что считает нужным. Обещаю обнародовать все без искажений.

Когда Женя замолчала, во взгляде Анзурат Акобировны стояло непонимание.

– Действительно, это хороший способ публично высказаться, сохранив алиби. Но простите: какие записи? Мой сын не ведет дневник. А если бы и вел, его не передать сюда, на свободу. Милиция каждую пуговицу рентгеном просвечивает, а переписка читается вдоль и поперек.

– Секретные материалы Султонбека будут существовать только в воображении окружающих. О том, что это – вымысел, в курсе лишь мы.

– Но если дневника нет, что же собираетесь печатать?

– Я составлю вопросы, вы отнесете их в тюрьму, а он вернет ответы. Потом передам материал в редакцию, где все оформят так, будто по почте пришло заказное письмо с откровениями вашего сына.

– То есть как вопросы и ответы? И каким образом отдать их и забрать обратно?!

– Как обычно, с «передачкой». Вы же носите ему одежду, книги и периодику. Сегодня, например, видела в вашей посылке три газеты, и одна из них – «Голос Таджикистана». Что характерно, на таджикском языке.

– Да, конечно. Но при чем тут это?

– При том, что тюремные переводчики не читают иностранную прессу, – озорные чертики отплясывали в карих глазах.

Анзурат Акобировна растерянно заулыбалась. А Женя поняла: сделано главное. Мать Мирзоева согласилась на авантюру.

Привести план в исполнение было делом техники. В справочнике нашлись телефоны десятков типографий. В целях конспирации Женя отбросила крупные и именитые и обзвонила небольшие частные конторы. Выяснилось, что напечатать экземпляр газеты, которая бы имитировала настоящую, – дорогое развлечение. Но это не смутило. Видите ли, она хочет преподнести оригинальный подарок другу, который приезжает из солнечного Душанбе. Ради такого можно раскошелиться.

Тем не менее раньше чем через неделю провернуть дело не представлялось возможным. Анзурат Акобировне нужно было несколько дней, чтобы выхлопотать свидание с сыном. Поскольку давно не виделись, прошение наверняка удовлетворят. Встреча требовалась, чтобы незаметно – интонациями, жестами – дать понять арестанту: свежую прессу надо штудировать от корки до корки.

На выходных Женя составила список вопросов к интервью. Смешно, в вузе вдалбливали, как много зависит от точности формулировок, и что это – наисложнейшая задача. «Если бы они знали!» – ухмылялась она, выполняя эту – самую легкую – часть работы. Нетрудно догадаться, заключенному есть что сказать – дайте только возможность. Остросюжетное интервью гарантировано долгим молчанием и потребностью выговориться самого Мирзоева.

Очередная встреча с Анзурат Акобировной была посвящена письменному переводу вопросов с русского на таджикский. Женя как раз заканчивала диктовать вводное обращение к узнику, где раскрывалась суть плана, когда та вдруг отложила ручку.

– Женя, это интервью сыграет решающую роль в вашей судьбе.

– Еще бы! Когда оно выйдет, все изменится!

– Я не об этом, – в глазах Анзурат Акобировны загорелся странный огонек. – Мой сын отплатит вам той же монетой. Он не останется в долгу.

– Ну это лишнее… Он мне ничего не должен, – пробормотала Женя, сбитая с толку ее интонациями. – Кстати, мне говорили, что вы ясновидящая.

– Девочка моя, ясновидение не означает яснопонимание… Но чтобы предугадать будущее, необязательно его видеть. Достаточно знать людей. Запомните, это интервью спасет вам жизнь.

Женя поежилась.

– Давайте вернемся к переводу. У нас еще много работы.

В понедельник, пока Анзурат Акобировна вымаливала свидание с сыном, Женя сидела на занятиях в институте. Преддипломные консультации шли полным ходом, поэтому пропустить лекции не рискнула. Вполуха слушая преподавателя, она грызла шариковую ручку, ожидая завершения каторги, а в перерыве между парами «повезло» столкнуться с Лесником. Тот не удостоил даже взглядом, хотя ее «Здравствуйте!» прозвучало весьма громко. Она лишь улыбнулась в ответ на демонстративное поведение.

Едва лекции закончились, Женя поехала в типографию, на которой остановила выбор. Решение именно там печатать спецномер «Голоса Таджикистана» объяснялось просто: фирма не имела сотрудников из южных стран СНГ. Лучше перестраховаться, чем в последний момент обнаружить, что верстальщик или наборщик – таджик. Текст газеты должен понять один человек, и он явно не работник полиграфического агентства.

Встречи с менеджером и дизайнером прошли успешно. От первого она добилась снижения стоимости заказа, а проведя вечер в компании со вторым, получила макет «подарочного» издания.

В среду на руках был отпечатанный экземпляр. Нужная информация перемежалась абракадаброй, которая на вид выглядела так же. Человек, далекий от знания таджикского, ничего не заподозрил бы. У Анзурат Акобировны дрожали руки, пока пролистывала страницы газеты. Жене было неведомо чувство материнства, поэтому она списала волнение на боязнь провала операции и успокоила:

– По-моему, отлично получилось.

– Да, просто чудо, как настоящая. Вот только… Султонбек получит ее, прочтет, но как ответит на вопросы? Как передаст сведения, не вызвав подозрений?

– А зачем, по-вашему, здесь столько кроссвордов?

На следующий день состоялось свидание Мирзоевых. Женя много бы дала, чтобы хоть глазком взглянуть, на какие ухищрения пошла мать, предупреждая сына о заварившейся каше. И лопалась от любопытства – так ей хотелось видеть лицо матерого боевика, когда тот прочтет пятничную «прессу». К сожалению, это было невозможно. Более того, на пушечный выстрел нельзя подходить к СИЗО. Старый знакомый милиционер заподозрит неладное, увидев «писательницу», которая неделю назад собиралась умотать на Колыму.

В день икс оставалось лишь ждать, сидя в кафе через дорогу от тюрьмы. Она забыла про эспрессо и не сводила глаз с арки, откуда должна была появиться мать Мирзоева. Наконец, слава Аллаху, та вышла. Женя, как заранее условились, покинула убежище и направилась к скверику – месту их встреч. Анзурат Акобировна шла по противоположной стороне улицы и на перекрестке остановилась, поджидая ее. Едва встретившись с ней взглядом, Женя расцвела: улыбка пожилой женщины говорила об успехе миссии.

Они сели на скамейку, и Анзурат Акобировна рассказала о проделанной работе. Все прошло по тому же сценарию, как и последние полтора года. Проверяющий тщательно досмотрел пакет с чистой одеждой, двухтомником Омара Хайяма и традиционными тремя газетами: «Делец», «Точка зрения» и «Голос Таджикистана». Подал бланк расписки, где Анзурат Акобировна поставила автограф, подтверждая, что ничего запрещенного в «передачке» не содержится. После к пакету прицепили бирку и отправили арестанту, вернув взамен его несвежее белье и прочитанную литературу.

Женя зачарованно смотрела на Анзурат Акобировну, но будто не видела. Перед глазами стояла другая картина. Сейчас, в этот самый момент, Мирзоев читает «вводную», где описывается лихая авантюра. О, Господи, сделай так, чтобы он понял вчерашние намеки матери! Чтобы прочитал «Голос Таджикистана»! И чтобы затея пришлась ему по душе!

Женя не верила в бога. Но как ни странно, жаркая эгоистичная молитва была услышана. Через два дня по ТВ промелькнула информация, что Султонбек Мирзоев подал жалобу в прокуратуру на руководство тюрьмы, которое обвинил в краже личного архива с целью наживы.

В понедельник Женя, наплевав на лекции, осталась дома и смотрела телевизор, надеясь получить известия про важного узника. Но симпатичные дикторши и седовласые ведущие упрямо молчали на эту тему.

Завтра, во вторник, с «передачкой» должен вернуться «Голос Таджикистана» – единственная улика, доказывающая, что интервью состоялось. Охватывал страх, что на последнем этапе произойдет сбой. Кто-то прочтет липовый номер и поймет, что это подделка. Или газета потеряется. Или ее выбросят в мусор.

Беспокойство удивительным образом не относилось к ее личной безопасности. Женя переживала, что провал операции приведет к краху карьеры. Что не выполнит обещания, данного Леснику. Что умрет от стыда и обиды. Но ее не посещала мысль, что эта акция – самое настоящее нарушение закона. И если аферу раскроют, то проблемы окажутся посерьезнее, чем ссора с деканом.

К счастью, удача не изменила ей. Во вторник, сидя в кафе напротив СИЗО, Женя дождалась, пока Анзурат Акобировна вышла из арки. Обе знакомым маршрутом направились в скверик. В «передачке» от Мирзоева обнаружились грязные носки, смятые мужские сорочки, а вместе с пятничным – пара старых выпусков «Голоса Таджикистана». Все клетки в кроссвордах были заполнены буквами, написанными неровным почерком.

Женя, еще не зная перевода, откинулась на спинку жесткой скамейки и закрыла лицо руками. Раздались судорожные всхлипывания, и Анзурат Акобировна окинула ее тревожным взглядом, не понимая, что вызвало расстройство. А когда та отняла ладони от пылающих щек, мать Мирзоева увидела слезы радости и измученную улыбку человека, который боролся не на жизнь, а на смерть. И победил.

* * *

Когда Женя закончила рассказ, Петушков напоминал человека, которому научно доказали, что люди могут проходить сквозь стены. И понимал, что скорее уволит троих, чем упустит эту девицу. Помимо незаурядного мышления, она обладала бесстрашием, граничащим с безрассудством. Ей бы в военные корреспонденты. Удивительно, что человека с таким характером привлекала экономика. Далеко пойдет.

Он выразительно вздохнул.

– Евгения, хоть представляете, что натворили? Вы же теперь преступница. Это чистой воды мошенничество. И вот свидетельство тому, – он слегка потряс спецвыпуском «Голоса Таджикистана».

– Это не улика. Вся тарабарщина зашифрована. Код известен мне, клану Мирзоевых и некоторым чеченским боевикам. Переведя газету с таджикского, получите бессвязный набор слов. Про ответы в кроссвордах вообще молчу. Не спорю, странноватая газетка. Но за такое под суд не отдают. Кроме того, нельзя доказать, что Султонбек держал в руках этот экземпляр.

– А почерк? Графологическая экспертиза…

– Он писал ногой.

– Это шутка?

– Нет.

– Ну тогда дактилоскопия…

– Снять отпечатки с газетной бумаги непросто. Для этого нужен спецраствор, который в России не используют. Это мне рассказали ребята, которые работают в уголовной хронике. Они, кстати, в приятельских отношениях с криминалистами и дали парочку дельных советов… В общем, «пальчиков» Мирзоева тут нет. Газета сплошь покрыта моими отпечатками.

– Слушай, а как тогда докажешь, что эта душераздирающая история – не плод твоего воображения? Может, сама ногой все написала!

– Субботние новости видели? Мирзоев подал жалобу в прокуратуру. Позвоните, уточните. У вас же есть связи в органах?

Петушков урезонил ее взглядом – девочка явно почувствовала себя на коне и начинала дерзить.

– Значит, так. Проверю это хозяйство и жду тебя завтра в девять утра. Прыть и напор, слов нет, прекрасны. Но у меня дисциплина строже, чем в армии. Заруби на носу. А будешь хамить начальству, как только что нахамила – вообще уволю, – последнюю фразу он буркнул миролюбиво, и Женя просияла.

– Клянусь, никогда не опаздываю! Вот увидите, не пожалеете, что взяли меня!

– Да уж надеюсь, – хмыкнул Петушков.

Он даже предположить не мог, как сильно и скоро пожалеет об этом решении.

«Точка зрения» опубликовала откровения боевика Мирзоева, и потом события развивались стремительно и точно в том русле, которое предсказывал Лесник. В газету наведывались представители различных ведомств, однако обвинение не предъявили за отсутствием улик. По сути, издатель напечатал присланный по почте материал. Конверт со штемпелем, но, увы, без обратного адреса продемонстрировали компетентным лицам вместе с выдержками из «личного дневника». Мирзоев в камере рвал и метал, взывая к правосудию. Власти чувствовали, что их надули, но оказались связанными по рукам и ногам. Выходило, что заключенный публично признался: напечатанное – его слова, но при этом он стал «жертвой кражи и политической компрометации». Как на грех, нашлись свидетели среди заключенных и надзирателей, которые подтвердили: задолго до выхода записей в свет, он свирепствовал, проклинал воров и разве что не плакал.

Для Мирзоева дело кончилось ничем. В Таджикистан не отправили, но и не помиловали. Жизнь его матери тоже не изменилась. Пресса помусолила скандальную ситуацию и переключилась на другие темы. Следственные структуры, изучив каждую запятую в инциденте, с неохотой закрыли дело. Тиражи «Точки зрения» подскочили до небес, обогнав позеленевшего от зависти «Дельца». А Евгению Мельникову приняли в штат к удивлению сотрудников, которые недоумевали, с чего Петушков взял под крылышко неоперившегося птенца, едва защитившего диплом. Что касается Жени, то она была на седьмом небе от счастья. И, паря в облаках, думать забыла о пророчестве Анзурат Акобировны.

Петушков знал, что Женя буквально бредит экономическими расследованиями. Об этом она сама сразу рассказала, едва пришла в себя от счастья, что принята в штат. Но у него наметился стратегический план, согласно которому новую сотрудницу сперва следовало «обстругать», научить осмотрительности и привить мысль, что права на ошибку в их деле – как и у врачей – нет.

Кроме того, определив в отдел экономики, он отдал бы девочку во власть Мазуркевич. Та учует блестящий, хотя пока не ограненный талант, и сделает все возможное, чтобы крепко насолить. Хитрая лиса, понимающая, что ее время на исходе, совьет клубок интриг, в котором концов не сыщешь, и повесит все на новенькую. И ту придется уволить, иначе старая ведьма поднимет вой, на который сбегутся учредители. А уж это совсем лишнее. Выкуривать Мазуркевич надо незаметно, параллельно натаскивая Мельникову как профессионала.

Поэтому Петушков закрепил Женю за политредакцией. И через Семена Колесникова – молодого смекалистого завотделом – контролировал ситуацию. У того был дар понимать истинное положение вещей и держать язык за зубами. Сообразив, что Петушков строит далеко идущие планы на Женю, он принял как данность, что ее нахождение под его началом – проформа. Спустя пару месяцев его догадки подтвердилась: Женя упросила Николая Максимовича «посадить поближе к ребятам из экономики». И босс, под видом нехватки помещений, переселил в кабинет на восьмом этаже. «Возможно, оно к лучшему, – рассуждал Петушков. – Пусть держит руку на пульсе. А когда придет время попрощаться с Полиной, быстро войдет в курс дела. Да и с сотрудниками контакт будет налажен».

Разумеется, никто из них понятия не имел о замыслах Петушкова. Мазуркевич и Женя втихую ненавидели друг друга, хотя работали в разных отделах и поводов для разногласий как будто не было. Женя с детства находила общий язык со всеми, поэтому недоумевала, с чего старая карга взъелась на нее. Мегера не могла прознать о мечтах занять ее должность – вслух заветные фантазии Женя не озвучивала. В конце концов, она прекратила ломать над этим голову и поняла, что правильная тактика – пропускать мимо ушей извержение желчи перекрашенного, слащаво надушенного мешка с костями. Ей не приходило на ум, насколько отрадно Петушкову было видеть, как быстро и успешно идет процесс «закалки стали». На его глазах одаренное, но пылкое создание превращалось в хищника, умеющего терпеливого выжидать, контролировать эмоции и отражать провокации. О том, как скоро этот хищник покажет зубы, он не думал. А стоило бы подумать.

* * *

В эту пятницу Петушкова не волновали тонкости кадровой политики. И хотя головомойку отдельным персоналиям он планировал устроить, распри Мельниковой и Мазуркевич не стояли на повестке дня.

Когда конференц-зал заполнился, Петушков с ловкостью, неожиданной для крупной комплекции, поднялся с кресла и прошелся туда-сюда. Затем вытащил из развалов бумаг сверстанный субботний номер «Дельца» и бросил на стол. Тот, словно неуклюжий фигурист, скользнул по полированной поверхности.

– Пятнадцать минут назад я получил вот это. Мечтаю понять: что сие значит, господа?

«Господа» устремили взгляды на лист формата А2 – черновик завтрашнего выпуска вражеского издания. Это была первая полоса. Под завитушками «шапки» белозубой улыбкой сверкала фотография Санчеса Идальго – президента Международного валютного фонда. Ниже шел заголовок: «МВФ выделит России десять миллиардов долларов».

По кабинету прошелестел вздох облегчения – стало ясно, кому несдобровать. Коллеги украдкой поглядывали на побледневшего начальника отдела международных новостей Василия Игнатова. Тот в ужасе уставился на фото, и его глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит. Петушков, уперев в стол кулаки, обратился к нему:

– Можете объяснить, почему эксклюзив, который должен выйти в «Точке зрения» в понедельник, опубликуют завтра наши конкуренты?

Игнатов не мог объяснить этого. Его взгляд приклеился к передовице «Дельца», а мозг отказывался переварить увиденное.

– Вы лично интервьюировали Идальго. Следовательно, вряд ли утечка информации произошла от вас, – в голосе Петушкова звенел металл. Без сомнений: он считал виноватым как раз исключительно Игнатова. – Не верю в телепортацию. Поэтому хочу знать, как интервью – идентичное, слово в слово – оказалось в «Дельце»?

Обычно нарушением авторских прав никого не удивишь. Давно стало нормой, что материалы «Точки зрения» перепечатывались изданиями помельче. К этому привыкли, на автомате отсылали в юридический отдел выявленные факты, и все. Но сейчас разговор шел об эксклюзиве, украденном до публикации. Случившееся – не ляп или оплошность. От ситуации дурно пахло двурушничеством.

Бог знает, как Петушков заполучил сканы «Дельца». Впрочем, на то он главный редактор, чтобы предвосхищать неприятности. Теперь все вверх дном перевернет, но найдет, откуда растут ноги у этого предательства. Хотя сложно представить, что перебежчик в стан врага – простоватый добряк Игнатов. Тот вжался в кресло, растерянно моргал и выглядел крайне жалко. «Нет, вряд ли он, – подумала Женя, – но головы ему не сносить: прокол серьезный».

Петушков, меж тем, продолжал допрос.

– Полагаю, догадываетесь, как бы я огорчился, обнаружив, что «Точка зрения» продублировала тираж «Дельца». Признаться, не ожидал, что вы, господин Игнатов, проявите такую… м-м-м… халатность.

Взгляд Петушкова впился в бедолагу. Тот не знал, куда деваться и что говорить. Все было ужасно. Мало того, что позор наблюдают коллеги, но еще хуже, что начальство ставит его под подозрение.

– Максимыч… Не представляю, как это произошло…

– После совещания – жду в кабинете. Душу из тебя выну, – мрачно пообещал Петушков и отвернулся.

Присутствующие снова замерли, прикидывая, что дальше. Босс опустился в кресло и сцепил руки в замок. Глядя на пальцы, будто интереснее предмета не существовало, он сказал:

– К понедельнику нужен материал, который заменит интервью с Идальго. Есть идеи, коллеги?

Все, кроме пристыженного Игнатова, оживились. Крах одного часто оборачивается выигрышем для другого. Попасть на главную страницу – никто не откажется от такой улыбки фортуны! Кабинет загудел как улей. Каждый вспоминал, что есть в загашнике и какой вариант можно предложить.

У Жени аж под ложечкой засосало от желания блеснуть. Но во-первых, блистать нечем. Парочка сырых заготовок о рутине в Госдуме – не пройдут, и думать нечего. А «Темная сторона белых зарплат» не тянет на гвоздь программы. Знать бы заранее, сделала из коррупционного скандала настоящую бомбу. Хотя, конечно, при всем желании не получилось бы раздуть этот материал до масштабов трагедии, достойной первой полосы.

Она кусала губы и злилась на свою недальновидность. После интервью с Мирзоевым громоподобными статьями похвастаться не могла. Петушкова это, похоже, не расстраивало, но вот она переживала и жаждала новых подвигов.

Ее размышления и общие дискуссии прервал Семен Колесников.

– Максимыч, давай заварушку с вице-президентом передвинем. По объему – подходит. А злободневности добавим за выходные.

– Нет, Сеня. Вице-президент плотно и хорошо стоит там, где ему положено – на втором месте.

– Может, заменим ритейлом с шестой? – раздался голос справа.

– Или «нефтянкой»? – подхватили с торца стола. – Материал-то ядерный!

Лицо Петушкова просветлело, будто озаренное находкой. Но вместо того, чтобы обернуться к автору предложения про «нефтянку», он с надеждой уставился на Полину Мазуркевич. Та, беззвучно шевеля сухими ярко-малиновыми губами, как раз соображала, какой бы текст предложить. Застигнутая врасплох внезапным вниманием, она вопросительно подняла тонкие, прочерченные косметическим карандашом брови.

– У нас готова публикация по «нефтяному соглашению»? – Петушков даже повеселел.

При этих словах Женя обратилась в слух, а ее сердце учащенно забилось. Эта тема волновала ее больше всего на свете. Но на Мазуркевич вопрос произвел другое впечатление. Нарисованные брови-ниточки сердито упали вниз, а морщинистое лицо стало сдержанно-чопорным.

– Коля, не хуже меня знаешь, без интервью с Гречишниковым статья ломаного гроша не стоит.

– Да, но она в каком состоянии?

– Слушай, обещала материал через две недели. Наш бесценный министр не общается с прессой. И так задействовала все связи. Рассчитываю на встречу с ним в среду. К понедельнику – исключено. Я не бог, в конце концов!

Петушков и правда знал: глава Минэнерго Павел Гречишников чурается корреспондентов. Достать из первых уст комментарии по «нефтяному соглашению» – заветная мечта. То, что Полина должна побеседовать с ним – равносильно чуду. Но после провала с Идальго чудо требуется не через две недели, а немедленно. Нервы и так на пределе, пар из ушей валит, а мадам Мазуркевич позволяет себе раздражительный тон и передергивание плечами. В общем, Петушков опять рассвирепел.

– Да, видимо, бог здесь – я! – крепкая ладонь грохнула по столу. – Поэтому «Точка зрения» еще не превратилась в убожество, несмотря на ваши старания! – его взгляд метнулся к фотографии улыбающегося президента МВФ, а Игнатов снова стал пунцовым. – Мне нужен материал, который переплюнет засранцев из «Дельца». Или откуда они там? – еще один взгляд намертво пригвоздил Игнатова к креслу.

Мазуркевич прижала к плоской груди сухонькие лапки и испугано заморгала. Сотрудники притихли и молились, чтобы их не зацепила вспышка ярости. Босс слыл строгим, но справедливым. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: он не на шутку осерчал.

Женя покорно слушала вместе со всеми, как раздухарившийся Петушков завел пластинку о профессионализме, долге, бездарности и высоких целях. Понятно, лекция читалась, чтобы отвести душу. Она сочувствовала шефу, и ей хотелось придушить тупоголовую Мазуркевич, которая не понимала, когда и какой тон уместен.

Выговорившись, Петушков в расстройстве замолчал. Наступила тишина, нарушаемая лишь чириканьем воробьев за окнами да приглушенным гулом машин на улицах вечерней Москвы.

– Ладно, – мрачно подытожил он и уставился на свои холеные пальцы, – давайте к текучке. Что по финансовым рубрикам? И да, Сеня, заскочи ко мне после летучки. Покумекаем над твоим вице-президентом. Не было важных планов?

– Ничего срочного. Разумеется, зайду.

Женя отметила, что голос Семена Колесникова был ровным и спокойным. Будто не обрадовался, что его материал пойдет на первую полосу! И словно не переживает из-за сорвавшегося свидания (лично слышала, как ворковал по мобильному о встрече в восемь вечера). Впрочем, известно: когда начальство спрашивает, нет ли у тебя планов – это риторический вопрос. Если хочешь, чтобы твои публикации выходили в «Точке зрения», да к тому же – были гвоздем номера, по умолчанию нет иных планов, кроме этого.

Женя числилась в издании простым корреспондентом, и ее фамилия была не Колесников, а Мельникова. Поэтому она могла позволить себе планы и каждую пятницу виделась с лучшими подругами – Машей и Леной – в кофейне в центре города.

С работы до места встречи на Кузнецком мосту было две остановки метро. В хорошую погоду Женя любила прогуливаться пешком, но сегодня разбор полетов затянулся, и она опаздывала. На мобильном обнаружились пропущенные вызовы от Маши. Перезвонив, она услышала бодрое приветствие:

– Где шляешься, мать? Какого дьявола игнорируешь звонки?

– Пардон муа, Мусик. Летучку задержали. Но в следующий раз, конечно, прерву ор Петушка, чтобы побеседовать с тобой.

– Что, наконец-то уволили?

– Прекращай глумиться, а то приеду и съем твои пирожные!

– Если будешь залипать в редакции, то не успеешь. Я сегодня ненадолго.

– Что так? За полярным кругом обнаружили эдельвейсы и твой НИИ перебрасывают защищать процесс фотосинтеза?

– Откуда узнала?

– Профессионалы не выдают источники информации.

– Ладно, переживу. Через сколько прилетишь, мой маленький Вжик?

– Десять минут – и я у ваших ног.

– Отлично. Лелька сохнет от тоски по тебе. Так что поторопись!

Женя, Маша и Лена были ровесницами и познакомились благодаря факультетской тусовке. Со временем они стали не разлей вода, а их настоящие имена вытеснили ласковые прозвища. Женя получила при дружеском крещении имя Вжик – за энергичность и неугомонность. К Маше приклеилось незатейливое Мусик. А Лену еще в школе прозвали Лелькой, и теперь реальным именем называли разве что родители и начальство.

Мария Полежаева была среднего роста, миловидной, но склонной к полноте и недовольству этим обстоятельством. Вздернутый нос и пухлые губы на румяном лице делали ее похожей на пышущую здоровьем крестьянку. Это порядком бесило девушку. Особенное расстройство начиналось по весне, когда на молочно-белой коже высыпали веселые веснушки. Маша в гробу видала рецепт «полюби себя такой, какая есть» и вела ожесточенную борьбу с «деревенщиной в своем зеркале».

Елена Лейбниц считалась экспертом в вопросах красоты и стиля, и под ее чутким руководством рвение подруги было направлено в грамотное русло. Ряд экспериментов сделал из умненькой, но простоватой Маши нечто волнующе-летящее. Поколдовав над грубоватыми замашками, за пару-тройку месяцев Лена превратила их в бойкую, заводную манеру поведения. А когда вокруг обновленной Маши стали виться поклонники, ее признательность к подруге выросла до планетарных масштабов. Сама же Маша, не переносившая «расфуфыренных дур», признавала, что утонченная и холеная Лена – исключение из правил. «Взять – и из жирного хряка сварганить принцессу! Это ж какой талантище и благородство души! – восхищалась она. – Имей я внешность фотомодели и врожденное чувство вкуса, в жизни не стала бы взращивать себе конкуренцию!»

Лена в ответ смеялась и говорила, что ее призвание – делать мир лучше. Ее саму – эффектную брюнетку с короткой модной стрижкой, всегда стильно одетую, мужчины провожали восторженными взглядами. Пост редактора раздела светской хроники в развлекательном журнале «Звездная пыль» накладывал отпечаток – как минимум, по долгу службы она выглядела сногсшибательно. Встречи со звездами шоу-бизнеса, гламурные тусовки, открытия клубов и ресторанов обязывали блистать и очаровывать, чтобы добывать интервью. Оставалось загадкой, как ей удавалось совмещать ночной образ жизни с дневными задачами куратора глянцевого издания, а также с материнством, которое, как известно, круглосуточная работа без выходных.

После скоропалительного брака и развода у Лены на память о бывшем муже остался маленький Лешка. Маша любила приговаривать, что ребенок – единственная причина, почему та прощена в великолепии и до сих пор жива. Лена в ответ заявляла, что Мусик – экологически чистая балда, и что непозволительно сотруднику НИИ засорять мозг столь грязными мыслями.

Маша действительно работала в научно-исследовательском институте охраны природы и экологии в должности пресс-секретаря. В пиар-отделе ее ценили за организаторские способности, ответственность и неунывающий характер. Именно там она произвела фурор, явившись в образе очаровательной дамы и околдовав ведущего научного сотрудника. Спустя время флегматичный худощавый Константин предложил ей переехать к нему. Уже год молодые люди жили под одной крышей, и Маша не сомневалась, что Костя «скоро потащит в загс».

Подруги знали, что свить семейное гнездо – ее главная миссия. Даже горячо любимые уссурийские тигры и биосфера в целом не могли претендовать на первое место в списке жизненных ценностей Маши. Она объясняла это тем, что выступает за размножение любых живых существ: и тигров, и людей. Лена, не жаловавшая институт брака после неудачного опыта, скептически качала головой. А Маша предъявляла аргумент в виде ее малыша и загоняла в тупик вопросом: «Ты что, жалеешь о нем?» Лена боготворила сына, потому признавала поражение, и дебаты заканчивались.

Женя слушала эти разговоры с улыбкой: для нее создание семьи и рождение ребенка представлялось чем-то вроде переселения на Луну. Теоретически – любопытно. Но практическая потребность в путешествии отсутствовала. Кроме того, о замужестве не думалось в принципе: вся энергия и силы брошены на карьеру.

Да, конечно, мужчины важны. Однако ее романы не заходили так далеко, как у Маши. Впрочем, за нее радовалась и считала, что «шанс выживаемости этих отношений высок». Та же недовольно ворчала насчет Жениного неуместного аналитического подхода к любви, но, по сравнению со скепсисом Лены, эта лояльность утешала будущую невесту.

Хотя их жизненные приоритеты различались, молодые женщины крепко дружили. Часто общались по телефону, виделись пару-тройку раз в неделю, а уж пятничные посиделки давно стали традицией.

Запыхавшись, Женя вбежала в кафе. Лена и Маша расположились за столиком возле окна – уголок на веки вечные был закреплен за ними. Полюбившаяся кофейня на Кузнецком мосту отличалась от сетевых забегаловок и сохраняла самобытность. Владелец вложил душу в дело: это чувствовалось во всем, начиная с дизайна и заканчивая обслуживанием и меню.

Обстановка в приглушенно-коричневой гамме создавала мягкое настроение, а стилизация под старину выглядела естественной. Дореволюционная печатная машинка английской работы. Набор для письма с гусиными перьями. Антикварные книги, которые можно было полистать за чашкой ароматного чая. Уют старинной библиотеки переносил в начало XX века, а звон дверного колокольчика словно предвосхищал появление дамы из высшего общества под руку с почтенным джентльменом.

Женя, влетев на всех парах, всколыхнула журчащую, неспешную атмосферу заведения. Приветливо махнув официанту, она на ходу сообщила: «Мне – как обычно», и села за столик к подругам.

– Ты не Вжик, а отощавший Карлсон со сломанным пропеллером, – буркнула Маша. – Опоздала на полчаса.

– Петушок зверствовал. То, что меня ждут две замечательные женщины, не сошло бы за уважительную причину бегства.

– Что-то серьезное?

– Один пудель профукал интервью с главой МВФ, которое теперь опубликует «Делец». Ну а у вас какие новости? Что за история с эдельвейсами, Мусик?

– Ох, не напоминай! Я только успокоилась.

Вопрошающий взгляд обратился к Лене.

– Ничего выдающегося. Нашей Мусик подкинули внеурочную работу, а у нее, видите ли, были планы на выходные.

– Ни фига себе, Лелька! Знаешь, сколько неправедных поступков совершил Костя, чтобы добыть эти билеты?!

Официант принес дымящийся кофе, слоеные пирожки, и Женя принялась уплетать вкусности, со снисходительной улыбкой слушая жалобы Маши.

– Вся суббота – насмарку. Так еще полночи башку ломать, куда всех физиков-химиков-лириков рассадить. Свалились на голову в последний момент! Как в аудиторию на пятьдесят человек запихнуть двести? У меня только профессоров семьдесят две штуки. И это ж не люди! Они, прости господи, светила науки! Им для нимбов отдельное койко-место нужно. Как хочешь – так и крутись.

– А что за сборище? – поинтересовалась Женя.

– Да один юноша волоокий запатентовал свежеизобретенный агрегат нефтеочистки. Шуму поднял, мама дорогая. Из американцев грант выбил на пару миллионов «зелени». Вот приезжают посмотреть, как это чудо техники работает.

– Ну и чего переживаешь? Приедут три с половиной заграничных ученых, поглядят на это хозяйство и уедут. Все в твоем кабинете поместятся. Чай, не космический корабль ваш Кулибин изобрел. Неужели две сотни соберутся поглазеть?

– Как бы ни так. Нас почтит присутствием крендель из Минэнерго. Едва в программу внесли доклад этого Гречишникова, как профессора со всей Москвы сбежались. Даже из института косметологии прискакали – а уж им-то чего взбрело? Можно подумать, наш агрегат штампует румяна и помаду. Видели бы, что сегодня на кафедре творилось! Ни дать ни взять – осада Ла-Рошели. А мы с лаборантами оборонялись как д’Артаньян и три мушкетера. Так что завтра мне хана. Придется студентов выгонять из лектория, – подытожила Маша и покосилась на изменившуюся в лице Женю. – Вжик, у тебя макияж поплыл.

От Лены тоже не ускользнуло, как переменилась подруга.

– Ох, узнаю этот взгляд, Мусик. Спорим, ей что-то от тебя надо?

– Ты сказала – Гречишников? – выдохнула Женя. – Павел Алексеевич? Глава Минэнерго?

– Ну да. А тебе-то он на кой сдался?

Зачем Гречишников – ей?! Да это подарок судьбы! Несколько секунд она не могла вымолвить ни слова, лишь восторженно булькала. Лена и Маша удивленно переглянулись. А взволнованная Женя чуть не перевернула кофе и затараторила:

– Да вы что? Он же лакомый кусок! Не дает интервью и не выступает на публике. А сейчас, когда «нефтяное соглашение», считай, подписано, за его комментариями пол-Москвы гоняется. Он же все здоровье отдал, чтобы избежать принятия этого законопроекта. Я обязана попасть на профессорский слет и встретиться с ним. Мусик, дорогая, сможешь приготовить двести первое койко-место для меня?

– Мне-то что, приходи. Если уж психов из косметологии приткнула, еще одну сумасшедшую тоже пристрою. Но как ты намерена пообщаться, если он избегает прессы?

Об этом Женя подумать еще не успела. Пальцы отбивали дробь по столу, а брови сосредоточенно сошлись на переносице. Наконец, лицо озарила хитрая улыбка.

– Лелька, нужна твоя помощь.

– О как! – хохотнула Маша. – Вон чего Вжик вытворяет! Молодец, хвалю, не зашкаливающий борзометр ты наш! А ты, Лелька, наивная душа, полагала, она станет клянчить что-то у меня!

– Глядите, – сверкнула глазами Женя. – Гречишников шарахается от прессы, не подпускает корреспондентов деловых СМИ. Что есть – то есть. Но если зайти с другой стороны? Скажем, «Звездная пыль» просит у него интервью. Не о политике, а про личную жизнь: семья, хобби, домашние животные – ну о чем обычно спрашивают. Я представлюсь журналистом «глянца» и вытащу информацию, которая мне интересна.

– Восхитительный бред, Вжик. Ты прям в ударе.

– Ничего не бред, Мусик. Главное, усыпить его бдительность. В качестве внештатника «Звездной пыли» это нетрудно, – она посмотрела на хмурившуюся Лену, которой затея пришлась не по нраву. – Ну что, нарисуешь «корочки»?

– Слушай, во-первых, подделка документов преследуется по закону. Мне головная боль ни к чему. Во-вторых, что будет, когда правда вскроется, и статью опубликуют в «Точке зрения», а не у нас? Не знаю, как Петушков, а я проблем не оберусь.

– О подделке речь не идет. Должно быть настоящее удостоверение. Ты же пачками их выписываешь. Народ бегает, собирает материал и приносит в клювике, так? Ну вот на сутки стану твоей подчиненной. И сделаю интервью о частной жизни именитого политика. «Встреча без галстука» с главным энергетиком наверняка им понравится. Неужели вашим читателям интересны только актеры и певцы?

– Хм, под таким соусом подать можно. Даже свежо. Но как добьешься от Гречишникова нужной информации? Он, поди, заметит разницу между вопросами о цвете домашних тапочек и «нефтяном соглашении»?

– Что-нибудь придумаю.

Маша, слушавшая диалог, спросила:

– Вжик, голубушка, ваша редакция застрахована на случай взрыва или, там, пожара?

– В смысле?

– Да твой Гречишников озвереет, когда обнаружит, что помимо «Звездной пыли» его имя мощно зазвездило в «Точке зрения». Ты же, так понимаю, намерена сохранять инкогнито?

– Нет, зачем. Назовусь своим именем. Просто про «Точку зрения» умолчу. Вряд ли ему придет в голову узнавать, работаю ли где-то еще, когда покажу документы «Звездной пыли». А уж что наболтает молоденькой корреспондентке – извините, полностью на его совести. Журналист имеет право распоряжаться полученными сведениями по своему усмотрению, не так ли? Искажать ничего не собираюсь. Ему же сообщу – чуть позже – что выйдет два материала. Один в «Звездной пыли». А второй, слепленный из обрезков того, что не подошло по стилистике, возьмет «Точка зрения». Для которой такие обрезки – в самый раз.

– Ты рехнулась, мать. Он тебя саму на лоскуты порежет за такое.

– Мусик, это – худшая версия развития событий. Уверена, проверну все без сучка, без задоринки. Обаяю и выпрошу разрешение публиковать сказанное везде, где захочу. Он, конечно, подумает про конкурентов журнала. А когда статья выйдет в деловой газете, окажется связан своим обещанием. Мне бы только добраться до него. В крайнем случае, выложу правду и стану умолять о коротеньком интервью, – Женя обернулась к Лене. – Ну что, сделаешь удостоверение?

– Хорошо, – неуверенно ответила та, – но Мусик права. Ты больна на всю голову. И кстати, никогда не нравилась твоя привычка говорить правду «в крайнем случае».

– Не драматизируйте. Просто издержки профессии. Это вам не диссертацию про морских коньков писать и не глазки строить на светском показе, – подмигнула Женя и вызвала шквал напоминаний про борзометр.

В это время у Маши зазвонил мобильный, и она проворковала в трубку:

– Милый, мы в кофейне. Через сколько заедешь за мной?

Лена и Женя понизили голос, чтобы не мешать беседе, и договорились после встречи заскочить в редакцию «Звездной пыли». Благо, это недалеко, а Лена на машине. Удостоверение нужно с утра, а та не желала нестись ни свет ни заря на другой конец города.

Пока Маша болтала с Костей, а Лена удалилась в дамскую комнату, Женя позвонила в приемную Петушкова. Было начало десятого, но, очевидно, тот вряд ли освободится раньше полуночи. Послушав длинные гудки, а затем включившийся факс, она упрекнула себя в несообразительности. Конечно, секретарь давно ушла из офиса. А у начальника не было привычки прерывать «мозговой штурм» пробежками в приемную ради трезвонящих аппаратов.

Она прикинула, насколько тот рассвирепеет, если позвонить на сотовый. Сотрудников, которых допускали к пятничным собраниям, снабжали его личным номером. Этакий своеобразный знак приближенности к императору. Однако все знали, что босс не в восторге, если работники беспокоили по мобильному. Негласное право на звонок давала лишь срочная нестандартная ситуация. Женя решила, что сейчас – именно такая. Когда в трубке прозвучало отрывистое «Да?», стало ясно – Петушков по-прежнему был в дурном настроении. Светская беседа не имела смысла, и Женя махом выпалила:

– Николай Максимович, это Мельникова. Завтра встречаюсь с Гречишниковым. Рассчитываю на интервью.

Послышался скрип отодвигаемого кресла: похоже, Петушков покинул лишних слушателей и вышел в другую комнату.

– Как, бесценная моя, хочешь это сделать? Учти, если собираешься захватить его в заложники, я – против.

– Он будет с официальным визитом в НИИ экологии. Закрытое мероприятие. Только что узнала и договорилась об аккредитации.

– Информация о его присутствии достоверна?

– Получена от организаторов. Он в списке докладчиков.

– Мельникова, ты первая, кто порадовал сегодня. Если принесешь интервью, поставим в понедельник на первую полосу, – голос Петушкова заметно потеплел, – и, похоже, поговорим насчет твоего будущего.

– Надеюсь, после обеда текст будет у вас.

– Женя, пожалуйста, не забывай, Гречишников – не Мирзоев. Последствия обмана могут быть серьезнее. Мне дорога твоя буйная головушка. Да и своя тоже. Давай-ка без политического экстремизма.

Она замялась: похоже, придется задействовать «крайний» метод и беседовать с Гречишниковым начистоту, что повышало вероятность провала. Но выбора ей не оставили. Она грустно вздохнула и дала слово действовать в дозволенных рамках.

Черт возьми, теперь руки связаны дурацким обещанием. Но почти сразу Женя заулыбалась, представив, как прояснилось хмурое лицо Петушкова, разгребавшего аврал по вине растяпы Игнатова. И с наслаждением подумала, как в понедельник вытянется жеманная физиономия Мазуркевич. Да старуху удар хватит! И тогда можно естественно и органично претендовать на место завотделом. От сладких мечтаний замирало сердце, и Женя понимала, что уж теперь-то не выпустит удачу из рук.

Подруги потягивали напитки в ожидании Кости. За это время прошлись по насущным вопросам. Обсудили методы лечения приболевшего сынишки Лены. Дружно раскритиковали Машиного благоверного, который возмутительно позволял себе хранить в холодильнике червей для рыбалки. Пришли к выводу, что летняя джинсовая коллекция этого сезона безнадежно уступает прошлогодней. Женя как раз заканчивала философствовать на тему кризиса в индустрии моды, когда Лена восторженно охнула:

– Девочки, я же грандиозную новость не рассказала! Завтра у меня интервью с Джейсоном Беркли!

Маша вытаращила глаза и в знак восхищения подавилась пирожным. А Женя, приоткрыв рот, попыталась вспомнить, кто это. Имя было на слуху и казалось знакомым. На помощь пришла Маша, расправившаяся с десертом и присвистнувшая:

– Ну даешь! Шикарно! У «Чаки» же завтра концерт в «Лужниках»?

– Да, но сначала лапочка Джей полтора часа проведет со мной.

– Чума! Полтора часа наедине с Беркли!

– Ну… не тет-а-тет. Его пресс-агент будет и наш фотограф. Но все равно, я очень рада.

– Рада? Я бы умерла от перевозбуждения! Ох, Лелька, зверская женщина! Офигеть! Джейсон Беркли! Сам Беркли! – застонала Маша и принялась биться головой об столешницу. – Пообещай автограф! Нет, два! Нет, пять! Иначе племянницы не простят. И фото! Обязательно, поняла?

Лена смеялась, а Женя, наблюдая приступ идолопоклонничества, вспомнила, о ком идет речь.

Джейсон Беркли – тридцатилетний жгучий брюнет с потрясающей улыбкой и полыхающим пламенем взглядом был лидером и бас-гитаристом всемирно известной группы «Чаки». Музыканты играли тяжеловатый альтернативный рок, но среди фанатов хватало представительниц прекрасного пола.

Женя подозревала, что дело тут отнюдь не в творческой составляющей. Маша, например, была их поклонницей, хотя об андеграунде имела такие же глубокие представления, как младенец о логарифме. Но это не мешало ей разглагольствовать на тему «рок-н-ролл и мы». И с пеной у рта доказывать, что восторг вызван текстами и музыкой, а вовсе не тем, как откровенно басист держит на бедрах свой инструмент, призывно, с хрипотцой выдавая в микрофон что-то вроде «предложи больше, чем моя фантазия в ванной».

«Чаки» образовалась десять лет назад, и названием была обязана кровожадному герою ужастиков – одноименной кукле-убийце. Коллектив часто менялся, пока не сложился к середине 90-х в органичную команду с вокалистом Беркли во главе. В таком составе парни покорили мир и уже пять лет держались в топе самых популярных и высокооплачиваемых рок-исполнителей.

Женя ничего не смыслила в подобной музыке. Она была обычным потребителем хитов и не расстраивалась из-за безграмотности в этих вопросах. В конце концов, ее призвание – буквы, а не ноты. Тем не менее, с женской точки зрения она соглашалась с Машей насчет Джейсона Беркли. Яркий, харизматичный, обаятельный – из него изливалась сексуальная энергия. И, конечно, разделяла радость Лены, которой посчастливилось добиться интервью с «самым сексуальным басистом современности».

– Круто, Лелька, – сказала Женя, когда восторги Маши поутихли. – Как удалось? К нему же, наверное, очередь из корреспондентов – человек пятьсот?

– Да, самой не верится. Пресс-агент у Беркли – настоящий мерзавец. О встрече договорились три месяца назад. И вот вчера этот мистер Льюис звонит и сообщает, что в Москве его клиент пробудет недолго. Дескать, да, миссис Лейбниц, я обещал, но не получится, возникли неотложные дела. Я аж под потолок взвилась и перечислила все английские ругательства, которые вспомнила. И – что бы вы думали? Сразу нашлось «окно».

В это время раздался перезвон колокольчика над дверью, и в кофейню вошел Костя.

– Привет, сплетницы, всем косточки перемыли?

– Дорогой, у Лельки завтра интервью с Джейсоном Беркли!

– Здорово. «Чаки» – крутые. Последний альбом хорош, – одобрил Костя и спросил Машу. – Ну, ты готова? Надо еще в автосервис заскочить.

– Мусик, не забудь: помимо интервью с Беркли, должно состояться мое свидание с Гречишниковым.

– Ой, Вжик, сама не проспи: чтобы в половине девятого – как штык!

– Так точно, товарищ генерал, – отрапортовала та, приложив руку к голове на военный манер.

Когда официант рассчитал их, Женя и Лена тоже покинули кофейню. Пробок почти не было, и путь до редакции «Звездной пыли» занял пять минут. Женя ждала в машине, пока подруга выписывала удостоверение внештатного корреспондента. Когда пропуск со свежей печатью перекочевал в ее карман, Лена вдруг спросила:

– Ты ни разу не обмолвилась про Юру. Как у вас с ним?

– Попахивает вялотекущей шизофренией в скрытой форме. В общем, все по-прежнему, – Женя поморщилась, давая понять, что ничего примечательного в личной жизни не случилось.

Разговор про Юру был исчерпан. Остаток пути прошел в обсуждении завтрашнего дня. Лена подбросила ее домой и поехала к маме, которая подменяла деловую дочь и возилась, как она думала, с гриппующим Лешкой. Но это был не грипп. И болезнь сына уже на следующий день обернулась страшными последствиями.

* * *

Лифт поднял Женю на шестой этаж, к дверям квартиры, доставшейся в наследство от родителей. Они погибли в аварии, едва ей исполнилось девять. Воспоминания о них были смутными, но теплыми. На память остались фотографии из семейного архива, однокомнатная жилплощадь и рассказы деда, взявшегося за воспитание осиротевшей внучки. Образованный, интеллигентный до мозга костей и души не чаявший в девочке, он заменил ей утраченную семью. Дедушка тихо скончался четыре года назад после долгой болезни.

По его словам, в Новосибирске жили дальние родственники, но Женя, в глаза их никогда не видевшая, не искала знакомства и теперь. Ей вполне хватало близких людей в лице Лены и Маши. Кроме того, благодаря тому, что была легка на подъем и общительна, обзавелась несметным количеством друзей-приятелей. Постоянно был кто-то, готовый смотаться на шашлыки, по магазинам, в отпуск, потусить в клубе или сходить в театр.

Несколько лет назад именно так произошло знакомство со Славой. На вечеринке она повстречала студента юрфака, который имел неплохое чувство юмора, привлекательную внешность и папу-олигарха. Их роман грозил перерасти в совместное проживание, когда Женя узнала, какое значение люди придают социальному статусу. Сначала она просто удивилась презрительному отношению к ней родителей Славы. Позже изумление сменилось шоком, когда поняла, что сыну поставили ультиматум – «эта голытьба или светлое будущее». И тот выбрал второе.

После расставания она пыталась пристроить новый горький опыт в свою систему координат. Но распрощавшись с частью иллюзий об отношениях мужчины и женщины, тем не менее осталась в глубине души идеалисткой. От пылких рассказов деда о маме и папе веяло лирикой Шекспира и прочих классиков. Поэтому Женя представляла любовь не иначе как трогательную романтику до гробовой доски, окутанную нежной заботой друг о друге.

Она искала утешения в надежде, что со Славой случилась осечка, но принцы непременно должны существовать. И со свойственной ей решительностью бросилась на их поиски. Однако оказалось, что с этим в стране беда. Да что там, во всем мире принцев было буквально наперечет. Кроме королевской династии Британии и монарших отпрысков в Африке и Азии, благородных мужей совсем не наблюдалось.

Череда непродолжительных романов, последовавших за разрывом со Славой, внесла коррективы в представления о жизни и мужчинах. После парочки скоропалительных связей, о которых предпочла бы вовсе забыть, в ней проснулись дремавшие разборчивость и осмотрительность. Она стала изучать мужскую природу, и ей пришлась по вкусу эта «аналитическая работа». Хотя порой Женя просто забавлялась и валяла дурака. Могла, например, молчать в сторонке и как будто не замечать хищные, плотоядные мужский взгляды. Но стоило ей открыть рот и начать рассуждать об угрозе эмбарго между Китаем и США, как мужчины становились похожими на сконфуженных гончих. Вроде взяли правильный след, но теперь растерянно понимали, что зверь опаснее, чем показалось. Они подолгу кружили, присматривались и предпринимали атаки. Но если в ее планы не входило сближение, то одной прохладной улыбкой Женя неизменно возвращала их на исходные позиции.

Поиски принца прекратились, а розовые очки сменил трезвый взгляд на вещи. Теперь она получала удовольствие от общества живых мужчин, а не от бесплотных мечтаний о героях. Примерно тогда на горизонте и появился Юра.

Это случилось прошлым летом. Они познакомились в Третьяковке, куда Женю за компанию взяла Лена, чтобы не умереть от тоски на презентации работ модного художника. Она успешно выполнила редакционное задание и взяла интервью у творца, чьи полотна произвели фурор среди посетителей и прессы, окрестивших выставку «событием месяца», а маэстро – «новым Энди Уорхолом».

Жене авангардизм был до лампочки. Она обошла экспозицию, удивляясь, как можно увидеть смысл в этой фантасмагории. И слиняла в другой зал – бродить между картинами Айвазовского.

Скучавшей возле очередного холста великого мариниста ее и застала Лена. Интервью с Юрием Бессольским было в кармане, так что можно уносить отсюда ноги. Женя с облегчением вздохнула, а Лена предложила перед запланированным шопингом утолить физический голод, разыгравшийся за два часа вкушения духовной пищи. Но перед выходом нужно было еще на минутку подскочить к художнику – забрать фотоматериалы. Женя направилась с ней на поиски мэтра, опасаясь, что, если оставит ее одну, ту снова поглотит постмодернизм.

Как ни странно, Юрий Бессольский оказался не хиппи с ласковым взором неопасного помешанного и не эпатажным лысеющим геем в экстравагантных одеждах: его безумные картины внушали уверенность, что именно так должен выглядеть автор. Но вместо этого симпатичный парень с шевелюрой пшеничного цвета приветливо улыбнулся и пожал руку Жене, когда Лена представила их друг другу. Женя, ожидавшая обнаружить существо, упивающееся своей гениальностью и разряженное в пух и прах, подозрительно оглядывала молодого статного мужчину в джинсах и голубой рубашке с закатанными до локтя рукавами. Высокий рост, атлетическое телосложение и искрящиеся синие глаза намекали, что у художника отбоя не было от поклонниц его талантов.

Лена, не обращая внимания на обомлевшую подругу, что-то плела мастеру, благодаря за фотографии. Тот, улучив паузу в ее монологе, обратился к притихшей Жене:

– Похоже, увиденное здесь произвело на вас впечатление?

– Да, удивлена, что еще встречаются живые, неоднозначные образы.

– Приятно слышать. Одна из моих задач – вызывать изумление, чувство противоречия. Заставлять смотреть с иного ракурса.

– У вас отлично получается.

– Вижу это по вашему лицу.

– Я и не скрываю эмоций, – прямо посмотрела Женя. – Если нахожу что-то интересным и привлекательным, то говорю открыто.

Лена исподлобья наблюдала за неприкрытым флиртом. Женское чутье подсказывало: про шопинг можно забыть.

Она оказалась права. Как только Бессольский предложил провести личную экскурсию, Женя согласилась и бросила умоляющий взгляд на подругу. Та натянуто улыбнулась, давая понять, что разделяет восторг от идеи в сотый раз прогуляться по вернисажу. Когда Юрий прошел вперед – открывать дверь в мир авангардизма, Лена прошептала:

– Вжик, я тебя убью. Пятнадцать минут – и сваливаем. Уже мутит от количества прекрасного на единицу времени.

Четверть часа она слонялась по залам галереи, плетясь в хвосте парочки, которая вдохновенно рассуждала об экспрессионистах, кубистах и дадаистах. Но всему есть предел. Смекнув, что эти двое могут часами ходить вокруг да около (живописи, разумеется), Лена сослалась на срочные дела и удалилась, шепнув на прощанье подруге, что благословляет на глубокое познание мира искусства.

В тот же вечер у Юры и Жени состоялось свидание. А на следующий день она оказалась у него дома. В постели он был на высоте, Женя нашла его восхитительным любовником, а вкупе с прочими достоинствами Юра все больше походил на того, в кого пристало влюбляться барышням. Красив, умен, талантлив и обходителен. Внимателен в ухаживании и снисходителен к маленьким капризам. К тому же, хорошо зарабатывал. Однако кое-что удерживало от того, чтобы нырнуть в омут чувств. У него имелись две страсти: картины и женщины. Что характерно, и то и другое – во множественном числе. И если соперничать с первыми Женя не собиралась, то присутствие вторых обескураживало и задевало.

Уже через месяц красивого романа возникла ситуация, поставившая в тупик. Юра назначил свидание, и Женя, как договаривались, заехала к нему в мастерскую, чтобы вместе отправиться в ресторан. Она появилась в студии в самый разгар творческого процесса: ее избранник гладил обнаженное тело позировавшей нимфетки. Лишь стук упавшей челюсти Жени прервал это действо, а Юра раздраженно воскликнул:

– Ты почему так рано? Сделай милость, посиди тихо!

От изумления и неожиданности, но особенно – от реакции Юры, который не видел ничего зазорного в том, чтобы в ее присутствии ласкать другую женщину, Женя словно язык проглотила. Она просеменила к дивану и присела, отодвинув нижнее белье натурщицы.

Пока ухажер заканчивал работу, она наблюдала его пробежки от мольберта к голой девице. Тот трогал ее за грудь, бедра и возмущался:

– Нужна дрожь! Тебе же холодно! Я хочу видеть вздыбившиеся волоски на коже!

Все выглядело крайне неприятно. Оцепенение, сковавшее ревностью в первый момент, отступило. В метаниях Юры между холстом и полногрудой моделью эротики было – кот наплакал. Происходящее выглядело буднично и обыденно. Но от того – не менее противно и пошло.

Спустя полчаса он устало бросил: «На сегодня – достаточно». И у Жени созрело такое же решение. С нее довольно. И на сегодня, и вообще. Она брезгливым взглядом проводила натурщицу, которая без смущения оделась и упорхнула из студии, чмокнув мастера на прощание в губы.

Едва за ней закрылась дверь, Юра заключил Женю в объятия и уткнулся носом в волосы, как ни в чем ни бывало.

– Паршивый день. Эта бестолочь меня доконает… Ладно. Ополоснусь, и поедем.

Он направился в ванную комнату, на ходу снимая заляпанную краской футболку.

– Я заказал столик в испанском ресторане на Чистых Прудах. Недавно открылся. Говорят, там потрясающая паэлья… – последние слова утонули в шуме воды.

Пока он приводил себя в порядок, Жене показалось, что она заново родилась. Стыд, непонимание, обида пронеслись вихрем и сменились отрешенным анализом. За десять минут, которые Юра принимал водные процедуры, ее картина мира дополнилась мрачноватыми оттенками. Он же, выйдя из душа и вытираясь махровым полотенцем, не заметил прорисовавшихся нюансов – не так давно знал Женю, чтобы догадаться, насколько болезненной для нее стала увиденная сцена.

Она очаровала его с первого взгляда внешностью, а потом – смелостью, здравостью суждений и непосредственностью. Он искал именно такую женщину, однако в его постели постоянно оказывались либо пустоголовые прелестницы, либо дамы, годившиеся в матери. Он бредил ровесницей, которая бы сочетала свежесть молодости с практичным, холодным умом. Хотел найти ту, которая обладала бы красивым юным телом и спокойствием взрослого человека. И которая не засоряла бы мозги ересью про верность до гроба. Встречу с Женей словно небеса послали ему в награду за тщетные поиски.

На протяжении месяца знакомства он искренне не видел в задумчивых карих глазах осторожного, исследующего огонька. Не замечал взгляда женщины, которая когда-то обожглась и теперь мучительно размышляет, можно ли ему довериться. Юра не поверил бы, что долгими ночами, проведенными в постели без него, она анализирует их отношения и пытается понять, насколько сильно тот влюблен. Если бы кто-то сообщил ему, что гордая темпераментная любовница бережно хранит идеалы моногамии, пересыпанные нафталином и отложенные до лучших времен, то поразился бы неприятному открытию.

Однако никто не мог открыть ему эту тайну. В том числе сама Женя, которая только-только закопала поглубже мечты о принцах. И даже себе не признавалась, что девичьи грезы, взращенные дедушкиными преданиями и взлелеянные богатой фантазией, осадком легли на дно души, но не выветрились насовсем.

Ситуация в мастерской вбила еще один гвоздь в крышку гроба, в котором она хоронила свои соображения о романтических отношениях. Легко представилось, как Юра изменяет. Причем не считает это изменой. Для него физическая близость – эпизод, не касающийся духовной составляющей. Инстинкты, биология, подтверждение полноценности – не более. Прикинула, что могло бы произойти (и, возможно, происходило), не приди она чуть раньше. Воображение нарисовало красочные картинки, но, как ни странно, сердце острых эмоций не испытало.

Юра в ее глазах оставался талантливым, многогранным мужчиной. Но слетел ореол рыцарства, окутывавший его образ романтичным флером. Стало понятно: он таков, каков есть. В хорошем и плохом. Вопрос в том, стоит ли быть с человеком, который не любит ее, и в которого – теперь точно – не влюбится она. Видимо, всю душевную тонкость, богатство сердца Юра отдавал искусству. На живых людей его не хватало. Женя вдруг ясно осознала это. Увлеченность, страсть, уходы с головой в работу – как все знакомо! Некоторые ее методы добиваться результатов в карьере тоже не отличались привлекательностью. И сегодня ей просто довелось увидеть изнаночную сторону Юриной профессии.

Эти умозаключения раскладывались по полочкам, пока он принимал душ. Женя представила его тело, вспомнила руки и поцелуи, дразнящий запах дорогой туалетной воды. Ей было хорошо с ним. И в постели, и вне ее. По каким же причинам надо отказываться от паэльи, шуток, ласк и захватывающих разговоров про литературу, кинематограф, философию?

Когда Юра, обернув полотенце вокруг бедер, вышел из ванной, потряхивая головой и разбрызгивая воду, у Жени на душе уже было спокойно и легко от принятого решения. Он же, увидев улыбку, слегка удивился. Уходя в душ, успел заметить колючее недовольство и ждал неприятной беседы. Но как ни странно, его встретила сияющая Женя, которая уточнила, в какой ресторан они пойдут, и подают ли там ее любимый мохито.

Юра неплохо разбирался в женщинах и недоверчиво отнесся к быстрой перемене в ее поведении. Еще некоторое время он исподволь наблюдал, ожидая истерики или вспышки ревности. Зарисовка с натурщицей, положа руку на сердце, оказалась остросюжетной: он не собирался так сразу открывать свое видение взаимоотношений мужчины и женщины. Но в итоге остался даже рад, что это случилось на заре романа. У нее не будет иллюзий. Либо примет как данность, либо уйдет из его жизни, пока он не успел привязаться. Отсутствие резких, агрессивных реакций показывало, что Женя все понимала правильно. И он окончательно уверился, что умная, страстная, веселая подруга – подарок в чистом виде.

Они часто встречались, и в отношениях, несмотря на негласную дистанцию, присутствовала близость. Женя понимала, что занимает особенное место в его жизни. Но догадывалась, что «не особенные» также не пустовали. Прямых доказательств измен не находила, но косвенных улик имелось достаточно. Чей-то шифоновый шарфик, разумеется, принадлежал знакомой, заскочившей на чашку чая. Расческу и несколько белокурых волос забыла очередная натурщица. Открытку с сердечками и жарким содержанием подарила поклонница. Но больше всего раздражал смрад от тяжелых, густых духов, который порой ощущался в его квартире. Этот аромат – каждый раз один и тот же – отчего-то напоминал о Полине Мазуркевич.

После пары едких замечаний и прямой просьбы Жени тактичнее обходиться с ее чувствами, ненавистные шарфики и открытки исчезли. Больше не приходилось – пусть и незримо – пересекаться с другими женщинами. Но в том, что они оставались в постели Юры, сомнений не было. Между тем, он думал, что единственный в ее жизни. Эта тема всплыла недавно. Буквально месяц назад он ни с того ни с сего спросил:

– У тебя еще кто-то есть?

Женя изучающее посмотрела:

– А у тебя?

– Нет, – легко соврал он.

– Вот и у меня – тоже нет.

Это было правдой. Но акцент на «тоже» его раздосадовал. Юра поджал губы и больше не заводил разговоров на тему верности.

За год многое претерпело изменения. Свежесть конфетно-букетной стадии ушла, и появились горьковатые нотки, предвосхищавшие расставание. Пожалуй, лишь секс сохранялся на достойном уровне. Юра много ей дал, научив получать наслаждение и дарить его в ответ. Однако в интимную сферу тоже приходило однообразие. Это все больше напоминало принцип теории Павлова, построенный по схеме «стимул – реакция». Удовольствие присутствовало, но достигалось механически, привычными телодвижениями. Долгие беседы в постели стали редкостью. Секс приносил физическую разрядку, не более. Недавно полушутя-полусерьезно Юра обронил, что Женя приезжает к нему только за оргазмами. Вслух она возмутилась, но про себя поняла – он прав.

Однажды Маша притащила на пятничное собрание в кофейне психологическую брошюру, в которой рассказывалось, что люди находятся вместе, пока не задаются вопросом: «Зачем мне это надо?» Они с Леной тогда подняли на смех обиженную Машу, которая разделяла мнение автора. Теперь же предположение, высказанное в статье, не казалось смешным. В сотый раз Женя спрашивала себя: что держит ее с Юрой вместе? И нехотя признавала, что чуть ли ни единственной причиной был неплохой регулярный секс.

* * *

Поглощая мясное рагу в компании бесшумно работающего телевизора, Женя вяло обдумывала ситуацию на личном фронте. Шел выпуск новостей, один за другим сменялись видеосюжеты. Появившаяся знакомая физиономия привлекла внимание и заставила прибавить громкость. Закадровый голос диктора сообщал:

– Таким образом, судебные инстанции дали согласие на пересмотр дела Султонбека Мирзоева. По словам адвокатов, с террориста снимут все обвинения. Смелый прогноз обусловлен открывшимися новыми фактами. Напомним, боевик обвиняется в покушении на президента в 1999 году. Он заминировал автомобиль, на котором глава государства…

Женя не стала слушать дальше – предыстория известна. Однако! Ничего себе – Мирзоева могут освободить! Она вспомнила свою эпопею годовой давности и пожала плечами. Сомнительно, чтобы власти отпустили его на свободу. Скорее всего очередная уловка защитников.

Она выкинула из головы новость, равно как и тягостные думы про Юру. В конце концов завтра интервью с Гречишниковым. К нему нужно подготовиться, а на часах – почти полночь. Вставать же – ни свет ни заря, поэтому не стоит терять время. Что за зверь «нефтяное соглашение» – известно, но информацию надо освежить. Интернет выдал достаточно сведений, и Женя взялась за их изучение.