г. Муром
В жизни выпала мне непростая стезя,
Ничего изменить и исправить нельзя.
Пусть друзья говорят, что в душе твоей лёд
И по мутной воде белый айсберг плывёт –
Выбираю тебя.
Выбираю тебя, нет дороги назад.
Для одних – сладкий мёд, для других – горький яд.
Выбираю тебя. Кто любил, тот поймёт:
Может быть сладким яд, может быть горьким мёд.
Выбираю тебя.
Пусть родные твердят: ты – опасней огня,
И проверить стократ убеждают меня:
Продаётся любовь и за цент, и за грош,
Нет на свете её, лишь коварная ложь.
Выбираю тебя.
В час, когда мы одни, нет ни льда, ни огня,
И тепло губ твоих мои губы хранят.
И сплетение рук, и волос нежный шёлк.
Мир светлее вокруг, нам вдвоём хорошо.
Выбираю тебя.
Мой любимый как наважденье:
Всюду вижу его улыбку.
Майский вечер пропах сиренью,
Где-то горько рыдала скрипка.
Шторы тихо качнуло ветром,
Я окно распахнула в зале.
И, размыв очертанья предметов,
Тихо сумерки в дом вползали.
Телевизор вещал о стилях
И в политике, и в одежде.
Почему же молчит мобильник?
Я смотрю на него в надежде:
Вот сейчас… За одно мгновенье
Что-то можно ещё исправить.
А сегодня мой день рожденья.
И любимый бы мог поздравить….
Всемогуща любовь, всесильна,
Наша ссора была ошибкой…
Но упрямо молчит мобильник,
И грустит одиноко скрипка.
В дверь звонят. Что могло случиться?
Сердце камнем – куда-то в пятки…
Взгляд знакомый, улыбка, ресницы…
Ты приехал – и всё в порядке.
Стрелки настенных часов перешагнули семичасовой рубеж. На экране телевизора ведущие информационной программы бодро перечисляли события последнего дня уходящего года. В углу большой комнаты, у балконной двери, таинственно мерцала огоньками высокая красавица-ёлка. В центре же торжественно возвышался накрытый узорчатой скатертью стол, готовый принять на себя всю тяжесть праздничных яств и напитков.
В кресле под часами, размазывая по лицу косметику, горько рыдала Снегурочка. На спинке другого кресла бесформенным комом валялся костюм Деда Мороза, а на диване, свернувшись калачиком, сладко похрапывал мужчина в дедморозовской шапке.
Иногда дверь комнаты приоткрывалась, выпуская облако аппетитнейших запахов, и на пороге появлялся ещё один мужчина. Ему бы подошёл костюм Ильи Муромца: детинушка удался и ростом, и статью, да и возраст подходящий, около тридцати пяти. Сам рус, и холёная бородка тоже русая… Но на мощной фигуре красовалась не кольчуга, а старый спортивный костюм, в руках богатырь держал не меч, а обычную поварёшку.
– С-спит?
Женщина безнадёжно хлюпнула носом.
– Три вызова ещё, а он… Макс, Макс, проснись! Баранкин, ну будь же человеком! Говорил, подремлю полчасика, и как огурчик… Костя, что мне с ним делать?
Наконец она не выдержала, подбежала к дивану, ткнула кулачком в спину спящего. Тот недовольно пошевелился, что-то пробормотал, но не проснулся.
– Чтоб ещё раз согласилась работать с этим алкашом… Пусть Анька сама с ним возится! А то себе в напарники Михалыча взяла, язвенника… Супругам, мол, невыгодно вместе работать… Костя, что ты стоишь? Помогай!
Общими усилиями лежавшего поставили на ноги. Он заморгал глазами, как сова при солнечном свете, и, еле ворочая языком, прохрипел:
– Лен, не шуми… Сейчас идём… Вот полежу немножко…
И снова повалился на диван. Снегурочка обречённо махнула рукой:
– Одна пойду. Хорошо – рядом. Два вызова в соседний дом и ещё один в пятиэтажку у магазина…
– Я п-провожу, т-только переоденусь!
– Сиди уж дома! Как его одного оставишь? Я умоюсь, а ты Аньке позвони, пусть забирает сокровище…
Пока в ванной комнате заплаканная Снегурочка вновь превращалась в красавицу из сказочного леса, птичья трель дверного звонка рассыпалась по всей квартире. Вскоре из прихожей послышались радостные мужские голоса:
– Б-братишка? К-какими судьбами?!
– Не ждали? А я – вот он! Решил посмотреть, как на новом месте устроились.
– Н-новое, скажешь т-тоже! Третий год живём. Это т-тебя по всему с-свету носит.
– Работа, брат, такая, да и далековато было… Зато теперь чаще будем видеться, меня в Подмосковье переводят.
Тут Снегурочка не утерпела, побросала краски-замазки, выпорхнула в прихожую и повисла на шее у вновь прибывшего.
– Андрюшка! Андрюшка! Откуда, бродяга? Родителям сюрприз будет, вот-вот подъехать должны. Раздевайся и рассказывай скорей, что да как. А то мне уходить надо.
Вновь прибывший был худощав, чисто выбрит и коротко стрижен. Светло-рус, как и брат, хорош собою. Держался он непринуждённо, а гражданская одежда не скрывала военной выправки. В голове у Снегурочки вдруг забурлили мысли: «Свекровь рассказывала, он занимался в театральной студии при ДК…»
Чмокнув деверя в щёку, женщина метнулась в комнату и скоро вернулась с балахоном Деда Мороза.
– Андрюша, выручай! Ещё три заявки, а дедок уже напоздравлялся. От Кости, сам понимаешь, толку чуть: не красноречив, да и костюмчик не того размера… А у тебя получится, я знаю!
– Дела, – озадачился мужчина, – но сперва чаем-то напоите?
Наряд у дедушки Мороза был коротковат. Но девочка Женя, как и мальчик Саша, не заметили этого: дедушка заразительно смеялся и шутил, показывал классные фокусы, потом достал из мешка та-ки-е подарки… А Снегурочка оказалась красивее, чем в рекламе низкокалорийного майонеза и замечательно пела про ёлочку.
Но третий ребёнок, пятилетний Сева, узнал в Снегурочке маму Оленьки Васильевой, своей подружки по детсаду.
– Я так и знал… Говорил маме, что Дед Мороза не бывает, а она – подожди да подожди. Вот придёт и исполнит твоё самое заветное желание. Ха…
Лена давно знала семью этого мальчика. Жил он с мамой и бабушкой и ходил в одну группу с её Оленькой. И даже напоминал женщине весёлую непоседу-дочь. Но только внешне. В мальчике удивительным образом сочетались детская непосредственность и глубокие, не свойственные нежному возрасту знания. Читал он с трёх лет, запросто «бродил» по Интернету, играл в шахматы, сочинял музыку… Иногда со светлой грустью Лена думала, лет через сто такие дети будут среднестатичны, но пока…