Гипотеза любви - читать онлайн

Глава 2

Гипотеза: любые слухи о моей личной жизни будут распространяться со скоростью, прямо пропорциональной моему желанию сохранить эти слухи в тайне.

Оливия Смит собиралась начать третий год аспирантуры на одном из лучших биологических факультетов в стране, где было больше ста аспирантов и, как часто казалось, несколько миллионов студентов. Она понятия не имела, сколько там работало преподавателей, но, судя по почтовым ящикам в копировальной комнате, могла с уверенностью сказать: слишком много. Поэтому она решила, что, если ей повезло ни разу не пересечься с Адамом Карлсеном за два года вплоть до Того Дня – с момента поцелуя прошло всего несколько дней, но Оливия уже знала, что до конца жизни будет называть прошедшую пятницу «Тем Днем», – то вполне возможно, что она окончит аспирантуру, больше никогда с ним не столкнувшись. На самом деле она была совершенно уверена, что Адам Карлсен не только понятия не имел, кто она такая, но и не хотел выяснять это… и, вероятно, уже забыл о случившемся.

Если, конечно, она не ошибалась в корне – кто знает, может, он уже подал иск по Девятому разделу. В таком случае Оливия предполагала, что увидит его снова, когда будет признавать свою вину в федеральном суде.

Она решила, что может либо тратить время на переживания по поводу судебных издержек, либо сосредоточиться на более насущных проблемах. Например, на пятистах препаратах для семинара по нейробиологии, где она будет ассистировать преподавателю, – семинар начнется в осеннем семестре, то есть меньше чем через две недели. Или о записке, которую оставил ей сегодня Малькольм: утром он видел, как под комод метнулся таракан, хотя у них уже вся квартира в ловушках. Или, самое главное, о том, что ее исследовательский проект достиг критической точки и ей отчаянно требовалась лаборатория побольше и побогаче для проведения эксперимента. В противном случае то, что вполне бы могло стать новым словом в медицине, останется горкой чашек Петри в отделении для овощей у нее в холодильнике.

Оливия открыла ноутбук и чуть было не загуглила «органы, без которых можно прожить» и «сколько за них дают», но отвлеклась на двадцать новых писем, которые пришли на почту, пока она занималась своими мышами в лаборатории. Почти все это были рассылки от псевдонаучных журналов, послания от якобы нигерийских принцев, а также спам от косметической компании, на которую она подписалась шесть лет назад, чтобы получить бесплатную губную помаду. Горя желанием вернуться к своим экспериментам, Оливия быстро пометила письма как прочитанные и тут заметила, что одно из них – это все-таки ответ на ее собственный запрос. Вау. Вау.

Она кликнула на него так сильно, что чуть не вывихнула указательный палец.

Сердце у Оливии на мгновение замерло. Потом пустилось вскачь. Потом замедлилось так, что еле ползло. А потом она почувствовала, как кровь запульсировала в веках, и это было точно не очень нормально, но… Да. Да! Ее берут. Наверное? Точно наверное. Том Бентон сказал «хороший проект». Это ведь хороший знак, да?

Она нахмурилась и прокрутила вниз, чтобы перечитать письмо, которое отправила ему несколько недель назад.

Если Том Бентон, выдающийся исследователь рака, приедет в Стэнфорд и уделит Оливии десять минут, она сможет убедить его, что ей нужна помощь с проектом!

Ну… наверное, сможет.

Оливии гораздо лучше давалось собственно исследование, чем попытки убедить других в его важности. Научное общение и публичные выступления любого рода определенно были ее слабым местом. Но у нее был шанс доказать Бентону, насколько перспективны ее результаты. Она сможет объяснить, какой интерес ее работа представляет для медицины и как мало ей нужно, чтобы обеспечить своему проекту огромный успех. Все, что ей требуется, – уединенный стол в углу его лаборатории, пара сотен его лабораторных мышей и неограниченный доступ к его электронному микроскопу стоимостью в двадцать миллионов долларов. Бентон даже не заметит ее присутствия.

Оливия направилась в комнату отдыха, мысленно сочиняя пламенную речь о том, что она готова пользоваться его лабораторией только по ночам и ограничить потребление кислорода пятью вдохами в минуту. Она налила себе чашку несвежего кофе и, обернувшись, обнаружила, что кто-то, нахмурившись, стоит прямо у нее за спиной.

Она вздрогнула так сильно, что едва не обожглась.

– Господи! – Оливия прижала руку к груди, сделала глубокий вдох и крепче стиснула кружку со Скуби-Ду. – Ань. Ты до смерти меня напугала.

– Оливия.

Это был плохой знак. Ань никогда не называла ее Оливией – только если делала ей выговор за то, что она грызет ногти или ест витаминки вместо ужина.

– Привет! Как твои…

– В тот вечер.

Блин.

– …выходные?

– Доктор Карлсен.

Блин, блин, блин.

– А что доктор Карлсен?

– Я видела вас вместе.

– А, правда? – Оливия сама услышала, как наигранно прозвучало ее удивление. Возможно, в старших классах ей стоило записаться в драмкружок, а не заниматься всеми доступными видами спорта.

– Да. Тут, на факультете.

– О. Круто. Хм. Я тебя не заметила, а то бы поздоровалась.

Ань нахмурилась.

– Ол, я видела тебя. Я видела вас с Карлсеном. Ты знаешь, что я тебя видела, и я знаю, что ты знаешь, что я тебя видела, потому что ты избегаешь меня.

– Вовсе нет.

Ань посмотрела на нее своим фирменным грозным взглядом, означающим, что она не потерпит вранья. Видимо, этот взгляд она использовала, когда выполняла свои обязанности президента студсовета, главы Стэнфордской ассоциации женщин в науке, директора по связям с общественностью «Ученых BIPOC»[1]. Не было битвы, из которой Ань не вышла бы победителем. Она была грозной и неукротимой, и Оливии это в ней нравилось… но только не сейчас.

– За последние два дня ты не ответила ни на одно мое сообщение. Обычно мы переписываемся каждый час.

Это была правда. Они переписывались постоянно. Оливия взяла кружку левой рукой, просто чтобы выиграть время.

– Я была… занята?

– Занята? – Ань вскинула бровь. – Занята поцелуями с Карлсеном?

– А. А, это. Это было просто…

Ань кивнула, как будто поощряя ее закончить предложение. Когда стало очевидно, что Оливия этого сделать не может, Ань продолжила за нее:

– Это был – без обид, Ол, но это был самый странный поцелуй, который я видела в жизни.

Спокойствие. Сохраняй спокойствие. Она не должна ничего узнать.

– Сомневаюсь, – слабо возразила Оливия. – Взять, к примеру, хоть тот поцелуй Человека-паука вверх ногами. Это намного страннее, чем…

– Ол, ты сказала, что пойдешь на свидание. Ты ведь не встречаешься с Карлсеном? – Ань скорчила гримасу.

Было бы так легко во всем признаться. С момента поступления в аспирантуру Ань и Оливия делали кучу идиотских вещей вместе и по отдельности, и история, когда Оливия запаниковала и поцеловала самого Адама Карлсена, могла стать одной из них. Они вместе смеялись бы над этим на одной из своих еженедельных посиделок с пивом и зефирками. Или нет. Велик шанс, что, если Оливия сейчас сознается, Ань никогда больше не сможет ей доверять. Или что она никогда не станет встречаться с Джереми. И хотя Оливию тошнило при мысли о том, что ее лучшая подруга встречается с ее бывшим, при мысли о том, что подруга несчастна, ее тошнило еще сильней.

Ситуация была удручающе проста: Оливия была одна в целом мире. Она была одна уже давно, еще со школы. Она приучила себя не придавать этому большого значения – ведь в мире полно одиноких людей, которым приходится вписывать вымышленные имена и номера телефонов в графу «с кем связаться в экстренной ситуации». Во время учебы в колледже и в магистратуре наука, исследования были ее поддержкой, и она была готова провести остаток жизни, отсиживаясь в лаборатории в компании мензурки и кучки пипеток, пока не появилась… Ань.

В каком-то смысле это была любовь с первого взгляда. Первый день в аспирантуре. Семинар-знакомство для биологов. Оливия вошла в конференц-зал, посмотрела на присутствующих и от страха села на первое попавшееся свободное место. Она была единственной женщиной в зале, практически одна в море белых мужчин, которые уже обсуждали яхты, какой-то матч, который показывали по телевизору накануне, и то, как лучше проехать туда-то и туда-то. «Я совершила ужасную ошибку, – подумала Оливия. – Парень в уборной ошибся. Мне не следовало сюда поступать. Я никогда не стану тут своей».

А затем на соседний стул плюхнулась девушка с вьющимися волосами и симпатичным круглым лицом и пробормотала: «Классно они поддерживают инклюзивность в технических специальностях, да?» В этот момент все изменилось.

Они могли стать просто союзницами. Будучи единственными женщинами на своем курсе, они могли бы находить друг в друге поддержку, когда требовалось излить яд, а во все остальное время – просто игнорировать друг друга. У Оливии было много таких приятельниц, все они, по сути, были случайными знакомыми, о которых она вспоминала с нежностью, но не слишком часто. Ань, однако, с самого начала была другой. Может быть, потому, что они вскоре полюбили проводить субботние вечера вдвоем, поедая вредную еду и засыпая под ромкомы. А может, дело было в настойчивости, с которой Ань пыталась затащить Оливию в каждую группу поддержки «женщин в науке», и в ее остроумных метких наблюдениях над жизнью. Или причина крылась в том, что она открылась Оливии и рассказала, как сложно ей было попасть на свое нынешнее место. Как старшие братья высмеивали ее и называли ботаничкой за то, что она так сильно любила математику, – в те времена, когда быть ботаником еще не считалось круто. Как в первый день занятий преподаватель по физике спросил ее, не ошиблась ли она аудиторией. И что, несмотря на ее оценки и исследовательский опыт, даже ее научный руководитель, кажется, был настроен скептически, когда она решила продолжить образование на естественно-научном факультете.

Оливия, чей путь в аспирантуру был совсем не простым, но далеко не таким сложным, была поражена. Затем взбесилась. А затем испытала абсолютное благоговение, когда поняла, как Ань смогла претворить неуверенность в себе в свирепую непоколебимость.

И по какой-то невообразимой причине Ань, казалось, так же сильно любила Оливию. Когда Оливии не удавалось растянуть свою стипендию до конца месяца, она всегда могла рассчитывать на «Доширак» Ань. Когда у нее накрылся компьютер, не сохранив данные, Ань сидела с ней вместе всю ночь, помогая переписать работу по кристаллографии. Когда Оливии некуда было поехать на каникулы, Ань привозила подругу домой в Мичиган, где большая семья Фам баловала ее вкусной едой и омывала потоками стремительной вьетнамской речи. Когда Оливия чувствовала себя слишком глупой для аспирантуры и подумывала бросить, Ань ее отговаривала.

В тот день, когда Оливия впервые встретила скептический взгляд Ань, родилась дружба, изменившая всю ее жизнь. Постепенно они начали включать в свой круг Малькольма и стали чем-то вроде трио, но Ань… Ань была своей. Родной. Оливия даже не думала, что подобное может с ней случиться. Ань редко просила что-то для себя, и, хотя они дружили уже больше двух лет, Оливия никогда не видела, чтобы подругу интересовали романтические отношения… пока не появился Джереми. Ради счастья подруги Оливия была готова и на большие жертвы, что уж говорить о такой мелочи – притвориться, будто она была на свидании с Карлсеном.

Поэтому она встрепенулась, улыбнулась и попыталась сохранить ровный тон, спросив:

– Ты о чем?

– О том, что мы общаемся каждую минуту каждого дня, и ты раньше никогда не упоминала Карлсена. Моя самая близкая подруга якобы встречается с суперзвездным преподом с кафедры, и почему-то я об этом никогда не слышала? Ты ведь знаешь его репутацию, да? Это что, какая-то шутка? У тебя опухоль мозга? Или, может, у меня опухоль мозга?

Это случалось всякий раз, когда Оливия лгала. Каждый раз приходилось врать еще больше, чтобы прикрыть первую ложь, а поскольку врала она плохо, каждая новая ложь становилась все хуже и звучала еще менее убедительно, чем предыдущая. У нее бы не получилось обмануть Ань. Она никого не могла обмануть. Ань разозлится, потом разозлится Джереми, потом Малькольм, и Оливия останется в полном одиночестве. Из-за переживаний она перестанет учиться, и ее отчислят. Она потеряет студенческую визу и единственный источник дохода и вернется в Канаду, где все время идет снег и едят лосиные сердца, и…

– Привет.

Мужской голос, глубокий и ровный, раздался откуда-то из-за спины Оливии, но ей не требовалось оборачиваться, чтобы понять, что это Карлсен. Чтобы понять, что широкое и теплое прикосновение, внезапно вернувшее ей устойчивость, твердое как раз настолько, насколько нужно, давление на пояснице было рукой Карлсена. Примерно в пяти сантиметрах над ее задницей.

Матерь божья.

Оливия вывернула шею, чтобы взглянуть вверх. И выше. И выше. И еще немного выше. Она не была коротышкой, просто он был высоченный.

– О. Ага, привет.

– Все в порядке? – Он сказал это тихим, интимным тоном, глядя ей прямо в глаза. Как будто они были одни. Как будто Ань тут не было. По идее, от этого тона Оливии следовало бы почувствовать себя неловко, но этого не случилось. По какой-то необъяснимой причине присутствие Карлсена успокаивало ее, хотя еще секунду назад она была в панике. Возможно, два разных типа беспокойства нейтрализовали друг друга? Звучит как увлекательная тема для исследования. Стоящая того, чтобы в ней разобраться. Может, Оливии нужно отказаться от биологии и переключиться на психологию. Может, ей стоит извиниться и пойти поискать литературу по теме. Может, ей стоит умереть на месте, чтобы избежать этой дерьмовой ситуации, в которую она себя загнала.

– Да. Да. Все великолепно. Мы с Ань просто болтали. Обсуждали выходные.

Карлсен посмотрел на Ань так, словно только что заметил ее присутствие. Он признал ее существование одним из тех коротких кивков, которыми мужики обычно приветствуют друг друга. Его рука скользнула ниже по позвоночнику Оливии как раз в тот момент, когда у Ань расширились глаза.

– Приятно познакомиться, Ань. Я много о вас слышал, – сказал Карлсен, и Оливия вынуждена была признать: он хорош. Потому что она была уверена, что с того места, где стояла Ань, все выглядело так, будто он ее лапал, хотя на самом деле это было… не так. Оливия едва чувствовала его руку.

Может быть, совсем чуть-чуть. Тепло и легкое давление, и…

– Взаимно. – Ань таращилась на них в изумлении. Казалось, она может потерять сознание.

– Эм-м-м, я как раз собиралась идти. Ол, я тебе напишу, когда… да.

Она вышла из комнаты раньше, чем Оливия успела ответить. Что было неплохо, потому что ей не хотелось придумывать новую ложь. Но не так уж хорошо, потому что теперь она осталась наедине с Карлсеном. И он стоял слишком близко. Оливия дорого бы заплатила, чтобы иметь возможность сказать, что первой восстановила дистанцию, но неловкая правда заключалась в том, что первым отступил Карлсен. На комфортное для нее расстояние и даже чуть-чуть дальше.

– Все в порядке? – снова спросил он. И он по-прежнему говорил нежно.

Неожиданно для нее.

– Да. Да, я просто… – Оливия махнула рукой. – Спасибо.

– Не за что.

– Вы слышали, что она сказала? Про пятницу и…

– Да. Поэтому я… – Он посмотрел на нее, а затем – на свою руку, ту самую, которая несколько секунд назад согревала ей спину, и Оливия все поняла.

– Спасибо, – повторила она. Потому что Адам Карлсен, возможно, и был известным засранцем, но прямо сейчас Оливия чувствовала себя чертовски благодарной. – Кроме того, я не могла не заметить, что в прошедшие семьдесят два часа ни один агент ФБР не пришел меня арестовать.

Уголок его рта дернулся. Едва-едва.

– Неужели?

Оливия кивнула.

– Что заставляет меня думать, что вы не подали жалобу. Хотя были бы вполне в своем праве. Так что спасибо. За это. И… за то, что вмешались сейчас. Избавили меня от хлопот.

Карлсен некоторое время пристально смотрел на нее, лицо его вдруг приняло то же выражение, которое появлялось на семинарах, если докладчики путали теорию и гипотезу или признавались, что пользовались методом анализа полных наблюдений вместо метода подстановки.

– Плохо, что вам требуется вмешательство.

Оливия напряглась. Вспомнила. Известный засранец.

– Ну, я ведь не просила вас вмешиваться. Я собиралась уладить все са…

– И вам не стоило лгать о своих отношениях, – продолжал он. – Особенно для того, чтобы ваша подруга и ваш молодой человек могли встречаться, не испытывая чувства вины. Насколько я знаю, дружба устроена по-другому.

А, значит, он все-таки слушал, когда Оливия изливала на него историю всей своей жизни.

– Все не так.

Он приподнял бровь, и Оливия выставила вперед руку, защищаясь.

– Джереми на самом деле не мой парень. И Ань ни о чем меня не просила. Я не какая-то там жертва, я просто хочу, чтобы моя подруга была счастлива.

– Для этого вы ей солгали, – сухо добавил Карлсен.

– Ну да, но… Она думает, что мы встречаемся, я и вы… – выпалила Оливия. Боже, у ее поступка просто невыносимо нелепые последствия.

– Разве не в этом был смысл?

– Да. – Она кивнула, а затем вспомнила о кофе в руке и сделала глоток из кружки. Кофе был еще теплым. Разговор с Ань длился не дольше пяти минут. – Да. Вроде бы в этом. Кстати, меня зовут Оливия Смит. На случай, если вы все еще думаете подать жалобу. Я аспирантка в лаборатории доктора Аслан…

– Я знаю, кто вы.

– А.

Видимо, он выяснил, кто она такая. Оливия попыталась представить, как он просматривает списки аспирантов на сайте кафедры. Администратор программы сфотографировал Оливию на третий день обучения в аспирантуре, задолго до того, как она полностью осознала, во что ввязалась. Она постаралась навести марафет: укротила свои вьющиеся каштановые волосы, накрасила ресницы, чтобы подчеркнуть зеленые глаза, даже попыталась замаскировать веснушки одолженным у кого-то тональником. Это было до того, как она поняла, насколько безжалостны, беспощадны могут быть академические круги. До ощущения своей несостоятельности, постоянного страха, что, даже если она хорошо покажет себя в исследованиях, ей никогда не стать настоящим ученым. В тот день она улыбалась. Настоящей, искренней улыбкой.

– Ладно.

– Я – Адам Карлсен. Я преподаю в…

Оливия расхохоталась ему в лицо. И тут же пожалела об этом, заметив его удивление – будто он всерьез мог думать, что она его не знает. Будто не подозревал, что он один из самых выдающихся ученых в своей области. Адам Карлсен не был похож на человека, который страдает от скромности. Оливия кашлянула.

– Точно. Хм, я тоже знаю, кто вы, доктор Карлсен.

– Вероятно, вам стоит звать меня Адам.

– О. О нет. – Это было бы слишком… Нет. На факультете так было не принято. Аспиранты не обращались к преподавателям по имени. – Я никогда бы…

– В присутствии Ань.

– А. Да. – Это имело смысл. – Спасибо. Об этом я не подумала. – Она вообще мало о чем подумала. Очевидно, ее мозг перестал работать три дня назад, когда она решила, что поцеловать его, чтобы спасти свою задницу, будет хорошей идеей. – Если вы не против, я пойду домой, потому что все это большой стресс, и…

Я собиралась провести эксперимент, но мне очень нужно сесть на диван и сорок пять минут смотреть «Американского ниндзю», поедая «Доритос» со вкусом соуса ранч, которые оказываются вкуснее, чем кажется, если дать им шанс.

Карлсен кивнул.

– Я провожу вас до машины.

– Я не настолько потеряла голову.

– На случай, если рядом окажется Ань.

– А.

Оливии пришлось признать, что это любезное предложение. Даже удивительно. Учитывая, что исходило оно от Адама «я слишком хорош для этого факультета» Карлсена. Оливия знала, что он придурок, и потому не вполне понимала, почему сегодня он таковым не казался. Может, ей следовало винить свое собственное ужасное поведение, на фоне которого все что угодно казалось лучше.

– Спасибо. Но не стоит.

Она была уверена, что Карлсен не хотел настаивать, но ничего не мог с собой поделать.

– Мне будет спокойнее, если вы позволите мне проводить вас до машины.

– У меня нет машины.

Оливия не потрудилась добавить, что она аспирантка, живущая в Стэнфорде, штате Калифорния, зарабатывает меньше тридцати тысяч долларов в год, отдает за квартиру две трети своей зарплаты, с мая носит одну и ту же пару контактных линз и ходит на все семинары, где предлагают закуски, чтобы сэкономить на обеде. Она понятия не имела, сколько лет Карлсену, но едва ли он очень давно окончил аспирантуру.

– Вы ездите на автобусе?

– На велосипеде. А мой велосипед стоит прямо у входа.

Он открыл рот, закрыл его. Затем снова открыл.

Ты целовала этот рот, Оливия. И это был хороший поцелуй.

– Здесь нет велосипедных дорожек.

Она пожала плечами.

– Люблю рисковую жизнь. – «Дешевую», имела в виду она. – И у меня есть шлем.

Оливия повернулась, чтобы поставить куда-нибудь свою кружку. Ее можно забрать позже. Или не забрать, если кто-нибудь ее стащит. Какая разница? Кружка досталась ей от постдока[2], который бросил науку, чтобы стать диджеем. Во второй раз за неделю Карлсен спас ее задницу. И снова она не могла оставаться в его обществе ни минутой больше.

– Еще увидимся, ладно?

Грудь его поднялась, он глубоко вздохнул.

– Да. Ладно.

Оливия выскочила из комнаты как можно быстрее.

– Это что, розыгрыш? Я что, на национальном телевидении? Где скрытые камеры? Как я выгляжу?

– Это не розыгрыш. Нет никаких камер. – Оливия поправила на плече лямку рюкзака и шагнула в сторону, чтобы ее не переехал студент на электроскутере. – Но раз уж на то пошло, выглядишь великолепно. Особенно для половины восьмого утра.

Ань не покраснела, но была к этому близка.

– Вчера сделала одну из тех масок для лица, которые вы с Малькольмом подарили мне на день рождения. Ту, которая похожа на панду. И у меня новый крем от солнца, вроде придает коже сияние. И я накрасила ресницы, – поспешно добавила она, задыхаясь.

Оливия могла бы спросить подругу, зачем она приложила столько усилий в обычное утро вторника, но уже знала ответ: лаборатории Джереми и Ань находились на одном этаже, и, хотя биологический факультет был большим, шанс пересечься был весьма велик.

Она скрыла улыбку. Как бы странно ни звучало то, что ее лучшая подруга встречается с ее бывшим, она была рада, что Ань позволяет себе думать о Джереми в романтическом ключе. И главное, было приятно знать, что инцидент с Карлсеном в Тот День достиг своей цели. Это и многообещающее письмо Тома Бентона о ее исследовательском проекте заставляло Оливию думать, что все скоро наладится.

– Окей. – Ань сосредоточенно закусила нижнюю губу. – Это не розыгрыш. А значит, должно быть другое объяснение. Дай я его найду.

– Нет никакого объяснения. Мы просто…

– О боже, ты что, пытаешься получить гражданство? Тебя депортируют обратно в Канаду, потому что мы пользуемся паролем Малькольма от «Нетфликса»? Скажи им, что я не знала, что это федеральное преступление. Нет, погоди, ничего не говори, пока мы не найдем тебе адвоката. И, Ол, я помогу тебе получить грин-карту и тебе не придется…

– Ань. – Оливия крепче стиснула руку подруги, чтобы заставить ее на секунду заткнуться. – Я клянусь, никто не собирается меня депортировать. Я просто сходила на свидание с Карлсеном.

Ань сморщилась, потащила Оливию к скамейке у края дорожки и заставила ее сесть. Оливия подчинилась, сказав себе, что, если бы она была на месте Ань и увидела, как та целуется с Адамом Карлсеном, у нее была бы точно такая же реакция. Черт возьми, она наверняка бы уже записывала Ань на полномасштабную психиатрическую экспертизу.

– Послушай, – начала Ань, – ты помнишь прошлую весну, когда мы ходили на банкет по случаю выхода доктора Парка на пенсию и потом я держала тебе волосы, пока тебя рвало килограммом протухшего креветочного коктейля?

– О, да. Помню. – Оливия задумчиво склонила голову. – Ты съела больше меня, и тебе не было плохо.

– Потому что я сделана из теста покруче, но не будем об этом. Суть в том, что я всегда готова помочь и всегда буду рядом, несмотря ни на что. Не важно, сколько килограммов просроченного креветочного коктейля ты выблюешь, можешь на меня рассчитывать. Мы – команда, ты и я. И Малькольм, когда он не трахает по очереди каждого обитателя Стэнфорда. Так что, если Карлсен на самом деле инопланетная форма жизни, планирующая захватить Землю, и скоро человечество будет порабощено злобными цикадами, и единственный способ остановить его – это с ним встречаться, можешь сказать мне, я сообщу в НАСА…

– Ради всего святого, – Оливия не могла не рассмеяться, – это было всего лишь свидание!

Ань смотрела на подругу с болью в глазах.

– Я просто не понимаю.

Конечно, не понимаешь, в этом ведь нет никакого смысла.

– Я знаю, но тут нечего понимать. Ну, просто… Мы сходили на свидание.

– Но… зачем? Ол, ты красивая, умная и веселая, и у тебя всегда такие классные гольфы, зачем тебе встречаться с Адамом Карлсеном?

Оливия почесала нос.

– Потому что он… – Ей было непросто это сказать. О, как же непросто. Но это было необходимо. – Милый.

– Милый? – Брови Ань взмыли так высоко, что едва не слились с линией роста волос.

«Она и правда сегодня ужасно хорошенькая», – с удовольствием подумала Оливия.

– Адам «Мудила» Карлсен?

– Ну да. Он… – Оливия огляделась, как будто ждала помощи от дубов или от студентов, спешащих на летние занятия. Когда ожидания не оправдались, она просто неубедительно закончила: – Он вроде как милый мудила.

Судя по выражению лица Ань, она не очень-то в это поверила.

– Хорошо, значит, после классного Джереми ты опустилась до Адама Карлсена.

Идеально. Оливии нужна была как раз такая фраза.

– Да. И с радостью, потому что Джереми мне никогда особо не нравился. – Наконец какая-то правда в этом разговоре. – Честно говоря, забыть его было не так уж сложно. И потому… Прошу, Ань, избавь этого парня от страданий. Он этого заслуживает, и самое главное – ты этого заслуживаешь. Он наверняка сегодня в университете. Позови его на фестиваль ужастиков, чтобы мне не пришлось идти с тобой, а потом полгода спать с включенным светом.

На этот раз Ань покраснела не на шутку. Она опустила взгляд на свои руки, поковыряла ногти, потеребила край шорт и потом ответила:

– Я не знаю. Может быть. Ну, если ты и правда думаешь, что…

В кармане у нее зазвонил будильник, и она поднялась со скамейки, чтобы достать телефон.

– Блин. У меня встреча кураторов «Инклюзивности в науке», а потом нужно провести два анализа. – Она встала, застегивая рюкзак. – Пообедаем вместе?

– Не могу. У меня собрание ассистентов преподавателей. – Оливия улыбнулась. – А вот Джереми может быть свободен.

Ань закатила глаза, но уголки ее губ приподнялись. Что очень обрадовало Оливию. Настолько обрадовало, что она даже не отмахнулась, когда Ань обернулась и спросила: